Текст книги "Кодекс 632"

Автор книги: Жозе Душ Сантуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

XIII

В дверь стучал посторонний. Мадалена Тошкану узнала бы переходящий в отрывистые нетерпеливые удары ритмичный стук старшего сына, сорокалетнего оболтуса, которому все не удавалось защитить диссертацию по психологии; и нервную дробь младшего, любителя искусства, подвизавшегося кинокритиком в одном еженедельнике; и деликатное постукивание сеньора Феррейры из магазина на углу, регулярно заполнявшего продуктами ее маленький старый холодильник; нет, этот стук был чужой, быстрый и решительный. И хотя он прозвучал всего один раз и больше не повторялся, словно человек за дверью решил набраться терпения и спокойно дождаться, когда ему откроют, в самом звуке, сухом и резком, явственно слышалась тревога.

– Кто там? – скрипучим голосом спросила пожилая сеньора, наклонившись к замочной скважине и одной рукой придерживая на груди халат. – Вы ко мне?

– Это я, – ответили из-за двери. – Профессор Томаш Норонья.

– Кто? – недоверчиво переспросила старушка. – Какой профессор?

– Я продолжаю исследования, которыми занимался ваш муж, сеньора. Помните, я уже приходил?

Мадалена приоткрыла дверь, не забыв накинуть цепочку. Лиссабон больше не был большой деревней, жители которой не имели привычки запираться друг от друга; времена изменились, преступность все росла, и в теленовостях постоянно рассказывали ужасные вещи. Скованная внезапным приступом страха, старушка вглядывалась в полумрак, стараясь рассмотреть непрошенного гостя. Впрочем, в его внешности не было ничего угрожающего; симпатичный молодой человек, немного сутулый, с темно-каштановыми волосами и ясными зелеными глазами.

– А, это вы, – обрадовалась сеньора. Она сняла цепочку и распахнула дверь. – Проходите, пожалуйста.

Томаш вошел в знакомую квартиру. На этот раз она показалась ему еще более старой, обшарпанной и мрачной; тусклые лампочки едва справлялись с подступающей из углов темнотой. Он достал из портфеля белый сверток, перевязанный шелковой ленточкой, и протянул хозяйке.

– Это вам.

Мадалена Тошкану нерешительно потянулась к подарку.

– Что это?

– Конфеты из кондитерской. Я их для вас купил.

– Этого еще не хватало! Зачем же было себя утруждать?

– Ну что вы. Для меня это удовольствие.

Старушка развязала ленточку и развернула сверток. Содержимое небольшой картонной коробки привело бы в восторг самого заядлого сладкоежку: каштаны в шоколаде, дюшес с шантильи, глазированный изюм.

– Какая прелесть! – воскликнула Мадалена, доставая из серванта конфетницу. – Вы непременно тоже должны попробовать.

– Это вам.

– Для меня одной этого слишком много. Врачи запрещают мне сладкое, у меня проблемы с уровнем сахара и холестерином. Уважьте меня, возьмите хотя бы одну.

Томаш выбрал дюшес, аппетитный и свежий, и в отличие от других конфет, не приторный. Мадалена взяла изюм в глазури.

– Я не большой знаток шоколада, но, похоже, не ошибся с выбором. Как вам кажется? – спросил Норонья, проглотив восхитительно вкусную конфету.

– О, да. Объеденье. Не хотите ли чаю?

– Нет, спасибо.

– Но у меня как раз вскипел чайник, – заверила старушка.

– Что ж, если уже вскипел…

Хозяйка принесла из кухни дымящийся чайник, две старые фарфоровые чашки и металлическую сахарницу. Чай оказался слишком крепким и терпким, по крайней мере, на вкус Нороньи, привыкшего к ароматным травяным сборам, но он не подал виду и мужественно отпил большой глоток.

– Знаете, а я на днях о вас думала, – сообщила Мадалена, потянувшись за очередной конфетой.

– Правда?

– Ну конечно. Я так и сказала своему старшему: «Манел, скоро главный труд твоего отца выйдет в свет. Ко мне приходил симпатичный молодой человек из университета и обещал обо всем позаботиться».

– Между прочим, у меня есть новости.

– Очень хорошо. У вас получилось?

– Все почти готово. Не хватает только бумаг из сейфа.

– Ах, да, сейф. На нем кодовый замок.

– А вы не знаете, это цифровой код?

– Да.

– Скажите, сеньора, вам никогда не приходилось слышать о шифрах, в которых цифры заменяют буквами?

– Мой муж всегда так делал.

– Когда aэто единица, b– двойка, c– тройка и так далее.

– Именно так.

– Ваш муж пользовался португальским алфавитом?

– Как это?

– Без k, yи w.

– Поняла. Мой Мартиньо всегда использовал только наш алфавит без иностранных букв, как в нынешних журналах.

Томаш улыбнулся.

– Тогда у меня, по всей видимости, есть ключ к шифру.

– Правда? – удивилась Мадалена. – Как же вы его узнали?

– Помните, вы показывали мне ребус?

– Такой листок с буквами и цифрами?

– Он самый.

– Конечно, помню. Я его сохранила.

– А я его разгадал.

– Правда? Ну надо же!

– Давайте проверим.

Сеньора Тошкану проводила гостя в спальню. Здесь по-прежнему царил беспорядок: незастеленная кровать с мятыми простынями, разбросанная по полу одежда, гора книг и бумаг на столе; характерный кислый запах стал менее резким, но куда более неприятным. Когда сейф общими усилиями установили на столе, Томаш достал из портфеля верный блокнот. Накануне он расписал на чистой странице ключевую последовательность букв и цифр.

Профессор набрал в окошке сейфа цифры из первого ряда. Никакого результата. Хозяйка дома приуныла, но Томаш не собирался сдаваться. Он попытал счастья со вторым рядом, но дверца оставалась запертой.

– Вы уверены, что нашли ключ? – спросила Мадалена.

– Разве можно быть уверенным хоть в чем-то? Хотя мне, конечно, казалось, что да.

– А как вы нашли ключ?

– Ответил на вопрос.

– Всего лишь? А на какой вопрос?

– Вопрос был зашифрован в ребусе: «Кто подвесил эхо Фуко на 545?» Я долго с ним промучился и наконец узнал ответ: португальский еврей. – Томаш досадливо дернул плечом. – Как теперь выяснилось, я ошибся.

– А если подобрать синоним? Мартиньо обожал синонимы.

– Синоним? – задумчиво переспросил Томаш. – В XVI веке крещеных евреев называли новыми христианами.

Он достал из кармана карандаш и записал словосочетание печатными буквами. Потом, считая в уме, подписал под каждой буквой соответствующую цифру:

Томаш, затаив дыхание, набрал в окошке сейфа новый ключ. Упрямая дверца по-прежнему не поддавалась. Профессор печально вздохнул: идеи кончились.

– Нет, – проговорил он, опустив голову. – Снова не то.

В Синтре было, как всегда, туманно, и очертания замка на горе неясно проступали сквозь дымчатое марево. На фасаде королевского дворца расселись каменные сфинксы, горгульи и звери неизвестных пород, да и сам дворец чем-то напоминал притаившееся в засаде чудовище. Странное детище зодчих XVI века, великолепный образец безумного стиля мануэлино парил над городом хищной птицей. Он походил на дом с привидениями, навеки затерявшийся во времени, а свинцовые лучи, пробивавшиеся сквозь зловещий туман, добавляли пейзажу необъяснимой жути.

Всякий раз, оказываясь в Синтре, Томаш принимался размышлять над тайной этого удивительного здания. В ясные дни Кинта-Регатейра казалась светлым и радостным местом; но стоило солнцу спрятаться в тучах, как она превращалась в мрачный, зловещий лабиринт. Норонья поежился и посмотрел на часы. Было пять минут четвертого, Молиарти опаздывал. Королевский парк был пуст: будний день в начале марта не лучшее время для экскурсий и прогулок. Про себя Томаш заклинал американца поторопиться: ему не хотелось задерживаться в этом неприятном месте.

Норонья уселся на садовую скамейку напротив центральной лоджии, лицом к статуе Гермеса, посланца олимпийских богов, проводника душ умерших в преисподнюю, покровителя лицедеев, торговцев и плутов, любителя тайн, давшего имя герметизму. Томаш подумал, что это божество как нельзя лучше подходит Кинте, месту, в котором каждый камень хранит свой секрет.

– Hi, Tom, – внезапно высунулся Нельсон из-за живой изгороди. – Извините, я тут немного заплутал.

Обрадованный Томаш вскочил на ноги.

– Ничего страшного. У меня было время полюбоваться пейзажем и подышать горным воздухом.

Американец огляделся.

– Странное место, правда? У меня от него… creeps. Как это по-португальски?

– Мурашки.

– Точно. У меня от него мурашки.

– Это Кинта-Регалейра, самое таинственное место в Португалии.

– Really? – изумился Молиарти, словно заново взглянув на дворцовый фасад. – А почему?

– На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, еще при короле, эту землю купил человек по имени Карвалью Монтейру. Все звали его Монтейру-Миллионщик, потому что участие в бразильских концессиях позволило ему скопить огромное состояние и сделаться одним из самых богатых людей в стране. Карвалью Монтейру был блестяще образован, интересовался тайным знанием и решил превратить это место в центр алхимии, эзотерики и прочей мистики. Он поддался модным в ту эпоху националистическим настроениям и всерьез мечтал о возрождении Португалии, расцвете Пятой империи, который должен был произойти при помощи мистического духа Открытий. – Томаш обвел рукой очертания дворца, четко, величественно, почти угрожающе проступавшие сквозь туман. – Обратите внимание на архитектуру. Она вам ничего не напоминает?

Молиарти, прищурившись, разглядывал белоснежный фасад.

– Хмм, – пробормотал он. – Может, Торре-де-Белем?

– Именно. Неомануэлино. Знаете, тогда над Европой витал дух возвращения к корням. Повсюду строили неоготику. Мануэлино – наша португальская готика. А вместо неоготики у нас неомануэлино. Здесь все дышит памятью об открытиях. Повсюду изображения на морские темы и кресты ордена Воинства Христова, португальских тамплиеров. А еще алхимические знаки, христианская символика вперемешку с античной и египетской. Видите те статуи? – Американец послушно повернулся к ряду молчаливых фигур из белого камня, окаймлявшему геометрически расчерченный французский парк. – Это Гермес, в его честь стиль назвали герметизмом, – рассказывал Томаш, медленно ведя указательным пальцем от одной скульптуры к другой. – Это Вулкан, хромоногий сын Юпитера и Юноны, следом Дионис, а еще Пан, сладострастный сатир, которого обычно изображали с рожками и копытами, вылитый дьявол, но куда добрее. Дальше идут Деметра, Персефона, Венера или Афродита, Орфей и – самая последняя – Фортуна. Все это божественные хранители места, стоящие на страже тайн Кинты. Давайте пройдемся.

Они двинулись вдоль шеренги статуй вглубь парка, по направлению к лоджии.

– Как там у старушки, с сейфом разобрались?

Томаш поник головой.

– Я не смог его открыть.

– Значит, ключ не подошел?

– Выходит что так.

– Странно.

– И все же я уверен, что мы не ошиблись: ребус отсылает к тому самому отрывку из «Маятника Фуко».

– Уверены, говорите?

– Абсолютно. Как вы помните, профессор Тошкану сомневался в генуэзском происхождении Колумба, а в отрывке говорится, что Колумб был португальским евреем. Все сходится, не так ли? – Томаш взъерошил себе волосы. – Возможно, мы что-то напутали с ключевым словом.

Собеседники поравнялись с Орфеем и Фортуной и, не доходя до лоджии, повернули направо и стали подниматься вверх по склону. Французский парк сменился английским, геометрическая четкость уступила место выверенному хаосу скал, валунов и зарослей. Здесь росли магнолии, камелии, пальмы, секвойи, экзотические растения со всех концов земли. Здесь же было странное озеро, все поросшее ряской: сквозь изумрудно-зеленую мантию проглядывала маслянистая черная вода.

– Озеро Желаний, – сообщил Томаш и добавил, указав на большое полукруглое отверстие, напоминающее вход в подземную пещеру. – А это грот Катаров, из него в озеро поступает вода.

– Жутковато, – прокомментировал Молиарти.

К озеру вела тропинка, вдоль которой валялись поросшие мхом валуны, а над ним был перекинут горбатый мостик. Прямо у воды, в тени гигантской магнолии, спряталась изящная беседка. В центре беседки лежала огромная раковина, из которой вытекала вода.

– Египетский фонтан, – объявил Томаш, приложив ладонь к стенке, напоминавшей перевернутую амфору раковины. – Видите этот рисунок? – По кварцевым колоннам и потолку гордо вышагивали длинноногие птицы. – Ибисы. В древнеегипетской мифологии ибис – воплощение Тота, бога мудрости и сакрального знания, давшего людям иероглифы. Знаете, кто был аналогом Тота у греков?

Молиарти покачал головой.

– Гермес. Черты Гермеса и Тота соединились в загадочном божестве Гермесе Трисмегисте из старинных алхимических трактатов. – Томаш разыскал на одной из колонн ибиса, державшего в клюве змею. – Вот символ гносса, то есть знания. Здесь нет ничего случайного, каждый рисунок, каждый камень, каждое дерево несет в себе тайный смысл, намек на скрытую истину.

– Но ибис не имеет отношения к Открытиям.

– Здесь все имеет к ним отношение. Ибис, как я уже сказал, символизирует тайное знание. О нем так сказано в книге Иова: «Кто даровал ибису мудрость?»… С чем еще связаны тайны и предсказания рубежа пятнадцатого и шестнадцатого веков? – Томаш смотрел на окутанные туманом стены дворца. – В Открытиях не последнюю роль сыграли тамплиеры, которые перебрались сюда из Франции, спасаясь от преследований. Своими морскими успехами Португалия во многом обязана именно им. Вокруг Открытий возник особый культурный пласт, замешанный на мистике, идее Золотого века и Возрождении. – Он поднял руку с четырьмя растопыренными пальцами. В этом месте всюду встречаются напоминания о четырех великих произведениях: «Энеиде» Вергилия; «Лузиадах» Камоэнса, португальского Вергилия; «Божественной комедии» Данте Алигъери и знаменитом эзотерическом тексте эпохи Ренессанса – «Hypnerotomachia Poliphili» Франческо Колонны. Их образы запечатлены в камнях Кинты. – Португалец приметил неподалеку от фонтана скамейку. – Присядем?

Над скамьей склонилась мраморная женская фигура с факелом в руках, ее охраняли два мраморных пса.

– Это пятьсот пятнадцатая скамейка, – объяснил Томаш. – Знаете, что означает число пятьсот пятнадцать?

– Нет.

– Это из «Божественной комедии» Данте. В пятьсот пятнадцатой терцине говорится о наступлении эры Святого Духа, когда на земле воцарятся мир и гармония. – Он процитировал наизусть:

 
Когда Пятьсот Пятнадцать, вестник бога,
Воровку и гиганта истребит
За то, что оба согрешали много.
 

– «Чистилище», вторая часть поэмы. – Норонья провел ладонью по мраморной спинке. – Блистательная аллегория, как и все в Кинте.

Молиарти опасливо разглядывал псов и женщину с факелом.

– Кто это?

– Беатриче, она сопровождала Данте в раю.

– Надо же! Здесь каждая скамейка – история!

Томаш достал из портфеля заветный блокнот.

– Это еще что, – буркнул он. – У меня для вас есть история не хуже. – И уселся поудобнее на жесткой скамье. – Я решил проверить версию Умберто Эко о том, что Колумб был португальским евреем. В документах, которыми я располагаю, об этом почти ничего нет, но кое-что интересное все же найти удалось. – Томаш бросил взгляд в записи. – Говорить о национальности Колумба трудно еще и потому, что тогдашняя карта Европы заметно отличалась от современной. Испанией назывался весь Пиренейский полуостров. Португальцы считали себя испанцами и возмущались, что и кастильцы называются так же. Португальские моряки могли состоять на службе и у португальского короля, и у королевы Кастилии. Фернандо Магеллан, например, по рождению был португальцем, но вокруг света обошел под кастильским флагом. А значит, он скорее кастильский мореплаватель.

– Это как фон Браун?

– Простите?

– Фон Браун был немцем, но стал отцом американской лунной программы.

– Что-то вроде того, – нехотя признал Томаш. – Споры о происхождении Колумба с новой силой вспыхнули в 1892 году, когда четырехсотлетие открытия Америки совпало с националистической лихорадкой по всей Европе. Испанские историки принялись выявлять слабые стороны генуэзской гипотезы и доказывать, что адмирал был то ли галисийцем, то ли каталонцем. Итальянцы, чей патриотический пыл оказался не слабее испанского, яростно защищали традиционную версию. Наступила эпоха чудесным образом обретенных документов.

– Ну, итальянцы-то были заинтересованы в установлении истины.

– Вы так думаете? – Томаш достал книгу в мягкой обложке под названием «Sails of Норе». – Знаете, кто ее написал? Симон Визенталь, прославленный охотник за нацистами. В один прекрасный день он вдруг заинтересовался происхождением Колумба. И начал расспрашивать историков, в основном итальянских. Вот что сказал Визенталю один из них: «Не так уж важно, где родился Колумб. Лишь бы не в Испании». Национальная гордость для итальянского историка оказалась важнее правды, главное – любой ценой доказать, что адмирал был итальянцем.

– Погодите! – замахал руками Молиарти. – Разве вы делаете не то же самое, только наоборот?

– Вы ошибаетесь, Нельсон. Я всего лишь иду по следам, оставленным профессором Тошкану, для чего вы меня, собственно, и наняли. Если хотите прекратить расследование, так и скажите.

– Хм, – смутился Молиарти. – Давайте не будем драматизировать. – Он снова и снова приглаживал волосы, будто надеялся, что это поможет навести порядок в мыслях. – Но скажите, Том, по-вашему, Колумб все-таки был испанцем?

– Вряд ли. В послании Католическим Королям папа Александр VI действительно называет его «верным сыном Испании», но, как я уже говорил, тогда Испанией считались не только Кастилия и Арагон, а весь полуостров включая Португалию. С другой стороны, чтобы стать верным сыном какой-нибудь страны, совсем не обязательно в ней рождаться. У Испании могли быть и приемные дети.

– Фон Браун тоже был приемным сыном Америки.

– И что?

– Ну… Мне показалось, что ситуация схожая…

– Что ж, все зависит от точки зрения, – поддразнил Томаш. – Ладно, предлагаю оставить эту тему. У нас есть кое-что поинтереснее, например, убедительные доказательства, что Колумб был рожден не в Кастилии и не в Арагоне. Самый первый испанский документ, в котором он упоминается, это расписка от пятого мая 1487 года о выдаче жалования «Кристобалю Коломо, чужеземцу». Есть протоколы судебного процесса, на котором Дьогу Колом добивался соблюдения контракта, предложенного его отцу Католическими королями в 1492 году. Многие свидетели на этом процессе утверждали, что адмирал говорил по-кастильски с акцентом. Суд постановил, что иностранец, не проживший в стране восемнадцати лет, не может обладать теми же правами и привилегиями, что и подданный испанской короны. Протокол заседания хранится в библиотеке Эскориала, я выписал решение: «Означенный дон Кристобаль был чужеземец, рожденный за пределами королевства». Итак, адмирал не испанец.

– Значит, генуэзец, – вставил Молиарти.

– Кто знает, – усмехнулся Томаш. – Однако Умберто Эко и профессор Тошкану склонялись к португальской версии. – Он ненадолго прервался, чтобы найти нужную страницу в блокноте. – Их главный свидетель – флорентийский космограф и географ пятнадцатого века Паоло Тосканелли. Этот великий ученый состоял в переписке со своим португальским коллегой Фернаном Мартиншем и Колумбом. В 1474 году он отправил в Лиссабон любопытное письмо. Обращаясь к мореплавателю, Тосканелли пишет: «Я получил твои послания», из чего следует, что Колумб не раз писал флорентинцу, чтобы поделиться своими планами относительно нового пути в Индию. В ответном письме Тосканелли подробно рассматривает идеи Колумба и находит их вполне здравыми. Вот что он пишет. – Томаш откашлялся: – «Меня нисколько не удивляет, что ты, человек благородной души, принадлежащий к великой португальской нации, давшей миру столько героев, готов, отринув всякий страх, предпринять столь опасное путешествие».

– И что из того? – высокомерно спросил Молиарти.

– Что из того? – рассмеялся Томаш. – А то, что письмо Тосканелли просто находка. Из него можно сделать по крайней мере четыре вывода. Во-первых, Христофор Колумб состоял в переписке с одним из величайших ученых своего времени.

– Хоть убей, не понимаю, почему это важно…

– Ну как же, Нельсон? Не вы ли главный сторонник гипотезы, согласно которой адмирал был сыном генуэзского ткача, едва способным написать собственное имя? Стал бы Тосканелли обмениваться посланиями с таким персонажем? – Норонья сделал паузу, словно и вправду ожидал ответа. – А во-вторых, – он снова обратился к своему блокноту, – по мнению флорентийского ученого, Колумб принадлежал к «великой португальской нации». Получается, итальянец Тосканелли не знал, что мореплаватель его соотечественник? – Томаш склонил голову на бок. – Или ему было известно, что это не так? – Он улыбнулся. – В-третьих, как я уже сказал, письмо датировано 1474 годом.

– И что же?

– А вы не помните? – удивился Томаш. – Согласно нотариальным документам, которым вы так верите, сын ткача отправился в Португалию в 1476-м. Что, Тосканелли писал письма в будущее?

– А подтасовка невозможна?

– У нас есть еще один источник, в надежности которого можно не сомневаться. Бартоломе де Лас Касас, историк, описывая встречу Колумба с королем Фердинандом в Сеговии в мае 1501 года, упомянул, что к тому времени адмирал жил в Кастилии уже четырнадцать лет. Колумб покинул Португалию в тысяча четыреста восемьдесят четвертом, если отнять четырнадцать, получится… – Он набрасывал стремительные каракули на краю блокнотного листка. – Получится тысяча четыреста семьдесят. – Томаш посмотрел на американца. – Таким образом, если Лас Касас не ошибся в расчетах, в семидесятом году Колумб был в Лиссабоне. Спустя четыре года, в семьдесят четвертом, он получил письмо от Тосканелли. Итак, можно ли верить источникам, в которых говорится, что будущий адмирал прибыл в Португалию в 1476-м?

– Ну знаете… Все эти мелкие детали…

– Мелкие детали, Нельсон, порождают большие проблемы. Историки спорят с конца девятнадцатого века, но никак не решат, в каком году Колумб перебрался в Португалию. А все потому, что Колумбов, похоже, было двое. Один оставался в Генуе и продолжал ткать, другой жил в Лиссабоне, убеждал португальского короля снарядить экспедицию в Индию, переписывался с Тосканелли и считался португальцем.

Молиарти откинулся на спинку скамьи.

– Ладно… Давайте дальше. Что у нас в-четвертых?

– Письмо Тосканелли написано на латыни.

– Ну и что?

– Нельсон, – теперь Томас говорил с американцем, словно с несмышленым ребенком. – Тосканелли был итальянцем и Колумб, по вашему мнению, тоже. Зачем же двум итальянцам переписываться на мертвом языке?

– А почему бы и нет? В те времена итальянцы часто писали на латыни, это был язык интеллектуалов.

– Значит, Колумб был интеллектуалом? – усмехнулся Норонья. – Неотесанный сын ткача…

– Ну… Не знаю… – замялся Молиарти. – Он мог где-нибудь выучиться.

– Мог, Нельсон, конечно мог. Но не стоит забывать, что у людей из низших слоев общества почти не было возможности получить образование. Это и сейчас нелегко, а уж в пятнадцатом веке…

– У него мог найтись покровитель, какой-нибудь богач, который заплатил за обучение.

– А как быть с тем, что в списках учеников тогдашних школ нет Христофора Колумба?

– Могли быть и другие школы… Частные уроки…

– Возможно. Но это не объясняет, почему они с Тосканелли переписывались на латыни. Между прочим, Колумб за всю свою жизнь не написал ни одного письма по-итальянски.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что Колумб, которого принято считать итальянцем, не писал писем на итальянском языке. Он писал только на кастильском или латыни.

– Ну и что… Это вполне естественно. Его адресаты не знали итальянского языка, Разумеется, Католическим королям он писал по-кастильски.

– Нельсон, – произнес Томас очень медленно, старательно выговаривая каждое слово. – Итальянец Христофор Колумб не написал ни одного письма по-итальянски, даже адресуясь к итальянцам.

Американец недоверчиво поднял брови.

– Не может быть.

– Еще как может! – Ксерокопии писем были у португальца под рукой. – Хотите посмотреть? – Он наугад достал одну из копий. – Вот письмо Колумба к Николо Одериго, генуэзскому посланнику в Испании, датированное двадцать первым марта 1502 года. Хранится в архиве генуэзского муниципалитета. Письмо одного генуэзца другому. Написано по-испански. Вот еще одно, к тому же Одериго, тоже по-испански; Колумб просит посланника перевести содержание письма другому генуэзцу, некоему Джованни Луиджи. – Томаш наслаждался замешательством Молиарти. – Странно, не так ли? Адмирал пишет генуэзцу по-кастильски и просит, чтобы тот перевел его послание на итальянский, точнее, на генуэзский диалект, другому генуэзцу, который не знает испанского. Вот еще одно письмо в Геную, на этот раз банкирам из Сан-Джорджо. Тоже по-испански. – Томаш улыбнулся. – Человек, который родился в Генуе и прожил в ней по крайней мере двадцать четыре года своей жизни, избегает писать соотечественникам на генуэзском диалекте и вообще на каком бы то ни было диалекте итальянского языка. – Оставалась последняя копия. – Вот послание Гаспару Горриччио, тоже итальянцу, написано по-испански. Ну и наконец письма к Тосканелли. Они не сохранились, но из ответов флорентинца понятно, что Колумб писал ему на латыни или португальском. Что же получается: пять писем к итальянцам и ни одного по-итальянски. Вот незадача, правда?

– Я не понимаю, Том. Вы же сами говорили, что Колумб, скорее всего, не испанец…

– Я и сейчас готов это повторить.

– Но вы же утверждаете, что он писал только по-латыни или на кастильском.

– Совершенно верно.

– А почему на кастильском, если он не был испанцем? Ведь в Португалии тогда на нем не говорили…

– Разумеется нет.

– Так как это все понимать?

– Вообще-то я еще не закончил.

– Что ж, продолжайте.

– Давайте вернемся назад, – предложил Томаш. – Писем, написанных рукой Колумба, увы, не сохранилось. После смерти Дьогу Колома его жена Мария и сын Луиш перебрались на Антильские острова и забрали переписку адмирала с собой. А когда не стало и их, письма возвратились в Испанию, где хранились в монастыре Лас-Куэвас. Потом началась печально известная тяжба между Муньо Колоном и семейством герцога Альбы. Часть документов попала в руки к потомку Колумба второму герцогу де Верагуа. Там было всего несколько писем адмирала к Дьогу. – Томаш поднял левую руку. – Хорошенько запомните то, что я сейчас скажу, это очень важно. При каждом переходе из рук в руки документов становилось все меньше и в конце концов почти не осталось. Не сохранился даже дневник Колумба, хотя в девятнадцатом веке всплыла его копия, предположительно сделанная Бартоломе де Лас Касасом. – Норонья сделал ударение на слове «предположительно». – В общем, фальсификаторам было где порезвиться. Иногда, чтобы превратить документ в железное доказательство той или иной теории, довольно подправить какую-нибудь несущественную, на первый взгляд, деталь. Но порой появлялись и стопроцентные фальшивки. Одни прибегали к обману, чтобы убедить мир в своей правоте. Вопрос о происхождении Колумба яркий тому пример. Другие старались ради денег. Специалисты утверждают, что автограф адмирала стоил бы не меньше полумиллиона долларов. Иногда я спрашиваю себя, во сколько бы эти эксперты оценили автограф Иисуса Христа. Так или иначе, за одну подделку можно, если повезет, получить астрономическую сумму.

– Вас послушать, так кругом одни подделки.

– Многие документы, связанные с Колумбом, фальсифицированы, частично или полностью.

– И письма к генуэзцам тоже?

– Да.

Молиарти повеселел.

– Тогда все очень просто, не правда ли? Если письма поддельные, не важно, на каком языке они написаны. Какой спрос с фальшивки?

– Что вы, Нельсон, эти письма никак нельзя сбрасывать со счетов! Во-первых, важно, что автор подделки не решился написать их по-итальянски, поскольку знал, что тем самым себя выдаст. Во-вторых, оригиналы писем, если они существовали, были написаны по-испански. В-третьих, существовал заговор с целью объявить человека, открывшего Америку, генуэзцем.

– Чушь.

– Нет, Нельсон, не чушь. Большинство подделок свидетельствует в пользу генуэзской версии.

– По-вашему, метрики Генуи и Савоны тоже подделка?

– Нет, они как раз настоящие. Ткач по имени Христофор Колумб существовал, в этом я не сомневаюсь. Фальшивки появляются тогда, когда кому-то нужно доказать, что этот ткач и великий мореплаватель Кристобаль Колон одно лицо. Документ Асеретто и письма к генуэзцам из этого числа. Поймите, Нельсон, все, что мы знаем об адмирале, написано испанцами и итальянцами, а они стороны заинтересованные.

– Черт возьми! – заорал Молиарти, тыча пальцем в блокнот Томаса. – Скажите наконец, сохранилась хотя бы одна, всего одна строчка, действительно написанная Колумбом?

– Конечно, сохранилась. Во-первых, письма к его португальскому сыну, Дьогу. Они хранились в надежном месте, недоступном для похитителей и фальсификаторов.

– Это о них вы только что говорили?

– Да. Еще – пометки на полях книг. После смерти Колумба книги достались Эрнандо, с них началась севильская библиотека адмирала. Не исключено, что некоторые пометки сделал брат Христофора Бартоломео. Но большинство из них точно начертано рукой Колумба.

– А на каком языке сделаны эти пометки?

– В основном на испанском. Правда, попадаются итальянские и латинские, так что писать по-итальянски адмиралу все же приходилось.

– Вот видите! Итальянский, испанский и латынь. И ни слова на португальском, верно? Если Колумб не был испанцем и не писал по-португальски, он вполне может оказаться итальянцем. Разве я не прав?

Томас укоризненно поглядел на Молиарти, его губы тронула осторожная улыбка.

– Нельсон.

– Нет, вы мне скажите…

– Заметки Колумба, на каком бы языке они ни были написаны, полны португализмов.

– Чего-чего?

– Португализмов. Адмирал писал не на кастильском, а на смеси кастильского с португальским, как пишут португальцы, неплохо владеющие испанским.

Молиарти неподвижно сидел на скамье, вперив застывший взгляд в ровную гладь озера Желаний.

– Не может быть! – воскликнул он вдруг и жалобно уставился на Томаша. – А какие португализмы использовал Колумб?

Томаш с видимым усилием подавил смех.

– Нельсон. Проще сказать, каких португализмов он не использовал. – Норонья подмигнул американцу. – Кое-где их больше, чем испанских слов.

Молиарти и не думал улыбаться.

– И все же не могли бы вы привести примеры?

Профессор уткнулся в свои записи.

– На полях «Естественной истории» Плиния двадцать три пометки. Двадцать на португализированном кастильском, две по латыни и одна итальянская. Насчет последней есть большие сомнения: что ее сделан кто-то другой, возможно, брат Христофора Бартоломео. Испанский исследователь Альтолагирре-и-Дюваль утверждал: «Колумб пишет на своеобразном диалекте на основе португальского», а известный историк и филолог Менендес Пидаль, хоть и отрицал, что адмирал был португальцем, признавал, что «его речь изобиловала португальскими словами» и что «Колумб до самой смерти так и не сумел преодолеть пристрастия к португализмам».

– Это ничего не доказывает.