Кодекс 632

Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:57

Текст книги "Кодекс 632"

Автор книги: Жозе Душ Сантуш

Жанр:

Исторические детективы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Назад к карточке книги

– Вы так считаете?

– Колумб мог не писать по-итальянски по многим причинам. Насколько я знаю, в те времена представители образованного сословия, жившие за границей, пользовались так называемой тосканской латынью.

– Так почему же адмирал не писал итальянцам на этом диалекте?

– Может, не знал…

– В архиве меня заверили, что его знали все итальянцы…

– Но могли быть исключения. Колумб мог говорить на генуэзском диалекте. А он, как известно, бесписьменный.

– Ваше объяснение логично, но, увы, исходит из ложных предпосылок. Генуэзский диалект не был бесписьменным. Я разговаривал с тамошним лингвистом, и он заверил меня, что в Средние века существовала даже поэзия на этом наречии, стихи и длинные поэмы, вдохновленные «Божественной комедией». – От волнения Томаш отчаянно жестикулировал. – Перед нами стоят два вопроса. Если Колумб не говорил по-тоскански, поскольку был плохо образован, откуда он знал латынь? Если у генуэзского диалекта была письменность, почему адмирал не писал на нем генуэзцам? Почему для записей на полях книг он пользовался испанским? – Норонья потер переносицу. – Все не так просто, дружище.

– Есть еще одна вещь, которую вы не принимаете в расчет, – проговорил Молиарти.

– Какая?

– Сходство португальского языка и генуэзского наречия. Многие слова, которые кажутся нам португальскими, на самом деле могут оказаться генуэзскими.

– Вы полагаете?

– Я почти уверен.

– Вы ошибаетесь, – произнес Томаш с ядовито-вкрадчивой улыбкой. – Я знал, что защитники генуэзской версии часто приводят этот аргумент, и специально проконсультировался с лингвистами. Попросил их перевести написанный Колумбом португальский текст на генуэзский диалект и сравнить с оригиналом. – Он перевернул листок в блокноте. – Вот что получилось. Algun quarche, arriscada é reiszegösa, boa e bon são bönn-a e bön, crime fica corpa, despois dá doppö e dizer é dî. Как видите, за исключением слова bön, действительно похожего на португальское, никаких совпадений не наблюдается. – Томаш поднял указательный палец, подчеркивая особое значение слов, которые он собирался произнести. – Мой опыт криптоаналитика подсказывает, что в выборе между простым и сложным решениями нужно отдавать предпочтение простому, поскольку именно оно, как правило, оказывается верным. Если Колумб не писал своим адресатам ни на одном из итальянских наречий, значит, он их, скорее всего, не знал. А раз он их не знал, то, вероятнее всего, не был итальянцем.

– Ну, конечно, он был итальянцем, здесь не может быть никаких сомнений. Адмирал был генуэзцем. А тому, что он не писал по-итальянски, можно придумать тысячу объяснений. Знать тосканское наречие он и вовсе не был обязан.

– До чего же вы упрямы! Тому, что итальянец не знал общего для своих соотечественников за границей диалекта, никаких объяснений быть не может.

– Адмирал мог попросту его забыть, ведь он уехал из родного города совсем молодым.

– Забыть?! – Португалец прикусил губу. – Нельсон, ради бога! Не говорите ерунды. – Помните, что писал Менендес Пидаль? «Колумб до самой смерти так и не сумел преодолеть пристрастия к португализмам». Колумб родился в Италии, прожил в ней двадцать четыре года и в один прекрасный день – раз! – и забыл все итальянские наречия – и тосканское, и родное генуэзское. И тот же самый Колумб, прожив в Португалии около десяти лет, до конца своих дней сохранил пристрастие к португальскому. Но это же невероятно. Нужно обладать поистине феноменальной памятью, чтобы забыть родной язык и при этом отлично помнить чужой. Не так ли?

– Пожалуй…

– Послушайте, Нельсон, если верить генуэзским нотариусам, Колумб уехал из родного города в двадцать четыре года. В то время двадцатичетырехлетний человек не считался таким уж молодым. Тогдашние двадцать четыре – это приблизительно наши тридцать пять. Как бы то ни было, забыть родной язык в таком возрасте нельзя. В Португалии Колумб жил у своего брата Бартоломео и мог сколько угодно практиковаться в генуэзском наречии. Не стоит упускать из поля зрения и тот факт, что когда адмиралу не хватало испанских слов, он заменял их не итальянскими, а португальскими. И это еще не все. Свидетели на двух знаменитых судебных процессах, связанных с именем Колумба, – я говорю о «Процессе против Короны» и «Деле о старшинстве» – в один голос утверждали, что кастильский язык не был для адмирала родным. Это подтверждают два всеми уважаемых исследователя, израильтянин Симон Визенталь и испанец Сальвадор де Мадарьяга. Они вторят друг другу: «Почти все свидетели заявили, что произношение у Колумба было португальским».

– Holly shit! – вскричал американец в бессильной ярости. – Это точно?

– Когда речь идет о Колумбе, – Томаш поднялся на ноги и потянулся, разминая мускулы, – ничего нельзя знать наверняка. Но знаете, с кем он перво-наперво свел знакомство, перебравшись в 1484 году в Испанию?

Молиарти тоже встал, охая и потирая затекшие бока. Сто пятнадцатая скамья была настоящим произведением искусства, но сидеть на ней оказалось неудобно.

– Не знаю, Том.

– Со священником по имени Марчена. Угадайте, кем он был по национальности?

– Португальцем?

– Именно. – Томаш устало улыбнулся. – За границей мы стараемся держаться соотечественников. В Севилье хватало генуэзцев и людей из других итальянских городов, но Колумб предпочел общество Марчены.

– Это не доказательство!

– В этой истории много вопросов без ответов, – Томаш двинулся вглубь парка, Молиарти последовал за ним. – Зачем генуэзцу Колумбу понадобилось скрывать свое происхождение? У Кастилии с Генуей были отличные отношения. Республика переживала расцвет, властвовала в Средиземноморье, даже английские моряки не считали зазорным ходить под ее флагом. Алый крест на белом поле был чем-то вроде охранной грамоты, гарантировал безопасность и уважение. Потом он, кстати, сделался английским флагом. А вот с Португалией у кастильцев было не все гладко, и португальцам на испанской службе приходилось туго. Вспомните, какие испытания ожидали Фернандо Магеллана, прежде чем он отправился в кругосветное плавание во главе кастильской армады. Будь Колумб генуэзцем, он вряд ли стал бы держать это в тайне.

– Притянуто за уши.

– Очень может быть. Но объяснить, почему Колумб скрывал место своего рождения, мы не можем. Нет у нас ответов и на другие вопросы. Почему он не писал по-итальянски? Почему говорил с португальским акцентом? Где освоил латынь и географию? Отчего произошла путаница с датами? Как Тосканелли мог отправить письмо в город, в который его адресат должен был перебраться только через два года? Вокруг сплошные вопросы, и если искать ответы на все сразу, что-то неизбежно окажется притянутым за уши.

Молиарти не отвечал; он шел, глядя под ноги и погрузившись в свои мысли. Томаш шагал рядом, размышляя о неприступном сейфе профессора Тошкану. Двое мужчин в полном молчании поднимались вверх по склону. Тропинка петляла среди буков и пальм, дубов и сосен; в густой зелени мелькали яркие пятна магнолий; нежность роз и тюльпанов контрастировала с дерзкой экзотической красотой орхидей. День кружился в медленном вальсе, неуклонно приближаясь к вечеру; прохладный ветерок, налетавший с укутанных бурыми облаками горных вершин, шелестел в кронах деревьев; из зарослей доносилось веселое пение щеглов, которое вскоре должны были сменить соловьиные трели.

Узкая тропинка вела к веранде с полукруглой стеной и фонтаном, над которым возвышалась каменная арка.

– Фонтан Изобилия, – сообщил Томаш тоном заправского гида. – Несмотря на столь оптимистическое название, композиция у него весьма драматичная. Что скажете?

Американец внимательно разглядывал развернутое в глубину парка сооружение. Один из столбов поддерживал сатир, другой подпирал баран.

– Это демоны?

– Нет. Сатир, вторгшийся на остров Любви, означает хаос. Баран, знак весеннего равноденствия, символизирует порядок. Вместе они составляют ordo ab chao, движение от хаоса к гармонии.

Перед аркой располагался широкий каменный стол. С другой стороны из земли поднимался раструб большого фонтана, на его выпуклом боку были изображены весы с уравновешенными чашами.

– А это символ чего?

– Суда, Нельсон.

– Суда?

– Вот трон судьи, – объяснял Томаш, водя пальцем по вырезанному в камне рисунку. – Тамплиеры, а за ними и масоны связывали весну и солнечный свет с понятиями равенства и справедливости, которые, в свою очередь, отождествляли с фигурой судьи, великого магистра. Его трон пока пустует. – Норонья перешел от фонтана к покрытой рисунками стене. – Здесь скопированы изображения из Соломонова храма в Иерусалиме. Вам приходилось слышать о суде Соломона? – Он разыскал на стене два устремленных ввысь пирамидальных обелиска. – Это колонны иерусалимского храма, столбы справедливости, связывающие небо и землю.

Чуть дальше, за деревьями, таилось еще одно озеро с фонтаном, еще больше и краше, чем фонтан Изобилия. То был портал Хранителей, который стерегли два тритона. От озера тропинка зигзагами спускалась по склону холма к дольмену из огромных покрытых мхом камней.

Профессор и Молиарти вошли в круг таинственного Стоунхенджа. Норонья прикоснулся ладонью к одному из камней. К изумлению Молиарти, валун повернулся вокруг своей оси, открывая вход в пещеру. Узкая винтовая лестница вела в темноту.

– Что это? – спросил Нельсон.

– Колодец Инициации, – голос Томаша звенел и вибрировал, отражаясь от стен пещеры. – Мы в дольмене, древнем захоронении. Спускаясь сюда, человек переживает что-то вроде духовной смерти. И выходит на поверхность переродившимся, обновленным. В этот колодец спускаются в поисках собственной души. – Он сделал широкий жест, приглашая американца следовать за собой. – Идемте, не бойтесь.

Лестница тугой спиралью закручивалась вниз по часовой стрелке. Гулкие и звонкие шаги оглашали темные своды, будто трели фантастических подземных птиц. Ступени и стены были влажными и кое-где покрылись плесенью. Колодец постепенно сужался, словно воронка или перевернутая пирамида. Томашу пришло в голову сравнение с Пизанской башней, которую поместили под землю и поставили с ног на голову.

– Сколько уровней у колодца?

– Девять, – ответил португалец. – И это не случайно. Девять магическое число, во многих языках оно созвучно со словом «новый». По-португальски novoи nove. По-испански nueveи nuevo. По-французски neufи neuf. По-итальянски noveи nuovo. По-немецки neunи neu. Девятка означает обновление. Орден тамплиеров, которому наследует португальское Воинство Христово, основали девять рыцарей. Соломон отдал в подчинение Хираму Абиффу, зодчему, построившему храм, девять десятников. Деметра на девять дней спускалась в подземный мир за своей дочерью Персефоной. После девяти ночей любви у Зевса родились девять муз. От зачатия человека до появления на свет проходит девять месяцев. Девятка – исключительное число, оно означает и старое, и новое, начало и конец, стремление в небо и вечный бег по кругу.

Наконец они достигли дна колодца Инициации. На влажном каменном полу был выложен круг из белого, красного и желтого мрамора. Центр круга украшала восьмиконечная звезда, в которую был вписан восьмиконечный крест. То был символ тамплиеров, напоминавший о восьмигранной форме всех христианских храмов Запада. На острие одного из лучей звезды зияло темное отверстие.

– Роза ветров, – пояснил Томаш. – Указывает на восток. На востоке восходит солнце, на востоке располагаются алтари церквей. У пророка Иезикииля сказано: «Благодать Господня исходит с востока». Идем дальше.

Норонья решительно шагнул под своды вырубленного в стене грота, и Молиарти после недолгого колебания последовал за ним. Путники двигались по мрачному туннелю осторожно, почти на ощупь, касаясь руками стен. Ряд тусклых желтых фонарей, закрепленных прямо в полу, слабо освещал путь. Томаш и Молиарти шагали по длинному гранитному коридору твердо и уверенно. Справа открылся вход в новую пещеру. Заглянув туда, Томаш решил проигнорировать запасной путь и продолжал идти прямо, рассчитывая, что главная дорога быстрее выведет их на свет. Впереди сверкала гладь подземного озера, в которое с ласковым журчанием сбегал ручей. Миновав озеро, Молиарти и Томаш оказались на развилке.

– Влево или вправо? – спросил Норонья, мысленно прикидывая расстояние.

– Влево, – наугад сказал Молиарти.

– Вправо, – возразил португалец. – В конце этого туннеля, Нельсон, воссоздан эпизод из «Энеиды» Вергилия. Спустившись в преисподнюю в поисках отца, Эней оказался перед точно такой же развилкой. Слева полыхал вечный огонь, в котором плавились души грешников. Эней повернул направо, переправился через Лету и достиг Елисейских полей, в которых обретался дух его отца. Пойдем направо и мы.

С каждым шагом туннель становился все ниже, уже и темнее. Казалось, стены и потолок надвигаются на путников, грозя стереть в порошок. Но когда они уже начали сомневаться в правильности избранного пути, сверху на них хлынул поток нестерпимо яркого света. Молиарти и португалец поспешили на свет и через несколько мгновений оказались в царстве зелени, наполненном многоголосым птичьим пением.

– Что за странное место, – проговорил Молиарти, с трудом возвращаясь к реальности. – Величественное.

– Видите ли, Нельсон, это ведь не совсем парк, это текст.

– Текст? Как парк может быть текстом?

Не говоря в ответ ни слова, португалец жестом показал, что им следует идти дальше. Проходя мимо портала Хранителей, Томаш показал своему спутнику узкую зубчатую башенку в средневековом стиле.

– Когда в Европе орудовала инквизиция и церковь безжалостно искореняла инакомыслие, многие идеи и способы их выражения оказались под запретом. Художники и мыслители томились в тисках мракобесия, лишенные возможности донести до мира свои мысли и чаяния. Тогда-то и появились послания в камне, подобные Кинте. Книгу можно сжечь, картину изрезать, но уничтожить дворец и парк не так-то легко. Кинта – эзотерический лабиринт, в коридорах которого нас поджидают то загадочный Франческо Колонна, то морские тайны Португалии, то герои античных мифов. Гуляя по парку, мы движемся от «Энеиды» к «Божественной комедии», от «Лузиад» к рыцарям Воинства Христова.

Дойдя до башни, путники свернули на прямую и широкую тропу, ведущую мимо грота Леды к часовне. Теперь они шли молча, слушая тишину и с наслаждением вдыхая лесной воздух.

– Что теперь? – спросил Молиарти.

– Зайдем в часовню.

– Я не об этом. Что вы собираетесь делать с нашим расследованием?

– А, – кивнул Томаш. – Я собираюсь еще раз внимательно изучить отрывок из Умберто Эко и отыскать ключ к загадке профессора Тошкану.

Томаш остановился под раскидистым деревом в двух шагах от часовни, открыл портфель и вытащил аккуратно сложенный лист бумаги.

– Вот еще одна тайна Колумба, – проговорил он, протягивая листок Молиарти. – Копия письма из архива Верагуа.

Американец неуверенно взял письмо и повертел его в руках.

– О чем это? Я ничего не понял.

– Я переведу, – предложил Томаш. – Это письмо нашли в бумагах адмирала после его смерти. Автор его не кто иной, как Жуан II Совершенный, король Португалии, заключивший Тордесильясский договор, тот самый, что однажды рассудил, что добраться до Индии, обогнув Африку, будет проще…

– Я знаю, кто такой Жуан II, – нетерпеливо перебил Молиарти. – Он самолично написал Колумбу?

– Да. – Норонья показал американцу горизонтальные и вертикальные полосы на полях листа. – Видите линии? Это адрес. Если правильно сложить лист, можно прочесть, от кого письмо и кому оно адресовано. Здесь сказано: «Нашему севильскому другу Христофору Колону». – Томаш перевернул листок и стал читать: «Христофору Колону. Его величество Жуан II, король Португалии и Алгарве, владыка моря и Африки, властитель Гвинеи. Мы прочли Ваше письмо и благодарим Вас за усердие и смирение. Что же до Вашего возвращения, оно Нами желанно. Никто здесь не станет чинить Вам препятствий. Сим письмом Мы гарантируем Вам полную неприкосновенность для стражи, суда и любого преследования. Со своей стороны, Мы с нетерпением ждем случая подобающим образом вознаградить Вас за преданность. Писано двадцатого марта 1488 года. Рукой короля».

– Странное письмо, – пробормотал Молиарти.

– Вынужден с вами согласиться.

– Получается, что король в тысяча четыреста восемьдесят восьмом году зовет Колумба вернуться в Португалию?

– Не совсем так. На самом деле прежде Колумб написал Жуану II и попросился обратно к нему на службу. В этом же письме адмирал высказал опасения, что его могут привлечь к суду.

– Но из-за чего?

– Из-за того, что произошло в Португалии. За четыре года до этого обмена корреспонденцией Колумб с сыном Дьогу внезапно покинул страну и перебрался в Испанию. У столь поспешного бегства должна быть причина. О португальских годах адмирала почти ничего не известно. Тогда произошло нечто важное, но что именно, мы не знаем. Если бы нашлось письмо Колумба к королю, многое бы прояснилось.

– Письмо утеряно?

– Ни в одном португальском архиве его нет.

– Жаль.

– Кстати, тут есть и другие любопытные детали.

– Какие, например?

– Король Жуан называет мореплавателя своим севильским другом. Странное панибратство между великим правителем и генуэзским ткачом.

Молиарти изобразил смертельную обиду.

– По-моему, происхождение Колумба здесь ни при чем.

Томаш улыбнулся.

– Возможно, вы правы, спорить не стану. Но если верить письму, адмирал был близок к королю и часто бывал при дворе, что можно считать вторым доказательством его благородного происхождения. Первое – брак с донной Филиппой Монис, партия, немыслимая для плебея. Девушку из такой семьи могли выдать только за равного.

– А почему, собственно, плебей не мог жениться на дворянке?

– Исключено. Я говорил со специалистом по эпохе Открытий, он не слышал ни об одном случае такого мезальянса в пятнадцатом веке. Должно было пройти сто лет, чтобы благородных девиц изредка стали выдавать за богатых простолюдинов. Но во времена Колумба это было невозможно.

– Да… – помрачнел американец. – Есть еще какие-нибудь доказательства того, что адмирал был из благородных?

Историк снова полез в портфель.

– Об этом документе у нас речь пока не заходила. Это указ королевы Изабеллы от двадцатого мая тысяча четыреста девяносто третьего года о присвоении Колону фамильного герба. – Норонья развернул листок и прочел вслух: – «Y en outro cuadro bajo a la mano izquierda las armas vuestrasque sabiades tener», «На втором поле вы вольны поместить свой собственный герб, которым вы, как известно, располагаете». – Он посмотрел на Молиарти, приглашая американца задуматься над значением этих слов. – Это значит, что герб у Колумба уже был. Как по-вашему, в Генуе всем ткачам полагались гербы? Или только неграмотным? – Томаш достал еще один лист с изображением двух геральдических знаков. – Герб Колумба слева. Он, как видите, состоит из четырех полей. Сверху замок и лев, символы Кастилии и Леона. Внизу слева острова, в память об открытиях, совершенных адмиралом. – Томаш ткнул пальцем в правый нижний угол картинки. – А вот тот самый символ, которым, по словам Изабеллы, он уже располагал. Что же это такое? – Норонья сделал паузу, прежде чем ответить на собственный вопрос. – Пять якорей на голубом поле, расположенные перевернутым крестом. А теперь взгляните сюда.

Как видите, пять якорей на гербе Колумба расположены точно так же, как пять золотых монет на португальском гербе. Кстати, он остается таким и по сию пору. Другими словами, в гербе адмирала объединены геральдические символы Кастилии, Леона и Португалии. В точности, как описывал Хуан Лоросано, испанский законник, современник Колумба. Он писал: «Адмирала многие считали португальцем».

– Многие считали… – передразнил Молиарти. – Выходит, этот ваш Лоросано ничего не знал наверняка.

– Неужели вы вправду думаете, что Лоросано единственный, кто называет Колумба португальцем? Два свидетеля на «Процессе о старшинстве», Эрнан Камачо и Алонсо Белас, объявили адмирала «португальцем по крови и рождению». И это еще не все. В разгар испано-итальянской полемики о происхождении Колумба президент Испанского королевского географического общества Рикардо Бельтран-и-Роспиде написал в одной из своих статей загадочную фразу: «el descobridor de América no nació en Génova y fué oriundo de algún lugar de la tierra hispana situado en la banda occidental dela Península entre os los cabos Ortegal у San Vicente», «Человек, открывший Америку, родился не в Генуе, а на западе Пиренейского полуострова, между мысами Ортегаль и Сан-Висенте». – Он перевел взгляд на Молиарти. – Очень странное утверждение, особенно в устах ярого испанского националиста.

– Отчего же, – не сдавался Молиарти. – Лично мне оно вовсе не кажется таким уж нелогичным.

– Нельсон, мыс Ортегаль расположен в Галисии.

– Да, а Галисия тогда была испанской, значит, ваш географ утверждает, что Колумб родился в Испании.

– Но мыс Сан-Висенте находится на южной оконечности Португалии. Вы верно заметили, что испанский историк-националист мог объявить Колумба галисийцем. Но упоминание португальского мыса не позволяет рассматривать его слова в таком ключе. Вероятно, Роспиде знал нечто такое, чего не знаем мы. У Роспиде был друг-португалец по имени Афонсу де Дорнелаш, который, в свою очередь, близко знал историка Арманду Кортесана. На смертном одре испанец признался другу, что в Португалии существует особый архив, где хранятся уцелевшие письма Колумба. Дорнелаш, разумеется, спросил, где этот архив находится. Роспиде не стал отвечать, сославшись на то, что проблема происхождения Колумба слишком важна для его соотечественников, и правда может обернуться для них слишком большим потрясением. Вскоре испанский историк умер и унес тайну с собой в могилу.

Собеседники сами не заметили, как дошли до часовни, величественного собора в миниатюре, еще одной страницы каменной книги Кинты.

Субботним утром Томаш появился на пороге дома в Сан-Жуан-ду-Эшторил с надеждой в сердце и букетом циний в руках. Скромные цветы раскрывали навстречу солнцу алые и желтые бутоны, обнажая белую сердцевину. В книге Констансы было сказано, что цинии означают: «Я в глубокой печали по поводу Вашего отсутствия», или, попросту говоря, «Я по тебе скучаю». К настроению Томаша это подходило как нельзя лучше. Но дверь ему открыла теща. Смерив зятя презрительным взглядом, та холодно сообщила, что Констансы нет дома.

– О! – только и сумел выговорить Норонья. – А когда ее можно будет застать?

– Я же сказала, ее нет дома, – повторила теща так, будто разговаривала с бестолковым соседским ребенком.

– А Маргарита?

– Маргарита здесь. Я ее позову.

Прежде чем дона Тереза исчезла в глубине дома, Томаш успел сунуть ей букет.

– Не могли бы вы хотя бы передать ей цветы?

Было видно, что теща колеблется, но желание лишний раз оскорбить зятя взяло верх.

– От вас ей цветов не нужно.

Маргарита уже успела пообедать, так что отец с дочкой, не теряя времени, отправились туда, куда давно собирались, в зоопарк. Там было полно народа, повсюду торговали сладкой ватой, леденцами и хлопушками. Змей Маргарита испугалась, и отцу пришлось взять ее на руки, зато дельфины привели девочку в восторг. Пока, хлопая в ладоши, она смотрела, как рыбки делают сальто над водой, Томаш думал о том, как не похож веселый и шумный зверинец на обжитый тайнами парк Кинта-Регалейра. Было почти невозможно поверить, что лиссабонский зоопарк и каменная книга в Синтре появились благодаря усилиям одного человека, мрачного гения Карвалью Монтейру.

День промелькнул незаметно, и солнце стало клониться к горизонту, окрашивая небо в нежно-золотистый цвет. На улице сделалось прохладно, и папа с дочкой покинули зоопарк, чтобы отогреться в машине. По дороге домой они заехали в торговый центр в Оэйрасе и набили багажник припасами. Маргарита потребовала новый мультик и набрала целую тележку конфет. «Это дъя дъюзей», – заявила она, решительно отметая любые возражения. Томаш давно перестал бороться с немыслимой щедростью дочери, порой принимавшей угрожающие масштабы. Из супермаркета они отправились в павильон с фаст-фудом за гамбургерами и картошкой-фри.

– Как тебя зовут? – спросила Маргарита у паренька за кассой.

– А? – вздрогнул тот и перегнулся через прилавок, чтобы разглядеть малышку.

– Как тебя зовут?

– Педру, – ответил он и вновь принялся подсчитывать деньги.

– Ты женат?

Парень, не ожидавший от девчушки такого взрослого вопроса, засмеялся.

– Я? Нет…

– Есть подъужка?

– Эээ… Да.

– Къасивая?

– Маргарита, – вмешался Томаш, заметив, что дочь вогнала мальчишку в краску. – Оставь сеньора в покое, ему нужно работать.

На мгновение девочка замолчала. Ровно на одно мгновение.

– Поцеуй ее в губы, хоошо?

– Маргарита!

Дома они поужинали перед телевизором, с наслаждением слизывая с пальцев жир и кетчуп.

В одиннадцать Норонья с трудом уговорил ее лечь в постель. Маргарита потребовала читать ей про Золушку, но, вопреки обыкновению, не заснула на первой же странице.

– Чем ты занималась на этой неделе? – спросил отец, оставив Золушку и принца на свадебном пиру.

– Ходийя к доктоу Оивейе.

– И что же он сказал?

– Что надо деать анаизы.

– Какие?

– Къови.

– Это что-то новенькое. Зачем?

– Я бйедная.

Томаш поглядел на дочку. Она действительно была бледнее обычного и казалась немного утомленной.

– Хм, – пробормотал Норонья. – А что еще он говорил?

– Нужна диета.

– Но ты совсем не толстая.