Текст книги "Отлученный (сборник)"

Автор книги: Жозе Джованни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Когда негр заходил в заведение, Мигли становился в соседней комнате к потайному глазку. Сейчас он вошел в зал немного покачивающейся походкой с видом человека, отупевшего от выпитого спиртного.

Через секунду Сим почувствовал укол кинжала на уровне пояса. Мигли воткнул его на ноготь. Сим понял, что только от него зависит, войдет ли лезвие глубже.

– Отпусти ее, – приказал Мигли.

Сим подчинился. Мигли обыскал его и обезоружил.

– Выходим… Шагай медленно, – приказал он.

Свободной рукой он держал негра за пиджак. Мод опередила их и открыла дверь. На лестнице Мигли усилил давление кинжала.

– Больше сюда не возвращайся, – произнес он и резко вытащил лезвие.

Сим поднес руку к боку, рассмотрел мужчину и женщину и медленно ушел. Мигли понял, что он не испугался.

– Они вернутся, – сказал он.

– Надо послать телеграмму Роберто, – решила Мод.

Но что они будут делать сегодня вечером или даже через час? Она посмотрела на Мигли. Негры его убьют, а бордель разнесут по кусочкам.

– Закроем лавочку до приезда Роберто, – решила она.

Мод собрала свой персонал, отпустила девочек, которые захотели воспользоваться парой дней отпуска, чтобы побыть со своими парнями, продиктовала по телефону текст телеграммы в Риом и забаррикадировала все входы.

На дверь она прилепила бумажку «Закрыто на два дня».

Негры были не слишком настойчивы. Они пришли, Сим прочитал объявление и ушел вместе со своей бандой. Их было десять. Но всю ночь типы, приехавшие на ярмарку, и завсегдатаи барабанили в дверь, крича оскорбления.

– Ничего себе мы попали! – вздохнула Мод, ворочаясь в постели.

Ей не спалось. Роберто, скорее всего, приедет во второй половине дня. Если, конечно, не будет гнать всю ночь. Вот вернется Роберто и все будет хорошо.

* * *

Ла Скумун несся по дороге, не заботясь о жителях деревень и домашней птице.

В Риоме он познакомился с бывшим надзирателем централа, уволенным администрацией за торговлю с заключенными.

О таком знакомом можно было лишь мечтать. Работая в ресторане отеля, он ругал бывших шефов и тупых коллег.

Этот тип нуждался в деньгах, и это также являлось одной из любимых тем его разговоров с Ла Скумуном.

Телеграмма пришла на рассвете: «Срочно приезжай. Мод». У Мод не было его адреса. Только у Женевьев. Он подумал о длинном Фредо, зарезанном изза Марселин, потом о самой Марселин, потом о Ксавье Аде.

А Женевьев – сестра Ксавье! Он подумал, что они отыгрались на ней, и несся как сумасшедший. Перед лобовым стеклом иногда возникало лицо Женевьев.

Он резко затормозил перед цветочным магазином. Дверь была заперта. Женевьев обедала в соседнем ресторанчике.

Он побежал туда, торопливо оглядел зал и поначалу не заметил ее.

– Не может быть! – проскрежетал он.

И в ту же секунду увидел Женевьев в глубине зала. Она вежливо отвечала увивавшемуся вокруг нее типу.

Постоянно находился мужчина, пытавшийся ухаживать за ней.

– О, Роберто! – воскликнула она и поднялась.

Ухажер остался ни с чем.

– Пошли, – сказал Ла Скумун.

Он был небрит, поездка его утомила. Поднялся мистраль. Сегодня вечером он будет дуть в полную силу.

– Мод перепугана изза этого жуткого дела с неграми, – сказала Женевьев.

– С неграми?

– Да. В последние дни с ними было много неприятностей. Она закрыла дом, потому что очень напугана.

– Закрыла лавочку? Ладно, еду туда. (Он пристально оглядел ее.) Главное, никуда отсюда не уходи. Это дело не для тебя. Понимаешь? Ты не должна быть ни в чем замешана.

– Да, – пообещала она.

Ла Скумун поцеловал ее и сел за руль. Он чувствовал себя намного лучше.

К двери борделя была приколота записка Мод. Он позвонил. Одна ставня робко приоткрылась.

– Это он! – послышался голос.

Мод сама отперла дверь и бросилась ему на шею, но он отстранил ее сразу – или почти сразу.

– Рассказывай, – велел он.

Она рассказала. Ла Скумун не подумал ни о Шарло Щеголе, ни о Фанфане, ни о других своих знакомых в городе.

Столкнувшись с угрозой, он рассчитывал только на себя и здраво оценивал свои шансы.

– Можешь открыть заведение, – приказал он.

Мигли все слышал. Ла Скумун улыбнулся ему:

– Покончим с этим поскорее.

Тот утвердительно кивнул.

– Девочек мало, – заметила Мод.

– Для того, что мы собираемся сделать, достаточно.

Он увел их в главный зал, где находился бар.

– Как только черномазые заявятся, все уйдут в эту дверь, и вы закроете за собой.

Дверь вела в номера.

– Миг, останешься на шухере за дверью и не тронешься с места, пока не позову. Если хоть один черномазый захочет отсюда выйти, остановишь его.

Ла Скумун прошел через зал осмотреть вторую дверь, ведущую в коридор и к выходу.

– У тебя есть от нее ключ?

– Да, – ответила Мод.

– Вставь в замок. Дождешься, когда они войдут, и запрешь за ними. Не нужно, чтобы тот высокий черномазый, что крутился вокруг тебя, видел хоть кончик твоей ресницы. Их впустит другая девочка. Все поняла?

– А ты? – спросила Мод.

– Выбора нет. Если остальные владельцы борделей подняли лапки, это их дело. Я к этому не привык. Так жить нельзя.

Он потянул Мигли за рукав подальше от Мод и передал ему ключ от квартиры.

– Иди ко мне домой. Под кроватью найдешь кожаную сумку. Принесешь ее.

Миг ушел, а Ла Скумун пошел в один из номеров, чтобы отдохнуть. Он не надеялся поспать. Просто хотел расслабиться.

– Пришли ко мне Мига, как только он вернется, – велел он Мод.

Миг вернулся с сумкой. Ла Скумун извлек из нее два револьвера «смитвессон» из голубоватой стали, убедился, что барабаны полны и сунул в карман пригоршню патронов. На дне сумки лежали две наплечные кобуры с ремнями.

Не теряя времени, он надел их, а револьверы положил на стул. Свой пистолет калибра 7,65 он отдал Мигли, хотя тот ненавидел огнестрельное оружие.

– Всетаки возьми, – посоветовал Ла Скумун.

Мигли засунул оружие за ремень, надеясь, что ему не придется им воспользоваться и что черномазых ждет славная вечеринка.

Ла Скумун думал о полиции и о законной самозащите. Если нападающий выстрелит первым… Если подберут труп, сжимающий в руке пушку, в магазине которой будут отсутствовать два патрона… И о численном соотношении: один против шестерых…

Собрать свидетельские показания о поведении негров с момента их приезда будет нетрудно. Не мог же он позволить прикончить себя в своем заведении!

Шнурок прислал бумагу, удостоверяющую, что Ла Рока и Мод управляют бизнесом по его просьбе в связи с ухудшением его здоровья. Так что Ла Рока был тут у себя.

Сначала на улице появился один негр. Осмотревшись, он сходил за другими. В их числе был и высокий Сим, которому помогли конкурирующие бордели. Добрые друзья надеялись, что он вышвырнет Ла Скумуна из города, а если повезет, то и прикончит. Это упростило бы дело.

Ла Скумун вооружился, вошел в большой зал и облокотился о стойку на краю, возле двери, ведущей в номера. Его левая рука опиралась на спинку стула.

Стойка занимала почти всю длину стены. Между краем стойки и входной дверью было какихто три метра.

Ла Скумун смотрел на негров, входивших в эту дверь. Девицы убежали в противоположную. Внизу клиентов не было, а тем, что находились с девочками в номерах, следовало просто продлить свое пребывание с ними наедине.

Входная дверь закрылась за вновь пришедшими: Симом и пятью его друзьями. Они обежали взглядом пустые банкетки, стены, потом их глаза остановились на единственном присутствующем человеке.

Ла Скумун ждал, опустив руки. Он наблюдал за Симом, главным образом за его руками.

Сим заметил закрытые двери, пустую стойку, подошел, заглянул через нее и никого не увидел. Значит, этот черноглазый парень был единственным, кто их встречал. Его губы раздвинулись, открывая ослепительно белые зубы.

– Где герлз? – спросил он.

Остальные негры уселись на банкетку, стоявшую вдоль стены параллельно стойке. Сим стоял в четырех метрах от Ла Скумуна.

Тот понял, что через минуту негр проявит инициативу, полагаясь на превосходство своей мускулатуры. Но надо было заставить Сима вытащить пистолет.

– Обезьяна черножопая, – бросил Ла Скумун, садясь на стул.

Сим качнулся, его торс наклонился к противнику. Ла Скумун поднес правую руку к вырезу пиджака, сделав это несколько неуверенно, чем дал негру основания полагать, что первенство останется за ним.

Негр внезапно выхватил заткнутый за пояс пистолет и выстрелил, но его пуля ушла в сторону, поскольку стрелял он уже мертвым – выпущенная Ла Скумуном пуля ударила его прямо в лоб, заставив длинное тело некрасиво крутануться вокруг своей оси.

Тотчас началась пальба. Спутники Сима открыли огонь, но Ла Скумун укрылся за краем стойки, сжимая в каждой руке по револьверу. Плохо защищенные стоящими в зале круглыми столиками, негры заметались под его невероятно меткими выстрелами.

Они не осмеливались преодолеть короткое расстояние отделявшее их от стойки. У оставшихся в живых был лишь один путь: попытаться удрать тем же путем, каким они и пришли.

Пули царапнули стойку, в это время один негр, используя стол в качестве шита, бросился к двери.

Ла Скумун спокойно выстрелил в ноги беглецу. Раненый выронил стол, которым прикрывался, и пошатнулся. Секунду они смотрели друг на друга. Дверь находилась как раз напротив укрытия Ла Скумуна, который выстрелил снова. Убитый рухнул, заблокировав своим телом дверь.

Ла Скумун, согнувшись пополам, снова пробрался вдоль стойки к другому выходу, возле которого ждал Мигли. Заметив револьвер, негры одновременно выстрелили.

Стрельба стала менее интенсивной. Похоже, стрелков осталось всего двое. Ла Скумун быстро выглянул изза бара. Они укрылись за телами своих товарищей, но труп их главаря так и валялся возле стойки.

Ла Скумун заткнул себе пальцем левое ухо, чтобы не слышать шума, поднятого выстрелами, потом перезарядил револьвер. Наконец, запустив руку в карман, пересчитал боеприпасы. У него осталось еще три патрона.

Он опустил свой «смитвессон» и выстрелил параллельно полу. Затем, прислонив револьвер к стойке, оставил его и метнулся в противоположный конец, где заметил плечо и профиль одного из негров.

Это был последний невредимый противник. Он повернул свой круглый столик в сторону Ла Скумуна и с грустью смотрел на револьверловушку, который был прекрасно виден с противоположного конца комнаты.

Ла Скумун поднял свой «смитвессон» и остался сидеть на корточках в узком проходе в раздумье. Перестрелка заняла не более пяти минут. Восстановилась тишина. Последнего свидетеля надо было убрать до приезда полиции. Рассказ о разборке должен был исходить от одной стороны.

Но тишина обострила чутье негра. Он понимал, что спокойствие предвещает скорую развязку.

Ла Скумун увидел лишь огромное тело. Негр одним прыжком вскочил на стойку. Его единственным шансом было застать врага врасплох. Совсем маленький шанс…

– Ксавье… – произнес Ла Скумун, словно хотел извиниться или поручить друга комуто другому.

Они выстрелили одновременно. Негр сверху вниз, Ла Скумун – снизу вверх. Негр рухнул, разбивая бутылки и, падая, увлек за собой Ла Року. Водка и разноцветные аперитивы разлились, смешиваясь с хлещущей из ран кровью.

Песня пуль смолкла. Мигли осторожно открыл дверь. Звон бьющегося стекла походил на финал. Изпод банкетки послышался стон.

– Робертс, – позвал он.

Прибежала перепуганная Мод и схватилась за Мигли. Они приблизились вдвоем и узнали высовывавшиеся изпод негра ноги Ла Скумуна.

Мигли нагнулся и перевернул негра.

– Роберто! – закричала Мод.

Мигли, опустившись на колени, ощупывал тело. Поднял ему веки. Никаких признаков жизни. С другого конца зала снова послышался стон.

Один из негров был еще жив. Виднелось его белое белье, залитое кровью.

– Полиция, – бросил Мигли.

Оставалось сделать только это. Мод, словно во сне, набрала номер.

В зал спускались девицы и клиенты. Звук их голосов заполнил помещение. Мод, у которой в голове еще звучали выстрелы, с щемящим сердцем машинально проговорила успокаивающие слова.

Наконец, она рухнула на стул, уже ни о чем не думая, ничего не желая.

Из оцепенения ее не вывел даже вой сирен. Полицейский, подошедший к ней, решил, что женщина находится под действием наркотиков.

Вместо ответа на поток вопросов, она указала на зал. Там для полицейских было много работы.

Они перегородили улицу, заполнили дом, отогнали журналистов и сделали бесчисленное количество фотографий.

Врач обошел лежащие на полу тела, склоняясь над каждым. Один из негров продолжал стонать. Роберто Ла Рока по кличке Ла Скумун лежал на носилках как раз за негром, чьи мучения еще не закончились.

«Скорые» увезли семь тел.

В другие машины полицейские набили девиц, включая Мод, и несчастных клиентов. Обе двери бара и парадный вход в дом опечатали. Бордель закрылся.

Мод приходила в себя. В помещении полиции девочки доверчиво сгрудились вокруг нее. Мод сумеет их отсюда вытащить.

Все, загнанные в большую комнату под охрану молчаливых конвоиров, слушали разговоры, скрип стульев, передвигаемых в соседних кабинетах. Инспекторы организовывали допросы. Звонил телефон. Было поздно. Видимо, они будили начальство.

Мод поискала глазами Мигли, но тот очевидно сбежал, пока она звонила в полицию. Молодая женщина вздохнула, обрадовавшись, что он на свободе.

* * *

«Скорые» отвезли пострадавших в больницу, где мертвых отделили от живых.

Из семерых трое еще дышали. С помощью уколов удалось их оживить.

Из четырех трупов извлекли смертоносный свинец, и траектории пуль, прочерченные в мясе, подверглись тщательному изучению.

Живых разместили в своего рода боксе, в конце палаты, под охраной манекенов. [4]

Высокий Сим умер через два часа без единого стона, без хрипа и не произнеся ни слова.

Второго негра прооперировали. Он был превращен в настоящий дуршлаг и умер на операционном столе, потому что его жизненные силы были исчерпаны.

Как и силы Ла Роки. По этой причине хирурги решили не оперировать его немедленно, а поддерживать жизнь сывороткой и переливанием крови. Ла Скумун жил, но не осознавал этого.

Первый возникший перед его глазами образ, который не плясал, не мигал, не затуманивался, был полицейским в форме с блестящей черной кожаной кобурой на поясе.

Ла Скумун не мог говорить. Язык заполнял весь рот. Он застонал.

– Живой!… – произнесла медсестра.

Он ее услышал и понял, что будет жить. Он попытался сосредоточиться и провалился в крепкий сон, несущий выздоровление.

Ла Скумун был ранен в оба плеча и ноги как раз над коленями. Было также задето правое легкое. Одна пуля прошла возле аорты.

Когда его прооперировали, способность этого организма к сопротивлению поразила врачей. Извлеченные пули падали в лоток с металлическим стуком.

Ла Скумун был еще слишком слаб, чтобы вставать, когда ему предъявили обвинение в убийствах. Он попросил мэтра Роша защищать его.

– Они хотели меня убить и изнасиловать женщин, – повторял Ла Скумун. – Мне пришлось защищаться.

– Думаю, мы сможем это доказать, – заверил мэтр Рош.

– Ни один не был убит выстрелом в спину, – прошептал раненый. – Бой был честным: они или я.

– У всех у них было в руках оружие, в доме обнаружены следы перестрелки. Вся стойка бара изрешечена. У меня есть все протоколы, – объяснил Рош.

– Это законная самозащита, или я ничего не понимаю в законах.

Рош кивнул в знак согласия. Газеты устроили компанию против разгула преступности; общественное мнение требовало очистки города от уголовников… Но сообщать об этом Ла Роке не следовало.

Через пять месяцев его перевели в тюрьму Шав. [5] Сначала он передвигался, опираясь на трость, но через два месяца отказался от нее.

Мэтр Рош был его единственной связью с внешним миром. От него Ла Скумун узнал, что Шнурок вернул себе свой бордель. Он дипломатично нанес визит мэтру Рошу. Ла Скумун мог скоро выйти на свободу, так что лучше подстраховаться.

Ла Скумун проявил себя разумным человеком. Он велел передать сутенеру, что отныне Марселин может жить так, как ей заблагорассудится. Аде не мог вмешаться, он – тем более. Мод он предложил жить в его квартире до тех пор, пока она будет одна, и уступить ее Женевьев, когда она когонибудь себе найдет. Он ее хорошо знал и не сомневался, что за полгода у нее появился не один жиголо. [6]

Женевьев была обеспечена благодаря цветочному магазину. Она каждую неделю приходила к адвокату и каждый месяц навещала брата в Риоме. Ла Скумун не имел права свиданий. Женевьев не была ему ни женой, ни родственницей. Он даже не пытался связаться с Шарло Щеголем. Пусть вместе со Шнурком управляется с кабаком и с прочими делами! Однажды к адвокату заглянул Фанфан и передал немного денег. Ла Скумун оценил этот жест. Но услуги мэтра Роша были уже оплачены Мод из доходов борделя.

Ла Скумун даже не собирался оставаться в городе после освобождения. Надо было выбраться самому и заняться освобождением Ксавье. Этот проект полностью поглотил его.

Вернее, почти полностью. Другой его проект больше зависел от Женевьев, чем от него. Правосудие не могло наложить на него запрет на проживание в городе. Суд его оправдает, когда установит факт законной самозащиты.

Следователь торопился. Что касается адвоката, то его уверенность в успехе была абсолютной. Негры угрожали и другим людям. Конечно, Ла Рока вращался не в самом респектабельном обществе, но ведь любой человек, подвергшийся нападению, имеет право защищаться.

По окончании следствия Ла Скумуна перевели в ЭксанПрованс, как и Ксавье.

У него возник конфликт с одним заключенным, бывшим бухгалтером, старшим по столовой. Тот оказался нечистым на руку. Ла Скумун дал ему пачку сигарет для передачи одному другу, поскольку бухгалтер имел право свободного передвижения по всей тюрьме. Однако, друг так и не получил сигарет.

– Не надо тебе было этого делать, – сказал Ла Скумун, оглядывая бухгалтера.

Дежурный надзиратель услышал и доложил об угрозе старшему надзирателю, который приказал перевести бухгалтера в другую тюрьму. Подобная мера не могла не усилить авторитет Ла Скумуна.

Но он плевал на авторитет, ценя только то, что это позволяло ему жить спокойно. Женевьев встретилась с бывшим надзирателем, с которым он вошел в контакт в Риоме, чтобы организовать побег Ксавье. Тот был готов. Освободившись, Ла Скумун вернется в Риом. После побега он спрячет Ксавье на Сицилии, пока не проявится лучший вариант.

Августовское солнце превратило тюремный двор в печку. Заключенные садились у стен зданий, в узкой полоске тени.

У мэтра Роша был отпуск. Он утверждал, что сессия суда откроется в конце октября, самое позднее – в начале ноября.

Ла Скумун по нескольку раз на день считал на пальцах: половина августа, сентябрь, потом октябрь. Максимум два с половиной месяца.

– За каким хреном они приперлись в этот город? – часто шептал он, думая о неграх.

Все шло так хорошо… Если б тот идиот не вскочил на стойку.

С приближением осени жара спала. После возвращения Роша нахлынули новости от Женевьев. Мод худобедно держалась. Она не могла спать одна и собиралась съехаться с тем, кто подойдет ей больше остальных. Он скомкал письмо, буркнув:

– Пошла она к черту.

А Мигли рисковал жизнью, чтобы вышвырнуть длинного Сима! Ла Скумун не спрашивал новостей от Мигли. Они скоро встретятся. Мигли появлялся и снова исчезал всегда внезапно.

Ксавье, Мигли и он сам были отличной командой. В этой тюрьме Ла Скумун ни с кем не общался. Здесь не было блатных его уровня.

Однажды, пожимая ему руку, мэтр Рош объявил: «Слушание назначено на двадцать второе октября». К нему вернулась бодрость, и Женевьев получила от него бодрое и обстоятельное письмо.

Все приходит. Пришло и 22 октября.

Окруженный конвоем, Ла Скумун быстро шел по подземному коридору, соединяющему тюрьму с Дворцом правосудия, и его шаги отдавались под сводами.

* * *

Женевьев была в зале. Нежное осеннее солнце ласково нагревало деревянные скамьи. Ла Скумун и Женевьев, не отрываясь, смотрели друг на друга. Зал был полон. Ла Скумун занял место на скамье подсудимых.

Он был только подсудимым.

Вечером его приговорили к пятнадцати годам строгого режима.

Его увели. Женевьев плакала.

Глава 7

Ксавье Аде вышел из комнаты для свиданий и надел сабо, стоявшие у двери. Ему хотелось схватить их и швырнуть в голову надзирателю, конвоировавшему его до цеха. Роберто схлопотал пятнадцать лет строгача! Надежда улетучилась.

Ксавье вошел в расположенный на первом этаже цех по изготовлению мешков. Окна выходили во внутренний двор. Он сел за стол, на котором клеил картонные мешки для цемента.

Ксавье посмотрел на два дерева во дворе, с которых уже осыпались почти все листья.

– Ты что, заснул? – окликнул его сидящий на возвышении надзиратель.

Все двадцать заключенных, работавшие в цеху, посмотрели на Ксавье. Он не шелохнулся.

– Что, не понял? – рявкнул надзиратель.

Ксавье глубоко вдохнул, сжал в руке маленькую колотушку, которой размазывал клей по поверхности картона, и двинулся на надзирателя. Тот нажал на кнопку; через три минуты на подмогу примчатся его коллеги, вооруженные дубинками.

– Ты чего, свихнулся? – спросил надзиратель.

Он был несгибаем, имел голубые кукольные глаза и запросто отправлял в карцер на тридцать суток, которые артистически умел продлевать.

– Тебе сегодня повезло, – проскрежетал Ксавье, схватил его за руку, стянул с возвышения и пустил в ход колотушку. Тот поднял руки, чтобы защититься от града ударов.

– Не дури, Ксавье, – сказал один из зэков.

Надзиратель, как мокрая тряпка, свалился на пол. Ксавье вытер лоб. Он слишком долго сдерживался.

Дверь в цех распахнулась. Ворвались капрал и четверо надзирателей. Они моментально увидели пустой стул на возвышении и своего коллегу, лежащего возле стены, за спиной Ксавье Аде, стоящего в середине длинного помещения.

– Что на тебя нашло? – удивился старший, приближаясь.

Он сжимал в руке дубинку, заканчивавшуюся набалдашником. Ксавье немного согнул колени, готовясь к драке.

– Тебе же будет хуже. Отдай мне это, – продолжал надзиратель, показывая на колотушку.

– Возьми, – огрызнулся Ксавье.

Надзиратели посовещались, один из них убежал и скоро вернулся в сопровождении еще троих коллег.

– Эй вы, нука сюда, – скомандовал капрал заключенным, молча и неподвижно наблюдавшим за спектаклем со своих мест.

Они подчинились. Их выгнали из цеха и, освободив таким образом поле боя, надзиратели начали обходной маневр.

Они навалились все скопом. Ксавье успел раздать наугад несколько ударов и получить достаточно ответных, чтобы потерять сознание. Безжизненное тело схватили за ноги и поволокли из цеха. Голова стукалась об пол.

Аде бросили в карцер. Архитектор не поскупился на толщину стен, и света было мало. Однако, его хватало, чтобы увидеть, что ты лишен всего.

На следующий день Ксавье предстал перед внутренним тюремным судом, в котором председательствовал директор, и получил тридцать суток карцера плюс адресованную в министерство просьбу о продлении срока наказания. На практике это означало девяносто суток, потому что министерство давало согласие в ста случаях из сотни.

* * *

Когда этап Ла Скумуна появился перед воротами централа, Ксавье еще сидел в карцере. Ла Скумун ни с кем не разговаривал о друге из опасения, что его переведут в другую тюрьму.

Сразу после оглашения приговора он был включен в первый же этап. Его лишили всего – адвоката, права переписки с Женевьев. Еще повезло, что он будет сидеть вместе с Ксавье, который видится с Женевьев. Этап разместили в карантине. Через тричетыре дня новичок полностью преображался: обритый, одетый в робу и грубые сабо, с личным номером на груди и определенный в один из цехов.

Это не считая индивидуального приема у директора тюрьмы.

Там ты стоишь по стойке «смирно» и слушаешь.

– Так вы и есть Роберто Ла Рока? Так… отлично. Надеюсь, вы намерены вести себя тихо. Здесь нет авторитетов и существуют только два способа выйти. Стоя или лежа. (Он показал обе позиции рукой.) Выбирать вам. Полагаю, вы меня понимаете?

– Отлично понимаю.

– Отлично понимаю, месье директор, – подчеркнул начальник.

Ла Скумун заколебался.

– Отлично понимаю, месье директор.

– Я определяю вас в швейный цех. Можете идти.

Он знал, что будет дальше, и остался стоять, повернувшись лицом к стене, рядом с теми, кого уже назначили на работы.

– Видел эту сволочь? – прошептал стоявший с ним рядом, не размыкая губ.

Он не ответил, поскольку считал, что недостаточно сориентировался, чтобы усугублять свое положение пустыми замечаниями. На следующий день его перевели из карантина в общий блок.

Была середина дня. Все его вещи уместились в котомке. По правилам ее следовало носить с собой. Оставлять чтолибо в цеху или в камере запрещалось. В столовой длинные столы, шириной сантиметров в пятнадцать, имели этажерку, позволяющую оставить парутройку вещей, но только не еду, которую могли моментально украсть.

Если ктолибо за едой отставлял локоть в сторону, то упирался им соседу в ребра. Спина сидящего напротив касалась края стола. Шестьдесят человек на столовую; шесть столовых.

Все встречались в туалете, после принятия пищи. Молча поднимали руку, и надзиратель кивком головы давал заключенному разрешение выйти. Общий писсуар был невообразимо грязен.

Ла Скумун направился туда. Ксавье в туалете не оказалось. На прогулке он высматривал его так внимательно, что заболели глаза, но не нашел. Двигаться надо обязательно. Длинная колонна по три человека в ряд изгибалась при движении, образуя восьмерку.

– Есть другой двор, – сказал тот, кто шагал рядом с ним.

– А тех когда можно увидеть?

– В туалете, в полдень и вечером. Все.

Не густо. Ксавье, очевидно, работал в цеху, выходящем в другой двор. У бригадира швейников была добродушная физиономия. Звали его Терраз, он был из Гренобля.

– Здесь Первый швейный? – спросил Ла Скумун.

– Угу, а Второй швейный в другом дворе.

– Как туда попасть?

Терраз снова посмотрел на него.

– Кто там у тебя?

Пришлось довериться.

– Друг. Ксавье Аде.

К ним приближался надзиратель.

– Вот, видишь, – сказал Терраз, – делаем шмотки для армии. Работа нехитрая. Будешь шить. У тебя три дня на то, чтобы освоить машинку. Я тебе покажу…

Надзиратель ушел.

– Он чокнутый. Схлопотал три месяца мориловки. Так ты, значит, кореш Ксавье?

– Да.

– Он в карцере. Отметелил филина, [7] сейчас мотает девяносто суток.

– Долго ему еще?

– С месяц будет.

– У тебя есть знакомые, чтобы разжиться жратвой?

– Только не Вернанше.

Это был прево. [8] Цыган. Сволочь. Ла Скумун задумался.

– Если хочешь перейти во Второй швейный, то ты должен получить вызов от их бригадира.

– Можешь устроить?

– Переговорю. Он итальянец, славный малый.

– Сколько лет?

– Тридцатник.

– Когда загремел?

– Пять лет назад.

– Скажи ему, что здесь Ла Скумун.

Терраз внимательно посмотрел на него, но Ла Скумун сделал вид, что ничего не заметил.

* * *

Месяц спустя он работал во Втором швейном. Его репутация сыграла двойную роль, обеспечив уважение зэков и особое внимание надзирателей.

Тем не менее он стремился не выделяться из общей массы, соблюдал правила, жил волкомодиночкой в привычном для него ритме.

Ксавье вышел из карцера в час послеобеденной прогулки. Он появился из маленькой железной двери в углу двора и сразу был вытолкнут в поток заключенных. Он был бледен, и дневной свет жег ему глаза.

Ла Скумун едва узнал его. Длинная колонна заключенных, напоминавшая змею, двигалась, обтекая контуры двора. Ла Скумун подошел к углу, где ждал Ксавье.

– Ксавье, – окликнул он, проходя.

Тот округлил глаза, не имея возможности ответить, прислонился к стене и следил за Ла Скумуном взглядом долгие минуты, пока снова не увидел его на прямой линии, когда тот двигался в обратном направлении.

Как только Ла Скумун поравнялся с ним, Ксавье вошел в ряд, опустив голову, чтобы говорить свободнее.

– Ты, – прошептал он, чуть не плача от того, что увидел его здесь.

Ла Скумун сжал запястье друга. Вместе они чувствовали себя сильнее. Прежде чем расстаться, чтобы разойтись по цехам, Ла Скумун сунул в пустую торбу Ксавье сверток с едой.

Они ели в разных столовых, но с удивлением обнаружили, что оказались в соседних камерах, разделенных огромными решетками.

Подкупив заключенного, занимавшегося двумя первыми камерами, они смогли поменять Ла Скумуну койку. Так что друзья могли перешептываться через решетку; обе койки стояли голова к голове.

Приходилось остерегаться обходов; надзиратели в тапочках крались вдоль стен, выслеживая болтунов. Наказанием были тридцать суток карцера за нарушение приказа о соблюдении тишины. Без особого риска можно было разговаривать только на прогулке со своим ближайшим соседом.

Но Роберто и Ксавье разговаривали по ночам между одиннадцатью и полуночью, в то время, как остальные спали первым, самым крепким сном.

– Я схожу с ума, надо отсюда линять, – повторял Ксавье.

– Подождем немного.

– Они меня угробят, а я ничего не сделал. Понимаешь? Ничего не сделал!

– Не думай об этом, – шепнул Ла Скумун.

Он не стал объяснять сразу, из боязни обидеть друга.

– Думать надо о том, что сделал и за что не заплатил. Это помогает. Я тоже думал, что свихнусь, когда получил пятнадцать лет строгого режима за разборку с черномазыми, которых было шестеро против одного, к тому же они первыми вытащили пушки… Да я еще чуть не подох. Так что думаю о Вилланове и прочих, кого я пристрелил. Это мне помогает.

– Ты видел, какой здесь режим! Говорю тебе: я точно тут подохну.

– Сначала надо заставить, чтобы о тебе забыли, а потом делать ноги. Это тоже точно. Ни с кем не болтай, выполняй норму и терпи.

В конце концов Ксавье внял доводам и однажды ночью ответил:

– Я постараюсь следовать твоим советам.

Каждый месяц Женевьев приезжала на свидание. Для них это был источник жизни.

– Она тебя очень уважает, – говорил Ксавье, возвращаясь.

В сердце Ла Скумуна это было единственным светлым лучиком. Женевьев жила одна в квартире на Канебьер, с тех пор как Мод наслаждалась идеальной любовью с одним корсиканцем, державшим забегаловку в Марселе, в квартале Опера.

Ла Скумун не обижался. Корсиканец встретился с мэтром Рошем и предложил денег, а также бросить Мод, если скажет Ла Скумун. Через посредство Женевьев Ла Скумун ответил, что денег ему не надо, что он благодарит корсиканца за его предложение и от души желает ему удачи.

Мод была славной девчонкой, вот только не выносила одиночества в постели. Ла Скумун на нее за это не сердился. Единственное, чего он хотел: выбраться из тюрьмы со своим собратом по приключениям. А это было непростым делом.

Однажды ночью Ксавье прижался лбом к прутьям решетки, чтобы быть ближе к Роберто, и тихо шепнул ему на ухо:

– Я видел винтовки в комнатке возле кабинета старшего надзирателя.

Ксавье задержался там на несколько минут, выходя из комнаты для свиданий, и все срисовал.

– В пирамиде, с цепочкой? – спросил Роберто.

– В пирамиде, но без цепочек. Просто так. Протяни руку и они твои.