Текст книги "Антология современной французской драматургии. Том II"

Автор книги: Жорж Перек

Соавторы: Жан-Клод Грюмбер,Оливье Пи,Жан-Кристоф Байи,Реми Вос де,Дидье-Жорж Габили,Мишель Дейтч,Валер Новарина,Елена Головина,Жоэль Помра,Фабрис Мелькио
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Жан-Люк Лагарс
В СТРАНЕ ДАЛЕКОЙ

…И не покидает чувство, что ты ничто в этом мире,

где опорой может служить только любовь живых

и любовь мертвых.

Клод Мориак. Неподвижное время.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ЛУИ.

ЗАКАДЫЧНЫЙ.

ЛЮБОВНИК, уже умерший.

ЮНОША, все юноши.

ВОИН, все воины.

ОТЕЦ, уже умерший.

МАТЬ.

АНТУАН, брат Луи.

СЮЗАННА, сестра Луи.

КАТРИН, жена Антуана.

ЕЛЕНА.

* * *

ЛУИ. Позднее, на следующий год.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. На следующий после того, как я умер, после моей смерти?

ЛУИ. Именно так.

Год спустя, я остался один, всеми брошенный, все такое прочее, позднее, год спустя, наставал и мой черед умереть (мне сейчас около сорока, и как раз в этом возрасте я умру) – годом позже я решил вернуться сюда. Повернуть вспять.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. В час смерти он решает вернуться на круги своя, повидать семью и друзей. Знакомая история. История самого путешествия, а также всех, кого он потерял из виду и теперь обретает вновь.

ЛУИ. Семья моя по-прежнему жила здесь.

Повидаюсь, поговорю с ними, сказал я себе, закончу все миром, чего при жизни вслух не говорят, но хотят сказать на прощанье, чтобы выкинуть из головы, освободиться.

Съезжу, а потом, покончив с этим, вернусь к себе и стану ждать.

Мне будет спокойнее.

Так я себе сказал.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты говорил, что никогда больше туда не вернешься, что ноги твоей там не будет, я постоянно это слышал, но мой след еще не простыл, а ты уже бросаешься туда со всех ног.

Разве он не говорил? Или я ослышался?

ЛУИ. След не простыл. Ох уж эти метафоры.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И потом, твой постоянный отказ, сколько раз я его слышал, а в последнее время – так особенно часто – в мои последние дни, ты вроде бы так шутил – да, в последнее время особенно часто, этот твой отказ просто оглянуться назад, обещание, не более того, просто обещание не искать никаких решений, да и не решений даже – не искать никаких объяснений, ты обещал, ты отказывался что бы то ни было хранить в памяти.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. В самом деле, я тоже всегда это слышал, и тут я с тобой согласен, я тоже слышал и это, и многое другое, он это говорил, и он обещал и себе самому, и нам, и все обещания всегда носили окончательный характер – существенный принцип всех обещаний, я постоянно от него слышал, что никогда он и с места не сдвинется, никогда никуда не вернется, никогда в жизни, не намерен двигаться вспять, и еще помню эту фразу: «К чему?»

ЛУИ. К чему?..

ЗАКАДЫЧНЫЙ. А на следующий день после твоей смерти.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. На следующий день после моей смерти мой след еще не простыл.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. На другой же день после твоей смерти, почти сразу, никто ведь не станет спорить, что и в последующие дни и недели, что и вслед за тем, согласимся, что потом даже в еще большей степени давались все более окончательные обещания, а в твой адрес, поскольку ты уже умер, они становились еще нерушимей и клятвенней, чем для живых, после твоей смерти, в последующие дни, в своем умножившемся и новом одиночестве, в величии и новизне этого одиночества, он обещает и клянется, а клятва сильнее обещания, он клянется, что никогда, вплоть до той самой минуты, когда настанет и его черед умереть, он не двинется с места, ни шагу назад, ни на что не взглянет, ничего не станет читать, не попытается наладить свою жизнь, не наклеит ни одной фотографии в альбом, он клянется, что не сделает попытки ничего изменить, хоть как-то повлиять на течение своей жизни, клянется, что прошлого, ибо речь сейчас идет именно о прошлом, не коснутся никакие исправления или преобразования, он клянется себе самому, клянется уже мертвому – тебе, клянется, что никогда, до последней своей минуты, не станет ни плутовать, ни выяснять отношения, так как речь идет также о выяснении отношений, в частности – с прошлым, не более того; все это он говорит, но почти сразу же…

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Возможно, ты знал его лучше, чем я.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Но, сказав это, почти сразу же меняет решение, и жульничает, и отказывается от обещаний, и бросается сломя голову.

То есть делает все наоборот.

Возвращается назад в надежде все пересмотреть, переделать и отладить свою жизнь, то, что было его жизнью, наладить ее так, как он об этом мечтал.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Знакомая, как ты сказал, история, история человека еще не старого, застигнутого в час смерти и решившего вернуться назад, повидать семью, обрести свой прежний мир в час своей смерти.

История этого путешествия и всех тех, надолго потерянных из виду, кого он встречает и обретает, стремится встретить и обрести.

В сущности, сказка для детей: как в час смерти пересматриваешь свою жизнь.

И сказка, предназначенная также для умирающих, чтобы облегчить им миг предсмертного ужаса: заставить их поверить, будто в час смерти возможно заплатить по счетам, исправить сделанные ошибки, закончить недоделанное, извиниться за ложь, простить своих обидчиков, именно так, я запомнил это выражение, завершить прерванные разговоры, решить повисшие в воздухе и вечно занимающие нас вопросы и познать, «к чему все это теперь», – мог бы я тебе сказать, и познать самую суть всех историй, истинную правду.

А ты, ты тоже будешь рядом?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Да Я буду рядом.

ЛУИ. Рассказываю.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я молчу, не вмешиваюсь. У меня нет такой возможности.

Я сяду здесь.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Мы тебя слушаем.

ЛУИ. Действующих лиц, всех действующих лиц, которых видел, встречал, с которыми сталкивался, всех упомянутых, их голоса, фотографии, все множество участвующих в твоей жизни – иногда один час, одну ночь, десять минут или даже одним взглядом – запомнить было бы невозможно, поезд отваливает, и их не удержать в памяти, как если бы ты увидел кого-то в дверном проеме и шел пешком, все равно не удержишь – проходишь мимо, и уже слишком поздно: другой стоит в другом дверном проеме, и никогда не найти прежнего места и всех тех, с которыми разделишь все, почти все – как обещаешь друг другу – в продолжение десяти, двадцати лет, тех, с которыми «делал» свою жизнь и вместе оказался за ее пределами.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Как я, например.

ЛУИ. Как ты. И толпы других, значительных и едва замеченных, всех, кто оказывается персонажами нашей жизни. Всех, из кого состоит жизнь каждого человека.

И каждый из них в свою очередь отсылает к множеству все новых людей, и так до бесконечности.

От одного-единственного человека, без особых примет и жизненных событий, – все другие люди.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Группы людей, хоры и банды, жизни, параллельные самой жизни. Все, кого встречаешь на своем жизненном пути; одних на один лишь миг, а других, я в их числе, я тоже, других держишь при себе, а они в свою очередь держат при себе тебя и заполняют собой твою жизнь полностью.

(…)

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. А еще семья, из которой ты произошел и которая произойдет от тебя.

МАТЬ. И родители, родители, я и он, вот этот самый, отец твой – сейчас он умер, но со счетов его не сбросишь, – и еще братья и сестры, а также братья и сестры родителей, жены и мужья этих братьев и сестер, дети, рожденные от этих союзов, и те – и так до бесконечности, – кто женится или выйдет замуж за их потомков, выбирая их каждый раз случайно, не ведая будущей судьбы, – иногда достаточно одного слова или случайного соседства за семейным столом, чтобы потом, будучи уже взрослым, вспомнить с поразительной точностью о какой-нибудь дальней родственнице и какая белая рубашка с дурацким галстуком-бабочкой была на двоюродном братце, и всякий раз потом, стоило увидеть галстук бабочкой, обязательно вспомнишь этого ребенка и обязательно, немедленно задумаешься о том, что с ним стало, и стало ли с ним вообще что бы то ни было, и стал ли он сам кем бы то ни было, и в тот же момент спросишь себя так же, а точно ли это был двоюродный брат, может быть, ты ошибаешься и никогда уже этого не узнаешь, слишком давно все было, – и подробности, все эти самые ничтожные, но впечатляющие детали, которые вдруг навсегда выделят того или другого и извлекут его из нескончаемого потока всех других людей.

История всех тех, нас всех, персонажей главных и второстепенных, каждый из которых играет более или менее значительную роль.

(…)

(…)

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И та, другая Семья, тайная, которую нам самим хотелось бы себе выбрать, та, Другая, которая порой и не знает, что она создана потихоньку.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Елена?

ЕЛЕНА. Да?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Твоя очередь.

ЕЛЕНА. Прошу прощения. Извините. Я заслушалась, люблю слушать, как он говорит.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты про меня?

ЕЛЕНА. С тех пор как он умер, я еще больше полюбила его слушать. Прежде я о нем забывала не остерегалась его, все пыталась себя простить.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Хотела, чтобы тебя простили?

ЕЛЕНА. Нет, пыталась себя простить, я сказала то, что хотела, сама себя простить, именно так.

Ладно, я продолжаю, извините. На чем ты остановился?

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И Семья, которую хотелось для себя создать, тайная семья, которая порой и сама не знает, что она существует потихоньку.

ЕЛЕНА. Выяснение отношений.

Да.

Никогда мы об этом не говорили.

Часто я думала так: вы и я, постепенно, мы встретились – дальше будет видно, как это было, – мы встретились, постепенно собрались вместе, уже не припомню точно, в какой последовательности, и два мальчика, Луи и Закадычный, как мы его называли, два мальчика дружили, а я, я стала подружкой одного и, следовательно, другого тоже, для меня было так мало места, и появляется еще один, то есть ты, мертвый и молодой; кто из них кого выбрал – Луи молодого и мертвого или молодой и мертвый выбрал Луи, разве поймешь? Но и я в свою очередь его приняла, так вроде бы все происходило, и постепенно мы объединились, соединились друг с другом, нашли и выбрали друг друга и, не ведая того, еще не ведая того, создали на свой лад – потом мы увидим, каким образом, – создали своего рода семью, нашу собственную семью, которая в данный момент и существует как она есть.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты хочешь сказать, что мы с тобой составляем часть одной семьи из-за него?

ЕЛЕНА. Именно. Так я и сказала И это меня пугает.

Ты и я, хочу я этого или нет, потому что тот, которого любила я, любил другого, а он любил тебя, и этот ряд можно продолжать, ты и я – мы из одной семьи, и, более того, из семьи куда более подлинной, чем та, в которой я родилась, более близкой мне, чем мои братья – у меня два брата, – и моя сестра, младшая сестра, и мои родители, с которыми я не вижусь, и следует добавить, не вижусь больше как раз из-за вас, а если хорошенько подумать, так из-за тебя тоже, хотя ты в это не веришь и считаешь, что ты ни при чем, но из-за тебя тоже, из-за этой другой, приобретенной семьи, о которой я говорю; вы все, там, в другой, приобретенной семье так или иначе поглотили ту, естественную, из которой я происхожу (или откуда я происхожу?).

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я этому очень рад…

ЕЛЕНА. Что? Чему это ты рад?

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Тому, что ты говоришь, что ты сказала, тому, что только что сказала Это доставляет, доставило, доставляет мне большую радость.

Одна семья мы все. Что бы мы ни делали, так или иначе, что бы мы оба ни делали, ты и я, так или иначе все исходит из одной и той же семьи.

Я доволен.

Согласись, что мы это осознали поздновато, но я рад.

ЕЛЕНА. Я говорю не для того, чтобы доставить или не доставить тебе удовольствие, а просто констатирую факт, это констатация факта, не более того.

(…)

ЗАКАДЫЧНЫЙ. И, как во всякой хорошей семье, не следует обманываться на этот счет, как во всякой хорошей семье, в противоположность тому, что об этом всегда пишут в книгах, и не следует обманываться на этот счет, каждый живет своей жизнью, каждый из членов семьи живет своей жизнью: приобретенная семья, ты и я, Елена и мы и тот тоже…

ЛУИ. Ты обо мне?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Каждый из членов семьи живет своей жизнью, и приобретенная семья подчиняется тем же правилам, что и семья изначально назначенная, ибо и в назначенной изначально, мне очень жаль, но…

МАТЬ. Я не слушаю. Не беспокойтесь из-за меня. Я ничего не слышала.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. В назначенной, полученной от рождения, естественной, как говорится, те же правила, те же тайные связи, те же скрытые противоречия. Даже если ее выбираешь сам, семья не может основываться лишь на благоденствии. Вот что я хотел сказать.

ЕЛЕНА. Хорошо, что ты разъяснил.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. За это ты меня и любишь.

ЕЛЕНА. Вот именно за это я тебя и люблю.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты любишь его за это?

ЕЛЕНА. За его поразительное умение все разъяснить.

(…)

СЮЗАННА. А иногда на сцену будем выходить мы, девушки, женщины твоей жизни, группа женщин твоей жизни. Это будет слитный хор.

ЛУИ. Если хочешь, Сюзанна.

Это моя сестра Сюзанна.

ЕЛЕНА. Да, знаю, я видела у тебя ее фотографию.

СЮЗАННА. У тебя есть моя фотография? У него есть моя фотография? Мне это страшно приятно.

ЛУИ. Ладно. Начинай, Сюзанна.

СЮЗАННА. Иногда девушки, женщины – я тоже была среди них – мы будем собираться вместе, вот здесь, и будем наблюдать за вами со своей колокольни.

Мать, сестра, то есть я, Елена, которую мы уже слышали, и Катрин… Катрин, ты где?

КАТРИН. Я здесь. Извините, я не расслышала.

СЮЗАННА. Мать, сестра то есть я, и Елена, и Катрин…

ЕЛЕНА (обращаясь к Катрин).Садись сюда.

СЮЗАННА. А еще редкие любовницы, их немного, но как раз поэтому, вследствие немногочисленности, важность их возрастает, и любовницы, и приятельницы, как мы видим, вернее, спутницы мальчиков, сестры героев, как говорится, и отвергнутые любовницы счастливых любовников, и несчастные наперсницы еще более несчастных, в свою очередь, любовников – в чем они потом сочтут себя виноватыми, ибо это создает напряженность в отношениях, – и девочки, которые проходят и знают, что не про них, и танцуют в одиночку, в печали, не умея даже послать нам свои проклятья, и заброшенные жены безмерно любимых мужчин…

КАТРИН. Пусть это буду я. Мне очень хочется.

СЮЗАННА. А также жены, их из соображений чистой справедливости сыграют те же исполнители, жены, безмерно любимые, бывает и так, нынешними, в свою очередь заброшенными мужчинами.

А еще все женщины, которых, по принадлежности ли к определенной профессии или кругу, по возрасту ли или цвету волос – рыжеватые, огненно-рыжие, блондинки и брюнетки, – плаксы или хохотушки, все те женщины, которых предпочтут другим и назовут Любимой, – как мы увидим, ей сообщат об этом по секрету, – и актрисы, без них нельзя, и медсестры, без них не обойтись, потому что мужчины постоянно умирают, и актрисы, исполняющие роль медсестер, что логично, и самая юная, и самая старшая в этой подгруппе, и самая толстая, и самая худенькая также, и та, оставляю ее себе, очень хочется ее сыграть, я уже репетировала, и у меня есть костюм,

та, которая разнесла себе череп выстрелом из отцовской двустволки с единственной целью – всем досадить, вызвать сожаления и выделиться (надо признать, что в этом она преуспела), и еще другие, я заканчиваю с девушками, остановиться невозможно, но нужно и мальчикам дать возможность, а девушки, как связующие звенья, прорвутся еще так или иначе…

Мы увидим.

(…)

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Любовники. Юноши и мужчины.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Мне вступать?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Две-три истории любви, из тех, что составляют жизнь, с которыми проживаешь жизнь, вот что хотелось бы услышать, ему бы хотелось, два-три огонька во тьме существования.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Это я.

ЛУИ. Ты.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. И те, кого повстречал лишь на несколько минут, на час или два, провел ночь и потом никогда больше не увидел или просто здоровался и ничего вместе не построил. Все остальные, хорошие товарищи, братишки и воины, все воины. (Обращаясь к Юноше.)Ты сыграешь хороших товарищей, а я воинов. Мы постараемся.

Торопливая сексуальность, стоймя в подъездах и в подвалах, во мраке подвалов, и большие романы на ночных улицах города Постоянные обещания, ибо о каждом человеке вспоминаешь потом исключительно по данным ему обещаниям, привычная точка опоры.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. А я, все видели, хотелось бы отметить, что он предпочитал меня.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Предпочитал тебя? Что это еще за новости?

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Любил меня. Обо мне чаше всего вспоминает, меня хранит в сердце своем.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Да откуда ты все это взял?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Оставь.

ЛУИ. Однажды ночью я сказал ему по секрету. Я сказал: «Ты – мой самый любимый…»

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Ты это говорил всем. По секрету всему свету. Мне ты каждый раз это говорил по секрету, мы это слышали. Разве не так? Это был наш секрет. Я это слышал собственными ушами.

ЛУИ. Но ты не поверил…

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Я не поверил, нет, разумеется, нет, он говорил это кому попало, ты это всем говорил, всегда наступал такой момент, когда он так говорил, я и не думал верить. В это нельзя поверить. А ты что, ты верил, когда он так тебе говорил?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Мне он не говорил, я не слушал, и, значит, он как бы и не говорил. Я никогда не слушаю, когда говорят подобные вещи. Бывает, редко, но все же случается и мне самому так говорить, но я не желаю об этом вспоминать. Начнутся сожаления, боюсь я их.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Но почему? Почему ты не слушаешь? Можешь объяснить?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я, не слушая, не доверяю. Всегда боюсь поверить.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. А я ему верил.

Что был самым любимым.

Тому, что он говорил мне по секрету.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Если достаточно поверить…

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Достаточно поверить.

(…)

ЛУИ. Меня зовут Луи. Я не назвался.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Ты не назвался.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Ты никогда не давал себе труда назваться. Сколько раз ты не считал нужным сообщать нам ни имя свое, ни фамилию. Тех, о ком ты жалеешь сегодня, немало, но они, даже если бы захотели, не смогли бы тебя разыскать. У них нет минимальной информации.

ЛУИ. Меня зовут Луи.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. А я разве сразу узнал твое имя и фамилию? Не думаю, нет. Это было позже, гораздо позже, через несколько недель, когда мы снова встретились, только тогда ты мне сказал, как нечто совершенно незначительное, обычная твоя манера..

ЛУИ. Но ты меня и не спрашивал.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. А что я должен был сделать? Это было вовсе не так важно, как они полагают. Знать твое имя, фамилию – я боялся этого, это означало бы начало чего-то, привязанность, я не доверял, боюсь подобных вещей. Я знал, что скоро умру, – мне сейчас около тридцати, и как раз в этом возрасте я должен был умереть – я готовился к смерти и не хотел отягощать себя сожалениями, ты можешь это понять.

ЛУИ. Могу понять.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Объяснять надо не ему…

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Мне?

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Да.

С твоими привычками избегать лишних знаний, никогда ничего не знать.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Не отрицаю, не вижу в этом ничего дурного.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Однажды я спросил у тебя номер твоего телефона, когда мы с тобой встретились, и я потом попросил у тебя твой телефон и адрес, я попросил у него телефон и адрес, ты мне сказал: нет. Ты сказал: я предпочитаю не давать, так будет лучше. Потом ты сказал: я буду помнить, что дал тебе телефон, а ты не позвонишь, я огорчусь и все такое…

А если у тебя его нет, если я буду знать, что у тебя его нет, я и думать об этом не стану, просто запрещу себе об этом думать…

Разве не так ты говорил?

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И ты никогда не пожалел? Потом?

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Да Он жалел, это точно, он не говорит, не хочет об этом говорить, но он жалел, все произошло в точности так, как он предполагал, он не мог вернуться назад, от этого он и старался уберечься с самого начала.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я всегда остерегался слишком много знать, вешать на человека имя и потом мучительно пытаться увидеться с ним вновь. Я даже лиц толком не знал, не видел их в темноте. Ты можешь это понять?

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Тебе так лучше?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Зачем тебе это знать?

(…)

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. А ты?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Я?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Да Никогда не видел. Вот и встретились. Что ты здесь делаешь?

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Я его лучший друг. Закадычный. Так меня называют.

ЕЛЕНА. Я всегда видела их вместе… Я Елена Могу я пожать вам руку?

Я всегда видела их вместе, они были друзьями еще до того, как я появилась, о чем я хотела сказать выше. Когда я вошла в его жизнь, они были вместе и неразлучны, и я не могла этого не знать, просто не имела права Я приняла.

Он оставался с ним, закадычный друг, оставался, чтобы приглядывать и не давать в обиду. Потом мы увидим, как он не один раз попытается, и не безуспешно, помешать истории скатиться в драму.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Ты мне поможешь. Ты ведь поможешь?

ЕЛЕНА. Ну да, конечно…

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. А друг этого, что ли Луи его друг?

ЕЛЕНА. Да И с тех пор как Луи узнал, что тоже умирает, этот неотлучно с ним, сопровождает, оберегает от всех, от всего, в том числе и от него самого.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. А ты?

ЕЛЕНА. Я?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Да, ты.

ЕЛЕНА. С тех пор как я узнала, что Луи умирает и что Закадычный неотлучно с ним, сопровождает, оберегает от всех, от всего, в том числе и от него самого, я тоже следую за ними на некотором расстоянии и как могу забочусь о нем.

А что еще?

Что я могу сделать?

Я знаю свое место.

(…)

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я о мертвых.

Совсем необязательно, что их присутствие наводит печаль и причиняет боль. Привидения, так назовем их, являются живым, чтобы уберечь их от разных неприятностей, они играют свою игру, комментируют действие и позволяют себе влиять, воздействовать на ход событий. Этим я и займусь.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я сяду рядом с вами.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Только не надо иллюзий: как бы то ни было, все они в любом случае кончат тем, что забудут нас. Постепенно перестанут нуждаться в нас, я точно знаю.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Заменят кем-нибудь другим.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. У тебя тоже есть мертвецы?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Да, и я их боюсь. Один-два по крайней мере..

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. И мне не так уж это нравится. Не люблю.

Есть один, который выстрелил себе в рот, зрелище крайне неприятное, – не люблю я этих кровавых подробностей – и другой, очень ласковый, с которым этот Луи охотно общался в больничных коридорах, но позже, так вот, он исчез внезапно, просто в два дня, ни с того ни с сего, поверить невозможно. Девочки помогут.

И еще одного я сыграю – с блестящим велосипедом под ручку, как будто он возвращается с дальней прогулки, однажды ночью он проводит Луи до самого дома, а на следующий день, буквально назавтра, Луи узнает от него, что, возможно, это последняя его прогулка.

И еще одного, совсем молоденького…

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Ладно. Всему свое время, торопиться ни к чему.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Да я ничего. Просто ты спросил, вот я и рассказываю.

А твои, твои мертвецы, какие они?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Я же сказал: в положенное время.

(…)

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я уж теперь не понимаю, в каком мы месте. Пролог, конец пролога? Мы не закончили?

ЛУИ. Рассказываю.

Год спустя, после долгих месяцев, которые я проводил в бездействии, обманах, нежелании что-либо знать, многих месяцев, которые я торопил, чтобы они поскорее закончились, – я совсем один, никому нет до меня дела, один как перст, не так-то легко – я пропадал, год спустя – ты только что умер – год спустя, как бывает, когда порою страшно пошевелиться, будто тебе грозит смертельная опасность, будто змеи кругом, все эти истории, когда страшно невзначай пошевелиться, чтобы не произвести шума или не сделать слишком резкого движения, которое разбудит врага, безжалостного зверя, врага, пришедшего вас погубить, год спустя, как бы то ни было…

Страх, прежде всего страх мог мне помешать, мог бы мне помешать.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Страх, говоришь, страх – слишком высокое, благородное слово, да, страх, но в большей степени, главным образом боязнь, боязнь, тоже вещь ужасная, гаденькая, ничтожная, мелкая, но тем не менее ужасная, боязнь скучных подробностей, боязнь всех этих изнуряющих мелочей, столь тебе ненавистных.

Эта обязанность, потому что такая обязанность существует, и та скучная обязанность уладить кое-какие дела, которые пришел черед уладить, дела незначительные, но все же необходимые, а также кое-что и объяснить – причины твоего столь долгого отсутствия, например, – и от этой боязни, да, гаденькой, ничтожной, мелкой, тебе не избавиться. Ты не можешь этого не знать. И ты это знаешь.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Знает, знает. Он хитрый.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Ты должен будешь принять участие. Знаю, что не любишь, но избежать этого невозможно.

Вернуться после стольких лет, вернуться на круги своя и снова совершить некоторые проступки, почему бы и нет?

Проступки не слишком значительные, но также и проступки преступные в полном смысле этого слова, преступления, да, насколько мне известно.

Ты представляешься мне, как я уже сказал, способным совершить преступление, я бы не удивился, узнав, что ты его совершил, у тебя за спиной непременно должны быть преступления, у кого их нет?

Преступления или выпадения из памяти – это совсем рядом, почти одно и то же, я бы сказал, преступления и выпадения из памяти забыл – и ни адреса, ничего, это в твоем духе, ты сознаешь ответственность за это, нет?

А тот, другой, мужчина или женщина – неважно, – тот, Забытый – сколько их на нашем пути, ты должен быть к этому готов, ты заранее к этому готов, ибо ветре-тишь их несчетно за время путешествия, на протяжении последующих страниц их будет много, целый Хор Забытых, и некоторые будут полны ярости, ты знаешь – их надо опасаться, ибо некоторые будут полны ярости и желания разделаться с тобой, ты их услышишь!

Одни, да, не примирились, но другие, что еще хуже, другие, продолжая страдать, так и не оправившись от горя, целиком погружаются в это забвение, преступное с твоей стороны, лелеют его, баюкают, как боль в сердце, не переставая упрекать тебя, и этот мужчина или и та женщина – неважно – этот Забытый, ведь он уходит из жизни, когда его бросают, – топится в реке, умирает от горя, убивает себя, разве не так?

Ты никогда об этом не задумывался? Никогда не задавал себе вопросов? Ты когда-нибудь спрашивал себя об этом?

И разве тут нет преступления? Преступной потери памяти? Надо подумать, говорю я тебе, потому что за спиной у каждого это стоит, а никто и знать ничего не желает.

Преступления и выпадения из памяти, с этого начинаю я свой отсчет, преступления, забвение и боль, оставленная в сердцах других людей, боль все еще не изжитая до сих пор, это по твоей вине, и за это ты тоже должен взять на себя ответственность.

Вернуться через столько лет, встретиться с теми, кто составлял твою жизнь, кто и был этой жизнью, и надеяться, что сможешь возобновить разговор с того самого места, на котором ты его прервал – на чем, собственно, мы остановились? – ты это знаешь.

Не можешь не знать.

Ты, конечно, можешь бросить в бой свою грядущую смерть, я тебя знаю, улучишь момент и сделаешь это, бросишь в бой самое мощное оружие – свою смерть, чтобы получить прощение, но придется, однако, и некоторую плату внести, надо будет что-то оставить в залог.

Расплатиться собственной личностью.

Они могут выдать суровую реакцию, я их не знаю, но могу предположить.

Все те, кто составлял твою жизнь, все, кого ты встречал в жизни, пусть даже на час, не более, и те, с кем прожил вместе годы, люди твоей жизни, сообщество этих людей, мужчин и женщин, которые и являются твоей жизнью, мы все здесь, пришли потребовать своего рода расчета, уплаты по счетам, компенсации за свои добровольные или законные услуги, пришли, чтобы укрепиться в некоторых своих предположениях, – они не дадут тебе отправиться восвояси, не дадут окончательно умереть, не позволят умереть, не получив ответа на вопросы, – я видел их на фотографиях или воочию, слышал их разговоры и то, что ты мне о них рассказывал, о мужчинах и женщинах твоей жизни, я слишком хорошо себе все это представляю, чтобы ошибаться, так вот, они не станут тебе способствовать и помогать, они захотят, чтобы ты возместил им хоть немногое из того, что они тебе отдали.

И этот страх перед тягостной привязанностью, привязанностью, этот страх перед привязанностью, чувствами, страданиями и любовью, перед горестями, сожалениями и угрызениями совести – именно этот страх тревожит тебя и всегда заставлял ретироваться.

Мы можем обещать тебе спокойствие, вполне могли бы обещать тебе спокойствие, спокойствие и прощение, никаких вопросов по поводу твоего отсутствия – садись и будем жить как прежде – ты, должно быть, уже набегался.

Здесь тебе будет спокойно.

(…)

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Вся разница между тобой и мной лишь в манере – говорить, делать и существовать.

У меня привычка: мне всегда хочется переспать с теми, кто мне нравится, хочется узнать их, сразу же узнать тех, кто мне нравится, кому я поверил, хотя бы на одну ночь, целую ночь верил, что они могут любить, ты же совершенно не способен, вернее сказать, не желаешь, это более точное слово, не желаешь больше никого никогда видеть, ни разговаривать, тебе бы только сбежать поскорей, не оставив даже записки; жизнь и любовь ты представляешь себе как тайную войну, вот твоя позиция.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. В конечном итоге мы все похожи, хотел ты сказать, все одинаковые. Сколько себе ни воображай, ни придумывай, различий никаких нет.

Ты как ребенок, как хороший друг, и у меня тоже так было, по ночам, в разных городах: я чувствовал себя, верил, мне этого хотелось, чувствовал себя просто воином, никому ничего не должен, и мне никто ничего, ни за что не отвечаешь.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. И тебя это не мучило? Никогда?

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Зачем тебе это знать? Я все уже сказал.

ЮНОША, ВСЕЮНОШИ. Однажды ночью я грезил о тебе, о таком, как ты, воине, как вас называют. Однажды ночью я грезил о тебе, и сегодня этот мой сон, сохраненная память о нем, сон этот – самая большая правда о тебе, гораздо большая, чем сама правда.

Ты говорил мне, что уезжаешь, и еще добавил – именно это сохранилось в моей памяти от сна, и это осталось моим самым сильным впечатлением о тебе:

«Но что ни говори, а это мучительно, как думаешь, смогу я когда-нибудь вернуться?..»

И то ли не дал мне ответить, то ли не услышал моего ответа.

ВОИН, ВСЕ ВОИНЫ. Ну и если это так мучительно, если я вдруг, внезапно ощутил эту муку, что ни говори, как думаешь, смогу я когда-нибудь вернуться?..

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Когда ты ощутишь эту муку – ей-богу, ты остался бы в абсолютном меньшинстве, если бы ее не ощутил, – так вот, когда она захлестнет тебя, хотел я сказать, знай, что…

(…)

ЛУИ. Итак, согласившись рискнуть.

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Это всегда риск.

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Действительно риск, по-другому и не скажешь.

ЛУИ. Согласившись рискнуть, ибо это всегда риск, и не надеясь выжить, уйти от опасности, как ни говори.