Текст книги "Антология современной французской драматургии. Том II"

Автор книги: Жорж Перек

Соавторы: Жан-Клод Грюмбер,Оливье Пи,Жан-Кристоф Байи,Реми Вос де,Дидье-Жорж Габили,Мишель Дейтч,Валер Новарина,Елена Головина,Жоэль Помра,Фабрис Мелькио
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Видя смятение Шарля и Клары, настоятельница посоветовала им написать теперь уже правильное, полное надежды письмо, которое помогло бы их дочери пережить эту страшную и горестную потерю.

Сподеки согласились с ее мнением и вернулись на чердак, в комнату для прислуги, в которой тогда жили. Клара стала старательно сочинять полные надежды письма, которые оставались без ответа. А Шарль с небывалым рвением взялся отвоевывать свой «пыточный трон».

3. НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

В темноте звучит песнопение «К тебе, Земля обетованная», слова которого едва различимы.

 
Народ, избранник Бога,
Кочевник в бескрайней пустыне,
Бежав от вражды и от рабства,
Под небом лазурным шагает.
Идет он к земле далекой,
Богом обещанной предкам,
Где в безмятежном мире
Излечатся все страданья.
 
 
К тебе, земля обетованная,
Народ, избранник Бога, руки тянет.
К тебе, земля обетованная,
Он сердцем всем и верой обращен,
К тебе, земля обетованная,
Шагает он сквозь битвы и страданья,
К тебе, земля обетованная, к тебе!
 

В кабинете Настоятельницы. Стол, распятие, несколько стульев. Все аскетично, однако без чрезмерности. Шарль и Клара ждут. Каждый из них, независимо друг от друга, рассеянно вслушивается в звучащее вдалеке песнопение. Входит Настоятельница – довольно молодая, несмотря на занимаемую должность, женщина. Они встают, она делает им знак садиться. Садится в свою очередь и приветственно улыбается им простой и естественной улыбкой.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. У меня очень хорошие новости от нашей… вашей горячо любимой дочери. И она поручила мне передать вам свой самый нежный привет.

КЛАРА. Спасибо. Почему она не отвечает на наши письма?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Она пожелала временно укрыться от мирской суеты.

КЛАРА. И ее родители – часть этой мирской суеты?

ШАРЛЬ (резко).Когда можно с ней увидеться? Или хотя бы поговорить с ней по телефону?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Она прежде всего желает, чтобы вы как можно скорее вновь обрели спокойствие и внутренний мир. И если позволите добавить от себя личный совет, то я настоятельно призываю вас обратиться к молитве, чтобы черпать в ней силы и утешение.

Пауза.

ШАРЛЬ (решившись).Ей известно и вам тоже, что мы не являемся прихожанами вашей церкви.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. И тем не менее евреи тоже молятся. Молитесь, молитесь.

ШАРЛЬ. Я в равной мере не молюсь как вашему Богу, так и Так называемому моему.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Я с трудом вас понимаю.

ШАРЛЬ. Моя жена и я атеисты. Хотя в самом слове «атеист», на мой вкус, уже содержится слишком много религиозного подтекста.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. И вы еще удивляетесь…

ШАРЛЬ. Удивляюсь чему?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Что ваша дочь ищет иного пути.

Пауза.

КЛАРА. Мы ничему не удивляемся, мы просто хотим ее видеть, хотим иметь возможность прижать ее к груди и плакать. Не понимаю, почему это должно касаться Бога или кого-то там еще.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (протягивая ей лист почтовой бумаги серо-голубого цвета, украшенный крестом).Изложите письменно ваше пожелание, я сама его ей передам, рассказав о вашем посещении.

Пауза. Клараначинает писать, потом комкает бумагу. Настоятельницапротягивает ей другой лист – тоже серо-голубой.

Шарльходит взад-вперед по кабинету. Настоятельницаждет.

Клараставит подпись под письмом, затем протягивает перо Шарлю. Тот качает головой в знак отказа. Тогда Кларапротягивает листок Настоятельнице. Та складывает его вчетверо и помещает в конверт тоже серо-голубого цвета, при этом обращаясь к Шарлюс вопросом.

Есть одна вещь, господин Сподек, которую я, вы уж меня простите, никак не могу понять. Вы говорите, что не верите в вашего Бога, но при этом вы себя считаете человеком… еврейского происхождения, так ведь?

КЛАРА. Говорите просто «евреем», сестра моя.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Хорошо, евреем. Но разве можно быть евреем и при этом не исповедовать еврейскую веру?

Пауза.

ШАРЛЬ. Мадам, матушка, сестра, игуменья или как вас там положено называть, я в данный момент чересчур возбужден, чтобы поддержать обмен мнениями на эту тему. Если бы я не сдерживал себя изо всех сил, я бы стал вопить что есть мочи. Что есть мочи. (Зажимает себе рот кулаками.)

КЛАРА (шепотом).Шарль, я тебя умоляю…

ШАРЛЬ (после паузы, взяв себя в руки).Я не присоединяюсь к инициативе моей супруги. Я со своей стороны хочу и требую, чтобы наша дочь немедленно пришла сюда и сказала мне, глядя в глаза: «Папа, это я и только я сама захотела заточить себя в монастыре и уйти от мирских забот».

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Она ни в коем случае не желает уйти от мирских забот, она хочет приносить пользу людям.

КЛАРА. Тем, что отгородилась от своих родителей?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Тем, что приблизилась к Нему, к тому, кто есть вера, любовь, надежда и воскресение.

ШАРЛЬ. Прекрасно. Пусть она придет сюда и скажет это мне. Я имею на это право, и Клара тоже. Это все, чего я хочу. И потом больше не будем к этому возвращаться. Я просто хочу вам самым мирным образом заметить, что она еще несовершеннолетняя.

Пауза.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (обращаясь к Кларе). Япередам ей ваше письмо.

КЛАРА. Где она сейчас находится?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Где бы она ни находилась, отныне она знает, что Он ее хранит (движением подбородка показывает на распятие).И именно это сегодня для нее важнее всего. Когда-то вы нам доверили свою дочь, опасаясь за ее жизнь. Мы приняли ее и сделали все от нас зависящее, чтобы отвести от нее опасность. Сегодня в опасности ее душа, ее внутреннее равновесие. Ее пугают варварство и варвары. Она еще не знает до конца, действительно ли Он позвал ее. Она ищет. Она, полагаю, как и вы, во тьме, но она уже разглядела свет. Она борется с отчаянием, которое переполняет ее сердце с тех пор, как она узнала о гибели своей любимой сестры. Вместе с тем она ощущает в себе желание жертвовать собой, преодолевать себя, жить. Она переживает решающий момент выбора между отчаянием и верой.

ШАРЛЬ. Как она может выбрать, она ничего не знает о жизни.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Желтая звезда на груди, облавы, бегство, родная сестра, обращенная в пепел. И вы говорите, она ничего не знает о жизни? Знает чересчур много и нуждается в том, чтобы найти во всем этом смысл.

ШАРЛЬ (едва не срываясь на крик).Не существует во всем этом смысла!

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Для вас – возможно. Наверняка. Но речь о ней. Ей необходимо найти если не смысл, то хотя бы выход.

ШАРЛЬ (в свою очередь указывая на распятие).И выход – вот это?

Настоятельницане отвечает.

КЛАРА. Она далеко отсюда?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. В настоящее время в северной части Бельгии.

ШАРЛЬ. С ума сойти! Это сколько же у вас заграничных филиалов? Всякий раз она на новом месте. В сорок втором я доверил вашей коллеге еврейского ребенка!

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Юную девушку.

ШАРЛЬ. Еврейскую!

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Неверующую, как вы сами сказали. Она останется, как и вы, еврейкой, но по вере и вероисповеданию будет христианкой. Таков ее выбор. Она денно и нощно молится о вас, помолитесь и вы о ней.

ШАРЛЬ. До чего приятно с вами беседовать: абсолютно то же самое, что биться головой о стену.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Вы натыкаетесь на стену оттого, что упорно продолжаете бродить впотьмах.

КЛАРА. Сестра моя, умоляю вас, устройте нам посещение, хотя бы короткое.

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Дождемся сначала ответа на ваше письмо.

КЛАРА. Но она никогда нам не отвечает!

ШАРЛЬ. Перед кем, перед чем мы, Клара и я, должны пасть на колени или бить себя в грудь с покрытой головой, чтобы получить это право – снова увидеть свою дочь, единственную, которая у нас осталась?

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Не кажется ли вам, что этот титул «единственной оставшейся у вас дочери» – слишком тяжелая ноша для хрупких плеч юной девушки, чтобы нести ее без помощи Бога?

Затемнение. В темноте снова звучит песнопение. Вторая строфа.

4. БЕЗ НАЗВАНИЯ

ХОР (цитируя официальный текст).

Временное правительство Французской Республики

Министерство финансов

Управление по реституции имущества

жертв грабительских законов и мер

Париж, Второй округ,

Банковская улица, 1

Основание: дело № 2196 ФС

Париж, 17 августа 1945 года

Господину Шарлю Сподеку

Уважаемый господин Сподек!

В целях осуществления контроля за исполнением распоряжений, содержащихся в постановлении № 45770

от 21 апреля 1945 года и касающихся реституции проданного

или уничтоженного имущества жертв актов хищения,

совершенных вражеской стороной или с согласия оной,

имею честь просить вас заполнить анкету, напечатанную на обратной стороне данного письма, и выслать мне ее ближайшей почтой.

Подпись: НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ ПО РЕСТИТУЦИИ

ВОПРОСЫ АНКЕТЫ

– Возбудили ли вы судебное дело об оспаривании недействительности судебного решения согласно статье 1 постановления № 45770 от 21 апреля 1945 года?

– Обратились ли вы в суд с требованием об отмене судебного решения согласно статье 11 упомянутого выше постановления?

– Если да, то в какой именной суд (гражданский или коммерческий)

и в каком городе?

– Каков был результат вашего обращения в органы правосудия?

(При необходимости просьба приложить текст вынесенного постановления).

– Была ли вами либо лицом, приобретшим вашу собственность,

подана апелляция по поводу решения суда?

– Было ли принято решение по поданной апелляции,

и если да, какое именно? (Просьба приложить текст судебного решения.)

– Заключили ли вы мировое соглашение с лицом,

которое приобрело ваше имущество?

– Если да, засвидетельствовали ли вы его официально,

как того требует статья 26 постановления № 45 770?

– Намерены ли вы требовать защиты ваших интересов?

В конце концов узурпатор был изгнан, после чего Шарль и Клара написали письмо с требованием о немедленном возвращении их дочери в родительский дом. Отправили его заказной почтой (так им посоветовал один хороший знакомый, имеющий опыт в подобных делах) и стали ждать ответа.

5. МЫСЛИ ВСЛУХ

Шарльв ночной пижаме сидит на своем «пыточном троне», на который падает мертвенно-бледный свет врачебной лампы.

ШАРЛЬ. Я с ней в ее монастыре. Сверлю пациенту зуб и вдруг вижу себя стоящим перед ней на коленях со сложенными ладонями. Что я тут делаю? Мне здесь не место. Ей здесь не место. Снова принимаюсь сверлить. Глаза пациента сверлят мой рот. Изо всех сил стараюсь не кусать нижнюю губу. Я делаю пациенту больно. Он морщится, дергает носом, но молчит. Я так страдал в войну, я по-прежнему страдаю. Я мог бы бормашиной продырявить ему щеку – он бы ничего не сказал. Он тоже так страдал в войну и по-прежнему так страдает. Он потерял жену, детей, родителей. Он приезжает издалека, чтобы здесь страдать вместе со мной. Садится в метро на станции «Сталинград» – он гордится тем, что живет у «Сталинграда». Неужели у тебя там по соседству нет зубного врача, которому ты бы мог все это рассказывать? Ты мне все это уже рассказывал, когда я работал в районном диспансере, зачем меня и дальше преследовать? Зачем ездить на станцию «Шато-Руж»? Это даже не прямая линия! Как хорошо, когда приходят случайные пациенты. А еще лучше те, которые думают, что пришли к моему узурпатору-крестоносцу. Те, которые без стеснения в сердцах отталкивают мою руку при малейшей боли, при малейшем страхе, те, которые кричат, которые протестуют. С ними мне не грозит мысленно перенестись в монастырь и разгуливать по его галереям с монашками, распевающими во всю глотку «К тебе стремлюсь, о Боже!». Или оказаться в вагоне с Жанеттой, или слышать лай эсэсовцев и их собак. Нет, с теми, которые отталкивают мою руку, я занимаюсь своим прямым делом – борьбой со страхами и муками, которые сам же вызываю и сам же утихомириваю. «Хватит! Мне больно!» – кряхтит случайный пациент. Сбрасываю ногу с педали, бормашина чихает, я меняю иглу, после чего смотрю ему пристально в глаза: «Еще чуть-чуть, и все будет кончено». Клятва зубодера, и я снова погружаюсь в недра его рта, выискивая затаившуюся там гниль. Он снова вздрагивает, он ворчит, он стонет. «Ну довольно, перестаньте дергаться, а не то я сделаю вам больно». По крайней мере, он не приговорен пожизненно. Вращает глазами во все стороны, зовя на помощь. «Терпение, терпение, всякому визиту к дантисту приходит конец, всякой дырке находится пломба, всякий нерв удаляется – в крайнем случае вместе с зубом. Невелика потеря, поставим хоть десять новых». – «Поставьте мне ослепительно-белый, если уж платить, пусть хотя бы будет видно, за что!» – Ну вот, сплюньте, готово, если через час-два будет болеть, примите аспирин, сегодня на этой стороне не жуйте, в следующий раз я вам его умерщвлю, ну да, я убью нерв, и после этого ваш зуб не будет болеть уже никогда, никогда в жизни. Кто умертвит мою боль? Никого. Нет такого аспирина, нет такого веселящего газа, нет конца. Пожизненно. Приговорен. (Замолкает, потом выключает свет и остается сидеть в темноте. Через какое-то время продолжает.)

Приговорен бродить по монастырям и задыхаться в душе с Жанеттой…

Затемнение.

6. НОЧЬ

ХОР. Детей, потерявших родителей, называют сиротами. Но каким словом называть родителей, потерявших детей? Нет такого слова. Может быть, оно есть на идише? Должно быть. Если нет, надо срочно придумать. Не хватает одного слова, особенно на идише. Слова необходимого, слова нарицательного, слова полезного. Слова для обозначения родителей, потерявших своих детей.

Ночи у Сподеков бывали длиннее, чем дни. Они ходили оба из комнаты в комнату. «И будет у тебя сто домов, и в каждом доме по сто комнат, и в каждой комнате по сто постелей. И каждую ночь будешь ты бросаться из одной постели в другую, никогда не находя покоя». Ночами Сподеки бродят, пересекаются, наталкиваются друг на друга и иногда даже друг с другом разговаривают по-человечески. Или почти по-человечески.

Шарльвосседает на «пыточном троне».

КЛАРА. Что мы за родители такие, если единственный оставшийся у нас ребенок отвернулся от нас?

ШАРЛЬ (читая «Монд», после паузы).А что за вопросы у тебя такие? Если нет других, иди спать.

КЛАРА. Сам иди.

ШАРЛЬ. Я в отличие от тебя читаю газету и не задаю вопросов.

КЛАРА. Что они там пишут?

ШАРЛЬ. Третья мировая война.

КЛАРА. Уже?

ШАРЛЬ. Уже! Они об этом пишут многие месяцы, годы, а ты говоришь «уже»!

Пауза.

(Возвращается к ее вопросу.)Внуши себе, что она вышла замуж и уехала. Все девочки рано или поздно уезжают из родительского дома.

КЛАРА. В обмен родители получают внуков.

ШАРЛЬ. Обойдемся.

КЛАРА. Они становятся дедушками-бабушками, дедулями-бабулями, зейдэ-бубэ.

Пауза. Шарльчитает газету.

Шарль, что мы сделали не так?

Пауза. Он по-прежнему читает. Она продолжает.

Если бы забрали нас с тобой, а не Жанетту, они бы обе хорошо устроились в жизни. Нашли бы себе двух хороших мужей, а своих первенцев назвали бы Шарль или Клара. И рассказывали бы свекрам и свекровям, какие мы у них были замечательные родители. И их мужья и дети тоже хранили бы о нас память. И они бы даже ходили по праздникам в синагогу и заказывали бы там по нам поминальные молитвы. Зажигали бы свечи…

ШАРЛЬ (обрывает ее, не отрываясь от газеты).От одной остался пепел, другую погребли заживо. Иди спать!

Пауза.

КЛАРА. Помнишь лето тридцать седьмого в Аркашоне?

ШАРЛЬ. Аркашон был в тридцать восьмом.

КЛАРА. Хорошо, в тридцать восьмом. Ты закрыл кабинет почти на месяц.

ШАРЛЬ. Тогда это было в тридцать седьмом в Ульгате.

КЛАРА. Они все время носились, смеялись, прыгали на волнах. А ты каждую минуту кричал им, чтобы выходили из воды. «Они не умеют плавать, и я тоже не умею!» Ты всегда боялся, Шарль, всегда.

ШАРЛЬ. Ну да. Именно так я понимал профессию отца: без конца бояться, никогда не выпускать ситуацию из-под контроля, всегда готовиться к худшему.

КЛАРА. И худшее из худшего обрушилось на нас.

Пауза.

Знаешь, я тоже боялась.

Пауза.

Боялась за них, всегда.

ШАРЛЬ. Если любовь мерится аршином страха, который родители испытывают за своих детей, ни один ребенок в мире не был так горячо любим, как наши девочки!

Пауза. Он снова погружается в газету, закрыв ею лицо.

КЛАРА. Шарль.

Он не отвечает.

Что если поступить, как велела сестра?

ШАРЛЬ. Какая сестра? О чем ты еще?

КЛАРА. Настоятельница.

ШАРЛЬ. А что она велела?

КЛАРА. Молиться.

ШАРЛЬ. Молиться?

КЛАРА. Если снова прийти туда и сказать, что мы согласны принять… и даже потом молиться, если это может нас приблизить к…

ШАРЛЬ (швыряя газету на пол).Что ты говоришь? Что ты говоришь?

КЛАРА. Не кричи, я просто хочу сказать, что раз мы все равно уже ни во что не верим, то почему бы не…

ШАРЛЬ (обрывая ее).Нет уж, извини! Извини, мы верим, верим!

КЛАРА. Верим во что, Шарль?

ШАРЛЬ. В это.

КЛАРА. Во что «в это»?

ШАРЛЬ. В то, что мы не верим! Вот! Это и есть то, во что мы верим, это наша вера, наша религия: не верить! И с каждым днем я в это верю все больше. И вообще, что ты хочешь заставить меня сказать? Что, подумай? Мы евреи, Клара, евреи, ты понимаешь, что это такое? Ты понимаешь, что это означает?

КЛАРА. В любом случае она сказала, что можно спокойно оставаться евреями, даже если принять…

ШАРЛЬ (внезапно).Клара, иди спать! Иди спать! Оставь меня в покое! Оставь меня в покое! Дай мне подготовиться к Третьей мировой войне в обстановке хладнокровия и безмятежности!

КЛАРА. Шарль, мы разговариваем.

ШАРЛЬ. Нет, нет, иди спать! Иди спать, не дожидаясь, пока я начну уже по-настоящему орать!

КЛАРА. Шарль, соседи спят.

ШАРЛЬ. И что с того? Думаешь, я боюсь их разбудить? Боюсь, да? Когда полицаи и гестаповцы явились к нам в дом, они, как ты помнишь, тоже спали, эти твои соседи! Весь мир спал! Ты хочешь, чтобы я открыл окно и принялся орать?

КЛАРА. С тобой невозможно разговаривать.

ШАРЛЬ. Да, невозможно, особенно если нести полную чушь.

КЛАРА. Шарль…

ШАРЛЬ. Полную чушь! Нет, ты сама слышала, что ты сказала, ты слышала, что ты сказала? Ты предложила мне принять другую веру. Мне! По-твоему, раз не веришь в какого-то определенного Бога, можно вот так отказаться от своих убеждений? Как ни в чем не бывало поменять Ветхий Завет на их Новый? Никто в моей семье, никто и никогда не принимал другой веры.

КЛАРА. Но они были верующими, Шарль, а мы…

ШАРЛЬ. В моей семье – никто никогда! Слышишь, никогда?

КЛАРА. И в моей тоже, с чего ты взял?

Они замолкают. Негромкое песнопение постепенно, волнами, заполняет пространство. Кларавнезапно встает и, сдерживая рыдания, уходит в спальню.

ШАРЛЬ. Вот так, вот так… (Снова взбирается на свое врачебное кресло, укладывается на нем, закрывает лицо газетой, пытаясь таким образом заснуть.)

Песнопение растворяется в тишине и в голосе Клары.

ГОЛОС КЛАРЫ. Иди ложись спать, я больше не буду об этом… Все это так, одни разговоры… Ну, иди же…

Шарльне двигается. Пауза затягивается.

Затемнение.

7. ПО-ПРЕЖНЕМУ НОЧЬ

ХОР. Не желая испытывать терпение жадных до теологических споров читателей, слушателей или зрителей, а также тех, кто ищет точного и сжатого определения в качестве ответа на вопрос «Так что это такое – еврей?» – в особенности когда он, этот самый еврей, объявляет себя неверующим, автор в качестве приложения предлагает два высказывания. Первое приписывается, правда без доказательств, Жан-Полю Сартру: «Еврей – это тот, кто не отрицает, что он еврей, когда он таковым является». Понятно, да? Второе взято из брошюры, изданной ее автором примерно в 1912 году в Варшаве на собственные деньги под псевдонимом на русском языке и на эсперанто. Написал ее доктор Лазарь Заменхоф, врач-офтальмолог, бывший сионистский активист, создатель и пропагандист языка эсперанто. «Вы можете сколько угодно преследовать евреев, еврейство от этого не исчезнет. Можете всех евреев превратить в атеистов, еврейство никуда не денется, и все эти атеисты будут продолжать называть себя евреями, то есть иудеями». Ну и, наконец, чтобы внести полную ясность в эту темную историю, приведу расхожее определение с явным «идишистским» уклоном, относящееся к эпохе, предшествовавшей катастрофе: «Еврей – это особь, которую очень легко узнать. У нее имеются голова, два глаза, нос, рот, два уха, и, самое главное, она говорит на идише. Даже маленькие дети говорят на идише, что лишний раз доказывает тем, кто еще в этом сомневался, что из всех языков, существующих на земле, идиш выучить легче всего и на нем легче всего говорить». Вот. За подробностями заходите на Google или в любую другую библиотеку в раздел «юдаика-гебраика». При этом запаситесь изрядным количеством свободного времени, которое вам понадобится, чтобы попытаться сначала поглотить, а затем процедить содержимое книжных полок, отведенных под изучение этой проблемы… А пока вернемся в ту ночь, в дом у метро «Шато-Руж», туда, где блуждают в потемках Сподеки.

8. МЫСЛИ ВСЛУХ. КЛАРА

Мы застаем Шарляв той же позе, что перед вступлением Хора: забывшимся сном на своем «троне», с газетой «Монд», закрывающей ему лицо.

Входит Кларав ночной рубашке, шепчет в полумраке пробивающегося сквозь ночь утра…

КЛАРА. Шарль, ты спишь? Ты спишь? Спишь?

Никакой реакции. Она садится неподалеку от его «трона», какое-то время молчит, затем…

Знаешь, я знаю почему. Да, да, я знаю. Я ее понимаю. И даже помимо своей воли я ее одобряю. Она ищет путь – свой путь, чтобы встретиться с Жанеттой. Чтобы больше с ней не расставаться, чтобы не оставлять Жанетту одну в том вагоне, в газовой камере. Ей необходимо верить. Да, верить в то, что однажды они встретятся в мире… как бы это сказать… в мире, который лучше, чем этот… Да, она нашла путь, который приближает ее к Жанетте, но который неизбежно отдаляет ее от нас. Как и Жанетта, она никогда не станет женщиной, не узнает плотской любви и навсегда останется девственницей. Как и у Жанетты, ее волосы, ее длинные волосы, их длинные волосы острижены наголо, под машинку. Она не может прийти сюда и оплакивать сестру, обнявшись с нами. Нет, не может. Она знает, что здесь, в этом доме, в наших стенах слово «смерть» звучит окончательно, бесповоротно, безысходно. Здесь для нас пепел – это просто пепел и так пеплом и останется. А она – она нашла убежище, нашла место, где смерть лишь промежуток, где людьми правит тот, кто воскрес. Место временное, переходное, место, где царит благодать. Укрывшись за его высокими стенами, она ждет. Ей страшно. Страшно увидеть нашу боль, прочесть на наших лицах весть о том, что Жанетта – ее Жанетта, наша Жанетта – умерла. Умерла, умерла, превратилась в дым, улетучилась, растворилась в морозном небе Польши.

Пауза.

И она, конечно же, не может нам этого простить. Не может простить себе. Жанетта умерла, ее сестра, наша дочь умерла, а мы все трое живем, мы живем, несмотря ни на что. Она нас за это невольно наказывает. И себя тоже наказывает. На всем протяжении траура запрещены любые, самые маленькие удовольствия. Но поскольку для нас троих траур не кончится никогда, то и удовольствий больше не будет никогда – ни для нас, ни для нее. Где бы ни были мы, где бы ни была она. Только страдание.

Что бы она делала здесь, у нас? Снова стала бы учиться, общалась бы, как говорится, с другими детьми депортированных? Днем – возможно. Но ночью? Ночью она бы бродила как неприкаянная по комнатам. Как бродим мы с тобой, Шарль. Ночами напролет, не в силах заснуть. Там, за толстыми стенами, там, где разлита благодать, она встает до зари, повторяет одни и те же жесты, одни и те же слова, шепчет одни и те же молитвы, то же «Богородице Дево радуйся, Благодатная Марие!», быть может, даже поет вместе с другими «К тебе, Земля обетованная…». И таким вот образом, свободная духом, она может с каждой секундой становиться ближе к Жанетте, отменять зверство и варварство, отвергать кошмар… Может с надеждой ждать той минуты, когда в мире ином они встретятся и будут играть как прежде. И только там, соединившись вновь, они вспомнят о Шарле и Кларе, своих любимых родителях. Знаешь, иногда ко мне тоже – правда, правда – непроизвольно, как прилив, подступает молитва.

Пауза.

Где бы ты ни был, кто бы ты ни был, когда в следующий раз примешься за сотворение мира, умоляю тебя, постарайся, постарайся изо всех сил, не забудь, что жить там придется человеческим созданиям.

Неожиданно Шарльшевелится. «Монд» падает на пол. Шарльприподнимается и с изумлением обнаруживает стоящую перед ним на коленях Клару.

ШАРЛЬ. Что ты тут делаешь?

КЛАРА. Молюсь.

Шарльсмотрит на нее с недоумением, затем осторожно спускается со своего «трона» и на цыпочках двигается к спальне, не забыв предварительно подобрать «Монд».

А ты что делаешь?

ШАРЛЬ. Иду спать.

КЛАРА. Скоро уже пора вставать!

Он уходит. Она какое-то время остается стоять в прежней позе, на коленях, затем поднимается. Уже рассвело. Она подходит к окну, смотрит вдаль и кричит вслед Шарлю.

Будет снова чудный день!

Тем временем наступает затемнение.

9. ГОРЬКИЕ ТРАВЫ

Звенит звонок.

Появляется Шарльв белом халате. Обращается с вопросом к Кларе, которая сняла фартук и спешно причесывается.

ШАРЛЬ. Думаешь, это они?

КЛАРА. А кто еще, по-твоему? Не пациент же.

ШАРЛЬ. Пациент, по крайней мере, открыв рот, молчит. А этот даже с полным ртом продолжает говорить.

КЛАРА. Это твой кузен, а не мой.

Снова звенит звонок.

Иду, иду! Сними халат.

ШАРЛЬ. А вдруг это пациент?

КЛАРА. Шарль!

Он идет в кабинет снимать халат. Тем временем Кларавводит нарядно одетых гостей – Максаи Морисетту.

МАКС (слегка наигранно).А как насчет поцеловаться, Кларочка?

КЛАРА. Можно и поцеловаться, Макс.

МАКС. Видимся раз в сто лет, но сердцем всегда рядом, верно? А где хозяин? Опять копается в чужих зубах?

КЛАРА. Переодевается.

МАКС. Дела идут? Гнилых зубов хватает?

КЛАРА. Кариес есть всегда, денег у людей не хватает.

МАКС. Так, так, чудненько. Вот раздобыл для нас бутылочку кошерного бордо.

Морисеттаи Кларацелуются. Морисеттапротягивает Кларебукетик.

КЛАРА. Морисетта, право же, не стоило…

Входит Шарль.

МАКС. Шарль, старик…

Идут друг другу навстречу и обнимаются. Шарльформально, едва касаясь, целует Морисетту. Макс протягивает Шарлюбутылку.

Решай сам, но лучше открыть заранее, чтобы вино подышало.

КЛАРА. Это кошерное вино.

ШАРЛЬ. Тогда оно должно дышать даже через пробку.

МАКС (обращаясь к Кларе).Сегодня такой вечер, нельзя же было без этого, верно?

Кларакивает в знак согласия.

МОРИСЕТТА (Кларе).Ты будешь смеяться, но я уже собиралась приглашать вас к нам. Мы хотели закатить грандиозный вечер, с детьми… В общем, я подумала, что было бы лучше это сделать в…

МАКС (приходя ей на помощь).…в узком кругу, да-да, именно так. Меня это очень, очень тронуло, что вы решили пригласить нас к себе именно в такой день.

ШАРЛЬ. …Ты хочешь сказать в среду, когда у детей нет школы?

МАКС. Ха-ха-ха, при чем здесь среда!

МОРИСЕТТА. В пасхальный вечер!

КЛАРА. Ах, ну да! Ну да, да, да…

МАКС. Мы подумали: раз они приглашают нас к себе на седер, значит, надо идти, невозможно же отказаться, верно? Отменили детей…

КЛАРА. Вы питаетесь кошерной пищей?

МОРИСЕТТА. Не каждый день, но по праздникам…

ШАРЛЬ. Вы верующие?

МАКС. Мы, верующие? Нет.

МОРИСЕТТА. Не то чтобы да, но мы уважаем традиции, особенно ради детей и внуков.

МАКС. А иначе все исчезнет и получится, что Гитлер победит.

ШАРЛЬ. В моей семье он уже победил.

Пауза.

КЛАРА. Хотите что-нибудь выпить?

МАКС. Нет, нет, сначала почитаем «киддуш».

ШАРЛЬ. Я пошел мыть руки. (Выходит.)

Максдостает кипу и надевает ее на голову.

КЛАРА (очень сконфуженно).У нас ничего нет для…

МАКС. Я все предусмотрел, даже горькие травы.

КЛАРА. Мы не знали… Мы уже совершенно не знаем, что когда происходит… даты, праздники и прочее… Макс, лучше не надо сейчас ничего делать, лучше не надо. Ты извини меня, Морисетта, но… Садитесь, закуски на столе, он сейчас вернется. Ой, у меня даже нет мацы.

Садятся в молчании.

Шарльвозвращается. Максбыстро снимает с головы кипу и убирает горькие травы.

Молчание.

Шарльберет бутылку и снова выходит. Остальные остаются сидеть.

Шарльвозвращается и с шумом ставит откупоренную бутылку на стол. Затем тоже садится и, разворачивая салфетку, тихо спрашивает у Клары.

ШАРЛЬ. Закончили?

КЛАРА. Что, прости?

ШАРЛЬ. Эту их…

Кларакивает утвердительно.

Макси Морисеттапереглядываются.

КЛАРА (решительно).Ну вот, в общем, приятного аппетита! Можно, я вам положу или вы сами? (С сожалением.)Это не совсем кошерное… Если вы не едите окорок…

ШАРЛЬ (перебивая ее).Брось, я мастер это улаживать. «Окорок свиной, отныне нарекаю тебя окороком гусиным». Вот и все дела, можете спокойно есть.

МОРИСЕТТА (сконфуженно смеясь). Дас чего вы взяли, что мы едим кошерное? Только по праздникам, да и то!

МАКС. Да и то очень, очень редко. Да, да, да.

Все накладывают себе еду.

(Стараясь разрядить обстановку.)Угадай, кто умер?

ШАРЛЬ. Недавно или некоторое время тому назад?

МАКС. Недавно.

ШАРЛЬ. «Монд» ни про кого из знакомых не сообщал.

КЛАРА. Блумберг?

МАКС. Нет-нет, Блумберг просто очень серьезно болен.

КЛАРА. Вот я и подумала, что…

МАКС. Нет-нет, он совсем плох, но пока еще держится. Сдаетесь? Таненбаум!

ШАРЛЬ. Президент?

МАКС. Президент.

ШАРЛЬ. Роже?

МАКС. Он самый, Роже.

МОРИСЕТТА. Ты про какого Роже говоришь? Он президент чего?

МАКС. Про Роже Таненбаума, президента «Братского будущего».

МОРИСЕТТА. Ты мне не говорил.

МАКС. А ты что, его знала?

МОРИСЕТТА. Кого? Таненбаума? Нет.

МАКС. А вот мы с Шарлем знали Таненбаума очень хорошо. Он был нас немного постарше, верно?

ШАРЛЬ. Немного.

МАКС. Поколение между нами и нашими родителями.

Пауза.

Чего только он не пережил! И всегда из всех передряг выходил целым и невредимым. А тут бац, и готово, не прошло и двух недель.

КЛАРА. Его плохо лечили?

МАКС. Как бы не так. Он был знаком со светилами медицины.

ШАРЛЬ. Вот именно.

МАКС. Нет-нет, просто пришло его время, вот и все. А если пришло твое время…

Все молча едят.

(Обращаясь к Шарлю.)Ну, как там?

ШАРЛЬ. Что «как»?

МАКС. Как обстоят дела?

Пауза.

КЛАРА. Все в том же положении.

Короткая пауза.

МАКС (откидываясь на стуле).Шарль, я не вправе тебе что-либо советовать, ты взрослый человек, дипломированный специалист и прочее, но ты должен нанять адвоката.

КЛАРА (в ужасе).Адвоката?

МАКС. Надо нанять адвоката.

ШАРЛЬ. Ну конечно, я буду судиться с собственной дочерью!

МАКС. Кто говорит о том, чтобы судиться с дочерью? Ты подаешь в суд на настоятельницу и на монастырь в связи с тем, что тебе не возвращают твоего ребенка.

ШАРЛЬ. Ей девятнадцать лет, скоро двадцать.

МАКС. Она несовершеннолетняя.

Пауза.

Найми адвоката, и они сразу сдрейфят, я тебя уверяю.

Пауза.

Если не хочешь иметь дело с адвокатом, сходи по крайней мере к Каплану. Дядя Морисетты, Оскар Брейнер, до войны играл с ним по четвергам в карты.

КЛАРА. Каплан? Тот, который раввин?

МАКС. Главный раввин. Ты видел, какая поднялась шумиха после того, как он занялся детьми супругов Финали?

МОРИСЕТТА. Он напрямую общается с архиепископом.

МАКС. И может дойти еще выше, намного выше! И без посредников. Просто снимает трубку и…

Пауза. Шарльстарательно жует.

КЛАРА. Чем мы рискуем, Шарль?