Текст книги "Полет в глубину (СИ)"

Автор книги: Жорж Колюмбов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Для Зои построили свой полумесяц. И поначалу обрадовались, что задачка решилась так легко. Но потом наложили эти два полумесяца друг на друга и поняли, что все не так просто. Фигуры не совпадали. Они даже не были параллельны. Хотя лежали рядом, под углом друг к другу, а частично даже пересекались. Дело оказалось в том, что в глубине души у Зои и Торика разные цвета воспринимались по-разному, соответственно, они давали разные отклики.

Когда-то в детстве Торик задавался вопросом: мы с другом смотрим на красный тюльпан. Мы оба говорим, что он красный, но одинаковым ли мы видим его внутри себя? Их эксперимент точно показал, что нет.

Они принялись пристально исследовать область пересечения. Там оказались цвета от желто-оранжевого, как цвет желтка у деревенского яйца, до желтовато-зеленого, как листья салата. Только этот диапазон спектра они с Зоей воспринимали примерно одинаково. Для надежности договорились использовать классический желтый – «цвет лепестков подсолнечника». Впрочем, Торик для себя решил, что и цвет спелого банана подойдет не хуже.

Зоя дописала программу, настроив ее на отлавливание появления именно такого сигнала. Если сигнал фиксировался хотя бы секунду, срабатывала подсистема срочного выхода в реал. Ее, недолго думая, назвали «стоп-краном». Оставалось попробовать новую систему в деле. Вопросов было два – сможет ли путник заливать мир желтым светом при реальном погружении, и сможет ли программа отловить нужные частоты уже в полном сигнале.

* * *

– Ну, готов? Запускаю?

– Давай. Но поставь авто-возврат минут через десять, мало ли что…

– Хорошо, ставлю. Засыпай.

…Я снова иду до боли знакомым полутемным коридором, где пахнет картошкой, жаренной на старом сале. Прохожу мимо Шурика Карасикова и… словно зависаю на пару секунд, совсем как программа. Что случилось? Где я? Почему? Мир переворачивается, и я вываливаюсь в реальность, не успев даже дойти до своей двери…

– Эй, ты в порядке? – Зоя наклонилась и смотрит мне в лицо. – Выскочил как пробка!

– М-м… – выход из сна нештатный, и Торик никак не может стряхнуть сонную одурь. – Ты меня – досрочно?..

– Это не я. Наша ловушка штатно сработала. Ты зажигал желтый?

– Нет, я еще ничего не успел, даже в комнату не вошел.

– А где был в это время?

– Шел по коридору барака.

– Там было что-то желтое?

– Нет. Стены – темно-зеленые, пол – коричневый, потолок – белый, дверь цвета слоновой кости…

– Все двери такие?

– Дай вспомнить. Нет, только наша. Двери каждый красил, как хотел. Я прошел Карасиковых, у них дверь вообще ярко-жел… Ох! Неужели как раз это сработало?

– Желтая дверь? Запросто! Она большая, наверное, импульс четкий получился. М-да, похоже, одним цветом здесь не обойдешься.

– Я даже не подумал об этом. Значит, «стоп-кран» должен срабатывать от чего-то другого.

– А лучше от одновременного наличия сразу нескольких ключевых элементов.

– Сочетание нескольких цветов? – сразу предложил Торик.

– М-м, пожалуй, не пойдет. Слишком сложно представить, слишком сложно выделить при анализе. Я и так работаю на грани возможностей окна охвата.

* * *

Одной итерацией дело не обошлось. Да и в жизни, точнее, в их призрачных видениях могло встретиться почти что угодно. Они затратили уйму времени и сил, но постепенно научились весьма приблизительно различать некоторые запахи, прикосновения и звуки. Тренировались вызывать у себя во сне нужные ощущения, а заодно учились программно распознавать их – по отдельности и в сочетаниях.

И вот, наконец, нужное и безотказное сочетание было найдено. Теперь «стоп-кран» срабатывал вот на такой сигнал сразу по нескольким каналам ощущений: ярко-желтый, ванилин, резкий высокий свист и прикосновение пальцев к стеклу. Четыре элемента вроде бы уже должны с гарантией опознаваться правильно. И вряд ли совпали бы просто так, случайно.

Дописывая программу, Зоя приговаривала, что современные физиологи отдали бы годовую зарплату за то, чтобы раздобыть себе такую игрушку!

В итоге все получилось. У них обоих «стоп-кран» срабатывал очень четко. При желании путник теперь сам быстренько вывинчивался из погружения и выходил в реальность. Только с одним побочным эффектом они не смогли справиться – с сонливостью после аварийного выхода. Она возникала у обоих – видимо, организм такое пробуждение не считал физиологически нормальным. Но уж с этим ничего не поделаешь. Главное – они нашли способ покидать сновидение, если ситуация в нем становилась невыносимой или опасной.

Вот теперь, имея «запасной выход», можно было двигаться дальше.

Глава 6. Испытания

…И зачем только я согласилась ей помочь? Сейчас Лиана со своим молчелом, скорее всего, сидят в кафе, уже заказали пиццу, вот-вот принесут, а я застряла в этом дурацком банке! Голодная и злая. Потому что опять и снова попалась, как дура! Ну почему я решаю задачи гораздо лучше, чем она, зато неизменно оказываюсь втянутой во все ее авантюры?! Мне что, ума не хватает, чтобы не попадаться на ее манипулирование?

Десять минут назад все выглядело вполне безобидно: мы пришли в банк, там очередь, Лиане позвонил молчел, и ей срочно понадобилось уйти. Ну да, мне-то никто не позвонит, значит, я могу и в очереди постоять за двоих. Очередь двигалась быстро, в итоге я осталась одна. Совсем одна, потому что в банке начался обед, и сотрудники закрыли помещение и разбежались. А меня, как всегда, не заметили.

Жарко. Душно. Я в одиночестве брожу по залу, разглядываю кричащие рекламой брошюры, пинаю стойки, потому что просто так ходить уже скучно…

Зоя-Зоя, надо же было выбрать настолько неинтересное погружение! Теперь даже во сне я буду сорок минут убивать время, пока в реальной жизни время будет медленно убивать меня. Хотя… ура! Я же могу запустить наш стоп-кран!

Так, что там надо представить? Ярко-желтый, ага, засветился. Чем пахнет ванилин? Правильно, ванилином, вот такой запах. Еще надо посвистеть высоко-высоко. И пальцем провести по стеклу – ну, это совсем просто: стекол здесь полным полно. Готово.

Сработает или нет? Похоже, нет. Значит, все-таки слоняться тут сорок минут. Жаль. Надо будет записать координаты этой точки, чтобы больше не попадать в эту ловушку. Забавно: ловушка получилась сразу в обоих смыслах – в реальной жизни и в погружении. И я, как всегда, в нее… Ой, мир переворачивается, съеживается и…

* * *

– Все-таки сработало? – удивилась Зоя, проснувшись.

– Да, восемь секунд от первого ключевого стимула. Какой ты использовала?

– Цвет, сначала покрасила все желтым. Но, мне казалось, до срабатывания прошло никак не меньше минуты.

– Время там и тут идет немного по-разному, – задумчиво произнес Торик. – Все-таки мозг отчасти спит.

– Возможно. Надо будет запомнить и не ожидать реакции слишком быстро.

– Но главное – наш стоп-кран работает!

* * *

– И в чем будет наша новая задача? – Зоя приготовилась записывать.

– Сделаем так. Я погружаюсь как обычно, без мнимой части. Ты отслеживаешь засыпание, минуты через три-четыре начинаешь понемногу смещать фазу.

– В какую сторону? К плюсу или к минусу?

– Эм-м… Я забыл, где у нас водятся химеры?

– Поняла, к минусу. И… насколько сильно?

– Давай начнем с того, что минут за пять дойдем до двадцати градусов, посидим там минут десять. А потом снова уйдем по фазе в ноль.

– Ага, равномерная трапеция, хорошо, сейчас я ее отрезками программно задам, и попробуем.

* * *

…Кожа на пальцах задубела и уже почти не болит, когда берешь аккорды. Я сижу в Двудомике с гитарой. Вокруг знакомые с детства светло-зеленые стены, настолько привычные, что я их почти не замечаю. Я вытягиваю указательный палец и ставлю баррэ – теперь указательный лежит поперек грифа, а остальные пальцы, как свита, пристроились рядом с отдыхающим командиром. Дело вроде нехитрое, но пока мне трудно – еще нет мышечной памяти. Да и аккорды, такие привычные, если берешь другими пальцами, ощущаются совсем иначе.

Я ставлю ре-минор на пятом ладу. Теперь надо поставить соль-мажор на третьем. Подвинул руку, ставлю пальцы и… с удивлением вижу, как пальцы проминают и струны, и гриф, словно он сделан из пластилина, а не из дерева. По ощущениям, пальцы прошли гриф насквозь и встретились с большим пальцем, будто и нет никакого грифа, а я сжимаю воздух. При этом я вижу, что гриф есть, он никуда не делся, а пальцы вошли в него, став невидимыми. Боли не чувствую, лишь удивление и тревожное ощущение – нет, не чуда, а опасности, фатальной алогичности происходящего.

Пытаюсь вытащить руку из грифа, но это невозможно. Теперь моя левая рука – это и есть гриф, гитара стала естественным продолжением моего тела. Дрожание струн я воспринимаю примерно как шевеление волос на ветру. А само звучание гитары примерно как бурчание в животе – что-то не слишком приятное внутри меня, но с этим уж ничего не поделаешь. Проблема в том, что если я теперь – гитара, то эту гитару больше никто не держит, и… Ой, так и есть: я начинаю медленно заваливаться. Моя попа, которая теперь барабан гитары, просачивается сквозь сиденье и опускается на пол. И что дальше? Я пройду сквозь пол, потом увязну в земле, на которой стоит Двудомик? Может, пора уже запускать стоп-кран?!

Нет, подожду еще немного. Мне интересно и странно – я теперь сижу на полу, но не где-то под сиденьем, а просто в середине Двудомика. Будто взял и сел на пол. А гитару положил на сиденье. Впрочем, она и так лежит себе спокойненько на сиденье, отдельная, словно никогда и не была частью меня. Я встаю с пола, беру гитару, вытягиваю указательный палец и беру баррэ.

Фух… обошлось, похоже, мы вернулись из фантасмагории к нормальному погружению. Больше ничего интересного тут не будет. Ярко-желтый заливает мир Двудомика, я представляю, что мои струны не стальные, а стеклянные, слышу высокий свист и мысленно добавляю чудесный запах ванилина, пальцами продолжая терзать струны гитары. Мир послушно переворачивается, сжимается и… я выхожу в реал.

* * *

– Все хорошо? – спрашивает почему-то Вика, а не Зоя. Когда она успела прийти?

– Мы тебя потеряли, – тревожно сообщает Зоя. – Я уже собиралась экстренно доставать тебя.

– Поче… – Торик попытался заговорить, но получилось не слишком хорошо: горло пересохло. – Почему так долго? Там прошло всего несколько минут.

– Страшно было?

О, а Вика волнуется всерьез. Торик помотал головой в шлеме:

– Не особо. Скорее очень странно. Хотелось досмотреть, чем там дело кончится.

– А что ты видел-то?

Как им объяснить?

– Я был… Мы с гитарой на некоторое время стали единым целым.

Вика смеется:

– Ой, можно подумать, ты и так со своей гитарой не одно целое! Да и Семик мой тоже. Я так понимаю, раз уж вы в школе в это дело ввязались, музыка теперь с вами навсегда. Вот для меня гитара – это что-то чужеродное. Всегда боюсь ее в руки взять – вдруг что-нибудь сломаю или струну порву…

А Зоя, наоборот, серьезна:

– Полное слияние? Ты стал гитарой?

– Нет, скорее… она во мне проросла.

– А потом постепенно отпустило?

– Видимо, когда фаза ушла…

– У тебя случился сдвиг по фазе? – сегодня у Вики явно хорошее настроение.

Зоя согласилась, поскольку так оно и было, и лишь потом поняла второй смысл фразы и улыбнулась. Ей не слишком нравилось, когда люди применяли точные термины в бытовом смысле. Но тут важнее было поддержать компанию.

Торик наконец выбрался из тесных объятий сетки Фарадея, некоторое время еще посидел, приходя в себя, а потом задумчиво сказал Зое:

– А ты могла бы написать отдельный модуль, чтобы он без оператора мог сделать то, что ты сейчас делала?

– Плавно ввести по трапеции фазу, подождать и потом вывести? Да запросто. В принципе, ты и сам мог бы добавить такую функцию в драйвер.

Торик поморщился.

– Сделай лучше ты, ладно? Так надежней. И назовем эту штуку «торпедой».

– Ладно, напишу тебе торпеду. Хочешь сам потом попробовать? Аккуратней, такие погружения уже опасны.

– Я еще не решил. Просто пусть будет на всякий случай, пока мы нашли этот режим.

– Ога. Я там еще в начале сделаю ввод или подтверждение всех динамических параметров.

– Отлично!

* * *

– Как там твои женихи с того света? – поинтересовался Торик, когда с котлетами было покончено.

Вика тут же поставила тарелку на стол – от греха подальше – наклонила голову и непроизвольно уперлась сжатыми кулачками в бока:

– В каком смысле, «с того света»?

– Да ладно, не заводись. Фильм был такой «Жених с того света».

– А я тут при чем?

– Твои… скажем, корреспонденты, живут в Новом Свете, а мы – в старом. Значит, они – с того света.

– Выкрутился! – Вика еще сердилась, но уже улыбалась. – Да фигня все это. Пишешь-пишешь им, а толку? Большинство просто не отвечают. Остальные пару-тройку писем напишут и отваливаются. А кто-то мне сразу не нравится.

– Логично. Думаю, кому-то и ты можешь не понравиться.

– Да-а? Хотя… – она сразу сникла. – Эх, может, ты и прав. Мама мне всегда говорила…

– Вик, ну, не сразу все получается.

Прикусив губу, Вика чуть помолчала, но потом все же решилась:

– Ладно, ты – не подруга, завидовать не будешь. У меня пока осталось двое – Джарвед с Аляски и Берт.

– Тоже из Штатов?

– Ну да.

– И как они?

– Берт – красавчик, но он как-то уж очень спешит. Вопросов не задает, о себе почти не рассказывает. Мне те, что потом отвалились, и то больше подробностей выдавали – про себя, про свой город, ну хоть что-то. А Берт какой-то мутный. Типа, я много болтать не люблю, приезжай к нам, тут поговорим.

– Да, странно. Похоже, ему все равно, какая ты. Может, он это самое…

– Чего?

– Девушек набирает в бордель?

– Да ты что! Хотя… не знаю. Мне такое в голову не приходило. Он в последнем письме что-то написал про деньги, но я не совсем поняла. Посмотришь?

Она вернулась с распечаткой.

– Вот. Я вижу, что четыреста долларов, а дальше? Это он хочет мне на билет прислать?

– Хм… Нет, тут все наоборот. Не на билет, а на оформление временной визы. И не он тебе пришлет, а хочет, чтобы ты ему выслала денег на оформление.

– Я?! Да я его знать не знаю. И как деньги отправить туда, это надо долларов купить, потом как-то их…

– Вик, я думаю, это мошенник. Простой сове… гм… американский вымогатель. Он тупо хочет денег. Вот почему ему совсем неинтересно о тебе спрашивать.

– Кошмар какой! Слушай, хорошо, с тобой посоветовалась, вот бы влетела!

– Осторожней, подруга. Народ всякий попадается.

– Да уж!

– А Джарвед тоже красавчик?

Вика вздохнула.

– Тут все наоборот: он толстый, прям вот жи-ирный и противный.

– А зачем тогда переписываешься?

– Зато у него письма очень нежные. Знаешь, как он меня называет? «My dearest Vicky» – ну кто еще на такое способен?

– Он видел твою фотку?

– Ага. Я даже специально в фотографию сходила, чтобы все получилось как надо. Ему очень нравится.

– С чего бы?

– Прекрати! Я и так переживаю. Все думаю-гадаю… может, привыкну? Может, он не так ужасен? В конце концов, для меня это шанс выбраться в другую жизнь.

– А он тебя зовет?

– Да, у них большой дом, несколько спален. Совсем рядом – горы. Там холодно, но нам ведь мороз привычен, правда?

– Он тоже зовет скорей-скорей?

– Нет, там… наоборот. У него сейчас стажировка. Через полгода он получит… э… в общем, сможет работать по специальности. Поедет куда-то в другое место. И вот тогда меня пригласит, – глаза ее загорелись надеждой, быстро сменившейся неуверенностью. – Может быть…

Она покачала головой:

– Только… не знаю, смогла бы я с таким… жить, спать…

– Может, попробуем еще поискать?

– Я ищу и переписываюсь, но надежды все меньше. А время идет.

– Угу, еще скажи «часики тикают».

– Ой, не надо. Меня мама уже этими часиками забодала! И кстати! – Вика нашла новую тему. – А вы-то с Зоей чего не поженитесь? Вы подходите друг другу, столько времени проводите вместе, у вас общие друзья.

Торик собрался было вспылить и посоветовать ей не лезть не в свое дело, но вместо этого задумался.

– С ней все странно, Вик.

– Понимаю: если к ней притронуться нельзя, это все усложняет.

– Даже не в этом дело. Я по жизни человек довольно закрытый, а она вообще – «девушка в футляре»! О себе она говорит минимум. Она может рассказать, что любит есть или что ей нравится читать. Часами может расписывать свою математику. Но полный молчок о своей семье. Я ни разу не видел ее сестру или мать и не слышал, чтобы они по телефону говорили.

– Ну… бывает, – протянула Вика, потом встрепенулась. – Ой, слушай, я совсем забыла! Семик-то мой опять в больнице лежит. Сходим к нему?

– Может, пока сама сходишь?

– Так я уже была. В этот раз он что-то неважно выглядит. Просил тебя зайти, хочет пообщаться. Пойдем?

– Попозже. Сейчас не до этого. Но привет передавай.

– Ладно.

* * *

Серые глаза Зои смотрели на него внимательно. Ей действительно был интересен этот разговор.

– Торик, я прекрасно помню, как Вика спрашивала про область определения. Но как ты себе это представляешь на практике?

– Мы с тобой довольно плотно исследовали пространство души, но пока даже не пытались узнать, конечно ли оно.

– Ну… математически у моей модели, разумеется, границы есть, но они довольно условные. Я выбрала некий центр и отсчитала от него относительный радиус.

– То есть, по-простому сказать, обвела часть карты, вот по ней мы и ходим. И ни разу не пробовали пройти дальше. А вдруг там тоже что-то интересное, а мы его никогда не увидим, раз оно за пределами очерченной области?

– Да-а, – задумчиво протянула Зоя, – скорее всего, так и есть. Я думала об этом, но решила пока не отвлекаться.

– Что нам мешает найти самое дальнее из уже исследованных погружений, а потом двинуться в противоположную от центра сторону?

– И что дальше?

– Двигаться по вектору на максимальной скорости. Так мы увидим, есть там еще что-нибудь или нет.

– Начать можно и так. А дальше глянем, если там есть что-то интересное, можно будет найти новую точку погружения поближе и не тратить время на перемещение.

– Еще лучше! Ну что, попробуем прямо сейчас?

– Ога. Я посчитаю вектор. А ты пока посмотри в журнале, что за точка у нас была вот с такими координатами. Похоже, она самая дальняя.

* * *

…сижу на сомнительной опоре, а ноги мои болтаются в пустоте. Где это я? Ага, это называется решетник, то, на чем лежит крыша, только крыши сейчас нет, мы с отцом как раз ее переделываем. Кедринск. Лето. Вечер. Небо успело потемнеть и теперь синее-синее, мои любимые летние сумерки. Работать уже темно, да и мышцы устали. Мы сидим и просто болтаем. Совершенно не важно, что у меня борода, а у него – нет, он все равно мой отец. Я, похоже, до этого молчал, потому что он спрашивает:

– О чем задумался, детина, о смысле жизни?

– А он есть, этот смысл?

– Смысла нет. Зато есть главное.

– Служение отчизне?

– Сколько пафоса! Нет, все проще. Главное в жизни – горенье души. Если ты погас, если тебе не хочется ничем заниматься, для чего тогда жить? Просто коптить небо?

– Ты о чем? Об отдаче от деятельности человека?

– Нет, я про внутренний огонь, горенье души. Двигаться вперед, а не заделывать дыры прошлого. Это и просто и сложно. Это может казаться незначительным, но на самом деле именно это – самое важное. Важнее…

Он продолжает еще что-то говорить, но движитель уносит меня из этой сцены в темно-серую муть. Пока никаких вспышек. Все правильно: это крайнее из записанных нами погружений, поскольку оно как раз на самом краю воображаемого круга. Запасаюсь терпением. Мы договорились, что погружение продлится час. Если я так ничего и не встречу, мы хотя бы узнаем, на какое «расстояние» можно подвинуть границу, а если что промелькнет, можно сюда вернуться и посмотреть.

Как интересно. Серая муть вроде одинаковая, но все равно остается едва уловимое ощущение перемещения. Откуда? В реальной жизни, даже если тебя везут в полной темноте, ты слышишь звуки, ощущаешь изменение положения тела – торможения и ускорения. А тут ничего подобного нет, но что-то все-таки было. Периодически появлялся даже не запах, но слабый намек, тень запаха. И серая муть не уносилась, как вода в реке, но медленно ворочалась где-то там, в бесконечности. Некстати вспомнилось, как Стручок рассказывал про ночное море где-то в Италии. Как он сказал? «Неясные намеки на что-то огромное, темное, мерно дышащее совсем рядом с тобой». Вот, очень похожее ощущение.

Ой! Что-то промелькнуло! И пропало… А теперь даже серия сцен, только слишком быстро. Ура, значит, не зря исследуем, тут и правда что-то есть, а границы изученного отодвигаются. Так, надо срочно тормозить, а то мы потом не найдем все эти точки. Желтый, свисток, ваниль, пальцами по стеклу… Эх, тройка, птица-тройка… Наконец-то!

Глава 7. Барьер

– Ты можешь по-человечески рассказать, что там? Это вообще твои реальные воспоминания или снова химеры?

– Не могу. На таких скоростях ощущались просто вспышки. Но мы ведь теперь сможем найти это место?

– Хм… Надо пробовать. Обратный пересчет не всегда дает действительные координаты погружения.

– Ты хочешь сказать, бывают ошибки?

– Нет, бывают совершенно точно вычисленные значения, но комплексные. Не забывай, реальное пространство души – семимерное. Там нет наших привычных длины, высоты и ширины.

– Ты же умеешь работать с комплексными числами?

– Торик! – она фыркнула. – Ты иногда меня удивляешь. Да, мы работаем с комплексным перемещением, подмешиваем фазовые смещения. Но как представить себе комплексную частоту или девиацию? И что делать с полями потенциалов?

– Ах, в этом смысле.

– Ну конечно. Просчитать мне нетрудно. Вопрос в том, будет ли ответ иметь физический смысл.

– Понял. Ну, все-таки попробуй? Вдруг мы просто не пытались туда попадать?

* * *

Окраины души… Не сразу, но они все-таки добрались до этой новой области. Они много спорили о том, как будут выглядеть эти окраины, точнее, точки погружения в этих местах. Торик предполагал, что они будут точно такими же, как все остальные. Зоя считала, что там будет резко меняться фаза и тогда их будут ждать сплошные химеры. Еще одна вполне вероятная ситуация могла оказаться в том, что в этих местах вообще не удастся ничего разглядеть, если все это окажется за гранью нашего понимания. Но окончательно на этот вопрос ответили только реальные погружения.

Поначалу друзья никак не могли понять, чем же отличаются эти погружения. Каждая из сцен выглядела обыденной и заурядной, даже слишком. Очередной завтрак, каких в жизни были тысячи. Еще один день в школе, без каких-то открытий, ссор, радостей, просто день. Спокойный и мирный день летних каникул в детстве, хотя таких было меньше – лето на то и лето, чтобы удивлять и радовать. Бесконечные равнины и степи обыденности – вот что оказалось на окраинах души. Торик называл эти места «свалкой забытых воспоминаний», но Зое больше нравилось «отложенное в долгий ящик души» или еще точнее: «обыденность, возведенная в степень».

Однажды Торик выбрал себе такой сверхтипичный завтрак и попробовал добавить мнимую составляющую. Получилось интересно: переменно-обобщенный завтрак. В данный миг он как бы один, конкретный, но при этом словно вбирает сотню других, очень похожих завтраков. Отчего предметы имеют нечеткие, переливчатые очертания.

Рука тянет ко рту бутерброд с сыром. С сыром или нет? Это вроде бы колбаса. На масле? А нет, показалось. Ой, да тут и колбасы-то нет, пустой хлеб? И мы кусаем его и прихлебываем… чай? Или это кофейный напиток? По виду похожий на… компот? Жаль, мы не ощущаем вкуса в погружениях. Но и запах тоже переменно-неустойчивый. И все вокруг – зыбкое и переменчивое, как сон. И еще. Предметы, на которые непосредственно смотрим – вполне реальные, привычные и осязаемые. А все вокруг – трудно различимое, ненадежное и недостоверное.

Вернувшись, Торик подумал: а может, как раз об этом когда-то говорили художники-авангардисты? Нарисовать не именно вот этот конкретный стул, а такой стул, который мог бы вбирать и выражать собой сразу все стулья мира. Эдакий суперстул. Уже не предмет, а воплощенная на картине философская абстракция, для которой каждый стул реального мира был бы лишь вариантом воплощения. Разумеется, на практике до такого совершенства ни один художник не дошел. Разве что Малевич с его черным квадратом, выражающим сразу все, что может и не может быть нарисовано. Впрочем, Зоя сомневалась, что Малевич ставил вопрос именно так.

* * *

Интересненько! Почти месяц они исследовали окраины души, постигая эти тонкости. А потом снова направились к ее границе. Точек погружения там уже практически не было, только серая муть. Но при все большем приближении к границе, путник замедлялся, словно сама граница мешала ему двигаться, сопротивлялась и не подпускала его. После нескольких погружений с аналогичными результатами друзья с разных сторон души пришли к выводу, что у самой границы путник наталкивается на своеобразный барьер.

Можно ли преодолеть его? А если все-таки да, что будет ждать путников там, за границами собственной души?

* * *

Сначала задачу попытались решить в лоб. Если не хватает энергии, чтобы преодолеть барьер, надо как следует добавить скорости. На сей раз Зоя увеличила и интенсивность, и частоту коррекции, заставляя путника двигаться быстрее. Технически это оказалось несложно. Но тут внезапно вмешалась физиология. В первый раз, когда Торик отправился на высокой скорости, он пробыл в погружении всего несколько минут и сразу инициировал выход в реальность. Причем даже не успел толком расстегнуть клетку Фарадея, только сел, согнулся пополам, и его вырвало прямо на пол.

Зоя обеспокоенно смотрела на него. Такого у них еще не было. Разгадка оказалась простой – слишком быстро. Словно едешь на машине на скорости в четыреста километров в час. Причем не по пустой дороге. Горизонт переполнен событиями, ты находишься внутри картинки, а она с огромной скоростью несется и переплавляется во все новую и новую. Наш мозг не приспособлен воспринимать информацию на такой высокой скорости.

Результаты признали условно годными. До предполагаемой границы он так и не добрался, но путь они все-таки нащупали.

* * *

Сохранение последней копии. Запись в журнал. Теперь можно и доложиться. Торик распрямил спину и с хрустом потянулся.

– Матвей, я все изменения в программу внес, протестировал на контрольных примерах. Отнесу Насте?

– Давай, только там… – Матвей как-то сразу сник. – Ладно, попробуй.

* * *

В отделе у Насти что-то было не так. В воздухе висело почти ощутимое напряжение, но источника его Торик угадать не смог.

– Толя, ты ко мне, наверное? – Настя сама поднялась ему навстречу.

– Привет. Да, принес новую версию, там есть пара особе…

– Слушай, – перебила Настя, – давай не сегодня. У нас тут…

– Что-то случилось?

– А Матвей не сказал тебе? Егор умер. Послезавтра похороны.

– Как так?! Мы же совсем недавно все вместе сидели, Васю поздравляли.

– Ну вот… бывает. Тяжелый приступ и… не довезли его до больницы, прямо в скорой умер, – она нервно оглянулась и добавила тише. – Валя сама не своя ходит. Хотела руки на себя наложить. Не дали.

– Получается, у них все серьезно было?

– Как сказать… Она ведь детдомовская, ее Шефиня к нам пристроила, сама учила профессии, сама практику проводила. А так по жизни у Вали и нет никого. Только Егор и опекал. Он, конечно, не ангел, это все знают. Но к ней прикипел. То ли пожалел, то ли правда понравилась, хотя у нас есть и посимпатичней. Вот так. Ты это… с работой завтра приходи.

Торик рассеянно шел к себе. Грустно. Почему быстрее всего уходят именно приличные люди, с которыми хоть общаться можно? Почему всякие гады живут до преклонных лет? Судьба нарочно забирает лучших? Зачем?

* * *

Теперь они действовали осторожней. В следующий раз пустили путника двигаться лишь чуть быстрее обычного, процентов на двадцать. Осторожно подобрались к окраине души, притормозили, и только тут Зоя начала понемногу добавлять скорость. Сначала ничего не происходило. Граница казалась резиновой – она словно отталкивала путника, не давала ему пройти!

Потом они подобрали нужный режим. Не сразу, с нескольких попыток – немного «отъезжали назад» и затем плавно увеличивали скорость. Надеялись найти нужный градус, чтобы преодолеть границу. На значении триста семьдесят процентов граничный барьер неожиданно поддался и пропустил путника. Так Торик впервые оказался «снаружи». Зоя тут же снизила скорость до сорока процентов. Кто знает, что он там сейчас видит и испытывает?

* * *

…почти невыносимо! Столько цветов и переходов, форм, диких, необузданных прикосновений, странных звуков и запахов, и все это кипит, бурлит, смешивается в невообразимый живой бульон. Меня крутит и вертит, сжимает и растягивает, волочит и останавливает, обжигает жаром и морозом – и снова, и опять. О-о-ох! Наверное, так чувствует себя ребенок при рождении. Хотелось немедленно все это прекратить. Или напрячься и продолжить. Хотелось все-таки пройти, проскочить. Но больше всего хотелось, чтобы все это скорее закончилось.

Внезапно все изменилось, причем резко, в один миг, будто лопнул мыльный пузырь – хлоп-п-пуф-ф-ф! Появилось ощущение, будто я прорываю какую-то пленку, продираюсь сквозь нее. Болтовня красок, водопады образов, иррациональное напряжение всех мышц и хаос запахов – все исчезло, обдав напоследок горько-терпким, напоминающим опасно-сиреневую вспышку щелчка, с которым в комнате выключают свет, когда ты уже почти уснул.

Сначала показалось, что вокруг полная пустота. На секунду мной овладела паника: а вдруг здесь невозможно дышать, вдруг это вакуум метапространства, и меня сейчас разорвет, как в космосе? Нет, пока обошлось. Только в этот момент я осознал, что во всех предыдущих погружениях я дышал, но дыхание было чисто рефлекторным. Душам ведь дышать совсем не обязательно. Дышать, перегонять кровь, следить за чистотой трусов и поддержанием температуры тела – все это заботы именно тела. А душа – она во всех смыслах выше этого. Вместо тела ощущалась только гулкая, туго скрученная неопределенность. Это было пугающе, но вместе с тем придавало какой-то новый смысл всему происходящему сейчас, а заодно и всему их пути, что привел его к текущему состоянию.

Философский настрой помог: паника отступила. Теперь можно и оглядеться. Пространство вокруг выглядело зыбко и однообразно. Поначалу показалось, что это водная гладь до самого горизонта. Хотя нет, горизонта здесь не видно совсем. Где-то там, в невообразимой дали, «море» просто переходит в «небо», смыкаясь с ним до полной неразличимости. Море? Тоже не совсем, ведь это уж точно не вода. Откуда-то, может быть, из Лунных карт, которые я слишком часто разглядывал в детстве, пришло название: Море Хаоса.

Я чувствую, как мое представление об этом мире с каждой секундой расширяется. Не Море Хаоса, нет. Море бессознательного – вот что окружает острова наших душ. И сразу включилось еще одно знание: в этом море есть свои течения, впадины, рифы и островки душ. А континентов нет.