Текст книги "Полет в глубину (СИ)"

Автор книги: Жорж Колюмбов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Что там? – заинтересовалась Вика.

– Я до этого искала слово «фильтр», находила, но все было не то. Там, в погружении, я видела одну штучку. Теперь все ясно. Тут написано «поляриз.» – и все. Это и есть фильтр, поляризованный фильтр. Вот здесь, в этой точке, я и была. Торик читал о нем статью в журнале.

– Получается, мы нашли нужный адрес? – спросила Инга.

– Адрес мы уже давно вычислили, – пояснил Стручок. – Мы не знали вектор, условно говоря, как к нему подъехать.

– Теперь я построю маршрут, снова доберусь до души Торика, а ты меня проведешь уже до нужного адреса. Только не сегодня. Я устала.

– Конечно. Все у вас получится, – голос Инги звучал ободряюще. – Однако я завтра не смогу прийти: у нас комиссия назначена. Надобно присутствовать.

– Ой! А я, кстати, тоже не смогу. У меня открытый урок. Мне надо быть обязательно, отказаться неьзя. Ничего? Сами придете и все тут сделаете.

Зоя беспомощно посмотрела на Стручка. Он снисходительно улыбнулся:

– Все нормально будет, не волнуйся. Не съем я тебя. Мы взрослые самодостаточные люди.

– Зой, ну что ты, правда, как маленькая? – вступилась Инга. – Он не бандит и не насильник. Вполне вменяемый гражданин. Отец семейства, к слову сказать. Ну, ты чего?

– Ладно, – сдалась Зоя и повернулась к Стручку. – Но ты меня не трогаешь! Ни в какой момент. Никак! Да?

– Конечно. Не бойся. Все хорошо будет.

– Вот и лады, – подытожила Инга. – Вика, с тебя сегодня обед для них на завтра. А вы, молодые люди, отзвонитесь в любом случае. Нам очинно интересно, что у вас получится.

* * *

На следующий день Стручок пришел в красивой фирменной рубашке и стильном галстуке. Зоя была уже на месте, что-то подправила на компе, подключила принтер и печатала таблицы и диаграммы. Хмурилась, обводила отдельные числа, перечеркивала данные и снова щелкала клавишами.

– Привет. Ну как тут все? – неопределенно поинтересовался Олег.

– Сижу тут с утра. Никак не получается построить прямой маршрут: обязательно попадаются помехи или аномальные зоны.

– А зачем прямой? Ты нарисуй, где вход…

– Уже.

– …и куда вести тебя. Думаешь, это так сложно для пилота Формулы-1?

– На трассах Формулы-1 нет сингулярностей. Да и шпрот на полянах я что-то не видела, – улыбнулась Зоя.

– Ладно, работай. Я пока… там, что ли, посижу, чтобы тебе не мешать?

– А ты не мешай, а помоги. Смотри: вот точка входа около длинной лапки.

– Это которая к тебе ведет?

– Ну… да, как оказалось. Никогда не думала… ну, ладно. Вот сюда мне нужно попасть будет.

– Тогда вот тут.

– Нельзя. Тут как раз аномальная зона.

– Вот ведь Сталкер, блин! Отрастил себе…

– У всех есть аномальные зоны. Ладно. Вот здесь есть вешка. И вот тут. А вот сюда нельзя, надо обогнуть вот здесь, иначе застрянем.

– А если вот так?

– Можно и так или здесь, но вот эту точку нам надо пройти обязательно.

– Зачем?

– Иначе я к цели попаду не под тем углом. Нарушится фаза и…

– Ну, фаза, и что?

– Никто не знает. Я и в реальной его душе пока не очень разбираюсь. А уж в воображаемой и вероятностной, думаю, он и сам не слишком разобрался.

– Понял. Значит, поначалу туда, потом вот сюда, здесь обходим, огибаем вот эту хреньку, и все? Дошли?

– Нет, не так. Огибаем эту… м-м… штучку, потом отступаем вот сюда, и только оттуда – к цели. Сможешь провести?

– Провести? Погоди. Сейчас мысленно потренируюсь. Сюда, сюда… ой нет, сюда нельзя. Хм-м…

– Вот и я о том же. С утра маюсь, пытаюсь оптимальный маршрут построить, но везде свои трудности.

– Так у нас только один маршрут, получается?

– Вообще-то два. Но второй еще хуже заморочен.

– У-пу-пу… – пропел Стручок. – Ладно, тогда еще потренируюсь.

– Давай, пойду хоть позавтракаю… на дорожку. А то я с утра скорее сюда понеслась.

– Угу. Приходи, и начнем. Значит, отсюда, потом… Темная ночь. Но сначала – сюда, а отсюда… Только пульки свистят по степи…

* * *

…Поворот небесной карусели. Запах корицы и гвоздики. Шарканье тапочек и легкий перезвон посуды на кухне. Мягкий рассеянный свет. Шторы прикрыты, и солнце с трудом пробирается сюда. Нелепая фарфоровая курочка, которая почему-то так нравится маме. Я снова в Белом зале. Сейчас войдет мама, и мы опять поругаемся.

Дверь открывается, и… стены начинают смазываться и сползать. Отлично, значит, Олег подцепил движитель, и мы поехали.

Образы мелькают, переплавляются друг в друга. Как жаль, что нельзя прикрыть глаза. Он ведет меня слишком быстро. Говорила ему про скорость, но, если человек сам этого никогда не видел, трудно осознать, что абстрактные цифры бывают настолько важными. Чертов гонщик! Ну нельзя же так. Вывернуться, что ли? Желтый банан… Нет, сколько можно начинать этот путь заново? Потерплю. Словно падаешь с пятого этажа. Бр-р, надеюсь, меня не стошнит там, в реале.

Вот и барьер. Тормози! Ага, заметил, сбавил. Слишком сбавил. Не пройдем ведь, барьер не пропустит. Нет, ты смотри, пропустил! Значит, скоростной режим строго соблюдает. Получается, снаружи все в порядке, штатно? То есть это я сегодня не в форме… Ну да, которую ночь почти не сплю. Хорошо, хоть Инга уговорила съездить в лес.

А вообще так грустно. Все в жизни плохо и безнадежно банально. Зачем все это? Кому это нужно? Какой смысли вообще… Так, стоп, что со мной? О, снова пролетаю «болота сомнений». Болота в космосе! Сами напридумывали невесть что, и теперь в этом купаемся. Эй, леди-миледи, встряхнись! Время идет, а мы еле ползем. Пора ускоряться. Даем паровозный гудок: у-у-у-у. Во-от, побежали-полетели, совсем другое дело!

Как по-разному воспринимаются неведомые дороги, когда неизвестно, что ждет впереди, и знакомые, уже пройденные маршруты! Я примерно представляю, сколько мне тут висеть, в этой матово клубящейся пустоте. Не по секундам и минутам, но по внутренним ощущениям. Пустота мирового эфира. Бездна. Она меня пугает. Она смотрит на меня невидимыми глазами. Она хочет коснуться меня.

Она?! Нет, это опять та тварь! Я не вижу Темного Круженя, но чувствую его. Какое мучительное ощущение. Бежать! Скорей! Бежать без ног и рук? Паровозный гудок! Давай, родимый, во всю силу легких, которых у меня здесь нет, у-у-у! Вроде оторвались. Я ее больше не чувствую.

Олег говорил, в прошлый раз мы двигались не по прямой, а теперь он протащит меня быстрее, поскольку мы уже знаем, куда движемся. Эх, вот зря он это затеял. И зря я ему разрешила оптимизировать маршрут. Лучше бы отправились длинным, но безопасным путем. Тем более что он ориентируется на распечатку карты! На двумерную проекцию трехмерной проекции, в которую я свела истинное семимерное пространство. Бред же! Даже на простом глобусе все далеко не однозначно.

Ладно, впереди наметилось тусклое сияние. Похоже, «наш поезд прибывает в город-герой Москву». Сейчас возьмем такси, адрес известен, водитель уже худо-бедно ездить научился, лишь бы не слишком гнал. Граничный барьер. Зыбкий морок одинаковых, безликих, неразличимых периферийных событий из чужой жизни.

Ну, давай, таксист, не подведи. В городе пробки. В городе аномальные зоны и бездонные сингулярности. И кроме того, я совершенно не желаю заглядывать в окна этого города, знакомиться с его обитателями и их многочисленными историями. Мне бы поскорей добраться до своего номера в уютной гостинице. Забыть все и просто спокойно поспать. Интересно, можно спать во сне? Классики мировой литературы утверждали, что можно. А я…

Похоже, мы подъезжаем к месту? Я стою на какой-то горе и смотрю с нее вниз. Где-то далеко, словно в ином мире, странно изгибается река – трижды, а за ней открываются… Все оплывает и течет, звуки шелеста листьев берез и запахи свежескошенного сена смешиваются с прикосновениями теплого песчаника и натянутой лески, уходящей вверх, в красное, длинное. Видимо, мы еще не доехали. Как красиво! Я бы еще раз вернулась сюда.

Но пока меня тащат куда-то дальше. Ноги в сандалиях зачерпывают желтый-желтый песок. Целая дорога желтого песка и ни одной машины. Так, осторожней, главное, не свистеть, а то Олег меня быстренько вынесет отсюда.

По идее, в конце, у самой цели, он должен меня медленно и плавно подтащить к месту. Яркий солнечный день. Ой, какой красивый сад! Повсюду цветы, столько разных цветов сразу я за всю жизнь не видела. Сочные гроздья рябины, кустарники с ягодами. Темно-зеленые заросли сирени, почти уже деревья. Высокий куст с пунцовыми длинными ягодками-пилюльками. А рядом какая-то коробчонка, и опять желтая! Тише, леди-миледи, осторожней, не касайся стекла. Ага, это маленький домик с плоской крышей. И меня неудержимо затягивает в него.

Внутри стол и две лавки-кровати. На той, что пошире, сидит толстый мальчик и играет на гитаре. Пока еще довольно неумело. Иногда негромко мычит что-то, понятное лишь ему одному. Веселенькие ярко-зеленые обои. Открытка с бегемотом и лисой. Сверху полки, на них ветхие книги и новые журналы. Рядом грудой сложена одежда, а за ней…

У вас бывали сны, когда вы видели кого-то из умерших родственников или знакомых? Конечно, они у всех бывают. Как выглядели эти люди? Как в последний раз, когда вы их видели? Как вы их запомнили в яркие моменты жизни? Как они могли бы выглядеть сейчас, через много лет? Вот последнее вряд ли. Во сне они остаются молодыми, правда?

Но у меня бывало и иначе. Однажды я видела во сне белку. Но странную. Она казалась крупнее и спокойней обычных белок. Не разговаривала и даже не делала человеческих жестов, но там, во сне, я была полностью уверена, что это моя бабушка. Острое ощущение, что это именно она, что она рядом и относится ко мне очень по-доброму.

Так вот, я сейчас чувствую то же самое. Здесь нет ни белок, ни ощущения бабушки Насти. Но я совершенно уверена, что вот эта странная бледная штука на верхней полке – это мой Торик. А он, похоже, тоже как-то почувствовал меня. Потому что, помимо шелеста листьев с улицы и неумелых звуков гитары, я внезапно услышала-восприняла-ощутила-вдохнула странный шепот, идущий ниоткуда и отовсюду. Нет ни высоты, ни интонации, ни самого голоса. Так могла бы звучать мысль, лишенная носителя. Но согретая ощущением удивления и участия. Шепот произнес всего одно слово: «Зоя?»

Глава 26. На дне души моей

Торик не собирался сбегать из своей реальности. По крайней мере, до такой степени. Да, привычная жизнь ощущалась невыносимой. Ему хотелось новых контактов, иных впечатлений. Хотелось вырваться из паутины прошлого, облепившей все аспекты его жизни.

Теперь он брел куда глаза глядят. Подсознание, а может, и сама глумливая Судьба вели его по местам разочарований. Заводила в такие места, куда ему не хотелось не только возвращаться, но даже вспоминать об их существовании. Он медленно брел по парку, где однажды в школе его подстерегла шайка маленьких бандитов и избила так, что он едва не остался без зубов. Потом добрел до дома, где жила Лика. В памяти тут же зазвенели ее гневные слова: «Ничего у вас не выйдет. Без меня вся ваша группа – ничто!» В какой-то мере она оказалась права, но признать это было слишком больно.

Он свернул к большой улице, где ходили троллейбусы, и сел на один из них, не глядя на номер: какая разница, куда ехать? Пусть троллейбус увезет его как можно дальше из этой жизни. Торик огляделся, заплатил за билет назойливой кондукторше и вдруг с удивлением увидел, что у него с собой подозрительно полная дорожная сумка. Он совершенно не помнил, как собирался, клал туда какие-то вещи. Открыв сумку, он удивился еще больше: весь объем занимала кое-как сложенная сетка Фарадея. В угол упирался ящичек Мнемоскана. В другой – пакет пряников. И все.

Ну и ладно, вяло подумал Торик, машинально застегнул сумку и невидящим взглядом уставился на проезжающие мимо него остановки, полные людей, которые суетились, куда-то стремились, улыбались и огорчались. Словом, занимались обычными человеческими глупостями, не имевшими к нему никакого отношения.

* * *

Следующее, что он воспринял, был троллейбус, что застыл с раскрытыми дверьми на конечной, и кондукторша, видимо, вот уже минут пять пытается объяснить ему, что надо выйти. Торик вздрогнул и пошел было к выходу, но споткнулся о сумку, тут же вспомнил про нее, подхватил и вышел лишь теперь окончательно. Троллейбус с облегченным вздохом закрыл двери и медленно покатил прочь.

Музей разочарований продолжил свою экспозицию: Торик смутно ощутил, что оказался в порту. За всю свою жизнь он побывал здесь лишь раз, по ошибке: в детстве зачитался в троллейбусе учебником химии и проехал все мыслимые и немыслимые остановки. Рядом тянулись частные домики, в одном из них залаяла собака. Тут же откликнулась лаем соседняя. Да что ж за жизнь такая, постоять спокойно не дадут!

Он медленно шагал куда-то вбок, наугад. Троллейбусная линия осталась далеко позади, когда он вышел к старому затону реки на пересекавший его понтонный мост. На секунду очень захотелось зашвырнуть сумку в воду, а то и самому последовать за ней, но даже это сделать было лениво. Он прошел мост, поднялся по ржавым ступенькам и теперь брел среди частных домиков Острова. Формально Остров считался то ли микрорайоном Города, то ли просто одной из его улиц, а на деле представлял собой крохотное изолированное поселение. Куда его черти занесли?

Снова залаяла собака. Но теперь к ее заливистой ругани добавились хриплые человеческие слова:

– Э, мужик, че надо?

Торик обернулся на голос. На него хмуро смотрел бомжеватого вида мужичок, постепенно наливающийся агрессией.

– Яр-рь че надо тут, э?! – сказал он громче и злей и двинулся ближе, не обращая внимания на яростный лай собак.

– Ну-ка сгинь! Он ко мне пришел, – раздался вдруг уверенный голос сзади.

Торик оглянулся. Черные патлы, болезненно-бледное лицо с красноватыми пятнами на впалых щеках, пронзительный взгляд черных глаз, оттененных темными кругами. Черная кожаная куртка с клепками. Джинсы, явно знававшие лучшие дни…

– Ярик? – искренне удивился Торик. – Сто лет не виделись.

– Пойдем в дом, что ли? – неуверенно предложил собеседник. – А то ходят тут… – он бросил недобрый взгляд на бомжеватого.

– А я чо? – сразу стушевался агрессор.

Ярик махнул рукой в сторону кособокой хижины вида откровенно пугающего и крайне ненадежного, где, по всей видимости, обретался. Нелепая крыша нависала разоренным вороньим гнездом, ставни покосились и не выпадали только чудом. Краски на стенах почти не осталось. Самым чужеродным элементом этой композиции смотрелась бледно-желтая дверь. Ярик прошел первым и бесцеремонно толкнул ее коленом.

– Ты ко мне шел-то? – уточнил Ярик, когда они через залежи вонючего хлама пробрались в комнату, тускло освещенную убогой лампочкой без абажура.

– Не знаю, – честно ответил Торик.

– Ну… я не против так-то, ко мне редко гости заходят. Чай с сухарями, гашиш или чего покрепче?

– Нет, я… – смутился Торик.

– Ладно. Разберемся. Садись вон туда, что ли. А я на кровать.

* * *

Жить у Ярика оказалось… странно. Но раз уж Торику хотелось сменить привычный быт на что-то радикально новое, получилось отлично. В полном согласии с философией своей жизни он пришел сюда случайно. Или так думал.

Ярик чувствовал, что Торик не в своей тарелке, но не пытался лезть в душу. Иногда они болтали ни о чем. Пару раз даже принимались петь под гитару. Пусть они далеко разошлись по жизни, у них остались общие моменты прошлого. И самым ярким из них стала песня Ярика со словами:

Вновь вчера приснился мне

Белый парус вдалеке,

Уходящий и манящий вдаль меня.

Я хотел его догнать,

Снова в детство убежать,

Наступил и оказался в пустоте...

Ярик подпевал, закрыв глаза и качая головой в такт для большей выразительности. Здесь некого было очаровывать и шокировать, поэтому он не стал ни рычать, ни визжать, а просто пел, как типичный безголосый турист. Или мальчишка со школьной сцены. Маяк общего прошлого манил не хуже парусника, о котором они пели. Неустроенная жизнь отодвинулась куда-то далеко, а сами они уплывали по бесконечному морю туда, в сказку света и добра, в переливах солнца с морем голубым… Плыли, полные надежд на лучшее, пока звучала песня.

Но песня закончилась, а жизнь – серая и бесцельная – продолжалась. Поэтому Ярик привычно закинулся, а Торик попил пустого, зато крепкого чая, а потом развернул свой прибор, улегся на диван, укрывшись сеткой, и уснул. Ярик не возражал – каждый по-своему с ума сходит, тем более как раз накатило, и ему стало все равно. Потом Торик благополучно вернулся по таймеру, так что беспокоиться не пришлось.

Вот на другой день получилось непонятно. Когда Ярик пришел в себя, он увидел, что Торик так и лежит, подключенный к прибору, но прибор не светится и, похоже, не работает. И вообще ничего в доме не работает, потому что выключили свет. Сам Торик при этом тоже не работал, будто и его выключили. Впрочем, Ярику, в гуще его сладкого бреда, это как раз показалось логичным, и делать он ничего не стал. И только на следующий день собрался с духом и позвонил Курбатову. А потом закинулся еще раз. Для верности.

* * *

…Я был сказочно богат:

Я имел забытый сад

И не верил в то, что стану старше я…

(Песня «Это было так давно» группы «Машина времени»)

…И снова детство, Кедринск, отрада моей души! Какое счастье вырваться из этой невыносимой действительности и буквально через несколько минут оказаться здесь, в уютном и благословенном Двудомике. Заново открывать для себя нехитрые секреты гитары, любоваться подборками книг по естествознанию, оставшимися еще с пятидесятых стоять на полке в ожидании того, кто бы их полистал. Летний день не казался ни слишком ярким, ни слишком жарким. Совсем рядом, в шаге за дверью, мирно шумели два больших тополя, еще не напоминая о последних днях бабушки Софии. Да и сам Двудомик – чистый, вымытый, свежий, напоенный солнцем, ничем не напоминал пыльный сарай, в который превратится годы спустя. Воплощенная мечта! А вот и любимая полка с истрепанными книжками в бумажных обложках – эх, жалко, взять и раскрыть нельзя.

За стенами послышались осторожно шаркающие по траве шаги, и вот уже в «окне» – в одной из стен Двудомика, заделанной стеклом от пола до потолка – показалась бабушка. В руках – неизменный секатор, крохотная лопатка и старый пояс: временная веревочка для будущего букета. Взгляд сосредоточен: она выбирает подходящие к случаю и настроению цветы. Все эти мысли и образы проскакивают во мне за пару секунд, пока бабушка проходит мимо окна дальше, в сад.

Я не собираюсь надолго здесь задерживаться, только немного подышу безмятежностью момента. Специально выбрал такой, где мне уж точно ничего не угрожает, а будет лишь приятное и знакомое. Благодать. Хотя неумелое треньканье несколько напрягает. Ну да ладно.

Обнаружил новую особенность погружений. После наших космических эскапад я научился и в обычных сценах слегка менять точку зрения. Скажу больше: даже без помощи Зоиного движителя мне удалось отклониться в сторону от «сюжета» настолько, что я оказался за стеной Двудомика! Да, прямо в саду, над лавочкой, откуда смог разглядеть Гнездо – дом бабушки Софии. Правда, ненадолго. Удивительно. Возможно, погружения хранят еще множество тайн. Возможно, в этой жизни еще не все так безнадежно. Возможно, разрыв с Зоей все-таки не окончательный…

Внезапно меня сворачивает в тугой комок и бросает в иную перспективу. Я снова внутри Двудомика, неумело бренчу на гитаре, а непривычные пальцы болят и путаются в ладах и струнах. Пытаюсь осознать, что произошло.

Похоже, Зоина «теория шпрот» верна: в этом погружении я прошел сцену от начала до конца, теперь она «перемоталась на начало» и воспроизводится заново. Интересно, она повторится в точности или с небольшими вариациями? Попробую сдвинуться. Получается, но лишь на небольшие расстояния. О, снова за окном прошагала бабушка, неутомимый охотник за цветами. Значит, эта сцена будет повторяться, пока у меня не закончится время погружения.

Тоже неплохо. Надеюсь, я не успею устать. Жаль, что без компьютера нельзя запустить наш «стоп-кран»: его некому отслеживать. В нормальной жизни сейчас я бы уже вышел. Ладно, когда час погружения закончится, система выведет меня сама. А пока буду наслаждаться безмятежностью.

* * *

Я сбился со счета – это девяносто седьмой повтор или уже сотый? Меня снова сдернуло в исходную точку Двудомика, я терзаю ненавистную гитару, и мне все это чертовски надоело. Люди! Заберите меня отсюда!

* * *

С прибором явно что-то не так. Ну не может один час погружения субъективно длиться так долго! Система зациклилась, сбилась или Ярик сел на прибор и сломал его? Но и в этом случае я бы все равно проснулся. Или нет?

* * *

Да уж… Нечего было смеяться над фильмом «День сурка». Теперь я сам угодил в короткую временную петлю, конца которой не видно. После шеститысячного повтора я устал негодовать, после двадцатитысячного – устал надеяться. Попутно узнал, можно ли в таких условиях спать. Оказалось – не совсем (глаз у меня нет, закрыть нечего), но я способен впадать в более инертное и пассивное состояние, напоминающее сон. Я по-прежнему ощущаю окружающую реальность, но она почти теряет способность на меня воздействовать.

* * *

Похоже, теперь мне придется жить здесь. Интересно, что происходит снаружи? Хотя… не особо и интересно. Ладно. Это далеко не худший вариант. «Наступил и оказался в пустоте…» было бы хуже. Эх… «Бил-бил Иван Царевич Царевну-лягушку об пол, так и не превратилась она обратно в лягушку. Пришлось есть ТАК». Вот и мне придется жить ТАК.

* * *

Мой привычный мир полностью меня устраивает. Мне все равно, что там, во внешнем мире. И есть ли вообще этот самый внешний мир или это лишь сон, который мы видим, пока спим? Реальна ли реальность? Сколько уровней рекурсии может быть во сне? Одиноки ли мы во вселенной? Музыкален ли человек? Или вся его музыкальность сводится лишь к неумелым щипкам пальцев по струнам с навитой латунной проволокой?

Бабушка за окном пронесла ведро воды или мне так показалось? Вряд ли она на это способна даже физически. Значит, вкралась поправка по фазе? Мне все равно.

* * *

Никогда не думал, что человеку может быть настолько одиноко в обществе себя самого. Всегда полагал, что я для себя – лучший компаньон и собеседник. Возможно, так и было бы, если бы тот, второй «я» мог отвечать или хоть как-то реагировать на действия первого. Здесь же мне взаимодействовать не с кем. Мы же не разговариваем с героями фильмов, пока их смотрим.

* * *

А мне даже нравится мое новое положение. Вот уж спрятался так спрятался. Да, пейзажик здесь довольно однообразный, зато уж тут меня точно никто не побеспокоит. Ни одной души. Ни единой.

* * *

Или нет? В моем статично-динамичном мире мне грезится что-то новенькое. Или я просто раньше не замечал этого? Какая странная шутка, но при этом… такое знакомое ощущение. Близкое. Теплое. Я хочу… никогда не делал здесь ничего подобного, но вдруг пытаюсь заговорить. Всего одно слово. Понимаю, что у меня здесь нет не только глаз, но и рта, чтобы сказать хоть что-нибудь. Но ведь я научился поворачивать несуществующую голову на несуществующих плечах, верно? Кто помешает мне издать звук несуществующим горлом?

Я напрягаюсь, тужусь и выталкиваю из себя не слово, а какое-то невнятное сипение: «С-с-с-сохя». Одновременно в голове эхом-шепотом возникает совершенно отчетливая мысль: «Зоя?» Отлично, значит, сипеть не придется. Достаточно просто «громко думать».

– Зоя?! – еще раз с растущей надеждой беззвучно шепчу я, и имя ее звучит здесь как тень молитвы.

И странная штука вдруг замирает, вздрагивает и разворачивается прямо в воздухе внутри Двудомика. Неужели это и правда она?

Глава 27. Свет и тьма

Мы встретимся там, где влюбленные ждут своей участи

Мы будем две светлые полупрозрачные сущности

Беспечные странники, яркие вспышки сознания

В центре всего мироздания…

(песня «Мы встретимся там» группы «Лакмус»)

Бесплотный голос прошептал-выдохнул только одно слово:

– Зоя?

Ни за что бы не поверила ему, сочла бы мороком и подумала, что мне чудится. Но вот это теплое ощущение почти родного присутствия… Нет, Темный Кружень ощущался совсем не так, перепутать их столь же невозможно, как прикосновение цветка и гарь пушечного залпа. И я решилась ответить:

– Да. Торик, это ты?

Я не знала, как это делается, можно ли здесь разговаривать. Просто инстинктивно подумала вслух. Не так, как мы делаем, когда решаем задачи или размышляем о каких-то проблемах. А так, как порой мысленно кого-то зовем. Мысль-крик, мысль-зов. И он меня услышал!

– Я не знаю.

– Как это?

– Не знаю, сколько от меня осталось. Не понимаю, что случилось. И главное: откуда здесь ты?

– Торик, тебе надо отсюда выбираться. У меня очень мало времени. Я боюсь, Стручок с минуты на минуту меня отсюда вытянет и мы даже не успеем поговорить.

– Как ты здесь… Откуда? Разве это возможно?

– Торик, все потом. Послушай меня. Случилась… авария. Отключили электричество, а ты остался здесь.

– Да я уже понял. Но знаешь, мне здесь даже нравится. Я могу…

– Торик, подожди. Все очень серьезно. Ты сейчас в больнице…

– Нет! Ты же видишь: я в Двудомике!

– Перестань! Это не игра. Твое тело сейчас в коме. Врачи не смогли вывести тебя из этого состояния.

– Ну да, как видишь, мое сознание – здесь.

– Вижу. Проблема в том, что там ты долго не протянешь. Услышь меня. Твое тело медленно умирает. Тебе надо вернуться.

Все это время белая полупрозрачная сущность не висела на одном месте, а словно ерзала, порой частично просачиваясь сквозь стену.

– Знаешь… – интонаций в шепоте по-прежнему не было, но я все равно ощутила его растерянность и отрешенность. – Я сначала очень хотел отсюда вырваться. Место здесь хорошее, но я устал от однообразия.

– Ну конечно! Давай выбираться!

– …а потом понял, что не хочу.

– Как же так? Это из-за… нее?

– Тебе рассказали о моем Большом Позоре? Нет, там я просто попался на удочку хищнице, как полный кретин. Мне некуда возвращаться. Меня не ждет там ничего хорошего.

– Как ты можешь так говорить! У тебя отличные друзья. Ты даже не представляешь, что нам пришлось устроить, чтобы я смогла до тебя добраться. Мы работаем круглые сутки все вместе, как единая команда, только чтобы тебя спасти.

– Да не надо меня спасать. Мне и здесь хорошо. Знаешь, здесь можно летать даже без движителя. Рук и ног у нас нет, но здесь хватает лишь твердого намерения. Смотри.

Он проталкивается сквозь стенку домика, и я перестаю его видеть. Но почти тут же он показывается в окне – все та же полупрозрачная сущность. Он летит над землей по саду мимо своего домика, мимо цветов и деревьев и при этом смеется от счастья. Смех шепотом, без интонаций, воспринимается откровенно жутко: так мог бы смеяться улей разумных пчел. И вот Торик снова просачивается – теперь внутрь – и зависает рядом со мной. Все это время толстый мальчик на скамейке продолжает играть.

– Видела? Наконец-то все сбылось! Теперь все именно так, как у меня уже много раз было во сне. Я лечу над дорожкой, над кустами сирени, бесплотный и невесомый, мне даже дышать не нужно.

– Чувствуешь себя Суперменом?

– Ну… практически да!

– И вот это – твой рай?

– Ну… – повисает неловкая пауза. – Я попал сюда почти случайно. Мне просто хотелось спрятаться, укрыться в глубине. И это место… ну уж точно не хуже других.

– Торик, но это же все ненастоящее. Пойми, это лишь иллюзия, а не жизнь. И даже не вечная иллюзия. Потому что когда умрет тело, рассеется и путник. А душа твоя – да, она останется, вечная и неизменная. Будет вечный музей уже завершенной жизни. Музей, в который никто и никогда не придет.

– А мне все равно здесь нравится. Раз мне суждено остаться здесь, то пусть. Там меня никто не ждет. И я не жду ничего хорошего от своей жизни. Но раз уж ты пришла, Зоя, я прошу тебя: там, в реале, навести моих родителей. Передай им, что я… Ну, что я не умер, а просто ушел далеко-далеко. Но я все равно здесь помню их и люблю. Скажешь?

– Ты сам скажешь, когда вернешься.

– Я не верну-у-у…

Стены домика становятся прозрачными, тают, исчезают. Олег, как ты не вовремя! Я ведь так и не успела сказать ему самое главное. А меня уже протаскивает через сад, правда, теперь как-то медленно и неуверенно. Настолько неспешно, что я успеваю увидеть множество сценок из жизни Торика в Кедринске, каких-то людей, события, обрывки разговоров, цветы, цвета, запахи, прикосновения…

Зову тебя, но крик исчез во мгле,

Ищу тебя, но только ты во сне.

Возврата нет, а я ищу твой след

На дне души моей, души моей…

(песня «Возврата нет» на слова Эшпая)

* * *

Ну почему, почему все так?! Я так старалась, через столько всего прошла, совершила немыслимое, а он просто не хочет уходить из своей уютной игрушки! Ему, видите ли, и так хорошо! А нам каково знать, что скоро потеряем друга навсегда? А мне… Ладно, я сама еще толком не разобралась, что я чувствую и чего хочу. Тем более сейчас, когда вся жизнь посвящена единственной цели. Столько усилий, и все напрасно. Грустно и даже обидно.

Сейчас бы поскорее вынырнуть и не тратить времени зря. Но нет. Похоже, что-то пошло не так. Олег тащит меня нестерпимо медленно, словно нарочно растягивая пытку. И даже паровозный гудок не слишком помогает. У души при перемещении в обратную сторону внезапно возросло «сопротивление движению»? Кто знает. Честно говоря, возможны и сотни других причин. А пока вместо полета через чужую душу я мучительно пробираюсь сквозь воспоминания Торика, получая при этом то, чего уж точно никак не хотела.

Вот банда уличных мальчишек увлеченно бьет его, а я на себе чувствую каждый удар, ощущаю его страх и унижение. Вот он читает, читает и снова читает книги, а я продираюсь сквозь лес воспринимаемых им букв, едва успевая отмахиваться от возникающих при этом образов. Вот он учится плавать, а я забываю, что сама плаваю прекрасно, и натужно учусь вместе с ним. Вода попадает то в глаза, то в нос, а под водой ничего не видно, кроме светло-зеленой мути.

Моя/его нога кровоточит от пореза острым краем ракушки. Я падаю и падаю с велосипеда и все никак не научусь на нем ездить. Я пожираю сгущенку целыми банками, стащив ее из бабушкиных запасов, а потом страдаю от несварения. Десятки сцен разговоров и совместных занятий с парнем, слегка напоминающим Семена, Викиного брата. Может, это он и есть? Взрослым я видела его всего раз, да и то все мысли тогда были о другом, а в юности он выглядел довольно симпатичным и уверенным в себе.

Красивая девушка играет мне/ему на пианино. Симпатичная девушка решает со мной/с ним задачки. О, вот это уже интересней. Жаль, не успела рассмотреть учебник. Строгая и авторитарная учительница дает ему уроки жизни и поведения, при этом бессовестно отчитывает и унижает. Я в шлеме еду на мотоцикле, ухватив за бока взрослого парня, а он, за рулем мотоцикла, еще успевает со мной разговаривать. Байдарка. Лыжи. Велосипед. Бесконечные походы и подъемы на горы. И этот человек говорил мне, что неспортивен?!