Текст книги "Юлия, или Новая Элоиза"

Автор книги: Жан-Жак Руссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 57 страниц)

Подивись же моей скромности: я еще ничего тебе не сказала, какой подарок тебе посылаю, – и какой другой подарок вскоре за ним последует; но ты увидишь первое подношение прежде, чем распечатаешь мое письмо, и, зная, как я обожаю то, что тебе преподношу сейчас, и какие у меня к тому есть основания, ты, которая так тосковала об этом подарке, должна будешь признать, что я сделала даже больше, чем обещала. Ах, Юлия, в ту минуту, когда ты читаешь эти строки, моя милая дочка, наверное, уже сидит у тебя на коленях. Ты обнимаешь ее. Она гораздо счастливее матери. Но через два месяца я буду счастливее, чем она, потому что больше почувствую свое счастье. Ну, дорогая сестра, разве ты не владеешь мною целиком и полностью? Там, где ты находишься, где находится моя дочка, там и я пребываю, – какой частицы моей души нет возле вас? Так вот, прими это милое дитя, прими как родную дочку; я тебе уступаю ее, отдаю ее тебе, вручаю тебе материнскую власть над нею, исправь мои ошибки в ее воспитании, возьми на себя заботы, с которыми я, по-твоему, очень плохо справляюсь; будь уже сейчас матерью девочки, которая когда-нибудь станет женою твоего сына; для того чтобы она стала мне еще дороже, сделай из нее, если возможно, вторую Юлию. Она уже похожа на тебя лицом, предвижу, что по характеру будет такая же серьезная особа, как ты, и такая же любительница читать проповеди; когда ты отучишь мою дочь от капризов, виновницей коих считают меня, она как две капли воды станет похожа на мою кузину Юлию; только будет счастливее, ибо меньше слез ей придется лить и меньше борений выдерживать. Если бы небо сохранило ей отца, лучшего из отцов, он ни за что не стал бы мешать ее сердечным склонностям, да и мы с тобою не будем им противиться. С какой радостью я вижу, что ее склонности согласуются с нашими планами. Знаешь ли ты, что она жить не может без своего маленького «жениха», отчасти поэтому я и посылаю ее к тебе. Вчера у нас с ней был забавный разговор, – наш друг просто умирал от смеха. Прежде всего, выяснилось, что ей нисколько не жаль расстаться со мною, – хотя я с утра до вечера угождаю ей как самая покорная служанка и ни в чем не могу ей отказать. Ты же по двадцать раз в день говоришь ей «нет», но именно ты для нее «дорогая мамочка», которую она видит с радостью и, несмотря на все твои запреты, любит больше, чем меня со всеми моими лакомствами. Когда я ей сказала, что собираюсь отправить ее к тебе, она, как ты, конечно, и ожидала, пришла в неописуемый восторг; но, желая ее подразнить, я добавила, что на ее место ты пришлешь мне «маленького жениха», а это ей совсем не по нраву. Она растерянно спросила, «зачем он мне». Я ответила, что хочу оставить его себе. Она сделала гримасу. «Так что же, Генриетта, ты, значит, не хочешь уступить мне твоего «маленького жениха»?» – «Нет», – довольно сухо ответила она. «Нет? А я тоже не хочу его уступить. Кто же разрешит наш спор?» – «Маменька, пусть все решит мамочка». – «Ну, значит, верх будет мой, ты же знаешь, чего я хочу, того и она хочет». – «Ах, но ведь мамочка всегда хочет только разумного». – «Как, мадемуазель, а разве это не одно и то же?» Девочка лукаво улыбнулась. «Но все-таки, – продолжала я, – почему бы ей и не отдать мне «маленького жениха»?» – «Потому что он вам не подходит». – «А почему он мне не подходит?» В ответ опять лукавая улыбка. «Ну, говори откровенно, – по-твоему, я слишком стара для него?» – «Нет, маменька, но он слишком молод для вас…» Сестрица, подумай, ведь девчушке только семь лет! Право, если голова у меня не пошла кругом, то, верно, это уже произошло раньше.

Мне хотелось еще ее подразнить. «Дорогая Генриетта, – сказала я с самым сердитым видом, – он и тебе не подходит, уверяю тебя». – «Почему это?» – воскликнула она встревоженно. «Он для тебя слишком большой проказник». – «Да? Это ничего, мама. Он у меня будет умником». – «А если, не дай бог, он и тебя с ума сведет?» – «Ах, милая маменька, вот хорошо! Я хочу походить на вас». – «На меня? Ах ты, дерзкая девчонка!» – «Ну да, маменька, вы же целый день говорите, что я вас с ума свожу. Ну, так вот, пусть он меня с ума сводит, вот и все».

Я знаю, ты не одобряешь этой милой детской болтовни и скоро сумеешь положить ей конец. Мне она кажется очаровательной, но я не хочу ее оправдывать, а только показать тебе, что твоя дочка уже очень любит своего «маленького жениха», и хотя он на два года младше ее, она вполне достойна авторитета, который ей дает ее старшинство. В противоположность участи твоей покойной матери, я вижу по твоему, да и по своему примеру, что, когда в доме властвует женщина, порядки в нем совсем неплохие. Прощай, моя любимая, прощай, дорогая моя, неразлучная подруга. Считайте дни, время идет, и к сбору винограда я уже буду у вас.

ПИСЬМО X

К милорду Эдуарду

Сколько радостей, пришедших слишком поздно, вкусил я за последние три недели! Как сладостно проводить дни в лоне спокойной дружбы, укрывшись от урагана страстей. Милорд, какое приятное и трогательное зрелище – простой, хорошо налаженный дом, где царит порядок, мир, невинность, где нет ни пышности, ни блеска, но соединено все, что соответствует истинному назначению человека. Леса и нивы, уединение, покой, летнее время года, широкая водная гладь, расстилающаяся перед моими глазами, – все напоминает мне мой прелестный остров Тиниан [210]210
  …мой прелестный остров Тиниан. – Остров Тиниан, иначе Буэнависта, находится в южной части Океании. В его описании, так же как и в других путевых впечатлениях Сен-Пре, Руссо основывается на книге Р. Вальтера о кругосветном плавании адмирала Ансона, изданной в 1745 г. в Лондоне и переведенной на французский язык в 1750 г. – (прим. Е. Л.).


[Закрыть]. Казалось, воплотились пламенные мечты, кои столько раз лелеял я там; жизнь, которую я здесь веду, мне по вкусу, люди, среди которых живу я, мне по сердцу. Для полноты счастья недостает мне среди собравшихся здесь лишь двух человек: но я надеюсь вскоре их увидеть.

В ожидании тех дней, когда с приездом вашим и госпожи д'Орб достигнут предела сладостные и чистые радости, кои мне довелось испытать здесь, я хочу дать вам о них представление, подробно описав здешний уклад жизни, свидетельствующий о семейном счастье хозяев дома, которое разделяют и все, живущие под их кровом. Быть может, мои рассуждения когда-нибудь пригодятся вам при осуществлении плана, занимающего вас, и эта надежда еще больше побуждает меня рассказать о том, что я здесь вижу.

Я не стану описывать дом в Кларане, – вы его знаете. Вы знаете, что он стал просто очарователен, что с ним связаны для меня сладкие воспоминания и он дорог для меня как тем, что я вижу в нем сейчас, так и тем, что он мне напоминает. Г-жа де Вольмар с полным основанием предпочитает жить тут, а не в Этанже, – большом великолепном замке, но таком старом, унылом и неудобном, да еще и не имеющем в окрестностях ничего, что могло бы сравниться с красотами Кларана.

С тех пор как хозяева дома переехали сюда, они постарались обратить себе на пользу то, что прежде служило лишь для украшения, – теперь это уже дом, предназначенный не для любования им, а для постоянной жизни. Исчезли длинные неуютные анфилады, так как сквозные пролеты заделаны и двери прорезаны в другом месте; огромные покои перегорожены, и комнаты теперь расположены лучше. Старинную богатую мебель заменили простой и удобной. Все теперь тут так приятно и весело, все дышит изобилием и домовитостью, ни в чем нет кричащего богатства и роскоши. В каждой комнате чувствуется, что ты в деревне, и вместе с тем найдешь тут и все городские удобства. Подобные же перемены произведены и в служебных постройках. Птичий двор расширили, потеснив каретники, на месте старой развалившейся бильярдной стоит теперь амбар с прекрасным точилом для выжимки винограда, а там, где прежде обитали крикливые павлины, от которых теперь отделались, устроили сыроварню. Огород был слишком мал для надобностей кухни, и часть цветника засадили овощами, но грядки этого второго огорода расположены так умело, содержатся в такой опрятности, что этот переряженный цветник еще больше, чем прежде, ласкает взор. Мрачные тисы, закрывавшие стены дома, заменены приветливыми шпалерами плодовых деревьев. Вместо бесполезного индийского каштана во дворе уже начинают давать тень молодые тутовые деревья, осыпанные черными ягодами; даже въездная аллея до самой дороги обсажена теперь двумя рядами ореховых деревьев вместо старых тополей. Повсюду приятное заменено полезным, и почти всегда приятное от этого только выиграло. По крайней мере, я нахожу, что шум, доносящийся с птичьего двора, пение петухов, мычание коров, ржание лошадей, которых запрягают в телеги, трапезы в поле, возвращение работников и все признаки деревенского хозяйства придают дому характер более сельский, более живой, более веселый, что-то радостное, говорящее о благополучии, – чего у него не было, когда он стоял, замкнувшись в угрюмой важности.

Вольмары не сдают землю в аренду фермерам, а обрабатывают ее своими стараниями, и это занимает много места в их занятиях, в их доходах, в их удовольствиях. Имение баронов д'Этанж состоит из полей, лугов и леса, но в Кларане основа хозяйства – виноградники, и тут еще больше, чем на хлебных полях, урожай зависит от способов обработки – еще одна экономическая причина, по которой супруги Вольмар предпочли жить в Кларане. Однако почти каждый год они оба ездят в Этанж ко времени жатвы, а Вольмар довольно часто бывает там и без жены. Они положили себе за правило извлекать из сельского хозяйства все, что оно может дать, – но не с целью наживы, а для того, чтобы кормить как можно большее число людей. Г-н де Вольмар утверждает, что плодородие земли пропорционально количеству рук, ее возделывающих, чем лучше земля возделана, тем больше она родит. А изобильные урожаи дают возможность еще лучше ее возделывать; чем больше людей и скота для сего употребляют, тем больше избытков дает земля для их содержания. Никто не знает, говорит он, где предел этому непрестанному и взаимосвязанному увеличению плодородия земли и количества земледельцев, занятых на ней. Наоборот, земли запущенные теряют плодородие; чем меньше в стране людей, тем меньше съестных продуктов она производит; из-за недостатка населения нельзя и прокормить его; и в каждом краю, который обезлюдел, уцелевшие его обитатели рано или поздно должны умирать с голоду.

Так как в Кларане много земли и вся она обрабатывается с великим тщанием, то, кроме дворовых слуг, тут еще нужно много поденщиков; следовательно, супруги Вольмар дают, к своему удовольствию, пропитание многим людям. Нанимая поденщиков, они предпочитают брать местных крестьян или жителей соседних деревень, а не пришлых и незнакомых людей. Если при этом хозяева кое-что теряют, ибо не всегда получают самых сильных батраков, зато выигрывают они в другом: местные поденщики признательны им за предпочтение, они всегда под рукой, и на них можно рассчитывать круглый год, хотя платят им не за все месяцы.

Для всех нанятых батраков устанавливаются две цены. Одна цена обычная, получаемая по праву, ходовая цена в этой местности, обязательная плата за работу, на которую взяли людей. Другая цена немного выше первой, – поощрительная; ее платят работникам только в том случае, если довольны ими, и почти всегда бывает так, что они стараются изо всех сил и выработка их стоит больше добавочной платы. Ведь г-н де Вольмар – человек прямой и строгий, он никогда не позволит обратить в обычай и употребить во зло то, что установлено для поощрения и в целях благодеяния. За поденщиками присматривают и подгоняют их надсмотрщики. Надсмотрщики и сами работают на скотном дворе и заинтересованы в усердной работе других, так как сверх своего жалованья получают еще некую долю со всего, что бывает собрано благодаря их стараниям. Кроме того, почти ежедневно, а то и по нескольку раз к день, к ним наведывается сам г-н де Вольмар; жена охотно сопровождает его на прогулках. Наконец, во время больших работ Юлия каждую неделю дает двадцать батцев [211]211
  Местная мелкая монета. – прим. автора.


[Закрыть]награды лучшему из работников – безразлично, поденщику или батраку, – тому, кто, по мнению хозяина, трудился усерднее всех за истекшую неделю. Все эти меры, побуждающие к соревнованию, применяются осмотрительно, со справедливостью, и незаметно делают всех трудолюбивыми и проворными и, хотя кажутся убыточными, в конечном счете, приносят больше, чем стоят. Но так как прибыль от них видна бывает лишь со временем и при постоянном их применении, то лишь немногие знают, насколько они выгодны, и желают ими пользоваться.

Есть одно средство, действующее еще сильнее, единственное, на которое никак не могут натолкнуть хозяйственные расчеты – средство, особенно свойственное г-же де Вольмар, – а именно уменье завоевывать сердца всех этих славных людей, даря им свою привязанность. Она полагает, что деньгами нельзя расквитаться за труд, выполняемый для нас, и каждому за услугу надо платить услугой. Работники, батраки, слуги и вообще все, кто трудится для нее хоть один день, становятся ее детьми; она принимает участие в их радостях, в их горестях, в их судьбе: она справляется, как идут их дела, вникает в их интересы, окружает их заботами, дает им советы, примиряет их раздоры и сердечность свою проявляет не в медоточивых, пустых словах, а в настоящей помощи, в постоянных добрых делах. Со своей стороны, они по малейшему ее знаку бросают все и спешат к ней, – стоит ей сказать слово, они летят как на крыльях; одним лишь взглядом своим она усугубляет их рвение, они рады ее присутствию, без нее говорят о ней и всегда ревностно ей служат. Тут много значат ее обаяние и ее речи, а более того – чары ее добродетели. Ах, милорд, какую дивную и могучую власть имеют красота и добросердечие!

Что касается домашней прислуги, то в Кларане она состоит из восьми человек – трех служанок и пяти слуг, не считая камердинера и батраков, работающих на скотном дворе. Никогда не бывает, чтобы немногочисленная челядь работала плохо; но, в Кларане слуги отличаются особым усердием, как будто каждый, помимо своих обязанностей, считает своим долгом трудиться и за остальных семерых, и работа идет так согласно, словно все делается одним человеком. Никогда не увидишь, чтобы они сидели сложа руки, играли от безделья в кости в передней или шалопайничали во дворе; нет, они всегда заняты каким-либо полезным делом, помогают на скотном дворе, в винном подвале, в кухне; у садовника, кроме них, других подручных не имеется, и самое приятное то, что всякую работу они делают весело и с удовольствием.

Чтобы получить таких хороших слуг, их приучают к делу с юности. Здесь не придерживаются правила, господствующего, как я заметил, и в Париже и в Лондоне, где предпочитают нанимать хорошо вышколенных слуг, то есть законченных мошенников, которые без конца меняют места, ища условий повыгодней, и в каждом доме, где они промелькнут, успевают перенять недостатки и лакеев и хозяев и, ловко угождая всем, никогда ни к кому не привязываются. Среди такой подлой челяди не может царить ни честность, ни преданность; во всех богатых домах этот сброд разоряет хозяев и развращает детей. Зато в Кларане выбор слуг признается важным делом. Тут их не считают просто наемниками, от коих требуют только исправного исполнения обязанностей; на них смотрят скорее как на членов семьи и глубоко огорчаются, ежели они дурно ведут себя. Прежде всего, от них требуют честности, во-вторых, хотят, чтобы они любили хозяина, в-третьих, служили бы охотно. Но если хозяин хоть немного рассудительный человек, а слуга попадается понятливый, третье требование всегда выполняется само собой, как естественное следствие двух первых обстоятельств. Итак, слуг здесь берут не из города, а из деревни. В этом доме они начинают свою службу, и, конечно, все сколько-нибудь стоящие люди здесь и закончат ее. Обычно слуг здесь выбирают из больших, многодетных семей, причем отец и мать сами приводят своих детей и просят взять их. Выбирая этих юных слуг, смотрят, чтобы они были хорошо сложены, отличались крепким здоровьем и приятным лицом. Г-н де Вольмар их расспрашивает, рассматривает, а затем представляет жене. Если кандидаты нравятся обоим хозяевам, их берут в дом, сначала на испытание, а затем принимают в число слуг, то есть, можно сказать, родных детей, и некоторое время их терпеливо и старательно учат всему, что они обязаны делать. Обязанности эти так просты, служба идет так ровно, размеренно, у хозяев так мало причуд и гневливости, слуги так быстро привязываются к господам, что быстро всему научаются. Живется им хорошо, они чувствуют вокруг достаток, какого дома у них не было; но им не дают изнежиться в безделье, ибо праздность – мать всех пороков. Здесь не потерпят, чтобы они корчили из себя бар и гордились бы лакейским своим положением. Они продолжают работать, как работали в родном доме; они как будто сменили отца и мать, приобрели более богатых родителей. И поэтому никто из них не питает презрения к прежней своей сельской жизни. Если они когда-нибудь и расстаются с этим домом, то всякий из них охотно возвращается к крестьянской работе, не желая менять ее на какое-либо иное занятие. Словом, я никогда не видел дома, где каждый слуга работал бы так усердно и так мало чувствовал себя слугой.

Итак, воспитывая и обучая своих слуг, не надо выставлять обычные нелепые возражения: «Зачем мне готовить их для других хозяев». На это можно ответить: «Воспитывайте их как следует, и никогда они не уйдут от вас к другим хозяевам. А если, обучая их, вы думаете только о себе, то и они в полном праве подумать о себе и расстаться с вами в любую минуту. Уделяйте им больше забот, и они будут к вам привязаны. Благодарность люди чувствуют только за сознательно сделанное им добро, а тот, кто случайно пользуется благами, которые я предназначаю лишь для себя самого, не обязан питать ко мне признательности».

Желая надежнее предотвратить подобное неудобство, супруги де Вольмар прибегают еще к другому средству, мне оно кажется весьма разумным. Устраивая свое хозяйство, они присматривались, какое количество слуг держат в домах, поставленных приблизительно так же, как у них самих, – оказалось, что число этих слуг достигало пятнадцати – шестнадцати человек; для того чтобы им служили хорошо, Вольмары сократили это число вдвое; прислуги стало меньше, но работать она стала добросовестнее. А чтоб работа шла еще лучше, хозяева сделали так, чтобы людям выгодно было служить у них подолгу. Поступая к ним, слуга получает обычное жалованье, но это жалованье ежегодно увеличивается на одну двадцатую; таким образом, через двадцать лет оно более чем удвоится, и тогда содержание слуги обойдется хозяевам в изрядную сумму; но не надо быть большим математиком, чтобы высчитать, что это более мнимое, нежели действительное увеличение расхода; что двойное жалованье придется платить немногим; но если б его даже пришлось платить всем, этот добавочный расход с лихвой окупится преимуществом иметь усердных слуг в течение двадцати лет. Вы, конечно, согласитесь, милорд, что это надежный способ постоянно увеличивать старательность слуг и вызывать в них привязанность к дому. Подобные меры подсказываются не только благоразумием, но и чувством справедливости. Разве справедливо, чтобы новичок, ко всему в доме равнодушный, и, может быть, даже дурной человек, поступив в услужение, получал бы такое же жалованье, как испытанный старый слуга, доказавший за долгие годы службы свое усердие и преданность, к тому же человек, приближающийся к старости, когда он уже не в силах будет зарабатывать кусок хлеба. Впрочем, последний довод для владельцев Кларана не подходит, ибо смею вас уверить, что столь гуманные хозяева не могут пренебречь долгом, который просто из тщеславия выполняют многие жестокосердые господа, и, конечно, здесь не оставляют без помощи своих людей, когда недуг или старость лишат их возможности служить.

У меня перед глазами имеется довольно разительный пример такой заботливости. Барон д'Этанж, желая вознаградить за долгую службу своего камердинера почетной отставкой, выхлопотал для него у сенаторов выгодную и легкую должность. Недавно Юлия получила от этого старого слуги трогательное письмо, в коем он умоляет избавить его от необходимости принять эту должность. «Я стар, – пишет он, – я потерял всю свою семью; нет у меня иных родных, кроме моих господ; я так надеялся мирно окончить дни свои в том доме, где я провел жизнь… Сударыня, я в младенчестве вашем носил вас на руках и просил тогда у бога, чтобы довелось мне носить на руках детей ваших; и бог услышал мою молитву; не отказывайте же мне в радости видеть, как и они растут и благоденствуют… Я привык жить в доме, где царит мир, а разве еще найду я подобный дом, в коем упокоили бы мою старость?.. Явите божескую милость, напишите барону и заступитесь за меня. Ежели он недоволен мною, пусть выгонит меня и не дает мне никакой должности; но ежели он признает, что я верно служил ему целых сорок лет, пусть позволит мне закончить дни жизни своей на службе ему и вам; вот лучшая для меня награда». Нечего и спрашивать, написала ли Юлия отцу. Я вижу, что ей было бы так же горько лишиться этого старика, как и ему расстаться с нею. Разве я не прав, милорд, когда сравниваю столь любезных хозяев с отцами, а слуг с их детьми? Как видите, они и сами так смотрят на себя.

Еще не было случая, чтобы в этом доме кто-нибудь из слуг попросил расчета. И редко бывает, чтобы кого-нибудь здесь грозили уволить. Эта угроза страшит слуг, поскольку служить здесь легко и приятно. Больше всего она тревожит самых лучших, но приводить ее в исполнение случается лишь в отношении тех, кого не жаль потерять. Тут тоже установлен свой порядок. Если г-н де Вольмар скажет: «Я вас выгоняю», еще можно молить г-жу де Вольмар о заступничестве; иной раз можно по ее ходатайству получить прощение и быть возвращенным; но если уж она сама прогонит слугу – решение ее непреложно, на прощение надеяться нечего. Такого рода соглашение между нею и супругом хорошо обдумано и целью своей имеет умерить дерзкую уверенность в снисходительности супруги и жестокий страх перед непреклонной твердостью мужа. И, тем не менее все до крайности боятся услышать от справедливого и невспыльчивого хозяина грозные слова: «Выгоняю вас», – ведь не только нельзя быть уверенным, что получишь прощение, а известно, что оно дважды не дается; но при этой угрозе провинившийся теряет право на прибавку за выслугу, и даже, если его примут обратно, он заново начинает службу; эта предупредительная мера спасает хозяев от нахальства старых слуг и увеличивает осмотрительность работников по мере того, как возрастает то, что они могут потерять.

Женская прислуга состоит из горничной, няни, приставленной к детям, и кухарки. В кухарки нанята очень опрятная и очень толковая крестьянка, которую г-жа де Вольмар сама научила стряпать; в этой стране нравы еще простые [212]212
  Простые? Значит, они с тех пор очень переменились. – прим. автора.


[Закрыть], и молодых девиц любого сословия приучают ко всем работам, кои когда-нибудь будут делаться у них в доме служанками: воспитательницы хотят, чтобы в случае нужды хозяйка умела руководить слугами, а не давала бы им верховодить. Горничная теперь уже не Баби – ее отослали в Этанж, на родину; ей поручено обихаживать замок и надзирать за поступлением доходов, так что она стала кем-то вроде контролера при управителе. Г-н де Вольмар уже давно уговаривал жену произвести это перемещение, но она не могла решиться удалить от себя старую служанку своей матери, хотя имела много оснований быть ею недовольной. Недавно мужу удалось наконец убедить ее, она дала согласие, и Баби уехала. Баби женщина умная и преданная, но она во все вмешивается и не умеет держать язык за зубами. Подозреваю, что она не раз выдавала тайны своей госпожи; очевидно, г-ну де Вольмару это известно, и, желая предотвратить излишнюю ее откровенность с посторонними, этот разумный человек сумел дать ей такое назначение, при коем ее хорошие качества окажутся полезны, а дурные не будут вредить. На ее место взяли ту самую Фаншону Регар, о которой, как вы слышали, я отзывался с большой похвалой. Несмотря на покровительство Юлии, на ее благодеяния, на благодеяния барона д'Этанжа и ваши, милорд, эта молодая женщина, такая честная и рассудительная, несчастлива в семейной жизни. Клод Анэ, так мужественно переносивший бедность, не мог справиться с искушениями, возникшими при более легкой жизни. Видя в доме достаток, он забросил свое ремесло, совсем сбился с пути и бежал куда-то из родных мест, бросив жену с ребенком, который потом у нее умер. Юлия взяла ее к себе и научила всяким рукоделиям, какие полагается знать горничной, и в день моего приезда в Кларан я был весьма приятно удивлен, увидев Фаншону при исполнении обязанностей. Г-н де Вольмар относится к ней с большим уважением, и оба они с женой поручили ей присматривать за их детьми и за неопытной няней. Няня, тоже взятая из деревни, женщина простая и бесхитростная, но заботливая, терпеливая и послушная. Словом, здесь все предусмотрено для того, чтобы пороки городов не проникали в дом, хозяева коего этими пороками не страдают и не выносят их.

Хотя все слуги едят за одним столом, мужчины и женщины мало общаются меж собою, – этот вопрос признают здесь очень важным. Супруги де Вольмар совсем не согласны с мнением иных хозяев, кои равнодушны ко всему, кроме своей выгоды, и требуют только, чтобы им хорошо прислуживали, не беспокоясь о поведении своих людей. А здесь, наоборот, полагают, что те, кто ищет только усердия слуг, недолго будут им пользоваться. Слишком тесная близость двух полов никогда к добру не ведет. Из тех разговоров, какие происходят в каморках горничных, и проистекает большинство беспорядков в хозяйстве. Если какая-нибудь из горничных понравится дворецкому, он не преминет ее соблазнить, чем причиняет вред хозяевам. Сговор между лакеями или между служанками не всегда чреват опасными последствиями. Но если в сговоре участвуют и слуги и служанки, это обязательно приводит к их тайному господству, что в конце концов разоряет самые состоятельные семьи. Итак, здесь добиваются степенного и скромного поведения служанок не только из любви к благонравию и порядочности, но и из соображений правильно понятого личного интереса; ведь что ни говори, а хорошо исполняет свои обязанности только тот, кто их любит, а любить свои обязанности всегда могут только люди, у коих есть чувство чести.

Дабы не допустить опасного сближения между слугами и служанками, здесь отнюдь не связывают их строгими правилами, кои им соблазнительно было бы тайком нарушить, но, как будто и не думая об этом, здесь вводят обычаи, действующие куда сильнее, чем сама хозяйская власть. Слугам не запрещают встречаться, но делают так, что для этого у них не бывает ни возможности, ни желания. Должного результата достигают тем, что мужчинам назначают одни занятия, а женщинам другие; мужчинам прививают одни привычки и вкусы, а женщинам другие; придумывают для мужчин одни развлечения, а для женщин другие. Видя, какой замечательный порядок царит здесь, они чувствуют, что в столь благоустроенном доме мужчины и женщины должны мало общаться друг с другом. Будучи принуждаемы к сему приказами, они усмотрели бы в них прихоть хозяина, а тут без всякого отвращения подчиняются установленному укладу жизни, который формально не предписывается им, но который они сами признают наилучшим и вполне естественным. Юлия полагает, что так оно есть и на самом деле; она утверждает, что ни из любви, ни из супружеского союза вовсе не проистекает необходимость постоянного общения между мужчинами и женщинами. По ее мнению, жена и муж, конечно, должны жить вместе, но не одинаково; они должны действовать согласно, но делать не одно и то же. Образ жизни чрезвычайно приятный для одного, был бы невыносимым для другого, – говорит она; склонности, которые вложила природа в мужчин, столь же отличны от природных склонностей женщин, как и применение их, к которому природа побуждает человека. Развлечения их так же отличны друг от друга, как и обязанности; словом, муж и жена идут к общему счастью разными путями, и это разделение трудов и забот – самые крепкие узы, связующие их.

Что до меня, то мои собственные наблюдения благоприятствуют такому взгляду. В самом деле, ведь у всех народов мира, кроме французов и тех, кто им подражает, давно установился обычай, чтобы мужчины жили своей жизнью, а женщины своей. Видят они друг друга урывками и почти что украдкой, как супруги в древней Спарте, а вовсе не пребывают в постоянном и нескромном смешении, способном спутать и исказить самые разумные различия между полами, установленные природой. Даже у дикарей не увидишь беспорядочно перемешанных между собою скопищ мужчин и женщин. Вечером семья собирается, каждый проводит ночь возле своей жены; с наступлением дня опять происходит разделение полов, и они уже не имеют меж собою ничего общего, – самое большее – общую трапезу.

Таков порядок, существующий во всем мире, и одно уж это доказывает, что это порядок самый естественный, и его следы видны даже в тех странах, где он извращен. Во Франции мужчинам полагается жить наподобие женщин и непрестанно находиться возле них в душных комнатах, но невольное беспокойство, еще сохранившееся даже у этих мужчин, показывает, что не для того они были предназначены. Женщины безмятежно сидят в креслах или возлежат на шезлонгах, меж тем как мужчины с какой-то тревогой то и дело встают с места, снуют по комнате, опять садятся: безотчетный инстинкт борется в них с принуждением, которое они на себя наложили, и толкает их к деятельной и трудолюбивой жизни, для коей они созданы природой. Французы – единственный в мире народ, у коего мужчины смотрят в театре спектакль стоя, как будто приходят туда отдохнуть от целодневного сидения в гостиной. Им так надоедает женообразная изнеженность, существование в четырех стенах, что они пытаются внести в него некое подобие деятельности и, уступив у себя дома место чужим мужьям, отправляются к чужим женам, надеясь уменьшить свое отвращение к скучной жизни.

Воззрения г-жи де Вольмар прекрасно подтверждаются на примере, который мы видим в ее доме. Здесь каждый, так сказать, вполне принадлежит своему полу, и женщины отделены от мужчин. Г-жа де Вольмар обладает секретом предупреждать возникновение подозрительных связей, мужчины и женщины у нее постоянно заняты; а так как работы у них неодинаковые, то собираются они вместе лишь в часы досуга. С утра каждый занят своим делом, ни у кого нет времени мешать другому выполнять свои обязанности. После обеда мужчины работают в саду, на скотном дворе или выполняют какие-нибудь иные поручения; женщины хлопочут в детской до часа прогулки, на которую они ходят с детьми, а зачастую и со своей госпожой; прогулка доставляет им удовольствие, ибо это единственное время, когда они могут подышать воздухом. Мужчины, достаточно наработавшись за день, не имеют желания прогуляться и предпочитают отдохнуть дома.