Текст книги "Мыслящий тростник"

Автор книги: Жан-Луи Кюртис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Жан-Луи Кюртис

Предисловие[1]1
  © Издательство «Прогресс», 1975.


[Закрыть]

Выдающийся французский писатель, ученый и мыслитель XVII века Блэз Паскаль в своем трактате «Мысли» утверждал: «Человек не что иное, как слабейший в природе тростник, но это – мыслящий тростник». И далее, прославляя величие человеческого разума, способность человечества мыслить, постигать самую суть вещей окружающего мира, Паскаль говорил: «…я не могу представить себе человека без мысли; это был бы камень или скот».

Избрав определение, данное Паскалем человеку, заглавием своего романа, известный французский писатель Жан-Луи Кюртис ставит своей целью показать, что происходит с этой способностью человеческой личности – мыслить – в условиях современного капиталистического общества, как мельчает и оскудевает духовный мир буржуазного индивида, какой горькой иронией оборачиваются порой слова Паскаля в наши дни.

«Мыслящий тростник» – девятый роман Жан-Луи Кюртиса (настоящее его имя Луи Лаффит). Он родился в 1917 году в Ортезе, на юге Франции, в семье мебельного фабриканта, получил филологическое образование и стал в 1938 году преподавателем английского языка и литературы. Но в 1939 году война прервала мирные занятия будущего писателя, он вступает в ряды военно-воздушных сил, а затем становится активным участником Сопротивления. Годы войны, Сопротивления оказали огромное влияние на формирование личности и мировоззрения Кюртиса, на его литературную судьбу. Они стали для него как бы точкой морального отсчета, высшим критерием, помогавшим отличать ложь от правды, подлинное от фальшивого. Именно с нравственных позиций участников борьбы за освобождение Франции – молодых людей тех лет, жаждущих высоких идеалов, великих и справедливых дел, Кюртис оценивает события и идеи 50–60-х годов. Нельзя, конечно, не отметить, что в поле зрения писателя попадает лишь сравнительно узкий круг мелкой и средней буржуазии и буржуазной интеллигенции. Это, несомненно, сужает творческие возможности автора, рамки его реализма. Но в описании той среды, которую он избрал для своих произведений, Кюртис предстает как нелицеприятный свидетель и строгий судья.

Тематика ранних книг писателя, созданных еще в 40-е годы, естественным образом связана с жизненными впечатлениями, полученными автором в дни войны. Его лучший роман той поры «Леса в ночи» (1947), посвященный последним дням оккупации и первым месяцам Освобождения, был удостоен высшей во Франции Гонкуровской премии и сразу принес начинающему писателю широкую литературную известность. Но еще до того, в 1946 году, он опубликовал повесть «Молодые люди», навеянную юношескими, довоенными воспоминаниями. Эта книга нашла своеобразное продолжение в романе «Сорокалетние» (1966), где появляются те же герои 20 лет спустя, но уже утратившие многие свои иллюзии. Несмотря на первые удачи, Кюртис не сразу становится профессиональным литератором, а, подобно многим своим коллегам, долгие годы совмещает литературную деятельность с педагогической, преподает английскую литературу во французских лицеях и высших учебных заведениях, затем читает курс французской литературы в ряде зарубежных университетов (в частности, в США).

Характерной чертой романов Кюртиса 50-х и 60-х годов является их резкая сатирическая направленность и порой подчеркнутая социологичность. Он избирает для повествования определенное социальное явление и подвергает беспощадному критическому анализу, выраженному в четких и ясных художественных образах. Кюртис из тех писателей, которые стремятся быть понятными читателю и чужды веяниям так называемого «нового романа». Так. в книге «Дорогие вороны» (1951), и особенно в своем романе «Справедливые дела» (1954), он подробно рассматривает идейные позиции, поведение, взгляды и столкновения различных групп парижской литературной и журналистской среды первых послевоенных лет. Писатель показывает ограниченность, оторванность от жизни народа этих людей, этой среды, где преданы, поруганы идеалы и надежды эпохи Сопротивления.

Продолжая рассматривать жизнь французского общества сквозь призму «утраченных иллюзий», Кюртис с особой резкостью и суровостью клеймит в своих книгах глубокое нравственное оскудение буржуазии 50–60-х годов. В этом смысле особенно характерен роман «Парад» (если точнее перевести, «Показуха», 1960), где ловкий политический деятель обманывает избирателей с таким же цинизмом, с каким юная, но уже растленная девица обводит вокруг пальца молодого человека из богатой семьи. Ложь, грязные уловки, фальшь, становятся объектом безжалостной критики писателя.

Особую силу обретают сатирическое дарование и реалистическое мастерство писателя, когда он выступает с гневным разоблачением «общества потребления». С середины 60-х годов Кюртис делается одной из наиболее заметных фигур современной французской литературы. Недаром в 1972 году Французская Академия присуждает ему свою главную премию «Гран При» за высокое художественное мастерство и за бескомпромиссное отстаивание нравственных гуманистических ценностей. Писатель сознательно и настойчиво указывает точный социальный адрес главного источника несчастий и драм отдельного человека. Это – современное буржуазное общество, с его доведенным до абсурда культом денег, жаждой потребительства, – общество, где царит погоня за внешним блеском, за «рангом» и материальным успехом. В интервью корреспонденту бельгийской газеты «Ле Суар» Кюртис говорил: «Люди хотят приобретать, они создают себе такой эталон счастья, который включает лишь мечты о комфорте, о непрерывных удовольствиях… А что же происходит с любовью в нашем поверхностном обществе? Любовь оказывается под серьезной угрозой. Сотнями тысяч насчитываются неудачные браки»[2]2
  «Le Soir», 8 janvier 1968.


[Закрыть]. Историю одного из таких «неудачных браков» Кюртис описывает в романе «Молодожены» (1967). Эта книга имела большой успех во всем мире, была переведена и на русский язык. Интерес, вызванный романом, неслучаен. В нем затронут больной нерв современного «общества потребления» – полная несовместимость принципов, на которых зиждется это общество, с простым человеческим счастьем.

Роман «Мыслящий тростник» (1971) по своей направленности примыкает к «Молодоженам». В нем речь идет уже не только о кризисе чувств, но и о кризисе идей, о духовной опустошенности современной буржуазии.

Используя для этой цели арсенал испытанных средств разоблачения буржуазного общества, Кюртис обращается к традиции французской классической литературы, к традиции Гюстава Флобера. Здесь уместно отметить, что в литературе современной Франции Флобер в большом почете. Можно сказать, сейчас существует подлинный культ Флобера. О нем пишут монографии и разного рода исследования, ему подражают десятки писателей, на него постоянно ссылаются критики, и это не случайно. Тех, кто выступает против «общества потребления» – то есть сегодняшней стадии капиталистического развития, – привлекает крайне непримиримое отношение Флобера к буржуазии и ко всему буржуазному. В романе «Мыслящий тростник» Кюртис откровенно и сознательно подражает книге Флобера «Бувар и Пекюше», где два невежественных мелких чиновника решают отдаться научной деятельности и, занимаясь по очереди самыми различными науками, постепенно разочаровываются во всех них. Этот прием позволил Флоберу подвергнуть беспощадному критическому разбору все современные ему теории и идеи и прийти к выводу о полной идейной несостоятельности буржуазии. У Кюртиса роль Бувара и Пекюше играет средний буржуа Марсиаль Англад. Писатель заставляет его задуматься о смысле жизни, искать какие-то непреходящие ценности в интеллектуальном багаже современного буржуазного общества. Но за столетие, прошедшее после написания «Бувара и Пекюше», идейный кризис буржуазии, о котором заговорил Флобер, значительно углубился и принял новые формы.

Обострение противоречий системы капитализма в 60-е годы (вызванное жестокой конкурентной борьбой) привело к ломке традиционных социально-экономических структур общества, сложившихся испокон веков, а это повлекло за собой крушение прежних жизненных представлений, верований, моральных критериев. Как бы слезла позолота, сошли остатки румян, которыми маскировалась хищническая сущность буржуазного общества. Как никогда прежде, обнажился внутренний двигатель капиталистического прогресса – обогащение и борьба за прибыль. Все остальное рухнуло, оказалось ненужным, лишним для осуществления дальнейшего экономического буржуазного развития. Капитализм не в силах больше предложить ничего, кроме культа наживы, погони за выгодой. Ощущение духовной пустоты, некоего идейного «вакуума» вызывает острое чувство неудовлетворенности, особенно у молодежи.

«Производство, но ради чего? Какова цель нашего общества, кроме обогащения монополий?» – выражает недоумение широких кругов населения журналист Луи Тессье в статье, озаглавленной «Кому выгоден экономический подъем?»[3]3
  «Combat», 12 mars 1973.


[Закрыть] Этот вопрос беспокоит даже защитников режима V Республики. Так, например, один из них, известный литературовед и крупный чиновник министерства иностранных дел Пьер де Буадеффр, горестно восклицает: «Как воспитывать молодежь? Можно ли убедить ее в том, что единственная цель, ради которой стоит жить, – это искусство делать деньги, повышать рентабельность предприятий, увеличивать прибыль». И он делает безрадостный вывод: «Народ, у которого нет больше великого дела, великой идеи, начинает утрачивать душу»[4]4
  «Le Monde», 18 août 1970.


[Закрыть].

В том году, когда вышла в свет книга Кюртиса, во французской прессе особенно часто мелькали обвинения, адресованные режиму V Республики, в голом практицизме, в делячестве. Это – свидетельство о кризисе официальной идеологии – голлизма – после смерти генерала де Голля. Крупный французский публицист и ученый Морис Дювержье в своей статье «Прозаики» подчеркивает, что в нынешнюю эпоху, «как никогда остро ощущается отсутствие высокого идеала». Остался лишь лозунг «Обогащайтесь!»[5]5
  «Le Monde», 19 mai 1971.


[Закрыть], выдвинутый, как известно, еще в эпоху Июльской монархии. Кстати сказать, пресса и литература сейчас изобилуют ссылками на это время – время господства банкиров, так напоминающее нынешнюю Францию. Как свидетельствует известная французская журналистка Франсуаза Жиру: «Тревога, беспокойство охватывают все большее число мужчин и женщин, которые спрашивают себя, какова цель их жизни. И они не желают мириться с тем, что никакой цели нет, ищут, чем заглушить тоску, хотят забыться»[6]6
  «Express», 28 novembre 1970, p. 42.


[Закрыть].

Конечно, далеко не все во Франции поддаются этим упадочным настроениям. Лучшие представители французского народа, прогрессивная французская интеллигенция, борются против социального строя, порождающего опустошенность и безнравственность. Член Политбюро ФКП и руководитель Всеобщей конфедерации труда Жорж Сеги говорит о том, сколь пагубен для личности, опасен для свободы и благоприятен для фашистских авантюр поток развращенности, коррупции, аморальности, загрязнения умов и душ. Он призвал «всех тех в нашей стране, кому дороги моральные, культурные, человеческие ценности, незамедлительно подняться на их защиту независимо от политических убеждений и религиозных верований»[7]7
  «L’Humanité», 7 septembre 1973.


[Закрыть].

В своем романе «Мыслящий тростник» Кюртис как раз и выступает в защиту этих ценностей. Писатель сознательно сосредоточивает свое внимание, как и внимание читателя, лишь на вопросах духовной жизни окружающего его общества. Поэтому он выбирает центральным персонажем своей книги человека обеспеченного, не имеющего основания быть недовольным обществом по материальным соображениям, в отличие от многих других его соотечественников. Марсиаль Англад – один из директоров и пайщиков страховой компании, типичный представитель «потребительской цивилизации», пользующийся всеми ее благами и живущий по канонам «общества потребления». Он лишен духовных запросов, у него нет никаких интеллектуальных интересов. Он ограничивается лишь внешней стороной жизни – делает деньги, а в свободное время увлекается регби, время от времени выпивает с приятелями, имеет любовниц, но при этом добропорядочный семьянин, заботится о жене и детях. Он живет, «потребляя», как требует от него господствующая идеология его общества. Таких, как Марсиаль Англад, миллионы, правда с разной степенью материальной обеспеченности и разной возможностью потреблять. Но всех их объединяет одно – приземленность, бездуховное существование. Они не столько разумные существа (homo sapiens), сколько существа потребляющие (homo consomiens).

И вот автор заставляет своего героя вдруг испытать потребность в духовной стороне жизни единственно возможным для такого человека способом: дав ему ощутить внезапный страх смерти. Неожиданная кончина его друга и ровесника Феликса, который вел примерно такую же жизнь, как и он, побуждает Марсиаля Англада впервые задуматься над вопросами бытия. Потрясенный случившимся, сознавая, что это может рано или поздно произойти и с ним самим, герой романа начинает невольно внимательно вглядываться в окружающих его людей, стараясь понять, как и чем они живут. Этот литературный прием позволил автору показать «французское буржуазное общество наших дней, отупевшее от навязчивой рекламы, увлеченное погоней за наслаждениями, прозябающее в мелком тщеславии». Марсиаль Англад становится неким подобием излюбленного героя литературы XVIII века – «простака», глазами которого автор смотрит на мир, чтобы увидеть его без прикрас, «свежим взглядом».

После волнений мая 1968 года французское общество с еще большим нетерпением устремилось в погоню за удовольствиями чисто материального характера. «Все и тотчас же!» – лозунг молодых гошистов 1068 года стал лозунгом всего общества. «Отныне все хотят получить все и тотчас же. Ни у кого теперь нет времени терпеть, надеяться, ждать», – говорится в романе. Резко возросла лихорадочная жажда к приобретению. Вспыхнула с новой силой мода на все эффектное, броское и в одежде и в речах. Патологический интерес к сексуальной тематике стал проявляться в литературе, кино, театре – во всех областях жизни. Увеличилось потребление наркотиков. Читатель наблюдает вместе с героем романа ночной Париж Больших бульваров и Латинского квартала, где от событий 1968 года «осталось лишь стремление превратить повседневную жизнь в сплошной праздник». Мы встречаем в романе и молодых людей, друзей сына и дочери Англада, ярко, экзотически одетых, презирающих мир отцов. Однако весь «бунт» этих буржуазных сынков сводится к громким «левацким» фразам. Культ молодости, то есть той поры жизни, когда «можешь вкушать максимум удовольствий», «потребительских благ», – вот что особенно бросается в глаза стареющему Марсиалю Англаду. Он делает тщетные попытки спасти если не свою молодость, то хотя бы видимость ее. Он занимается гимнастикой, соблюдает диету, даже посещает институт красоты, куда, как выяснилось, ходит немало мужчин, но сознает, что не в силах остановить бег времени. И вот тогда-то он задумывается в первый раз в жизни над тем, почему все так устроено, и какова цель, и в чем смысл жизни. Иначе говоря, пытается найти духовную, нравственную, идейную опору своего существования.

В этих поисках вместе с Марсиалем Англадом читатель входит в мир верований, философских представлений и идеалов французской буржуазии 60-х годов. Прежде всего он сталкивается с официальной идеологией, идеологией правящих кругов. В романе она воплощена в образе родственника Марсиаля – Юбера Лашома, дана в его высказываниях. Этот крупный чиновник какого-то непонятного учреждения V Республики восторгается техническим прогрессом и экономическими успехами французского капитализма. Он оптимистически смотрит в будущее и радуется настоящему. Существующее общество полностью его удовлетворяет. Оно как раз по его мерке, создано для таких, как он. Юбер Лашом не задается вопросом о смысле жизни. Ему все ясно. «Главное – не в том, чтобы сперва найти смысл жизни, а в том, чтобы жить», – поучает он Марсиаля. Юбер Лашом знаком со всеми модными учениями и теориями. Он знает, что далеко не все процветают и довольны своей судьбой, что общество переживает идейный кризис. Но на все у него готов ответ: «это трудности роста», «результат стремительного научно-технического прогресса», а со временем все сгладится и все будут довольны. Это почти дословные цитаты из всевозможных статей и речей – так успокаивают официальные чиновники и идеологи простых граждан. А на вопросы о цели жизни Лашом отвечает опять же штампом, принятым официальной пропагандой: «я участвую», «я солидарен». Расплывчатая идея «участия» (la participation) в жизни общества, в делах государства, в доходах предприятий и т. п. была сформулирована де Голлем в июне 1968 года как панацея от всех бед французского общества, потрясенного майскими событиями. Персонаж Кюртиса, таким образом, высказывает общие места официального «Лексикона прописных истин» (как тут не вспомнить и это произведение Флобера!) современной французской буржуазии и ее правителей. Да и сам Юбер Лашом оказывается удивительно похожим на флоберовского краснобая-аптекаря Омэ из «Госпожи Бовари». Это – Омэ XX века, накопивший за протекшее столетие богатый опыт буржуазного развития, приспособивший себе на потребу новейшие идеи, теории, учения. Но все рассуждения и энтузиазм этого «участвующего» деятеля оказываются только шелухой, маскировкой, скрывающей его грязную, гнусную сущность, потому что главный и единственный интерес Юбера Лашома – желание получить как можно больше удовольствий, причем самого низкого пошиба. На словах он уверяет, что у него есть великие идеалы и цели, а на деле предается разврату и с трудом избегает громкого скандала, связанного с посещением великосветского притона, к которому вместе с ним оказываются причастными «сливки общества». И в самом деле, за последние годы во Франции все чаще вспыхивают разного рода скандалы, связанные как с финансовыми махинациями, так и с полной аморальностью верхушки французского общества. Образ Юбера Лашома – это резкое, беспощадное разоблачений буржуазного режима, прикрывающего велеречивыми и оптимистическими фразами хищническую, безнравственную природу современного крупного капитала и тех, кто его обслуживает.

Вполне понятно, что Юбер Лашом и весь круг его интересов, не могут служить той духовной опорой, которую ищет герой романа. Но рядом с Марсиалем оказывается человек с твердыми жизненными и моральными принципами. Это его родная тетка мадам Сарла. В ее уста автор вкладывает немало разоблачительных сентенций, адресованных «обществу потребления». Но у престарелой мадам Сарла, как сказано в романе, «допотопные взгляды». Она человек глубоко верующий, религиозный и «опирается на незыблемые, как скала, нравственные устои». Марсиаль Англад завидует ей, племянник пытается выработать в себе такую же веру, какая есть у тетки. Читает статьи и книги на религиозные темы, Священное писание, пытается заставить себя поверить в бога. Но ему, человеку 60-х годов, цивилизованному, информированному, невозможно прийти к вере от одного разума, от нравственного расчета, только от желания заполнить. духовный вакуум. Этот путь также оказывается неприемлемым для героя романа.

В поисках духовной и нравственной поддержки Марсиаль Англад обращается, преодолевая умственную лень, к книгам и статьям, к ученым трактатам. Перед читателем проходят одна за другой всевозможные теории, распространявшиеся в 50–60-е годы во Франции и вообще на Западе. Здесь и новые модернистские формы религии, и такие философские течения, как экзистенциализм и структурализм, и учения современных социологов, и идеи технократического «гуманизма», и знаменитая теория «масс-медиа» (массовых средств информации) Маклюэна, и идеология «хиппи», и утопические представления о будущем, как оптимистические, так и пессимистические, и, наконец, модный сейчас культ патриархального прошлого, старины. Словом, все расхожие идеи нашего времени. Нет нужды пересказывать их здесь. Они достаточно популярно изложены в самом романе. Важно то, что Марсиаль Англад, «примеряя их к себе», приспосабливая к своему «случаю», нигде не находит ответа на мучающий его вопрос: для чего он живет, в чем смысл жизни? Все эти идеи и учения оказываются несостоятельными, ложными, нежизненными при столкновении с реальной действительностью. Все они, как убедительно показано в романе, так или иначе сводятся к оправданию, к прямой или косвенной защите «общества потребления». Даже когда они его отрицают или критикуют, ни одна из них не заключает в себе реальной положительной программы, не обогащает жизнь великими идеалами и благородными целями.

Да и сам Марсиаль Англад, погруженный в свой собственный мирок, оказывается невосприимчивым к этим идеям. Им ведь движет только одно-единственное желание – как можно дольше наслаждаться материальной стороной жизни. «Моя маленькая жизнь, мое единственное благо!», – восклицает он и печется лишь о том, чтобы сохранить это «благо». Не ради подлинного духовного обновления, а именно «корысти ради» ведет свой поиск герой романа. Он плоть от плоти «общества потребления», и потому все его попытки вырваться, найти для себя какой-то особый путь не могут не быть бесплодными.

Кюртис не выводит своего героя за пределы буржуазного существования и буржуазных идей. Перечисляя идеи и учения современности, автор не упоминает о марксизме. Но это «упущение» не случайно. Оно еще убедительнее подчеркивает ограниченность героя романа, узость его духовных поисков, его неспособность из-за своего зоологического, животного индивидуализма увидеть, понять реальную жизнь. Марсиаль Англад – неотъемлемая частица, своего рода «модель» современной буржуазии. Его идейный крах – свидетельство духовного тупика, в котором оказался этот класс в наши дни.

Что же позитивного можно отыскать в Марсиале Англаде? В романе мельком упоминается, что было время, когда ему удалось выйти за рамки своего маленького индивидуалистического мирка, встретить подлинную человеческую убежденность, высокий идейный порыв. И он даже сумел разделить их. Это было в годы войны, в дни его юности, когда он участвовал в Сопротивлении, боролся против оккупантов. Тогда у него была ясность цели, чувство товарищества, даже способность к самопожертвованию и к мужественным поступкам. Автор вместе со своим героем тоскует по той героической поре. Не случайно эта своего рода ностальгия проходит через все творчество Кюртиса: она помогает ему глубже осознать и разоблачить нравственную пустоту и приземленность идеалов современных буржуа, даже тех, кто в прошлом сражался в рядах борцов Сопротивления.

Ну, а в сегодняшней жизни автор находит для своего героя лишь довольно ограниченный, суженный вариант альтруизма: «рай на земле – это быть с теми, кого любишь». Так наконец обретает свой «рай на земле» Марсиаль Англад в любви к дочери, с которой случилось несчастье. Книга кончается почти символически: герой романа сливается с толпой прохожих. «…Марсиаль Англад исчез. Стал просто одним из толпы… Некто. Никто. Смертный среди миллиардов других безымянных смертных». Это означает фактически капитуляцию, примирение с судьбой, отказ героя от дальнейших поисков. Так бесславно завершается эта «одиссея» человека, пытавшегося найти идейную опору, не выходя из рамок своей среды, в которой найти ее невозможно.

«Мыслящий тростник», подобно «Молодоженам» и многим другим книгам Кюртиса, фактически представляет собой развернутый, выполненный художественными средствами социологический анализ. И это тоже знамение времени. Традиционный французский интеллектуальный роман (roman à thèse), идущий еще от XVIII века, от литературы эпохи Просвещения, в современных условиях, особенно в 60-е и 70-е годы, все больше приобретает социологическое звучание. Наиболее наглядно это проявилось в литературе, прямо и непосредственно выступившей с разоблачением конкретных явлений «потребительской цивилизации». Достаточно вспомнить, например, имевший огромный успех роман-эссе «Вещи» Жоржа Перека (1965), или известную советскому читателю книгу Робера Мерля «За стеклом» (1970), или, наконец, также переведенный на русский язык роман Эрве Базена «Супружеская жизнь» (1967), представляющий собой своего рода социологическое исследование современного буржуазного брака. Можно привести еще десятки примеров этой «смычки» литературы и социологии, художественности и документализма, ставшей характерной чертой французской реалистической прозы последних лет. В этом смысле книга Кюртиса «Мыслящий тростник» представляет собой не исключительное явление, а типический образец современного реалистического романа-исследования.

Но подчеркнутая социологичность книги, а порой и прямое, публицистическое изложение материала не мешают роману Кюртиса быть увлекательным, интересным чтением, и если нет в «Мыслящем тростнике» сюжета в его традиционном понимании, то эту роль выполняет напряженное, взволнованное и внутренне крепко сцементированное повествование о духовных перипетиях и исканиях Марсиаля Англада – живые сатирические сценки современного быта Франции, острые и остроумные диалоги, умело построенные внутренние монологи, отмеченные тонкой авторской иронией.

Книга Кюртиса – умное и талантливое свидетельство невозможности духовной жизни в бездуховном обществе, глубокого идейного кризиса современного капиталистического мира.

Ю. Уваров