Текст книги "Наставление в христианской вере, т.4"

Автор книги: Жан Кальвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

По правде говоря, поскольку я вижу, что древние отцы судили здраво и никогда не имели намерения в чём-либо умалить единственную Жертву Иисуса Христа, я не отваживаюсь обвинять их в нечестии. Однако не считаю простительными их ошибки в отношении внешней формы. Ибо они следовали еврейскому обычаю больше, чем того требовало предписание Иисуса Христа. Поэтому в этом вопросе они заслуживают порицания – за то, что слишком тщательно придерживались Ветхого Завета и, не довольствуясь простым установлением Христовым, чересчур склонялись к теням Закона.

12. Есть несомненное сходство между жертвоприношениями Моисеева Закона и Таинством Евхаристии. Оно заключается в изображении действия смерти Христовой. Однако существует различие в способе изображения. В Ветхом Завете священники представляли жертвоприношение которое должен был совершить Иисус Христос. Жертва занимала место Христа, а жертвенник был предназначен для заклания. Короче говоря, все делалось таким образом, чтобы воочию увидеть жертвоприношение и получить прощение грехов. Но после того как Иисус на самом деле исполнил всё это, Отец Небесный предписывает нам иной способ: мы должны представлять благотворное действие Жертвы, принесённой Ему Сыном. Он дал нам стол для еды, а не жертвенники для закланий. Он посвятил не священников для принесения жертв, а служителей для раздачи священной пищи народу.

В силу своей возвышенности и превосходства Таинство требует величайшего почтения к нему. И потому нет ничего надёжнее, чем отречься от дерзости человеческого разума и всецело придерживаться того, чему нас учит Писание. И если мы будем считать Вечерю Господней, а не человеческой, тогда, несомненно, ничто не должно отвлекать нас от исполнения воли Господа: ни авторитет человека, ни течение времени, ни любая другая видимая вещь. Поэтому, когда апостол пожелал восстановить целостность Вечери у коринфян, где она была нарушена некоторыми пороками, то наилучший и кратчайший путь к этому он нашёл в том, чтобы призвать коринфян к соблюдению того единственного установления, которое должно быть, как он показывает, источником вечного правила (1 Кор 11:20 сл.).

13. Теперь, во избежание дискуссий с некоторыми спорщиками по поводу названий «жертвоприношение» и «священник», я кратко поясню, что именно подразумевалось мною под этими именованиями в ходе нашего обсуждения. Я не усматриваю оснований для того, чтобы распространять название «жертвоприношение» на обряды и церемонии, связанные с богослужением. Ибо мы видим, что неизменный обычай Писания – называть жертвоприношением (sacrifice) то, что у греков именуется то «thysia», то «prosphora», то «telete»; это означает вообще всё, что приносится Богу. Однако здесь нам необходимо применить различение, которое выводится из жертвоприношений Моисеева Закона, представляющих, по воле Господа, всю истину духовных жертвоприношений.

Имеется немало разновидностей жертв, однако все они могут быть отнесены к одному из двух видов. Либо жертва приносится за грех как своего рода удовлетворение, которым искупается вина перед Богом, либо в знак служения Богу – как свидетельство воздаваемого Ему почитания. Молит ли человек о Его милости и благосклонности, воздаёт ли хвалу за Его благодеяние или просто приносит жертву в обновление памяти о Завете с Богом – всё это свидетельства почитания Имени Божьего. Поэтому к данному виду следует отнести то, что в Законе именуется всесожжением, жертвенным возлиянием, приношением, первинами и жертвой мирной.

По той же причине и мы разделим жертвоприношения на два вида и назовём их так: один вид – жертвоприношения, имеющие целью почтить Бога. Посредством такого вида жертвоприношений верующие признают Бога источником всяческого блага и поэтому воздают Ему должную благодарность. Другой вид – приношение искупительной жертвы. Искупительная жертва приносится для того, чтобы умерить гнев Бога, удовлетворить Его правосудие и таким образом освободиться, очиститься от грехов, чтобы грешники, смыв с себя пятна греха и восстановив чистоту праведности, вновь обрели милость в глазах Бога.

Жертвы, приносимые в Законе для очищения от грехов, называются жертвой за грех (Исх 29:36). Не потому, что они достаточны для уничтожения неправедности и примирения людей с Богом, но потому, что являются прообразом истинного жертвоприношения, которое было в действительности совершено Иисусом Христом, и только Им, ибо никто другой не мог его совершить. И оно было совершено лишь однажды, потому что его сила и действенность длятся вечно. И сам Иисус Христос свидетельствует об этом, воскликнув: «Совершилось!» (Ин 19:30). То есть всё необходимое для нашего примирения с Отцом, для прощения грехов и снискания праведности и спасения – всё это было достигнуто одной принесённой Им Жертвой, полной и законченной. Полнота её настолько совершенна, что после неё никакого жертвоприношения уже быть не может.

14. Итак, мы должны заключить, что если кто-нибудь повторяет жертвоприношение, думая таким образом стяжать прощение грехов, примирение с Богом и праведность, то тем самым он бесчестит Иисуса Христа и совершает недопустимое святотатство. Но что представляет собой месса, как не попытку сделаться посредством нового жертвоприношения причастником страстей Христовых? Однако бешенство наших противников не имеет предела. Им кажется мало утверждения, что их жертвоприношение совершается равным образом и совместно для всей Церкви. Нет, они добавляют, что в их власти совершать его применительно к тому или иному человеку в отдельности – точнее, ко всякому, кто хорошо заплатит за их товар. И хотя они не могут продать его за столь высокую цену, которая была заплачена Иуде, тем не менее они в подражание своему родоначальнику сохраняют некоторое сходство в сумме. Иуда продал Христа за тридцать сребреников, а они продают Его за тридцать медных денье. Но Иуда продал Христа лишь однажды; они же всякий раз, когда находят покупателя.

Поэтому я отрицаю, что папские священники – настоящие священники, то есть ходатаи перед Богом, приносящие жертву и умиротворяющие гнев Божий очищением от грехов. Ибо Иисус Христос есть единственный Священник (Sacrificateur) Нового Завета. На Него было возложено принесение всех древних жертв, и в Нём они исполнились до конца. И даже если бы в Писании вовсе не было упомянуто о вечном священстве Иисуса Христа, всё равно Бог, отменив прежнее священство Закона и не заменив его новым, подтверждает довод апостола: никто сам собой не приемлет чести священства, кроме как призываемый Богом (Евр 5:4). Как же эти святотатцы дерзают называть себя священниками Бога Живого, не имея призвания? Как отваживаются узурпировать эту честь, будучи палачами Христа?

15. У Платона во II книге «Государства» (Платон. Государство, II, 8, 365е) есть прекрасное место, где показано, что это превратное мнение царило у язычников. Платон говорит, что ростовщики, распутники, клятвопреступники и обманщики, виновные во множестве жестокостей, грабежей, мошенничеств, вымогательств и прочих злодеяний, надеются очиститься от вины, учредив ежегодные поминовения, и таким образом стереть память обо всех своих преступлениях. Философ-язычник смеётся над глупостью этих людей, думающих подобной монетой расплатиться с Богом. Они надеются, что сумеют отвести Его глаза, дабы Он вовсе не замечал их низости, а сами в полной мере дают себе волю в злодеяниях.

Кажется, будто Платон здесь прямо-таки указывает пальцем на мессу в том виде, в каком она практикуется в наши дни. Всякий знает, что обманывать ближнего отвратительно; всякий признаёт, что мучить вдов, грабить сирот, притеснять бедных, мошенническим путём завладевать чужим имуществом, искать повсюду выгоду с помощью обмана и клятвопреступления, присваивать себе то, что тебе не принадлежит, прибегая к тирании, – значит совершать чудовищное преступление. Почему же столь многие люди отваживаются на подобное, будто не ведая страха наказания? Если вдуматься, они так дерзки именно потому, что надеются удовлетворить Бога приношением мессы. Месса – как бы форма уплаты долга, способ расчёта с Богом. Рассуждая на эту тему, Платон насмехается над глупостью тех, кто пытается откупиться от уготованных им мучений в потустороннем мире (там же, 366а). Но какова, я спрашиваю, цель множества ежегодных поминальных служб и большинства месс? Не в том ли она, чтобы люди, которые всю жизнь были жестокими тиранами, ворами, грабителями и любителями всяческих низостей, могли откупиться от чистилища?

16. Другой вид жертвоприношений, именуемый благодарственными жертвами, объемлет все дела милосердия. Ибо всякий раз, когда они совершаются в отношении ближних, они воздаются и Богу, Который таким образом почитается в своих членах. К этому же виду относятся все наши молитвы, хвалы, благодарения и вообще всё, что мы делаем, дабы послужить Богу и почтить Его. Все эти жертвы зависят от одного более важного жертвоприношения, посредством которого мы телом и душой принимаем посвящение и становимся святым храмом Божьим. Ибо недостаточно служить Ему только внешними действиями. В первую очередь мы сами, со всеми нашими свершениями, должны быть обращены к Нему, чтобы всё в нас служило Его славе и Его величию.

Этот способ жертвоприношения имеет в виду не умиротворение гнева Божьего, не снискание отпущения грехов, не стяжание праведности, но исключительно прославление и возвеличение Бога. Ибо такое жертвоприношение может быть угодно Ему лишь от тех, кто уже примирился с Ним, получив прощение грехов, и оправдан.

Кроме того, это жертвоприношение настолько необходимо для Церкви, что без него ей нельзя обойтись. И поэтому оно будет совершаться вечно, пока жив народ Божий, как об этом написано у пророка. Именно в таком смысле нужно понимать свидетельство Малахии: «От востока солнца до запада велико будет имя Моё между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву; велико будет имя Моё между народами, говорит Господь Саваоф» (Мал 1:11). Да не лишим Его этой жертвы!

И св. Павел тоже велит нам представить наши тела в жертву чистую, святую, благоугодную Богу для разумного служения (Рим 12:1). Весьма уместно утверждение апостола, что таково разумное служение, которое мы воздаём Богу. Он имеет в виду духовную форму служения и богопочитания, молчаливо противопоставляя её плотским жертвоприношениям Моисеева Закона. Соответственно, милостыни и благотворения именуются жертвами, благоугодными Богу (Евр 13:16). И таким же образом щедрость филиппийцев, оказавших св. Павлу вспомоществование в нужде, названа благовонной жертвой (Флп 4:18), а все добрые дела верующих – духовными жертвоприношениями.

17. Но к чему долгие рассуждения? Ведь такой способ выражения встречается в Писании очень часто. Даже в те времена, когда народом руководило соответствующее детскому возрасту учение Закона, пророки достаточно ясно заявляли, что внешние жертвоприношения заключают в себе ту истину, которая сегодня пребывает в христианской Церкви. Поэтому Давид просил, чтобы его молитва вознеслась к Богу, как фимиам (Пс 140/141:2). И Осия называет благодарение жертвой уст (Ос 14:3), а Давид именует их жертвованиями хвалы (Пс 48/49:23). В подражание Давиду апостол велит приносить Богу жертву хвалы, то есть (в его истолковании) плод уст, прославляющих имя Божье (Евр 13:15).

Такого рода жертвоприношение не может не совершаться в Вечере Господней. Ведь когда мы возвещаем и поминаем смерть Господа, воздавая Ему благодарение, мы совершаем не что иное, как жертву хвалы. В силу этой обязанности жертвоприношения все мы, христиане, названы царственным священством (1 Пет 2:9). Через Иисуса Христа мы приносим Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Божье, как сказано апостолом [Евр 13:15]. Ибо мы не можем предстать перед Богом с нашими дарами и приношениями без посредника. Такой Посредник – Иисус Христос, ходатайствующий за нас. Через Него мы приносим Богу самих себя и всё, что имеем. Христос – наш Первосвященник, вошедший в святилище Неба и открывший его для нас. В Нём мы дерзаем совершить всё, что дерзаем. Короче говоря, Он есть Тот, кто сделал нас царями и священниками Богу (Отк 1:6).

18. Что ещё нам остаётся сказать, кроме того, что слепые видят, глухие слышат и малые дети разумеют всю мерзость мессы? Будучи представлена в золотом сосуде (то есть под именем Слова Божьего), она опьянила, оглушила и оглупила всех царей и все народы земли – от самого великого до самого малого. И теперь они, сделавшись тупее животных, полагают начало и конец своего спасения в этой смертельной пропасти. Поистине Сатана не изобретал более действенного средства Для завоевания и свержения Царства Иисуса Христа! Оно же подобно Елене (Здесь пленение Вечери Господней в мессе уподобляется похищению Елены, а защитники мессы – троянцам), за которую враги истины сражаются сегодня с такой жестокостью, яростью и свирепостью, – Елене, с которой они предаются духовному блуду, самому отвратительному из всех.

Я даже не касаюсь здесь тех грубых злоупотреблений, на которые они могли бы сослаться как на причины извращения и осквернения их святой мессы: занятие низкой торговлей; противозаконные и бесчестные доходы, извлекаемые этими горе-священниками от служений мессы; грабительские способы, которыми они насыщают свою алчность. Я лишь кратко, простыми словами поясняю, какова та самая пресловутая святость мессы, из-за которой она так долго пользуется величайшим почтением и благоговением. И потребовалась бы другая более пространная книга для того, чтобы должным образом разъяснить и возвысить великие таинства, как они того заслуживают. Я не хочу здесь смешивать с ними эти зловонные нечистоты, которые и так у всех на виду. Пусть каждый поймёт, что месса, даже взятая в самом чистом, цельном и благопристойном виде (в отвлечении от всего, что с ней связано и из неё вытекает), всё равно от начала до конца исполнена всевозможного нечестия, святотатства, идолопоклонства и богохульства.

19. Здесь читатели могут увидеть в суммарном изложении всё то, что, по моему мнению, надлежит знать об этих двух Таинствах, заповеданных христианской Церкви от начала Нового Завета до скончания века. Итак, Крещение дано как своего рода вхождение в Церковь и первоначальное исповедание веры, а Вечеря – как постоянная пища, которой Иисус Христос духовно питает верующих. Есть только один Бог, одна вера, один Христос и одна Церковь как тело Христово, и поэтому крещение тоже только одно [Эф 4:4-6] и никогда не может повториться. Но Вечеря раздаётся часто для того, чтобы однажды принятые и вошедшие в Церковь знали: они постоянно питаются и насыщаются Иисусом Христом.

Бог не установил иных таинств, кроме этих двух; поэтому и Церковь верных Ему не должна принимать никакого другого таинства. То, что учреждение новых таинств неподвластно человеку, понять нетрудно, если вспомнить всё сказанное выше. А именно: Таинства установлены Богом для того, чтобы служить знаками Его обетования и свидетельствовать о Его благоволении к нам. Вспомним также, что никто не был советником у Бога (Ис 40:13; Рим 11:34). Никто не может сказать, что Богу угодно даровать и в чём отказать. Отсюда следует, что никто не может предписывать или устанавливать знаки, свидетельствующие о воле или обещании Бога. Лишь Он Сам, давая такой знак, способен свидетельствовать о Себе. Скажу короче и, может быть, грубее, но яснее: таинство невозможно без обетования спасения. Но даже если собрать воедино всех людей, они не сумеют обещать нам спасения. Поэтому не в их власти предписывать и учреждать таинства.

20. Итак, пусть Христианская Церковь удовлетворится этими двумя Таинствами. И пусть не только не принимает, не одобряет и не признаёт сейчас никакого другого, третьего, таинства, но и не желает его и не ожидает в будущем до скончания века.

Некоторые иные таинства, ординарные, были даны евреям сообразно меняющимся условиям времени (например, манна, забившая из скалы вода, медный змей и тому подобное: Исх 16: 13-14; 17:6; 1 Кор 10:3 сл. Числ 21:6-9; Ин 3:14). Но они были даны для того, чтобы их разнообразие предостерегало евреев от приверженности недолговечным образам и побуждало ожидать от Бога чего-то лучшего – неизменного и непреходящего. Иное дело мы. Нам явлен Иисус Христос, в коем в изобилии сокрыты и заключены все сокровища премудрости и ведения (Кол 2:3). Ожидать или требовать какого-то нового прибавления к этим сокровищам значит поистине искушать Бога, гневить Его и обращать против нас. Нам надлежит алкать только Иисуса Христа, только Его искать, созерцать, постигать, помнить – до тех пор, пока не придёт великий день когда Господь вполне явит славу своего Царства и откроет нашему взору Себя, как Он есть (1 Ин 3:2). И посему время, в которое мы живём называется и обозначается в Писании как «последнее время», «последние времена», «последние дни» (1 Ин 2:18; 1 Пет 1:20; Евр 1:2), дабы никто не заблуждался и не ожидал напрасно некоего нового учения или откровения. Ибо Господь, прежде многократно и различным образом говоривший через пророков, в эти последние дни говорил в Сыне Своём возлюбленном [Евр 1:1-2], Который один может открыть нам Отца (Лк 10:22). И Он в самом деле открыл нам Его настолько, насколько это было необходимо, сделавшись для нас зеркалом, в котором мы Его созерцаем (1 Кор 13:12).

Но если не во власти человека учреждать и предписывать новые таинства в Церкви Божьей, то желательно, чтобы он также не примешивал к богоустановленным таинствам ни малейших человеческих измышлений. Ибо как вино портится и теряет вкус от смешивания с водой и как всё тесто скисает от закваски, так и чистота тайн Божьих пятнается и утрачивается, когда человек добавляет к ним нечто от себя.

Однако мы видим, что сегодня таинства во многом утратили первоначальную чистоту. В них слишком много пошлости, помпезности, обрядности – но нет даже упоминания слова Божьего, без которого таинства вообще перестают быть таинствами. И обряды, установленные Богом, теряются среди великого множества прочих обрядов. Возможно ли разглядеть в крещении то, что одно только и должно сиять в нём: само Крещение? А Вечеря? Она вовсе оказалась похоронена, когда превратилась в мессу. И лишь раз в году можно её увидеть – но увидеть разорванной, разбитой, расчленённой и совершенно искажённой.

Глава XIX

О ДРУГИХ ПЯТИ ОБРЯДАХ, ЛОЖНО ИМЕНУЕМЫХ ТАИНСТВАМИ, И О ТОМ, КАКОВЫ ОНИ НА САМОМ ДЕЛЕ

1. Предшествующее обсуждение таинств могло бы вполне удовлетворить всех умеренных и способных к научению людей, чтобы удержать их от поползновений любопытствовать далее или принимать, не имея на то слова Божьего, другие таинства, помимо двух, которые, как им известно, были установлены Господом. Но мнение о наличии семи таинств всегда было столь общепринятым среди людей, столь часто повторялось в диспутах и проповедях, что с древних времён укоренилось в сознании каждого и остаётся незыблемым до сих пор. Поэтому мне показалось полезным рассмотреть отдельно и подробно пять других обрядов, обычно причисляемых к таинствам Господним, и раскрыть их ложность. Тогда простые люди узнают, что такое эти обряды на самом деле и насколько безосновательно принимать их за таинства.

Прежде всего хочу заявить, что вступаю в дискуссию не из-за слова, не из любви к спорам. Но ввиду того, что злоупотребление словом влечет за собой шлейф заблуждений, я вынужден выступить против него, чтобы все могли узнать истину. Я знаю, что христианам не подобает быть суеверными в отношении слов, если только смысл их остаётся верным и здравым. Поэтому я признаю, что из-за одного слова не стоило поднимать шум – пусть даже оно употребляется неудачно, – если бы учение сохранялось неповреждённым. Но в отношении слова «таинство» дело обстоит иначе. Ибо те, кто принимает семь таинств, называют все семь видимыми знаками невидимой Божьей благодати и представляют их сосудами Св. Духа, орудиями сообщения праведности, причинами прощения грехов.

Сам Мастер сентенций говорит, что ветхозаветные таинства названы так неверно, поскольку не сообщают того, что изображают (Пётр Ломбардский. Сентеции, IV, dist. 1, c. 2 (MPL, CXCII, 83)). Я спрашиваю: допустимо ли, чтобы знамения, освящённые устами Господа и украшенные столь высокими обетованиями, вовсе не признавались таинствами и в то же время эта честь воздавалась обрядам, рождённым в головах людей? Поэтому пусть паписты либо изменят своё определение таинства, либо воздержатся от злоупотребления словом, порождающим ложные и превратные мнения. Так, они говорят, что елеосвящение является таинством, а значит, образом и источником невидимой благодати. Мы ни в коем случае не можем согласиться с выводом, который они делают из такого словоупотребления. Поэтому нам следует выступить против самого слова и упорно противостоять тому, что является причиной заблуждения. Опять-таки, когда они хотят доказать, что елеосвящение есть таинство, они обосновывают это тем, что оно заключается во внешнем знаке и в слове Божьем. Но если мы не находим ни заповеди, ни обетования, относящихся к елеосвящению, что нам остаётся, кроме как возражать им?

2. Итак, ясно, что мы спорим не о словах, а о сути дела. Ясно также, что спор этот не лишний, потому что слишком важен его предмет. Нам надлежит помнить неопровержимо доказанное выше, а именно: власть устанавливать таинство принадлежит одному только Богу. Ибо таинство должно заключённым в нём Божьим обетованием обнадёживать и утешать души верующих. Но они не могут получить такую уверенность и утешение от слов человека. Таинство должно быть для нас свидетельством благоволения Божьего. Но ни человек, ни Ангел не может сам от себя быть свидетелем, ибо никто не был советником у Бога (Исх 40:13; Рим 11:34). Лишь Он один свидетельствует словом Своим о том, что в Нём. Таинство есть печать, скрепляющая Завет и обетование Бога. Но обетование Божье не могло бы скрепляться печатью телесных и мирских вещей, если бы они не были предназначены к тому силой Божьей. Поэтому человек не может учреждать таинства, ибо не в силах человеческих сокрыть столь высокие Божьи тайны в столь низких предметах. Для того чтобы таинство стало таинством, ему должно быть предпослано слово Божье, как очень верно сказано у св. Августина (Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, 3 (МРL, XXXV, 1840)).

Далее, если мы не хотим впасть в абсурд, необходимо отличать таинства от других обрядов. Апостолы молились коленопреклонёнными (Деян 9:40; 20:36). Будет ли это для нас таинством? Древние перед молитвой обращались лицом к востоку. Следует ли нам считать таинством зрелище восходящего солнца? В Писании воздевание рук сопряжено с молитвой (1 Тим 2:8). Должны ли мы и из этого сделать таинство? Если рассуждать таким образом, то таинством оказался бы любой жест святых.

3. Если наши противники захотят загнать нас в угол ссылкой на авторитет древней Церкви, я скажу, что их довод несостоятелен. Ибо ни у одного учителя Церкви нельзя найти упоминания о наличии именно семи таинств; и невозможно выяснить, когда о них впервые зашла речь. Я согласен с тем, что учители Церкви несколько вольно обращаются с этим словом («таинство»), употребляя его по всякому поводу. Но они обозначают им все без различия обряды, принятые в христианстве. Когда же речь идёт о знаках, призванных служить свидетельствами милости Божьей, отцы ограничиваются этими двумя таинствами: Крещением и Евхаристией. А чтобы не создавалось впечатления, будто я ложно ссылаюсь на древних, приведу в подтверждение моих слов несколько свидетельств св. Августина. Так, он пишет Януарию: «Хочу, чтобы ты знал, что Господь наш Иисус Христос, как Сам Он говорит в Писании, возложил на нас благое иго и лёгкое бремя [Мф 11:29-30]. И поэтому Он предписал христианской Церкви малое число таинств, нетрудных для соблюдения и превосходных по значению: Крещение, посвящённое имени Троицы, и Причащение телу и крови Господа, а также некоторые заповеди, данные в Писании» (Августин. Письма, 54 (Януарию), I, (MPL, XXXIII, 200)). И ещё, в книге «О христианском учении»: «После воскресения Господа мы имели немного знаков, удостоверенных Им и его апостолами. И те, которые мы имели, легки для соблюдения, достойны и превосходны по значению: Крещение и празднование Тела и Крови Господа» (Августин. О христианском учении, III, IX, 13 (MPL, XXXIV, 71)). Почему же св. Августин не упоминает здесь пресловутого числа «семь», в которое паписты вкладывают столь таинственный смысл? Можно ли поверить, чтобы он умолчал о нём, если бы оно уже установилось в Церкви? Ведь он придавал очень большое значение числам – быть может, даже большее, чем следует (Августин вслед за Амвросием переводит слова Экклезиаста (7:25): «ut ... quaererem sapientiam et numerum» (Вульгата; Синодальный перевод: «изыскать мудрость и разум») как «мудрость и число (numerum)» – О свободном решении, II, VIII, 24 (МРL, XXXII, 1253). В другом месте он рассматривает «семена», или «семенные логосы» (rationes seminates), которые Бог заключил в творения в виде чисел. Эти числа влекут за собой и разворачивают во времени действующие сипы, которые были вложены Богом в Его создания, прежде чем Он предался отдыху в День седьмой (О Книге Бытия в буквальном смысле, V, VII, 20. – МРL, XXXIV, 328). По-видимому, здесь Августин находился под влиянием пифагорейского учения о том, что бытие есть число. См. также его рассуждения о числе «четыре» применительно к четвёртому дню творения и о совершенстве числа «семь» в связи с Седьмым днём – днём отдыха (там же, II, XIII, 26; IV, VII, 13-14. – МРL, XXXIV, 273, 301 еtс.). Подобные метафизические спекуляции с оттенком гностицизма быпи очевидно чужды трезвому мышлению Кальвина.).

Однако Августин, назвав Крещение и Вечерю, молчит об остальных. Не означает ли это, что два указанных знака имеют первостепенную важность и достоинство, а все остальные обряды следует отнести к какому-то низшему разряду? И поэтому я утверждаю, что папистскому учению о семи таинствах противостоит не только слово Божье, но и древняя Церковь, хотя паписты делают вид, будто она согласна с ними.

О конфирмации

4. В древние времена в Церкви существовал порядок, согласно которому дети христиан, достигнув так называемого сознательного возраста, представали перед епископом для исповедания своей христианской веры – так, как это делали при крещении новообращённые язычники. Ибо когда взрослый человек хотел креститься, он некоторое время получал наставление, пока не становился способен исповедовать свою веру перед епископом и всем народом. Точно так же дети, крещёные в младенчестве (и потому не произносившие исповедания веры при крещении), по достижении определённого возраста вновь представали перед епископом и держали экзамен в то время в форме катехизиса. А чтобы придать большее достоинство и величие этому акту, его сопровождали церемонией возложения рук. Так подросток, дав подтверждение своей вере, отсылался с торжественным благословением.

Древние учители часто упоминают этот обычай. Например, римский епископ Лев пишет: «Пусть отвратившийся от ереси не подвергается повторному крещению, но пусть через возложение рук епископа ему будет сообщена сила Святого Духа, которой у него прежде не было» (Leo I. Epistolae, 166 (ad Leonem), II (MPL, LIV, 1194)).

Здесь наши противники возопят, что эта церемония по праву должна именоваться таинством, ибо в ней подаётся Св. Дух. Но в другом месте Лев разъясняет смысл своих слов. А именно: человек, получивший крещение от еретиков, не должен перекрещиваться. Но пусть он получит «подтверждение» («конфирмацию») через возложение рук и молит Бога о ниспослании Святого Духа, ибо прежде он получил только форму крещения, но не освящение (Idem. Epistolae, 159 (ad Nicetam), VII, (MPL, LIV, 1138 B p.)). О том же обычае упоминает св. Иероним в трактате «Против люцифериан» (Hieronymus. Contra Luceferianos, 8 (MPL, XXIII, 172 p.)). И хотя он ошибается, называя его апостольским установлением, тем не менее он весьма далёк от безумных фантазий нынешних папистов. К тому же Иероним уточняет свою мысль, добавляя, что такое благословение дозволялось совершать только епископам, причём скорее в знак почёта, чем в силу необходимости (Ibid., 9 (MPL, XXIII, 172 p.)).

Что касается меня, то я всячески приветствую такое возложение рук, когда оно совершается просто как форма молитвы, и был бы весьма доволен, если бы оно практиковалось сегодня в чистоте и вне суеверий.

5. Но те, кто пришёл позднее, извратили и предали забвению это древнее установление. Они заменили его какой-то рождённой в их головах конфирмацией (В православии конфирмации как таковой не существует. Ей в некоторой степени соответствует миропомазание, совершаемое сразу после крещения (однако оно также считается отдельным таинством)) и заставили считать её таинством Божьим. А чтобы ввести весь мир в заблуждение, они выдумали, будто её сила состоит в том, что в добавление к благодати, данной при крещении для прощения грехов, она подаёт Св. Духа в укрепление на брань тех, кто в крещении был возрождён к жизни. Конфирмация совершается посредством миропомазания и произнесения следующих слов: «Помечаю тебя знаком Святого креста и укрепляю помазанием спасения, во имя Отца и Сына и Святого Духа». Всё это прекрасно и замечательно. Но где то Слово Божье, которое обещало бы здесь присутствие Св. Духа?

Наши противники не смогут его указать. Что же заставит нас поверить, что их миро есть сосуд Св. Духа? Мы видим масло – вязкую жидкость, и более ничего. Для того чтобы таинство было таинством, говорит св. Августин, к мирскому элементу должно прибавиться Слово (Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, LXXX, 3 (MPL, XXXV, 1840)). Так пусть предъявят нам это Слово, если они хотят, чтобы мы видели в масле нечто большее, чем просто масло! Если они признают себя, как должно, служителями таинств, нам не о чем спорить. Первое правило служителя – ничего не совершать без заповеди. Пусть предъявят заповедь поступать так, как они поступают, – и я не стану продолжать дискуссию. Но если такой заповеди у них нет, им не найти оправдания для своей кощунственной дерзости.

По той же причине Господь спрашивал у фарисеев, откуда было крещение Иоанново: с небес или от человеков? Если бы они ответили: от человеков, – то объявили бы его тщетным и не имеющим силы. Если бы сказали: с Небес, – то вынуждены были бы признать учение Иоанна. Поэтому из опасения оклеветать Иоанна они не отважились заявить, что его крещение от человеков (Мф 21:25-27). Точно так же и конфирмация, если она от человеков, тщетна и не имеет силы. Если же наши противники хотят доказать, что она от Небес, – пускай доказывают.