Текст книги "Иктанэр и Моизэта"
Автор книги: Жан Де ля Ир
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
VII
Оксус и Моизэта
16 мая, в десять часов утра, Оксус и Фульбер сидели запершись в телефонной станции Затерянного острова. Они ждали известий от Иктанэра. Ожидание их было полно нетерпения и тревоги, так как оба эти человека, предвидевшие все, кроме коварства со стороны держав, на которое они были способны сами, ничуть не сомневались, что Иктанэр уже произвел разгром и опустошение в Средиземном море. И они заранее учитывали результаты этого предпоследнего акта драмы; растерянность держав, восстание народов против их правительств и окончательное порабощение Мира.
В десять с четвертью часов раздался сигнальный звонок. Оксус вздрогнул, тогда как Фульбер, со своей сатанинской улыбкой, пустил приемный аппарат.
И фонограф громко заговорил:
«Со станции острова Мальты, через станцию Омана на Затерянный остров, 16-е мая, десять часов двенадцать минут утра».
Фонограф захрипел, и затем тем же металлическим голосом, невозмутимость которого еще более увеличивала весь ужас произносимых слов, проговорил следующие поразительные слова:
«Иктанэр взят в плен… Японский адмирал Окошима по-предательски прикинулся подчинившимся…»
Оксус вскочил, и в то же самое время во весь рост выпрямился Фульбер. Мертвенная бледность разлилась по лицу монаха; его глаза замигали и все тело охватилось дрожью… Удар был так силен, так непредвиден, и он разрушал такой старинный, громаднейший и могучий замысел, что Фульбер, не смотря на свое каменное сердце, был словно поражен ударом молнии. Стон сорвался с его губ, и во весь рост он рухнулся без сознания.
Но Оксус, словно загипнотизированный, с холодным потом на лбу, с руками, впившимися в стол с аппаратом, продолжал слушать. И он до конца узнал гибельное известие.
А фонограф тем же тоном, каким он возвестил бы о победе, повествовал о поражении.
Мучителен был рассказ о плене Иктанэра. Но затем фонограф со всеми подробностями сообщил прокламацию, с которою конгресс обратился ко всему Миру.
Когда кончен был и этот рассказ, машина сделала продолжительную, наполненную шипением паузу и затем заговорила снова:
«Вчера была обнародована депеша, возвещавшая подчинение держав. Но мы, на станции Мальта, когда получили ее с гибралтарской станции, сочли ее апокрифической и не передали раньше проверки ее точности. И вместо подтверждения победы, мы получили уверенность в поражении»…
Пауза и затем вдруг заключение:
«Ждем приказаний Господина»…
Аппарат сухо щелкнул. Рассказ был кончен.
И долго, склонившись над столом, не спуская глаз с машины, словно весь окаменев, Оксус не двигался с места.
Затем дрожь пробежала по всему его телу и он опустился рядом с лежавшим без памяти Фульбером.
И тогда, охватив свою голову руками, он заплакал как ребенок. Была ли это скорбь ученого, гениальное творение которого погибло навеки, или же то было отчаяние побежденного честолюбца?..
В полдень резкий звонок вывел Оксуса из его окаменения. Слезы его перестали течь. Он машинально поднялся и пробормотал:
– Фульбер, завтрак подан… Фульбер! Фульбер! – воскликнул он.
Лихорадочно он распахнул одеяние монаха и положил ему на грудь свою руку.
– Жив! Его сердце бьется!
И он поднял огромное бессознательное тело, взвалил его к себе на плечи и покинув залу телефонов, отнес его в свою комнату.
Три часа спустя, все обитатели Затерянного острова – подчиненные братья, прислуга, – все кроме Моизэты, были собраны в лаборатории и сгруппированы в одной ее стороне.
Перед ними, в нескольких шагах расстояния, стояли бледные, но спокойные и с выражением решимости в глазах – Оксус и Фульбер.
– Дети мои, – вдруг заговорил мрачным голосом Фульбер, – мы побеждены… в настояний момент. И нам нужно расстаться до той поры, когда Богу будет угодно дать мне возможность снова призвать вас к себе. Сципион разделит между вами половину сокровищ Затерянного острова. Отдельными отрядами, под начальством особо назначенных братьев, вы в эту же ночь сядете на имеющиеся в запасе лодки и отправитесь все, одни по направлению к Персии, другие – к Аравии. Достигнув берегов, вы взорвете ваши лодки и под руководством ваших начальников отрядов двинетесь в путь в Испанию, и там, рассеявшись по всему королевству, будете ожидать наступления благоприятных времен. Пройдут годы… Многие из вас умрут ранее, чем раздастся голос призыва. Да сохранит же нас всех Бог! На колени!
Все, кроме Оксуса и Фульбера, упали на землю. И многие плакали.
И тогда с величием первосвященника, который правил бы вселенной, монах поднял правую руку и благословил собрание.
– Встаньте!
Затем началось странное шествие. Прежде всего Сципион, за ним – начальники отрядов стали подходить один за другим. Перед отцом и учителем они становились на колени и, приняв руку Фульбера, целовали ее, потом – тоже пред Оксусом, и встав выходили из лаборатории. После братьев шли служанки. Они все рыдали. И позади всех в слезах шла скромная подруга Моизэты Дора.
Но Оксус задержал ее.
– Дора, – сказал он, – ты не поедешь с другими. Ты последуешь за твоей госпожой. Поди в свою комнату и жди моих распоряжений.
Молодая негритянка поклонилась и вышла.
Двое побежденных остались наедине.
Минуту они смотрели друг на друга в молчании, затем спокойным голосом Фульбер проговорил:
– Оксус, твое решение непреклонно?
– Да, Фульбер!
Снова наступило молчание. Их руки соединились, и неудержимое волнение сморщило суровые черты их лиц.
– Хорошо, ступай! – проговорил наконец Фульбер. – Она – тебе дочь. И я тебя понимаю. Ради тебя я ее прощаю, что она была главной виновницей нашего поражения.
– Виновницей несознательной, Фульбер! – прошептал Оксус.
– Но несознательность Моизэты оказалась опасней сознательной воли Сэверака. А Сэверак заплатил за это жизнью! – отрезал монах.
И оба человека обнялись и облобызались, и Фульбер затем тихо проговорил:
– Иди, Оксус!.. Ты знаешь, где меня найти. Я тебя буду ждать месяц. И если через месяц я тебя не увижу, то я возьму наше последнее орудие – электро-отражатель, и до тех пор, пока не истощится в нем весь запас электричества, пойду один и буду человека за человеком истреблять тех людей, которые посмели тебя тронуть. Но ты вернешься, ибо когда здание рушится, сильный должен создать другое здание. А теперь ступай. Иди, Оксус, и создай счастье Моизэты!
И Оксус вырвался из объятий Фульбера и вышел из лаборатории. Он прямо отправился в то секретное помещение, где все еще заперта была Моизэта.
Бледная, похудевшая, почти неестественной, а какой-то призрачной красоты – молодая девушка встретила отца с нежной и печальной улыбкой.
– Моизэта, – дрогнувшим голосом сказал Оксус, – час твоего счастья настал.
– Что вы этим хотите сказать, отец мой? – воскликнула, вся вздрогнув и с зардевшимися от волнения щеками, Моизэта.
– Скоро ты узнаешь все! – отвечал отец. – А пока, готовься, бери отсюда все самое дорогое для тебя, и через два часа мы отправляемся…
– Мы отправляемся? – пролепетала молодая девушка.
– Да! И я иду отдать тебя Иктанеру на всю жизнь.
Он раскрыл свои объятия. И вся в слезах, Моизэта в порыве чувств бросилась к нему на грудь и пролепетала:
– О, отец мой! Отец мой!
Два часа спустя, электрическая лодка покидала Затерянный остров. Ею управлял один из подчиненных братьев. И на ней находились Оксус, Моизэта и Дора. Оксус вез с собой наполненный золотом сундук. Дора снабжена была необходимыми для ее барышни и для нее самой одеждами и бельем. И сама Моизэта везла только одну вещь: это – стеклянную маску, которую Иктанэр потерял при первой их встрече на скалах у «кресла Авроры».
На утро следующего дня на Затерянном острове оставалось только два человеческих существа, и эти два отшельника были монах Фульбер и негр Сципион.
С самой полночи, т. е. с того часа, когда последняя лодка покинула Затерянный остров, эти два человека были всецело поглощены каким-то большим и таинственным делом. В самые глубокие гроты острова они снесли огромное количество таких предметов, как инструменты, книги, машины, тяжелые сундуки, – до сих пор рассеянные по помещениям верхних этажей. Затем во всех этих помещениях, освобожденных от всего, что находил ценным Фульбер, они раскладывали длинные стальные трубки, по которым проходила медная проволока… Все эти проволоки кончались у центральной лестницы, где Сципион прикрепил их концы к просверленной медной доске.
– Кончено это? – спросил Фульбер.
– Кончено, господин!
– А лодка?
– Снаружи и в полной готовности!
– Прикрепи последнюю проволоку и отправляемся.
– Сделано, господин!
Твердыми шагами Фульбер поднялся по лестнице. Выйдя наружу, на скалы острова, он выпрямился во весь свой высокий, еще более удлиненный его черным одеянием рост и орлиным взглядом окинул горизонт.
И затем без единого жеста, без малейшего вздоха, ничем не выдавая огромного волнения, которое должно было охватить его сердце, он пошел по камням к огромной автомобильной лодке, причаленной у «кресла Авроры».
За ним следовал Сципион, держа в обеих руках огромную катушку, с которой разматывался медный, одетый изолятором, провод.
Первым вошел в лодку Фульбер. Он взял из рук Сципиона катушку и надел ее на железную подставку, пристроенную на корме лодки…
Сципион тоже прыгнул в лодку и сел пред мотором.
– Вперед! – приказал Фульбер.
И лодка двинулась в путь. На корме ее катушка начала развертываться, оставляя за собой медную проволоку.
– Стоп! – скомандовал господин.
Дав задний ход машине, Сципион остановил лодку в тот самый момент, когда на катушке показался конец проволоки. Тогда Фульбер размотал остаток провода и конец его привязал ко второй, цельной катушке, лежавшей на палубе. И эта катушка заменила на корме первую, и лодка пустилась в дальнейший путь.
Маневр этот был повторен девять раз. Под конец десятой катушки лодка находилась в километре расстояния от Затерянного острова.
– Стоп! – повторил монах.
Лодка остановились в десятый раз.
Тогда Фульбер отвязал конец проволоки от катушки и прикрепил его к крючочку небольшого аппарата, только что вынутого им из сундука и положенного на палубе.
Затем он проговорил:
– Осторожнее, Сципион! Тебе теперь нужно вернуться на сотню метров назад, чтобы мог разбежаться и со всею скоростью пройти это место, где мы теперь.
– Понял!
Маневр так и был проделан. Лодка отошла на сто метров назад; затем с возрастающей быстротой она двинулась опять вперед, но уже по пройденному пути…
Положив указательный палец на костяную кнопку аппарата, который он крепко держал на палубе и, не спуская глаз с постепенно натягивавшейся проволоки, Фульбер ждал…
И вдруг он сразу нажал кнопку и отнял руку. Сдернутый натянувшейся проволокой аппарат перелетел через борт.
И в тоже мгновенье там, на Затерянном острове, разразилось целое вулканическое извержение. Сначала раздался один глухой взрыв, затем на протяжении каких-нибудь десяти секунд – двадцать новых взрывов. Взлетело огромное пламя, облако дыма и целый смерч воды и фантастический всплеск и пены…
Воздух затрясся, словно от сотни ударов грома. И затем посыпались обратно сверху обломки скал, вспыхнувших предметов и рыжеватый пепел. И все погрузилось в море. Колоссальная волна всколыхнула морскую поверхность и свободно перекатилась по тому самому месту, где только что возвышалась скала Затерянного острова.
Стоя во весь рост на корме удалявшейся на всех парах лодки, сложив на груди руки, стиснув зубы и сверкая глазами, Фульбер смотрел назад. И когда пред ним, на всем просторе горизонта, завиднелась лишь бесконечная гладь успокоившегося теперь моря, он сел и прошептал:
– Пусть теперь приходят. Они ничего не найдут. Но я потом сумею отнять у моря то, что я ему доверил теперь. Затерянный остров отныне – простая подводная гора. Но в недрах этой горы я оставил несметные сокровища.
И до самой ночи, пока лодка неслась к северо-западному берегу Персидского залива, к устью Евфрата, неподалеку от местонахождения турецкого города Басры, – монах Фульбер не отрывал своих глаз от того направления, где находится Затерянный остров.
И его огромные черные глаза отражали в себе молнии удесятеренной злобы и энергично сдерживаемой ярости…
Заключение
30-го мая в Париже, в большом амфитеатре медицинского факультета три знаменитых хирурга, в присутствии блестящего собрания выдающихся лиц всех национальностей, оперировали Иктанэра.
Операция, начиная с того момента, когда Иктанэр заснул под хлороформом и до накладки последнего бинта, длилась ровно сорок пять минут.
И когда его унесли, то это уже был не «Иктанэр», а бедное человеческое существо, побежденное человечеством и извращенное наукой. У него больше не было бронх и дыхательного аппарата акулы, и у него было одним легким меньше, чем у подобных ему людей.
Для Иктанэра приготовлена была поблизости от амфитеатра и в том же самом здании отдельная обширная комната. Здесь за ним ухаживали самые опытные сиделки, и у его изголовья толпились самые великие ученые всего мира. Но тот, который по-прежнему все еще звался Иктанэр, хотя уже и не был им, застыл в презрительном молчании, и его глаза были полны бесконечной грусти.
Во сне его посещали тревожные видения. И если он напрасно ждал каждый день Моизэту, за то он видел ее каждую ночь в своих сновидениях.
10-го июня он мог уже встать, ходить и есть. В этот день прекратились посещения медицинских светил; но зато в 11 часов утра ему доложили о приходе адмирала Жерминэ.
Юный выздоравливающий приветливо улыбнулся честному моряку: он знал о благородном поведении адмирала Жерминэ во время памятного заседания, на котором одобрен и решен был план Иктанэра по плану адмирала Окошима.
Он протянул руку своему покровителю, говоря:
– Уже давно, адмирал, вы не приходили меня навестить…
– Об вас же хлопотал! – с веселой улыбкой отвечал моряк.
– Обо мне?
– Мужайтесь, – ответил адмирал, – и вы, который заставил трепетать сотни миллионов людей, постарайтесь устоять пред собственным счастьем. Она в Париже!
– Адмирал! Адмирал! – прошептал Иктанэр.
Он едва не упал без сознания, но овладел собой. И в ту минуту, когда он собирался что-то сказать, дверь его комнаты растворилась и в его объятия бросилась с криком радости и вся в слезах сама Моизэта.
И долго это были слезы, смешанные с ласками и с поцелуями; лепет детских и безумных слов…
Оба такие юные и бледные, Иктанэр и Моизэта обнимались и целовались, словно увенчанные широким лучом весеннего солнца, врывавшимся в раскрытое окно.
А в нескольких шагах от этой четы стояли другие двое людей и тоже не могли сдержать своих слез. То были Оксус и адмирал Жерминэ.
И вдруг, – пока Моизета и Иктанэр обнявшись и прижавшись щекой к щеке и словно забыв весь мир плакали от счастья, – Оксус протянул адмиралу свою сильную руку и проговорил:
– Прощайте, адмирал, и еще раз спасибо! Я вам поручаю этих детей. Они друг друга любят. Я их делаю богатыми. Да будут они счастливы!
– А вы, сами? – удивился адмирал.
– У меня своя судьба! – мрачно ответил Оксус. – Пожелайте только, чтобы никогда больше не услышать вам обо мне никакой речи…
И отерев слезы, Оксус пожал адмиралу руку, взглянул в последний раз на своих детей и вышел; он шел на зов своей судьбы.
Державы отправили в Персидский залив огромный флот, которому приказано было разрушить Затерянный остров. Но так как адмирал Жерминэ, который один знал от Оксуса о разрушении надводной части острова, никому не открыл этого, доверенного ему на честное слово секрета, то английский адмирал, командовавший эскадрой, был очень удивлен, не найдя даже никаких следов пресловутого острова. На том месте, где он должен бы виднеться из волн, были спущены водолазы. И то, что они нашли на дне, убедило всех, что остров должно быть был разрушен по желанию Оксуса и Фульбера, а может быть и вследствие какого-нибудь вулканического извержения.
Мир уже забыл и Иктанэра, и Затерянный остров, и Оксуса, и Фульбера, и их таинственную армию безвестных монахов. И только глубокие старцы иногда еще вспоминали, какие ужасы происходили когда-то на земле, и задавали себе вопрос:
«А что если когда-нибудь снова появится этот грозный Неизвестный, на этот раз вооружившись лучше, чем в первый раз, и что если он попытается снова закрепостить себе человечество»?..