Текст книги "Иктанэр и Моизэта"

Автор книги: Жан Де ля Ир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

V

Два предательства

Расставшись с Моизэтой, Сэверак отправился в лабораторию. Оксус и Фульбер его уже ждали. И трое людей всецело занялись решением огромной и страшной задачи покорения Мира.

Не показывая планов, Сэверак тем не менее достаточно подробно объяснил тот новый механизм, благодаря которому «Торпедо» под управлением Иктанэра сможет ходить под водой с максимальной скоростью в 300 километров в час. Он объяснил, что такое электрический отражатель. Это изумительное оружие состояло из простой стальной коробки, величиной с фотографический аппарат среднего калибра, из которой могли выбрасываться невидимые электрические волны, бесшумно и почти без следов поражавшие на расстоянии нескольких километров все, что отражалось в небольшом зеркальце, как у обычных фотографических камер. Даже горы не служили препятствием для действия этих электрических волн, так как аппарат мог приспособляться таким образом, что зеркальный отражатель, благодаря последовательной теории отражения, действовал через них, если только небо было покрыто облаками. Электрические волны сперва шли снизу вверх, но достигши предельной высоты, преломлялись и спускались сверху вниз, поражая на своем пути все, что отражалось в зеркале.

Это всесильное оружие, делавшее одного человека сильнее всех артиллерий Мира вместе взятых, вызвало восклицание восторга даже у неизменно невозмутимых Фульбера и Оксуса.

Тем не менее монах все-таки спросил:

– Когда же мы увидим электрический отражатель?

– Через несколько дней, – отвечал Сэверак. – Во Франции я производил опыты с уменьшенной и еще не усовершенствованной моделью. При помощи ее-то я и убил в одно мгновение императора, короля и генерала, сидевших в одном ландо.

Аппарат взорвался в моих руках, благодаря одному недостатку, который я с тех пор уже устранил. Над окончательной моделью я работаю уже седьмой месяц. И он будет готов самое позднее 29 марта.

– Он нам послужит для ответа всемирному конгрессу в Марселе, – с мрачной улыбкой заметил Фульбер.

– Если только конгресс не подчинится! – добавил своим спокойным тоном Оксус.

– А новый механизм для «Торпедо»? – спросил монах.

– Я начну его собирать с завтрашнего дня, – ответил Сэверак.

Про себя же он думал:

«Завтра я уже буду знать, кто мой соперник сердца Моизэты, и тогда я сыграю мою последнюю партию. Я объявлю монаху, что мои изобретения, мои знания и мое сотрудничество будут принадлежать им в обмен на Моизэту, которую они должны отдать на мою волю и любовь. Что же касается соперника, то он первый попробует на себе мой электрический отражатель».

И в душе своей инженер разразился торжествующим хохотом.

Тем временем Оксус и Фульбер поднялись со своих мест.

– Мы покажем вам теперь Иктанэра! – сказал Оксус.

На зов на пороге лаборатории появился Сципион.

– Одень нас, – приказал монах – только для вида.

И в то время, как Сципион доставал из шкафа поддельные скафандры, Фульбер передал Сэвераку необходимые объяснения и советы по поводу той сцены, которая должна была здесь разыграться.

Через минуту все трое людей были одеты в костюмы, покрытые аллюминиевой чешуей, и в каски. Сципион удалился, и тогда Оксус, подойдя к стальному столу, сперва дал знать Иктанэру, что его просят явиться в акварий, а затем открыл переднюю стену лаборатории.

Открывавшийся акварий как всегда был феерически освещен и очаровал Сэверака, который в первый раз видел подобное зрелище. Он с любопытством искал Иктанэра во впадинах залитых электрическим светом подводных скал. Но Иктанэра там не было. Напрасно его прождали целых пять минут. Оксус повторил сигнал зова. И снова стали ждать. Прошло еще пять минут, десять, пятнадцать минут, но Иктанэра все не было.

Ничтожная толщина стенок касок и многочисленные отверстия позволяли слышать человеческий голос. И Фульбер проговорил:

– Он отправился на прогулку. Мы не подумали, в самом деле, приказать ему ожидать наших распоряжений сегодня после обеда.

Затем он объяснил Сэвераку, почему и с каких пор разрешено было Иктанэру отлучаться в пределах подводных окрестностей Затерянного острова.

– Удовольствие надо считать отложенным, – заметил Оксус. – Но мы его увидим сегодня же вечером, после обеда.

Передвижная стена была отведена на свое прежнее место и явился Сципион.

Сняв костюм и каску, Сэверак получил разрешение идти работать в своей собственной лаборатории.

Появившись в столовой, Сэверак нашел для себя сюрприз: Моизэты там не было, и стол был накрыт лишь на три человека. Он не мог удержаться и не заметить вслух:

– Как, мадмуазель Моизэта не обедает с нами?

– Нет, – с полнейшим спокойствием ответил Оксус. – Моизэта велела сказать, что у нее немножко болит голова. Впрочем, это с ней случается довольно часто. Но мы ее увидим завтра хорошо отдохнувшей и освежившейся. Вот и все!

– Несомненно! – подтвердил монах.

Сципион унес остатки десерта. Фульбер встал первый. И из столовой все разошлись.

– Идем смотреть Иктанэра, – сказал Оксус. – Он наверное вернулся.

В лаборатории целиком повторилась утренняя сцена. Сципион одел всех троих и вышел. Подвижная стена открыла акварий. Но Иктанэра не было. Его ждали. Тщетно давали сигналы зова…

Стена быстро была приведена на свое постоянное место. Позванный Сципион убрал костюмы.

– На этот раз я обеспокоен! – воскликнул Оксус, как только негр вышел из лаборатории.

Внезапно монах заговорил своим повелительным, строгим и мрачным голосом:

– Оксус, вы побудете в лаборатории и последите за акварием. Я же надену настоящий скафандр и отправлюсь осмотреть подводное помещение Иктанэра. Если его там не окажется, я подожду его в гроте, перед решеткой. А вы, Сэверак, вы можете вернуться в вашу комнату. Если завтра на заре Иктанэр не окажется, то мы исследуем все подземелья острова.

Но Оксус обернулся к Сэвераку и проговорил:

– Подождите, пока Фульбер нам даст знать, находится ли Иктанэр в своем подводном помещении.

Четверть часа спустя, одевшись в настоящий скафандр, монах спустился в колодец, ведущий в подводные гроты. Оксус открыл трубу фонографа, скрывавшегося в небольшом шкафу в стене, и стал ждать.

Едва прошло пять минут, как возле фонографа раздался сигнальный звонок и вслед затем из сверкающей трубы фонографа раздался голос, говорившей:

– Иктанэра нет у него. Я иду к решетке.

– Хорошо! – ответил Оксус, склонившись над пластинкой телефонного аппарата.

И обернувшись к Сэвераку, он сказал:

– Вы можете удалиться. До завтра!

– До завтра! – ответил инженер.

И Сэверак вышел из лаборатории.

Его решение было готово. Нет! Он не пойдет и не запрется в своей комнате. Но, спрятавшись за полуотворенной дверью коридора, что напротив входа в женскую половину, – он прождет здесь всю ночь до рассвета, до тех самых пор, когда должен будет вернуться в лабораторию.

И там в полумраке он будет ждать, так как не верит, чтобы отсутствие Моизэты за обеденным столом происходило от мигрени или нездоровья. Он будет ждать, так как подозрение и ревность глодали его сердце; и он хотел знать, не выйдет ли во время ночи какой-нибудь мужчина из комнаты Моизэты.

Одиннадцать часов. Полночь. Час. Два. И все еще ничего.

Но по мере того, как приближалось утро, Сэверак чувствовал, что его страдания убывают. Он думал:

– Если у нее никого нет, значит верно, что ей вчера вечером слегка нездоровилось, а может быть она боялась после этой сцены у «кресла Авроры» встретиться со мной. И во всяком случае она не давала свидания какому-нибудь любовнику.

Но он все-таки ждал, трясясь всеми членами и борясь с утомлением, лишь благодаря напряжению нервов и своему возбужденному состоянию.

В двадцатый раз он вытаскивал свои часы и смотрел на их циферблат, при свете электрических ламп, освещавших лестницу.

– Три с половиной часа! – пробормотал он. – Еще два часа и я возвращаюсь в лабораторию. Он глубоко вздохнул. Но в этот самый момент ему послышался легкий скрип дверных петель. Он отскочил в тень. И то, что он увидел, его поразило до такой степени, что он должен был опереться на стену, чтобы не упасть.

Дверь женской половины распахнулась и в полосе света рядом появились улыбающаяся Моизэта и какое-то непонятное существо с человеческим телом, словно облитым серебристой чешуей. Человек этот был молод и блистал захватывающей красотой. Он также улыбался. Правая рука его держала руку Моизэты, и его темные глаза смотрели на молодую девушку с выражением счастья, любви и торжества.

Сэверак, как безумный, впился глазами в эту необычайную и прелестную пару.

Он видел как Моизэта положила обе руки свои на плечи юноши, подняла голову и протянула к нему свои губы, он видел, как любовник несколько склонился и отдал Моизэте самый нежный и самый пламенный поцелуй. Затем он расслышал и голос девушки:

– Да, – проговорила она, продолжая, очевидно, ранее начатый разговор, – да, я хочу звать тебя Ги, так как ты для меня – словно цветок дуба, залог силы и счастья. Ги, мой возлюбленный Ги, будь благоразумен! Мы поделились друг с другом тем, что знали порознь, мы поняли большую часть того, чего не знали раньше, и мы постараемся по-своему устроить то будущее, которое нам хотели бы приготовить другие. Оно было бы ужасно и проклято!.. А мы его создадим приятным для наших сердец и благословенным для всего Мира… Но будь благоразумен… Фульбер не знает пощады, а у моего отца нет другой воли, кроме воли Фульбера… Их цель действий нам совершенно неизвестна. Будь же осторожен! Иди. Мое сердце будет с тобой. И верь, что я буду сильной для тебя и для нашей любви и ради нашего счастья. Провидение вознаградит нас, если мы положим конец этой чудовищной и преступной войне, цель которой мы не знаем. И ради их, конечно, простят моего отца и дядю. Богу было угодно, чтобы мы встретились и полюбили друг друга. И он нам не откажет ни в чем. Разве уже не делает он из нас своего орудия всемирного мира? Иди же, мой Ги! В следующую ночь, спустя два часа после заката солнца, я буду тебя ждать возле трапа. Я объяснила тебе, как его открывать снаружи.

И она снова протянула к нему свои губы для нового долгого поцелуя.

Затем вместе они пустились быстро подниматься по лестнице… Дверь женской половины осталась после них открытой…

Весь охваченный злобой, приступом ревности и жестоким отчаянием, Сэверак с дрожью слушал произносимые Моизэтой и не совсем понятные для него слова. Он едва подавил в себе рев боли при виде того, как оба влюбленные обменялись вторым поцелуем. Ему безумно хотелось ринуться на них, искалечить их, вырвать им глаза. Но здравый смысл одержал в нем верх, и он увидел вовремя все безумие такого поступка.

– Это – Иктанэр! – проговорил он про себя. – Я его хотя и не видел, но узнаю по описанию, которое сделал монах. Это – Иктанэр!

Моизэта и молодой человек скрылись на повороте лестницы. Сэверак видел пред собой лишь оставшуюся открытой дверь.

– Ага! Она попалась мне! – проговорил он.

Ослепившая его страсть совсем заставила его забыть принятое накануне решение. И он не думал больше идти к Фульберу и Оксусу с предложением своего постыдного торга. Им всецело овладела мысль взять Моизэту и взять немедленно.

И он бросился вперед, прошел по темному коридору женской половины до второй полуотворенной двери, через которую пробивалась полоска света, толкнул эту дверь, вошел, пересек изящный салон и проник в кокетливо меблированную спальную.

– Это, очевидно, ее спальня, – вполголоса проговорил он. – Она сейчас вернется. Я ее дождусь.

Несколько успокоившись и овладев собой, он спрятался позади высокого туалета…

Тем временем Моизэта открыла трап. Выходя наружу, Иктанэр склонился для прощального поцелуя и произнес:

– Моизэта, будь покойна! Фульбер мне больше не отец и Оксус – не наставник. Но я не забуду, что ты – дочь Оксуса и племянница Фульбера. Я прощаю им те преступления, которые заставили они меня совершить, потому что ты открыла мне, что я человек, и потому, что я тебя люблю. Я увижу Фульбера через несколько часов и открою ему, что узнал и заставлю его объяснить мне все, что я еще не знаю. И если не захочет он отдать тебя мне по доброй воле и не захочет отказаться от преступных замыслов, соучастником и орудием которых неизвестно для чего и как он избрал меня, тогда я вооружу «Торпедо», уложу тебя рядом с собой, и, скользя по поверхности моря, увезу тебя жить на каком-нибудь далеком тайном острове. И мы будем счастливы там!

– С Фульбером будь благоразумен! Будь благоразумен, – с беспокойством умоляла Моизэта.

– До сегодняшнего вечера, Моизэта! В два часа после заката солнца.

– Я буду готова.

– Даже чтобы уехать, если то будет необходимо?

– Даже, чтобы уехать!

Они не могли расстаться, не обменявшись еще одним поцелуем. Наконец, Иктанэр выпрямился и удалился в зеленоватых сумерках лунной ночи. На вершине «кресла Авроры» он обернулся, чтобы послать рукой еще один поцелуй Моизэте и затем одним прыжком бросился в море.

Она торопилась вернуться в свою милую ей комнату, чтобы еще раз пережить в душе и с большей сознательностью только что проведенные здесь с Иктанэром часы, полные таких волнений и страсти, с Иктанэром, в котором она пробудила человеческую душу. Ей хотелось повторить себе самой все изумительные слова, которыми они обменялись, углубиться в поразительные и ужасные открытия и дать точный отчет в своем душевном состоянии. Ей хотелось всесторонне обсудить явившуюся ей внезапно, но еще не высказанную мысль, что Иктанэр был ребенком, отнятым у безумной Марты. Ей хотелось также обдумать и добиться объяснения, каким образом происшедший, несомненно, от человеческой расы Иктанэр получил бронхи рыбы и потому почти постоянно должен был жить в воде. И сколько было еще мыслей обдумать, сколько задач разрешить! И как должен был показаться ей долог этот день, в который, не имея возможности вступиться самой, она представляла себе встречу и страшное объяснение между отцом – Оксусом, ее дядей – Фульбером и их невинным соумышленником, внезапно ставшим их сознательным судьей. Преступные! Они были страшно преступны в отношении человечества, эти оба человека, которых Моизэта до сих пор так любила и чтила, и любила и чтила даже теперь, наперекор возмущению всего ее существа, за их кровавое, мрачное, гениальное и ужасное, как дьявольский кошмар, дело.

– Большую часть дня я проведу при Марте, – решила она про себя. Может быть мне удастся выяснить и то, что остается неясным в моем уме.

Молодая девушка дошла до своего помещения. Она отворила дверь в коридор, прошла через салон, вошла в спальню и заперлась на ключ, чтобы негритянка Дора не побеспокоила ее утром.

Она уже начала раздеваться, чтобы лечь в постель и предаться своим мыслям, как вдруг ей показалось, что она расслышала в комнате какой-то странный звук.

Внезапно справа от зеркала поднялась человеческая фигура.

Моизэта вскрикнула. Но моментально она узнала Сэверака и весь ее испуг исчез. Отважная девушка недаром была воспитана в моральной школе Фульбера и Оксуса, людей с железной душой. Она чувствовала себя спокойной и сильной и в обладании всего своего здравого рассудка. Тоном оскорбленной королевы она сказала:

– Зачем вы здесь?

В то же мгновение, повинуясь мимолетной мысли, она отступила несколько шагов и оперлась на стол. Спокойно она положила правую руку свою на рукоять кинжала малайской работы, подаренного ей однажды в день ее рождения Сципионом и с тех пор служившего для разрезания книг.

С примесью презрения в тоне, она повторила:

– Зачем вы здесь?

Он посмотрел на девушку с такой яростью, от которой сверкали его глаза и передергивались губы. Прошла целая минута трагического молчания, и затем глухим голосом он произнес:

– Я вас видел! Я знаю кто ваш любовник. Надеюсь, вы не будете этого отрицать.

– Мне нечего отрицать, – холодно ответила Моизэта. – Иктанэр мне не любовник, как вы это понимаете, но я его люблю и я его невеста.

– Его невеста! – с сарказмом воскликнул Сэверак. – Невеста такого чудовища!

Улыбка скользнула на красивых губах Моизэты. И она уронила:

– Отчего вы не похожи на это чудовище, г-н Сэверак!

Слова эти были каленым железом на ранах его ревности.

Он опустил голову, словно желая броситься на нее. Но Моизэта сжала рукоятку кинжала, и Сэверак увидел блеск клинка; он понял, овладел собой, поднял голову и заговорил:

– По меньшей мере, знаете ли вы, кто создал это чудовище, которое вы любите? Знаете ли вы, почему я его зову чудовищем?

– Я знаю все, – категорически ответила девушка. – Я знаю все, что можете знать вы, а может быть и больше того. Но вопрос не в этом. Вы находитесь в такой части острова, доступ в которую закрыт для всех мужчин; вы находитесь в моей комнате, в которую никто не имеет права войти без моего разрешения.

– Исключая Иктанэра! – ответил Сэверак.

– Именно! И вы проникли сюда тайком, как вор! Что вы тут делаете? Отвечайте! Или же немедленно уходите. Знайте, что мне достаточно нажать пальцем эту кнопку, которой я, смотрите, касаюсь, чтобы сюда немедленно прибежал мой отец, чтобы у этой двери с оружием в руках оказался Сципион. Сейчас же отвечайте или уходите. Через минуту я дам сигнал.

Это было сказано таким тоном, что Сэверак сразу понял, что всякий насильственный поступок для него гибель. И он тут же надел на себя личину страданий и униженности. Он был так же лицемерен, как смел.

– Моизэта, – произнес он, – я люблю вас… Я не мог сопротивляться толкавшей меня страсти. Не доводите меня до отчаяния.

Он замолчал, словно подавленный волнением.

– И это все? – спросила Моизэта после минутного молчания.

Сэверак понурил голову.

– И это окончательный приговор? – смертельно побледнев, спросил Сэверак.

– Окончательный.

– Вы не оставляете мне никакой надежды?

– Никакой.

Если бы в эту минуту Сэверак мог припомнить свое решение о торге и постепенном завоевании Моизеты, то этот краткий ее ответ, его заставил бы снова отказаться от своего плана. И он отбросил всякую мысль о завладении Моизэтой при содействии Оксуса и Фульбера. Он отказался от всякой умеренности, от всякой дипломатии, рассчитанной на долгий срок, и всецело отдался несдерживаемому ничем порыву и опасному безумию страсти.

– В таком случае, – воскликнул он, вскочив и сверкнув глазами, – тем хуже для вас и тем хуже для вашего отца.

– Это – угроза? – прервала его Моизэта, протянув руку с кинжалом к сигнальной кнопке, – тогда я зову отца и Сципиона.

– Нет! Нет! Умоляю вас! Подождите! – простонал Сэверак, упав на колени. – Моизэта! Я был безумцем! Я вас слишком люблю! Простите меня! Простите, – и с умоляюще простертыми руками, с прерывающимся от рыдания голосом, он пополз к Моизэте.

При виде этого плачущего мужчины, молодая девушка разжалобилась и все ее негодование исчезло. Ее собственные глаза наполнились слезами. Как бы затем, чтобы поднять Сэверака, она протянула к нему руки, оставив на столе кинжал.

Как молния он бросился на Моизэту, повалил ее на постель и грубо зажал ей рукою рот, дабы не дать раздаться готовому сорваться крику о помощи… Затем, раньше чем девушка могла сообразить, как защищаться, он завязал ее длинным шелковым шарфом, бывшим на ее плечах, и фуляром забил ее рот.

От испуга и потрясения Моизэта впала в беспамятство. Сэверак этого даже не заметил. Весь поглощенный своим преступным замыслом, он взвалил ее бесчувственное тело себе на плечи, вышел в корридор и запер за собой дверь, выходящую на лестницу. Минуту спустя, он уже был в своей собственной комнате и положил Моизэту на свою постель.

– Наконец, она – моя, – проговорил он. – И навсегда! Но не опоздать бы! Могли услышать!

Он достал часы.

– Четыре часа. У меня еще есть время!

И оставив бесчувственную Моизэту одну, он устремился на лестницу, спустился на четыре ступеньки и углубился в тьму какой-то галлерей, где не светилось ни одной электрической лампы…

Тем временем другая, еще более необыкновенная и еще более важная по последствиям сцена произошла в лаборатории.

Покинув Моизэту, ее необыкновенный возлюбленный бросился в море и направился к подводному гроту, предшествующему наполненному водой помещению, где обычно жил Иктанэр.

Едва пройдя решетку, он встретился с монахом, который его ждал.

– Вот и вы, сын мой! Как вы нас встревожили!

– Отец мой, – серьезно ответил Иктанэр, – пожалуйте за мною.

И ни слова не говоря больше, молодой человек быстро направился к отверстию, через которое грот сообщался с колодцем, ведущим в лабораторию.

Разумеется, Иктанэр не знал расположения подземелий Затерянного острова. Но он много раз наблюдал жесты и движения Оксуса и Фульбера в то время, когда они появлялись из подземного грота. С другой стороны, он знал лабораторию, так как часто видел ее сквозь стекла аквария. Благодаря, наконец, указаниям, которые дала ему с своей стороны Моизэта, он постепенно дошел до вывода, что Оксус и Фульбер, чтобы выйти из грота, должны были подняться по колодцу или по лестнице, до уровня лаборатории.

К великому изумлению Фульбера, который не мог поверить собственным глазам, Иктанэр прямо подошел к отверстию, нажал плохо замаскированную в расщелине скалы, костяную кнопку, и дверь раскрылась.

Ошеломленный, но храня все свое хладнокровие, монах бросился вслед за Иктанэром. Колодец был освещен. Нижняя дверь его закрывалась автоматически, и также автоматически открылся верхний трап. В двадцать секунд Иктанэр поднялся наверх. Не так скоро, как он, – так как для подъема приходилось держаться за железные, расположенные лестницей, скобы, за ним следовал Фульбер. Когда, наконец, с сердцем, бьющимся от величайшего волнения, какое только он испытывал в своей жизни, монах вступил на пол лаборатории, он прежде всего увидел Иктанэра, молча и сурово взирающего на Оксуса, который, бледнее смерти, что-то невнятно бормотал и в оцепенении стоял пред ним, опершись спиной на стену.

– Оксус! – ужасным голосом воскликнул Фульбер. – Оксус, скорее раздень меня! Раздень меня!

Это приказание привело ученого в чувство. Со всей ловкостью своих рук, привыкших упражняться с тонкими вещами и опасными материалами. Оксус живо освободил монаха от тяготившего его скафандра.

С почти презрительной улыбкой, блуждавшей на его крепко сжатых губах, Иктанэр молча смотрел на этих двух людей, которых до сих пор он чтил, как божества.

– Что это значит? – пробормотал Оксус, как только, освободив свою голову и тело от подводного одеяния, монах преобразился в то, чем он был в действительности.

– Говори по-каталонски, – крикнул Фульбер и сам употребил это наречие, которого не знал их ученик. – Что-то случилось необычайное, что нам нужно раскрыть немедленно. Готова ли электрическая батарея?

– Зачем?

– Ты еще не понимаешь? – завопил монах, бросая на невозмутимого Иктанэра самый страшный взгляд.

– Убить его? – проговорил Оксус.

– Да, если будет нужно!

– Его, – наше создание! Нашу мощь! Нашу надежду!

– Он нас погубит! Слушай, Оксус: разве он был бы здесь, и видел бы нас, как видит теперь, если бы не случилось чего-то важного, что обнаружило ему, что мы были в отношении его обманщиками? Посмотри на него! Суди по его манере! А скоро он нас и смертельно возненавидит!

– Да! Да! Нас предали!

– Надо узнать, что такое произошло, что он узнал и чего он хочет? А затем… Если он не подчинится нашей воле, то его надо убить и создать нового Иктанэра. Ты обут в изоляционную обувь? Да, я тоже! Он наоборот! У него под ногами есть лишь кожаные ремни, придерживающие нижний край его одежды. Куда бы он ни двинулся со своего места, его тело везде будет касаться медных полос в цементе пола. Поди к электрической батарее и, по моему приказанию, ты пустишь всю силу тока. Он его поразит, как молнией. Ступай, ничего не говори! И если будет нужно, то повинуйся, Оксус, слышишь – повинуйся! Вопрос идет о нашей собственной жизни.

– Иду, Фульбер, и буду слушаться! – мрачно проговорил Оксус.

Все время этого страстного разговора, который происходил в полголоса между двумя людьми в двух шагах от оставшегося открытым колодца, Иктанэр оставался неподвижно, с глазами, прикованными на обоих сатанинских сообщниках, и с неизменной презрительной улыбкой в углах рта.

Когда Оксус отошел от Фульбера и направился к машине, сверкавшей в конце лаборатории своими медными частями, молодой человек следил за ним глазами. Потом, когда ученый неподвижно остановился возле машины с рукой на рукоятке регулятора, Иктанэр спокойно перевел свой взгляд на монаха.

Он не подозревал, этот ребенок, едва ставший мужчиной, не знал, что по одному знаку монаха, эта рукоять может опуститься, и тогда внезапно сорвется страшный электрический ток и разольется по медным, скрещивающимся на цементированном полу полосам; и он сам, Иктанэр, влюбленный, полный жизни и сил, воодушевленный благороднейшими стремлениями и планами, будет поражен им и моментально, в четверть секунды, сожжен в уголь.

Не зная, таким образом, что на каждом шагу он рискует смертью, Иктанэр направился к монаху. Почти подойдя к нему вплотную, он остановился, осмотрел его с головы до ног и своими благородными глазами заглянул прямо в лицо тому, кого до сих пор чтил, как отца и учителя. Затем он снова медленно отошел и замер в неподвижной и невозмутимой позе. Только на его губах больше уже не было прежней презрительной улыбки.

Оба противника рассчитывали свои силы для предстоявшей сказочной дуэли.

При отсутствии изворотливости, характеризующей его пылкий и молодой ум, Иктанэр первым нанес удар.

– Фульбер, – произнес он серьезным, и несколько печальным голосом, – вы мне более – не отец. И Оксус мне более не наставник. Вы оба – такие же люди, как те, которых вы заставляли меня убивать.

Он замолк. Монах еще не отвечал. После минуты молчания и с большим оживлением, Иктанэр заговорил снова.

– И я сам – совсем не то, что вы мне внушали. Я такой же человек, как вы! Но только мне какая-то сила, которой я еще не разгадал – природа или вы сами, дала мне такие органы, что я могу и должен жить в воде.

– Кто и что заставило тебя поверить во все это? – резко прервал его повелительным голосом Фульбер.

– Это касается только меня, – смело возразил Иктанэр. – Но то, что я теперь знаю – сама истина, подтвержденная, между прочим, вами самими, в тех первых словах, какие произнес Оксус, и всем вашим поведением.

И наивно он добавил:

– Есть еще не мало такого, чего я пока не знаю. Но вы мне расскажете это и объясните впоследствии. Пока же, каков бы ни был тот повод, по которому вы заставили меня истребить тысячи подобных вам существ, тысячи жизней той расы, от которой вопреки всему, я знаю и чувствую, что происхожу сам, – каков бы ни был этот повод, объявляю вам, что больше повиноваться вам я не буду.

Высказав это с решительной ясностью, Иктанэр отступил несколько еще и прислонился к колонне, спокойный, с ясным взором, с улыбкой на губах и с мыслью о Моизэте, которой он повиновался в эту минуту, хотя хорошенько не понимал, по правде говоря, почему. Затем, уже добрым голосом, он добавил:

– Теперь я слушаю вас, так как мне самому вам больше сказать нечего.

Фульбер и Оксус были в полнейшем замешательстве. Оба силились объяснить себе, как и почему случилась эта невероятная вещь, что Иктанэр узнал о своей принадлежности к человеческой расе. Они поняли одно, что Иктанэр, должно быть, кого-нибудь встретил из людей, кто с ним поговорил и просветил его. Но это могло случиться лишь в течение нескольких последних часов и не иначе, как на Затерянном острове. Однако ни один из обитателей его не отлучался. В этом Оксус и Фульбер были совершенно уверены. Если только это – не Сэверак, что весьма правдоподобно, вполне возможно, что Сэверак, встретив случайно Иктанэра, среди скал Затерянного острова, доставил себе удовольствие, раскрыв ему его человеческое происхождение. В таком случае Сэверак разумеется не упустил случая в особенности раскрыть ему и то, каким образом он еще новорожденным превращен был в смешанное существо, в человека-рыбу. Но затем – когда же могли встретиться Иктанэр и Сэверак? Это не могло быть после обеда, так как Фульбер знал, что инженер не выходил из своей комнаты. В таком случае это было ночью, когда монах был в ожидании Иктанэра в гроте, а Оксус – в лаборатории. Но при всем том, факт, что Сэверак не открыл Иктанэру главного, лишал все предположение главной правдоподобности. Нет! Это не могло быть делом Сэверака.

Кто же тогда?

Фульбер собирался с мыслями, чтобы лучше разыграть свою роль в этой психологической дуэли и перетянуть на свою сторону перевес, захваченный его противником, как вдруг оглушительный тревожный звонок раздался над входными дверьми.

Оксус инстинктивно бросился было вперед, так как подобный сигнал во всяком случае предвещал что-нибудь очень серьезное, но Фульбер жестом остановил его у электрической батареи, а сам, не двинувшись с места, протянул руку и нажал кнопку на сигнальном столе.

Тотчас же дверь отворилась, и в лабораторию ворвался задыхаясь, встревоженный Сципион.

– Господин! Господин! – закричал было негр.

Но моментально смолк и остановился, заметив Иктанэра. Он не только никогда не видел его, но даже и не подозревал о его существовании. И вид этого юноши с отливающим серебром телом озадачил его настолько, что он моментально смолк и застыл на месте. Но у Оксуса явилось предчувствие беды и он крикнул:

– Что случилось, Сципион?

При этом повелительном и встревоженном голосе, негр пришел в себя. Он быстро обернулся и, падая пред Оксусом на колени, произнес:

– Господин, барышня силою похищена из их комнаты…

– Что ты говоришь? Ты с ума сошел? – вне себя воскликнул Оксус.

– Нет, господин! Я видел сам. Г-н Сэверак похитил нашу юную госпожу и увез ее в электрической лодке.

Это было словно удар молнии, поставивший их всех одинаково в опасность и заставивший забыть все остальное.

Оксус первым бросился на лестницу, за ним устремился Иктанэр и по его пятам – Фульбер и Сципион.

Ураганом они ворвались в комнату Моизэты. Там царил беспорядок.

– Дора услышала страшный шум, – объяснил скороговоркой негр, – встала и пришла сюда. Увидя этот беспорядок и отсутствие госпожи, она пришла в ужас и разбудила меня. Я прибежал. И вот смотрите: платье госпожи волочилось по чернилам этой опрокинутой чернильницы. Я проследил дальше. Идите!

И действительно, следуя за черными пятнами, оставшимися на ковре спальной и гостиной и на дорожке коридора, все четверо людей дошли обратно до лестницы. Отсюда тот же след вел в комнату Сэверака.

– Тут я понял все, – проговорил негр. – Я бросился к трапу и добежал до берега как раз в ту минуту, когда Сэверак отчаливал от острова. Наша госпожа лежала в лодке. Я бросился в море, но это было безумием, так как лодка слишком быстро удалялась, так что когда я выбрался опять на берег, она уже исчезла из вида. Тогда я бросился звонить в лабораторию.