Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
11
– Это ты, дорогой Вильям?
– Да, ваше величество.
Екатерина сделала знак своим фрейлинам, и те мгновенно исчезли. Красавец Вильям Монс вошел в комнату с улыбкой на устах – Екатерина вернула ему свою милость, и он вновь превратился в ее фаворита.
– Мы одни, ты можешь говорить.
– Екатерина, вы готовитесь к балу?
– Как видишь.
– Я очень беспокоюсь. Вот уже несколько дней при дворе шепчутся, что царь дает этот бал в честь француженки.
– И что же? Разве это означает развод? Подобные толки ходят вот уже семь лет, но корона по-прежнему украшает мою голову, а голова все так же крепко сидит на плечах.
– Мне не по себе. Я видел царя, он в отвратительном расположении духа. Если ему станет известно…
– О чем? Что ты мой любовник? Он давно об этом знает.
– Нет, не об этом… – произнес Вильям Монс, понизив голос. – Я имел в виду царевича, которого мы…
– Заткнись, идиот, ты сам не знаешь, что говоришь. Из-за твоей болтовни мы можем угодить на плаху. Перестань дрожать и иди ко мне, я тебя утешу, – сказала Екатерина, обнимая его.
В объятиях императрицы Монс почувствовал себя в безопасности и подумал, что она права. Прошло семь лет – чего теперь бояться?
Екатерина, взглянув на него, расхохоталась:
– Глотни немного водки, это тебя подбодрит. Давай же, время у нас есть.
Вильям Монс, осушив три кружки подряд, расхрабрился и воспрял духом.
– Екатерина, вы же в парадном платье! Мне как-то боязно…
– Ничего, это даже забавно, только смотри не помни, – сказала императрица, усаживаясь на край постели и задирая широкую юбку.
По непонятному капризу природы эта рыжая толстуха нравилась Вильяму Монсу. Если для Меншикова близость с ней превратилась в тяжкую необходимость, то развращенного до мозга костей Монса тянуло к Екатерине, ненасытной в своих любовных играх. Она была неистощима на выдумки: порой приглашала даже публичных девок, чтобы развлекаться вместе, и Монсу все это очень нравилось. Иногда внимание ее привлекал красивый солдат из дворцовой стражи – в этом случае она проводила ночь с двумя мужчинами. Случайные любовники, опасаясь расправы, держали язык за зубами, и о шалостях императрицы никто не подозревал.
– Надеюсь, ты не оцепенел от страха, Вильям?
Монс, дрожа от возбуждения, не отвечал – он спешил доказать, что на него можно положиться при любых обстоятельствах. Царица, опираясь на локти, старалась держать голову прямо, чтобы не помять пышную прическу, увенчанную короной. Протянув руку, она дернула за шнурок: занавески раздвинулись, открыв огромные зеркала на потолке и на стенах.
– Приятно посмотреть на нас, Вильям.
Это бесстыдно обнаженное тело являло собой отвратительное зрелище. Она упиралась своими толстыми ногами в ковер, а задранная юбка почти закрывала ей лицо. Монс послушно выполнял все распоряжения, утоляя тем самым и собственную похоть. Наконец царица крикнула:
– Довольно! Теперь стань передо мной на колени.
Вильям Монс соскользнул на пол. Под его умелыми руками императрица затрепетала от наслаждения. Задыхаясь, она с восторгом вглядывалась в свои бесчисленные отражения; затем, схватив стакан с водкой, пролила ее себе на живот, а Монс стал вылизывать мокрые жирные складки, словно собака, и это вызвало у царицы приступ смеха. Захмелевший любовник выкрикнул:
– Я тебе нравлюсь, правда? Я делаю это лучше, чем другие?
– Да, мой красавчик, у тебя хорошо получается. Продолжай!
Кровь ударила Монсу в голову, и он бросился на Екатерину, но та грубо его отпихнула:
– Полегче, дурень, испортишь прическу!
Монс, – шатаясь, поднялся. Екатерина тоже встала, и они слились в объятии.
Утолив наконец свое желание, толстая Екатерина опустила юбку, как будто ничего и не было.
– Ну, застегнись, – сказала она Монсу, – ты доставил мне радость, я довольна. Пора идти, эти дураки ждут нас. Увидимся через полчаса на балу.
– Госпожа графиня де Вильнев-Карамей! – возгласил очень важный на вид камергер. Придворные, заполнившие все залы дворца в Петергофе, вытянули шею: наконец-то им будет официально представлена женщина, которую уже много лет любит Петр Великий. Максимильена выглядела чуть бледнее, чем обычно, – слишком уж стремительно развивались события. Царь с улыбкой смотрел на нее.
«Господи, до чего же она красива», – подумал он.
Даже живя в России, Максимильена продолжала одеваться по парижской моде, и все придворные дамы с завистью оглядывали ее элегантный наряд: платье из белого шелка с цветными вставками, пышные фижмы, шлейф, затканный серебряной и золотой нитью. Ромодановский, подойдя к ней, взял ее под руку и с поклоном обратился к царю:
– Государь, позвольте представить вашему величеству госпожу графиню де Вильнев-Карамей.
Максимильена сделала глубокий реверанс, а Петр подмигнул ей – его очень забавляла эта торжественная церемония. Придворные же чувствовали, что присутствуют при знаменательной сцене – этот бал явно затевался с какими-то серьезными намерениями.
Объявит ли царь о разводе с императрицей?
Об этом шушукались все, и, словно желая дать ответ любопытным, камергер возгласил, когда двери распахнулись в очередной раз:
– Ее величество царица.
Все головы повернулись к Екатерине. Та, увидев Максимильену, побледнела, и лицо ее исказила ужасная гримаса. Царь, подождав, пока Екатерина подойдет к нему, произнес, глядя ей прямо в глаза:
– Вы осчастливили нас, мадам, пожаловав на бал, хотя никто вас сюда не приглашал.
Оскорбительность этих слов была настолько очевидна, что Екатерина пошатнулась. А Максимильене, хоть она и знала, на какие преступления способна эта женщина, стало ее жаль.
– Впрочем, вы пришли весьма кстати, мадам, ибо вам предстоит узнать важную новость.
Екатерина испуганно озиралась в надежде встретить дружеский взгляд, но ни в ком не нашла сочувствия. Спокойный тон Петра пугал ее гораздо сильнее, нежели приступ гнева.
– Вы кого-то ищете, мадам? Уж не вашего ли любимца Вильяма Монса?
Екатерина в ответ пролепетала нечто невразумительное. По знаку царя солдат внес стеклянный сосуд, заполненный спиртом, и все присутствующие ахнули от изумления. А императрица с ужасом смотрела на окровавленную голову Монса – человека, с которым она предавалась любовным утехам четверть часа назад! Впрочем, горевать о его судьбе было уже поздно – царица с ужасом поняла, что сейчас решается и ее собственная участь… Но омерзительная голова невольно притягивала к себе взор, и Екатерина явственно читала невысказанный упрек в этих широко раскрытых глазах.
– Да, мадам, – продолжал Петр с холодным бешенством, – нам не слишком нравятся те из ваших друзей, кто семь лет назад частенько захаживал в Петропавловскую крепость. Все они понесут наказание.
Меншиков похолодел, ощутив лезвие топора у своей шеи, и посмотрел на Максимильену – она молчала, но на красивом лице ее угадывалась мука. Казалось, графиня взывает к милосердию. «Подумать только! – сказал себе князь. – Я не сумел понравиться этой прелестной женщине и предпочел ей жирную царицу, которую ждет неминуемая опала!»
В это мгновение Екатерина, страшась услышать свой собственный приговор, упала в обморок. Царь, бросив на нее презрительный взгляд, позвал двоих мужиков:
– Отнесите императрицу в ее покои.
Затем Петр повернулся к Максимильене и громко объявил:
– Мы счастливы, госпожа графиня, принимать вас в Петергофе и надеемся, что вы останетесь здесь надолго. На всю жизнь, если захотите.
Придворные переглянулись – сомнений больше не было, перед ними стояла будущая царица. Император добавил шепотом:
– Я тебя обожаю, прости, что тебе пришлось увидеть все это, но их следовало вразумить. Теперь они поняли, какие грядут изменения.
– Пьер, – тихонько проговорила Максимильена, – мне жаль императрицу, не будь с ней жесток.
– Не беспокойся, я просто вышлю ее в Польшу, а дочери мои, Елизавета и Анна, останутся с нами. Ты еще ничего не сказала Флорису?
– Нет, Пьер, я хочу, чтобы ты это сделал сам. Даже наш переезд в Петергоф – это уже большое потрясение для такого малыша.
Флорису и Адриану были предоставлены апартаменты в южном крыле. Мальчики лежали в постелях. Элиза, сидя рядом, напевала им колыбельную; Федор с Ли Каном стояли на страже у дверей. Флорис взглянул на Адриана, и братья поняли друг друга: начали зевать, всем своим видом показывая, что вот-вот заснут. Репертуар Элизы они знали наизусть и надеялись, что та по-прежнему принимает их за несмышленых младенцев.
– Адриан, – прошептал Флорис, едва за Элизой закрылась дверь, – хочешь посмотреть на бал?
– Еще бы! К тому же надо выяснить, не царский ли это дворец.
– Да что ты? Разве мама не сказала бы нам?
– Какой ты еще малыш, Флорис. В последнее время творятся очень странные вещи.
– Без тебя знаю! – воскликнул уязвленный Флорис. – Наверное, мама собирается выйти замуж за Петрушку?
– Об этом мне ничего не известно, но они, кажется, очень любят друг друга.
– Ты думаешь, Петрушка тоже на балу?
– Конечно. Пойдем посмотрим, только дай мне руку, Флорис, я не хочу, чтобы мы потерялись.
Они бесшумно вылезли из постелей и на цыпочках, путаясь в полах ночных рубашек, подошли к двери. Флорис, приложив палец ко рту, заглянул в замочную скважину и увидел спину Ли Кана.
– Адриан, надо искать другой выход.
Адриан, осмотревшись, взял руководство операцией на себя.
– Мы вылезем в окно, – объявил он.
Однако им, несмотря на все усилия, не удалось открыть высокую дверь, прикрывавшую заснеженный балкон.
– Ладно, – сказал Адриан, – раз так, давай разобьем стекло.
– Слишком много будет шума, – возразил Флорис. – Не забывай, это тайная вылазка: мы должны спастись бегством из замка Сатаны.
– О! – промолвил Адриан, лязгнув зубами. – Ты не думай, я совсем не боюсь.
– Очень хорошо, – продолжал Флорис, весьма довольный своей выдумкой. – Итак, нам нужно заключить договор с Сатаной: пусть откроет окно так, чтобы Ли Кан ничего не заметил.
Адриан уже успел взять себя в руки.
– Знаешь, – промолвил он хладнокровно, – когда заключают договор с Сатаной, подписывают его своей кровью.
– Неужели своей кровью?
– Разумеется, иначе ничего не будет. И это должна быть кровь самого младшего, – хитро добавил Адриан.
Флорис, не желая в том сознаваться, уже начинал трусить. Он сожалел, что заговорил о дьяволе, и спрашивал себя, как выпутаться из неприятного положения, не прибегая к помощи брата. Адриан, со своей стороны, был очень доволен игрой, но ему хотелось найти способ покончить с ней без пролития крови, ибо он обожал маленького братишку и понимал, что шутка зашла слишком далеко. Внезапно дверь с треском распахнулась под порывом неистового ветра. Адриан с Флорисом в испуге прижались друг к другу, думая, что это действительно совершил дьявол. Им было невдомек, что они ослабили шпингалеты, облегчив тем самым работу ветра. Федор и Ли Кан, стоявшие в коридоре, ничего не услышали, потому что все заглушала громкая музыка, доносившаяся из бальной залы. Адриан и Флорис, содрогаясь от холода и страха, не смели позвать на помощь. Впрочем, Флорис, возбужденный таким замечательным приключением, почти перестал бояться. Ему захотелось удивить Адриана, и он низко поклонился луне, сверкавшей каким-то необычным светом:
– Спасибо, дьявол, ты исполнил мою просьбу. Пошли, Адриан.
Адриан улыбнулся: его радовало, что братишка сыграл свою роль до конца. Будучи очень практичным, он сбегал за шубами и сапожками. Они быстро оделись и выскользнули на балкон. Стояла прекрасная ясная ночь. Через некоторое время они подошли к обледенелой террасе. Сквозь тяжелые занавески высокого окна пробивались лучи света. Из комнаты доносились стоны и рыдания. Флорис и Адриан, любопытные, словно кошки, подобрались поближе и прижались носами к стеклу. Увиденное ужаснуло их, однако они, как зачарованные, продолжали смотреть, не в силах пошевелиться.
12
Императрица, сотрясаясь от слез, сидела перед столиком, на котором стоял сосуд с головой Вильяма Монса.
– Я отомщу за тебя, клянусь, – шептала она.
Перед ней лежали три статуэтки из воска. Взяв самую большую из них, она медленно воткнула ей в грудь иглу, приговаривая:
– Умри первым, проклятый царь! Потом настанет очередь француженки и ненавистного мне Флориса.
Услышав чей-то крик, она подняла голову, но заметила за окном только два детских лица.
– Похоже, это дворцовые трубочисты. Однако будет разумнее на сегодня покончить с моей магией.
Адриан и Флорис побежали по террасе к небольшой двери, которой обычно пользовались мужики, приходившие счищать снег и лед. За дверью оказалась потайная лестница, и мальчики, держась за руки, вихрем помчались вниз, в большой коридор, освещенный несколькими факелами. Разговаривать братья все еще не решались; Флорис был особенно потрясен увиденным – он явственно услышал свое имя, но не вполне понял, что все это означает. Напротив, Адриан чувствовал, хотя и не мог объяснить почему, что матери и братишке грозит страшная опасность. Издалека то громче, то тише доносилась музыка, и Адриан решил идти на эти звуки. Пройдя через множество пустынных гостиных, они вышли наконец на балюстраду, уставленную горшками с цветами и нависавшую над бальной залой. Никто не заметил Флориса с Адрианом: пригнувшись и спрятавшись за растениями, они могли видеть всех. Им было так страшно, что даже перешептываться они не смели. В глазах у них рябило от блеска нарядов и украшений. Но вот в толпе разряженных придворных они увидели мать, перед которой лебезили, словно перед королевой. Едва взглянув на ее прекрасное улыбающееся лицо, они совершенно успокоились и вскоре, со свойственной детям беззаботностью, забыли о том, что увидели в окно.
– Посмотри, Флорис, рядом с мамой стоит барон Михайлов, – сказал Адриан.
– Петрушка и мама красивее всех, – заявил Флорис.
– Не могу понять, где мы, – добавил Адриан, которого уже давно мучил этот вопрос. – Дворец принадлежит Петрушке или царю?
Флориса это совсем не волновало – он во все глаза смотрел на сверкающие мундиры генералов.
– Когда я вырасту, стану офицером.
Адриан зажал ему рукой рот.
– Посмотри-ка на Петрушку, Флорис.
Петр, пребывая в очень веселом настроении, вдруг сделал оркестру знак остановиться.
– Принесите мне ножницы. Я заметил тут несколько бород, надо бы их остричь.
Наряду с выдиранием зубов это было одним из любимых развлечений царя. Несколько редких бородачей-бояр, задрожав, попытались спрятаться в толпе бритых придворных, чтобы спасти свое драгоценное волосяное украшение, ибо считали растительность на лице признаком мужского достоинства. Петр, смеясь, стал громко щелкать ножницами, которые только что передал ему Ромодановский. Взяв Максимильену под руку, царь громко произнес:
– Это вовсе не прихоть моя. Я хочу превратить Россию в современную страну, наподобие Франции или Голландии. Я хочу, чтобы все привыкали к европейским обычаям.
Подойдя к высокому боярину с длинной бородой и в длиннополом кафтане, царь ухватил его за бороду и в мгновение ока состриг ее.
– И не показывайся больше в Петергофе в этом бабском наряде, – сказал он несчастному. – Все слышали? Я желаю видеть мужчин бритыми, в камзолах и в коротких штанах.
Старый боярин (его звали Бутурлин) упал к ногам Петра:
– Государь, русские всегда ходили в кафтанах и носили бороду.
– Тебе известно, что я это давно запретил. Подчинись мне, и ты станешь моим другом.
– Слушаюсь, возлюбленный царь.
С этими словами Бутурлин склонился в низком поклоне.
Флорис и Адриан переглянулись. Какой занятный вечер! Значит, Петрушка был не кто иной, как царь! Флорис шепнул на ухо Адриану:
– Почему мама нам ничего Не говорила об этом?
– Быть может, она сама не знала, – ответил, подумав, Адриан.
– Но теперь-то она знает, как и мы, однако не выглядит удивленной.
– Ты прав, мы спросим ее об этом завтра.
Император продолжал безжалостно стричь бороды. Последний из бородачей стоял перед огромным окном, выходившим на широкую Неву, но царь даже не взглянул на него, ибо заинтересовался тем, что происходит снаружи. Светила яркая луна, и было видно, почти как днем. Неистовый ветер пригнал из устья Невы глыбы льда, и среди них прыгала на волнах рыбачья лодка. Гребцы выбивались из сил, и катастрофа казалась неминуемой.
– Боже мой, несчастные люди, – прошептала Максимильена, бледнея.
Петр тут же подозвал Ромодановского.
– Пошли шлюпы с солдатами, пусть помогут этим несчастным.
Князь, с первого взгляда оценив ситуацию, ответил коротко:
– Будет сделано, государь.
Флорис и Адриан, увидев, что все присутствующие столпились возле окон, решили покинуть свое убежище и пробраться в маленький коридорчик за балюстрадой: им тоже хотелось посмотреть, что же случилось. Путаясь в полах своих ночных рубашек, маленькие искатели приключений осторожно выпрямились – в этот момент царь, подняв голову, заметил их. Флорис приложил палец ко рту, умоляя глазами не выдавать их. Петр улыбнулся и слегка кивнул в знак согласия. Он взглянул на Максимильену – та ничего не видела, ибо была целиком поглощена ужасным зрелищем взбесившейся Невы и погибающей в ее волнах лодки. Царь снова перевел взгляд на сына и подмигнул ему. Адриан, обернувшись, заметил это и сказал Флорису:
– Он все такой же милый, хоть и стал царем.
Но Адриан немного загрустил, поскольку Петр обращался только к Флорису. Адриану и раньше казалось, что их дорогой Петрушка любит его чуть меньше, чем Флориса.
«Так и должно быть, – подумал он, – ведь Флорис такой маленький».
И он пошел впереди, ведя за руку брата. Добравшись до окошка в коридоре, они уткнулись в него носами, стараясь разогреть своим дыханием наледь. На берегу солдаты без большой охоты спускали на воду шлюпки, но всем вскоре пришлось вернуться. А несчастные рыбаки уже не могли управлять лодкой, которую заливала вода. Ромодановский прибежал с этим известием к царю.
– Государь, никак не удается отчалить. Люди боятся.
– А, трусливая свора! – вскричал Петр. – Сейчас я покажу этим недотепам, как надо браться за такое дело.
Максимильена, вздрогнув, вцепилась ему в рукав и зашептала:
– Умоляю тебя, не ходи туда.
– Ты хочешь, чтобы я дал этим беднягам утонуть?
– Нет, нет, Пьер, но пошли кого-нибудь, а сам не ходи.
Царь посмотрел на Максимильену, удивленный ее настойчивостью – никогда она не пыталась его удерживать.
– Не бойся, любовь моя. Сегодня вечером со мной ничего не может случиться, я слишком счастлив, – сказал Петр, целуя руку Максимильены, а затем добавил громко: – Госпожа графиня, приглашаю вас и весь двор посмотреть на спуск шлюпки в завершение бала.
Петр засмеялся и направился к выходу, подмигнув перед этим Флорису с Адрианом, которые неистово хлопали в ладоши. Князья, княгини, бояре, поспешно облачившись в шубы, вышли на заснеженные террасы, чтобы наблюдать это зрелище. Максимильена словно оцепенела в ужасном предчувствии несчастья. Она увидела, как Петр подбежал к солдатам и стал вместе с ними толкать лодку. Люди заметно приободрились, видя, как царь вошел в воду по шею, чтобы удержать шлюп на волнах, бешено бивших в борта.
– Ах, князь, – промолвила Максимильена, со слезами взяв за руку своего верного друга Ромодановского, – зачем он подвергает себя опасности ради этих рыбаков? Зачем, зачем он делает это?
– Он Петр Великий, и этим все сказано, – просто ответил Ромодановский.
Стоя в ледяной воде, Петр испытывал необыкновенную радость, борясь со стихией. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным и молодым. Ухватившись за борт, он прыгнул в лодку и протянул руку солдату, более смелому, чем другие, и оба принялись мощно грести по направлению к тонущему шлюпу. Несчастные рыбаки не умели плавать. Царь нырнул в черную воду и подхватил двух бедняг; он плыл, подобно Нептуну, рассекая волны грудью, и вскоре втащил мужиков в свою лодку. Затем вернулся за другими – те в отчаянии цеплялись за обломки разбитого суденышка. Так он спас их всех, одного за другим. Шлюп оказался битком набит людьми, и Петр испугался, что перевернет его, если влезет сам.
– Пусть кто-нибудь сядет на весла вместе с тобой, – крикнул он солдату, а я поплыву следом.
И Петр ухватился рукой за корму. Только тут он почувствовал, что промерз до костей; вдобавок у него мучительно болели сведенные судорогой ноги.
– Ничего страшного, – сказал он себе, – я сто раз купался в январе…
Берег был уже близко, и царь подумал: «Сейчас приму горячую ванну, и все будет в порядке».
Шлюпка пристала; солдаты, оставшиеся на причале, быстро вытащили ее из воды. Петр вылез без посторонней помощи. Ромодановский уже бежал к нему с шубой. Придворные толпились на террасах и балконах. Увешанные драгоценностями женщины дрожали от холода, ибо стояли в туфельках на снегу, но кричали от восторга даже громче, чем бояре. Повсюду раздавались крики «да здравствует царь!» Мужики подкидывали шапки в воздух. Екатерина в своих покоях слышала эти радостные возгласы, но оставила их без внимания, поскольку была очень занята, вымещая ярость на одной из служанок, которую колотила даже ногами.
Царь накинул на плечи шубу, поданную Ромодановским. Посмотрев наверх, он увидел маленькие фигурки Флориса и Адриана; он махнул рукой, словно отвечая на приветствия, но на самом деле жест этот он сделал детям. Затем он заметил Максимильену – она бежала к нему в бальном платье, с обнаженными плечами.
– Ты простудишься, любовь моя, – прошептал он.
Слезы, замерзшие на щеках Максимильены, походили на алмазы. Он услышал ее слова:
– Ты жив, Пьер! Боже, как я испугалась!
– Да, да, я жив.
И тут Петр почувствовал, что земля уходит у него из-под ног; любимый им Петергофский дворец бешено закружился перед глазами; вдруг возникли ставшие очень серьезными лица Флориса и Адриана – и он рухнул к ногам Максимильены и Ромодановского.
