Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Тогда прощай, друг, и да хранит тебя дьявол.
– Прощай, царь, – ответил Картуш, а товарищи его поклонились.
В карете Максимильена открыла глаза. Петр, склонившись над ней, прошептал:
– Как же ты напугала меня, любовь моя!
Она бросилась ему в объятия.
6
Официальный визит царя Московии длился три месяца. Празднества сменяли друг друга, и Максимильена жила, как в вихре. Влюбленным удавалось иногда увидеться наедине, но это случалось все реже и реже, поскольку Петр с головой погрузился в работу. Он желал подписать договор с Францией, но Филипп Орлеанский медлил, отчего царь приходил в бешенство.
Максимильена посетила Филиппа Орлеанского и спросила, нет ли известий о муже. Филипп, получивший детальный отчет о трагедии на улице Кенкампуа от своей полиции, ответил со свойственным ему тактом, что Амедей исчез, и Максимильена подумала, что граф просто скрывается от кредиторов. Однажды она получила толстый пакет, где находились бумаги, удостоверяющие право собственности на дворец Силлери, с лаконичной припиской «от Картуша».
Петр хотел подарить Максимильене драгоценности, чтобы заменить украденное, но она сказала с обезоруживающей улыбкой:
– Лучше подари мне себя. Теперь я вижу тебя только в толпе народа.
Петр возразил:
– Любовь моя, виной тому не я, а мой долг царя.
И Максимильена вскоре получила колье с бриллиантами, самый крупный из которых имел форму сердца. К драгоценностям была приложена записка: «Прими этот дар. Вручаю тебе сердце Пьера Михайлова».
Однажды Петр решил отправиться в Сен-Сир, чтобы нанести визит мадам де Ментенон.
– Мне будет любопытно взглянуть на старую фею, которая околдовала великого короля, – сказал он Максимильене.
– Ты так восхищаешься Людовиком XIV?
– Он мой учитель. В Санкт-Петербурге ты увидишь дворец, который я приказал выстроить по образцу Версаля.
Максимильена вздрогнула. Очевидно, Петр считал ее отъезд в Россию делом совершенно решенным, хотя с ней он об этом ни разу не говорил. Порой Максимильена спрашивала себя, не исчезнет ли он так, как и появился, – с дуновением северного ветра…
В Сен-Сире царь вошел в спальню мадам де Ментенон вместе с Максимильеной. Старая маркиза уже почти не вставала, и Петр без всяких церемоний сел на край ее постели – к великому изумлению Максимильены и всех присутствующих.
– Какой болезнью вы страдаете, мадам?
– Сир, это просто старость, а еще тяжесть пережитого… Кто эта молодая женщина? – спросила маркиза, указывая на Максимильену.
– Графиня де Вильнев-Карамей…
– Она очень красива, – произнесла старая маркиза, глядя прямо в глаза Петру, – и достойна царя, как я была достойна короля…
С этими словами старая дама откинулась на подушки.
Визиты следовали один за другим. Опера, мануфактурные цеха, Марли, Сен-Клу – дворец принцессы Палатинской, которая, отведя Максимильену в сторону, доверительно сказала ей:
– Малышка, держите с этим великаном ухо востро и ни в чем ему не уступайте, иначе погибнете.
Максимильена улыбнулась доброй принцессе и поцеловала ей руку.
Наконец, за два дня до отъезда, Петр решил посетить Версаль, опустевший после смерти Людовика XIV. В честь царя во дворце устроили иллюминацию, а в Зеркальной галерее сервировали роскошный ужин. В ту ночь дворец ожил – казалось, среди гостей бродила тень великого монарха. После ужина царь с придворными спустился в сад, и тут внезапно разразилась страшная гроза. Все бросились искать убежище, и Максимильена потеряла Петра в толпе. Гремел гром, вспыхивали молнии, на замок обрушился подлинный потоп. Петр метался в поисках Максимильены, но, не найдя ее, укрылся в одном из гротов сада Аполлона.
По гравию зашелестели чьи-то шаги, и царь увидел, что к гроту приближается маркиза де Фондодеж.
– Идите сюда! Под скалой сухо! – крикнул ей Петр.
– О, ваше величество, смею ли я стоять рядом с вами?
Царь терпеть не мог кокеток, но уж очень соблазнительно выглядела молодая маркиза. Она была чертовски привлекательна, и Петр сказал себе, что маленькая любовная интрижка не помешает его любви к Максимильене, которой и знать об этом незачем. Гром продолжал греметь, а изящная маркиза, угадав мысли Петра, подобралась к нему поближе и томно произнесла:
– Я совсем продрогла от этого дождя, сир, посмотрите, как бьется мое сердце!
С этими словами она прижала руку Петра к своей груди. Перед глазами царя вдруг возник укоризненный облик Максимильены, однако маркиза, не теряя времени, прижалась к нему всем телом. Он едва успел подумать: «В конце концов, я царь и имею право…»
Максимильена укрылась от ливня под деревьями напротив грота. Узнав своего возлюбленного, она хотела бежать к нему, но тут заметила графиню, проникшую в грот. Оцепенев от ужаса, она смотрела, как царь заключил графиню в объятия и стал страстно целовать. Не в силах вынести это, Максимильена, рыдая, побежала во дворец, и ее парчовое платье, зацепившись за куст, с треском порвалось.
В блеске молнии, более яркой, чем другие; Петр узнал Максимильену и понял, что она все видела.
– Максимильена, Максимильена! – отчаянно крикнул он.
Дерзкая Фондодеж попыталась удержать царя за рукав, говоря:
– Оставьте эту кривляку, сир, я отдаюсь вам!
– Дрянь! Я уверен, ты сделала это нарочно!
– Конечно, сир, я знала, что она нас видит… Но теперь мы одни, не упускайте же свой шанс!
Не слушая ее, царь бросился прочь из грота вслед за любимой.
«Я в самом деле неисправим, – говорил он себе, – мне отдала сердце прекраснейшая женщина в мире, а я уцепился за юбку маркизы, которая гроша ломаного не стоит!»
Максимильена бежала, не разбирая дороги и задыхаясь от негодования, Придворные, нашедшие убежище в кустах, смотрели на нее и на несущегося за ней царя, не смея вмешиваться.
– Максимильена! – кричал Петр. – Приказываю тебе остановиться!
Наконец она, уже совсем задохнувшись, достигла дверей и, заметив боковую лестницу, вихрем взлетела по ней. Максимильена знала Версаль, поскольку бывала здесь с отцом, но теперь, пребывая в смятении и оказавшись в темноте, не понимала, куда бежит. Петр кричал ей вслед:
– Остановись, Максимильена!
Однако она оторвалась от него намного. Царь продолжал гнаться за своей возлюбленной по нескончаемым коридорам. Вдруг Максимильена неожиданно для себя очутилась в Зеркальной галерее, где лакеи расставляли стулья и зажигали тысячи свечей. Всклокоченная, мокрая Максимильена в грязном разорванном платье походила на безумную. Сзади гремел голос российского императора:
– Остановись, такова моя воля!
Один из слуг от изумления выронил на пол поднос с бокалами. Максимильена, обнаружив дверцу в глубине галереи, скрылась там, хлопнув створкой перед носом у Петра, Она вновь оказалась в темных гостиных, поскольку освещалась только приемная зала. Максимильена продолжала бежать; вскоре, изнемогая от усталости, она влетела в большую комнату, где никого не было, поспешно закрылась на засов, а затем бросилась на кровать, чтобы выплакаться вволю. Петр ломился в закрытую дверь, в ярости колотя в нее ногами.
– Открой!
Максимильена крикнула:
– Я не подчинюсь вашим приказам и не открою вам!
– Я царь и могу тебя уничтожить! – воскликнул он, а сам в это время думал: «Она упрямее тысячной толпы бояр – мне именно такая нужна!»
– Ах вы царь? Так возвращайтесь в Россию.
Петр онемел. Никто еще не смел говорить с ним подобным тоном.
А за окнами бушевала, набирая силу, гроза. С крыши летела черепица, молния разбила громадный дуб в парке. Внезапно послышались три удара грома, и Петр, вышибив плечом дверь, ворвался в просторную спальню. Максимильена лежала на постели, укрытой балдахином. Увидев царя, она вскочила и побежала к камину. Там она схватила кочергу и метнула ее в голову царя. Тот ловко пригнулся, а потом сжал Максимильене руку, чтобы заставить стоять на месте.
– Итак, мадам, мы не исполняем больше приказов царя? – осведомился он.
– Для меня вы никакой не царь! Вы обманули меня, и я не желаю вас видеть!
– Какая ты красивая, когда бесишься! Я жажду тебя.
– Возвращайтесь к своей маркизе! Вам, кажется, было очень хорошо вместе?
Петр рассмеялся. Он любил, когда ему перечили.
– Ты ревнуешь! – сказал он. – Мне это нравится.
Максимильена сделала попытку вырваться, но Петр, крепко прижимая ее к себе, впился губами ей в рот.
– Нет, нет, я ненавижу вас.
– Люблю тебя, хочу тебя, – шептал Петр между поцелуями, – я сгораю от желания!
И он прикусил Максимильене губу. Молодая женщина, откинувшись назад, кричала:
– Отпустите, вы не возьмете меня силой!
Вместо ответа Петр бросил женщину на кровать. Максимильена старалась отбиться ногами, но Петр совершенно потерял голову, увидев открывшиеся ему прелести.
– Возьму и силой, если захочу! – воскликнул он, изнемогая от жажды обладания. – Петр впервые имел дело с женщиной, которая посмела сопротивляться. Он бросился на Максимильену, срывая с нее платье и раздирая корсаж, ногами же пытался раздвинуть колени графини. Максимильена, полузадохнувшись в объятиях великана, чувствовала, как в ней рождается непреодолимая страсть при соприкосновении с мускулистым телом Петра. Она тяжело дышала, вскрикивала, но уже не от возмущения, и, не в силах больше сдерживаться, стала раздевать царя. А тот, заметив, как изменилось поведение Максимильены, понял, что она отчасти ломала комедию и что желает близости не меньше, чем он. Это не рассердило Петра, а, напротив, позабавило, ибо ни с одной женщиной он еще не испытывал подобного счастья. Они любили друг друга с упоением, изнемогая от наслаждения, соединяясь в одно целое и забыв обо всем на свете. Петр ласкал ее так, как никого не ласкал, и Максимильена проявляла не меньшую страстность. Замирая порой в сладостном бессилии, они снова с прежним пылом отдавались своей любви. Постель их была в полном беспорядке, и Максимильена с неведомым ей раньше бесстыдством устремлялась в объятия Петра. Кроме их безумной страсти, в мире не осталось ничего. А за окнами бушевала буря, и придворные, укрывшиеся в замке, не смели искать царя. Все живое забилось в свои норы. Люди испуганно перешептывались, что наступил конец света и что Париж с Версалем, подобно Содому и Гоморре, будут уничтожены небесным огнем. Льющиеся с неба потоки освещались всполохами чудовищных молний, град величиной с кулак бил по крышам домов, от порывов ветра содрогались стекла и ставни. Сена сорвала с якоря корабли и понесла в море, несмотря на отчаянные усилия матросов, пытавшихся укротить ярость волн.
Именно в эту грозовую ночь в заброшенной спальне короля-Солнце был зачат Флорис.
7
Через два дня Петр и Максимильена выехали из Парижа. Максимильена покидала родину без всякого сожаления. Устремляясь вместе с любимым навстречу ледяным туманам севера, она прижималась к его плечу с покорной доверчивостью. Перед отъездом Максимильена успела передать все дела в ведение Шабу, своему старому управляющему, который испуганно повторял:
– Ах, госпожа графиня, это совершенное безумие!
– Да, да, мой Шабу, – отвечала Максимильена со смехом, – но вы позаботьтесь о замке, об имении и о дворце.
Сундуки уже уложили в большой фургон, когда к Максимильене подошел, теребя в руках берет, старый Грегуар.
– Что такое? – спросила Максимильена, складывая в саквояж игрушки Адриана.
– Госпожа графиня, Элизу вы берете, чтобы было кому приглядеть за господином Адрианом, а за вами кто приглядит?
– Мой добрый Грегуар, – прошептала растроганная Максимильена.
– Мы обговорили это с Блезуа и Мартиной. Не можем мы вас отпустить одну. Вот, пришел просить вас, чтобы вы нас взяли с собой.
И преданные слуги заняли места в просторной берлине, которая двигалась за каретой царя и Максимильены.
Когда они останавливались на постоялых дворах, их принимали за богатых чужестранцев – Петр оставил только нескольких бояр из своего эскорта. Остальных в подчинении Ромодановского он отправил в Спа, где ожидала императрица, – это означало завершение официального визита во Францию.
Договор с Францией так и не был подписан; Максимильена обвиняла в этом себя и говорила Петру:
– Я сделаю все, чтобы наши страны сблизились.
Русский царь отвечал, смеясь:
– Франция недовольна, потому что я увез самое ценное ее сокровище.
В октябре, после трех месяцев пути, Петр с Максимильеной прибыли в Москву. В России это начало зимы, и Максимильена с восхищением смотрела на тысячи разноцветных куполов, блиставших среди заснеженных улиц.
– Как красиво!
– Душа моя, я не люблю Москву. Вскоре мы отправимся в Санкт-Петербург, мой Версаль. Я обожаю этот город, который построил на месте болот. Я повелел боярам строить там дома и дворцы. Вот увидишь, тебе понравится Санкт-Петербург, но пока нам придется провести несколько дней в Москве.
Петр поселил Максимильену в той части города, которая называлась Слобода. За ней начиналось село Преображенское. Царь выбрал для Максимильены большой дом из розового кирпича, который сразу понравился молодой женщине. Именно здесь она уверилась, что ждет ребенка. Петр, узнав об этом, обнял ее, затем опустился перед ней на колени и положил голову ей на живот.
– Любовь моя, ты родишь мне сына.
– Но, Пьер, – с улыбкой произнесла Максимильена, – вдруг будет девочка?
– Нет, нет, это будет сын, я так хочу! Он вырастет похожим на меня, ведь в жилах его кровь Романовых.
– Надеюсь все же, что он не будет таким же жестоким, как твой предок Иван Грозный, Пьер.
– Царь Иван не был моим предком, любовь моя, он просто женился на девушке из рода Романовых, – снисходительно ответил Пьер.
Младенец, казалось, с одобрением воспринял эти слова – он начал вдруг ворочаться с необычайной силой в животе Максимильены, и царь с умилением вслушивался в удары, наносимые крошечной ножкой.
Однажды, когда Максимильена была на пятом месяце беременности, Петр зашел к ней с весьма озабоченным видом.
– Любовь моя, – сказал он, – я не хотел тебя тревожить и не стал объяснять, почему мне нужно было остаться в Москве. Я ожидал новостей от князя Черковского, посланного в Кеву во главе шести тысяч солдат. Только что я получил известие, что персы всех их перерезали. Это война. Я выступаю вместе со своей армией.
Тогда Максимильена решилась на поступок, почти безумный в ее положении.
– Я еду с тобой, – сказала она.
Петр был потрясен:
– Но, Максимильена, ты плохо это себе представляешь. Нам придется пересечь всю Россию, это не прогулка!
– Дорогой мой, ты убедишься, что маленькая французская графиня ни в чем не уступит русской женщине. Я еду с тобой, если, конечно, не прискучила тебе, – добавила она, посмотрев ему в глаза.
– Дорогая, как ты трогательна в своем хрупком изяществе и благородной сдержанности! Однако сделана ты из стали!
– Я просто люблю тебя, Пьер!
Максимильена выехала из Москвы в обозе громадной армии, оставив Адриана на попечение Элизы, а с собой взяв только Грегуара и Мартину. Царь, устроив смотр войск, галопом поскакал к роскошной берлине, которую приготовил для Максимильены.
– Мадам, – произнес он с улыбкой, – позвольте представить вам армию русского царя.
– Пьер, объясни мне, что это за солдаты.
– Вот пехотинцы, их двадцать тысяч человек, один храбрее другого. А вот моя кавалерия в девять тысяч сабель. Благодаря этим всадникам я разбил Карла шведского под Полтавой. А вон там ты можешь видеть двадцать тысяч калмыков и тридцать тысяч татар. Непобедимые воины!
– А кто эти люди устрашающего вида?
– Украинские казаки, их двадцать тысяч. Во главе их мой друг – гетман Саратов.
– Вид у него не слишком дружелюбный, однако ты, Пьер, кажется, очень его ценишь?
– Видишь ли, казаки – это дикий и свободный народ. Гетман сражается на моей стороне по дружбе. Ничто его к этому не принуждает, вот почему я так рад ему.
– Ты гордишься своей армией, Пьер?
– Да, я сам ее создал. Вот, смотри, девять тысяч новеньких – моряки. До меня в России не было флота.
Максимильена с гордостью взглянула на Петра. Он любил ее, она ждала от него ребенка – и каждый день она открывала в нем черты великого человека.
Через несколько недель войска вступили в тундру, где сильный ветер обжигал лицо и часто бушевали ужасные снежные бури. Но русские солдаты бесстрашно шли вперед, и вел их сам царь.
В армии уже все знали о прекрасной француженке, которая мужественно последовала за царем, и войны почтительно расступались перед берлиной Максимильены. А графиня всегда находила участливое слово для солдат или просто одаривала их улыбкой, так что вскоре она стала всеобщей любимицей. Солдаты называли ее «наша матушка».
Императрица Екатерина, оставшаяся в Москве, узнала обо всем этом из писем любовника – князя Меншикова. Каждый раз, прочитав очередное послание, она начинала яростно кричать и приводила в трепет своих придворных. Вот и на сей раз она, отыгрываясь на слугах, приказала бить их кнутом – их крики сладкой музыкой отдавались в ее ушах. Вскоре на губах Екатерины появилась зловещая улыбка, ибо в голову ей пришла коварная мысль. Написав короткую записку, она велела одному из немых лакеев отвезти ее султану Удемику, правителю Баку и заклятому врагу царя. Совершив это, царица пришла в полный восторг и закатила пир горой.
Армия продвигалась вперед форсированным маршем, и через несколько дней тундра сменилась степями. До самого горизонта Максимильена видела лишь одни бесконечные заснеженные поля. Однако здесь стало чуть теплее. Путешествие было очень трудным для молодой женщины, поскольку берлину немилосердно подбрасывало на ухабистых дорогах, но Максимильена никогда не жаловалась. Царь нежно заботился о ней, а на каждом привале старался устроить ее поудобнее.
Максимильена восторгалась своим роскошным шатром, похожим на настоящий дом из полотна; вечером сюда приходил Петр, все так же пылавший страстью.
Наконец армия достигла берегов широкой реки Волги, которая разделялась на тридцать три огромных рукава. Предстояла трудная переправа для солдат, повозок, артиллерии и лошадей. Максимильена никогда прежде не видала такой реки, широко разлившейся после таяния снегов. Какой далекой казалась ей теперь Сена! Петр, лично проведя рекогносцировку, обнаружил брод, где могла пройти его бесчисленная армия. Когда карета Максимильены двинулась через реку, вода стала прибывать. Лошадей потянуло в водоворот, и они испугались, хотя кучер нещадно нахлестывал их. Петр издали увидел, какая опасность грозит Максимильене. Пустив коня в галоп, он подоспел вовремя: зайдя по грудь в ледяную воду, схватил лошадей за ноздри и заставил их успокоиться.
Кони, почувствовав хозяйскую руку, перестали дрожать и послушно преодолели брод.
Вся армия была свидетелем подвига царя, и солдаты восхищенно закричали, когда Петр, выбравшись на берег, взял Максимильену на руки.
Наконец показалась Астрахань. Царю не терпелось сразиться с врагами, но те не вступали в бой с русской армией – их отступление более походило на бегство. Улицы в Астрахани утопали в грязи, дома были в основном глиняные. Невыносимый запах отравлял воздух, поскольку везде в огромных количествах сушилась рыба. Максимильене едва не стало дурно. По распоряжению Петра, граф Шереметев отыскал для нее самое чистое жилище, и Максимильена, полумертвая от усталости, смогла прилечь.
Быстро темнело. Грегуар занимался перевозкой багажа – в дороге он показал себя расторопным и толковым слугой. А у Мартины уже было немало воздыхателей среди солдат.
Из своей комнаты Максимильена слышала городской шум. Она попыталась заснуть, но младенец сильно ворочался в животе, и ей не удалось сомкнуть глаз.
Внезапно Максимильена почувствовала, что рядом кто-то есть. Напряженно всматриваясь, она различила силуэты двух человек, на лицах которых были маски, но крикнуть не успела – ей мгновенно заткнули рот, а затем связали руки и ноги. Максимильена отбивалась как могла, однако все время помнила о малыше, боясь причинить ему боль. Похитители вместе со своей ношей бесшумно вылезли в окно, выходившее на огород за домом. Максимильена увидела, как они облили стены какой-то жидкостью, а затем поднесли огонь. Дом вспыхнул, как свечка. Разбойники, вскочив на лошадей, понеслись прочь галопом; один из мужчин осторожно держал на руках Максимильену, явно стараясь уберечь ее от толчков.
Между тем Грегуар с Мартиной, почуяв запах гари, бросились в комнату хозяйки. Полуослепнув от дыма и слез, они тщетно искали Максимильену. Ромо, заметив издали горящий дом, со всех ног примчался на пожар с Шереметевым. Уже рушились балки, но бесстрашный князь устремился внутрь – однако обнаружил в доме только задыхающихся слуг.
Царь тоже увидел взметнувшееся внезапно пламя, и ужасное предчувствие сжало ему сердце. При его появлении все опустили головы – никто не смел сказать правду. Дом пылал, словно факел, и Петр шагнул к двери, но тут Ромо на правах старого друга обхватил его за плечи, не пуская на верную гибель:
– Государь, ее нет там!
– Ты допустил, чтобы она сгорела заживо! – в бешенстве крикнул Петр. Я повешу тебя, Ромодановский!
– Мы с Шереметевым осмотрели все! Клянусь Россией, ее там нет!
Царь закрыл руками лицо.
– Где же она, Господи?
Прибежал гетман Саратов.
– Царь, – произнес он, тяжело дыша, – один из моих казаков видел, как через южные ворота промчались два всадника. Ему показалось, будто один держит на руках женщину.
Петр выпрямился, как будто его ударили хлыстом.
– Если не отыщу ее живой, – яростно вскричал он, – все здесь уничтожу. Спасибо тебе, гетман! Отбери для меня пятьдесят казаков.
И царь, вскочив на лошадь, бросился в погоню. С ним поехали гетман с казаками, Ромо и граф Шереметев. Они промчались по грязным улицам, а затем устремились на широкие астраханские луга, освещенные яркой луной. Петр догадался, что похитители направляются в Баку.
Максимильена во время бешеной скачки галопом почти лишилась чувств. Поясницу разламывало от невыносимой боли, но молодая женщина все же пыталась разглядеть лицо того, кто держал ее. Лошади между тем заметно сбавили шаг, а потом и вовсе остановились – у одного из несчастных животных выступила на ноздрях пена, предвестник неизбежной гибели. Похитители о чем-то совещались на непонятном для Максимильены языке. Она почувствовала, что ей освободили ноги, и человек, несший ее, вдруг произнес по-французски:
– Поднимайся на холм, мы спрячемся в пещере.
Максимильена подчинилась, но связанные руки мешали идти, а ноги путались в длинной юбке. Все тот же разбойник, обхватив ее за плечи, помог ей подняться до пещеры. Здесь мужчины вновь заспорили. Они говорили по-персидски:
– Надо убить ее, – сказал один. – Султан велел ее похитить, а если не удастся, прикончить.
Второй возразил:
– Я не стану убивать эту женщину.
– Прекрасно, я справлюсь и без тебя, – заявил, ухмыляясь, его кровожадный товарищ.
– Я тебе не позволю. Нельзя убивать беременную, это принесет нам несчастье.
– Расскажи об этом султану!
– Нам все равно не добраться до Баку. Смотри, по равнине скачет галопом конный отряд. Они нас найдут.
– Именно поэтому ее надо немедленно прикончить.
Бандит, жаждущий крови, выхватил кинжал и занес его над Максимильеной, обессилевшей и лежащей на земле. Тот, что защищал ее, кинулся на человека с кинжалом; оба они стали кататься в пыли, осыпая друг друга проклятиями и рыча от ярости. В схватке маски упали с их лиц, и Максимильена увидела, что у того, кто защищал ее, были раскосые глаза и желтая, как у азиата, кожа; второй же походил не то на перса, не то на турка.
Молодая женщина прекрасно понимала, из-за чего сцепились эти двое – если перс одержит победу, то он зарежет и ее. Стук копыт приближался, и у нее замирало сердце – то от отчаяния, то от надежды. Максимильена была уверена, что Петр бросится в погоню за негодяями.
Перс между тем выпустил из рук кинжал и прижал китайца к земле, намереваясь его задушить. Гибкий азиат вывернулся из-под своего противника и метнулся к кинжалу. Перс, рванувшись следом, налетел на острие – в горле у него заклокотало, изо рта хлынула кровь, и он, упав на колени, осел. Максимильена отвернулась, а азиат, отдышавшись, преклонил перед ней колено, вытащил кляп и развязал руки. Максимильена внимательно посмотрела на него и спросила:
– Как тебя зовут?
– Ли Кан Юн.
– Почему ты решил меня спасти?
– Из-за ребенка, которого ты носишь во чреве, Улыбка Лета.
В этот момент послышалось конское ржание, раздались крики, и в пещеру ворвался Петр, размахивая пистолетом, а за ним люди из его отряда. Ли Кан Юн бросился в глубь пещеры, чтобы спрятаться, но царь преградил ему путь со словами:
– Тебе конец, бандит, я с тебя шкуру прикажу спустить!
Подойдя к Максимильене, царь взял ее на руки:
– Ты жива, любовь моя, – воскликнул он, – ты не ранена! Господи, как я перепугался!
Двое казаков потащили Ли Кан Юна к выходу, осыпая его тумаками. Царь крикнул, обернувшись:
– Пытать до тех пор, пока не скажет, кто его послал!
Тут Максимильена впервые подала голос:
– Отпусти этого человека. Пусть идет куда хочет. Он похитил меня, но потом сражался, чтобы спасти мне жизнь.
Петр явно колебался.
– Из любви к тебе я оставлю ему жизнь. Но отпустить не могу.
– Нет, прошу тебя, оставь его.
Царь, взглянув на азиата с сожалением, сказал неохотно:
– Ты свободен, ступай.
Ли Кан Юн, вместо того чтобы бежать со всех ног, бросился к ногам Максимильены и поцеловал край ее платья.
– Отныне жизнь моя принадлежит тебе, госпожа. Ли Кан Юн сражался за твое дитя, а ты спасла жалкую жизнь Ли Кан Юна. Я буду сопровождать тебя повсюду, Улыбка Лета, как твой верный раб.
Максимильена засмеялась.
– Благодарю тебя, но ты слышал слова царя… ты свободен и можешь вернуться в свою страну.
– У меня нет родины, госпожа. Мать моя была китаянкой, а отец – перс. Меня продали в рабство жестокому и кровожадному султану Удемику, но своим господином я его не считаю. Давно уже я хотел бежать. Увы! Что может сделать бедный раб…
– В таком случае, – сказала Максимильена, – принимаю тебя на службу, Ли Кан Юн. Ты поедешь со мной в Россию?
– Я уже дал тебе клятву верности, Улыбка Лета. Жизнь моя принадлежит тебе, делай с ней что хочешь.
– Прежде объясни, – вмешался царь, – зачем ты пытался похитить женщину, которую я люблю?
– Султан Удемик больше всего боится, Небесная Мощь, что ты завладеешь черным цветком Баку. Он хотел отдать тебе эту женщину в обмен на твое обещание немедленно отступить вместе с армией.
– О каком это черном цветке ты говоришь?
– Черный цветок, Небесная Мощь, это земля, которая сама воспламеняется.
– Никогда не слыхал о такой земле, – промолвил Петр, поворачиваясь к Ромодановскому и гетману Саратову. Те недоверчиво пожали плечами.
– Я покажу ее тебе, Небесная Мощь.
Ли Кан Юн, достав из-под куртки бутылку, вылил на землю черную жидкость, а затем высек из двух кремней искру. Земля вспыхнула.
– Именно так мы подожгли твой дом, Летняя Улыбка, – произнес Ли Кан Юн.
– Да, – подтвердила Максимильена, – я это видела собственными глазами. – Жидкость, которая горит… настоящее чудо!
– Решено, – воскликнул царь. – Баку мне необходим. Чувствую, что этот черный цветок, как ты его называешь, принесет большую пользу России.
И армия двинулась в направлении Баку, мощной крепости на берегу Каспийского моря. Город считался неприступным, ибо был расположен на Апшеронском полуострове. Дорога к нему вела вдоль берега, но кругом простиралась пустыня, и солдаты умирали от жажды, глядя на сверкающую водную гладь. Для Максимильены переход в Баку превратился в подлинную муку, однако отступать было уже некуда. Дорогу в город усеяли трупы лошадей и людей. Петр был в отчаянии. Наконец среди песков показались стены Баку. Царь решил, что откладывать штурм нельзя – сражение было назначено на следующий день. Воины ставили палатки с песнями; все были возбуждены, как всегда бывает перед схваткой. Вдруг Максимильена ощутила резкую боль. Ли Кан Юн, верный своему обещанию, не отходил от своей госпожи ни на шаг, как преданный раб, однако тут, сразу догадавшись, в чем дело, побежал предупредить Грегуара.
– У Улыбки Лета вот-вот родится малыш!
Грегуар ревниво отнесся к появлению китайца, а потому, прежде чем бежать за царским доктором, не преминул сухо заметить, что Максимильену следует называть «госпожа графиня», а не Улыбка Лета. Ли Кан Юн невозмутимо ответил:
– У госпожи графини Улыбки Лета вот-вот родится малыш.
В палатке Максимильена металась из угла в угол, отказываясь прилечь. Ли Кан Юн, войдя в палатку, объявил:
– Госпожа графиня Улыбка Лета, старый Грегуар пошел за доктором.
– Скажи-ка, Ли Кан, – спросила Максимильена, продолжая ходить, – как ты научился говорить по-французски?
– У султана был французский раб, он меня и научил.
– У султана есть французские рабы? – вскричала Максимильена, ощутив внезапно неимоверную боль.
– Да, госпожа. Есть также рабы-англичане, немцы, русские. Забавы ради я выучил их язык. Эти люди стали пленниками, когда султан потопил их корабли.
– Если царь выиграет битву, они получат свободу.
– Госпожа, послушай меня, я знаю подземный ход, ведущий в город. Я не хотел это говорить, но ты была так добра ко мне, что я хочу тебе помочь.
– Этим ты поможешь царю, Ли Кан.
– Нет, тебе, госпожа, потому что хочу сказать всю правду. Тебя предали. Дурная жена Небесной Мощи прислала письмо султану Удемику и предупредила, что царь собирается напасть на Баку. А тебя она приказала похитить и убить.
– Боже мой, не проговорись об этом царю!
Максимильена невыносимо страдала, ибо боли все усиливались. Она думала: «Как же эта женщина ненавидит нас – меня и моего малыша! Господи, прости мне любовь мою к Пьеру, я знаю, что нет у меня на это права, но помоги ради ребенка, которого я выносила».
В палатку вбежал взволнованный Петр. За ним спешил добрый доктор Кикин. Царь сказал Максимильене:
– Я останусь с тобой.
– Нет, любовь моя, ты пойдешь с Ли Каном, который покажет тебе подземный ход, ведущий в Баку. Когда ты вернешься, твой сын уже родится.
Петр с обожанием посмотрел на бледное лицо Максимильены, затем нежно поднял ее и уложил на походную постель.
– Любовь моя, меня замучила совесть. Я не должен был разрешать тебе, идти вместе с армией.
– Государь, – встревоженно воскликнул Кикин, – вам нужно теперь оставить нас вдвоем, госпожу графиню и меня.
– Кикин, ты смеешь приказывать царю?
– Разумеется, государь, – ответил доктор, смеясь, ибо принадлежал к тем немногим людям, которые не трепетали в присутствии Петра Великого. – Вы распоряжаетесь своим войском и своим народом, а я распоряжаюсь своими пациентами.
– Кикин, – прошептал царь, увлекая доктора к выходу, – ты можешь мне гарантировать, что она не умрет?
– Государь, она молода, у нее превосходное здоровье, и я уверен, что она приготовила для нас столь же крепенького младенца. Все будет хорошо, – сказал Кикин, дружески похлопав своего повелителя по руке.
