Текст книги "Флорис. Любовь моя"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Тогда царь позвал Ли Кана.

– Покажи нам подземный ход. Уже темнеет, надо этим воспользоваться.

Поднявшись на стременах, Петр Великий крикнул гетману Саратову и солдатам:

– Вы будете сражаться не за меня, а за святую Русь!

Воины ответили как один человек:

– Да здравствует царь!

Петр приказал выдать им двойную порцию водки, чтобы они смелее бились, и часть армии двинулась вперед, а другая осталась в лагере в подчинении Ромодановского – ей предстояло отразить возможную вылазку врага.

А Максимильена в своей палатке мучилась гораздо сильнее, чем во время родов Адриана. Судя по всему, второй ребенок был намного крупнее первого. На лбу у нее выступили капельки пота, и она закусила платок, чтобы не кричать. Издали послышались мушкетные выстрелы, и Максимильена шепнула:

– Пьер, я с тобой!

В тот момент, когда молодая женщина услышала стрельбу, царь вслед за Ли Кан Юном и в окружении своих солдат проник в подземный ход, ведущий в Баку. Едва они оказались в осажденном городе, как заметивший их часовой дал сигнал тревоги, однако неожиданное нападение застало врагов врасплох. На улицах, освещенных лишь луной, завязался ожесточенный рукопашный бой. Ментиков, выполняя приказ царя, стал обстреливать стены из артиллерийских орудий. Петр Великий сражался яростно: ему не терпелось захватить Баку, чтобы скорее вернуться к Максимильене. Войска султана начали отступать. Внезапно на Петра ринулся высокий турок с хитрым лицом, и царь догадался, что это султан. Они стали рубиться на саблях, нанося друг другу ужасные удары. У султана был изогнутый клинок, что делало его оружие очень опасным. Петр воскликнул в бешенстве:

– Султан! Ты приказал похитить женщину, которую я люблю. Ты предательски истребил шесть тысяч моих солдат и смелого генерала Черковского! Умри же от руки Петра Великого!

Он нанес своему противнику чудовищной силы удар: сабля со свистом рассекла воздух, и голова султана упала на землю. Турки, увидев исход поединка, перестали сопротивляться. Однако небольшая горстка храбрецов продолжала обстреливать русских с крыши одного из домов. Царь почувствовал боль в груди и подумал: «Пуля попала мне в сердце! Все кончено, я умру!»

Он приложил руку к мундиру в надежде остановить кровь и тут ощутил под пальцами орден святого Андрея, спасший ему жизнь.

В это самое мгновение у Максимильены были последние схватки: она родила крупного мальчика весом в десять фунтов. Младенец закричал во всю силу своих легких. Максимильена, взяв сына на руки, прошептала:

– Это ты спас мне жизнь, мой мальчик. Мы назовем тебя Флорис – в честь черного цветка, который будет сегодня завоеван твоим отцом.

8

Взяв на рассвете Баку, царь галопом поскакал к палатке Максимильены и заплакал от счастья при виде новорожденного сына. У входа стояли Ромодановский, Шереметев и гетман Саратов – все трое были чрезвычайно взволнованы. Грозный гетман подошел к колыбели Флориса, взял мальчика на руки и обратился к царю:

– Окажи мне великую честь, позволь стать крестным отцом твоего сына.

– Дарую тебе эту милость, гетман. Пусть наше свойство еще больше соединит твоих казаков со мной.

Максимильена, которую уже слегка утомили эти мужчины, чувствовала себя уязвленной, ибо на нее почти не обращали внимания.

Петр нежно привлек ее к себе, сказав остальным:

– Господа, надо дать графине отдохнуть.

И все почтительно, с поклонами удалились. Гетман, положив будущего крестника в колыбель, поцеловал Максимильене руку и вышел, пятясь задом.

Максимильена сказала своему любимому:

– Пьер, какого странного крестного ты выбрал для нашего мальчика!

– Я уже говорил тебе, что он независимый человек, и я дорожу его дружбой.

Максимильена заснула в объятиях Петра, и тот, нежно высвободившись, запечатлел поцелуй на ее губах, а затем также вышел из палатки. Гетман ждал его.

– Царь, – сказал он, – ты великий полководец, ты привел меня и моих казаков к победе. Теперь мы тебе не нужны. Прошу разрешения вернуться на Украину.

– Ты свободен, гетман Саратов, и я благодарю тебя за то, что ты сражался на моей стороне. Я горд, что у моего сына будет такой крестный отец.

Гетман самолюбиво вскинул голову.

– Царь, позволь приставить к твоему сыну одного из вернейших моих казаков.

– Гетман, сыну Петра Великого телохранители не понадобятся!

Гетман, сделав вид, что не слышит, позвал человека-великана, физиономия которого имела устрашающий вид из-за многочисленных шрамов. К тому же казак был крив на один глаз. Петр был в затруднительном положении: ему не хотелось обижать гетмана, но он боялся, что эта необычная нянька не понравится Максимильене.

– Царь, это Федор Тартаковский, храбрец, получивший рану под Нарвой, где – ты помнишь – полегло очень много наших. Он был при Полтаве, когда ты разбил шведского короля Карла. Федор Тартаковский, поручаю тебе своего крестника, сына нашего царя. Ты жизнью отвечаешь за него. Отныне ты принадлежишь ему и его матери.

Казак преклонил колено.

– Клянусь тебе, гетман, нашей возлюбленной Украиной и нашей святой Русью, что буду защищать их до последней капли крови, – ответил он гетману и, произнеся эти торжественные слова, поцеловал бакинскую землю.

В лагере царила суматоха. Проведя три недели в Баку, царь отдал приказ выступать. В завоеванном городе Петр Великий оставил генерала Матрешкина во главе шести тысяч человек – им предстояло завершить усмирение страны. Максимильена, которая уже совершенно оправилась после родов, сопровождала царя в обходе по лагерю. Флориса она оставила на попечение Грегуара и Ли Кана, а Мартина укладывала багаж своей хозяйки.

– Скажи, Пьер, что это за ужасный человек, который не отходит от моей палатки?

– Дорогая, – пробормотал Петр в явном смущении, – я тебе его еще не представил… ждал, когда тебе станет лучше. В общем, это нянька Флориса.

– Ты шутишь!

– Вовсе нет. Гетман Саратов, который, полагаю, пленился тобой, пожелал приставить к своему крестнику для пущей его сохранности это милое создание.

Максимильена рассмеялась. Петр посмотрел на нее с восхищением:

– Ты еще красивее, чем прежде.

Это была сущая правда. Любовь и второе материнство преобразили Максимильену. Она с улыбкой взглянула на Петра:

– Хорошо, ради Флориса я согласна взять на службу этого казака.

Царь ожидал, что Максимильена категорически откажется от услуг Федора Тартаковского.

Он подумал про себя: «Я никогда не пойму до конца женщин».

Но у Максимильены были свои причины, о которых она не хотела говорить Петру. Ее встревожили признания Ли Кана о письме императрицы к султану: в своей ненависти эта женщина была способна на все, и Максимильене были нужны верные люди, чтобы защитить себя и своих сыновей. Не желая понапрасну беспокоить своего любимого, она намеревалась принять необходимые меры предосторожности.

Каспийское море сверкало в лучах заходящего солнца. Солдаты суетились, готовясь к походу.

– Пьер, что это за толстые мешки? – спросила Максимильена, разглядывая нагруженные телеги.

– Козьи бурдюки. Я приказал положить в них этот черный цветок, который сам загорается.

– Зачем?

– Хочу, чтобы мои ученые исследовали его. У меня есть предчувствие, что от него будет во многом зависеть мощь России. Я открыл тайну Баку благодаря тебе, Максимильена.

Обратный путь оказался не таким тяжелым. Погода значительно улучшилась, и крепкие парни в солдатских мундирах шли вперед с песнями. Максимильена в своей берлине кормила грудью Флориса – тот раздирал ей сосок, но она смотрела на сына с гордостью и нежностью. Войска приближались к Москве, и молодая женщина заранее радовалась при мысли, что скоро увидит Адриана, по которому очень тосковала. Петр часто сходил с коня, чтобы посидеть с Максимильеной.

Грегуар с Ли Каном совершенно примирились, чтобы выступить общим фронтом против Федора Тартаковского, считая, что он втерся в доверие к госпоже. Но вот однажды вечером Ли Кан повздорил с несколькими солдатами, которые перебрали лишку. Грегуар отважно бросился на подмогу приятелю, однако дело могло закончиться для них плачевно, если бы не вмешался Федор. Казак хладнокровно выхватил саблю и стал бить драчунов по спинам, держа клинок плашмя. За три минуты он полностью восстановил порядок, выручив Грегуара и Ли Кана. Те поблагодарили его сквозь зубы, но Федор, оскалив рот в ужасной улыбке, более походившей на гримасу, ответил простодушно:

– Вы мои товарищи, и это свято! Моих друзей никто не должен обижать.

Грегуар и Ли Кан побагровели от стыда. С этого момента между тремя няньками Флориса установились наилучшие отношения.

Колокола Москвы трезвонят во всю мощь. Им вторит гигантский колокол императора Михаила, а звонница Успенского собора отвечает колокольне Ивана Великого, построенной в царствование Бориса Годунова. Кремлевские мортиры салютуют артиллерийскими залпами. Пышет огнем огромная царь-пушка, королева всех орудий, которая весит сорок тысяч фунтов.

Улицы заполнены народом. Водка течет рекой.

– Наш царь возвращается, он выиграл войну.

– Да здравствует наш батюшка!

Люди поют и танцуют. Женщины бросаются на шею солдатам и целуют их. Мужчины становятся на колени при виде кареты, которую сопровождают бояре в золоте и мехах. Ничто не может сравниться с этим изумительным зрелищем. От Троицких ворот до Кремля ликующий народ рукоплещет триумфу Петра Великого.

Перед императорской каретой идут трубачи, барабанщики, знатные вельможи – среди них князь Меншиков и граф Шереметев. Следом движутся конные полки семеновцев. На Царицыном лугу ожидает царя императрица, пришедшая с двумя дочерьми – Елизаветой и Анной.

Любовник Екатерины Ментиков известил ее о провале предприятия: султану действительно удалось похитить француженку, но та была спасена царем. Императрицу грызет тревога. Знает ли об этом Петр? Наконец вдали появляется карета; она подъезжает все ближе… вот отворяется дверца, и выходит Ромодановский. Екатерина вне себя от злости. Даже невзирая на праздничное торжество, Петр не пожелал расстаться с ненавистной царице француженкой. Затем к императрице, окруженной своими дамами, подходит князь Меншиков:

– Ваше величество, мы победили врагов и счастливы сложить эти знамена к вашим ногам.

– Дурак, – шепчет Екатерина с очаровательной улыбкой, чтобы дамы ничего не заподозрили, – ты ничего не сделал, чтобы убить ее во время путешествия! Когда меня нет рядом, ты превращаешься в полное ничтожество.

Меншиков, взглянув на Екатерину, подумал, что она отнюдь не похорошела – пожалуй, стала еще грузнее, а лицо только более побагровело. Возможно, еще есть время переметнуться в другой лагерь?

Екатерина повернулась к придворным дамам:

– Вернемся в царские покои.

Хрупкие миловидные царевны в нарядных платьях хотели было последовать за матерью, но та грубо оттолкнула их со словами:

– Садитесь в другую карету, дурехи.

– Матушка, – прошептала Елизавета, которая уже в десять лет обладала сильным характером, – если вы поедете к батюшке, нам хотелось бы сопровождать вас. Мы с Анной очень давно его не видели.

– Вашему батюшке на вас плевать. Вы всего лишь девчонки. А теперь замолчите, иначе я прикажу вас выпороть.

Елизавета взяла за руку Анну, которая была чуть выше сестры, и обе девочки, с трудом сдерживая слезы, направились к карете вместе со своими фрейлинами, воспитателями и шутами. Екатерина же села в предназначенный для нее экипаж из свиты лжецаря и знаком велела Меншикову занять место рядом.

– Александр, мне нужно избавиться от этой женщины и ее ублюдка.

– Но вы же знаете, царь любит ее. Он не захотел расстаться с ней даже ради сегодняшнего.

– Я уверена, – проскрежетала Екатерина, – он хочет бросить меня и посадить на престол эту паршивку, а наследником сделать подлого мальчишку.

– Не следует все видеть в черном цвете. Я довольно хорошо узнал эту женщину – в ней нет никакого честолюбия. Она просто любит царя.

– Что ж, дай-то Бог. Но пусть не посягает на мою корону… она мне дороже жизни.

Меншиков понял, что Екатерина что-то затевает… но что?

Вслух же он сказал:

– В любом случае ваш пасынок-царевич возвращается в Москву. Он выехал из Вены, и я убежден, что вскоре у них произойдет примирение с отцом. Тогда вы сможете не страшиться француженки и ее сына.

– Как же ты туп, Александр, – воскликнула Екатерина, побелев от ярости. – Я хочу избавиться от этого безмозглого Алексея… какой из него царевич? А француженку с ребенком надо убить. После смерти Петра империя достанется мне, а ты будешь помогать мне править.

– Да ведь царь здоров и прекрасно себя чувствует…

– Терпение, Александр, случай непременно представится. Вот увидишь, я своего добьюсь.

Меншиков вздохнул. Он знал, на что способна царица, которая готова была обездолить даже собственных дочерей.

«Конечно, – подумал он, глядя на нее, – спать с ней не доставляет никакого удовольствия, но целей своих она умеет добиваться. Тогда я воспользуюсь положением фаворита. Но если Петр разведется с ней, надо будет завоевать расположение маленькой графини… за одну ее улыбку я мог бы совершить немало глупостей!»

Екатерина разглядывала своих подданных, которые с восторгом приветствовали карету Ромодановского.

– Посмотри только на этих дурней! Они славят лжецаря. Ненавижу этот глупый народ… а он меня презирает за то, что я из Польши.

Внезапно настроение Екатерины изменилось, и ее тон стал игривым.

– Мы уже подъезжаем к дворцу, приходи ко мне сегодня вечером, Александр, по тайной лестнице. Мне не терпится обнять тебя, я так соскучилась. Попыталась немного развлечься с Вильямом Монсом, но ему далеко до тебя.

И глаза царицы увлажнились от нежности.

«Ну и дрянь», – подумал Меншиков.

– Какое счастье, – сказал он вслух. – Как я жажду заключить тебя в объятия, возлюбленная моя царица.

Лицемерие этих слов было очевидным, но Екатерина ничего не заметила. Она похотливо смотрела на любовника, предвкушая ночь, которую проведет вместе с ним.

Тем временем Петр и Максимильена въехали в Москву через Боровицкие ворота.

– Пьер, а тебе не жаль, что войска идут по городу без тебя?

– Нет, любовь моя. Долг повелевает мне делать все для моего народа, вот почему я должен был выиграть войну. Но нет никакого вреда, если мои славные мужики покричат немного, приветствуя Ромодановского. Я же могу провести это время с тобой, вернувшись в город, как самый обыкновенный боярин.

Говоря это, царь подмигнул Флорису, которого бережно держал на руках. Мальчику было уже три месяца, и он улыбнулся отцу. Это было трогательное зрелище: великан и младенец, казалось, великолепно понимали друг друга.

– Какой он красивый и сильный, – прошептал Петр. – Алексей таким никогда не был.

– Это потому, Пьер, – возразила Максимильена, – что у королевских детей слишком много нянек. Я же буду сама заниматься сыновьями.

– Ты права, дорогая, однако дочки мои, Елизавета и Анна, тоже красивые и сильные, тогда как Алексей, наследник престола, отличается слабым здоровьем. Он наконец-то едет в Москву, я убедил его вернуться из Вены.

– Что ты намерен с ним сделать?

– Любовь моя, я в затруднении. Он бежал из родной страны, участвовал в заговорах против меня, заключил пакт с австрийским императором. Долг повелевает мне предать его суду.

– О нет, Пьер, – в ужасе вскричала Максимильена, – отец не может судить сына. Если бы ты сделал нечто подобное, я не смогла бы тебя полюбить.

– Но, Максимильена, ты любишь меня как мужчину, а я еще и царь. Посмотри, как смеется Флорис: вот мой сын, которого я могу любить, как все отцы любят своих детей. Алексей же – мой наследник. А он встал во главе заговора против меня и против России. Я должен покарать его, чтобы устрашить врагов короны.

– Когда приезжает твой сын?

– Через несколько дней, дорогая.

– И что ты хочешь сделать?

– Мне не следует встречаться с ним. Я уже сказал, что прикажу судить его, как любого из моих князей, – печально Ответил царь.

– Нет, Пьер, тебе надо с ним увидеться, а если состоится суд, пусть его оправдают.

– Максимильена, ты сама не понимаешь, о чем говоришь… Я соберу моих бояр, и тогда…

– Конечно, – прервала царя Максимильена, – собери бояр и скажи им: «Судите его, но я, ваш повелитель, приказываю его оправдать».

Петр рассмеялся.

– У тебя странное представление об императорском долге! Многие бы ужаснулись, если бы услышали все это. Однако я последую твоему совету. Только я не хочу, чтобы о приезде Алексея стало известно. Пусть он поселится у тебя – тогда я смогу примириться с ним без помех.

– Пьер, быть может, знакомство со мной ему будет неприятно.

– Вовсе нет, он ненавидит Екатерину, свою мачеху, а тебе я вполне доверяю. Ты сумеешь воздействовать на него. Через месяц мы отправимся в Санкт-Петербург, и там я устрою подобие суда в Петропавловской крепости.

Послышались радостные крики. Берлина, в которой ехали царь с Максимильеной, остановилась у дома из розового кирпича в Слободе. Элиза держала за руку Адриана, рядом толпились русские слуги и Блезуа. Максимильена, выпрыгнув из коляски, приняла у Петра Флориса. Адриан, увидев мать, побежал к ней, часто перебирая маленькими ножками, но тут же замер в удивлении, заметив ребенка в ее руках. Максимильена встала на колени перед сыном и привлекла его к себе. Адриан позволил поцеловать себя, однако был явно заинтригован странным свертком, который вдруг начал попискивать.

– Мой дорогой, – сказала Максимильена, – у тебя появился маленький братик, его зовут Флорис. Скоро ты сможешь играть с ним.

Адриан с отвращением взглянул на эту плаксу. Кому могло прийти в голову играть с подобным существом? Он чувствовал себя несчастным: мама должна была принадлежать ему одному – она же, судя по всему, любила писклявою младенца. Тогда Максимильена снова обняла его.

– Адриан, – промолвила она, – ты уже большой мальчик, и мне нужна твоя помощь, чтобы вырастить Флориса. Возьми братика, ты отнесешь ею в дом.

Адриан прижал к себе Флориса. Элиза встревоженно бросилась вперед, – но Максимильена жестом остановила ее. Петр подумал: «Только у нее рождаются такие мысли. Доверить трехлетнему мальчику, умирающему от ревности, нести трехмесячного младенца! И ведь она добьется всего, чего хочет!»

В самом деле, едва Адриан обнял Флориса, как тот, перестав плакать, улыбнулся брату. Адриан, напыжившись от гордости, взошел на крыльцо и с этого момента полюбил своего брата, которого мама привезла из путешествия. Поначалу он любил его с чувством превосходства. Он явственно ощущал себя покровителем младенца, неспособного защитить себя. Это чувство ему предстояло пронести через всю свою жизнь. Очень скоро Флорис стал для Адриана центром вселенной – и теперь старший любил младшего, словно брата-близнеца, с которым невозможно расстаться. Максимильена, обеспокоенная первой реакцией Адриана, вскоре перестала тревожиться. Дети очень быстро стали неразлучными. Когда Флорис капризничал, стоило только появиться Адриану, как малыш затихал. Братья обожали друг друга, и Максимильена решила поселить их в одной комнате, хотя для каждого были приготовлены свои апартаменты.

Петр еще на три дня задержался в Слободе, не желая покидать Максимильену, но затем ему все же пришлось перебраться в Кремль. Максимильена тяжело переживала эту первую разлуку. Элиза и Блезуа очень радовались возвращению Грегуара и Мартины. По вечерам путешественники рассказывали о своих подвигах, число которых увеличивалось день ото дня. Ли Кан поразил Элизу своим видом – она никогда прежде не встречала людей с раскосыми глазами. Сначала азиат внушал ей недоверие, однако он быстро доказал свою незаменимость. Принимая сваренный им настой из трав, она избавилась от болей в желудке, мучивших ее много лет. Окончательно он покорил Элизу тем, что называл ее Здравая Мудрость. К Федору Тартаковскому Элиза никак не могла привыкнуть; видя его, она вздрагивала и бормотала себе под нос:

– От кривого добра не жди! Недаром у нас говорят, что кривому Бог оставил только дурной глаз.

Федор пытался ей улыбаться, но эта ужасная гримаса скорее пугала, чем успокаивала бедную женщину – Элиза не могла понять, как мирится с постоянным присутствием этого казака Максимильена. Зато Адриан сразу сдружился с Ли Каном и Федором. Он повсюду следовал за приятелями, отчего Здравая Мудрость приходила в негодование, но винила во всем одного лишь Федора – человека добрейшей души, скрытой под устрашающим обличьем.

Максимильена привыкала к московской жизни, а красивый дом в Слободе быстро стал для нее родным. Петр часто приезжал к ней из Кремля, и они проводили целые вечера вдвоем. После рождения сына царь полюбил Максимильену еще сильнее. К Адриану он также относился по-отцовски и часто играл с ним.

Словом, Максимильена и Петр были совершенно счастливы. Но однажды царь известил графиню, что на следующий день в Москву тайно приезжает царевич и что поселится он в ее доме.