Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Где твои глаза, христианский пес? – закричала малышка на ломаном русском языке.
Флорис оскорбился.
– Для девочки вы не очень-то вежливы, но я должен извиниться за то, что толкнул вас, – ответил он по-турецки. Благодаря урокам Ли Кана оба брата с легкостью переходили с языка на язык.
Малышка взглянула на Флориса с большим интересом. Внезапно она улыбнулась, показав остренькие зубки.
– Я не сержусь на тебя. Я могла бы позвать слуг, и тебя отхлестали бы плетьми до крови за то, что ты ушиб меня, но я ничего не скажу. Идем со мной.
– Но куда? – спросил Флорис.
– Помолчи и следуй за мной, я тебе покажу кое-что забавное.
Адриана уязвила в самое сердце надменность этой глупой девчонки, которая даже не сочла нужным поздороваться и осмелилась приказывать его брату. Еще больше он разъярился, видя, что Флорис покорно исполняет распоряжения этой злючки и бежит за ней, словно собачонка. Казалось, он уже и не помнит о брате. Адриан, поколебавшись, все же решил пойти за ними. Девочка привела их на балкон, выходивший на площадь города Одессы, у самого подножия крепости Хаджи-Бей. Здесь уже собралась пестрая, жаждущая зрелищ толпа. Накануне сколотили на скорую руку деревянный помост, где заняли места Селим-паша, гетман Саратов и Ромодановский. Флорис не заметил ни матери, ни французских слуг на площади. Зато Ли Кан, Федор и Марина-Хромуша пробились в первый ряд зрителей. Гремели барабаны. Вокруг помоста стояли янычары Селим-паши: их желтые плащи и ярко-красные тюрбаны с белым султаном сверкали на солнце. Ветер трепал знамена, и Адриан отметил с удивлением, что на них изображен чугунок. На другом краю площади застыла в ожидании дюжина казаков. Они были одеты в синие черкески из тонкого сукна, обшитые золотыми галунами. Каждый из них надвинул шапку на лоб и держал наготове боевую саблю – короткую и кривую. Толпа изнывала от нетерпения. Флорис, нагнувшись к девочке, спросил:
– Как вас зовут?
– Ясмина! Я дочь Селим-паши, но тише! Закрой рот и смотри!
На площади появилось четверо янычар – они вели связанного человека. Толпа умолкла. Пленник вопил:
– Пощадите! Смилуйтесь надо мной! Пощадите!
Флорис с Адрианом побледнели – это был предатель Арашев.
24
– Сейчас ты умрешь, изменник, – сказал презрительно Селим-паша.
Янычары поставили Арашева на колени перед эмиром. Ромодановский отвернулся: подобные зрелища никогда его не привлекали.
– Ты можешь распоряжаться судьбой пленника, брат мой, – добавил Селим-паша, обращаясь к гетману.
Тот поклонился в знак благодарности, а затем, выпрямившись, громко крикнул:
– Арашев, Украина отрекается от тебя. Сейчас ты примешь казачью казнь!
У предателя уже не осталось сил, чтобы кричать. Глаза у него почти вылезли из орбит от ужаса. Толпа, чувствуя, что готовится развлечение, еще невиданное, завопила от восторга. Селим-паша дал знак янычарам, и те поволокли Арашева на середину площади. Здесь уже приготовили яму высотой в рост человека. Видимо, Арашев понял, что его ждет, ибо снова стал завывать:
– Нет, только не это, только не это, сжальтесь!
Флорис с Адрианом заткнули уши, чтобы не слышать. У маленькой Ясмины засверкали глаза.
– Смотрите же, смотрите! – возбужденно вскричала она.
Янычары бросили Арашева в яму. В толпе слышались восклицания и смех – каждый пытался угадать, для чего все это затевается. Надо сказать, что турки весьма сведущи в самых разнообразных казнях, но подобной еще никто не видал. Янычары, не обращая внимания на вопли предателя, спокойно забросали яму землей. Вскоре на поверхности осталась только голова Арашева – и янычары очень осторожно утоптали почву вокруг шеи. Закончив работу, они присоединились к своим товарищам, стоявшим вокруг возвышения. Это было страшное зрелище: площадь, заполненная людьми в разноцветных тюрбанах, а в самой середине ее – голова, торчащая из земли, как если бы ее выдернули из самого ада. Гетман Саратов взмахнул рукой. На противоположной стороне площади казаки, ожидавшие этого сигнала, подняли сабли над головой с воинственным криком.
От страха у Арашева волосы поднялись дыбом. Хотя утоптанная вокруг шеи земля душила его, он все же продолжал вопить. Вновь загремели барабаны. Гетман еще раз взмахнул рукой, и один из казаков дал шпоры своей лошади – та, подпрыгнув, галопом устремилась вперед. Казак держал саблю в руке. Толпа трепетала от возбуждения – теперь все понимали, что казак попытается на всем скаку отрубить голову осужденного. Однако зрителям пришлось разочарованно вздохнуть, поскольку сабля лишь слегка задела шею Арашева. Вперед устремился второй казак – этот мчался еще быстрее своего товарища. При замахе он взвизгнул, и клинок вонзился в ухо. Брызнула алая кровь, оросив яркими каплями желтый песок Хаджи-Бея. Какая-то женщина вскрикнула, и звук ее пронзительного голоса словно разбудил толпу, которая завопила вновь. На Арашева ринулся третий всадник. По правилам этой «игры» к удару нельзя готовиться заранее – лишь у самой цели нужно рубить, как можно ниже свесившись с седла. Предатель был ранен легко, но теперь им овладело некое безразличие – он знал, что умрет ужасной смертью, однако не испытывал раскаяния. Толпа все больше свирепела, опьяненная отвратительным зрелищем. Четвертый казак раскроил лоб осужденному, но тот все еще был жив. Пятый угодил в глаз, и клок окровавленного мяса отлетел на десять шагов; его тут же подхватил какой-то человек и под гогот толпы засунул себе в рот. Всеобщее возбуждение достигло предела. Гетман Саратов бесстрастно наблюдал за казнью. Селим-паша потирал руки от восторга. Он наклонился к гетману:
– Благодарю тебя, брат мой, ты доставил мне большое удовольствие!
Ромодановский был бледен. На поле битвы он убивал без всякой жалости, однако подобные пытки всегда внушали ему отвращение. Стоявшие в толпе Федор и Ли Кан наблюдали за ужасной сценой с видом людей, привычных к такому зрелищу. Марина-Хромуша вопила во; все горло:
– Подыхай, вонючий пес, и отправляйся в ад!
Следующим ударом казак рассек Арашеву лицо. Никто не знал, жив ли он еще. Его единственный глаз был открыт и страшно выпучен. Наконец одному из казаков удалось отсечь голову, и из шеи хлынула фонтаном черная кровь. Флорису с Адрианом, застывшим на балконе, казалось, что сердце сейчас выскочит у них из груди; они едва дышали и взмокли от пота, но продолжали смотреть, будто зачарованные. Маленькая принцесса Ясмина посматривала на них с насмешкой. Казаки промчались галопом мимо того, что осталось от Арашева, испуская ужасные крики. Кто-то их них, свесившись с седла, сумел подцепить на острие сабли голову. Победитель, выпрямившись, объехал площадь, высоко вздымая свой трофей – мертвое лицо предателя было искажено омерзительной гримасой. Капли крови падали на зрителей в первых рядах. Толпа визжала от исступления. Казак остановился перед возвышением, спрыгнул с коня и склонился перед гетманом, Селим-пашой и Ромодановским.
Селим-паша улыбнулся.
– Благодарю тебя за ловкость, казак. А голову брось собакам, равно как и тело.
Флорис с Адрианом поспешно удалились в прохладный дворик. Они трепетали от ужаса и отвращения. Обоим не удалось справиться с подступившей тошнотой, и их стало рвать – в этом жалком положении и обнаружила их принцесса Ясмина. Девочка взглянула на них с лукавой улыбкой:
– Какие же вы, христиане, скучные, ничем вас не развеселишь.
Максимильена, уже давно искавшая сыновей, вошла в патио. Кинув взгляд на площадь и увидев медленно расходившуюся толпу, она сразу поняла, что произошло. Заметив ужасную голову, торчавшую на острие казачьей сабли, она вздрогнула и привлекла мальчиков к себе, а те прильнули к ней, испытывая одновременно радостное облегчение и досаду от того, что при этой сцене присутствует Ясмина. Максимильена гладила их по волосам, шепча слова утешения, а сама думала: «Надо скорее уезжать, возвращаться во Францию, здесь нам больше нечего делать».
Через несколько дней Максимильена с сыновьями и верными слугами поднялась на борт португальской галеры, отправлявшейся с товарами в Средиземное море. Турки редко пропускали христианские суда, но португальцы всегда были смелыми мореплавателями и бесстрашными торговцами. Капитан «Сао Энрике» сумел добиться расположения стамбульского султана и получил от него фирман, дозволявший зайти в Черное море через пролив Босфор.
Прощание с Селим-пашой прошло трогательно – эмир сам отыскал для них корабль, который направлялся в Марсель с грузом кожи, пеньки, дегтя и сахара. Марина-Хромуша долго колебалась – сердце ее разрывалось между Флорисом и Мустафой. Все же победу одержал Мустафа. Добрая женщина намеревалась открыть кабак в Одессе, у подножия крепости Хаджи-Бей.
– Понимаешь, – сказала она Максимильене, – все мои двоюродные братья мне надоели, а турок, в конце концов, такой же мужчина, как и прочие.
– Но, Марина, – заметила Максимильена, – будьте осторожны, у турок в обычае заводить несколько жен.
Глаза Хромуши грозно сверкнули; она посмотрела на Мустафу, превосходившего ее в росте на две головы, – тот ответил ей глупой улыбкой.
– Пусть только посмеет, барыня, я ему спуску не дам!
Гетман Саратов все еще не терял надежды уговорить Максимильену остаться.
– Не уезжай, благородная дама, живи с нами в Киеве. Царь хотел, чтобы сын его не покидал Россию.
Максимильена вздохнула, и на глазах у нее выступили слезы:
– Да благословит вас Бог, гетман Саратов, за все, что вы сделали для нас, но нам нужно ехать. Лишь во Франции сыновья мои будут в безопасности, и вы сами это знаете. Помогите нам еще раз, молю вас. Они должны вырасти счастливыми, и сердце подсказывает мне, что они никогда не забудут Россию. Уверена, вы еще встретитесь с Флорисом, если будет на то воля Пьера и Господа.
Гетман задумался и вынужден был признать, что она права.
– Ты верно говоришь, благородная дама. Однако Федора возьми с собой, чтобы он по-прежнему охранял моего крестника.
На палубе корабля царила обычная перед отплытием суматоха. Португальский капитан, стоя на мостике, выкрикивал:
– Поднять паруса!
И на ветру раздулись тугие полотнища.
– Караульным занять свои места! Гребцам приготовиться!
Каторжники, подчиняясь удару гонга, взмахнули веслами.
Максимильена с Флорисом и Адрианом встали на корме, чтобы не мешать матросам. В каютах, предоставленных путешественникам, Элиза и Мартина с помощью Грегуара и Блезуа распаковывали сундуки и баулы. Все четверо светились от счастья. «Наконец-то мы увидим Францию!» На передней палубе Федор с Ли Каном провожали печальным взором одесский рынок. Издали им посылала воздушные поцелуи турецкая девка. Ромо, который решил проводить друзей на борт корабля, подошел к Максимильене.
– Мне пора возвращаться.
Максимильена с мольбой взглянула на Ромодановского.
– Отчего вы покидаете нас, Ромо, отчего не хотите поехать с нами во Францию?
Ромодановский грустно улыбнулся и с упреком промолвил:
– Ведь это не я уезжаю, Максимильена, а вы нас покидаете.
– Но, Ромо, вы же знаете, что эта страна слишком опасна для моих сыновей.
– Да, друг мой, вам нужно вернуться во Францию, вы правы, однако поймите и меня: я московский князь, и мне должно приложить все силы, дабы сохранить дело Петра Великого. Мое место на земле нашей святой России. А теперь послушайте меня, ибо я чувствую, что мы никогда больше не увидим друг друга.
Ромодановский увлек в сторонку Максимильену, трепетавшую от волнения.
– Умирая, Пьер открыл мне тайну. Он спрятал сокровище для Флориса в Дубин о…
И Ромодановский повторил слова, сказанные Петром на смертном одре. Передал он и прощальный привет царя Максимильене с сыном.
– Вы не забудете об этом, Максимильена, когда придет назначенный час?
– Нет, Ромо, клянусь вам!
И Максимильена, зарыдав, упала в объятия своего верного друга. Князь вздрогнул; Максимильена, подняв голову, прочла в глазах его тайну, о которой прежде не подозревала. Это благородное сердце было истерзано любовью к Максимильене; мучениям князя не было конца с того момента, как он увидел ее связанной и обнаженной в крепости. Чувствуя, что выдал себя, Ромодановский хотел высвободиться, но Максимильена удержала его, прошептав:
– Нет, друг мой, брат мой, я по-прежнему люблю вас, и память о вас навсегда сохранится в моем сердце.
С этими словами она обвила шею Ромодановского руками и запечатлела на его устах целомудренный поцелуй.
Князь, которому Максимильена доставила несказанное счастье и великое страдание, быстро отошел к Флорису и Адриану – мальчики с интересом наблюдали за действиями матросов и ничего не заметили. У Ромодановского сжалось сердце; он привлек их к себе и тихо произнес, глядя на Флориса:
– Как тяжко потерять отца и как прекрасно унаследовать отцовскую славу!
Ромодановский прыгнул в шлюпку, где его дожидалось четверо матросов.
– До свиданья, Ромо, до свиданья! – закричали Флорис с Адрианом. Им стало грустно, но новые впечатления уже захватили их, как это часто бывает с детьми.
Ромодановский уже не смотрел на них – он видел только тонкий силуэт Максимильены на корме и шептал: Мой царь, я остался верен тебе до конца, миссия моя закончена, и Петр Великий может гордиться своим другом.
Капитан закричал:
– Поднять якорь!
Матросы кинулись к борту корабля, но тут с причала донесся тоненький голосок:
– Флорис, Флорис!
Вскоре к португальской галере подошла роскошная фелука эмира. В ней находились Марина-Хромуша, Мустафа, двенадцать крепких турецких гребцов и маленькая принцесса Ясмина. Именно она и звала Флориса. Капитан в ярости сорвал с себя парик. Весь маневр предстояло выполнить сначала, однако приходилось считаться с капризом дочери Селим-паши. Флорис наклонился над перилами. Малышка-принцесса крикнула ему:
– Я хотела попрощаться с тобой. И отдать тебе мой подарок!
Гребцы передали матросам маленькую обезьянку, испускавшую пронзительные крики и вырывавшуюся из рук.
Флорис был в восторге.
– Ты очень хорошая, Ясмина.
– Знаешь, Флорис, я тебя никогда не забуду! Береги моего маленького Али. Прощай, прощай!
Ясмина махнула своей маленькой ручкой. Флорис был польщен вниманием принцессы и победоносно взглянул на Адриана. Фелука эмира удалялась от корабля. Марина-Хромуша ревела в голос:
– До свиданья, барчук, до свиданья!
Великан Мустафа, сам не зная зачем, повторял слова своей «супруги». А Ясмина напоследок со смехом выкрикнула:
– До свиданья, христианский пес!
Флорис поднял руку, прощаясь с ней. Адриан, подойдя к матери, нежно прижался к ее груди и поцеловал ей руку. Галера совершила медленный поворот, и паруса вновь надулись ветром.
– Курс на юг, сеньор Крус! – крикнул капитан помощнику.
Ударил гонг, и огромные весла опустились на воду. Впереди было открытое море. Максимильена посмотрела на сыновей. Флорис, явно очень довольный, прогуливался на палубе, ведя за собой маленькую обезьянку, которая сразу признала его.
– Не слишком красивое имя… Али… я назову ее… вот именно, я назову ее Жорж-Альбер! – сказал Флорис Адриану.
Адриан расхохотался. Флорис, опьянев от радости, принялся бегать по кругу, словно бы играя в салочки с Жоржем-Альбером и крича:
– Когда я вырасту, стану моряком!
Максимильена вздохнула. Белая крепость Хаджи-Бей сверкала на утреннем солнце. Постепенно стихали крики, доносившиеся с одесского рынка. На берегу четко выделялась фигура князя Ромодановского – но вскоре И он превратился в еле заметную точку. Внезапно Флорис перестал играть с обезьянкой, взглянул на далекий уже берег, и из глаз его хлынули слезы. От непонятной тоски сжалось сердце. Рядом стоял Адриан, тоже очень бледный.
– Прощай, Россия, нежная и жестокая Россия, – прошептала Максимильена.
Капитан подошел к Флорису:
– Ну, мальчуган, ты доволен, что мы плывем во Францию?
– Не знаю, сударь, – пробормотал Флорис, смахивая слезу. – Да, наверное, а потом, – тут он улыбнулся, – я очень рад, что мы возвращаемся домой на корабле.
– Когда мы доберемся до Марселя? – осведомился практичный Адриан.
– Ну, мой мальчик, если ветер будет благоприятным и если берберы оставят нас в покое, мы бросим якорь в Марселе через три месяца.
Максимильена, услышав эти слова, спросила:
– Берберы, так вы сказали, капитан? Это опасно?
– Не волнуйтесь, мадам, скоро начнется зима, а эти неверные псы не любят выходить в море в дурную погоду. Лучшей галеры, чем «Сао Энрике», нет во всем Средиземном море, слово капитана Ортеги, госпожа графиня. Я доставлю вас с сыновьями, куда нужно, в целости и сохранности.
Капитан оказался прав, иногда на горизонте вдруг возникали паруса вражеских судов, но каждый раз «Сао Энрике» благополучно ускользал, пользуясь преимуществом в скорости. Порой на выручку путешественникам приходил туман, порой спасала буря – и через несколько месяцев впереди показался Марсель. Флорис с Адрианом щурились, ослепленные суматохой порта. Грегуар с Элизой возносили благодарственные молитвы, а Блезуа с Мартиной, сыгравшие свадьбу на корабле, строили планы на будущее. Максимильена улыбалась Франции и своим сыновьям.
«Больше с нами ничего не может случиться», – подумала она.
Внезапно она поймала чей-то пристальный взгляд и вздрогнула. Какой-то человек внимательно разглядывал ее, а также Флориса с Адрианом. Побледнев, она приложила руку ко лбу и пробормотала:
– Я сошла с ума, это невозможно!
К ней подошли Ли Кан и Федор.
– Пора сходить на берег, барыня.
– Да? Может быть… может быть, немного подождать?
– Летняя Улыбка увидела кого-то?
– Да… Призрак!
25
– Госпожа графиня, какой-то человек желает видеть вашу милость.
Хозяин постоялого двора комкал в руках колпак. Прибытие Максимильены со свитой повергло его в изумление, хотя в Марселе люди привыкли ничему не удивляться. Эта дама появилась в мужском наряде, но сразу же заказала одежду для себя, слуг и двух прелестных мальчиков, причем расплатилась золотом. Даже для обезьянки купили короткие штанишки! Да, странный народ, думал хозяин, имея в виду прежде всего китайца и великана с одним глазом – оба не отходили ни на шаг от детей, словно их тени.
– Какой-то человек? – переспросила Максимильена, отдыхавшая в кресле после обеда. – Ах, да! Вероятно, пришел кучер. Я заказала берлину.
– Черт возьми, я знаком со всеми извозчиками в Марселе, ваша милость, но этот явно не из них.
– Хорошо, – сказала Максимильена, которую чрезмерное любопытство хозяина стало раздражать. – Пригласите его войти.
В этот момент в комнату с поклоном заглянул Ли Кан.
– Летняя Улыбка, перед отъездом в твой замок Майский Цветок и Счастье Дня хотели бы посмотреть на корабли. Можно, мы с Острым Клинком отведем их в порт?
– Конечно, Ли Кан. И заберите с собой Жоржа-Альбера, от его криков у меня разболелась голова.
Хозяин постоялого двора, спускаясь по лестнице, бормотал:
– Клянусь Святой Девой, даже в Марселе я ничего подобного не видывал! Китаец тыкает графине, дает всем странные имена, и никого из них это совершенно не удивляет!
Незнакомец терпеливо ждал в общем зале. Одет он был бедно и выглядел измученным.
– Скорее, Ли Кан, поторопись!
Флорис с Адрианом скатились вниз по лестнице, не обратив внимания на незнакомого человека, который при их появлении побледнел и поднялся с места.
– Вы можете пройти, госпожа графиня согласилась принять вас. На втором этаже, первая дверь направо.
Незнакомец пожирал детей своими светло-голубыми глазами. Он, казалось, окаменел.
– Вы можете пройти, – повторил хозяин постоялого двора.
Не говоря ни слова, незнакомец направился к лестнице, и вдруг кто-то хлопнул его по плечу.
– О сударь, – вскричал со смехом Адриан, – не сердитесь на Жоржа-Альбера. Это обезьянка моего брата. Очень дурно воспитана.
– Как тебя зовут, мой мальчик? – дрожащим голосом спросил незнакомец.
Адриан не торопился отвечать этому плохо одетому человеку. Со времени бегства его природная недоверчивость усилилась, но тут в разговор вмешался Флорис, прибежавший за Жоржем-Альбером.
– Моего брата зовут Адриан, а меня Флорис де Вильнев-Карамей. Мы приехали из России и возвращаемся домой, в замок Мортфонтен, сударь.
Адриан нахмурился. Флорис слишком болтлив. Незнакомец же побледнел еще больше, однако ничего не сказал и с усмешкой стал подниматься по лестнице. Подойдя к двери, указанной хозяином, он заколебался на мгновение, а потом решительно вошел в комнату, не постучавшись. Максимильена смотрела из окна на сыновей, вприпрыжку бежавших впереди Федора и Ли Кана. С удивлением услышав, как хлопнула дверь, она обернулась. Незнакомец глядел на нее сурово. Она сделала шаг по направлению к нему, пошатнулась и рухнула в кресло, с изумлением прошептав:
– Амедей! Боже мой! Неужели это вы?
Супруги молча разглядывали друг друга.
– Я считала вас мертвым, – пролепетала Максимильена.
– И вы не ошибались, мадам.
Максимильена встревоженно посмотрела на него. Неужели бедняга помутился рассудком? Амедей де Вильнев словно бы прочел мысли жены и иронически улыбнулся.
– Нет, мадам, я не сошел с ума… Я просто сильно изменился. А вот о вас этого не скажешь, – добавил он. – Могу вас поздравить: вы все так же красивы.
Максимильена пристально глянула на мужа. Ей казалось, что она видит сон наяву. У красавца Амедея де Вильнева стал совсем другой взгляд – в нем появилась проницательность, какая-то пугающая острота, тогда как прежний томный блеск почти совершенно исчез. Похоже, этому человеку пришлось через многое пройти.
– Ведь это вас я видела на пристани, правда? – спросила Максимильена. – Вы были там, когда прибыл наш корабль.
– Да, это был я. И я узнал вас. А увидев двух мальчиков, подумал, что один из них мой сын, а второй – царя.
Максимильена не нашлась, что ответить: внешне этот человек похож на Амедея, но говорит совсем иначе, нежели тот, кого она знала.
– Выслушайте меня, Максимильена, – произнес, усаживаясь на стул, Амедей. – Я пришел сюда не как враг… Граф де Вильнев-Карамей умер на улице Кенкам-пуа.
Максимильена всхлипнула.
– Простите меня, Амедей. Меня часто мучила совесть, но я в самом деле считала вас мертвым.
– И теперь вас огорчает, что я жив?
– Я воспитана в христианской вере, сударь, а потому никогда не желала вашей смерти. Нет, я благодарю небо за то, что вы спаслись.
Амедей ухмыльнулся.
– Должен прервать вас, мадам, ибо спасло меня не небо… я обязан жизнью Картушу!
Какое-то мгновение Максимильена смотрела на него непонимающим взором. Ах да, Картуш… Как же все это было давно!
– А теперь слушайте меня, Максимильена. Вам нужно знать все, ибо только вы можете спасти меня от смерти, а вашего сына – от позора. В этой стране его сочтут ублюдком.
Максимильена попыталась возразить, но Амедей жестом остановил ее.
– Вы сбежали с царем и моим сыном, мадам. Восемь лет спустя вы возвращаетесь во Францию с двумя детьми. Не надейтесь, что добрый свет примет вашего второго ребенка. Очень скоро всем станет известно, что он незаконнорожденный. Это закроет перед ним все двери.
Максимильена опустила голову. Да, она часто думала о том, что сказал сейчас Амедей.
– Ах, Пьер, любовь моя, – выдохнула она беззвучно, – как мне тебя не хватает!
И, овладев собой, промолвила:
– Но, сударь, как же вам удалось выведать, что мы плывем в Марсель?
– Я этого не знал, мадам. Я сам хотел сесть на корабль вместе с моей дочерью.
– Вашей… дочерью? – пролепетала Максимильена.
– Именно так, мадам. Вы же родили сына без моей помощи… и я тоже сумел обойтись без вас.
В голове у Максимильены все смешалось. Амедей де Вильнев громко захохотал.
– У нас премилая семейка, моя дорогая! Женаты мы уже двенадцать лет, однако жили вместе всего два месяца – но сына все-таки родили! А затем каждый завел себе своего ребенка.
Максимильена вздрогнула, как от удара хлыстом. У Амедея всегда была крайне неприятная манера называть вещи своими именами.
– Не сверкайте так глазами, мадам. Повторяю, я не сержусь на вас за то, что вы предпочли Царя. Я даже восхищаюсь вами, хоть это и может показаться странным. Я жил тогда в обществе пьяниц и развратников, промотал большую часть вашего состояния, но при этом ненавидел вас, сам не понимая за что… быть может, за вашу безупречную добродетель. Когда же царь влюбился в вас, я пришел в еще большую ярость. Мне хотелось силой овладеть вами, а потом убить. Но тут меня ранили и оставили умирать на улице Кенкампуа… говорят, это сделал граф де Горн. Несколько месяцев я находился между жизнью и смертью. За мной ухаживали Картуш и его сестра. Когда я очнулся, то узнал, что вы уехали в Россию. Я мог бы вернуться ко двору и занять прежнее место в свите Филиппа Орлеанского, но я этого уже не жаждал. О своей смерти я узнал на улице Кенкампуа от господина Шабу, нашего управляющего в Мортфонтене. При дворе меня окружали марионетки – теперь я стал другом Картуша и его подручных. Сверх того, я полюбил его сестру и из любви к ней, чтобы не расставаться, вошел в банду Картуша, превратился в настоящего бандита.
– Вы, Амедей? – с болью произнесла Максимильена. – Чтобы граф де Вильнев-Карамей пал так низко!
Граф, быстро взглянув на Максимильену, желчно сказал:
– А вы, мадам, разве не последовали за своим любовником? А после смерти царя… как удалось вам выбраться из России? Сомневаюсь, чтобы императрица проводила вас с почетом. Стало быть, мы квиты, дорогая.
Максимильена, опустив голову, прошептала:
– Вы правы, сударь, я бежала, как затравленный зверь… И я чувствую себя виноватой перед сыновьями, а также перед вами. Что вы собирались предложить мне?
– Меня всегда восхищала ваша честность, мадам. Иногда, правда, и раздражала, но это в прошлом. Знаете, отчего я оказался в Марселе? За мной гонится полиция короля.
Максимильена испуганно отшатнулась.
– Полиция?
– Я же сказал вам, что состоял в банде Картуша. В течение многих лет мы грабили и убивали. Поверьте, дорогая, с этим не сравнятся никакие развлечения при дворе. Со мной рядом была любимая женщина, и она умела сражаться не хуже мужчины. К несчастью, кто-то выдал Картуша, и его колесовали на Гревской площади. Нам пришлось скрываться. Сестра Картуша ждала ребенка, при родах умерла. Это произошло год назад. Мне удалось выбраться из Парижа, и я хотел уехать куда-нибудь подальше с девочкой, которую полюбил.
Максимильена задумчиво смотрела на мужа: неужели Амедей способен кого-то полюбить? Да, все изменилось в этой жизни! Стараясь не выдать своих мыслей, она спросила:
– Но почему вы не обратились к регенту, Амедей? Если бы вы искренне признались ему во всем, он помиловал бы вас.
Амедей де Вильнев взглянул на нее с изумлением:
– Дорогая, откуда вы свалились? Регент умер. Вы не знали об этом? Правит юный король Людовик XV. Кстати, он только что женился на захудалой польской княгине Марии Лещинской.
Максимильена покачала головой.
– Вы правы, сударь, я приехала издалека.
Амедей де Вильнев промолвил с насмешкой:
– Видите, если бы не эта случайная встреча, вы оказались бы в трудном положении даже в нашем прекрасном королевстве. Итак, я приступаю к делу. Предлагаю вам вернуться в ваш замок Мортфонтен, рассказывая всем, кто захочет слушать, что ваш дражайший супруг был тяжело ранен на улице Кенкампуа, как это всем известно, но вам удалось его спасти, и вы вместе уехали в Россию, где у вас родилось двое детей, мальчик и девочка. Прожив несколько лет в счастливом браке и полном согласии, вы решили отправиться на родину. К несчастью, ваш супруг, дражайший граф Амедей де Вильнев скончался от лихорадки на борту корабля в открытом море. В подтверждение ваших слов вы предъявите написанное мной собственноручно завещание, в котором я, за отсутствием промотанных мною богатств, оставлю вам изъявления в нежных чувствах и возложу на вас заботу о троих наших детях: Адриане, гм… как зовут вашего? Ах да, Флорис! Флорисе и Батистине… да, да, это моя дочь, та самая, что рождена сестрой Картуша.
Говоря все это, Амедей де Вильнев почти задыхался от смеха.
– Какую славную шутку сыграем мы с аристократическим обществом!
Максимильена размышляла. Самые противоречивые чувства боролись в ее душе. Ей никак не удавалось привести свои мысли в порядок – настолько хитроумной оказалась головоломка Амедея.
– Но, сударь, разыскивают ведь сообщников Картуша, а не графа де Вильнева?
– В Париже меня знают в лицо. А потом, знаете ли, Максимильена, мне все чертовски надоело. Впрочем, дорогая, если бы я вернулся в общество, вы бы согласились вновь вести со мной семейную жизнь?
Максимильена испуганно отшатнулась.
– Нет, не так ли? – сказал с улыбкой Амедей. – Вот почему я советую вам взять на вооружение эту романтическую историю… благодаря ей, вы сможете смело смотреть всем в глаза. Сын царя и племянница Картуша станут французскими аристократами. Я прошу вас отнестись по-доброму к Батистине, вы должны обращаться с ней как с собственной дочерью. Сделайте так, чтобы ваши сыновья признали ее своей сестрой. О, кстати, примите мои поздравления: наш Адриан получился вполне удачным мальчуганом, он мне очень понравился. Впрочем, лишь у него одного в жилах течет и ваша, и моя кровь.
У Максимильены кружилась голова, и она туго соображала. Поэтому у нее вырвалось:
– Но ведь Флорис и ваша… Ваша дочь тоже брат и сестра?
Амедей де Вильнев разразился безумным хохотом.
– Дорогая, да вы уморить меня вздумали! Поразмыслите немного. Адриан – каш с вами сын, так? Флорис – ваш сын от царя, стало быть, со мной у него нет ничего общего, согласны? Прекрасно. А Батистина – моя дочь, а матерью ее была сестра бандита. Итак, с вами у нее нет ничего общего. Адриан для них обоих – сводный брат. Сами же Флорис и Батистина не имеют ни единой капли родной крови. Однако вы дали мне слово воспитать Батистину, как собственную дочь. И я вам верю. Это странно, но в целом мире я верю только вам одной.
Максимильена еще раз взвесила странное предложение мужа.
– А что же собираетесь делать вы, сударь?
– О, другого я от вас не ожидал. После всего, что я натворил, вы все еще беспокоитесь обо мне. Так вот, я сам не знаю. Я собираюсь сесть на корабль и отправиться в дальние края, чтобы окончательно разделаться с графом де Вильнев-Карамей.
Максимильена, помимо воли, испытывала крайнее волнение. Какими извилистыми тропами вела ее судьба!
«Боже, прости мне», – подумала она, но тут ей пришло в голову, что сейчас не время молиться.
– Ну, мадам, вручите мне письменные принадлежности, и я изложу свою последнюю волю.
Максимильена подала перо и чернильницу. Амедей принялся писать:
«Я, Амедей, четырнадцатый граф де Вильнев-Карамей, умирая от злокачественной лихорадки, во всем готов повиноваться милости Господней, призывающей меня на небеса. Я умираю в здравом рассудке, по принятии последнего причастия, даруемого церковью нашей. Благодарю дражайшую мою супругу за заботу обо мне, за слезы скорби, явленные в мой смертный час, и за долгие счастливые годы, прожитые нами в любви и согласии, как во Франции, так и в России. Вверяю попечению нежной моей супруги, графини Максимильены, наших троих детей – Адриана, Флориса и Батистину. Знаю, что она воспитает их в должном уважении к памяти отца. Прошу у Господа прощения за совершенные мной грехи и благословляю моих троих детей. На подходе к острову Сицилия, в 1785 году от рождества Спасителя нашего.
