Текст книги "Флорис. Любовь моя"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

9

– Я очень рад, что мне не надо жить в Кремле. Позвольте поблагодарить вас, мадам, за гостеприимство. Уверен, мы с вами отлично поладим.

Максимильена смотрела на Алексея с некоторым испугом – она не ожидала, что он так бледен и худощав. Невольно она спросила себя, как у ее любимого мог родиться сын, столь не похожий на отца. Ее очень тревожила встреча с царевичем, но после его приветливых слов она успокоилась.

Благодаря Максимильене отец с сыном совершенно примирились, однако кроме Ромодановского никто не знал, что Алексей находится в Москве.

Через месяц царь принял решение ехать в Петербург: Сначала туда отправилась императрица вместе с двором. Следом двинулся царь, как всегда, в сопровождении Максимильены и обоих ее сыновей. Молодая женщина покидала розовый дом с тяжелым сердцем: здесь она была счастлива, а в Санкт-Петербурге их ожидала неизвестность. Путешествие прошло без всяких приключений. За Адрианом и Флорисом присматривали Федор и Ли Кан, которые в дороге гарцевали на своих конях возле кареты. Император был в прекрасном расположении духа: он объяснил царевичу, что суд состоится только для вида, и Алексей попросил прощения у отца; казалось, юный наследник осознал, что ему надлежит участвовать в управлении империей. Для Максимильены царь приготовил сюрприз – ей был выделен дворец в итальянском стиле недалеко от Александро-Невской лавры. Когда Максимильена, еще оглушенная тряской, вышла из экипажа, у нее вырвался восторженный крик:

– О, Пьер, как это красиво! Город похож на тебя!

Они пошли по широкой Гороховой улице, где роскошные, но еще не достроенные здания соседствовали с деревянными домишками на голландский манер. Прежде чем войти в свой новый дом, Максимильена повернулась, и Петр обнял ее. Затем поднял на руки и, высоко подняв, произнес:

– Посмотри, любовь моя, на эти острова. Вот наша столица.

– Пьер, что там сверкает вдали?

– Это мое Балтийское море. Сколько раз я видел его во сне!

Да, Санкт-Петербург был очень похож на Петра – это был дикий и мудрый, необычный и прекрасный город. Богатство и нищета здесь соседствовали. Блистал золотом шпиль Адмиралтейства. Слепили взор белоснежные колонны Зимнего дворца[2]2
  Зимний дворец построен в 1754–1762 гг. – Прим. ред.


[Закрыть]. По ту сторону Невы простирался Финский залив, и Максимильена вспоминала остров Котлин с крепостью Кронштадт, защищавшей Санкт-Петербург с моря. Аптечный остров словно заигрывал с Васильевским и Каменным островами. Все находилось в непрерывном движении на этой гигантской строительной площадке. Изумленная и восхищенная Максимильена склонила голову на плечо любимого, и он внес ее во дворец, открыв дверь ногой. Царь, проявлявший такую суровость по отношению к своим придворным, для Максимильены не жалел ничего. Еще в Москве он призвал к себе художников, скульпторов, архитекторов и приказал им спешно отправляться в столицу, чтобы к приезду Максимильены дворец был полностью достроен.

Максимильена осмотрела все комнаты. Петр сопровождал ее.

– Тебе нравится, любовь моя?

– О, Пьер, это слишком красиво! Ты сошел с ума. Как смогу я скрываться от людей в таком большом дворце?

– Но я не желаю, чтобы ты скрывалась от людей, хотя при дворе тебе из-за императрицы нельзя появляться. Впрочем, я и сам буду там бывать как можно реже.

– Вы совершенно правы, отец, – сказал, входя в комнату, Алексей. На вашем месте я опасался бы императрицы.

– Что она может мне сделать, Алексей?

– Из-за нее я бежал из страны. Эта женщина пугает меня, отец.

– Ну, мальчик мой, у тебя расшатались нервы. Ты тревожишься из-за фиктивного суда.

– Нет, батюшка, я его не боюсь. Но у меня дурное предчувствие.

– Послушай, Алексей, через несколько дней все будет кончено. Завтра тебя отвезут в Петропавловскую крепость. Не беспокойся, с тобой будут обращаться наилучшим образом. Во время суда я потребую, чтобы тебя жестоко покарали, когда же ты будешь оправдан, сделаю вид, что склоняюсь перед решением судей. Мы разыграем эту комедию, а затем ты займешь свое место при дворе.

– Батюшка, я вас не подведу. Мадам, я должен поблагодарить вас за проявленную ко мне заботу, – промолвил Алексей, повернувшись к Максимильене, – а также за все ваши труды. Только благодаря вам я примирился с отцом. Вы столь же добры, сколь прекрасны, и я завидую моему отцу.

– Монсеньор, – ответила Максимильена, – отец любит вас, и я уверена, что вы примирились бы и без моего участия.

Царевич печально улыбнулся.

– Отчего вы не императрица? Будь вы на месте моей мачехи, все было бы очень просто.

В этот момент объявили о приходе Ромодановского – только ему одному была доверена тайна. Царь обернулся и со смехом воскликнул:

– Вот и ты, Ромо! Подбодри Алексея, у него какие-то дурные предчувствия!

Ромодановский, низко поклонившись сначала Алексею, а затем Максимильене, сказал серьезно:

– Царевич, тому, кто носит имя Романовых и является сыном Петра Великого, не должно бояться.

– Я не боюсь, мой добрый Ромо, у меня просто щемит сердце. Отец, благословите меня, ведь теперь я увижусь с вами лишь в присутствии всех бояр.

Петр Великий, взяв Алексея за руку, увлек его в угол комнаты.

– Алексей, дитя мое, благословляю тебя. Но что с тобой? Отчего ты так встревожен?

– Сам не знаю. Если со мной случится несчастье, вы лишитесь наследника. Хоть мне ничего и не сказали, я догадался, что Флорис – мой сводный брат. Если я умру, признайте его своим законным сыном и прогоните от себя императрицу.

Царь, очень взволнованный этим сердечным порывом, постарался все же отогнать мрачные мысли, уже терзавшие его, и крикнул Ли Кану, несшему факелы:

– Подай нам водки! Мы отпразднуем наступление новой жизни. Не желаю видеть вокруг себя печальные лица.

– Слушаюсь и повинуюсь, Небесная Мощь, – ответил Ли Кан, спеша подать водку. Петр засмеялся:

– Никак не могу привыкнуть к жаргону этого малого! Ну, Улыбка Лета, – обратился он к Максимильене, – взгляни на меня! Мы счастливы, рядом с нами друг, наследник, любимая женщина и малыш Флорис – и мы собрались вместе в санкт-петербургском дворце!

На следующий день при дворе узнали новость, прозвучавшую, как гром среди ясного неба:

– Царевич приехал!

– Он в Петропавловской крепости.

– Его хотят судить.

Впрочем, некоторые прибавляли:

– Конечно, суд будет фиктивным.

Екатерина заперлась в своих покоях с Меншиковым и Вильямом Монсом. После тайного совещания она вышла с очаровательной улыбкой на устах.

В крепости же все пошло не так, как было задумано. Бояре, устрашенные тем, что приходится судить царевича, медлили с решением и требовали дополнительных доказательств его виновности. Это означало, что на следующий день царевича подвергнут пытке. Петр в бешенстве примчался во дворец на Мойке к Максимильене.

– Эти ослы меня с ума сведут. Они не могут решиться. Завтра утром я сам отправлюсь в Петропавловскую крепость и объявлю о помиловании – такое право у меня есть. Мы совершим акт примирения перед лицом всех высших сановников империи, и я хочу, любовь моя, чтобы ты была рядом со мной.

– Что ты говоришь? Ведь это будет скандал.

– Именно. Этого я и желаю.

На следующий день Максимильена в сопровождении Ли Кана, Федора и мужиков, приставленных к ней Петром, вошла во двор крепости – его называли Инженерным. Сердце у нее колотилось. Петр ждал ее в окружении князя Меншикова, Ромодановского и графа Шереметева. Всем троим было ясно, что опала императрицы неминуема, и они с величайшим почтением поклонились Максимильене. Царь галантно помог Максимильене выйти из кареты и, взяв ее под руку, направился в благоустроенные покои, предоставленные царевичу. Все остальные шли сзади. Тогда-то и произошла ужасающая, кошмарная трагедия, которой не суждено было изгладиться из памяти Максимильены.

Они с Петром первыми оказались в комнате царевича. Тот лежал на полу среди спальни, в луже крови. Из груди его торчала рукоятка кинжала. Увидев сына, царь словно оцепенел, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Максимильена с криком бросилась к еще живому Алексею и склонилась над ним, не обращая внимания на то, что кровь пачкает ее нарядное платье.

– Вам больно?

Лицо Алексея уже приняло восковой оттенок, характерный для умирающих; в глазах его затаился ужас, смешанный с изумлением. Максимильена почувствовала, что сейчас разрыдается, и отвернулась, чтобы скрыть свои слезы от царевича. Комнату заполнила толпа: каждый давал советы, как помочь несчастному наследнику. Но Максимильена понимала, что все бесполезно. Она взяла Алексея за руку: он смотрел на нее невидящим взглядом, в горле у него вдруг заклокотало, а на губах выступила кровавая пена. Максимильена поняла, что он хочет о чем-то сказать ей, и наклонилась еще ближе, почти касаясь щекой его рта. Сделав последнее усилие, царевич слегка приподнялся, скривившись от боли, и Максимильена услышала прерывистый шепот:

– Мой отец… отец… берегите его… будьте осторожны… Флорис… опасайтесь ее… это она… я хочу… Флорис… он…

И тут царевич упал на руки Максимильены. Выражение ужаса исчезло – хрупкий двадцатилетний юноша словно улыбался.

Она подняла голову, озираясь вокруг, но увидела только мертвенно-бледные от страха лица. Все смотрели на царя. А тот с налитыми кровью глазами и странной гримасой на лице по-прежнему не двигался с места, не в силах унять сотрясавшую его дрожь. Максимильена, взглянув на Алексея в последний раз, закрыла его большие голубые глаза. Она сделала знак Ромодановскому, ибо все прочие, казалось, стали статуями, и вдвоем с ним уложила Алексея на кровать. Ужасен был вид этого тела, пронзенного кинжалом. Меншиков подошел к Максимильене, подумав, что настал момент показать себя с лучшей стороны:

– Мадам, что нужно сделать?

– Ах, князь, – ответила Максимильена, закрыв руками лицо, – вытащите этот кинжал и позовите монахинь, чтобы покойного подготовили к погребальному обряду.

Меншиков побледнел, но подчинился. Из ужасной раны потоком хлынула кровь, забрызгав тех, кто стоял ближе. Несколько капель попало и на Петра.

– Боже мой! – пробормотал царь. – Кровь моего сына!

Казалось, он наконец пришел в себя. Не говоря ни слова, царь подошел к кровати, где лежало тело сына, и поцеловал его в лоб. Затем, справившись с подступающими слезами, повернулся к свидетелям этой сцены:

– Здесь произошла кровавая драма, убит мой сын. Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду преступника. Но сейчас вы все дадите клятву, что не скажете об этом никому. Для всех он скончался от апоплексического удара, ибо сын Петра Великого не может умереть от удара кинжалом. Пусть тайна навеки будет погребена в Петропавловской крепости.

Максимильена принесла клятву, как и бояре, однако заметила, что в глазах у них застыл непонятный ужас. Тогда она отвела в сторону Ромодановского и спросила: – Почему они так смотрят на царя?

– Это ужасно, мадам, но все они думают, будто царь сам убил своего сына, когда вошел в комнату вместе с вами.

– Не может быть! – воскликнула Максимильена.

– Увы, – ответил Ромодановский дрогнувшим голосом, – люди судят по тому, что видели и слышали, а все обстоятельства против царя. Войдя в комнату, вы закричали, и они готовы присягнуть, что кричал смертельно раненный Алексей. Когда царь поймет, в чем его подозревают, он придет в ярость, а враги его станут повторять, что он затеял суд над царевичем, желая расправиться с ним.

Максимильена, зарыдав, произнесла:

– Князь Меншиков подтвердит, как и вы, что это неправда, – пробормотала она.

Ромодановский, потупившись, ничего не ответил.

В этот момент его позвал царь:

– Друг мой, займись всем этим. Я не могу больше видеть эти испуганные лица. Поверить, будто отец мог убить сына!

– Так вы все поняли, мой обожаемый царь?

– Да, сразу же. Но кто же убил моего мальчика, моего наследника? И кому передам я империю?

Много дней царь не выходил из дворца на Мойке. Он не желал видеть никого, кроме Максимильены. В Петергофе императрица и двор тщетно ожидали возвращения царя. Он перестал заниматься государственными делами, впав в состояние некой летаргии. Он поручил Ромодановскому вести следствие, но в крепости никто ничего не знал. Гвардейцы не видели, чтобы кто-то входил в покои царевича. На какое-то мгновение Петр подумал было, что Алексей покончил с собой, однако быстро отказался от этого предположения. Он был убежден, что царевича убили. Но кто? Кто? Этот вопрос не давал ему покоя. Часами лежал он, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами, но, казалось, ничего не слышал и не видел, несколько оживляясь лишь в присутствии Максимильены. Однажды к нему вошел, нарушая все приказы, князь Ромодановский.

– Что тебе надо от меня? Я не хочу никого видеть. Мы с Максимильеной уедем из России. Я отрекусь от трона.

Ромодановский, вздрогнув, умоляюще посмотрел на Максимильену, словно взывая к ней о помощи.

– Царь, только женщины валяются вот так, чтобы выплакаться в подушку. Дела ухудшаются, а вы ничем не желаете заниматься.

– Оставь меня, князь. Они думают, будто я убил сына, и эта рана не заживает. Я и пальцем не шевельну ради этого народа… я любил его, а он меня предал!

Максимильена, упав на колени, взяла царя за руку.

– Любимый мой, мне следовало бы радоваться, что ты хочешь уехать со мной, ибо для меня это было бы великим счастьем. Но ты должен исполнить то, что тебе предначертано. Это твой долг, я знаю. Я тоже никогда не прощу себе смерти Алексея, ибо обязана была понять его дурные предчувствия. Но сейчас я молю тебя: стань снова Петром Великим.

Петр в волнении смотрел на эту женщину, говорившую ему о величии и долге. Взглянул он и на своего верного друга – и тогда ему стало стыдно. Он поднялся и подошел к зеркалу: в отражении он увидел небритого исхудавшего человека.

«Какая недостойная слабость!» – сказал он себе.

Ромодановский понял, что творится в душе любимого царя, и вспыхнул от радости.

– Государь, – произнес он, как подобало по этикету, – вы нужны нам, и у вас остался еще один сын.

Петр был потрясен. Флорис! В своем горе он совсем забыл о Флорисе, красивом и сильном сыне Максимильены.

– Прости, любовь моя, – промолвил он даже с некоторой робостью, – как я мог забыть? И ты ни единым словом не упрекнула меня! Пусть его принесут, я хочу видеть Флориса!

Максимильена, бросившись к двери, отдала распоряжение, и через минуту появился Ли Как с Флорисом на руках.

– Вот Майский Цветок, – с улыбкой произнес маленький китаец, бережно держа младенца. Флорису было уже восемь месяцев, и он держался очень прямо. Отец подбросил его вверх – ребенок, засмеявшись, что-то залепетал. Петр же со слезами на глазах глядел на своего единственного сына.

– Вот кто его спасет! – еле слышно прошептал Ромодановский Максимильене.

А Петр все не мог отвести взор от Флориса.

– Я буду жить и царствовать ради тебя, мой сын. О, Флорис, любовь моя!

Часть вторая
СЫН ЦАРЯ

10

– Флорис, Флорис, – кричал Адриан, – ты должен слушаться меня, ведь это я атаман казачьего полка!

Мальчики играли в войну в большом парке. Имение Дубино, подаренное Петром Максимильене, находилось недалеко от Санкт-Петербурга.

Собственностью Максимильены были и несколько сотен – крепостных, но она всех их освободила, ибо не желала владеть рабами. Крестьяне обожали ее и называли «наша матушка».

Флорис, забравшись на дерево, крича, отбивался от Адриана деревянной саблей:

– А я атаман татарского войска, и мы тебя сильнее.

Флорис и Адриан были одеты в теплые полушубки, в собольи Шапки, закрывавшие уши, и высокие меховые сапоги. Носы у мальчишек покраснели от холода, но они этого не замечали и ожесточенно сражались на фоне белоснежных, бесконечных, загадочных и странных полей, на просторах которых лишь изредка попадались деревья. У Флориса и Адриана имелась собственная армия из сыновей мужиков – и крестьянские дети слепо подчинялись своим предводителям. Те устраивали смотр своему войску, что очень забавляло Петра, часто гостившего в Дубино. Царь уже начинал учить ребятишек верховой езде, сабельному бою и стрельбе из пистолета. Максимильена, правда, говорила, что они еще малы для таких свирепых игр, но Петр лишь посмеивался.

Элиза, высунувшись из окна, крикнула:

– Дети, быстрее идите обедать.

Адриан с Флорисом вихрем помчались в столовую, где их ожидала мать, и бросились к ней в объятия.

– Здравствуйте, матушка!

– Здравствуйте, дорогие мои, садитесь за стол.

– Мама, – сказал Адриан, – вот уже неделю, как мы уехали из Санкт-Петербурга, а барон Михайлов все не выберется нас проведать…

– Я его тоже жду, – заявил Флорис, – мое войско делает большие успехи. Вообще, с ним гораздо лучше! Он разрешает мне есть руками, а вы, мама, запрещаете!

Максимильена с нежностью улыбнулась, любуясь красавцами сыновьями. Для своих семи лет Флорис был очень рослым, почти таким же высоким, как Адриан, хотя тот был старше на три года. У Флориса были отцовские глаза – черные и блестящие, его же чарующая улыбка, темные кудри, благородство и, увы, вспыльчивость. Адриан же своим упорством напоминал мать – как она ни приглядывалась к старшему сыну, ей не удавалось обнаружить ни малейших признаков сходства с Амедеем, ибо волосы у Адриана были золотистые, глаза карие и очень живые, а лицо – в веснушках. Иногда Максимильена вспоминала мужа. Петр рассказал ей, как он погиб, зарезанный графом де Горном. Несмотря на все грехи Амедея, Максимильена часто упрекала себя в том, что растит сыновей во лжи – это претило ее правдивой натуре. В самом деле, Флорис и Адриан считали себя детьми графа де Вильнев-Карамея, погибшего на войне. А на Пьера Михайлова смотрели как на лучшего друга матери. Они не ведали, что это царь, а Флорис даже не подозревал, кто его истинный отец.

В столовую вошел Федор Тартаковский и сказал по-русски (Максимильене удалось выучить этот язык, а дети изъяснялись на нем совершенно свободно):

– Господин барон приехал, он уже у ворот парка.

Верные слуги Максимильены уже привыкли хранить тайну и не раскрывали инкогнито царя.

Максимильена и дети бросились на крыльцо; они увидели, как сани Петра, обогнув заснеженную лужайку, мягко подкатили к ступеням дома. Мальчики с радостным криком бросились в объятия гостя, который подхватил обоих на руки. К Максимильене он поднялся бегом и расцеловал с нежностью.

– Почему вы так долго не были у нас, Петрушка? – спросил Флорис.

– Видишь ли, мой мальчик, я был очень занят, но теперь останусь с вами на несколько дней, пока не уговорю твою мать совершить одно важное дело… а затем мы вернемся в Санкт-Петербург. Просто умираю от усталости, – добавил Петр, со вздохом опустившись в кресло возле огромной изразцовой печи.

Максимильена с тревогой посмотрела на него – за восемь лет она ни разу не слышала, чтобы он жаловался на усталость. В свои пятьдесят лет Петр оставался все тем же красавцем, с которым она познакомилась в замке Мортфонтен – лишь на висках появилась седина, а вокруг глаз морщинки. О каком это важном деле собирался он говорить с ней?

– Петрушка, – воскликнул Флорис, – сегодня утром моя армия разбила войско Адриана.

– Неправда, лгунишка!

– Я лгунишка?

И Флорис в бешенстве сцепился с Адрианом. Братья стали кататься по полу, осыпая друг друга тумаками. Максимильена хотела разнять сыновей, но Петр остановил ее:

– Брось, пусть дерутся! Это значит, что они любят друг друга. Знала бы ты, какими плюхами обменивались мы с Ромодановским! А ведь он мой единственный друг, и больше я никому не доверяю.

– Как же так, Пьер? – прошептала Максимильена. – А я?

Петр с нежностью обнял ее.

– Прости, любовь моя, ты просто часть меня самого, и я приехал сюда, чтобы доказать это.

Повернувшись, он взял на руки Флориса и Адриана.

– Довольно, ребятки! Я хочу покатать вас в санях вместе с вашей матерью. Это будет чудесная прогулка. Будете хорошо вести себя, позволю править лошадьми.

С радостным криком мальчики бросились к Элизе, требуя скорее нести шубы, а та в ответ проворчала:

– Что за страна такая! Нет спасения то от холода, то от жары; мало того, – добавила она, покосившись на Федора, подававшего шубу царю, – здесь еще и по-французски не говорят!

Элиза ворчала, не переставая, все восемь лет, но ни за что на свете не уступила бы свое место никому другому, ибо души не чаяла в детях и Максимильене, которых окружила ревнивой заботой. Зато Федора она по-прежнему не выносила, хотя тот ничем не заслужил подобного отношения. Грегуар пытался научить казака французскому, но без всякого успеха. В свою очередь, Федор обучал старика русскому – результаты были столь же плачевны.

После бакинской кампании Ли Кан остался при Максимильене и мальчиках и учил их всем известным ему языкам. Надо сказать, что Флорис и Адриан оказались куда более способными учениками, нежели Федор и Грегуар. Однако казаку тоже нашлось дело – он учил ребят верховой езде и рукопашному бою. Дети уже ни в чем не уступали маленьким казакам. Из всех слуг только Блезуа с Мартиной держались свысока: они любили рассказывать изумленным мужикам, что в Париже мостовые сложены из алмазов.

В эту зиму на Балтийском море появились глыбы льда, а снега выпало необычайно много. Окаймленная сугробами дорога из Дубино в Ригу была хорошо накатана, и тройка черных лошадей, которой уверенно правил царь, неслась во весь опор. Максимильена прижималась к Петру, дети же вопили от восторга.

– Петрушка! – орал Флорис. – Быстрее, еще быстрее!

– Тебе станет страшно, Флорис.

– Никогда! Я ничего не боюсь, как вы!

Петр, подмигнув Максимильене, шепнул:

– Какого же молодца ты мне родила!

Максимильена порозовела от счастья, ибо рядом находился ее любимый. За восемь лет их страсть не остыла – напротив, разыгралась еще более. Петр остановил сани на пустынном берегу Балтийского моря; дети принялись играть в салочки, а царь привлек к себе Максимильену.

– Не устану благодарить тебя, любовь моя, за счастье, которое ты мне подарила. Не жалеешь, что поехала со мной в Россию?

Максимильена посмотрела на него с удивлением.

– Жалею? Дорогой мой, как ты можешь говорить такое? Я никого не любила, кроме тебя, и, клянусь, никого уже не полюблю.

– Максимильена, я хочу сообщить тебе важную новость. Ты отправишься со мной в Петергоф. Я развожусь с императрицей, ты станешь моей женой, а Флорис будет провозглашен наследником.

– Но, Пьер, – прошептала Максимильена, бледнея, – зачем нужно все так резко менять после восьми лет счастья?

– Да, любовь моя, я бесконечно благодарен тебе за это… и за нашего прекрасного сына!

Флорис бегал вдалеке, и его темные кудри развевались на ветру. Максимильена помимо воли подумала: «Какой бы из него вышел красивый царевич!»

Но тут она вспомнила убитого Алексея. Нет, ей не нужна корона, которая угрожает счастью!

– Пьер, я не понимаю. Ты уже заговаривал об этом со мной, тогда, после… после…

– После смерти Алексея. Это так, дорогая, но я не хотел тебя принуждать, а ты была слишком потрясена. К тому же я должен был разоблачить убийцу моего сына.

Максимильена вздрогнула: она-то знала, всегда знала, кто приказал убить Алексея, но никому об этом не говорила… кроме императрицы. Однажды Элиза, подавая Флорису бульон, по оплошности выронила чашку – одна из собак бросилась вылизывать пол и вскоре сдохла в страшных муках. Максимильена, узнав об этом, поняла, что императрице удалось подкупить кого-то из мужиков, поскольку слуги были вне подозрения. Тогда она пригласила к себе Меншикова, и князь немедленно примчался, не помня себя от радости. Однако Максимильена быстро покончила с его глупыми надеждами, объявив:

– Князь, соблаговолите передать императрице, что я желаю увидеться с ней наедине здесь, в моем доме. Если она откажется, скажите, что мне известно все об убийстве в Петропавловской крепости. Пусть приезжает быстрее, иначе об этом узнает и царь.

Меншиков удалился в ярости: эта столь кроткая на вид женщина осмелилась приказывать императрице, а с ним, князем, обошлась как с последним из своих слуг. Мысленно он поклялся, что отомстит: настанет день, когда француженка будет принадлежать ему! Екатерина, выждав, когда Петр уехал на несколько дней в Москву, скрепя сердце, отправилась вечером к Максимильене в простой карете без гербов. Максимильена с ледяной вежливостью предложила ей заключить соглашение:

– Я знаю, что по вашему приказанию убили царевича Алексея: он сам сказал мне об этом перед смертью. Знаю также, что вы хотели отравить моего сына. Откажитесь от всех попыток навредить моим детям, и я ничего не скажу царю. В противном случае вас ждет разоблачение. Со своей стороны, могу обещать вам, что не буду просить царя о разводе с вами.

Екатерине пришлось принять эти условия. В Петергоф она вернулась в ярости, но в последующие семь лет ничего не предпринимала против Максимильены. Теперь же, когда Петр сам принял решение о разводе, Максимильена в смятении спрашивала себя, как поступить.

– Пьер, к чему такая спешка?

– Я долго колебался, как и ты. Меня терзала мысль о разводе с женщиной, родившей мне прелестных дочерей. Я их очень люблю, особенно Елизавету. Я согласился даже на то, чтобы она утаила происхождение Флориса. Твой сын считался бы незаконнорожденным, и это было бы мучительным для тебя.

– Пьер… – прервала его Максимильена, смертельно побледнев.

– Нет, не перебивай меня, дорогая. Официально Флорис является сыном графа де Вильнев-Карамея, что для него гораздо лучше, ибо до сих пор я не мог его признать. Теперь все изменилось: я знаю, кто приказал убить Алексея.

– Пьер!

– Да, знаю! На это у меня ушло семь лет. Она убила его руками Вильяма Монса. Я давно их подозревал, а сейчас мой верный Ромодановский добыл доказательство убийства. Пока мне не известно, причастен ли к преступлению Ментиков, но в любом случае месть моя будет ужасной!

– Пьер, мне страшно!

– Тебе нечего бояться, Максимильена. Я уже приготовил указ, дающий мне право самому выбирать наследника. Им станет Флорис, а ты будешь царствовать вместе со мной. Мне давно следовало на это решиться. И я намерен действовать быстро.

– Но почему? Разве нам что-то угрожает?

– Кто знает? Я не забыл предсказания цыганки в твоем замке, во Франции.

– Какое предсказание? Ты никогда мне об этом не рассказывал.

– Старая колдунья узнала меня и догадалась о нашей любви. Но она предупредила, что жить мне осталось только восемь лет. Восьмой год уже начался, и это меня тревожит, хотя в подобное я не очень верю. В любом случае, мы едем в Санкт-Петербург, где ты вместе с детьми займешь место в моем дворце. Покои для вас уже приготовлены. Через неделю я устраиваю бал в твою честь, и ты будешь официально представлена двору. Ты станешь императрицей, а Флорис царевичем. Алексей же получит наконец отмщение.