Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
– Видишь, батюшка, мы спаслись, благодаря мужеству вот этих людей и бесстрашию мальчиков. Где можно спрятать солдат?
– Снесите их в угол, сын мой, утром они придут в себя. Однако вы их изрядно отделали, – добавил со смехом поп.
– Скорее, батюшка, покажи нам, как выбраться к Неве, где нас ждет лодка.
– Это здесь, – сказал старый поп, показывая на выкопанную могилу, – здесь, куда завтра будет навечно положен Петр Великий.
С этими словами старик повернул крест, и плита в глубине ямы поднялась, открыв лестницу.
– Батюшка, – прошептал князь, глядя на Флориса, – это ужасно, ужасно! Тебе не понять… Неужели нам придется бежать, пройдя через могилу царя!
– Ты ошибаешься, сын мой, я все понимаю, – говоря это, поп положил руку на кудрявую голову Флориса, – царь никогда не оставлял в беде тех, кого любил. Даже в смерти он спасает вас всех, а главное, тебя, драгоценное дитя! – добавил поп.
Беглецы спустились по узкой лестнице, а плита опустилась над их головами. Поп, держа в руке факел, светил им. Через некоторое время подземный ход разделился на два коридора.
– Ты видишь, князь? – сказал поп. – Один путь ведет к Неве, другой – в покои царевича.
Ромодановский был потрясен.
– Когда ты рассказал мне и Бутурлину о своем открытии, я не хотел тебе верить. А вот царь сразу понял, что ты говоришь правду.
– Был ли наказан убийца царевича?
– Да. Ему отрубили голову.
– Прекрасно, прекрасно! – с воодушевлением вскричал старик. – К несчастью, та, по вине которой все это случилось, отныне правит Россией. Ах, если бы я нашел этот подземный ход раньше… как и пожелтевшую записку, оброненную убийцей, где было начертано ее рукой: «Кинжал, Вильям, не яд!» И стояла подпись: «Екатерина»! – вот доказательство гнуснейшего злодеяния…
В подземелье стало уже совсем сыро. Издалека доносился плеск волн. Это бились о берег воды огромной, черной и зловещей Невы. Флорис невольно прижался к князю. Коридор заканчивался узким лазом. Беглецы втянули голову в плечи, потому что это мрачное место вызывало содрогание. Они уже стояли по колено в ледяной воде. Ромодановский, вынув свисток, трижды свистнул в него – ответом ему было уханье совы.
– Отлично, – произнес князь, – сейчас появятся мои люди.
Вскоре к маленькой группе безмолвно приблизился один из тех плотов, на которых перевозят бревна. На корме возвышалось нечто вроде шалаша, и Ромодановский помог своим спутникам разместиться там. Затем он обратился к Бутурлину:
– Если я не вернусь через полчаса, не ждите меня и отплывайте. Оставаться здесь опасно.
Флорис с Адрианом вцепились в руку своего друга.
– Ты идешь за мамой, Ромо? Мы без нее не уедем.
– Успокойтесь, – промолвил князь, – обещаю, что вы скоро увидитесь с ней.
Поп, проводив Ромодановского до разветвления подземного хода, сказал:
– Прощай, сын мой, мне надо возвращаться в склеп. Оттуда я выйду в собор. Не забудь, ты должен нажать на третий камень слева, чтобы сдвинуть камин.
Князь сердечно простился со стариком, а затем стал подниматься по подземному ходу к покоям царевича. Оказавшись перед стеной, он нащупал третий камень слева и в этот момент услышал крик, затем стоны. Сердце у него мучительно сжалось. Он спас детей благодаря самоотверженности матери – вместе с тем он прекрасно понимал, что именно собирается сделать Ментиков с Максимильеной. Достав из кармана маску, он закрыл лицо, чтобы Меншиков не смог его узнать; нажал на камень, приведя в действие секретный механизм, и стена повернулась. В одно мгновение Ромодановский оценил ситуацию – он увидел связанную Максимильену и Меншикова, готового надругаться над своей беззащитной жертвой.
Схватив с пола пистолет, он ударил его рукоятью по голове презренного негодяя, раскроив тому череп. Затем он вынул кинжал и разрезал путы Максимильены.
– Трусливая скотина! – проговорил сквозь зубы Ромодановский и только тут заметил, что Максимильена лишилась чувств. – Бедная девочка! – прошептал он.
Взяв меховой плащ Меньшикова, он закутал Максимильену, взял ее на руки и бегом устремился к подземному ходу.
17
– Дети мои любимые, дорогие мои сыновья!
Максимильена открыла глаза – она лежала на плоту в окружении своих друзей. Но видела она только два маленьких серьезных личика, склонившихся над ней. Обняв мальчиков, она осыпала их поцелуями.
– Я чуть не умерла в разлуке с вами.
Адриан и Флорис были бесконечно счастливы увидеть мать, но этот бурный всплеск радости оставался им не вполне понятен. Сами они ни на секунду не сомневались, что мама скоро к ним вернется.
– Успокойтесь же, дорогая мамочка! – сказал Адриан.
– Теперь мы снова вместе, и вам ничего не грозит. Мы с Адрианом защитим вас, – с решительным видом добавил Флорис.
Максимильена не смогла сдержать слез. Подняв глаза, она увидела, что Ромодановский и верные слуги с тревогой смотрят на нее.
– Друг мой, брат мой, – промолвила Максимильена, бросаясь в объятия князя.
– Ну, будет, будет! Успокойтесь, дорогая Максимильена!
– Ромо, вы не знаете, что мне пришлось пережить.
– Знаю, малышка, очень хорошо знаю, но теперь вам надо успокоиться. Вы должны быть счастливы: только благодаря вам я спас ваших детей и слуг. Я подоспел вовремя и оглушил Меншикова.
Максимильена содрогнулась.
– Он мертв?
– Не думаю. Чтобы убить подобную гадину, одного удара по голове мало.
Максимильена постепенно приходила в себя. Она протянула руки верным слугам.
– Спасибо вам, друзья, за заботу о моих мальчиках.
– Ах, госпожа графиня, – сказала Элиза, – скорее это они заботились о нас.
– Барыня, наши барчуки бесстрашнее львов.
– Ничто их не устрашило, – добавил Грегуар.
Блезуа и Мартина от избытка чувств не могли раскрыть рта.
– Ах, госпожа графиня, – промямлил наконец Блезуа, – какая передряга, какое чудесное спасение!
Ромодановский, вынув из кармана бутылку водки, сказал Максимильене:
– Выпейте, вам станет лучше. И вот вам мужицкая одежда, натяните ее на себя под плащом.
Спиртное взбодрило и согрело Максимильену. Она села, затем захотела подняться, но только тут заметила, что в тесном шалаше, где сгрудились все беглецы, выпрямиться невозможно. А князь добавил:
– Мне тоже следует переодеться, потому что рыбак в гвардейском мундире неизбежно привлечет к себе внимание.
– Госпожа графиня, – воскликнула Элиза, – цепи, должно быть, мешают вам. Позвольте мне помочь…
Максимильена печально улыбнулась.
– Спасибо тебе, моя добрая Элиза, но я не в бальный туалет наряжаюсь, поэтому справлюсь сама…
Через несколько минут Максимильена и Ромодановский совершенно преобразились. Максимильена, заправив волосы под шапку, стала походить на молодого мужчину. Она уже почти успокоилась, и князь с восхищением глядел на эту мужественную женщину, которая добровольно подвергла себя страшнейшему из испытаний, дабы спасти своих детей. Вдруг Максимильена вскрикнула:
– А где же Ли Кан?
– Не тревожьтесь, – ответил Ромодановский. – Я сумею его разыскать. Пока же нам надо спешить. Воспользуемся темнотой, чтобы добраться до пристани. Там стоит быстроходная шхуна, нанятая мной. Хозяину приказано доставить вас во Францию, в порт Булонь.
Внезапно раздались пушечные выстрелы. Бутурлин, побледнев, обернулся к князю.
– Ваша светлость, что это значит?
Ромодановский схватился за голову.
– Ах, проклятье! Надо было прикончить Меншикова! Он, видимо, очнулся и поднял тревогу. Или нашли оглушенных часовых. Эти пушечные выстрелы означают, что в городе объявлено чрезвычайное положение. Порт закрыт, мы оказались в ловушке.
Флорис слушал этот разговор с серьезным видом. Решив, что пора вмешаться, он встал и объявил:
– Ромо, у нас есть один выход – нам нужно добраться до моего крестного, гетмана Саратова. Федор сказал мне, что у него много воинов и что Ли Кан отправился к нему с известием о злодейских происках императрицы, которая хотела расправиться с мамой.
Князь, подняв голову, улыбнулся ребенку.
– Ты прав, Флорис, нельзя впадать в уныние. Можно спастись бегством и по суше.
Несмотря на свой уверенный тон, Ромодановский был страшно встревожен. Он смотрел на Максимильену, такую бледную и хрупкую, на детей, на Элизу и на Грегуара и на всех прочих. С его точки зрения, лишь Федор и Бутурлин были способны пересечь закованную в лед Россию и добраться живыми до Украины. Отдав короткое распоряжение своим людям, князь старался ободрить своих спутников, а плот тем временем двинулся вверх по течению, к Царскому Селу, Было решено обогнуть южные ворота, где уже могли выставить охрану. Беглецам следовало держаться Большой Невы. Затем Ромо послал одного из гребцов на разведку: тот должен был отправиться в кабак «Серебряная шпага» и узнать у Марины-Хромуши, добрался ли до нее Ли Кан и сможет ли она укрыть их у себя на время, которое понадобится для подготовки к дальнему путешествию. Внезапно все, вздрогнув, замерли. Послышался мушкетный выстрел, и чей-то властный голос крикнул:
– Эй, кто вы такие и куда направляетесь?
Ромодановский быстро задул свечу и прошептал:
– За нами уже послана погоня. Быстрее, ложитесь все и держите рот на замке!
Князь укрыл беглецов брезентом.
Адриан держал брата за руку. Все лежали на мокрых бревнах плота, не смея дышать и стараясь забиться под спасительный брезент. Им было слышно, как князь, прикидываясь рыбаком, объясняется с офицером:
– Мы ничего дурного не делаем, добрый барин. Плывем в Царское Село.
– Лодка мимо вас не проплывала?
– Да много их проходило, ваша милость.
– В какую сторону?
– К пристани, добрый господин.
– Мы ищем опасных преступников, сбежавших из крепости.
Флорис лежал с краю, и ему удалось, слегка приподняв брезент, разглядеть, что происходит. Ромодановский стоял, комкая в руках мужицкую шапку, в смиренной позе простолюдина, разговаривающего с представителем власти. Бутурлин делал вид, что правит плотом. Четверо гребцов и настоящий хозяин плота (все они были людьми, всецело преданными князю) молча ожидали распоряжений Ромодановского, поглядывая то на него, то на офицера. А князь, отвечая на вопросы, мысленно прикидывал, каковы будут шансы беглецов в случае схватки.
«Так, их вместе с командиром девять человек, а нас семеро. Конечно, есть еще Федор, но он закован, как и Блезуа с Грегуаром, от которых, впрочем, толку мало. Кроме того, я не знаю, один ли шлюп послан за нами».
Солдаты, взойдя на плот, шарили повсюду. Ромодановский отметил, что у всех имеются пистолеты, а один был даже вооружен мушкетом. Вдруг кто-то из солдат обратил внимание на шалашик и крикнул своему начальнику:
– Капитан, здесь мы еще не смотрели!
Князь вздрогнул, однако ответил как можно более спокойным тоном:
– Да ничего там нет, кроме тряпья и инструментов, ваша милость.
Флорис едва не вскрикнул, увидев подходившего к шалашу солдата. Скользнув под брезент, он шепнул Федору:
– Дай мне пистолет, а другой передай Адриану.
Федор, которому Ромодановский поручил беречь оружие, на секунду заколебался, а затем протянул Флорису пистолет. Адриан последовал примеру брата, и они оба, укрывшись брезентом, прильнули к щелям между прутьями шалаша. Командир гвардейцев стоял в нерешительности. Что-то настораживало его в поведении Ромодановского – быть может, излишняя вежливость в обращении. Оглядывая искоса прочих рыбаков, он находил их вид чересчур воинственным и независимым.
«В конце концов, у меня восемь солдат! Мы быстро покончим с ними, если это они укрывают беглецов».
И капитан приказал солдату:
– Обыщи этот шалаш, дурень.
Солдат сунул голову внутрь, но ничего не увидел, поскольку там было темно. Повернувшись к другому гвардейцу, он крикнул:
– Эй, Иван! Тащи сюда факел!
Ромодановский подмигнул своим людям, и те, по-прежнему сидя на веслах, незаметно опустили руку в карман. Солдат, которого назвали Иваном, подошел к своему товарищу. Вдвоем они ухватились за брезент, скрывавший беглецов. Флорис с Адрианом, еще не видимые для них, просунули в щель дула своих пистолетов. Флорис еле слышно выдохнул:
– Ты которого берешь?
– Ивана. Целься во второго.
И они одновременно выстрелили в солдат – те упали замертво. В одно мгновение плот стал ареной жестокой схватки. Ромодановский сцепился с капитаном гвардейцев, Бутурлин и четверо гребцов выхватили пистолеты. Федор Тартаковский, сунув по пистолету Грегуару и Блезуа, дрожавшим от страха, с рычанием выскочил из-под брезента. Вооруженный лишь своими тяжелыми цепями, он ринулся в рукопашный бой и вскоре уже сбросил в Неву двух солдат, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Флорис с Адрианом, по-прежнему сидя в засаде, увидели, что Ромодановскому приходится туго. Офицер замахнулся на него шпагой, а один из солдат готовился напасть сзади. Братья выстрелили, уложив наповал обоих. Из восьми солдат осталось теперь только трое. Тот, который был вооружен мушкетом, укрылся за шалашом. Ему удалось ранить двух людей князя и капитана Бутурлина, получившего пулю в правую руку. Флорис с Адрианом подобрались к солдату сбоку и покончили с ним выстрелом в упор. Двое уцелевших гвардейцев, пытаясь спастись, спрыгнули с плота в воду. Князь крикнул:
– Федор, не упусти их, они не должны добраться до берега.
А сам устремился в шалаш.
– Вы не ранены?
– Нет, все в порядке, – ответила Максимильена, бледная, как смерть.
Флорис и Адриан смотрели на князя с гордостью.
– Поздравляю вас обоих, вы вовремя выстрелили. Но теперь надо спешить. Всем здоровым – на весла, а раненых укрыть в шалаше.
У Бутурлина и двух гребцов оказались довольно серьезные ранения. Максимильена перевязала их с помощью Элизы и Мартины, для чего пришлось сорвать подкладку с юбок. Внезапно Максимильена нащупала что-то твердое в ткани.
– Да это же золотые монеты и драгоценности!
– Ну да, госпожа графиня! – подтвердила Элиза, ибо речь шла о ее платье. – Мартина сделала то же самое. В тюрьме эти глупцы не догадались нас обыскать. Я подумала, госпожа графиня, что путь нам предстоит долгий и что золото еще никому не помешало.
Впервые после смерти Петра Максимильена рассмеялась: Элиза сохранила свой крестьянский здравый смысл даже в такой ситуации!
Ромодановский, Федор и двое уцелевших гребцов изо всех сил налегали на весла. Князь был очень встревожен: он пристально всматривался в берег, опасаясь, что на выстрелы сбежится весь военный гарнизон Санкт-Петербурга. Но, видимо, шлюп с восемью гвардейцами и капитаном натолкнулся на беглецов случайно. Их продолжали искать на пристани и в порту.
Наконец плот пристал к берегу. Его быстро забросали обледенелыми ветками, так что он полностью слился с окружающим пейзажем. Один из гребцов отправился в кабак «Серебряная шпага», который стоял примерно в двух верстах к югу. Все остальные забились в шалаш, с тревогой ожидая, что будет дальше.
– Я хочу есть, – заявил Флорис.
– Я тоже, – поддержал брата Адриан.
Ромодановский с нежностью взглянул на них, но Флорис истолковал этот взгляд неправильно.
– Конечно, мы можем и потерпеть, если нечего есть, правда, Адриан? – светским тоном промолвил мальчик.
– К счастью, кое-какая провизия у нас имеется, малыш, – сказал, смеясь, князь. – Ты же, ей-Богу, прав. Делать нам все равно нечего, а от этих передряг аппетит разыгрывается не на шутку.
Все с жадностью набросились на еду, передавая друг другу бутылку с вином.
«Этого не может быть, – говорила себе Максимильена, – Пьер умер, а я хочу есть».
Ожидание явно затягивалось. Было очень холодно. По Неве плыли льдины. Флорис с Адрианом задремали, а все остальные напряженно прислушивались к каждому звуку. Вдруг князь привстал – ему показалось, что он слышит сигнал. Трижды раздалось уханье совы. Ромодановский устремился на берег и увидел своего верного слугу – тот вел в поводу лошадь, запряженную в жалкую телегу.
– Ну, Юрий, что скажешь?
– Марина-Хромуша говорит, что китаец приходил к ней, ваша милость. Она ждет вас в «Серебряной шпаге» и согласна укрыть всех остальных на несколько дней.
Подумав, князь повернулся к Максимильене, которая подошла к нему:
– Максимильена, я думаю, что вам надо пока спрятаться. Когда поиски в порту и в городе закончатся ничем, Меншиков и императрица разошлют патрули по всем дорогам. Это время необходимо переждать.
Максимильена кивнула в знак согласия. Ромодановский отослал плот, на котором должны были увезти и раненых гребцов. Было условлено, что они скажут, будто поранились, перетаскивая бревна. Маленький отряд беглецов пустился в путь. Все стучали зубами от холода. Женщины, Флорис с Адрианом и старый Грегуар разместились на телеге; остальные шли пешком. Они старались держаться подальше от дороги, объезжая избы. Ромодановский с беспокойством озирался, думая, как быть со следами на снегу. Где-то вдалеке волки завывали на луну, зловеще сверкавшую на небе. Флорис взял мать за руку:
– Не бойтесь, мамушка!
Внезапно луна скрылась за черным облаком; начал падать снег – сначала это были редкие снежинки, а затем повалили густые хлопья. Вскоре началась метель, и она засыпала все следы.
– Господь на нашей стороне, – прошептал князь. – Он хочет спасти сына Петра Великого.
18
Флорис с изумлением смотрел на Марину-Хромушу, которая весила, должно быть, не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Хромуша отвела беглецов в погреб со съестными припасами, сказав Максимильене:
– Не волнуйся, барыня, прежде чем солдаты этой польской сучки доберутся до тебя и до твоих, им придется иметь дело со мной.
Флорис пришел в восторг от этого сочного языка. Максимильена же одарила толстуху улыбкой, которая привлекала к ней все сердца.
– Благодарю вас, мадам, за все, что вы для нас сделали.
Хромуша разинула рот – впервые в жизни ее назвали «мадам»! Будучи, как и Федор, уроженкой Украины, Марина сражалась в рядах казаков, не уступая ни в чем мужчинам. Под Полтавой ее ранило в ногу, и с тех пор она прихрамывала. Накопив немного денег; она открыла кабак «Серебряная шпага» у границы Санкт-Петербурга и заправляла здесь, словно царица. Она лихо расправлялась с пьяными солдатами, била вороватых на руку служанок, ругалась, как извозчик, и пила, как поляк, – при этом все души в ней не чаяли, ибо сердце у нее было золотое. Флорис с Адрианом сразу стали ее верными рыцарями: они повсюду ходили за ней, будто собачки, к великому негодованию Элизы, изнывавшей от ревности. Хромуша сумела провести беглецов через потайную дверь, так что никто из захмелевших посетителей их не увидел.
Ромодановский беспрепятственно вернулся в свой дворец на Васильевском острове – и каждый день присылал верного человека с утешительными новостями. В соборе никто не заметил подмены. Сергей, молочный брат князя, немедленно уехал в загородное поместье князя. Ромодановского призвала императрица, которая, обезумев от ярости, отдавала самые противоречивые распоряжения, чтобы найти беглецов. Меншиков молчал, но повязка на голове и мрачность на лице говорили без слов о его полном фиаско. Одного лишь Бутурлина признали сообщником пленников, и за поимку его была назначена награда, как, впрочем, и за Флориса с Максимильеной. Повсюду рыскали патрули, но возвращались с пустыми руками.
Для беглецов дни тянулись медленно. Бездействие тяготило их, Флорису с Адрианом очень хотелось побегать по улицам, но это было слишком опасно. Ромодановский не появлялся в кабаке, опасаясь слежки, – тем не менее, это не мешало ему готовиться к путешествию. Сначала он надеялся переправить их во Францию на корабле, но порт по-прежнему охранялся, и от этой мысли пришлось отказаться. К Марине-Хромуше доставили провизию и разобранные сани – Федор с Бутурлиным быстро сколотили их вновь. Почти все было уже готово к бегству, когда однажды ночью Хромуша привела с собой кузнеца-финна.
– Этого малого зовут Эрик, он мой двоюродный брат, и я в нем уверена, – объявила она, смеясь.
Давно уже следовало заняться цепями, поскольку у Максимильены и Флориса руки были стерты до крови. Кузнец хотел начать с мальчиков, поразивших его юностью и красотой. Но дети горделиво вскинули голову.
– Нет, нет! Мы мужчины, сначала освободите женщин.
Растроганная Максимильена горестно вздохнула:
– Флорис, мой маленький принц… Адриан, наследник графства Вильнев… Боже мой, как я виновата перед ними! Мне нужно увезти их во Францию, но увидим ли мы когда-нибудь Мортфонтен? Пьер, любовь моя, защити нас из рая, укрой своей великой тенью!
Безлунной ночью, ровно через месяц после смерти царя, беглецы покинули Петербург вместе с Ромодановским.
– Это безумие, Ромо, – сказала ему встревоженная Максимильена, – императрица обнаружит ваше отсутствие, и месть не заставит себя ждать.
– Максимильена, я не оставлю вас до тех пор, пока вы с сыновьями не будете в безопасности.
Ромо выбрал сибирские сани, как самые быстрые; в каждую повозку впрягли четырех лошадей. Князь обзавелся пропусками, которые изготовил поп, – выяснилось, что, помимо прочих своих достоинств, старик умел прекрасно подделывать любые бумаги. Они были выписаны на имя графа Черковского, двух его дочерей, секретаря Михаила Иванова и слуг. Флориса с Адрианом нарядили в платьица, что весьма сильно их расстроило. Напрасно Максимильена втолковывала им, что ей самой тоже придется сменить свою одежду на мужскую – мальчики продолжали негодовать. Девчонки! Какое падение!
Ромодановский надеялся, что исчезновение его будет замечено не сразу и что императрице понадобится несколько дней, чтобы связать это событие с бегством пленников. Каждый выигранный час приближал их к спасению.
Федор, Грегуар и Марина-Хромуша заняли места в первых санях. Кабатчица в последний момент решила не расставаться с Флорисом, которого страстно полюбила. Оставив свое заведение Эрику, она заявила Максимильене, что хочет, наконец, увидеть родную Украину. Во вторые сани сели князь, Максимильена и мальчики, по-прежнему недовольные и надутые. В третьих, на козлах которых сидел Бутурлин, ехали Элиза, Мартина и Блезуа. Ромодановскому хотелось взять четыре упряжки, но для управления сибирскими санями требовалась железная рука – лишь сам князь, Федор и Бутурлин могли справиться с ними. Был конец февраля: стояли жестокие морозы. В санях никто не разговаривал. Лошади шли ходко и быстро одолели тридцать верст, отделявшие Санкт-Петербург от Царского Села. Максимильена и Ромодановский часто оборачивались назад, страшась увидеть погоню. Но, судя по всему, их бегства никто не заметил.
Перед воротами Царского Села князь послал Федора на разведку, а сани с беглецами укрылись в лесу. Деревня принадлежала Меншикову, построившему здесь дворец. Все выглядело безмятежным в этом поселении, стоявшем на холме. Дворец казался пустынным; ни в одном окне не горел свет. За деревней, почти у самой дороги, показалась изба. Федор трижды постучал, дверь приоткрылась, и чей-то голос спросил:
– Что надо?
– Украина и Романов! – прошептал Федор.
– Входи!
– Сейчас вернусь, приготовь свежих лошадей.
И Федор отправился за своими спутниками. Нигде не было видно солдат Екатерины, и беглецы вздохнули с облегчением. Если сменные лошади заготовлены везде, то в день можно с легкостью преодолевать расстояние в сто верст. Перед отъездом Максимильена хотела дать хозяину избы пятьдесят рублей, но тот отказался:
– Барыня, я человек гетмана Саратова и верно ему служу. Дозволь только поцеловать руку этому мальчику, да хранит его Господь!
Взволнованная Максимильена кивнула, и мужик встал на колени перед удивленным Флорисом, который, однако, уже научился не теряться при любых обстоятельствах, а потому церемонно протянул свою маленькую ручку, кинув на Адриана победоносный взгляд. Флориса переполняло чувство собственной значимости, потому что он понимал, что все хотят спасти в первую очередь его. Это было приятно сознавать – право, ему это начинало нравиться, потому что во дворце на Мойке и даже в Дубино жизнь была не такой интересной. Жаль только, что не было Петрушки.
– Как бы мы с ним посмеялись, – вздыхал Флорис.
Однако, усевшись в сани, он почти сразу заснул, обняв брата.
Занимался тусклый рассвет. Максимильена оглянулась, чтобы взглянуть на дворец Меншикова, исчезавший вдали. Его громадный вычурный фасад напоминал своего хозяина, и Максимильена содрогнулась. Князь наклонился к ней:
– Нет, друг мой, забудьте об этом и никогда больше не думайте!
– Вы правы, Ромо, теперь я должна смотреть только в будущее, ради моих сыновей.
Когда стало совсем светло, лошади понеслись вскачь. Мороз крепчал с каждой секундой, что было редкостью даже для этих мест. Ромодановский поднял откидной верх саней, но, несмотря на меховую одежду и плащи из оленьей кожи, хорошо защищавшие от холода, беглецы начали дрожать. Максимильена побледнела. У князя сжалось сердце. Молодая женщина и ее дети привыкли путешествовать в теплых берлинах. Максимильена сказала, стуча зубами:
– Ромо, я впервые вижу, чтобы холодало так быстро.
– Это похоже на сибирские степи, Максимильена. Там порой кажется, будто замерзает сердце.
Бока и спины лошадей покрылись ледяной коркой. Пар из ноздрей инеем оседал у них на корде. С неба замертво падали птицы. Вдалеке выли волки, обезумевшие от голода. Флорис с Адрианом уткнулись в меховые воротники так, что только носы торчали. Князь потянулся за фляжкой, чтобы дать им немного водки, но убедился, что жидкость замерзла. У всех путников ноги одеревенели от холода. Слова, казалось, превращались в лед на замерзших губах, которые уже не могли шевелиться. Максимильене все же удалось выдохнуть:
– Эти морозы задержат нас.
– Напротив, Максимильена, теперь мы легко сможем пересечь замерзшие реки и озера. Никаких препятствий больше не осталось. Зима – союзница русских, и наша быстрота, возможно, спасет нас. Если мы будем делать по сто верст в день, то оторвемся от погони.
С этими словами Ромодановский подхлестнул лошадей, и те понеслись галопом. Несчастным животным не давали передышки, и они часто падали замертво, едва лишь их выпрягали из саней. Князь не жалел никого, и к концу дня беглецы оказались в двадцати четырех верстах от Великого Новгорода. Путники изнемогали от усталости, почти у всех были обморожены лица. Дорога становилась опасной: на сменной станции человек гетмана предупредил, что в округе появились солдаты, которые куда-то спешили и явно кого-то разыскивали. Было решено ехать в Новгород по реке Волхов, покрывшейся льдом. Затем предстояло пересечь озеро Ильмень – таким образом, можно было объехать Новгород стороной и сменить лошадей, не заезжая в город. Быстро темнело, и Максимильена сказала Ромодановскому:
– Быть может, надо где-нибудь остановиться, чтобы дети согрелись. Посмотрите на них.
– Нет, Максимильена, между нами и императрицей должно быть как можно больше верст. Едем дальше.
Лед на реке был тверже скалы, но сани двигались медленно, поскольку ничего нельзя было разглядеть. В санях, в которых находились Элиза, Мартина и Блезуа, царило уныние. Элиза громко стенала:
– О, я предпочла бы адский огонь, чем этот холод, Господи Иисусе, Мария, Иосиф!
Мартина и Блезуа уже давно не раскрывали рта. Русская зима доконала их. Бутурлин также мучился, потому что рана его едва затянулась, но продолжал править лошадьми. И лишь в первых санях Федор с Мариной-Хромушей, казалось, не замечали ужасного мороза. Они предавались воспоминаниям о прошлых сражениях, говоря на родном украинском языке. Федор, похоже, признал главенство Марины. А несчастный Грегуар бормотал: «Не может быть христианской страна, где спиртное замерзает!»
Максимильена, Флорис и Адриан удивляли князя своей выдержкой, присущей обычно самым закаленным солдатам. В воздухе начали кружиться снежинки.
– Скоро чуть потеплеет, Максимильена, снег пошел!
Но надежда, вызванная словами Ромодановского, быстро испарилась – задул сильный северный ветер, снег повалил хлопьями, и начался буран. Лошади словно обезумели: снег забивался им в ноздри и слепил глаза. Внезапно Флорис заметил вдалеке, на берегу реки, какие-то тени, совершавшие непонятные прыжки. Он прошептал:
– Смотри, Адриан.
Но сквозь метель трудно было что-либо рассмотреть. Ромодановский и Максимильена не заметили ничего. Флорис, взглянув на брата, который кивнул, закричал между двумя порывами ветра:
– Ромо, кажется, за нами кто-то гонится!
Князь, всматриваясь в берег, ответил:
– Нет, это просто волки. Пока они не опасны.
И, высунувшись из саней, он крикнул другим:
– Осторожно, волки! Надо двигаться быстрее!
Лошади пришли в крайнее возбуждение. Они тоже почуяли врагов на берегу и стали взбрыкивать. Ромодановский махнул рукой Федору и Бутурлину; все трое, выйдя из саней, принялись успокаивать животных, ласково с ними заговаривая и поглаживая их. На правом берегу реки Волхов становилось все больше волков, которые к тому же явно приближались. Князь подумал, что на ночь следовало бы где-нибудь остановиться, но местность выглядела совершенно пустынной. Лошади ржали от ужаса. Было уже совсем темно; метель усилилась. Из-за ветра невозможно было разжечь факелы, которые могли бы отпугнуть хищников. С правого берега за путниками следили блестящие глаза. Ромодановский и Федор тревожно переглянулись. Сначала им показалось, что речь идет о небольшой стае, но волков было уже несколько сотен. Некоторые из них завыли – в ответ раздался вой уже с левого берега. Князь повернулся и увидел, что зверей там не меньше. Если метель не утихнет, лошади остановятся, и тогда волки подберутся к ним незаметно. Князь крикнул, обращаясь ко всем беглецам:
– Вооружайтесь! В одну руку возьмите кинжал, в другую – пистолет!
В санях заготовили настоящий арсенал. Флорис с Адрианом немедленно выполнили приказ Ромодановского. В третьих санях Элиза схватила сразу два пистолета, а Мартина с Блезуа испуганно таращились в темноту, лязгая зубами от страха. Завывания волков звучали уже так громко, что порой перекрывали свист ветра. Ромодановскому, Федору и Бутурлину было все труднее управлять испуганными лошадьми. Волки подходили ближе, самые смелые из них уже спустились на ледяную поверхность реки. Князь решительно произнес:
– Одной упряжкой придется пожертвовать. Хромуша сядет в первые сани, а Грегуар переберется во вторые.
Максимильена закрыла лицо руками.
– Какой ужас! Несчастные лошади!
Марина с Грегуаром вышли из своих саней, забрав с собой оружие и провизию. Через минуту они уже сидели на указанных им местах.
– Князь! – заорала Марина. – Тут у меня есть двоюродный брат, его изба стоит верстах в восьми отсюда. Если мы доберемся туда, то спасемся.
Ромодановский закричал в ответ:
– Если буран не прекратится, лошади не дойдут. Волки приближаются, а мы еле тащимся. Они бегут быстрее нас.
В самом деле, волки были уже совсем близко. Метель же, казалось, завывала с удвоенной силой. Бутурлин и Федор вдвоем правили санями, в которых находились Марина и Мартина с Блезуа. Князь вел те, где были Максимильена с детьми, Элиза и Грегуар. Вдруг сзади донеслось испуганное ржание лошадей из брошенной упряжки. На них набросились волки, довольные добычей. Флорис заткнул уши, чтобы не слышать вой голодных хищников, а те расправлялись с несчастными животными. Из глаз мальчика текли, тут же замерзая, слезы. Взяв за руку брата, он тихонько сказал:
