Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Мне страшно, Адриан.
Адриан прижал к себе братишку, но сам тоже дрожал – уже не от холода. Ромодановский, Максимильена и все прочие застыли, оцепенев от ужаса – то был дикий страх одинокого путника перед волками.
Князь первый взял себя в руки и выкрикнул:
– Приготовиться! Сейчас начнется схватка!
Однако про себя он в отчаянии думал: «Какая схватка? Их слишком много. Боже мой! Какая страшная смерть! Мы все останемся здесь на съедение волкам!»
Федор, подняв к небу свое испещренное шрамами лицо, прорычал:
– Неужели и Господь нас оставил?
Тогда Флорис прошептал:
– Петрушка, помоги нам!
19
Это было похоже на удар молнии: на них прыгнул огромный самец, изголодавшийся больше других. Максимильена, Флорис и Адриан, обернувшись, увидели опасность – и разрядили свои пистолеты. Зверь с завыванием отполз в сторону. Это стало сигналом к нападению: обезумев от запаха крови, хищники бросились в атаку. Ромодановский, Бутурлин и Федор встали возле лошадей, чтобы спасти упряжку. Животные вставали на дыбы и безумно ржали. Трое мужчин били кинжалами по серым теням, скользившим рядом с ними, и одновременно стреляли из пистолетов, разнося в клочья черепа волков. С началом схватки князь и Федор обрели хладнокровие. Федор был страшен: его изуродованное лицо было залито кровью хищников. Он отбросил в сторону пистолет и выхватил саблю – со свистом рассекая воздух, он разрубал волков пополам.
«Сколько мы сможем продержаться?» – спрашивал себя Ромодановский, продолжая вести борьбу с серыми полчищами.
Флорис и Адриан, со своей стороны, палили без передышки, укладывая каждым выстрелом по зверю. Они поочередно перезаряжали пистолеты. Флорису уже не было страшно. Внезапно одна из самок, взбешенная гибелью своих волчат, вцепилась в руку Адриана, норовя выволочь мальчика из саней, чтобы разорвать на льду. Услышав крик брата, Флорис сразу понял, какой ужасной опасности тот подвергается, и, отбросив пистолет, который не успел зарядить, без колебаний всадил кинжал в бок волчицы. Та с рычанием завалилась на землю, и на еще теплое тело тут же набросились другие хищники. Адриан истекал кровью. Максимильена, обернувшись на вопль сына, выстрелила в волков, угрожавших Флорису, а затем, воспользовавшись секундной передышкой, обмотала платком руку Адриана. Беглецов подстерегала еще одна беда – оставшийся у них порох отсырел во время снегопада. Теперь могли помочь только кинжалы. Кто узнал бы сейчас в этом окровавленном юноше прелестную женщину, которая всего месяц назад слыла королевой Санкт-Петербурга!
Марина-Хромуша вопила так, что могла бы распугать хищников одним своим криком. В каждой руке она держала по кинжалу и наносила по два удара одновременно. Вокруг нее валялось множество еще трепещущих трупов.
Грегуар отыскал в своих санях кнут и со свистом размахивал им. Перед угрозой смерти Мартина с Блезуа обрели мужество, перестали стенать и сражались наравне с остальными – сначала отстреливались из пистолета, а затем вооружились кинжалом. Инстинкт самосохранения творит чудеса!
Элиза же осыпала хищников отборными ругательствами и палила наудачу, почти не попадая в цель, но зато отпугивая зверей. Впрочем, и ей пришлось взяться за кинжал. Число волков не убывало, и они бросались в атаку с растущим остервенением. Казалось, они чувствуют, как устали беглецы, изнемогавшие в неравной борьбе. Внезапно один из волков устремился к упряжке, которую защищал Ромодановский. Лошадь со вспоротым животом взвилась на дыбы от боли, а затем повалилась на других, прежде чем князь успел удержать ее. Сани опрокинулись. Максимильена, Марина и двое мальчиков внезапно оказались на льду. В одну секунду их окружила целая стая. Огромный зверь с полуседой шерстью кинулся, разинув пасть, на Флориса, ухватил его за одежду и уже поволок прочь, но Адриан, увидев это, схватил оглоблю, чтобы отбить брата. Волчьи глаза сверкали в темноте, как угли. Но вдруг в поведении зверей что-то изменилось – они стали пятиться, а затем безмолвно отступили, растворившись в ночи. Седой волк, по-прежнему державший в зубах Флориса, обернулся; Адриан воспользовался этим, чтобы пустить в ход свое импровизированное оружие – пошатнувшись от удара по голове, зверь выпустил свою добычу и убежал последним. Беглецы ошеломленно переглядывались, потрясенные чудесным спасением. Они не сразу заметили горящие факелы в руках у троих людей, стоявших перед ними. Во время схватки буран утих – волки же никогда не нападают при свете, поэтому и обратились в бегство, едва увидев огонь. Ромодановский и Федор с опаской приблизились к тем, кому были обязаны жизнью. Быть может, от них исходила новая опасность? Но тут Марина-Хромуша воскликнула:
– На этот раз ты подоспел вовремя, Поляк!
И спокойно пояснила удивленному князю:
– Это мой двоюродный брат.
Поляк был небольшого роста, но широк в плечах, отчего казался почти квадратным. Он пришел вместе с двумя сыновьями, которые на голову превосходили коротышку-отца. Марина-Хромуша пылко обняла своего двоюродного брата, но Ромодановский прервал эти излияния, чтобы поблагодарить человека, спасшего их от ужасной смерти. Затем он с тревогой осведомился:
– Как вы решились выйти из дома в такую метель?
– О, клянусь святым Станиславом! – Вскричал Поляк. – Я живу в трех верстах отсюда. Мы услышали выстрелы и вой волков. Я подумал, что какие-то путники попали в беду, правда, пришлось переждать буран. Снежные бури у нас сильные, но длятся недолго.
– Стало быть, – сказал князь, – другие тоже могли услышать?
– Не беспокойтесь, – ответил Поляк, понимавший все с полуслова, – на протяжении тридцати верст вы не найдете больше ни одной избы. Милости прошу ко мне в дом.
Путники произвели счет потерям. Из двенадцати лошадей осталось лишь четыре. Сами беглецы истекали кровью от многочисленных укусов. Все расселись по двум саням: каждая упряжка теперь состояла из двух животных. Сыновья Поляка обещали сходить на следующий день за третьими санями, валявшимися позади. До избы ехали молча. Поляк предоставил в распоряжение своих гостей этот маленький домишко, засыпанный снегом. Все дрожали от холода, голода и страха, но Максимильена, такая же бледная и окровавленная, как остальные, вдруг обратилась к Поляку с неожиданными словами:
– Сударь, вы должны знать, что мы объявлены вне закона и вы подвергаетесь опасности, укрывая нас.
Марина-Хромуша вскричала:
– Ах, барыня, если этот мошенник откажется нас принять, я ему вколочу кое-что в одно место!
Флорис подумал, что Марина умеет разговаривать с мужчинами. Маленький Поляк поклонился Максимильене.
– Хоть вы носите одежду молодого боярина, благородная госпожа, мне до этого дела нет и я ничего не желаю знать. Раз вы пришли с Мариной-Хромушей, то вы – мои дорогие гости, а мой дом – ваш дом.
Максимильена не удержалась от улыбки. Мир перевернулся: знатная дама, князь и маленькие барчуки были обязаны жизнью маркитантке, которая обзавелась сердечными друзьями на всех полях сражений, прогремевших в Европе.
«Что ж, тем лучше», – подумала Максимильена и повернулась к сыновьям.
– Никогда не забывайте, дети, что вас спасли эти люди с благородными сердцами, которые рисковали жизнью. Нет, вы не должны забывать, что наш Петрушка был таким же, как они, – великодушным и смелым.
Перевязав раны и подкрепив силы горячим борщом, сваренным Поляком, беглецы улеглись спать на полу, прижавшись друг к другу. В избенке была всего лишь одна комната.
Выехать им удалось лишь ближе к полудню. Пришлось чинить третьи сани, а у Поляка было только две лошади. Ромодановский мысленно проклинал все на свете, поскольку на счету был каждый час. Надо было сменить лошадей в Великом Новгороде прежде, чем будет поднята тревога. Если бы это удалось, они вновь получили бы три упряжки из четырех лошадей. Хромуша горячо обняла Поляка на прощание, и Флорис тихонько сказал брату:
– Видишь, Адриан, Марина любит двоюродного брата так же сильно, как мы любим друг друга.
Ромодановский, услышав это, усмехнулся, потому что у него были некоторые сомнения по поводу этого родства. К тому же ночью слышались звуки, которые доказывали, что Марина готова многим пожертвовать ради братской любви. Флорис с Адрианом кинулись Поляку на шею, растрогав его почти до слез. А князь подумал: «Какой же колдовской силой обладают они трое! Ни одно сердце не устоит перед ними».
Славный Ромодановский забыл, что сам рисковал ради них жизнью, титулом и имением настолько поразила его самоотверженность Поляка.
Несмотря на задержку, беглецы за день покрыли расстояние в семьдесят верст, отделявшее их от Великого Новгорода. На дорогу они выезжать не стали, продвигаясь по льду реки. Погода стояла ясная, но мороз не спал: от ужасного холода терпели невыносимые муки и люди и животные. Через каждые пятнадцать верст приходилось делать остановку, чтобы дать передышку несчастным лошадям. Вечером беглецы увидели на левом берегу озера Ильмень, по которому ехали уже некоторое время, красные кирпичные стены Новгорода. Издали в сани, такие крохотные на фоне заснеженного озера, казалось, всматривалась белая башня. Обогнув город, беглецы попытались выбраться на берег; но лошадей пришлось выпрячь из саней, поскольку иначе нельзя было подняться по довольно крутому склону. Максимильена, волоча вместе с другими сани, погладывала на сыновей – те выглядели бодрыми и свежими.
«Для своего возраста они отличаются необыкновенной силой и выносливостью. Можно подумать, что Пьер предвидел случившееся и подготовил их к испытаниям. Недаром он столько возился с ними в Дубино!»
В Новгороде темнело, и беглецы рискнули выехать на дорогу; однако сделали это преждевременно, потому что город находился слишком близко, и караульные у ворот заметили их. Ромодановский крикнул Федору и Бутурлину:
– Бежать нельзя, лошади очень устали. Поворачиваем! Говорить буду я.
Князь направил сани к воротам. Солдаты уже взнуздывали коней, чтобы пуститься в погоню за тремя подозрительными санями. Возможно, им уже сообщили о беглецах из крепости, но, может быть, они просто намеревались получить выездную пошлину, что было вполне естественно – ведь Великий Новгород был, наряду с Москвой и Киевом, одним из трех самых крупных городов Московии, не считая, разумеется, Санкт-Петербурга. Ромодановский, мысленно проклиная себя за неосторожность, повернулся к Флорису и Адриану.
– Не забывайте, что вы девочки, а зовут вас Наташа и Софи.
Флорис поглядел на него с чувством превосходства.
«Положительно, он принимает нас за несмышленых младенцев!»
Однако, взглянув на мать, Флорис настолько был потрясен ее бледностью, что прошептал:
– Не бойтесь, мамушка, мы с вами.
К саням князя подошел унтер-офицер. Ромодановский подобострастно произнес:
– Я не знал, что в Новгороде надо платить выездную пошлину. Я везу семью в Москву.
Унтер-офицер с недовольным ворчанием взял бумаги, протянутые им, и направился в караулку, чтобы показать их капитану. Максимильена почувствовала, как сильно бьется у нее сердце. К беглецам вышел капитан, это был толстый мужчина с багровым лицом.
– Откуда едете? – спросил он князя.
– Я со своей семьей, капитан, возвращаюсь в нашу святую Москву из Польши, где у меня небольшое поместье.
– Надо же было вам выехать в такую погоду!
– Жена у меня очень больна, капитан, и я везу к ней наших дочерей.
Толстый капитан рассматривал бумаги беглецов и так, и эдак – но придраться было не к чему. Пропуска у попа получились даже лучше настоящих. Ромодановский смотрел на капитана с добродушной улыбкой.
А тот обратился к Флорису и Адриану:
– Как тебя зовут? – спросил он младшего брата.
– Я Наташа, а это моя сестра Софи.
– А зачем вы едете в Москву?
Ромодановский и Максимильена вздрогнули. Было ясно, что капитан что-то подозревает и задаст вопросы детям, чтобы попытаться сбить их с толку. Судьба беглецов зависела от ответов малышей. Встревоженный князь вмешался в разговор:
– Я же сказал вам, капитан, мы едем в Москву…
– Помолчите. Пусть скажут девочки.
Дело было плохо: простой капитан никогда не посмел бы говорить с графом Черковским, путешествующим с семьей, если бы не считал, что имеет дело с государственными преступниками.
Флорису чрезвычайно нравилась эта игра. Он одарил капитана очаровательной улыбкой и произнес томным тоном благовоспитанной барышни:
– Мой папа уже сказал вам, господин капитан, что мы едем к мамочке. Она тяжело заболела. Мы с сестрой очень волнуемся, и нам хотелось бы поскорее ее увидеть.
Капитан повернулся к Адриану и спросил, указывая на Максимильену:
– Кто этот молодой человек?
Адриан хладнокровно взглянул на мать и ответил:
– Это очень милый человек, папин секретарь, Михаил Иванов.
Толстый капитан задумался. Очевидно, ему это было с непривычки тяжело – от напряженной работы мысли его лицо приобрело фиолетовый оттенок: Капитан, повернувшись к караулке, махнул рукой, и оттуда вышло несколько солдат. Максимильена, приложив руку к сердцу, посмотрела на Ромодановского.
«Мы пропали», – подумала она.
А князь размышлял. Вступить в схватку? Да, конечно, но гарнизон Новгорода насчитывал несколько сотен человек. Бежать? Попробовать можно, но их тут же схватят. Солдаты подошли к своему командиру, а тот заорал:
– Пошевеливайтесь, дурни, выводите сани его милости графа Черковского на дорогу. Благородный граф спешит в Москву.
Ромодановский был так ошеломлен, что даже не поблагодарил. Капитан же, приняв молчание за недовольство, добавил:
– Прошу вашу милость не сердиться на этих ослов. Должен вам сказать по секрету, что несколько дней назад нас известили о бегстве опасных преступников из Петропавловской крепости. За голову каждого из них назначена награда в тысячу рублей. Впрочем, я думаю, их схватили в Петербурге, потому что других новостей мы не получали.
– Капитан, – промолвил Ромодановский с важностью, – я сообщу императрице, как только увижу ее, о вашей непоколебимой преданности.
– О, господин граф, неужели? – сказал капитан, и его глаза заблестели. – Заметьте, я сразу понял, с кем имею дело, ведь меня не проведешь, не то что этих олухов.
Князь взглянул на капитана с доброй улыбкой.
– Вы поразительно умны. Нашему семейству приятно сознавать, что Новгород охраняется таким человеком, как вы. Ваша интуиция вполне под стать вашей молодцеватой выправке.
Максимильена думала: «Ромо перегибает палку, этот толстый дурак поймет, что над ним издеваются».
Но капитан, раздувшись от гордости, самодовольно улыбнулся и произнес заискивающим тоном:
– Надеюсь, милые барышни не обиделись на меня. Я выполнял свой долг!
«Барышни» посмотрели на толстяка ласково, но с некоторым пренебрежением. Сани покатились вперед, а капитан, кланяясь, провожал доброго графа Черковского и его свиту – слава Богу, никто не держал на него зла за несправедливые подозрения! Вернувшись вместе с солдатами в караулку, он наставительно сказал:
– Берите с меня пример, олухи. Пора бы уж вам научиться отличать беглых преступников от знатных господ.
А в санях царило ликование. Впервые за все время беглецы поверили в близость спасения. Элиза, молитвенно сложив руки, благодарила небеса, а Федор подмигивал всем своим единственным глазом:
– Клянусь святым Георгием, наши барчуки обдурили бы самого дьявола!
Максимильена ощущала горделивое волнение, а Ромодановский, глядя на детей, думал: «До каких же вершин они доберутся, если Господь и Петр Великий сохранят им жизнь!»
Было уже совсем темно, когда они в очередной раз сменили лошадей. Небо было ясное, путь освещала луна, и князь решил не останавливаться на ночь – если они доберутся утром до Твери, то окажутся всего лишь в ста семидесяти верстах от Москвы.
– Но, Ромо, – попыталась возразить Максимильена, – на нас могут опять напасть волки.
– Нет, барыня, Поляк мне сказал, что нынче бурана уже не будет. Нам нечего бояться, – вмешалась Хромуша.
Ромодановский был встревожен.
– Надо ехать, Максимильена. Возможно, этот тупица-капитан уже завтра получит новое послание из Петербурга. Он поймет, что его надули, и бросится в погоню со всем новгородским гарнизоном.
Вздохнув, беглецы расселись по саням: им удалось лишь немного согреться и слегка передохнуть. Всю ночь и следующий день они мчались вперед без всяких приключений. Сменные лошади поджидали их через каждые тридцать – сорок верст, так что сани летели с бешеной скоростью. Несчастные путники уже не замечали усталости, почти впав в оцепенение. Даже меховые покрывала не спасали от холода, а на руках, невзирая на пуховые перчатки, появились отвратительные волдыри.
Вечером следующего дня вдали показалась Тверь. Беглецы находились на Валдайской возвышенности. Надо было решить, какую дорогу выбрать. Они могли двигаться по замерзшей реке, но в этом месте Волга делала громадный полукруг, и им пришлось бы перебираться по озеру Овсий луг. Ромодановский сразу вспомнил о волках, для которых они стали бы на озере легкой добычей. Тогда было решено сменить лошадей в Твери. Князь подхлестнул лошадей, и сани двинулись по направлению к городу. Внезапно справа появился ворон и с карканьем пролетел прямо перед упряжкой. Федор, Марина и Бутурлин перекрестились. На Украине ворон, пересекший путь, считается вестником неминуемой беды. Ромодановский воскликнул:
– Сдурели вы, что ли? Неужели верите в эту ерунду?
– Ваша милость, – возразил Федор, – это дурной знак.
– Ворон пролетел как раз над моей головой, – мрачно сказал Бутурлин, а потом добавил: – Ну, делать нечего. От судьбы не убежишь!
20
Это происшествие взволновало беглецов. Максимильена крепче прижала к себе сыновей. В Твери все выглядело спокойным. Жители уже заперлись на ночь в своих теплых домах. У городских ворот не видно ни гвардейцев, ни солдат. Эта безмятежность должна была бы приободрить путников, но они, напротив, встревожились. Флорис, нагнувшись к брату, еле слышно произнес:
– Адриан, мне кажется, за нами наблюдают.
Князь услышал слова мальчика и мысленно выругал себя, подумав:
«Надо было спуститься к Волге, это спокойствие мне не нравится».
Они проехали через весь город, застроенный в основном деревянными домишками, и добрались наконец до последней избы справа. Это оказался жалкий кабак с помпезным названием «Солнце Твери». Ромодановский сделал знак Бутурлину, и тот, спрыгнув с саней, трижды постучал в дверь условленным стуком. На пороге возник рябой человек с бегающими глазками. Бутурлин тихонько сказал:
– Украина и Романов.
Хозяин кабака поклонился до земли и жестом пригласил всех войти. В кабаке никого не было.
– Эй, Нина, иди скорей сюда, помоги раздеться благородным господам!
Князь недоверчиво оглядывал слишком угодливого мужика.
– Как тебя зовут?
– Арашев, ваш покорный слуга.
– Приготовь для нас лошадей, по четыре в каждую упряжку. Мы отдохнем немного и в середине ночи отправимся в путь.
– Ваша милость, все уже готово, – ответил Арашев. – Вы вполне можете доверять мне, я служил под началом гетмана Саратова и предан ему всей душой.
В словах бывшего казака прозвучала такая обида, что Ромодановский упрекнул себя, за излишнюю подозрительность.
«Экая глупость, – подумал он, – я тревожусь, как женщина, и повсюду вижу врагов. А все Федор с Бутурлиным! Нашли время толковать о дурных предзнаменованиях!»
Флорис с Адрианом так устали, что заснули, не поужинав. Максимильена, с нежностью посмотрев на них, стала есть дымящийся борщ вместе с остальными путниками.
В избе Арашева было очень тесно, и беглецы улеглись на полу, закрывшись меховыми покрывалами, принесенными из саней. Прошло два часа; все спали, когда Флорис проснулся от голода. Он взглянул на сопевшего рядом брата, на мгновение заколебался, а потом решил, что пуститься на розыски чего-нибудь съестного лучше вдвоем – и толкнул в бок Адриана. Тот рывком сел.
– Я хочу есть, – прошептал Флорис.
Адриан вздохнул – ему хотелось спать.
– Я хочу есть, – нетерпеливо повторил Флорис.
Без единого слова Адриан встал, ибо не мог отказать Флорису ни в чем. Они направились в чулан, где еще вечером углядели запасы провизии. Комнату освещал только лунный свет, но Флорис видел в темноте, как кошка. В кладовке Флорис, к величайшему своему удовольствию, обнаружил кульбаты – он обожал эти лепешки, приготовленные из риса, рубленого мяса, красной капусты и яичных желтков. Адриан же снял с полки самовар, в котором еще оставалось немного теплой воды. Братья, усевшись на пол, принялись с жадностью поглощать еду. Теперь Адриан радовался, что Флорис разбудил его. Они молча насыщались, как вдруг снаружи до них донесся чей-то шепот:
– Они дрыхнут крепко, я им кой-чего подсыпал в борщ! Пора приступать, – зловеще произнес мужской голос, и братья узнали Арашева.
– А ты не боишься? – отозвалась его жена. – Если гетман узнает об этом, он нас убьет.
– Глупая ты женщин! За них обещано десять тысяч рублей. Помолчи, вот идет лейтенант.
Флорис с Адрианом услышали еще один голос:
– Вы уверены, что они спят?
– Не сомневайтесь, лейтенант.
– Очень хорошо! Мы захватим их врасплох и перережем горло всем, кроме француженки и ее щенка.
– Гм, лейтенант, – промолвил Арашев, – а как же вознаграждение?
– Будь спокоен, ты его получишь, как только мы управимся с ними. Ты молодец, что донес. Награда твоя.
Флорис с Адрианом не стали слушать дальше; они на цыпочках вернулись в комнату и, перешагивая через ноги спящих, пробрались к Ромо. Максимильена спала, ей снилось, что она скачет по полю рядом с Пьером. Внезапно дорогу им пересек ворон, а Пьер крикнул:
– Береги Флориса! Береги Флориса!
Максимильена открыла глаза. Князь тряс ее за плечо. Все беглецы уже встали и ошеломленно озирались. Ромодановский еле слышно распорядился:
– Вооружайтесь! Придется сражаться, нас предали.
Осознав опасность, все безмолвно взялись за оружие, которое предусмотрительно захватили с собой, и затаились у дверей избы. Ожидание казалось невыносимым. Внезапно дверь бесшумно распахнулась, и вошел Арашев в сопровождении трех солдат. В комнате было совершенно темно, но беглецы ждали врагов, тогда как те ни о чем не подозревали, полагая, что все спят. Ромодановский надеялся захватить их врасплох, прежде чем они успеют подать сигнал тревоги, – для этого он приказал пользоваться только кинжалами. Арашев затворил дверь за солдатами, и Ромодановский с быстротой молнии вонзил клинок в сердце одного из них. Федор столь же проворно расправился со вторым, а Бутурлин нанес рану предателю Арашеву, однако Грегуар, питавший отвращение к крови, предпочел схватить своего противника за горло. Ромо не успел вмешаться; солдат вырвался из рук старика и выскочил за дверь с криком:
– К оружию!
Князь и Максимильена надеялись, что удастся спастись бегством через заднюю дверь, но солдаты, услышав крики своего товарища, уже окружали избу.
Тогда князь завопил во все горло:
– Укройтесь за окнами, стреляйте только наверняка, подпустив поближе! Мы не знаем, сколько их.
Изба смотрела на улицу четырьмя небольшими окнами. Ромодановский встал возле одного из них вместе с Максимильеной. У второго расположились Бутурлин и Грегуар, у третьего Блезуа с Мартиной, а у четвертого – Флорис с Адрианом. Федор же и Марина-Хромуша, распахнув дверь, загородили ее тяжелым столом, чтобы стрелять из укрытия.
Максимильена хотела было перебраться к сыновьям, но Ромо удержал ее:
– Оставьте, Максимильена, они справятся и без вас. А нам необходимы их пистолеты, – добавил он мрачно.
В рядах солдат, укрывшихся за деревьями вокруг избы, царило некоторое смятение. Они ожидали распоряжений, но не могли их получить, поскольку лейтенант валялся на полу с перерезанным горлом – встреча с Федором стала для него роковой. Ромодановский вздохнул с облегчением – без командира этот отряд мало чего стоил. Но в этот момент вдали послышался конский топот. Он с каждым мгновением усиливался, и вскоре к избе подлетело множество всадников, в которых беглецы узнали солдат новгородского гарнизона. Ромодановский и Максимильена в отчаянии переглянулись – теперь никаких надежд на спасение не осталось.
А случилось вот что. Через три часа после их отъезда толстый капитан получил новые известия из Петербурга. Догадавшись, что его обманули, он немедля посадил на коней около ста солдат и пустился в погоню за беглецами.
– Как же их много! – прошептала Максимильена. – А нас десять человек, причем двое – дети…
Ромодановский вздохнул. На сей раз спасения ожидать не приходилось, но, по крайней мере, они погибнут с оружием в руках.
Максимильена взяла Ромодановского за руку и глухо сказала:
– Друг мой, поклянитесь, что не позволите взять нас живыми, меня и моих сыновей…
– Максимильена, – промолвил князь, и голос его дрогнул.
– Поклянитесь, брат мой, поклянитесь, что убьете нас, но не позволите взять живыми!
Ромодановский взглянул на Флориса. Неужели для этого доверил ему Петр Великий защиту любимой женщины и единственного сына?
– Клянусь вам, Максимильена, – прошептал он, склонив голову, – клянусь, сестра моя, что вы не достанетесь им живыми.
И, словно бы подтверждая значимость этой клятвы, раздался мушкетный выстрел. Максимильена едва успела отпрянуть от окна. Началась отчаянная пальба с обеих сторон.
Толстый капитан из Новгорода, приказав своим людям спешиться, расставил их вокруг избы. Завязался ожесточенный бой. Беглецы сражались с мужеством отчаяния. Вдруг кто-то вскрикнул. Максимильена обернулась и увидела, что Бутурлин ранен в грудь. Оставив свой пост, она устремилась к несчастному, чтобы помочь. Лицо Бутурлина; исказилось от ужасной муки, розовая пена выступила на губах. Он упал в лужу крови, возле убитых солдат и предателя Арашева, тихонько скулившего от боли. Максимильена поняла, что Бутурлин умирает, и из груди ее вырвалось рыдание.
– Простите, простите, мой добрый Бутурлин, это все из-за нас, из-за того, что вы хотели спасти меня и детей…
Бутурлин, сделав попытку приподняться, сказал хриплым голосом:
– Нет, барыня… это судьба, от нее не убежишь!
– Дорогой Бутурлин, я хочу, чтобы вы жили… или чтобы мы все погибли!
– Вы будете жить, барыня, и маленькие барчуки тоже… Прислушайтесь! Они скачут сюда… скачут, чтобы спасти вас…
И бедный капитан Бутурлин откинулся назад. Он был мертв. Почти обезумевшая Максимильена подняла голову и увидела, что сыновья ее отстреливаются, как настоящие мужчины. Но гордости не ощутила, подумав: «Жизнь наша не стоит подобных жертв».
Положение беглецов становилось критическим. Солдаты, почувствовав слабость Блезуа и Мартины, подбирались к их окну. Бутурлин погиб. Марине-Хромуше перебило пулей правую руку – теперь она могла только перезаряжать пистолет Федора. Максимильена, заняв свое место, принялась с ожесточением стрелять во врагов. Однако упавших быстро сменяли другие солдаты, и нападавшие приблизились к избе. Флорис с Адрианом стреляли без промаха. Один из новгородцев, подползший к их окну, вдруг встал во весь рост перед двумя братьями.
Адриан успел только увидеть, как дымящееся дуло пистолета почти уперлось в грудь Флориса. Он выстрелил в упор, спасая брата, а Флорис ответил ему взглядом, полным гордости и благодарности. Вместе они чувствовали себя непобедимыми.
Толстяк-капитан, взбешенный тем, что горстка беглецов уложила большую часть его людей, приказал подкатить к дверям телегу с соломой и поджечь ее. Ромодановский сразу же понял опасность.
– Они хотят выкурить нас из избы. Берите покрывала, надо сбить огонь.
Телега – со вспыхнувшей соломой оказалась ближе всего к окну, где стояли Флорис с Адрианом. Князь крикнул им:
– Отходите, перебирайтесь к другому окну! Блезуа, Мартина, Элиза, попытайтесь потушить пламя.
Ромодановский отдавал распоряжения уверенным тоном, но когда Максимильена встретилась с ним взглядом, то сердце ее мучительно заныло. Они обречены – Максимильена поняла это. Все продолжали отстреливаться, но огонь распространялся быстро – просмоленные бревна избы горели прекрасно. Элизе пламя обожгло лицо. Блезуа с Мартиной раздобыли где-то несколько ведер воды, однако это лишь ненадолго отсрочило роковое мгновение, когда в избе уже нельзя будет оставаться. Ромодановский, стиснув зубы, решил защищаться до последнего. Его терзала клятва, которую он вынужден был дать Максимильене. Внезапно на беглецов стали сыпаться горящие угли – это означало, что загорелась крыша. Вскоре вся комната заполнилась дымом, все закашлялись, задыхаясь.
Максимильена по-прежнему стояла у своего окна, но уже вместе с Флорисом и Адрианом, которые перебрались к матери. Она крикнула:
– Мы погибли! Ромодановский, не забудьте о своем обещании!
Нападавшие подходили все ближе к полыхавшей избе. Предатель Арашев, извиваясь на полу, вопил во все горло:
– Не оставляйте меня здесь! Я сгорю заживо! Спасите!
Ромо обернулся и сказал:
– Что б ты сдох в пламени, подлый изменник! И знай, это лишь преддверие ада, который ожидает тебя!
Толстый капитан орал своим новгородцам:
– Вытащите их оттуда, я хочу взять их живыми!
В избе царило смятение. Женщины закрыли юбками голову, чтобы защититься от невыносимого жара. Князь мрачно зарядил свои пистолеты и направился к Максимильене. Флорис и Адриан смотрели на него, ничего не понимая. Князь, рыдая, произнес:
– Простите… простите… Я не смог вас уберечь!
Федор, взревев от бессильной ярости, ринулся из избы. Солдаты попятились в ужасе при виде одноглазого богатыря, чья сабля со свистом рассекала воздух. Максимильена прижала к себе сыновей, шепнув им:
– Сейчас мы умрем. Молитесь, дети.
Она встала на колени и опустила голову, готовясь принять смерть. Ромо, зарыдав еще громче, поднял руку с пистолетом. Он уже собирался нажать на курок, как вдруг снаружи раздался устрашающий военный клич.
Апокалипсический грохот копыт заглушил треск горящих бревен. Пронзительно зазвенели трубы – то был хорошо знакомый беглецам сигнал к атаке. Ромодановский, опустив руку, с криком бросился за дверь. За ним бежала Марина-Хромуша, узнавшая ужасный клич. Максимильена же словно оцепенела. Адриан с Флорисом, видя, что балки вот-вот рухнут, повлекли мать за собой. Грегуар тащил Элизу, а Блезуа нес на руках Мартину, почти задохнувшуюся в дыму. Они устремились к выходу, даже не зная, какая новая опасность их ждет. Предателю Арашеву также удалось выползти наружу. Едва он выбрался из избы, как стены обрушились с адским грохотом.
Вокруг уже кипело сражение. Нападавшие сами теперь оказались в окружении. Солдаты новгородского капитана пытались бежать. Федор, нацепив шапку на острие сабли, ответил всадникам их боевым кличем. А те, размахивая арканами, преследовали солдат императрицы. Толстый капитан, с трудом вскарабкавшись в седло, ускакал. Ромо, смеясь, схватил Флориса и подбросил его в воздух.
