Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
Жаклин Монсиньи
Флорис
Книга первая
Флорис, любовь моя
Часть первая
СУДЬБА МАКСИМИЛЬЕНЫ
1
– Ищи, Нерон! – приказала Максимильена.
Из леса доносились крики о помощи. Сначала удивившись, а затем встревожившись, она поспешила на зов вместе с собакой.
Был майский день 1717 года. Графиня де Вильнев-Карамей, переодевшись в наряд пейзанки, прогуливалась по окрестностям Санлиса. Держалась она настолько просто, что никто не признал бы в ней супругу одного из ближайших друзей регента Филиппа Орлеанского.
Она была необыкновенно хороша: длинные темные волосы, фиалковые глаза. В свой великолепный замок Мортфонтен она удалилась добровольно. Супруг ее, Амедей де Вильнев-Карамей, некогда безумно влюбленный в прекрасную жену, быстро охладел к ней, когда она ждала сына Адриана, и предпочитал проводить время в веселых шумных попойках в Пале-Ройяле.
Даже если Максимильена и была привязана к графу, это чувство испарилось бесследно, уступив место покорному равнодушию. Молодой женщине казалось, что в двадцать два года жизнь уже закончилась. Конечно, у нее был Адриан, но с двухлетним малышом она не могла поделиться своими горестями. Одиночество тяготило ее.
– Ищи же, Нерон!
Чем дальше она углублялась в лес, тем отчетливее доносился зов о помощи, сопровождаемый крепкими ругательствами.
«Наверное, покалечился какой-нибудь дровосек», – подумала Максимильена.
Но она ошиблась. Под высоким дубом лежал, держась за ногу, незнакомец. В нескольких шагах от него лежала лошадь. Максимильена застыла в изумлении. Мужчина выглядел настоящим гигантом; на нем был простой серый камзол без жабо и манжет. Черные глаза на выразительном лице смотрели на молодую женщину властно и изучающе. Он был изумительно красив.
– Помоги мне подняться, малютка! – произнес раненый. – Эта чертова лошадь споткнулась, и я разбил себе колено!
Максимильена безмолвно подчинилась. На лице незнакомца появилось подобие улыбки.
– Благодарю тебя, малютка. Только Богу известно, сколько бы я еще проторчал в этом проклятом лесу, если бы не ты!
Максимильена позволила мужчине опереться о плечо, и они двинулись в путь. Внезапно молодую женщину охватило ощущение безграничного счастья, она сама не могла понять почему. Робея, она все же спросила:
– Кто вы? Как вас зовут?
– Экая ты любопытная, – сказал незнакомец смеясь. – Меня зовут… меня зовут барон Пьер Михайлов[1]1
В романе, действие которого происходит во Франции и в России, автор использует множество реалий русской жизни – большей частью удачно, но иногда не совсем к месту. В переводе сохранены эти особенности авторского стиля. – Прим. пер.
[Закрыть]. Я в числе прочих послан сюда, чтобы подготовить все к приезду моего господина Петра Великого, царя Московии. Собственно, я служу ему толмачом. Что ты скажешь о моем произношении, малютка?
– Вы хорошо говорите, – ответила Максимильена. – Никто бы не догадался, что вы иностранец…
Барон Михайлов рассмеялся от всей души.
– Я не люблю царя, – сказал он, успокоившись. – Это жестокий человек, пьяница и картежник. Он думает, что ему все позволено. С нашим царем лучше не сталкиваться. Кстати, он здесь обязательно появится. Он высадился в Дюнкерке три дня назад и едет в Париж, чтобы задать хорошую трепку этому негодяю регенту.
Максимильена ошарашенно слушала, сгибаясь под тяжестью тела барона, опиравшегося на ее плечо. У него сильно болела нога, но он болтал не переставая и при этом размахивал руками.
– Ну, а как тебя зовут, малютка? – спросил он. – У твоих родителей здесь хозяйство?
– Меня зовут графиня де Вильнев-Карамей, – ответила Максимильена.
Барон Михайлов озадаченно умолк, а затем разразился смехом.
– Госпожа графиня, – проговорил он, – как мне загладить эту дурацкую оплошность?
– Ничего страшного, господин барон, – сказала Максимильена. – Быть крестьянкой не зазорно, даже, наоборот, почетно. Видите эти пшеничные поля, которые доходят до опушки леса? Без моих славных крестьян здесь ничего бы не выросло. Как ваше колено?
– Похоже, скверно, – ответил барон. – Несколько дней я не смогу ходить.
Максимильена промолчала, но барон заметил на ее устах улыбку. Теперь он рассматривал ее с большим интересом.
– Черт возьми, – вдруг выпалил он. – Я совсем забыл про свою лошадь!
– Не беспокойтесь, – отозвалась Максимильена, – я пошлю за ней слугу. Он приведет ее в замок и позаботится о ней.
– Благодарю вас, госпожа графиня, вы самая любезная из всех французских дам…
– Но вы, господин барон, самый необычный из всех иностранцев, – с улыбкой отпарировала Максимильена.
– Должен признать, – продолжал барон, – что вкусы у меня и в самом деле необычные. Я люблю путешествовать один и останавливаюсь там, где вздумается. Это лучше, чем изнывать от скуки в обозе. Благодаря этому я знакомлюсь с разными людьми и узнаю многое, чего никогда бы не узнал при московском дворе. «По книгам незачем учиться государю…» Кажется, это сказал ваш соотечественник Корнель?
– Вы так много читали? – воскликнула изумленная Максимильена.
У нее кружилась голова. Этот поразительный человек удивлял и восхищал ее. Впервые судьба дарила ей подобную встречу. Вдали показался замок – великолепный образец архитектуры эпохи Франциска I.
– Мой добрый Грегуар! – позвала Максимильена. – Иди сюда скорей!
– О, госпожа графиня, вы поранились?
– Не я, Грегуар, а господин барон Михайлов… Может быть, у него сломана нога! Быстрее помоги ему, а Мартина пусть приготовит голубую спальню! И пошли кого-нибудь за доктором Телье!
Через час барон Михайлов удобно расположился в одной из комнат на втором этаже. Вскоре приехал доктор и внимательно осмотрел больную ногу.
– Ничего страшного, – произнес он спокойно. – Несколько дней полного покоя, и вы сможете сесть на лошадь. Однако вы чудом не сломали кость.
Максимильена, проследив за тем, чтобы гостя хорошо устроили, отправилась к своему маленькому Адриану – обычно она играла с ним перед ужином. Но сегодня вечером от игр пришлось отказаться, так как она была слишком взволнована. В шесть часов Грегуар постучал в дверь барона Михайлова:
– Госпожа графиня прислала меня справиться о здоровье господина барона, а также просить вас оказать ей честь отужинать вместе.
– Скажи госпоже графине, что я чрезвычайно признателен за любезный прием и что честь оказана мне. Моя нога болит гораздо меньше. Помоги-ка мне сойти вниз…
– Слушаюсь, господин барон. Но не кажется ли господину барону, что было бы лучше…
– Прекрати, – перебил его Михайлов, – чтобы я из-за какого-то ушиба не сумел спуститься по лестнице? Пойдем!
И барон навалился всей своей тяжестью на бедного Грегуара – у подножия лестницы тот буквально обливался потом.
– А где госпожа графиня?
– В летней столовой, – ответил Грегуар.
Максимильена уложила свои прекрасные темные волосы и надела платье из розового муслина – на крестьянку она теперь совершенно не походила. Пьер Михайлов наклонился и поцеловал протянутую ему руку.
– Надеюсь, господин барон, что вы ни в чем не нуждаетесь, – сказала Максимильена, – и что мое приглашение на ужин вы не считаете чрезмерным легкомыслием.
– Я сошел вниз, мадам, чтобы увидеть вас и поговорить с вами. Мне необходимо уведомить царя о своем злосчастном ушибе. Вас очень затруднит, если царь и его свита остановятся здесь?
– Для меня большая честь оказать гостеприимство его величеству…
– О, не надо таких почтительных слов… Этот мерзавец их не заслуживает!
– Господин барон, не знаю, как принято говорить о нем при московском дворе, но сама я испытываю величайшее уважение к царю, и если он соблаговолит остановиться в моем доме, это будет счастьем для меня.
Пьер Михайлов с улыбкой посмотрел на Максимильену.
– Знатная дама ни в чем не уступает маленькой крестьянке! Однако пора за стол!
Поистине этот человек обладал множеством странных черт! Порой казалось, что он не знает самые элементарные правила приличия. Ни один французский дворянин не посмел бы в гостях сказать: «Пора за стол!» – особенно в присутствии хозяйки дома.
«Это потому, что он русский», – подумала Максимильена, усаживаясь на свое место и знаком приглашая барона сесть напротив.
– Что вы делаете одна в этом замке? – осведомился московский великан.
– Ах, господин барон, – промолвила Максимильена со вздохом, – я живу одна по собственной воле. Граф, мой супруг, находится при регенте. Монсеньора я не осуждаю… Он был всегда так добр ко мне и к нашей семье. Не осуждаю и мужа, ведь он не может жить иначе. Он любит балы, празднества, всю эту нескончаемую суету. Мне следует вернуться ко двору, но я не могу решиться, поскольку все это меня очень утомляет.
– Странствуя, я встречал множество жеманниц и кокеток, – сказал барон. – Но вы – истинная женщина. Именно таких я люблю.
Максимильена зарделась, как школьница.
– И вы умеете краснеть, мадам! Благодарю небо за то, что чуть не сломал ногу, ибо это позволило мне встретить вас.
Смущенная Максимильена поспешила сменить тему.
– На кого похож царь?
– Поверьте, мадам, – ответил Михайлов, смеясь, – если бы он походил на вас, я бы его обожал. Но он отвратителен. Какого же цвета у вас глаза, мадам? Фиолетовые? Сиреневые? Ничего прекраснее я не видел.
Максимильена совсем смутилась.
– Сударь, вы ничего не едите! Неужели вам не нравится ужин?
– Мадам, в России все знают, что я ем и пью не меньше, чем царь. Однако сегодня мне хочется только смотреть на вас.
– Вы увидите множество красивых женщин. В Пале-Ройяле они встречаются на каждом шагу.
– Держу пари, что это не так. Хотите, поставлю в заклад царскую корону?
– А если вы проиграете, сударь? – в изумлении спросила Максимильена.
– Тогда, – промолвил барон, – я прикончу царя и сложу его корону к вашим ногам!
Максимильена звонко рассмеялась.
– Мадам, я в первый раз вижу, как вы смеетесь.
– Я должна вас поблагодарить, потому что этого давно со мной не случалось… Что такое, Элиза? – обратилась Максимильена к вошедшей в залу старухе-кормилице.
– Госпожа графиня, – ответила та, – господин Адриан ведет себя так же дурно, как и вы, когда были маленькой. Он не желает засыпать и требует вас к себе.
– Иду, Элиза, – сказала Максимильена. – Прошу прощения, сударь.
– Если вы позволите, мадам, я буду счастлив познакомиться с сыном самой красивой женщины, которую мне когда-либо доводилось встречать…
На лице Элизы появилась улыбка удивления и одновременно снисхождения…
Когда стемнело, Максимильена и Пьер вышли в парк, направляясь к беседке.
– Ваш сын похож на вас, – сказал Михайлов.
– Госпожа графиня! – раздался голос Грегуара. – Госпожа графиня! У ворот замка стоят цыгане, просят разрешения заночевать в старом амбаре! У одной их повозки сломалась ось… и они принесли больного с раздутым лицом!
– Скажи им, – ответила Максимильена, – чтобы проходили. Я сейчас приду посмотреть на этого человека.
– Позвольте вас проводить, – сказал Пьер.
– Но… как же ваша нога? – спросила графиня.
– Дайте мне руку, и я обо всем забуду, – нежно произнес он.
Пока столпившиеся у амбара мужчины пытались починить ось, старуха с закаленной от ветра и дождя кожей подкладывала солому под голову старика со вспухшей щекой, а он жалобно стонал. Увидев Максимильену, цыганка, поклонившись, заголосила со слезами:
– Пришел его час! Он умрет!
– Что ты мелешь, дура?! – вскричал Пьер.
– Я знаю! Я прочла это по его руке!
– Клянусь святым Георгием, – воскликнул Пьер, – у него просто воспалился зуб, сама сейчас увидишь! Пусть мне принесут щипцы и бутылку вина!
– Неужели… – пробормотала изумленная Максимильена.
– Не волнуйтесь, – сказал барон, – я половине двора выдирал зубы. В этом деле я мастер.
Грегуар принес щипцы и вино.
– Ну, папаша, поднимись-ка и разинь рот пошире!
Старый цыган смотрел на Пьера недоверчиво. Он приложился к бутылке и вдруг завопил, а затем, так и не поняв, что произошло, лишился чувств.
– Завтра будет здоров, – промолвил Пьер с довольным видом. – Даже и не вспомнит о своей болячке. А лечить надо вот этим.
Он протянул старухе бутылку. Цыганка бросилась в ноги Пьеру и Максимильене, которая страшно побледнела. Старуха, схватив руку Пьера, осыпала ее поцелуями.
– Нет, нет, – останавливал он ее, – благодарить нужно не меня, а госпожу графиню.
Цыганка, поцеловав подол платья Максимильены, взяла ее руки в свои со словами:
– Ты добрая, ты приютила нас, и я хочу тебя отблагодарить.
И, прежде чем Максимильена успела ответить, старуха, разглядывая ее ладони, проговорила:
– Ты встретишь великую любовь. За малый срок проживешь целую жизнь. У тебя будет еще один сын – их обоих ждет необычная судьба. Человек, которого ты полюбишь, принадлежит к числу властителей земных, и твой сын станет очень похожим на него. Все признают его как сына своего отца.
Максимильена улыбалась, чтобы скрыть смятение. Пьер же молчал. Тогда цыганка взяла его за руку и вдруг замерла, словно пораженная громом.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Пьер.
Цыганка какое-то мгновение колебалась, затем склонила голову и забормотала что-то на незнакомом Максимильене языке. Пьер смутился. Он выглядел необычно серьезным, и Максимильена спросила удивленно:
– Что она сказала?
– Я не могу вам этого открыть, – произнес Пьер. – Не могу.
Бросив цыганке золотую монету, он подал руку Максимильене, и они вернулись в замок. Стояла чудесная ясная летняя ночь. В кронах деревьев шелестел листьями легкий ветерок. Пьер, сжав пальцы Максимильены, воскликнул:
– Чем заслужил я такое счастье? Жизнь моя остановилась под Санлисом из-за самой прекрасной и самой нежной женщины во Франции… что я говорю? В Европе! Ей хватило одной минуты, чтобы завладеть моим сердцем. Я люблю вас, Максимильена…
«Я схожу с ума, – думала она. – Нас увидят слуги, надо прервать его, немедленно с ним проститься! Что я знаю об этом человеке? Быть может, это какой-нибудь проходимец».
Но Пьер Михайлов, прижав руку Максимильены к своей груди, уже тянулся к ее губам, потом крепко сжал ее в своих объятиях, и они слились в долгом поцелуе. Максимильена попыталась оттолкнуть его, но уже через мгновение не могла сопротивляться, потому что ее влекло к Пьеру неудержимо. Никогда еще так не целовал ее мужчина, и Максимильена ощущала восхитительное головокружение, отвечая поцелуем на поцелуй. Они посмотрели друг другу в глаза. Взгляд Пьера сверкал в темноте, и Максимильена, не в силах вынести этот блеск, смежила веки, прижимаясь к его мощной груди.
– Мы сошли с ума! – прошептала молодая графиня.
– Идем, любовь моя! – вскричал Пьер, увлекая ее к замку.
2
Они осторожно поднялись по лестнице, ведущей в спальню Максимильены, и перед дверью на мгновение замерли. Пьер взял молодую женщину на руки и донес до кровати, сверкавшей белизной своих простыней. Он мягко опустил ее и начал целовать ей шею, плечи, грудь.
Максимильена, которая никогда не испытывала ни малейшего удовольствия в объятиях мужа, не узнавала саму себя в этой женщине, жаждущей ласки и позволяющей делать с собой все что угодно незнакомому мужчине.
– Вот она, любовь! – прошептала графиня, трепеща.
– Да, моя дорогая, – ответил Пьер, – это настоящая любовь…
Расстегнув опытной рукой ее корсаж и обнажив восхитительную грудь, он покрыл ее страстными поцелуями. На пол соскользнули тяжелые шелковые юбки, и Максимильена, стыдясь и одновременно замирая от счастья, ощутила себя голой в объятиях Пьера. Разметав волосы по подушке, закрыв глаза, она позволяла ласкать себя, слегка вздрагивая и постанывая от наслаждения. Пьер на мгновение отпустил ее, приподнялся и сбросил свой серый камзол. Максимильена, спрятав в ладони пылающее лицо, слышала, как шуршит его одежда, – и вот уже к ней прижалось мускулистое тело.
– Сокровище мое, – прошептал ей Пьер, – ты прекрасна, ты создана для любви.
Она нежно провела пальцами по его спине и нащупала большой шрам, свидетельство того, что Пьер отнюдь не все свое время проводил в гостиных и при дворе московского царя. Максимильена выдохнула:
– Я люблю тебя, Пьер, прижми меня крепче, не отпускай меня, я так долго ждала тебя!
Пьер, приподнявшись, вынул из подставки на стене факел, чтобы осветить лицо Максимильены.
– Я хочу видеть тебя. Это так ново, так страшно – любовь, подобная нашей, Максимильена! Посмотри на меня, целая жизнь стоит за моей спиной, а ты, юная и прекрасная, готова отдать мне все… Ты доверяешься мне, не зная, кто я такой, и ты не представляешь даже, что это значит для меня. Это самый чудесный подарок из всех, что я получал.
Настала первая ночь их любви, незабываемая и страстная. Порой они засыпали в объятиях друг друга, затем, очнувшись от сна, вновь сливались в одно целое. Лишь позднее Максимильена поняла, как сумел Пьер обуздать свой довольно дикий нрав, чтобы быть с ней ласковым и нежным.
На рассвете Максимильена задремала, и Пьер, высвободившись из ее объятий, вернулся в свою спальню.
Заснуть ему не удалось, и, когда замок начал потихоньку оживать, он позвал Грегуара, чтобы спросить, был ли кто-нибудь послан в Бове, где находился царь со своей свитой.
– Письмо уже давно отправлено, господин барон.
Пьер, напевая себе под нос, стал бриться.
Когда Максимильена открыла глаза, солнце стояло уже высоко.
«Это был сон, – подумала она, – не может быть…»
Однако измятые простыни доказывали, что она действительно пережила изумительную ночь любви. Слегка прибравшись, она позвала Элизу. Та вошла, держа в руках серебряный поднос с чашкой горячего бульона. По лукавому выражению лица кормилицы Максимильена поняла, что старуха обо всем догадалась и не осуждает, ибо от всей души ненавидела Амедея де Вильнев-Карамея. В глубине души Элиза давно питала надежду, что Максимильена встретит достойного мужчину и отплатит бессовестному мужу той же монетой.
Этому второму дню суждено было навсегда остаться в памяти Максимильены: если первый был прожит ею, будто во сне, то следующий заставил поверить в реальность счастья, о котором она уже перестала мечтать.
Максимильене, с одной стороны, не терпелось увидеть возлюбленного, а с другой стороны – она лихорадочно раздумывала, как ей теперь вести себя. Терзаясь этими вопросами, она одевалась при помощи Элизы, которая затем надушила и причесала ее. После долгих колебаний Максимильена выбрала платье из синего церкаля, украшенное роскошными английскими кружевами. Затем она приказала привести маленького Адриана и долго играла с ним, удивляясь, как естественно держится с сыном после ночи, проведенной с Пьером.
«Как все это просто, – думала она. – Надо ли посылать кого-нибудь к Пьеру за новостями или только попросить его спуститься к завтраку в одиннадцать? А может быть, предложить ему прогуляться по парку?»
Пока она размышляла, появился молодой Блезуа, племянник Грегуара, и сказал:
– Госпожа графиня, господин барон прислал меня предупредить вас, что он спустился в гостиную и что ему будет приятно прочесть вам только что доставленное послание от царя.
Максимильена, стараясь сохранять сдержанность в присутствии молодого лакея, направилась в гостиную.
Они с Пьером долго смотрели друг на друга. Сердце Максимильены неистово билось. Ей нужно было знать, означала ли прошедшая ночь нечто мимолетное, подобное огню, охватившему солому, или же возвещала о начале глубоких прочных отношений. Пьер был невозмутим. Легкая улыбка освещала его лицо. Он подошел к Максимильене, и она залилась румянцем. Пьер, взяв ее руку в свои, прикоснулся к ней губами и произнес вполголоса:
– Я все время думал только о тебе, любовь моя…
Но когда вошел слуга, неся бокалы с прохладительным, Пьер сменил тон:
– Я желал сообщить вам, госпожа графиня, что мой повелитель царь, проведя ночь в четырнадцати лье от Бове, прибудет сюда в течение дня.
– Царь! – воскликнула Максимильена. – Боже мой! Я забыла о нем!
Пьер рассмеялся, увидев смятение Максимильены, а та, созвав всех слуг, поспешно отдавала распоряжения:
– Ты займешься ужином, а ты проследишь, чтобы для царя приготовили покои на втором этаже! Пошлите за сеном, ведь у него большой обоз! Достаньте серебряную посуду! Боже мой, мы не успеем!
Пьер с Максимильеной уже успели забыть о цыганах, покинувших замок на заре. В амбаре старуха оставила в знак благодарности железный кулон, на котором были выгравированы какие-то странные знаки. Она повесила его на дверной гвоздь, наивно полагая, что Максимильена непременно зайдет сюда. Старый цыган после сделанной Пьером операции чувствовал себя значительно лучше. Повозки кочевников двинулись по дороге в Бове и у городских ворот повстречали царский обоз. Всадники летели во весь опор, крича во все горло, а горожане, столпившиеся вдоль дороги, вопили просто по привычке, так как царь ехал в старой карете черного цвета – по виду ей было не менее ста лет.
За разъяснениями обратились к французу, входившему в царскую свиту. Тот ответил, что по прибытии в Дюнкерк царь выбрал именно этот экипаж. Люди, покачивая головой, говорили друг другу:
– Какой занятный человек этот царь!
Однако шумная свита из пятидесяти восьми человек напугала лошадь, тащившую повозку, в которой сидели старик со старухой. Испугавшись, кляча взбрыкнула и понеслась вскачь. Вскоре повозка врезалась в дерево; удар был не слишком сильный, но старый цыган ударился о ствол головой и потерял сознание. Телега, опрокинувшись, придавила несчастного. Старуха, которая выбралась благополучно, в отчаянии рухнула на окровавленное тело. Она взяла старика за руку, ту самую руку, по которой накануне предсказала ему смерть. Царь и его эскорт, свидетели этого несчастья, остановились. Старая цыганка, раскачиваясь из стороны в сторону, бормотала:
– О, мой муж умер, мой муж умер! Я прочла это по его руке, я знала, я предвидела! Будущее открыто передо мной, и все, что я говорю, сбывается! Это означает, что графиня найдет подаренный талисман и навсегда сохранит любовь того, кто ей дорог! Она получит все, чего желает, и покровительствовать ей будет само небо.
Царь пожал плечами и знаком приказал господину де Либуа, которого регент прислал ему навстречу в Дюнкерк, вручить несчастной кошелек с деньгами. Зеваки ошеломленно наблюдали эту сцену, а некоторые, воспользовавшись случаем, постарались поближе подойти к царю. Но он уже успел подняться в свою карету. Эскорт двинулся следом. Маркиз де Майи-Брель повернулся к господину де Либуа:
– Судите сами, дорогой мой, – сказал он, – как счастлив будет регент увидеть этих русских дикарей! Заметили вы, как обращается царь со всеми нами и, в частности, со мной? Со мной, чей род получил право сопровождать монархов, направляющихся в Пикардию, в их собственной карете!
Де Либуа выслушивал подобные речи с тех пор, как Майи-Брель присоединился к царской свите в Кале, первом городе, в котором обоз сделал остановку после Дюнкерка.
В Кале царь пропал, и нашли его в какой-то таверне, в компании матросов. Майи-Брель обнаружил большое присутствие духа.
– Государь, – произнес он, – поскольку у вас здесь собралось избранное общество, я сочту за честь представиться вам завтра.
Проговорив это, маркиз покинул кабак.
Однако на следующий день, когда маркиз пытался подняться в царский экипаж, его вышвырнули оттуда, и он упал. Затем царь, отказавшись от кареты, присланной регентом, выбрал другую, по своему вкусу. Французы, состоявшие в царском эскорте, были этим обстоятельством крайне удручены, русские же, напротив, выглядели очень довольными. Так царь продолжал путешествие в ветхой берлине, за которой в полном изумлении следили жители Бове.
Маркиз де Майи-Брель и Либуа гарцевали в арьергарде. Маркиз со вздохом произнес:
– Наконец-то, мой дорогой Либуа, нас ждет некоторая передышка. Этот чертов обоз остановится в замке Вильнев. Я хорошо знаю графиню, мы с ней часто играли, когда были детьми… Там мы отдохнем от этого… сами знаете от кого…
Он указал на царскую карету, тащившуюся впереди.
В этот момент царь, высунувшись из окошка, крикнул Майи-Брелю:
– Маркиз, вы недовольны своим портным?
– Почему ваше величество пришли к подобному заключению? – ответил вопросом Майи-Брель.
– Вчера на вас был красный камзол, а сегодня синий! Вы их меняете каждый день?
– Разумеется, государь! – воскликнул маркиз, переглянувшись с Либуа.
– Ну и дурень! – проговорил царь, а затем добавил: – Поехали быстрее, мне не терпится попасть в замок Вильнев. Говорят, графиня чертовски красива.
Максимильена ждала гостей перед парадным входом, в окружении слуг, одетых по случаю приезда царя в ливреи.
Пьер, стоя рядом с ней, был очень весел. Казалось, его забавляют эти торжественные приготовления, Максимильена же, нервничая все больше, то и дело вспоминала что-то и отдавала приказы:
– Блезуа, беги в оранжерею за горшками с цветами. Здесь их мало.
– Но, госпожа графиня, больше двух мне не унести! – Тогда возьми тачку в амбаре! – нетерпеливо сказала Максимильена. – И поторопись!
Пьер разразился смехом, и Максимильена взглянула на него с укоризной.
Выкатив из амбара тачку, Блезуа захлопнул дверь, но так и не увидел кулон, оставленный старой цыганкой. От удара талисман упал и закатился в солому. Ему суждено было пролежать здесь много лет, пока некий юноша не нашел его… впрочем, не станем забегать вперед, ибо это уже совсем другая история.
Максимильена отругала Блезуа, когда он лениво расставлял горшки с геранью. В этот момент в парк въехал запыхавшийся всадник, крича во все горло:
– Царь! Царь!
И вскоре показался обоз. Проехав аллею, царская карета остановилась в клубах пыли перед парадным входом.
Максимильена склонилась в глубоком реверансе перед царем, выходившим из своего экипажа. Пьер Михайлов также слегка поклонился и с улыбкой произнес:
– Государь, имею честь представить вашему величеству графиню де Вильнев-Карамей, которая приютила и выходила вашего слугу.
– Благодарю вас, мадам, – произнес царь по-французски, – Пьер Михайлов мне очень дорог, и я навсегда сохраню признательность вам за оказанное ему гостеприимство.
Маркиз де Майи-Брель и Либуа подошли к Максимильене.
– Ах, дорогая графиня, – воскликнул маркиз, – какая радость увидеться с вами при столь значительных обстоятельствах!
– Этот тип меня выводит из себя, – проворчал царь.
– Не желает ли ваше величество отдохнуть в отведенных для вас покоях? – поспешила предложить Максимильена.
Царь, дружески взяв Пьера под руку, удалился вместе с ним. Максимильена же устраивала императорскую свиту. Она слегка растерялась, ибо не ожидала, что придется принимать такое количество гостей. Только через час она смогла присесть в одной из гостиных. Компанию ей составили маркиз и Либуа.
– Ах, графиня, какое испытание для вас! – вздохнул Майи-Брель, успевший уже переодеться в камзол темно-зеленого цвета, который совершенно не сочетался с жилетом красного цвета.
– Этот царь, – продолжал маркиз, – мешает мне спать. Он хам и пьяница, подобно полякам… впрочем, императрица родом из Польши, – добавил он смеясь.
Максимильена с улыбкой возразила:
– У русских свои обычаи, маркиз… Мне кажется, что царь держится непринужденно и что вид у него, благодаря высокому росту, весьма внушительный. Он почти так же высок, как Пьер Михайлов, его толмач.
Максимильене нравилось произносить имя Пьера, которого она не видела с момента прибытия царя.
А в это время в бело-золотых апартаментах второго этажа, где, согласно преданию, провел ночь Генрих IV, Пьер Михайлов небрежно развалился в кресле, а царь почтительно стоял перед ним.
– Клянусь святым Георгием, – вскричал Пьер по-русски, – никогда не устану любоваться тобой, дорогой Ромодановский, в роли царя российского! Должен признать, ты исполняешь ее блистательно, но не надо слишком уж изводить французов. Подумай о моей репутации!
Великан с черными проницательными глазами, выдававший себя за Пьера Михайлова, был не кто иной как Петр Великий, царь Московии. Следует отметить, что монарх очень любил, когда его замещал верный друг детства, так как ненавидел этикет и всякие церемонии. Однако человеку царского звания таиться не просто, поэтому Петр выдавал себя то за барона, то за простого солдата, а порой даже за моряка или плотника.
– Государь, – сказал Ромодановский, опускаясь на одно колено, – вы знаете, что я предан вам всецело…
– Тогда слушай внимательно и не вздумай смеяться, – ответил Петр Великий. – Я безумно влюблен в графиню де Вильнев-Карамей.
– Вы, государь? Да ведь женщины всегда занимали ваше внимание только на одну ночь…
– Но я царь, пред которым дрожат все русские, и я думаю об этой женщине, как робкий школяр.
– Но вас ожидает императрица в Спа! На ваши интрижки она готова смотреть сквозь пальцы, но с большой любовью не смирится никогда!
– Мы с императрицей стали друг другу чужими. Мне известно, что и она непрочь развлечься… я старался об этом забыть, потому что хотел сына…
Это и в самом деле трагедия Петра Великого. У него был сын, царевич Алексей, рожденный в первом браке, но наследник престола сбежав в Австрию, стал бороться против своего отца. Императрица же рожала только дочерей – единственный ее сын умер в младенчестве. Так судьба, устроив встречу Пьера с Максимильеной, соединила двух несчастных в браке людей.
Взволнованный Ромодановский сказал просто:
– Что я должен сделать, государь?
– Отправь гонца к регенту. Я поеду в Париж при условии, если графине будет дано от двора какое-нибудь официальное поручение. Например, – закончил Пьер с улыбкой, – состоять гидом при русском императоре.
– Но тогда, – вскричал Ромодановский, – при дворе начнется переполох! Вы приехали сюда с намерением заключить с Францией договор, вы хотели переговорить с маршалом Тессе и маршалом д’Юкселем, вы желали принудить Францию поменять союзников, чтобы она поссорилась со Швецией и стала нашим величайшим другом… и вот вы безумно влюбились, и все идет прахом!
– Не перечь мне, Ромодановский. Я ничего не забыл. Ты знаешь, что за Россию я готов отдать жизнь, но сейчас позволь мне побыть просто мужчиной! Я хочу проверить любовь этой женщины, и ты мне в этом поможешь. После ужина начни усиленно ухаживать за ней… Не забывай, она уверена, что царь – это ты! Если она уступит тебе, клянусь, что никогда больше не взгляну ни на одну француженку и стану отныне заниматься только договором. Если же она тебе откажет, значит, действительно любит меня. Тогда я буду счастливейшим из смертных.
На кухне главный повар Турнебиз превзошел самого себя, готовя для царя и его свиты ужин, начавшийся с паштетов, гусиной печенки, пирогов с грибами и фаршированной утки, за ними последовали филе из пулярки по-бовезски, цыплята в испанском соусе, говядина в молоке, голуби с трюфелями, индюшатина из Виллеруа, кроличье мясо в собственном соку; завершилась трапеза седлом барашка, филеем с горошком, окороками и жареными фазанами. На десерт подали огромный торт по-компьенски, драже, рисовую коврижку по-рольтезски и персиковое желе.
За столом было очень весело. Стол был полон яств и вин, но Пьер Михайлов питал очевидную слабость к розовому анжуйскому вину. Лжецарь Ромодановский сидел во главе стола; по правую руку от него была Максимильена, рядом с ней сидел маркиз, хотя сама Максимильена надеялась, что здесь займет место Пьер. Она часто поглядывала на него, краснея каждый раз, когда встречалась с ним глазами. Лжецарь, выполняя приказ своего господина, ухаживал за графиней де Вильнев-Карамей, а маркиз де. Майи-Брель, одетый в розовый камзол с серебряными пуговицами, также пытался привлечь внимание Максимильены, демонстрируя необыкновенное остроумие, которым он очень гордился.
