Текст книги "Флорис. Любовь моя"
Автор книги: Жаклин Монсиньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
28
– Флорис, любовь моя, я умираю.
Максимильена сделала попытку приподняться, чтобы погладить темные кудри сына. Ответом ей было сдавленное рыдание.
– Мама, любимая мама, – простонал Флорис, – вы нужны нам, не покидайте нас.
Максимильена слабо улыбнулась. Ее прекрасное лицо выглядело измученным, истерзанным ужасной болью, которая клещами раздирала ей грудь. Под огромными запавшими глазами появились черные круги. Длинные каштановые волосы с серебряными нитями седины рассыпались по подушке. Повернув голову, Максимильена увидела Адриана, стоявшего на коленях с другой стороны постели. Он был охвачен бесконечным отчаянием.
– Сын мой, ты старший, ты наследник графов де Вильнев-Карамей, вручаю тебе Флориса и Батистину.
Дыхание Максимильены стало сиплым, она жадно глотала воздух ртом, на лбу выступили капельки ледяного пота.
– Успокойтесь, госпожа графиня, – всхлипнула Элиза, – доктор запретил вам разговаривать, это вас утомляет.
В глазах у Максимильены зажегся тот дерзкий и упрямый огонек, что всегда приводил в восторг Пьера.
Не разговаривать, какая глупость! Ей нужно столько сказать, а она чувствовала, что минуты ее сочтены. Вот уже десять дней Максимильена боролась со смертью, а сыновья, сменяя друг друга, денно и нощно дежурили у ее изголовья, ни на минуту не покидали ее и верные спутники-слуги. Доктор Телье не оставил им никакой надежды:
– Наша наука здесь бессильна. Такое впечатление, что сердце ее не хочет больше биться.
Юноши терзались раскаянием. Максимильене стало плохо, когда они галопом помчались в замок Майи. Грегуар ждал их возвращения у ворот в парк.
– Ах, господин Адриан, господин Флорис, наконец-то! Графиня зовет вас с того момента, как пришла в себя. Скорее, скорее!
Но доктор оказался прав – то была неравная битва. Максимильена не хотела больше жить. Она жаждала только одного – соединиться с Пьером. Взглянув на Флориса глазами, блестевшими от муки, она провела прозрачными пальцами по лицу юноши, как если бы хотела навсегда сохранить, память об этих чертах.
– Любовь моя, как же ты похож на своего отца.
Флорис и Адриан с удивлением переглянулись. Никогда мать не заговаривала с ними о графе Амедее де Вильнев-Карамей. Они давно почувствовали, что некая тайна окружает смерть их отца и рождение Батистины. Но, щадя Максимильену, не задавали ей никаких вопросов. Внезапно от приступа боли, превосходившей прежние муки, у Максимильены вырвался стон, глаза закатились, и она лишилась чувств. В горле у нее клокотало, и дыхание со свистом вырывалось из груди. Флорис с Адрианом устремились к ней, чтобы приподнять это невесомое тело, из которого уходила жизнь. В глубине комнаты послышались рыдания, великан Федор плакал, как дитя.
– Барыня, – пробормотал он, – солнышко ты наше.
Ли Кан, не говоря ни слова, вынул из кармана крохотный пузырек и поднес его к ноздрям Максимильены, чье лицо стало мертвенно бледным. Постепенно грудь ее перестала судорожно вздыматься, щеки слегка порозовели, а в мутных глазах вновь появилось осмысленное выражение. Максимильена поняла, что времени у нее не остается. Она с трудом произнесла:
– Друзья мои, подойдите ближе, я плохо вас вижу.
Она скорее выдохнула, нежели выговорила эти слова, но во взгляде ее угадывалась железная решимость.
– Я хочу попрощаться с вами. Не нужно оплакивать меня, ибо я всегда буду с вами, чтобы защищать вас и охранять.
– О, барыня, не уходи! Без тебя мы погибнем.
– Добрый мой Федор, – промолвила Максимильена со слабой улыбкой, – как я любила твою силу и доброту. Как любила твое лицо и твои шрамы. А ты, мой верный Ли Кан, ты спас мне жизнь и спас мое дитя. Всей моей жизни не хватило бы, чтобы отблагодарить тебя.
Маленький китаец опустился на колени рядом со своим другом Федором: он не плакал, но в раскосых глазах его затаилась скорбь.
– Пусть Великий Будда возьмет жизнь Ли Кан Юна, чтобы не забирать тебя в свои душистые сады, Летняя Улыбка! Благодаря тебе бедный раб обрел семью.
– Госпожа графиня, госпожа графиня! – всхлипывали Элиза и Грегуар. – Нужно бороться за жизнь.
– Больше не могу, друзья мои, спасибо. Спасибо тебе, Элиза, и тебе, Грегуар, ваша дружба поддерживала меня и давала силы жить. Всех вас прошу хранить ту же верность моим сыновьям и… и моей дочери.
– Клянемся тебе в этом, барыня, – сказали, зарыдав, Федор с Ли Каном.
– Госпожа графиня, мы никогда их не покинем! – всхлипнули Элиза и Грегуар.
– Спасибо, друзья мои, – промолвила Максимильена. – Прощайте все… а теперь оставьте меня наедине с Адрианом.
Флорис вскинул голову.
– Мама, а как же я?
Максимильене все труднее было говорить. Она подняла руку, чтобы еще раз погладить любимое лицо, но тут же бессильно откинулась на подушки.
– Ты должен оставить меня наедине с твоим старшим братом. Благословляю тебя, дорогой мой мальчик. Прощай, прощай, мой маленький принц.
Федор и Ли Кан подошли к Флорису, который буквально оцепенел от горя и не мог подняться с колен.
– Ступай, Флорис, поди к Батистине, обними ее за меня… она слишком мала, чтобы быть здесь… Скажи ей, скажи… потом… скажи, что я ее любила.
Флорис вышел из комнаты, спотыкаясь и ничего не видя от слез. Он не желал мириться с тем, что происходит. Ему казалось, будто это кошмарный сон, который должен прекратиться. Когда дверь за ним затворилась, Максимильена взяла Адриана за руку и привлекла к себе. В ней словно бы пробудилась прежняя энергия, на которую сын уже считал ее неспособной.
– Адриан, первенец мой, слушай меня внимательно, ибо с тобой последним я говорю в этом мире.
– Нет, мама, – попытался было возразить Адриан, – мы вылечим вас.
– Сын мой, у меня и прежде были приступы, о которых я никому не говорила. Вот уже несколько лет я чувствую, как жизнь покидает меня, но я хотела жить, чтобы вы стали мужчинами на моих глазах. Теперь это время настало, и вы скоро выпорхнете из гнезда.
– Мама, я слушаю вас.
– Перед смертью я должна открыть тебе, Адриан, ужасные тайны. Ты граф де Вильнев-Карамей, и тебе нужно это знать. Уверена, что ты всегда будешь защищать брата и сестру, а потому слушай. Я совершила грех по отношению к твоему отцу, Амедею де Вильнев-Карамею…
И Максимильена рассказала обо всем своему старшему сыну. Как полюбила царя. Как сочла, что Амедей погиб на улице Кенкампуа. Как Флорис родился во время штурма Баку. Как пришлось после смерти Пьера спасаться бегством от ненависти императрицы. Как встретилась в Марселе с Амедеем и как они вдвоем условились укрыться от людских пересудов при помощи ложного завещания, дабы Флорис и Батистина превратились в законнорожденных. Максимильена не утаила ничего. Адриан сидел мертвенно-бледный.
– Сын мой, велика моя вина. Ты осуждаешь меня?
– Нет, мама, я по-прежнему вас люблю. Значит, Флорис мне сводный брат, а Батистина – сводная сестра. Друг с другом они ничего общего не имеют, а отец мой, быть может, еще жив. Отец, отец, – задумчиво повторил юноша. – Нет, успокойтесь, мама, даже в России, когда я был совсем маленьким, мне уже чудилось нечто подобное. Я ощущал, что нас окружает какая-то тайна. Для меня не имеет значения, что Флорис сын царя, а Батистина – племянница бандита. Я люблю их от этого ничуть не меньше.
Максимильену почти покинули силы, но во взоре ее угадывалась решимость идти до конца.
– Знаю, сын мой, что ты всегда будешь защищать Флориса. Но я очень за него тревожусь, ибо он слишком многое взял от Пьера – такая же сила духа, но и необузданность тоже. Обещай мне, что никогда не оставишь его!
Адриан склонил голову в знак согласия.
– Подожди, я еще не кончила, – Максимильена задыхалась и говорила с трудом. – Пьер спрятал в парке Дубино сокровище. Золото это принадлежит Флорису, но тебе придется решить, когда лучше всего будет открыть ему это.
– Матушка, отчего вы не хотите сказать об этом самому Флорису?
– Нет, Адриан, он слишком юн, слишком вспыльчив, слишком легковерен. Ты один должен знать эту тайну.
И Максимильена объяснила Адриану, как проникнуть в подземелье Дубино при помощи статуи Дианы. Только после этого графиня откинулась на подушки, сжигаемая нестерпимой болью. Адриан, приподняв, дал ей понюхать флакончик Ли Кана, и она вновь пришла в себя, но жить ей оставалось лишь мгновение. Сжав руку сына, она пробормотала:
– Возьми в шкатулке… письмо… я уже давно его написала… отвезешь его вместе с Флорисом… ты понял, Адриан?
Юноша с изумлением смотрел на конверт.
– Матушка, это невозможно, мы и подойти к нему не сможем.
– Нет, сможете… он должен вспомнить… да, быть может… о! Адриан, сын мой, обними меня крепче.
Адриан прижал мать к груди. Максимильена пристально глядела вдаль и уже не видела своего сына. Она улыбалась, лицо ее светилось счастьем. Адриан понял, что она принадлежит теперь миру иному.
– Какая прекрасная музыка… Посмотри, как улыбаются мне эти люди, Адриан, как тянут ко мне руки.
Адриан заплакал, сознавая, что это конец. На мгновение он заколебался, не позвать ли Флориса, но, испугавшись, что мать проговорится в бреду, решил остаться с ней наедине. Он целовал ее бледный лоб, пытаясь вдохнуть жизнь в умирающее тело. Внезапно Максимильена, вскрикнув от радости, приподнялась и раскрыла объятия.
– Это ты, Пьер, наконец-то! Ты пришел за мной, я ждала тебя так долго…
И Максимильена поникла в дрожащих руках Адриана. Он бережно уложил ее, пригладил длинные волосы и навеки закрыл фиалковые глаза.
Адриану стало немного легче от того, что он увидел мать счастливой. Казалось, будто ее великая любовь и в самом деле пришла за ней, чтобы унести в рай. Адриан встал и направился было к двери, но тут же вернулся за письмом, лежавшим в изголовье Максимильены. Он еще раз внимательно изучил конверт, затем положил его в карман камзола и только после этого вышел из спальни. В соседней комнате все застыли в тревожном ожидании и сразу прочли печальную весть в потухшем взоре Адриана. Кюре, уже причастивший Максимильену, поднялся и стал читать погребальные молитвы. Флорис упал на грудь брату.
Два дня спустя трое сирот проводили свою мать в последний путь. Вдоль дороги стояли окрестные крестьяне. Эти славные люди горько плакали, ибо у Максимильены всегда находилось для них доброе слово. Все обожали ее за участливость и мягкосердечие. Если в каком-нибудь доме случалась беда, она поддерживала и ободряла несчастных, делая это по велению души, а не с целью снискать похвалу. Флорис и Адриан держали Батистину за руки; всех троих настолько потрясло горе, что они ничего не замечали вокруг. Во время мессы Флорису вдруг показалось, будто он видит в церкви себя самого – только маленького. Эти песнопения напомнили ему что-то – он взглянул на Адриана, и они поняли друг друга без слов. Много лет назад они слышали другую мессу в Петропавловской крепости – отпевание совершалось на другом языке, но и тогда хоронили дорогого им человека. Флорис опустился на колени. Совсем юным пришлось ему познать тяжесть безмерной утраты. Кортеж двинулся к кладбищу. Флорис с Адрианом не обратили никакого внимания на берлину в упряжке из четырех измученных и запыленных лошадей. Экипаж, обогнув церковь, остановился на площади. Из кареты вышел высокий человек в черном. Лицо его скрывали поля широкой шляпы, но с первого взгляда угадывался человек, привыкший повелевать. Некоторые крестьяне с удивлением обернулись на незнакомца, присоединившегося к кортежу. Двери склепа графов де Вильнев-Карамей уже открыли. Кюре в последний раз осенил крестом гроб Максимильены, и четверо мужчин спустили его на веревках в разверстую могилу.
– Ах, дети мои, бедные мои дети! Как рано покинула нас дорогая Максимильена!
Флорис с изумлением смотрел на маркизу де Майи-Брель, которая подошла к нему в окружении всего своего семейства.
– Господь на небесах, какой ужас! Ведь всего две недели назад мы гуляли с ней по парку!
Славный Майи вытирал покрасневшие глаза. Флорис не почувствовал, как Полина взяла его за руки – все казалось ему далеким и каким-то нереальным. Затем к сиротам стали подходить крестьяне.
– Уж такая жалость, такая жалость, ушла от нас наша графиня!
Постепенно кладбище опустело, и дети остались одни. Они стояли на коленях у могилы матери, не в силах подняться. Человек в черном внимательно наблюдал за ними, укрывшись за колонной часовни.
Внезапно Грегуар, набравшись храбрости, подошел к молодым людям и мягко произнес:
– Господин граф, господин шевалье, пора возвращаться в замок. Мадемуазель Батистина слишком мала. Она устала. Пойдемте.
Флорис с Адрианом удивленно выпрямились. Никогда не слышали они от своих спутников подобных слов, хотя титулы эти принадлежали им по праву. Все слуги почтительно ожидали распоряжений, юноши поняли: отныне они стали хозяевами, и никто больше не будет принимать решения за них. Будущее их начиналось у дверей склепа, в котором навсегда упокоилась графиня Максимильена. В молчании они двинулись по дороге к замку.
Человек в черном пошел было за ними, но тут же остановился и прошептал:
– Пожалуй, я видел уже достаточно.
Он легко поднялся в берлину, стоявшую на площади у церкви, и крикнул кучеру:
– К Фреро[3]3
Братишка (франц.). В дальнейшем выяснится, что это прозвище. (Прим. перев.)
[Закрыть], живо!
Затем, бросив последний взгляд на убитых горем сирот, зевнул и произнес:
– Какой печальный день! Ну-с, у меня есть предчувствие, что мы еще встретимся, господа де Вильнев-Карамей.
29
В одно сентябрьское утро, еще по-летнему солнечное и жаркое, в Париж через Сен-Антуанское предместье въехало пятеро всадников. Маленький отряд двинулся по улице Сен-Дени и сразу же привлек к себе внимание досужих кумушек, ибо у самого юного из всадников на плече сидела обезьянка.
– Ух ты, какая занятная зверушка!
– А кто из них зверушка, соседка?
– Какой парнишка хорошенький! – смеялись женщины. – Побаловаться не хочешь? Иди сюда, приголублю!
– Эй, держите мамашу Тублан, – надрывалась какая-то толстуха, – не то набросится, не оторвешь!
Пятеро всадников продолжали свой путь с большим достоинством, но по пылающим ушам самого юного из них было видно, что парижские вольности ему в новинку. Маленький отряд пересек площадь Ройяль, а затем, проехав по улицам Феронри и Сен-Оноре, остановился у Нового моста. На старой Самаритянской башне, до сих пор снабжающей парижан водой, пробило полдень. Юноша с обезьянкой на плече спешился, чтобы полюбоваться мостом, знаменитым на всю Европу. Четверо спутников последовали его примеру, вручив поводья своих лошадей мальчугану лет двенадцати с лукавой и веселой мордашкой. Сорванец с довольным видом опустил в карман два соля и оглядел всадников с той дерзостью, что всегда отличала парижских озорников.
– Вы, господа хорошие, из провинции будете? – осведомился он. – Если еще не успели найти постоялый двор, могу отвести вас в одно местечко. Кормят недурственно и недорого берут.
Юный всадник воспринял слова «из провинции» как оскорбление и покраснел до слез.
– Не лезь не в свое дело! – грозно сказал он. – Уши надеру!
Один из его спутников рассмеялся.
– Брось, Флорис, он нам еще понадобится. В конце концов, мы действительно провинциалы.
Это и в самом деле были Флорис с Адрианом. В Париж они прибыли в сопровождении верных слуг – Федора, Ли Кана и Грегуара. Флорис настолько к ним привык, что не мог понять, отчего глазеют на них парижане. Между тем, компания из двух знатных юношей в элегантном, но несколько вышедшем из моды наряде, одноглазого гиганта, маленького китайца и седовласого Грегуара, похожего на почтенного нотариуса, могла бы собрать толпу зевак где угодно! Особенно привлекал взгляды Жорж-Альбер, повисший на плече у Флориса. Впрочем, красивого юношу также сразу заметили, хотя сам он совершенно об этом не догадывался. Радуясь долгожданному свиданию с Парижем, Флорис был несколько ошарашен суматохой столицы – безмятежная жизнь в Мортфонтене его к этому не подготовила. Адриан, обладавший не столь цельной, но более гибкой натурой, приспособился к новым обстоятельствам быстрее.
– Ну и где же твой постоялый двор, малыш? – спросил он, вложив еще один соль в довольно-таки грязную ладошку сорванца.
– Совсем рядом, на улице Феру, монсеньор.
– Так веди нас туда!
Внезапно внимание юношей привлекли отчаянные вопли – это орали кучера богатых карет, преградивших друг другу путь и создавших непроходимую пробку. Парижан перебранка нисколько не занимала – подобное происходило сплошь и рядом. Флорис поднял голову и увидел конную статую Генриха IV, возвышавшуюся посреди площади. Король-Волокита с лукавой и добродушной усмешкой взирал на уличную суету. Флорис отвесил статуе поклон, и Адриан сделал то же самое. Братья расхохотались.
– Адриан, – воскликнул Флорис, – вот мы и в Париже. Добрый король Генрих благословляет нас.
Юноши ступили на мост, весь застроенный лавочками и уставленный лотками. Торговцы громко зазывали к себе покупателей, на все лады расхваливая свой товар. Разумеется, Флорис с Адрианом сразу привлекли всеобщее внимание.
– Господа хорошие, поглядите на моих птичек! У вас уже есть обезьянка, так купите пташку, не пожалеете!
– Лепешек моих попробуйте, лучше нигде не найдете!
– А вот конфеток сладеньких!
– Сыра моего отведайте, вы такого не едали!
Флорис и Адриан переходили от одной лавки к другой, оглушенные и восхищенные всем этим разнообразием. Затем они подошли к возвышению, где знаменитый цирюльник в окровавленном, как у мясника, фартуке, выдирал щипцами зуб у какого-то бедолаги. Помощник эскулапа – рыжеволосый детина с низким лбом – изо всех сил колотил в барабан, чтобы заглушить вопли пациента, зеваки же, столпившиеся внизу, корчились от смеха, к великому изумлению Флориса. Чуть дальше брел с палочкой слепец, вытянув вперед обмотанную тряпкой культю и бормоча:
– Сжальтесь над старым солдатом, служившим великому королю!
Флорис и Адриан, взволнованные бедственным положением несчастного, выгребли из карманов мелочь. Нищий, чье лицо обезобразили многочисленные шрамы, произнес:
– Благодарю вас, юные красивые господа.
Флорис озадаченно взглянул на брата.
– Откуда же он знает, что мы юные?
Грегуар улыбнулся.
– Он видит не хуже вас, господин шевалье.
– Да что ты, Грегуар! – вскричал Адриан.
– Да, господин граф, в Париже полно фальшивых нищих. У них и живописцы свои есть – могут любой шрам нарисовать.
Флорис и Адриан покачали головой: да, в этом Париже с чем только не столкнешься!
– Эй, молодые господа, сюда! Всего за один соль Англичанин С Желтым Рылом наведет вам блеск на обувку!
Флорис и Адриан с интересом подошли к зазывале с таким странным прозвищем, а тот, плюнув на пропыленные сапоги, стал энергично чистить их тряпкой.
– Почему вы называете себя Англичанин С Желтым Рылом? – спросил Флорис. Парижанин поднял голову и улыбнулся.
– Сразу видно, что вы из провинции, юноши, – сказал он дружески, но с оттенком легкого презрения. – Здесь, на Новом мосту, никто не помнит имени, данного ему при крещении. Зато вы найдете тут все, что душе угодно: нужна девка – спросите Зузу-негритянку, Берберку или Черкешенку; хотите написать любовное письмо – обратитесь к Сибию-поэту, он вам настрочит мигом, у него для этого и ноготь заточен. А если требуется бальзам от ран – хоть колотых, хоть сердечных – изготовит его Мондор. Желаете вырвать зуб – пожалуйте к Большому Тома, которого вы видели на возвышении. Это король Нового моста, только скоро он потеряет свое королевство… скорее всего, сменит его Толстый Гийом, поводырь медведей.
– А что за девушка танцует вон там? – осведомился Флорис.
– Ах, эта! – сказал Англичанин С Желтым Рылом. – Она, юный сеньор, наше солнце, наша весна. А зовут ее Прекрасная Роза.
Вокруг танцовщицы, привлекшей внимание Флориса, собралась уже изрядная толпа. Девушка аккомпанировала себе на бубне, а смотревший на нее с немым восторгом карлик подыгрывал на свирели. Юбки взлетали, обнажая на мгновение стройные ножки. Вся она дышала здоровьем и счастьем: со смехом встряхивала длинными черными волосами и сверкала белыми острыми зубами. Поблагодарив Англичанина С Желтым Рылом за ценные сведения, Флорис с Адрианом подошли поближе к танцовщице. Как раз в этот момент девушка остановилась, хотя даже не успела запыхаться, и принялась собирать деньги у зрителей. Проходя мимо Флориса, она взглянула на него с дерзостью и потрепала по щеке Жоржа-Альбера, который радостно завопил и стал посылать ей в ответ воздушные поцелуи. Девушка расхохоталась и, подбоченясь, крикнула:
– Эй, Малыш-Красавчик, ты такой же любезный кавалер, как твоя обезьянка?
– Мадемуазель, – промолвил с поклоном Флорис, – мы с Жоржем-Альбером готовы смиренно служить вам.
Девушка опять залилась смехом и, повернувшись к остальным участникам этой сцены, воскликнула:
– Слыхали, почтенные? Он назвал меня «мадемуазель» – меня, Прекрасную Розу! Ну, Малыш-Красавчик, пока давай поцелуемся.
Флорис, проклиная самого себя, покраснел до ушей, ибо собравшиеся вокруг зеваки насмешливо загоготали, подбадривая танцовщицу громкими криками:
– Да, да, целуй его, Прекрасная Роза!
Флорис затравленно взглянул на брата, а затем вдруг решился. Слушаясь только голоса своей природной смелости, этот шестнадцатилетний герой обнял девушку за талию и звучно чмокнул в обе щеки, к величайшему удовольствию зрителей.
– Эй, Прекрасная Роза, – вопили они со смехом, – у тебя новый хахаль?
За этой сценой внимательно наблюдали двое дворян лет примерно двадцати пяти. Один из них, прикрывавший, несмотря на жару, лицо полой плаща, сказал своему спутнику странно хрипловатым голосом:
– Смотри, Вильпай, для молокососа поцелуй вполне недурен.
Эта шутка вызвала новый взрыв веселья. Уязвленный Флорис горделиво выпрямился, снял с плеча Жоржа-Альбера и вручил его Прекрасной Розе. Адриан смотрел на брата с беспокойством, ибо знал его вспыльчивость. Флорис двинулся сквозь примолкшую толпу к двум дворянам. Перед ним расступались, почуяв, что предстоит интересное зрелище. Стараясь сохранить хладнокровие, Флорис высокомерно спросил:
– Сударь, я не ослышался? Вы сказали, что для молокососа поцелуи недурен?
Дворяне переглянулись и захохотали еще громче.
– Нет, сударь, – ответил тот, что укрывал лицо плащом, – вы не ослышались. Именно это я и сказал.
С момента прибытия в Париж через Сен-Антуанские ворота Флорис чувствовал, как нарастает в нем гнев: над его обезьянкой насмеялись, его самого обозвали провинциалом, а вот теперь еще и молокососом. Это уже слишком! С решимостью, которой он в себе прежде не подозревал, юноша обернулся к Адриану и очень громко произнес:
– Мне не нравятся слова этого господина.
Адриан понял, что брата уже не остановить. Впрочем, надменность двоих дворян задела и его. Посмотрев им прямо в глаза, он бросил:
– То, что не нравится моему брату, мне тоже не нравится.
Услышав это, Федор, Ли Кан и Грегуар мгновенно пробились сквозь толпу к своим молодым хозяевам, чтобы в случае необходимости выступить им на подмогу. В толпе началось перешептывание, ибо трио производило внушительное впечатление. Поначалу зеваки взирали на Флориса с усмешкой, но теперь прониклись уважением к юноше, имевшему таких телохранителей. Федор на целую голову возвышался над всеми окружающими; шрамы его побагровели, а единственный глаз сощурился от ярости. Ли Кан, успев выхватить свой кинжал, зловеще посматривал на дворян, осмелившихся насмехаться над Флорисом. Что до Грегуара, то и его лысина зарделась от гнева; сейчас он уже ничем не напоминал почтенного нотариуса.
Тот, кого назвали Вильпаем, склонился к своему спутнику и прошептал:
– Весьма занятные люди, но, думаю, нам лучше удалиться.
Человек в плаще кивнул с некоторым сожалением, однако едва он повернулся, чтобы уйти, как Флорис преградил ему путь и крикнул:
– Нет, сударь, вы так дешево не отделаетесь. Мне нанесено оскорбление, так что извольте обнажить свою шпагу и сразиться со мной.
– Довольно, сударь, – произнес Вильпай. – Мы находимся на Новом мосту. Вам пора знать, что сейчас не дерутся на дуэли, как во времена короля Генриха. Впрочем, до вашей провинции это могло еще и не дойти.
Флорис, получив еще один щелчок по носу, ощутил жажду крови. Перед глазами у него поплыли красные круги, он уже не помнил себя от бешенства.
– Ах так, сударь! – вскричал он. – Можете придержать свое мнение при себе: я разговариваю вовсе не с вами, а вот с этим господином, который прячет лицо под плащом. Судя по всему, он трус и ему не терпится сбежать!
При этих словах человек в плаще, в свою очередь крайне уязвленный, опустил полу и открыл свое очень красивое лицо, освещенное большими черными глазами. Сейчас в них блистали молнии.
– Полагаю, сударь, – сказал он все тем же странно хрипловатым голосом, – вы назвали меня трусом?
– Да, сударь, трусом! Шпагу из ножен, и немедля! – вскричал Флорис, опьянев в предвкушении первой в своей жизни дуэли.
Незнакомец, поклонившись, ответил хладнокровно и очень вежливо:
– Ваше желание будет исполнено, сударь. Но, прежде всего, можем ли мы узнать, с кем имеем честь и удовольствие драться?
Адриан, выступив вперед, ответил с той же любезностью, вполне отвечающей его характеру:
– Я граф де Вильнев-Карамей, сударь, и буду секундантом моего брата, шевалье де Вильнев-Карамей. Не соблаговолите ли и вы, господа, – добавил он с поклоном, – сообщить нам свои имена? Вы, разумеется, принадлежите к дворянскому сословию, однако, надеюсь, простите нам законное любопытство, разделяемое и моим братом.
Когда Адриан назвал себя, незнакомец вздрогнул от удивления и на лице его появилось выражение некоторого интереса.
– В вашей просьбе нет ничего нескромного, сударь, меня зовут граф де Нобруб, а спутника моего – маркиз де Вильпай. Надеемся, что вы не сочтете нас недостаточно знатными для себя и соблаговолите скрестить с нами шпаги.
Адриан еще раз поклонился, а Флорис, раздраженный всеми этими церемониями, нетерпеливо выступил вперед:
– Хватит разговоров. Шпагу из ножен, господа!
Федор, подойдя к Адриану, шепнул по-русски:
– Барин, это безумие.
– Знаю, Федор, – ответил Адриан на том же языке.
Ли Кан, дернув за рукав Флориса, сказал по-китайски:
– Майский Цветок, ты горячишься, как дикий селезень.
Граф де Нобруб следил за этой сценой с любопытством. Было видно, что неожиданная стычка привела его в отличное расположение духа. Маркиз, напротив, выглядел встревоженным и крайне недовольным.
– Шпаги из ножен! – вновь вскричал Флорис, и все четверо дуэлянтов обнажили свои клинки. С нетерпением молодости шевалье ринулся на своего личного врага, графа де Нобруба, и шпаги их скрестились до самого эфеса. Флорис решил ни за что не уступать, и шаг назад сделал его противник. Это опьянило Флориса, но вскоре ему пришлось убедиться, с каким искусным фехтовальщиком он имеет дело: мощный и стройный граф де Нобруб парировал все удары без труда. Адриан в это время сражался с таким хладнокровием, как если бы дело происходило в зале, а в руках у него была учебная рапира. Соперник же его, маркиз де Вильпай, умело оборонялся, гораздо больше интересуясь дуэлью своего спутника, нежели собственной. Он выглядел по-прежнему озабоченным и постоянно озирался, словно ожидал кого-то. Федор, Ли Кан и Грегуар следили за схваткой с тревогой, тогда как зеваки делали ставки на победителя и заключали пари.
– Братья одержат верх! – кричала толстая торговка, забравшись на крышу своей лавчонки, чтобы лучше видеть.
– Вовсе нет, старуха! – вопил в ответ слепой нищий. – Эти благородные сеньоры зададут им жара!
В это мгновение толпа дружно ахнула, ибо Флорис, раздраженный ловкостью противника, все-таки улучил момент и, сделав искусное мулине, оцарапал графа де Нобруба в плечо.
– Лихо проделано, сударь! – вскричал граф с улыбкой. – Одно удовольствие сражаться с вами.
– Да и вы, сударь, – ответил Флорис, продолжая атаковать с яростью тигра, – стоящий фехтовальщик!
– И вот вам доказательство, – промолвил Нобруб.
С этими словами он, отбив страшный удар Флориса, исполнил приму и ранил юношу в правую руку, желая, видимо, прекратить бой.
Засмеявшись, граф бросил:
– Я тоже пометил вас, сударь. Кончим на этом?
Флорис горделиво выпрямился.
– Никогда, сударь, – воскликнул он, переложив шпагу в левую руку.
– А, так мы фехтуем и левой? Вы мне нравитесь, молодой человек.
А Адриан и его противник продолжали кружить на месте, тщательно избегая риска. Один следил за своим спутником, другой – за братом. Это могло бы длиться очень долго, но тут в толпе послышались крики.
– Осторожно, лучники и городская стража!
Через толпу прорвалась карета, опрокинув нескольких зевак. Из нее стремительно выскочил высокий человек в черном и побежал к графу де Нобрубу. Ли Кан, толкнув Федора локтем, сказал тихо:
– Это он наблюдал за молодыми господами, когда мы несли Летнюю Улыбку в ее последнее пристанище.
Федор с ворчанием взялся за рукоять сабли. Ли Кан остановил его.
– Подождем, Острый Клинок. Доверимся судьбе.
Человек в черном крикнул Нобрубу:
– Скорее, сюда направляется стража, чтобы схватить дуэлянтов.
Нобруб поклонился слегка ошарашенному Флорису.
– Сударь, нам пора прощаться. Вам я тоже советую бежать: королевская полиция строго наказывает за дуэль.
Нобруб и Вильпай, со смехом устремившись к карете, мгновенно скрылись в ней, а за ними последовал человек в черном, который несколько замешкался, с удивлением глядя на Флориса и Адриана.
Зеваки также поспешно разошлись, ибо никому не хотелось угодить в Бастилию. Флорис с Адрианом, в свою очередь, побежали к лошадям, оставленным у входа на мост. Граф Нобруб крикнул им из окна кареты:
– До скорой встречи, господа де Вильнев-Карамей.
– Мы непременно увидимся, – отозвался Флорис, – и завершим нашу дуэль, сударь!
– Не сомневайтесь.
Вместе со своими спутниками наши герои вскочили в седло. Адриан крикнул мальчишке:
– Показывай, где твой постоялый двор, и поживее!
Сорванец, взгромоздившись на круп лошади позади Федора, сказал:
– Сену переедем по мосту Нотр-Дам. Лучникам не придет в голову искать вас там.
Флорис чувствовал себя хмельным от восторга. В первый же день пребывания в Париже он получил дуэль и поцелуй – о таком счастье и мечтать было нельзя!
Сорванец, которого звали Рике, проводил их на постоялый двор с гордой вывеской «Карл Великий». Собственно, это был дом Рике, ибо заведение принадлежало его матери. По рукам ударили быстро: за шесть ливров в день братьям со свитой предоставляли кров и пропитание на тот срок, какой они сами пожелают. Мать Рике была мощной женщиной, и все почтительно именовали ее Мадам Ом. Она сразу прониклась уважением к молодым господам, дравшимся на дуэли и имевшим столь необычных слуг. Правда, она не знала, что у Флориса с Адрианом осталось только двести ливров. В общем зале постоялого двора готовилось на вертеле жаркое; вскоре наши друзья принялись с жадностью уплетать баранье плечо, но тут дверь отворилась, и на пороге возникла Прекрасная Роза с Жоржем-Альбером на руках. Обезьянка радостно вскрикнула, увидев хозяина, и бросилась ему на шею.
