Текст книги "Роковой круиз"

Автор книги: Жаклин Митчард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Мам, чтобы узнать кого-то, совсем не обязательно вырасти на одной улице, как вы с папой и тетей Дженис. О некоторых людях просто знаешь, что они никогда умышленно не причинят тебе вреда. И для этого можно не ходить с ними в одну школу, собираться в течение всей жизни на День благодарения и играть в карты по пятницам.

– Теоретически это возможно, – улыбнулась Трейси.

– И даже если эти люди делают ошибки, их все равно прощаешь.

– Не могу не согласиться.

– Так что я классно провела вечер, а теперь собираюсь классно выспаться. И я даже не буду умываться. – Чтобы поцеловать мать, Кэмми свесилась сверху, накрыв ее подушку волной длинных волос. – Я не могу дождаться утра, – завершила она свою проникновенную речь.

Трейси лежала в темноте без сна, хотя мягкое покачивание яхты действовало на нее успокаивающе. «Курортный роман – это еще не самое страшное, – думала она. – Бывают вещи и похуже, гораздо хуже». Она взбила подушку и улеглась поудобнее. Несмотря на заверения дочери, Трейси не сомневалась, что молодые люди не только болтали. Никто просто так не совершает балетные па перед сном. Но если все это было поверхностно, что ж, ничего страшного нет.

В нескольких милях от побережья Африки, в направлении, противоположном тому, откуда обычно являются тропические штормы, поднялся ветер. Вопреки прогнозу, обещавшему переменную облачность и, возможно, грозу в конце недели, он постепенно усиливался, и в результате образовалась большая волна. Она прокатилась через всю Северную Атлантику и пересекла теплые воды Мексиканского залива, так что теплая и холодная вода, смешавшись, образовали водоворот, воронку, которая начала вращаться. Это породило энергию. Вода, как и лето, была теплой, и волна превратилась в тропический шторм, у которого не было имени и за которым никто не следил. Но Ленни чувствовал его приближение кожей. И трое мужчин, вышедшие на иолеиз Санто-Доминго, тоже его чувствовали. Каждый из них вспомнил о рифах, за которыми они прятались во время предыдущего плавания, когда вода обрушилась потоками на их головы, а ветер налетел с такой силой, как будто хотел наброситься на них лично. И все они надеялись, что на этот раз ветер передумает и изменит свое направление.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

– А теперь я смотаюсь на берег, чтобы дозаправиться, – сообщил им Ленни, когда женщины уже заканчивали завтрак, состоявший из яиц «бенедикт» по-карибски, редиски, руколы и острых колбасок чоризо, от которых отказалась только Трейси. – Кому что надо?

– Я тоже съезжу за покупками, после того как ты вернешься. Если хочешь, я заодно могу купить продукты, – ответил Мишель, улыбнувшись Кэмми, у которой тут же пропал аппетит.

– Сделаешь это завтра утром. Вторник – базарный день, и можно купить все свежее. Что нам действительно нужно, так это хлеб. Рыбу и мясо мы заберем с другого судна. Завтра будет утомительный день. Я имею в виду дайвинг и все такое, – ответил Ленни. – Придется обращать внимание на геологию...

– Это... что такое? – поинтересовалась Холли.

– Рифы, скалы. Довольно узкий проход. Но когда мы выпутаемся, сразу окажемся в по-настоящему глубоких водах. Бояться, однако, нечего. Разницы вы не почувствуете, зато увидите необыкновенные вещи. Ночевать мы будем в бухте острова Черепов. Это просто клочок суши, там нет ничего интересного. Потом, если нам повезет и появится ветерок, мы сможем поставить паруса. У нас назначена встреча с моими друзьями Шэрон и Реджи, чтобы забрать оставшиеся у них от последнего чартерного рейса продукты. Так что доставайте карты, книги...

– Мне нужна книга, – перебила его Оливия. – Я тут ничего для себя не нашла. У меня в багаже не было места для книг. Я люблю детективы и зачитываюсь П. Д. Джеймс.[31]31
  Отличную писательницу детективного жанра Д. Джеймс заслуженно считают наследницей Агаты Кристи.


[Закрыть] Вы не сможете мне что-нибудь купить?

– Постараюсь, – ответил ей Ленни.

Сегодня Оливия была одета в бежевую шелковую рубашку без рукавов и широкие брюки-капри.

«Для кого это она вырядилась? – подумала Кэмми. – Хотя все и так ясно...»

– Ливи, читать ты можешь и в другом месте, – вмешалась Холли. – Давай лучше позагораем и поболтаем. – На ней был купальник и огромная соломенная шляпа.

– Давай,– ответила Оливия, которой стало скучно от одной мысли об этом. – Трейси?

Когда они забрались на верхнюю палубу и расстелили полотенца, все обратили внимание на то, что поверх шляпы, тщательно скрывающей ее волосы, Оливия накинула шарф и завязала его концы под подбородком.

– Неужели тебе все это не мешает? – поинтересовалась Трейси.

– Я должна беречь лицо, – заявила Оливия. – И мне нужно заботиться о волосах. Это, наверное, ужасное зрелище, но только так я могу избежать солнечных ожогов. Если честно, я пользуюсь не обычной солнцезащитной сывороткой, а такой, которая не позволяет лучам даже достигать кожи. Что касается волос, то если вы их красите...

– Я не крашу, – перебила ее Трейси.

– А я крашу, – сообщила Холли.

– Это мой натуральный цвет, я только чуть-чуть их подкрашиваю, – объяснила Оливия. – Крашеные волосы становятся более пористыми.

Холли выдавила на ладонь крем и густо намазала им лицо и шею. Затем, блаженно жмурясь на солнце, она легла на спину и прокомментировала:

– Чертовски много усилий.

– Оно того стоит, – невозмутимо ответила Оливия.

– Не сомневаюсь. Лично я думаю, что все дело в генетике. Мои ноги похожи на норвежские ели. На таких ногах только за плугом ходить.

– Ну, тогда, – произнесла Оливия и запнулась. На ее лице читалось искреннее удивление. – Тогда я не знаю, для чего предназначены мои ноги.

– Тоже для плуга, – расхохоталась Холли. – Только ты становишься не за ним, а впереди.

– Будет тебе, Холли, – отмахнулась втайне польщенная Оливия. – Как твои дети? Сколько им лет?

– Им двенадцать, и они меня почти до смерти замучили, – ответила Холли. – Эван очень хорошо учится. Ему все дается легко. Иан весь в меня: не очень сообразительный, но старательный, хотя и немного медлительный. На прошлой неделе он спросил у меня, какую книгу им задали прочитать на лето по программе седьмого класса. Осталось четыре недели до начала занятий. Эван прочитал эту книгу в июне, чтобы больше о ней не думать.

– Чертовски много усилий, – пробормотала Оливия.

– Один: один, – признала Холли.

– Я уверена, что Иан пользуется гораздо большей популярностью, как и ты когда-то.

– Ты права, и это меня убивает, – ответила Холли. – А Эв только радуется, что у брата столько друзей. Если бы мы ходили в церковь, он бы, наверное, стал священником. Мальчик, конечно, наверстает свое в старших классах, но я-то переживаю за него сейчас...

– Ты слишком много беспокоишься о них, Холли, – высказала свое мнение Оливия. – Ты помнишь, чтобы наши родители так себя вели?

– Мои уж точно не делали ничего подобного. Но я была идеальным ребенком. Как и мои братья. Единственный раз за всю историю школ Святой Урсулы и Фентона сразу трое детей из одной семьи получили звание «Ученик года». Я помню выпускной класс. Я играла придворную даму, но Хайди это не устраивало. Ее дочь должна была быть королевой. Она все выходные после этого со мной не разговаривала!

Холли мысленно простила свою мать. Та хотела всего лишь осуществления американской мечты для своей девочки, и роль королевы воспринималась ею как необходимый шаг к этому. Со стороны это напоминало старое шоу «Королева на один день», которое Хайди когда-то смотрела со своей собственной матерью. Преподавателями английского языка для бабушки Хальдааг стали Монти Холл и Боб Баркер.[32]32
  Американские телеведущие.


[Закрыть]

Все три женщины незаметно для самих себя погрузились в воспоминания. Родители действительно не беспокоились о них! Они были настолько уверены, что обеспечивают постоянный контроль над своими детьми, что им и в голову не приходило беспокоиться.Насколько им было известно, их дочки носили школьную форму и белые гольфы (чулки в крупную сетку извлекались на свет только в женской уборной перед первым уроком) и ходили на танцы с мальчиками, волосы которых еще хранили следы расчески. Никто не нуждался в реабилитации. Не существовало пилюль от «изнасилования на свидании». Родители ожидали, что их дети станут точно такими, как они сами, и будут каждый день перед ужином пить мартини. Алкоголь не считался грехом. Пили даже священники. И хотя Трейси так и не научилась курить, все остальные курили точно так же, как их родители. Они курили до тех пор, пока у них самих не появились дети. Оливия курила, как и раньше.

Более отчаянные и решительные девчонки брали от жизни все, остальные до боли в придатках и сыпи на подбородках занимались петтингом. Когда Кэрол Клостофф «залетела», она стала миссис ОШеридан и заканчивала школу с большим животом под плиссированным фиолетовым платьем. Все считали ее крутой. Кэрол предстояло сопровождать мужа, служившего на флоте, в Германию. Родители девчонок понятия не имели, как проводят вечера их дочери. Они никогда бы не поверили, что Дженис спускалась по водосточной трубе, чтобы встретиться на углу дома с Оливией, а затем обе школьницы садились в машину к двум парням постарше, которых они до этого видели только однажды. Девчонки изображали из себя девственниц, которым предстояло впервыелечь в постель с мужчиной, когда они оказывались в доме одного из парней, естественно, в отсутствие родителей. Никто даже мысли не допускал, что эти парни могут убить Дженис и Оливию. Во времена юности «крестных матерей» все было наоборот – дети уделяли родителям больше внимания. Зато родители уделяли больше внимания друг другу, или, возможно, Трейси так казалось. Во всяком случае, они с Джимом, в отличие от их отцов и матерей, неделя за неделей были поглощены только одним – успехами и неудачами своих чад.

Трейси не могла припомнить, чтобы родители хоть раз провели с ними подряд два вечера – вечер пятницы и вечер субботы. Один из них обязательно работал в ресторане. Если же отец был уверен, что нынешний менеджер не позволяет себе запускать руку в кассу, они с матерью отправлялись ужинать и танцевать в клуб (особенной любовью пользовался польский вечер). Утром в воскресенье все шли на службу, а затем, если было лето, – в бассейн Дженис. Родители пили и пили. Удивительно, но им всегда удавалось добраться домой без приключений.

Их дочерям также сходило с рук практически все.

Они с Дженис, оставаясь дома с младшими братьями, насмерть запугивали их рассказами о подключающихся к телефонным проводам незнакомцах, которые затем проникают в дом и убивают всех на первом этаже еще до приезда полиции. После этого малыши уже не спускались вниз. Когда дети засыпали, они впускали мальчиков и расходились по комнатам. Они ничего «такого» не делали, в любом случае не больше, чем Кэмми, но тому же Майку Баталье как-то раз пришлось, держа штаны в руках, прыгать из окна второго этажа, когда родители Трейси неожиданно вернулись домой.

У Трейси перехватывало дыхание от одной мысли, что Кэмми, скорее всего, идет на еще больший риск, чем она сама, хотя и не в своем доме. Почему ее собственные выходки кажутся ей более невинными, чем поступки Кэм и Теда, она не знала. Наверное, в ожесточившемся мире последствия необдуманных действий становятся смертельно опасными. Неведение ее родителей можно было по праву назвать блаженным. В конце великой эры, когда колледж еще не стал для многих недостижимой мечтой, когда рестораны и магазины не всплывали кверху брюхом через полтора года после открытия, когда у мужчин был шанс обзавестись собственным жильем, а женщины шли работать на неполный рабочий день, если им хотелось отложить деньги на летний домик или круиз, несчастных случаев, казалось, было значительно меньше. Не было кишащего серийными убийцами Интернета. «Травку» курили только юные поэты, получившие стипендию для поступления в Беннингтон.

Оливия, единственная среди подруг, которая так и не обзавелась детьми, изо всех сил старалась не уснуть. Болтовня Трейси и Холли казалась ей не просто скучной, а бессмысленной. Она делала покупки у Шанель, они – в «Маршал Филдз». Она заново создала себя. Они же всего лишь освоились в своих собственных телах. Хохотушка Холли по-прежнему самодовольно хлопает своими коровьими ресницами. Трейси, которую за глаза все называли Древом, как и прежде, является воплощением надежности. По мнению Оливии, Трейси, хотя и вызывала ассоциации со скалой, оставалась единственной, на кого она могла в какой-то степени положиться. Дженис, как и раньше, такая же хорошенькая, но ее внешний вид (она заказывает шмотки по каталогу Эйлин Фишер[33]33
  Американский дизайнер, специализирующаяся на моделях для розничной торговли.


[Закрыть]) и так называемый бизнес по организации вечеринок наводят тоску. Как истинная домохозяйка, Дженис покорно осталась дома, чтобы подавать пудинги захворавшему муженьку. Неужели их устраивает такое убогое существование? Ведь впереди еще полжизни! Оливия страстно желала неожиданных и необычных событий. Только они могли развеять ее скуку.

– Странно, что нас всех тогда не исключили, – сказала Трейси. – Вот послушайте: как-то я зашла в химическую лабораторию, чтобы взять задание для паренька, получившего травму на разновысоких брусьях, и вспомнила клей на горелках Бунзена.

– Удивительно, как мы тогда не попались, – проворковала Холли. – За это влетело бедняжке Мэри Браунелл. И она не рискнула сдать нас...

– Она была ассоциированным членом нашей компании, чем-то вроде запасного игрока. Если по дороге домой у нас затевалась вечеринка, мы ее приглашали, – вмешалась Оливия. – Должна же она была за это расплачиваться. – Заявление Оливии прозвучало не как раскаяние, а всего лишь как констатация факта.

– Но как же подло мы себя вели, – продолжала вспоминать Трейси. – А вы знаете, что Мэри Браунелл теперь профессор в Университете Смита? Она пишет стихи и получает все эти престижные премии. А посмотрите на меня. Я – учитель физкультуры в своей собственной школе. Моя дочь считает, что в этих шортах я похожа на Эдди Элберта.[34]34
  Настоящее имя Эдди Элберт Хаймбергер (Eddie Albert Heimberger). Американский характерный актер 50-х годов, работал на радио и на сцене, играя хороших парней, простофиль и лучших друзей, редко получая в конце фильма девушку.


[Закрыть]

– Ты и в самом деле похожа в них на Эдди Элберта, – улыбнулась Холли.

– В таком случае, если они немодные, зачем их поместили в каталог? – сокрушаясь, воскликнула Трейси. – Я-то думала они, типа, крутые.

– Они, видишь ли, типа, страшные, – ответила Холли.

– Да заткнись ты. Как будто мне не все равно.

– Неужели? – не скрывая иронии, спросила Оливия. – Тебе ведь и в самом деле все равно, как ты выглядишь. То есть я хочу сказать, у тебя хорошая стрижка и сногсшибательная улыбка, но что касается всего остального, это просто «принимайте меня такой, какая я есть» или «оставьте меня в покое». У тебя веснушки, Трейси! Если бы у меня были такие глаза, как у тебя, натурального зеленого цвета, я бы только и делала, что наносила на веки крем от морщин! И ты всегда была такой. А я искала место в ванной для весов и становилась на них, опираясь на подоконник, чтобы они показывали сто два, а не сто пять фунтов. Я до сих пор этим занимаюсь.

– Вот это на самом деле чертовски много усилий! – озвучила свое мнение Трейси. – Чем ты теперь планируешь заняться, Лив?

– Провести несколько месяцев под одной крышей с матерью и осмыслить один факт: почему меня устраивало то, что она приезжала в Монтеспертоли только раз в год. – Оливия театрально вздохнула. – Возможно, потом я навещу друзей в Швейцарии и проведу там зиму, катаясь на лыжах. По всей вероятности, напишу что-нибудь. Я ведь пишу понемногу. Скорее это будут эссе, хотя, может быть, роман о нашей жизни с Франко на винограднике. Несколько моих рассказиков были опубликованы в Италии...

– Ты ничего мне об этом не говорила! – упрекнула ее Трейси.

– Просто нечего было рассказывать. Так, ерунда.

Но это была отнюдь не ерунда, и настроение Оливии резко упало, когда Трейси вновь ударилась в воспоминания, будто ее достижения действительно ничего не значили, как она сама только что утверждала. «Если бы они знали, – думала она. – Если бы они только знали...»

– Угадайте, кто ушел из монастыря! – ни с того ни с сего воскликнула Трейси. – Матушка Бернард! Она была уже президентом колледжа. Где же это было? Кажется, на горе Мэри в Милуоки. Ей сейчас, должно быть, около шестидесяти, да нет, скорее около семидесяти! Она мне звонила года два назад.

– Когда матушка Бернард была директором школы Святой Урсулы, она казалась нам старой, как Мафусаил. Ей, наверное, было тогда лет сорок, – добавила Холли.

– Зачем уходить из монастыря, если... – начала Оливия.

– ...если ты уже слишком старая, чтобы завести мужчину? – закончила за нее Трейси. – Вообще-то, у нее есть мужчина. Но она сказала, что это политическое решение. Теперь ее зовут Сильвия Венито. Она мне всегда напоминала Розалинд Расселл в «Проблеме с ангелами».

– Я была без ума от «Проблемы с ангелами», – подхватила Холли. – Я даже не обращала внимания на то, что их одежда уже тогда вышла из моды.

– А мне нравилась «История монахини», – продолжала Трейси, – и матушка Бернард утверждала, что в жизни все так же, как в этом фильме. Когда она сказала мне: «Называй меня Сильвией», я, признаться, опешила. Это было похоже на то, как если бы Бог попросил меня называть его «дружище».

Они на самом деле завели ее в комнату и отняли у нее плат и четки...

– Она все еще одевалась, как монахиня? – поинтересовалась Оливия.

– Может, она тоже смотрела «Проблему с ангелами».

– Она была хорошей женщиной, – сказала Холли. – Мы ее состарили.

– Нет, мы ей нравились, – возразила Трейси. – Она говорила, что мы были личностями. Но она боялась, что ты выйдешь замуж за гангстера, Ливи...

– Из меня вышла бы классная жена гангстера! – расхохоталась Оливия. – Куча денег, зеркала в золоченых рамах, капри в обтяжку... совсем как в Италии! Помните шаферов с пистолетами под пиджаками на свадьбе Джоди Каморини?

– Это совсем другой мир, – заявила Трейси. – Сейчас гангстеры – это несчастные подростки, которые распространяют наркотики и поют об убитых копах. Это уже не организованная преступность. Это дезорганизованная преступность.

– А в Италии у тебя что-то подобное было? Может, тебя тоже окружали преданные семье слуги, которые на самом деле являлись киллерами? – поинтересовалась Холли.

– Боже мой! У нас, как и у многих, были горничная и повар.

– Ну конечно, они и у насесть. И еще дворецкий. Без дворецкого никак не обойтись, особенно на отдыхе, – вздохнула Холли, кокетливо оттопырив мизинчик.

– Будет тебе! Они действительно есть у всех. Ну и еще рабочие на заводе. Вот и все. Меня никто, кроме матери, не считал графиней. С коммунистическим-то правительством, господи! Это был всего лишь старый унаследованный титул. – Оливия резко взмахнула рукой. – Basta[35]35
  Хватит, довольно (итал.).


[Закрыть].

– Но на твоих рождественских открытках всегда был ваш герб! – не унималась Холли.

– Пару лет назад я показала Кэмми ее крестильное платьице, которое ты сшила в Италии, – перебила подругу Трейси. – Боже мой, Ливи, это изумительно красивая вещь.

– Венецианское кружево, – сообщила Оливия. – По традиции этим же кружевом необходимо будет украсить ее свадебное платье...

– Мне трудно себе это представить, – откликнулась Трейси.

– Дает она тебе прикурить, Трейси?

– Вроде того.

– Ну а что ты хотела? – равнодушно произнесла Оливия. Ее снова клонило в сон. Может, сегодня ей опять расположиться в гамаке на палубе? Да нет, на этот раз ничего не произойдет. Она зевнула. От одного воспоминания о вчерашнем приключении внизу живота заныло. «Почему Кэмми не могла подождать своей очереди?» – с неожиданной досадой подумала Оливия.

После того как Ленни отправился на берег, Кэмми попыталась сосредоточиться на книге, чтобы не следить за каждым дви-жением Мишеля. Парень расчехлил паруса, аккуратно сложил и убрал чехлы, присоединил к парусам какие-то... как их там?.. поднял паруса, проверяя их исправность. Солнце начинало припекать, и он сбросил рубашку. Кэмми опустила козырек и углубилась в чтение «Миссис Даллоуэй». Она шесть раз прочитала первое предложение на открытой странице.

«Я просто развлекаю твоих спутниц», – объяснил ей Мишель. Сейчас он уверенным шагом продвигался по борту. Все его движения были исполнены изящества и грации. Может, отсюда и произошло выражение «кошачья походка»? Если такое выражение существует... Нет, наверное, это что-то вроде «модельной походки»... Кэмми вновь попробовала сконцентрировать свое внимание на книге. Она в седьмой раз перечитала одни и те же полстраницы.

– Я обожала Вирджинию Вулф, – сказала Оливия, располагаясь рядом с Кэмми. – Я изумительно поспала! Я не привыкла к режиму, – добавила она, – теперь я опять смогу ночью спать на палубе.

Девушка почувствовала, что на нее накатывает приступ раздражения, но сумела взять себя в руки. Оливия привлекательна, а Мишель признал свою ошибку.

Кэмми все еще помнила его прикосновения. Она покраснела, и это не ускользнуло от внимания Оливии. Кэмми показалось, что ее крестная внезапно стала выше. Спина женщины выпрямилась, трансформировав ее осанку из ленивой в царственную.

– Непривычно видеть красивого мужчину раздетым среди дня, не правда ли? – улыбаясь, спросила Оливия.

В голове Кэмми мелькнуло: «Она думает, что я не знаю, и пытается вызвать меня на откровенность».

– Пожалуй, да, – ответила она и зевнула. – Похоже, здесь вообще не злоупотребляют одеждой. Зато ты, как всегда, на высоте, тетя Ливи.

– Стараюсь.

– Ну а что касается Вирджинии Вулф, то я... не в восторге. Это все так депрессивно. Я не понимаю, почему художник обязательно должен умереть. Он с самого начала обречен на смерть.

– Ну, в романе это метафора. Художник – жертва, он должен умереть, как Христос. Но это предвещает и ее собственную смерть, тебе не кажется? Она все это подробно описывала, еще и еще раз, по три часа не вставая из-за стола.

– И затем покончила с собой. Неужели ее совсем не радовала жизнь? Она так упорно работала. Я с трудом представляю, как сильно надо хотеть умереть, Чтобы набить карманы огромными булыжниками и...

– Должно быть, она утратила надежду, – произнесла Оливия. – Был один момент, когда Франко только поставили диагноз... Я думала, что не смогу жить без этого мужчины, который так долго обо мне заботился. Я не уверена, что Вирджиния Вулф знала, что будет знаменитой. Мне кажется, она думала, что ей никогда не встать вровень со своими талантливыми братьями и сестрой...

– Но их сейчас никто не знает.

– В этом и заключается ирония.

– М-м-м, – произнесла Кэмми.

– И она была серьезно больна. Депрессия – это болезнь. У меня такого никогда не было. Просто бывало очень-очень грустно.

– Ах, тетя Лив, – вежливо откликнулась Кэмми. Оливия казалась ей такой старой и такой одинокой. И то, что она выглядела моложе, ничего не меняло. Она была в возрасте, как Трейси и Холли. Сочувствие заставило девушку забыть об уязвленном самолюбии.

Оливия опять заговорила:

– Твоя мать как-то сказала мне, что жизнь хороша, даже если тебе не везет.

– Она научилась этому у Холли. Та все время повторяет эту фразу.

– Может, Холли и говорит так, но Трейси – это самый чистый и хороший человек, которого я когда-либо встречала, Камилла. Она много для меня сделала. Я много сделала для нее. Она может показаться суровой...

– Вот именно, суровой. Но я знаю, что она любит меня. Нас.

– Ты путаешь честность и черствость.

– Именно в этом я ее и обвинила. В черствости. Всего пару дней назад.

– Когда мы были молоды, твоя мать могла принять любой вызов. Она ездила верхом на самой бешеной лошади из конюшни моего дяди. Она быстрее всех выпивала самое большое количество рюмок бренди. Имей в виду, это было, когда мы еще учились в школе. Она была Майклом Джорданом в школе Святой Урсулы. Она дважды выигрывала чемпионат штата.

– Я ее вижу иначе, – призналась Кэмми. – Преподавать физкультуру в том же зале, в котором ты играла в баскетбол, когда тебе было семнадцать лет! Я не могу себе этого представить.

– Я тоже, но твоя мать... она как Полярная звезда, Кэмми. Чем мы только не увлекались! Вначале мы были рокерами. Потом мы стали металлистами. Через какое-то время, уже в колледже, мы отпустили волосы и ударились в политику. Но Трейси всегда оставалась верной себе. Спроси ее сегодня, чего она хочет, и твоя мать скажет то же самое, что говорила тогда.

– Что? – Кэмми заложила палец в книгу и напрягла мышцы ног, пытаясь не обращать внимания на карабкающегося на мачту Мишеля.

– Иметь счастливую семью, хорошего мужа и приносить пользу. Именно так она бы и сказала. Приносить пользу. – Оливия была довольна собой. Она сделала что-то хорошее. Она загладила возникшее между ними недоразумение.

– Чем я обязана этой лекции, тетя Лив? – поинтересовалась Кэмми.

– Да так, ничем. Франко, например, очень зависел от меня. А я чуть было не бросила все. Я хотела уйти, уехать, не видеть его больше. Все равно он зачастую даже не понимал, что я нахожусь рядом. – Какие бы то ни было посягательства на ее свободу угнетающе действовали на Оливию. Стремление людей иметь детей было для нее чем-то непостижимым. Будучи одновременно требовательными и скучными, они являлись воплощением худших человеческих качеств. В самом конце Франко был именно таким. Он просыпался, если она выпускала его руку – требовал свои четки.

Как будто отвечая на ее мысли, Кэмми спросила:

– Тебе очень-очень жаль, что у вас с Франко не было детей? Ты не могла, как мама, или это... очень личное?

– Боже мой! Конечно, могла. Просто не хотела. У Франко были взрослые сыновья от первого брака. Я редко с ними встречалась. Они жили в Риме со своими семьями.

– Разве ты не хотела познакомиться с ними поближе? Им, наверное, было столько же лет, сколько мне, когда вы поженились.

– В каком-то смысле хотела, но они были детьми своей матери.

– Ну...

– К тому же Франко хотел, чтобы я была его малышкой. Он называл меня piccola[36]36
  Маленькая, малышка (итал.).


[Закрыть].

Кэмми это показалось неестественным. Если бы она увлекалась точными формулировками, то назвала бы это ненормальным. Вслух же она произнесла:

– Ты могла бы пользоваться услугами нянь. У тебя бы наверняка родился необычный ребенок, и ты бы отослала его в какую-нибудь швейцарскую школу-интернат.

– Я не люблю детей. Ты, Кэмми, мне нравишься. Но у меня все силы уходят на то, чтобы заботиться о себе, что уж говорить о ком-то еще.

«Хорошо, что у тебя нет детей! У них были бы серьезные проблемы», – эту мысль Кэмми предпочла оставить при себе. Подумав о том, как она обращается с собственной матерью, девушка почувствовала укол раскаяния.

– Я очень уважаю свою мать, хотя больше пошла в отца. Для меня она просто мама. Она учитель физкультуры, а не какой-нибудь чудо-врач, который спасает людей от рака. Ой, тетя Ливи, простите! Какая я все же тупая.

– Ничего, – ответили Оливия. – Но, Кэмми, не каждому дается яркая, как хвост кометы, жизнь. – Она озорно улыб-нулась. – Такое бывает только у некоторых из нас.

– И твоя все еще на взлете, да?

– Надеюсь, что да! – с чувством ответила Оливия.

– Ты на меня нагоняешь сон. Пойду полежу в гамаке. Тебе в нем было удобно? – не удержалась от легкого злорадства Кэмми.

– На спине не очень, – сказала Оливия.

«Еще бы», – подумала Кэмми и встала, прихватив полотенце.

Тишина и покой моря, солнце и освежающий морской бриз убаюкали ее, и она крепко уснула. Через несколько часов ее разбудил Мишель.

– Ты бы перевернулась. Этот бок уже испекся. Хочешь съездить со мной в город?

Кэмми вскочила и натянула свои шорты с надписью «Мауи».

– Если это британская территория, можно мне не надевать рубашку? Или здесь с этим строго?

– Мне нравится и так, но, наверное, лучше надень. Как минимум для защиты от солнца, – ответил Мишель.

– Как вы это выносите? Здесь всегда так?

– В основном. Но бывают мерзкие туманные дни. Дождь и штормы. Грязь. Да и можно устать от... ты знаешь эту поговорку. .. от очередного дерьмового дня в раю.

Кэмми надела скромные джинсовые шорты и коттоновую рубашку, которая завязывалась под грудью.

Они провели два часа, блуждая по узким улочкам небольшого городка. В конце первого часа Кэмми с комичным великодушием разрешила взять себя за руку.

Мишелю было двадцать пять лет, но, держа за руку эту девушку-подростка, он испытывал такое чувство, словно ему достался выигрышный лотерейный билет.

– Я хочу тебе что-нибудь подарить. – Мишель сорвал свисающий со стены цветок бугенвиллеи и заправил его в волосы Кэмми. – Теперь ты похожа на туземную девушку. Тебе нужна побрякушка.

– Это отстой.

– На память обо мне.

– Ладно, как хочешь, – согласилась Кэмми, сделав вид, что уступает ему.

– Мне хочется.

Мишель выбрал ожерелье из крошечных рыжих ракушек, перемежающихся с бусинками гематита. Оно стоило недешево, и это означало, что зимой ему придется посидеть какое-то время на тостах с бобами. Но от вида ракушек, ласкающих впадинку у нее на горле, чуть повыше крестика, который она никогда не снимала, его бросило в дрожь.

– Я никогда его не снимаю. Мне его подарили на крещение, – сказала Кэмми, притрагиваясь к крестику. – Он приносит мне удачу. Это ожерелье я тоже никогда не буду снимать.

– Его нельзя носить постоянно. Ракушки поцарапаются, и ожерелье можно будет выбросить. А если за ним ухаживать, оно прослужит тебе всю жизнь, – пояснила хозяйка магазинчика.

Им захотелось пить. Кэмми выбрала харрикейн, а Мишель – пепси, после чего он попросил ее подождать и ринулся в аптеку со словами: «Мне нужна... э... зубная паста». И подумал: «И ключ для консервов». Прежде чем возвращаться на яхту, необходимо будет купить ключ. Главное – не забыть. Но тут затрещало радио.

– Хорошо, купи себе пасту, – согласилась Кэмми. «Интересно, у него на самом деле закончилась паста или он подразумевает то, что читается на его лице? И вообще, можно ли сойти с ума от возбуждения?» – размышляла она.

– Стой здесь. Никуда не уходи. Нам надо возвращаться, – предупредил ее Мишель.

– Я еще хотела купить хлеба и сыра. Мы могли бы устроить пикник.

– Позже. – Мишель поцеловал ее, едва коснувшись губами щеки. – Ленни просит меня вернуться. Работа прежде всего.

На обратном пути Мишель нежно коснулся ожерелья и взял Кэмми за руку. Девушка получила ответ на свой вопрос. Она действительно могла бы сойти здесь с ума. Кэмми мысленно послала в небеса молитву: «Благодарю тебя, Боже, за то, что у моего дяди все хорошо, и за то, что ему не понадобилась операция. Благодарю тебя!»