Текст книги "Александр Беляев"
Автор книги: Зеев Бар-Селла
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Ну, ладно, о Сталине, Ленине, советской власти Беляев только промолчал. Но ведь были в книге еще и «некоторые эпизоды», которые редактор счел «неприемлемыми»… О их содержании можно теперь лишь строить догадки, опираясь на интуицию.
Итак, социального заказа издательства Беляев не выполнил. Зато Воробьевым и объяснять ничего не надо. Им только намекни, и сразу станет Циолковский истинно советским человеком, чья жизнь началась в 1917 году.
А до того вся была унижение и прозябание.
* * *
Чем больше внимания уделяется сегодня философско-религиозным воззрениям Циолковского, тем настойчивее становятся попытки умалить его, как ученого, даже в том, что совсем недавно считалось безусловным его достижением…
где v k– наибольшая (конечная) скорость ракеты; и– относительная скорость истечения продуктов сгорания из сопла ракетного двигателя; т– начальная масса топлива; М Р– масса ракеты без топлива.
Эту формулу определения скорости ракеты Циолковский вывел 10 мая 1897 года, а три десятка лет спустя ее стали называть формулой Циолковского.
Но вот мнение современного специалиста:
«Мистический туман вокруг „формулы Циолковского“, созданный журналистами и другими лицами, не слишком сведущими в математике, по сути, безоснователен. Формула, описывающая разгон ракеты в зависимости от количества израсходованного топлива и полученная Циолковским, настолько элементарна, что ее без труда способен вывести любой человек, знакомый с азами высшей математики. Этим, в частности, объясняется и то, что все пионеры космонавтики (Годдард, Оберт, Эсно-Пельтри, Цандер, Кондратюк) легко получали ее независимо друг от друга и от Циолковского. Более того… получение формулы Циолковского было рутинной задачей, предлагавшейся студентам Кембриджского университета – она входила в учебник [„Учебник динамики частицы с многочисленными примерами“, – З. Б.-С.],изданный впервые в 1856 году (последнее издание 1900 года). Поэтому можно смело утверждать, что сотни, тысячи студентов в течение более 40 лет выводили „формулу Циолковского“ задолго до него» [352]352
Раушенбах Б. В.Пристрастие. М., 1997. С. 179–180.
[Закрыть].
Кем же он был, Циолковский? Ученым? Философом? Или самонадеянным изобретателем нелетающих железных дирижаблей и бесколесных поездов, мировоззрение которого – беспорядочная мешанина расхожих околонаучных и мистических банальностей?
Быть может, ни тем ни другим… Циолковский был пророк – пророк научной религии, сумевший сотни миллионов людей обратить в свою веру – веру в то, что выход человека в космос не только возможен, но неизбежен.
Глава двадцать третья
СТРАХ
Беляев не был избалован вниманием критиков: за 16 лет жизни в качестве писателя-фантаста, выпустив 18 книг, он удостоился лишь пятидесяти пяти упоминаний в печати – в два раза меньше, чем за 14 лет взрослой дореволюционной жизни в Смоленске.
И вдруг – в феврале 1938-го – статья в центральной газете. И не просто с упоминанием имени – мол, есть и такой писатель, а вся, от начала до конца, Беляеву посвященная! Не «Правда», конечно, но – главная по писателям: «Литературная газета». А через полтора месяца – вторая статья. И в обеих – жалобы. Не на Беляева, про него только хорошее. Нет, жалуются в двух этих статьях на равнодушие к Беляеву. А первая статья заканчивается так, что просто мороз по коже: «Мы обвиняем».
Вышла она 10 февраля и озаглавлена так: «Писатель остался один».
Принадлежала перу постоянного автора «Литературки» Г. Кремнева (псевдоним Георгия Моисеевича Трахтмана). А вот и сама статья:
«Писатель остался один
В нашей литературе научная фантастика является дефицитным жанром, а А. Р. Беляев – единственный писатель, все свое творчество посвятивший научно-фантастической тематике. Великий ученый Циолковский писал в одном из своих писем к писателю…»
Далее цитируется соответствующее письмо (по поводу романа «Прыжок в ничто») и задается закономерный вопрос:
«Почему же в книжных магазинах так давно нет новых произведений Беляева, почему его старые романы можно увидеть только у букинистов? Мы пытались навести об этом справку в ленинградском отделении союза советских писателей. Но там недоуменно спросили:
– Беляев?
В канцелярии союза имеется длинный-предлинный список членов ленинградской организации союза. Там, под номером 5, значится писатель Александр Романович Беляев. Время от времени упомянутому в списке А. Р. Беляеву из канцелярии союза посылаются отпечатанные на папиросной бумаге извещения и повестки.
А писатель Беляев все не ходил.
Никто не знал, что А. Р. Беляев, которому союз настойчиво предлагал явиться на собрания, в течение трех лет прикован тяжелым недугом к постели. Три года, как писатель оторван от творческой среды. И как ни мучительна была болезнь Александра Романовича, но еще мучительнее было ему получать из союза писателей клочья папиросной бумаги, символизировавшие канцелярское равнодушие к его судьбе.
Честь и хвала врачам Литфонда! Они немало облегчили Беляеву физические страдания.
Лечебный отдел Литфонда оказался на высоте. А вот к литератору Беляеву не заглянул ни один литератор, в „литературном мире“ забыли о Беляеве, обрекли на трехлетнее творческое одиночество.
А. Р. Беляев даже в самые тяжелые периоды болезни не прекращал свой творческий труд. За время болезни им были написаны „Звезда Еетц (так!)“,„Небесный гость“, „Рогатый мамонт“ и др. В „Смене“ (ленинградская комсомольская газета. – З. Б.-С.)был напечатан его роман „Голова профессора Доуэля“. Беляев работает и сейчас много и плодотворно. Он задумал повесть о достижениях астрономии и роман о будущем советской медицины. Но ему трудно работать. И не только потому, что он не может приподняться с постели, но – главным образом – из-за отсутствия элементарной творческой помощи.
– Недавно, – рассказывал нам писатель, – я допустил географическую ошибку, – неправильно указал расстояние между двумя географическими точками. Читатели указали мне на это. Не мог же я рассказать им, что у меня не было дома необходимого справочника, а память в таких случаях легко может подвести.
А. Р. Беляев вынужден сейчас работать, только полагаясь на свою память. Он не может рассчитывать – без содействия союза – на научные труды, хранящиеся в специальных библиотеках и ученых учреждениях, на всевозможные справочники, на необходимые пособия. Даже библиотека Дома писателя не могла обеспечить Беляева подбором нужной для его работы литературы и библиографией.
Конечно, если бы Беляев мог ходить, настаивать, разъяснять огромное значение научно-фантастического жанра в нашей литературе, может быть, ему удалось бы пробить стену косности и незаинтересованности издателей. То, что оказалось не под силу прикованному к постели Беляеву, обязана была сделать литературная организация, кровно заинтересованная в развитии всех жанров советской литературы.
Но нет ничего удивительного в том, что, забыв о судьбе писателя, союз оказался равнодушным и к судьбе его книг.
Когда группа детских авторов, узнавшая на днях о тяжелом материальном положении Беляева, рассказала об этом правлению союза, раздались возмущенные голоса:
– Разве Беляев не был обеспечен медицинской помощью, разве к нему не ездили доктора?
– Ездили! – тут же дал показания представитель Литфонда.
– Кто же обвинит нас в равнодушии?! – облегченно вздохнули члены правления.
И все же – мы обвиняем» [353]353
Литературная газета. 1938. № 8. 10 февраля. С. 4.
[Закрыть].
Вторая статья – уже не статья, а открытое письмо. Содержание его практически исчерпывается заглавием и подзаголовком:
«Писатель, популяризирующий науку.
Почему не издаются книги А. Р. Беляева?»
А вот и смысл обращения:
«Настоящим мы хотели бы напомнить, что все произведения Беляева давно разошлись и стали библиографической редкостью на книжном рынке. Необходимо было бы удовлетворить запросы читателя и переиздать хотя бы некоторые из его романов. Очень желательно было бы также видеть главнейшие произведения Беляева на киноэкране, что еще шире популяризовало бы научные знания» [354]354
Там же. № 21.15 апреля. С. 2.
[Закрыть].
И пять подписей: два профессора – Б. Вейнберг и С. Натансон, один астроном – М. Эйгенсон, два научных сотрудника – В. Стеблин и В. Чугров.
Грустная картина складывается: лежит в Ленинграде, в писательском доме прикованный к постели замечательный писатель, которого так любят молодежь и научные сотрудники. Лежит всеми забытый, беспомощный, книг его не издают…
Переведем дыхание – неужели все так безотрадно?
Действительно, за весь предыдущий 1937 год у Беляева не вышло ни одной книги. Зато – вышли два романа. При этом один – «Голова профессора Доуэля» – дважды: в газете «Смена» (февраль – март), а с июня по декабрь в журнале «Вокруг света». Второй роман – «Небесный гость» – с декабря печатается в пионерской газете «Ленинские искры». И публикация продлится до июля 1938 года. А в 1938-м из печати выйдут и книги. Сразу три: «Голова профессора Доуэля» в издательстве «Советский писатель», переиздание «Прыжка в ничто» – в Хабаровске, а в ленинградском Детиздате «Человек-амфибия»… И сверх того – еще два романа в журналах: ленинградский «Вокруг света» напечатает «Лабораторию Дубльвэ», а московский «В бой за технику!» – «Под небом Арктики»…
А если в свет три книги вышли в 1938 году, то к печати их готовили уже в 1937-м. И договоры с автором издательства подписали тогда же. Значит, обращение беспокойных ученых – в середине апреля 1938-го! – было совершенно излишним?!
Как раз в это время писательская судьба Беляева складывалась не то чтобы благополучно, а просто на зависть удачно. Поэтому, прочитав у Г. Кремнева: «Когда группа детских авторов, узнавшая на днях о тяжелом материальном положении Беляева, рассказала об этом правлению союза, раздались возмущенные голоса…», хочется присоединить к этому хору и свой голос: «А куда он потратил гонорары за пять романов? В шашки проиграл?..»
А тогда – в чем претензия? Посылают приглашения по почте? Ну, хорошо, а если с курьером? Беляев – что, вскочит с постели и прибежит на собрание?
Никто из чиновников не знает, что Беляев болен? А отчеты литфондовской поликлиники, из коих явствует, что медицинское обслуживание Беляева влетает Литфонду в копеечку? Это ж не протокол посиделки, куда десять писателей пришли, а трое не доехали – по своим причинам (не партсобрание ведь – дело добровольное)… Отчеты Литфонда – финансовый документ, каждый год проходят ревизию… Значит, за те три года, что Беляев болеет (с марта 1935-го) [355]355
Письмо Беляева Циолковскому из Евпатории (санаторий «Таласса», палата 21-б) от 20 июля 1935 года: «Простите, что пишу карандашом, – я лежу уже 4 месяца».
[Закрыть], – три ревизии прошло…
Не обязали писателей посещать лежачего больного и беседовать с ним о творческих планах? А если ему с этими назначенцами разговаривать неохота? Может, он с другими писателями дружбу водит, и те ходят к нему не по разнарядке, а по собственной воле?
Или вот – о библиотеках… Самому Беляеву добраться до них, конечно, не под силу. Но ведь он член Союза советских писателей, а значит, имеет полное законное право нанять себе литературного секретаря – финансы позволяют! И этот секретарь куда надо съездит и нужную выписку из нужной книги (или справочника) привезет.
Да и секретаря никакого не нужно – жена на что?! Она, кроме как по дому, нигде не работает. А присмотреть пару часов за Беляевым и дочку забрать из школы – такое можно и теще поручить. Зря она, что ли, с ними в одной квартире живет…
Ерунда какая-то!..
Или мы уже чего-то не понимаем?.. Вчитаемся еще раз – что встает перед нами с газетной полосы?
«В течение трех лет прикован тяжелым недугом к постели»… «не может приподняться с постели»… «физические страдания»…
Страдалец!
«Как ни мучительна была болезнь Александра Романовича, но еще мучительнее было ему»…
Мученик!
«Даже в самые тяжелые периоды болезни не прекращал свой творческий труд. За время болезни им были написаны»… «работает и сейчас много и плодотворно»…
Труженик!
А теперь сложим все это в один образ… Что он нам должен напомнить, живи мы в 1938 году?
Правильно, – Николай Островский! Только – Островский от фантастики и всеми брошенный!
«Забыли о Беляеве»… «обрекли на трехлетнее творческое одиночество»… «Три года, как писатель оторван от творческой среды»… «ему трудно работать… из-за отсутствия элементарной творческой помощи»…
Ужас! Ведь случись такое с Островским, – и вовек бы нам не узнать, как закалялась сталь!
А поскольку мы убедились, что все прочие претензии – на неиздание книг, на прискорбное материальное положение, на недоступность библиотек – доверия не заслуживают, остается в итоге лишь эта одна – главная жалоба. И исходит она из уст самого Беляева (Г. Кремнев ссылается на свой разговор с писателем).
Но если Беляев не имел в виду «творческую помощь» типа той, что оказывали Островскому – то есть переписывали его сочинения, а, как говорят злые языки, то и сочиняли за него, – чего же он тогда добивался?
В архиве обнаружилось одно из писем Беляева:
«Уважаемый Григорий Евгеньевич.
За 13 лет работы в области научной фантастики у меня накопился большой материал, на добрых 12 томов. Некоторые из ранних моих произведений, как, например, „Человек Амфибия“ (так!),„Голова профессора Доуэля“ и др., давно исчезли с книжного рынка и „зачитаны“ в библиотеках. Юные читатели, как мне известно, усиленно разыскивают эти книги, звонят мне по телефону и пишут письма с вопросами, почему не переиздаются эти книги, где их достать и т. п. На рынках растрепанные экземпляры продаются случайно до 40 руб. („Властелин мира“). Вместе с тем, еще не вышли отдельными книгами некоторые мои романы и рассказы, печатавшиеся в журналах и получившие одобрение в письмах читателей. (Мой роман „Воздушный корабль“ – о безмоторном воздушном транспорте [„который движется“. – З. Б-C.],пользуясь постоянными воздушными течениями на высоте, – получил хороший отзыв, как оригинальный по идее и научно-обоснованный, – от покойного К. Э. Циолковского.)
Не найдете ли Вы возможным, отвечая настоятельным требованиям юного читателя, издать и переиздать в 1937 году ряд моих произведений. (Мне говорил в свое время С. Я. Маршак, что в письмах детей на имя А. М. Горького о том, какие писатели и произведения им больше нравятся, мое имя и наиболее популярные мои произведения встречались в огромном количестве этих писем.)
Если Вы принципиально согласны на мое предложение, я мог бы представить Вам или тов. Лебедеву конкретный план.
И далее, на четырех листах, краткие аннотации предлагаемых к изданию произведений: пять романов («Звезда Кэц», «Чудесный глаз», «Воздушный корабль», «Подводные земледельцы», «Человек-амфибия») и сборник повестей и рассказов «Человек, который не спит». Все перечисленные произведения (за исключением «Человека-амфибии») ранее публиковались лишь в журналах или по-украински, и, как честно предупреждал Беляев, для нового издания (опять же за исключением «Человека-амфибии») потребуют некоторой доработки. Срок такой доработки (вместе с перепечаткой на машинке) – не более одного-двух месяцев на каждое произведение.
Даты на письме нет, но, поскольку Беляев просит издать предлагаемые книги в 1937 году, ясно, что отослано оно было не позднее начала того же года (к такому же выводу приводит и замечание Беляева, что в области научной фантастики он работает 13 лет, то есть к двенадцати полным годам – 1925–1936 – прибавляет еще один – текущий, 1937-й)… [357]357
То же сакраментальное число Беляев называет и в предисловии к роману «Голова профессора Доуэля»: «Тринадцать лет тому назад я написал рассказ „Голова профессора Доуэля“…»
[Закрыть]
Находится письмо в архивном фонде издательства «Детская литература» (в 1930-е годы – Детиздат). Адресат – Григорий Евгеньевич. Кто таков? Можно предположить, что Беляев ошибся в отчестве – «Евгеньевич»… И тогда все становится на свои места – Григорий Иосифович Мишкевич, редактор Детиздата и старый знакомый Беляева. Тот, который, служа в издательстве «Молодая гвардия», редактировал «Прыжок в ничто», в 1935 году возил рукопись в Калугу на консультацию с Циолковским, а годом раньше – 1 августа 1934-го – вместе с директором «Молодой гвардии» М. Ю. Гальпериным присутствовал (в качестве стенографистки) на встрече с Гербертом Уэллсом в гостинице «Астория». Кроме «молодогвардейцев», ленинградскую сторону представляли Б. П. Вейнберг, Я. И. Перельман, Н. А. Рынин и один писатель – Александр Беляев [358]358
Мишкевич Г. И.Встреча в «Астории» // Уральский следопыт. 1962. № 7. С. 36–39; более подробно обстоятельства встречи изложены в кн.: Мишкевич Г. И.Доктор занимательных наук: Жизнь и творчество Якова Исидоровича Перельмана. М., 1986. С. 114–121 (глава «Три часа у Герберта Уэллса»).
[Закрыть].
Понятно поэтому, отчего Беляев ошибся в отчестве Мишкевича – в момент первой их встречи тому было не больше двадцати шести лет, и обращались к нему наверняка просто по имени – Гриша…
Из всего предложенного Беляевым Детиздат напечатал только две книги: в 1938 году «Человека-амфибию» (основательно, вопреки намерениям Беляева, переделанную) и в 1940-м «Звезду Кэц».
Ну, две – так две…
Но в 1937 году в ленинградском Детиздате произошло и много других событий.
Весной была лишена поста заместителя ответственного редактора издававшегося Детиздатом журнала «Костер» Тамара Григорьевна Габбе.
А затем был арестован один из редакторов издательства – Кирилл Борисович Шавров.
Арестовали и одного из постоянных авторов – Николая Ивановича Спиридонова, писавшего под псевдонимом Тэки Одулок.
Летом 1937-го взяли сотрудника редакции журнала «Чиж» (тоже детиздатского) поэта Николая Макаровича Олейникова и физика Матвея Петровича Бронштейна – автора научно-популярных книг, мужа Лидии Чуковской.
А в ночь с 4 на 5 сентября арестовали писателя Сергея Константиновича Безбородова, директора Дома детской литературы при Детиздате Абрама Борисовича Серебрянникова и редакторов: Константина Николаевича Боголюбова (писавшего под псевдонимом Н. Константинов), Александру Иосифовну Любарскую и, наконец, Тамару Григорьевну Габбе.
Пришедшим утром 5 сентября на работу редакторам З. Задунайской, А. Освенской и Р. Брауде дирекция предложила немедленно уволиться «по собственному желанию»…
Чуть позже взяли писателя Исая Исаевича Мильчика и бывшего редактора «Чижа» М. Майслера.
Разгром созданной С. Я. Маршаком редакции был завершен. Поначалу хотели арестовать и самого Маршака, но наверху решили его не трогать.
24 ноября 1937 года, в один и тот же день, были расстреляны С. К. Безбородов, Н. М. Олейников, К. Н. Боголюбов и А. Б. Серебрянников.
Наступил год 1938-й… 8 января был приговорен к десяти годам заключения К. Б. Шавров (умер в лагере), а Н. И. Спиридонов (Тэки Одулок) – к высшей мере и вскоре расстрелян. 18 февраля расстреляли М. П. Бронштейна…
Никакой террор невозможен без помощников и пособников.
И двое, на которых он обрушился, назвали пособников по именам.
«13 сентября 1937 года состоялось собрание писательского и редакторского актива. Состоялось в Детгизе. Председательствовал новый директор, Криволапов, докладывал новый главный редактор, Мишкевич. <…> Вся многолетняя деятельность Ленинградского отделения Детгиза объявлена была диверсионной и вредительской. Криволапов и Мишкевич сообщили собранию, что в мае месяце они обнаружили в издательстве вредительскую организацию. О своем открытии незамедлительно „сигнализировали в НКВД“, и вот теперь, в сентябре, наши славные чекисты приняли соответствующие меры: Габбе и Любарская арестованы. „А почему не арестованы Задунайская и Чуковская, если они тоже вредители?“ – спросил кто-то с места. „Не беспокойтесь, это будет исправлено в ближайшие дни“, – солидно отвечал Криволапов. Когда кто-то из присутствующих спросил, почему же группа, поставившая своей целью диверсию, издавала из года в год книги, высоко ценящиеся у нас и за границей, – Криволапов, не смущаясь, ответил: „Это была маскировка!“ <…> О Мите (М. П. Бронштейне) Мишкевич говорил со злобной издевкой: „Этот докторишка наук, которого с такой наглостью нам подсовывали как большого ученого, который корчил, видите ли, из себя правдолюбца, а сам оказался продажной шкурой“» [359]359
Чуковская Л. К.Прочерк. М., 2009. С. 242–243.
[Закрыть].
Вот они – эти имена: Криволапов и наш знакомый Мишкевич. Судьба их будет незавидной – сядут оба. Мишкевич, правда, только в октябре 1950-го – его пристегнут к «ленинградскому» делу. Но он и там сумеет устроиться – редактором лагерной многотиражки. И на свободу выйдет раньше прочих – 13 ноября 1954 года. Криволапов же, Леонид Яковлевич, получит по полной, а потом будет каяться и просить прощения. И оправдываться: «Из нас воспитывали людей подлых, бесчестных, подчинявшихся одному только закону, – „чего изволите, что прикажете“»… [360]360
Любарская А. И.За тюремной стеной // Нева. СПб., 1998. № 5. С. 155.
[Закрыть]
А Мишкевич каяться не будет и издаст мемуары – о том, как страдал в застенках МГБ и лагерях честный человек [361]361
Мишкевич Г. И.Черная быль (Записки человека с номером на спине) // Печальная пристань /Сост. И. Л. Кузнецов. Сыктывкар, 1991. С. 99—144.
[Закрыть]. А в 1937 году он вел себя так:
«4 октября в издательстве вышла стенгазета под названием „За детскую книгу“. <…> „Добить врага!“, „Повысим революционную бдительность!“ – взывали заголовки статей. „Как могло случиться, – вопрошала передовая, – что детская литература фактически была сдана на откуп группе антисоветских, морально разложившихся людей?“ Не обошлось и без обязательного признания своих ошибок: „Руководство издательством – директор тов. Криволапов и главный редактор тов. Мишкевич – вместе со всей партийной организацией несут полную ответственность за то, что враги народа, контрреволюционная сущность которых выяснилась уже в начале года, могли продержаться в издательстве до последнего времени, до изъятия их органами НКВД. Партийная организация, выносившая совершенно правильные решения о необходимости удаления Габбе, Любарской и др. из издательства, действовала недостаточно решительно и не довела дело до конца“. Авторы статей не жалели красок. <…> Шпионы, диверсанты, террористы и просто подонки – вот, оказывается, кто „окопался“ в Лендетиздате. „Контрреволюционная вредительская шайка врагов народа“; „шпионы фашистов“; „троцкистско-бухаринские бандиты“; „проходимец Шавров“; „ставленник шпиона Файнберга – Олейников“; „пользующаяся особым покровительством“ того же шпиона Файнберга и известная связью с „проходимцем Безбородовым“ „морально разложившаяся Любарская“; Чуковская, „протаскивающая в книгах контрреволюционные высказывания“; Боголюбов, „диверсионной выходкой“ задержавший в печати книгу Миклухо-Маклая, – это они организовали травлю „честного советского человека, тов. Сасовой (Анна Григорьевна Сасова, стажерка. – З. Б.-С.),которая осмелилась приподнять завесу над темными делами Любарской и других“ (то есть писала на всех доносы). Л. Чуковская не была арестована, – может быть, потому, что с начала 1937 года она перешла на положение внештатного редактора. А может быть, потому, что шпионоразверстку применительно к Лендетиздату выполнили, не дойдя до буквы „Ч“. Не был арестован и М. Майслер. Но в стенгазете имена Л. Чуковской и М. Майслера постоянно упоминаются в одном ряду с уже арестованными и тем самым разоблаченными врагами народа и шпионами. Шпионы и диверсанты, как сообщает газета, „объединялись вокруг Габбе, и Любарской, Чуковской“. Имена „Чуковская – Майслер“ соединены через тире в одно общее понятие: враги народа. И действительно, М. Майслера вскоре арестовали, а Л. Чуковская по счастливой случайности спаслась» [362]362
Любарская А. И.Указ. соч. С. 154–155.
[Закрыть].
Можно, конечно, сказать, что Мишкевича тоже запутали, не так воспитали… Или предположить, что и сам он был поражен страхом – имелось в его биографии пятно: в 1923 году исключили из комсомола, обвинив в «мещанском перерождении» – галстук надел… А потом райком этот перегиб исправил и комсомольский билет Мишкевичу вернул. Но это он сам про себя рассказывает [363]363
Мишкевич Г. И.Черная быль. С. 114.
[Закрыть], а что там на самом деле случилось – неизвестно. За ношение галстука, конечно, могли и выгнать из комсомола… Вот только Мишкевичу тогда шестнадцати не было… Куда ему галстук носить? А может, рано созрел – в 1922 году, четырнадцатилетним, он уже числился токарем… Кто его допустил к станку?! Но овладение пролетарской профессией – отличный и распространеннейший в то время способ латать изъяны социального происхождения. Так что в 1937-м вполне мог напугаться до потери чувства и совести.
Или не только страх им двигал. Вот Лидия Чуковская вспоминает, что когда появился сигнальный экземпляр книжки «Изобретатели радиотелеграфа», новый директор Детиздата Криволапов и новый главный редактор Мишкевич потребовали книгу переделать – в «том смысле, что, как известно, Маркони обокрал Попова», и если даже Маркони сам совершил свое открытие, товарищ Бронштейн, как советский патриот, просто обязан настаивать на первенстве Попова.
Тогда Бронштейн и сказал, что представления о патриотизме у Криволапова с Мишкевичем – чисто фашистские. А потом по телефону заявил Мишкевичу, что снова начнет писать детские книги только тогда, когда его, Мишкевича, из издательства выгонят.
И весь тираж «Изобретателей радиотелеграфа» был уничтожен [364]364
Чуковская Л. К.Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 2001. С. 58.
[Закрыть]. А в ночь с 5 на 6 августа 1937 года Бронштейна арестовали.
Много лет спустя Лидии Чуковской расскажут, что арест этот проходил не по разряду детских писателей, а по научной линии: «По какой-то незримой разверстке он принадлежал к той категории физиков, из которых следовало выбить признание в контрреволюционной террористической деятельности» [365]365
Чуковская Л. К.Сочинения: В 2 т. Т. 1. С. 273.
[Закрыть].
И Лидия Чуковская в это поверит. А что, если вся эта «незримая разверстка» на физиков – выдумка? И молодой блестящий ученый пал жертвой обиженного ничтожества, сводившего личные счеты самым доступным и подлым образом?..
Подумать нестерпимо!
А теперь вернемся к Беляеву. Какая главная мысль пронизывает статью «Литературки» от 10 февраля 1938 года?
«Писатель остался один»… «Три года, как писатель оторван от творческой среды»… «к литератору Беляеву не заглянул ни один литератор»… «в „литературном мире“ забыли о Беляеве»… «обрекли на трехлетнее творческое одиночество»…
Вот оно – одиночество! Никто к нему не приходит, от всех оторван, никому не близок! А значит, уже целых три года ни с кем ни в какой связи не состоит!
Для 1938 года идеальный диагноз. Путевка в жизнь!
А боялся Беляев не зря. Вот что сказано в статье, напечатанной в августе 1938 года:
«Идейные замыслы и цели наших авторов в большинстве своем здоровы. С вредительскими попытками убийцы и шпиона Бухарина ориентироваться на „красную пинкертоновщину“ давно покончено. Но отдельные срывы и ошибки все же еще встречаются, свидетельствуя о недостаточной продуманности замыслов и о недостаточном внимании к идейно-политическому вооружению. Особенно досадно, когда такие ошибки встречаются у серьезных и добросовестных писателей.
Например, Беляев в романе „Борьба в эфире“ (1928 г.) тщательно продумал технические идеи, но совершенно исказил общую картину будущего коммунистического общества. Получилось, что человек будущего, создав фантастическую технику, превратился в ее раба. Отпала надобность прибегать к каким бы то ни было физическим усилиям; не нужно было двигаться, защищаться от влияний внешней среды. Человек превратился в хилого, безволосого, беззубого урода, с непомерно большой головой. Его изнеженность перешла всякие пределы. Худшую карикатуру на коммунизм трудно себе представить и, понятно, не к ней стремился Беляев. Беда в том, что он фантастически продолжил эволюцию человека на протяжении тысячелетий (увеличение черепной коробки, уменьшение челюсти, известное физическое ослабление и т. д.), забыв о тех поправках, которые внес в эту эволюцию социализм, уничтожив эксплуатацию и гармонически развивая человека» [366]366
Жуков Л.Советский приключенческий и научно-фантастический роман // Молодая гвардия. 1938. № 8. С. 175–176.
[Закрыть].
Любопытнейшая статья – начинает не с призывов к бдительности, а с того, что есть, оказывается, честные писатели, и их большинство. И сразу выясняется, что честными их назвать – язык не поворачивается! Посмотришь, чего они понаписали, – от омерзения не знаешь куда податься… Вот романчик десятилетней давности – «худшую карикатуру на коммунизм трудно себе представить»! Но – автор вовсе «не к ней стремился»! Посмотришь в книгу – выродок, убийца и шпион! Но помыслы у него – честные и идейно здоровые!
Шизофрения какая-то!
Нет, не шизофрения – это август 1938-го! В тюрьмах еще достреливают приговоренных (20 сентября расстреляют писателя И. И. Мильчика), Ежов еще числится главой НКВД, но террор уже пошел на спад… И статья Л. Жукова – благая весточка об этом! Потому совсем скоро из тюрьмы выйдут Тамара Габбе и Александра Любарская, а их место займут следователи.
