Текст книги "Александр Беляев"
Автор книги: Зеев Бар-Селла
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Но это издание 1938 года, а посмотрим на эксперименты года 1928-го:
«Кристо уже привык к неожиданностям. Но то, что он увидел в нижнем саду, еще раз поразило его своей необычайностью.
На большом, освещенном солнцем лугу резвились обезьяны и голые дети. Все дети, как заметил Кристо, принадлежали к различным индейским племенам. Среди них были и совсем маленькие, не более трех лет, и двенадцати-тринадцатилетние подростки. Каждый из них обладал какой-нибудь странной особенностью. У одних имелись длинные обезьяньи хвосты. Хвостатые дети прекрасно владели этим придатком: они отгоняли хвостом мух, пускали его в ход, как плеть, во время драки, закручивали хвост кольцом, убегая друг от друга.
У нескольких детей ноги и руки были как будто выворочены в суставах. Эти дети могли сгибать руки в локте в любом направлении.<…> Иные могли заворачивать голову и ноги в обратную сторону и бежать с одинаковой скоростью как вперед, так и назад, не поворачивая туловища. <…>
Не менее странными существами были и обезьяны.Если некоторые дети обладали хвостами, то многие обезьяны, наоборот, были лишены этого украшения. У большинства обезьян на теле совершенно не было шерсти. Их гладкие тела отличались только различной окраской кожи. И Кристо не мог определить, – были ли это действительно обезьяны, или люди.
Удивительнее же всего было то, что все эти обезьяны, – одни лучше, другие хуже, – умели говорить. Они-то и вступали с детьми в споры, бранясь визжащими тонкими голосами».
Это не опыты (пусть и жестокие) над животными. Это людей превращают в уродов, а людей-уродов – в животных! И Сальватор – не врач, не ученый, даже не компрачикос…
Бросил вызов Богу?!
Не каждое богоборчество – атеизм. У Бога есть и другие противники. И главный из них – Его соперник.
Тот, кто ревнует к Творцу, извращает Божьих тварей, посягает на сам венец Творения – человека… Но даже Дьявол не покусился создать своего Христа. А Сальватор создал.
И Беляев его не осудил и не проклял. Как не проклял своего Воланда Булгаков.
Причина ясна: очнувшись в мире торжествующего Зла, объявившего себя наукой, в мире, отринувшем все прошлое и человеческое ради Нового мира, Нового человека, безжалостного, как молодая акула, оба писателя признали право Дьявола на равноправие – равноправие с Богом.
Это не было их изобретением, такой диалектике с начала века обучались в тайных ложах и оккультных орденах. И рассказывали об этом в фантастических романах.
Дыхание этой бесчеловечной тайны ощутил каждый читатель «Человека-амфибии». И именно это чувство, превысившее любое понимание, обеспечило роману необыкновенное долголетие.
* * *
А 8 августа 1928 года появился первый (и на ближайшие десять лет – единственный) отклик на «Человека-амфибию»:
«Когда есть установка на внедрение науки в широкие массы нашего Союза, следует задуматься над значением и ролью научно-фантастического романа в литературе. Привлечение внимания масс к науке через занимательность такого романа – задача не из легких, и она еще мало кем основательно продумана.
Очаровательного фабулиста, влюбленного в научную дисциплину и способного дать страницы высоко художественной трактовки научной темы, у нас нет.
С этой точки зрения роман Беляева не порадует ни общественника, озабоченного развитием общественных слоев, ни знатока науки, и только с грехом пополам он заинтересует массового читателя, которого, собственно говоря, и надо основательно привлечь к науке, будь то биология, либо техника, или астрономия и т. д.
Первая часть и половина второй романа написана довольно удачно – заинтересовывает тайна и хирургия д-ра Сальватора, вносящего поправки в человеческий организм, создавшего человека-амфибию. Но автор – не энтузиаст затронутой темы, а лишь ее случайный гость – беспомощно развертывает сюжет, притягивает за волосы к нему аграрную революцию Аргентины и, не зная, как разрешить выбранную им проблему в том социальном плане, к которому он вдруг повернул, внезапно наделяет человека-амфибию мало обоснованными симпатиями к революции. Они, впрочем, затушевываются также (так.)мало удачно, как и появились.
В неуклюжем предисловии говорится, что автор использовал „действительные события, но случившиеся разновременно“ (процесс врача, обвиненного в святотатстве, и аграрная революция). Чтобы спаять их воедино, надо иметь больше такта, чем тот, которым обладает Беляев. К тому же, если уже касаться процесса врача, то надо дать более острую зарисовку косной общественности Аргентины, либо обойти его молчанием. А. Беляев едва подымается над уровнем журнала „Вокруг Света“ и дает помесь научности, переходящей в скудную фантастику, с поверхностной социальной тенденцией» [267]267
Известия. 1928. № 182. 8 августа. С. 5.
[Закрыть].
Рецензия подписана «Н. Кар.-П.».Ничего похожего ни в одном словаре псевдонимов отыскать не удалось. Единственное имя, подходящее под сокращение «Н. Кар.-П.», – это Николай Каронин-Петропавловский. Вот только Николай Елпидифорович указанную рецензию написать никак не мог, поскольку скончался в Саратове в 1892 году.
Можно, впрочем, взглянуть на эту подпись как на некую шараду. «Кар.-П.» следует читать как «Карп.».
Псевдоним «Н. Карп.» в советской прессе действительно встречается – в ленинградской «Красной газете» за 1924 год. И расшифровывается он: Н. Карпов. Иных сведений об этом ленинградском Карпове не имеется, но разумно предположить, что автор рецензии на фантастический роман, позволяющий себе судить о научной фантастике вообще, и сам имел к ней какое-то отношение. А тогда в поле нашего зрения оказывается Николай Алексеевич Карпов (1884–1945) – автор романа «Лучи смерти» (1925). Роман этот принадлежит к числу революционно-фантастических (большевики одерживают верх над капиталистами, стремящимися присвоить секрет прибора, испускающего «лучи смерти»), но Карпов и до революции – с не б о льшим успехом – неоднократно грешил фантастикой [268]268
Карпов Н. А.Необычайный пациент. СПб., 1909; Карпов Н. А.Волшебное зеркало // Сборник русской и иностранной литературы: Сб. 12. СПб., 1914. С. 33–40; Карпов Н. А.Корабль-призрак // Жизнь и суд. 1915. № 30. С. 2–3; Карпов Н. А.Отшельник // Аргус. 1916. № 3. С. 62–70, и др.
[Закрыть]. Так что вполне мог считать себя вправе наставлять молодежь…
Примечательно, однако, что книгу-то рецензент не читал поскольку об аргентинской аграрной революции в ней и слова нет! И, значит, рецензию свою он посвятил не книге, а журнальной публикации – где, как мы помним, Ихтиандр подвизался в роли диверсанта-подводника. Отсюда и фраза: «А. Беляев едва подымается над уровнем журнала „Вокруг Света“», хотя до того в рецензии ни о каком журналени разу не упоминалось. Дело, видимо, обстояло так: лежала в редакции рецензия на напечатанный в журнале роман. А тут вдруг роман этот вышел отдельной книгой. Редактор убрал из рецензии указание на предыдущую публикацию (в журнале), вставил на это место выходные данные книги («„ЧЕЛОВЕК-АМФИБИЯ“. Научно-фантастический роман А. Беляева. Изд. ЗИФ. стр. 201. Ц. 1 р. 50 к.») и отправил в набор. Но саму рецензию до конца не дочитал… Оттого и осталась в ней непонятная жалоба на журнал «Вокруг света» с его прискорбно низким уровнем.
Глава восемнадцатая
ВОЗДУШНАЯ ЯМА
О романе «Продавец воздуха» не принято много говорить – до того он прост и понятен.
Метеоролога Клименко послали выяснить, отчего ветры над Сибирью стали дуть в другую сторону. Клименко и его проводник – якут Никола – отправляются в путь. По дороге Никола сообщает собственную версию происходящего – это дышит великий бог Ай-Тойон. Сейчас наступило время вдоха, а потом бог выдохнет. Оттого место, куда направляются разведчики, называется Ноздря Ай-Тойона, и живым оттуда никто не вернулся. Ученый, естественно, проводнику не верит, но затем оба добираются до таинственного кратера, куда их и затягивает воздушный поток. Выясняется, что герои стали пленниками подземного города, которым заправляет англичанин Бэйли. Его цель всосать в подземные резервуары весь воздух планеты и поставить человечество на колени. Клименко ухитряется известить советское правительство о злодейских планах Бэйли, и могучая Красная армия, понеся незначительные потери, кладет конец преступной авантюре. Перед лицом неминуемого краха Бэйли глотает пилюлю концентрированного воздуха и кончает с собой.
Как и положено роману, параллельно развивается любовная линия: единственная женщина подземного города и дочь шведского ученого Энгельбректа, Элеонора, влюбляется в Клименко. Метеоролог раскрывает Элеоноре глаза на то, как Бэйли использует гений ее отца, и та, узнав, что отец пошел на это из опасения за жизнь дочери, кончает с собой.
Роман ненавязчиво оснащен просветительским багажом: приводятся сведения о строении атмосферы, холодильном оборудовании и этнографии.
Предлагается и культурная программа: звучит «Менуэт» Боккерини, цитируются – и к месту – некоторые литературные произведения: «Скупой рыцарь» Пушкина, «Фауст» Гёте… Да и начинается роман с литературной цитаты:
«„Окаянный край!“ – так писатель В. Г. Короленко назвал Туруханский край. Но название это вполне приложимо и к Якутии».
Впрочем, у Короленко такой цитаты отыскать пока не удалось… [269]269
Своеобразие дарования В. Г. Короленко проявлялось, в частности, в том, что писал он исключительно о местах и людях, которых видел. В Туруханском же крае он не бывал, а потому и писать о нем не стал бы. Видимо, А. Беляеву припомнились сочинения какого-то другого автора, тоже отбывавшего ссылку в Сибири, например, С. Я. Елпатьевского (1854–1933), напечатавшего рассказы «Окаянный город» и «В Туруханском крае», но имя его Беляев забыл и решил, что все это написал Короленко.
[Закрыть]Этнографические же подробности, скорее всего, взяты из книги польского ссыльного и писателя Вацлава Серошевского «Якуты» [270]270
Серошевский В. Л.Якуты: Опыт этнографического исследования. Т. 1. СПб., 1896. Беляев мог воспользоваться и сокращенным (в 15 раз!) изложением этой книги: Ромодановская Е. С.Якуты и их страна. М., 1901 (в серии: «Природа и люди России. Общедоступные книжки под ред. А. А. Ивановского»).
[Закрыть]. Из нее Беляев мог узнать, что демонов якуты называют «еры», а верховное божество Ай-Тойон (у Серошевского «Аи-Тоён»; на самом деле: Юрюнг Айыы Тойон– «Белый творец господин» – от глагола айыы«творить»).
Крещеные якуты отождествляли Ай-Тойона с Николаем-угодником, вследствие чего имя «Николай» стало у них одним из самых популярных. Так в романе появился якут Никола.
Стоит присмотреться и к космическим воззрениям якутов. Мир они делят на три части: верхний, средний (тот, где живем мы) и нижний – подземный. Средний и нижний миры одноярусные, зато верхний состоит из девяти небес. На самом верхнем обитают Ай-Тойон и иные светлые созидающие боги. Прочие небожители обитают на небесах пониже.
А теперь посмотрим на подземный город Бэйли: на самом верхнем этаже располагаются мистер Бэйли и руководство города, на нижних – все прочие (от охраны до рабочих). И чем ниже проживает горожанин, тем ниже его социальный статус. Всего же этажей восемь. А под ними располагаются пещеры с озерами сжиженных газов – кислорода и водорода.
Итого, ровно девять этажей – по числу якутских небес. И значит, подземный город Бэйли – это целый космос! Иной космос – антимир! А Бэйли – верховное божество зла.
Рассказывая об истинном творце могущественных машин подземного города, Беляев совершает краткий экскурс в жизнеописание его предка – Энгельбректа, вождя крупнейшего в шведской истории народного восстания 1434 года. Будучи поначалу искренним приверженцем Кальмарской унии – договора 1397 года об объединении Дании, Норвегии, Исландии и Швеции под датской короной, он, наконец, возмутился произволом датчан и восстал. Конец его был трагичен – отстраненный шведскими аристократами от руководства, он поднял новое восстание и 4 мая 1436 года пал жертвой подлого убийцы. Призвав на помощь память о славном предке, Клименко побуждает Элеонору, а затем и ее отца к сопротивлению всевластью мистера Бэйли. Элеонора погибает, Энгельбрект радостно встречает красноармейцев-освободителей.
Почему Беляев воспользовался этим малоизвестным сюжетом? А потому, что в его время имя и деяния вождя шведских повстанцев были достаточно популярны. И этой популярностью шведский герой был обязан одному из самых известных в начале XX века скандинавских писателей – Августу Стриндбергу, в 1901 году написавшему историческую драму «Энгельбрект», спустя несколько лет переведенную на русский.
По ходу пьесы Энгельбрект узнает, что какой-то немец (ставленник датчан) установил заставу на принадлежащей Энгельбректу дороге, схватил шестерых кузнецов – подданных Энгельбректа – и, когда те отказались платить, приказал привязать их к столбам…
Энгельбрект, все еще верящий в справедливость власти, заявляет:
«– Я сегодня же поеду к фохту с жалобой».
На что его друг, Эрик Пукэ, с иронией отвечает:
Вот то зерно, из которого вырос «Продавец воздуха»!
В пьесе дочь Энгельбректа звали Ингеборг, у Беляева – Элеонора, или (более интимно) Нора.
Здесь тоже легко усмотреть скандинавский литературный след: пьесу Ибсена «Нора».
Но через 10 лет – в 1939-м – имя «Элеонора» встретится еще в одном произведении Беляева: повести «Замок ведьм». Девушка и здесь остается дочерью гениального изобретателя, но на этот раз немца и злодея, а место действия – оккупированная Чехословакия.
В 1929 году – одновременно с «Продавцом воздуха» – выходит повесть «Золотая гора». Сюжет повести – зеркальное отражение романа: правое и левое поменялись местами. В алтайской глуши укрылся от людского взора гениальный ученый и раскалывает тайны атомного ядра. Появляется пришелец, и ученый допускает его до работы в лаборатории. У ученого есть ассистентка. Пришелец в нее влюбляется и становится перед моральным выбором: сохранить верность прежним убеждениям или, порвав с прошлым, остаться с любимой? Выбор сделан в пользу любви. И еще одно отличие: гениального ученого зовут Василий Николаевич Микулин, он русский и за большевиков. А пришельца зовут Клэйтон, и он американский шпион. Ассистентка – предмет любви – тоже русская. Вот только зовут ее Елена Лор.
А в 1928 году – за год до публикации «Продавца воздуха» – Беляев завершает роман «Воскресшие из мертвых» и переименовывает героиню – американка мисс Адамс из рассказа «Голова профессора Доуэля» (1925 года) превращается во француженку мадемуазель Лоран.
Такой способ записи называется анаграммой.Человек никак не хочет назвать какое-то слово или имя, но оно неотвязно присутствует в его сознании, вертится на языке… И человек, против своей воли, все время проговаривается…
Элеонора – Елена Лор – Лоран – Нора…
Когда Беляев писал свои романы, его женой была Маргарита… Но это имя мы встретим лишь в одном его произведении – «Властелин мира», когда «в опере… Фауст и Маргарита вместо дуэта „О, ночь любви“ запели вдруг под аккомпанемент оркестра „Ах, мейн либер Августин“…». И больше ни разу – даже когда персонажи поминают доктора Фауста…
Какое же время вставало перед взором Беляева при звуках имени Элеонора и ему подобных?
Вот Клименко и Элеонора Энгельбрект с балкона любуются ночным полярным небом:
«– Смотрите!
Я посмотрел на север. От горизонта поднимался бледный световой столб. Все выше, выше, до зенита. Из молочного столб превратился в бледно-голубой, потом в светло-зеленый. Верхушка столба начала розоветь, и вдруг от нее, как ветви от ствола дерева, потянулись во все стороны широкие отростки. А от горизонта поднималась завеса, переливающаяся необыкновенно нежными и прозрачными оттенками всех цветов радуги. Полярная ночь чаровала. На небе разыгрывалась безмолвная симфония красок. И цвета переливались, как звуки оркестра, то вдруг разгораясь в мощном аккорде, то нежно замирая в пианиссимо едва уловимых оттенков.
– Как прекрасен мир! – с некоторой грустью в голосе сказала Нора.
Я взял ее руку в меховой перчатке. <…> А небесный гимн северного сияния все разрастался, ширился, как могучий световой орган, холодный, беззвучный, прекрасный, чуждый всему, что волновало нас…»
«Симфония красок», «переливались, как звуки оркестра», «в мощном аккорде», «пианиссимо»… – здесь чувствуется рука музыкального рецензента. Но слова «световой орган» указывают не просто на музыку, а на совершенно конкретное музыкальное произведение – «Прометей (Поэму огня)» А. Н. Скрябина. Первое исполнение состоялось 15 марта 1911 года в Москве. Но уже в ноябре «Прометей» и Скрябин обретают страстного пропагандиста – выдающегося пианиста и дирижера Александра Зилоти. И в мае 1913 года, в рецензии на концерт Зилоти в Смоленске, Беляев обнаруживает прекрасную осведомленность о «светомузыке», а саму музыку Скрябина именует «музыкой будущего» [272]272
Концерт Зилоти и Збруевой // Смоленский вестник. 1913. № 213. 25 сентября. С. 2; в псевдониме, которым подписана рецензия, допущена опечатка: « B-la-t» вместо обычного «В-la-f».Впечатление же от исполненного А. Зилоти скрябинского ноктюрна № 40 Беляев описывает почти теми же словами, что и северное сияние в романе: «…его мелодия, то разгораясь в яркое пламя, то потухая, капризно меняется как видение фантома, незаметно тает, переходя в небытие».
[Закрыть].
И если сцена свидания с Элеонорой пробуждает у автора такие воспоминания, можно видеть здесь указание на время тех реальных событий, что отразились в романе: не раньше весны 1911 года – не позже осени 1913-го.
А вот последние минуты жизни Элеоноры:
«Я быстро оглянулся и вздрогнул от ужаса.
– Что вы делаете?! – закричал я. Но было уже поздно.
Нора раскрыла свой изоляционный костюм, обнажив грудь и голову. Холод в двести семьдесят три градуса ниже нуля должен был убить ее моментально. Я подбежал к девушке и трясущимися руками пытался натянуть ей на голову скафандр и закрыть одежду на груди. Тело Норы в одно мгновение покрылось пушистым инеем и затвердело, как сталь… Даже ее глаза, остававшиеся открытыми, покрылись пленкой инея, а с губ, открытых улыбкой, упал ледяной комочек – последнее дыхание Норы».
Редко когда перо Беляева достигало такой пронзительности письма… И, как всегда в минуты сильного волнения, наружу рвется то, о чем следовало бы промолчать: «обнажив грудь…», «закрыть одежду на груди»… Это не просто смерть красивой и хорошей девушки – это смерть возлюбленной, неисцелимая рана.
Летом 1912 года, в Смоленске, Вера Былинская много общалась с Александром Беляевым:
«Не было прежней жизнерадостности, жадности ко всем проявлениям жизни… Работа не только не удовлетворяла его, но даже тяготила временами. Его влекло в искусство, в литературу, и он не верил в себя… В наших разговорах и спорах я всегда старалась заставить его поверить в свои возможности, но в ответ он горько говорил: „нет, мне суждено остаться дилетантом, это ужасно…“.
Тяжело подействовала на него смерть человека, которого он, по-видимому, полюбил» [273]273
Былинская В. В.Из жизни А. Р. Беляева // Рукописный отдел Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей Российской Федерации. Фонд А. Р. Беляева. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 9 об. – 10.
[Закрыть].
И теперь мы знаем имя этой женщины – Элеонора! Лора!
А в самый канун лета (по европейскому календарю – 5 мая) 1912 года умер Стриндберг… Вот и сошлись все три мотива.
Остается еще одна тайна, которую Беляев оставил нераскрытой.
Впервые Клименко встречает Бэйли не в подземном городе, а в болоте. Тот залез туда, доставая какой-то таинственный Цилиндрический сосуд, отсвечивающий ртутным блеском и весьма тяжелый.
Впоследствии Бэйли разъяснил, что сосуд этот прибыл с Марса, с которым «продавец воздуха» ведет весьма прибыльную торговлю, получая за земной воздух «радиоактивный элемент иль, обладающий огромной энергией». Энергия иляприводит в движение машины подземного города, доставляет снаряды с земным воздухом на Марс, а может быть использована и в космических кораблях…
Марсиане, по словам Бэйли, значительно обогнали землян в научно-техническом отношении —
«…но у марсиан очень слабый организм. Уже шестьсот лет назад они делали опыты межпланетных путешествий. Но они неизменно гибли, не будучи в состоянии перенести условий путешествия. <…> И смелые путешественники неизменно умирали – одни в пути, другие вскоре после возвращения на Марс. Они назвали эту болезнь „левитацион“ – так можно перевести на наш язык их слово [274]274
Странно, что с марсианского Беляев переводит не на русский язык, а на французский – lévitation – «подъем, воспарение, парение», да еще с латинским прононсом. Но в латыни такого слова нет – имеются лишь levis – «легкий» и levitas – «легкость», «легковесность», «ветреность».
[Закрыть]».
На естественный вопрос Клименко, откуда мистеру Бэйли стало об этом известно и каким образом он вступил в сношения с марсианами, тот почему-то отвечать отказался:
«– Довольно того, что я сказал вам. Если вы не верите, я покажу вам иль».
От такого предложения отказывается уже Клименко. Больше разговоров на марсианскую тему не возникало. Лишь в самом конце, когда Бэйли уже не стало, Клименко вспомнил, что на один вопрос он ответа так и не получил:
«Я до сих пор сомневаюсь, действительно ли он занимался „внешторгом“ с Марсом». Но вдаваться в подробности Клименко не пожелал, поскольку выяснил главное:
«Бэйли преследовал социально-политические задачи: он хотел на вечные времена закрепостить рабочий класс, предоставляя ему возможность работать за право дышать, дышать в буквальном смысле слова!»
Так все-таки врал Бэйли или говорил правду? Один факт сомнению не подлежит: Бэйли полез в болото ради спасения какого-то блестящего бидона.
С какой целью – произвести впечатление на Клименко? Но о том, что Клименко бродит где-то поблизости, Бэйли ничего не знал и на встречу с ним рассчитывать не мог. И, тем не менее, с риском для жизни бросился вылавливать свой бидон и, даже утопая, не выпустил его из рук.
Если это не марсианский подарок, то что это? Никакого иного объяснения Беляев не дает.
Еще вопрос: производство Бэйли чрезвычайно энергоемкое. Сам Бэйли утверждает, что источником энергии служит марсианский радиоактивный элемент иль, который он получает в уплату за поставляемый Марсу жидкий воздух. Ильнеобходим и для того, чтобы переправить этот воздух на Марс.
То есть: товар – иль– товар!
Но чтобы товар произвести – нужен иль.И доставить товар потребителю без иляникак невозможно. А ильможно получить лишь в уплату за готовый товар! Это почище задачи про курицу и яйцо – что раньше?!
И самое главное: в сюжете романа рассказ Бэйли о сношениях с Марсом абсолютно никакой роли не играет! К чему же тогда загромождать роман ненужными подробностями?
К концу романа Клименко узнает, что время от времени подземный город посещают чьи-то самолеты, доставляя дефицитные продукты. И тут его осеняет: Бэйли не одинок – за его спиной стоят иные, более могущественные силы. И тут же соображает – это капиталисты всех стран объединились, чтобы удушить СССР и пролетарские массы во всем мире!
Он задает Бэйли прямой вопрос:
«– Но не думаете же вы лишить земной шар всей его атмосферы? <…> Земной шар без атмосферы – это была бы катастрофа! <…>
– О да, – иронически ответил Бэйли. – Люди станут задыхаться, растения погибнут вместе с людьми, ледяной холод спустится на Землю со звездных высот… Жизнь прекратится, и земной шар станет таким же мертвым телом, как оледенелая Луна… И это будет, будет, черт возьми! – закричал Бэйли.
В эту минуту мне казалось, что я имею дело с помешанным.
– Вы хотите погубить человечество? – спросил я.
– Мне просто нет никакого дела до человечества. Оно само идет к гибели. В конце концов наша планета не вечна. Она обречена на гибель не мною. А произойдет это раньше или позже – не все ли равно.
– Далеко не все равно. Человечество еще может жить миллионы лет. Наш земной шар еще очень молод. Он гораздо моложе Марса.
– Вы можете поручиться, что человечество проживет еще миллионы лет? Довольно налететь какой-нибудь шальной комете, и ваш земной шар скоропостижно скончается.
– Вероятность этого ничтожна.
– С вашей близорукой точки зрения земного червя. <…>
– <…> И с какой целью вы хотите погубить человечество?
– Я уже сказал вам, что мне нет дела до человечества. Я не хочу губить, но не желаю и отказываться от своих целей ради спасения человечества.
– Каких целей?
Мистер Бэйли не ответил».
Допустим на секунду, что Клименко прав и Бэйли готов на все ради наживы и власти… Велика радость сидеть на груде золота посреди ледяной пустыни и повелевать мертвой планетой!
Честно сказать, Бэйли смотрит на вещи и человечество не совсем по-человечески… Это взгляд сверху, взгляд чужого…
Клименко пропускает мимо ушей и такое признание Бэйли:
«– А для межпланетного путешествия у меня есть кое-какие возможности получше пороховой ракеты».
И поэтому, услышав последние слова Бэйли: «Долой! На Марс! На Луну… Конец мира!», – видит в них лишь доказательство того, что воздушный торговец окончательно спятил.
Все эти несуразности находят свое объяснение, если допустить, что сюжет романа первоначально был совсем иным…
Марс задыхается. Единственный резервуар воздуха – Земля. Но марсиане – по хрупкости сложения – к космическим полетам не способны. Что же им остается: глазеть в телескопы на далекую голубую планету, скрежетать зубами и умирать? Или искать иной путь к воздушным богатствам Земли? Например, войти в контакт с оборотистым землянином, осыпать его несметными богатствами, снабдить недостижимой для землян технологией и запустить транспланетный газопровод. Конечно, Земля умрет, но Марс будет жить. А полезному землянину можно дать гарантии личного спасения – на космическом ковчеге. И предатель Бэйли приступает к убийству Земли. Но земляне собираются с силами и побеждают в войне миров.
Но и в этом случае остается без объяснения еще один момент: очнувшись в подземном городе, Клименко видит склонившуюся над ним медсестру.
«Сестра обратилась ко мне с вопросом на неизвестном мне языке.Я жестами дал понять, что не понимаю, и в то же время рассматривал девушку».
Медсестра, оказавшаяся Элеонорой Энгельбрект, приводит своего пациента в кабинет Бэйли:
«У конторки, освещаемой лампой под зеленым абажуром, сидел бритый человек и что-то писал. На столе затрещал телефон. Сидящий за столом взял трубку.
– Алло! – и он отдал краткое приказание на неизвестном мне языке».
Еще одна прогулка в том же сопровождении: Клименко убеждается, что Бэйли и Элеонора не единственные обитатели подземного города – наступило время обеда, прозвенел звонок, и коридор заполнили молодые мужчины:
«Я был новичок и чужой среди них. Но, как хорошо воспитанные люди, они не задерживали на мне любопытных взоров. Любезно поздоровавшись с моей спутницей, они мельком взглядывали на меня и шли дальше, весело разговаривая, увы, на неизвестном мне языке».
Клименко пристально всматривается в молодых мужчин, замечает даже их военную выправку, которую не может скрыть штатское одеяние… Но, кроме выправки, молодости, веселья и хорошего воспитания, ничего необычного в них не находит. Антропологически необычного… К чему ж тогда назойливое напоминание о «неизвестном мне языке». Бэйли попал в Якутию на английском экспедиционном судне… Знать английский, конечно, не всякому дано. Но опознать!.. Трудно поверить, что Клименко (как-никак метеоролог) до такой степени невежествен!
Поэтому сюжет мог быть и таким – Бэйли вовсе не оборотистый землянин. Просто, убедившись в своей неспособности перенестись на другие планеты физически, марсиане отыскали способ перемешать свое сознание в головы землян (типичнейший для фантастики 1920-х прием), после этого, естественно, заговоривших по-марсиански и обучивших инопланетному языку Элеонору…
Понятно, что столь политически беззубый сюжет никакого советского редактора устроить не мог. И пришлось Беляеву роман переписать, а проще говоря, – искалечить до неузнаваемости.
За мертвый воздух тоже надо платить!
