Текст книги "Чеченская рапсодия"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятая

Прошло полтора месяца с того дня, когда абреки захватили Петрашку, младшего из братьев Даргановых. Никаких вестей ни от похитителей, ни от похищенного не было, словно ничего не произошло, и это обстоятельство казалось отцу и матери самым страшным. Если бы похитители сообщили им сумму выкупа, то стало бы намного легче – Дарган с Софьюшкой за сына не пожалели бы ничего, даже обнаруженного случайно бриллианта и всех прочих сокровищ, имевшихся дома. Мужчины не могли смотреть в глаза женщинам, а те не знали, куда девать себя от бессилия. Несколько раз вместе с русскими солдатами сотник с сыновьями посещал чеченские аулы на левом берегу Терека, но возвращался оттуда без всяких известий. Ответ на все его вопросы был один – похищенного казака никто в глаза не видел, а Муса ушел в горы с отрядами имама Шамиля. Сказывались и последствия набега, во время которого глава семьи порубил всех до единого разбойников, плененных казаками. Теперь даже мирные горцы старались объезжать усадьбу Даргановых стороной.

Назревали новые схватки, казаки выставили вокруг станицы дополнительные посты, связав их верховыми вестовыми, на подворье сотника дневал и ночевал казачий патруль. Сам Дарган тоже не мог простить себе мимолетной слабости, терзаясь тем, что если бы он не уничтожил взятых в полон абреков, то давно обменял бы их на младшего сына, и Петрашка уже уехал бы в Москву и продолжил бы учиться.

Но время шло, настала пора Захару одному отправляться на учебу. Он отказывался ехать, противился упрекам родителей, гнавших его в Санкт-Петербург, считая себя виновным в исчезновении брата. После приказа, поступившего от атамана Кавказского линейного войска, станица опустела едва не в половину – вместе с русскими полками часть казаков ушла в поход. Войсковое начальство решило не брать Даргана со старшим сыном, которые отвечали за охрану родной станицы. А набеги абреков не прекращались ни на один день, они даже усилились по всей Кавказской линии от Кизляра до Моздока. Ко всем неурядицам добавились постоянные дожди, принесшие с собой промозглую погоду…

В один из вечеров вернувшийся с кордона Захарка поставил ружье в угол, сбросил на лавку мокрую бурку, стряхнул с папахи воду и подсел к отцу, перебиравшему упряжь. За недолгое время после исчезновения Петрашки он превратился в настоящего джигита с прожаренным солнцем, обветренным лицом, с потемневшими усами и отросшей светлой бородой. Он сутками не вылезал с казачьей заставы, удивляя всех своим упорством. Правая рука его постоянно ласкала рукоять кинжала, за поясом торчал пистолет, и можно было не сомневаться, что оружием средний сын сотника овладел в полной мере.

Панкрат, вошедший следом за ним, молча прошел в свою комнату и там начал переодеваться в сухую одежду. Размолвка между братьями еще не угасла, но службу они несли вместе.

Заметив рядом с собой Захарку, Дарган поднял вверх здорово поседевшую голову.

– Снова о Петрашке никаких известий, сынок? – в первую очередь спросил он.

– На этот раз разведать кое-что удалось, – принимая из рук мамуки кружку горячего чая, ворохнул белокурыми кудряшками средний брат. – Взяли горного чеченца, он встречался с нашим кровником Мусой.

– И что?.. – сотник поспешно отложил сбрую. – Про парня, говорю, спрашивали?

– Спрашивали, батяка, но абрек сказал, что в высокогорных аулах рабов из пленных русских и казаков достаточно, – студент отхлебнул из кружки. – В равнинных селениях тоже есть, но в них держать заложников опасно из-за частых проверок царскими патрулями.

– Это мы и без него знаем, – перебил Дарган. – Ты скажи, по нашему делу хоть какая-нибудь зацепка объявилась?

– Горец утверждал, что в селении Цахтуры он сам видел похожего на меня заложника. Тот казак принял мусульманскую веру и был приставлен чабаном к отаре.

– Им сбрехать, что воздухом подавиться. Цахтуры… Я про этот аул что-то слышал, – сотник посмотрел на среднего сына. – А где находится то селение?

– За перевалом, на склоне горы со снежной вершиной. Она от нас видна как на ладони, только со всех сторон окружена хребтами.

Дарган задумчиво огладил бороду и вытащил из кармана чинаровую трубку без табака. Когда он волновался, то всегда тянулся к ней.

– Петрашка мало похож на тебя, он больше в мать, только глаза темные, – начал он рассуждать как бы с самим собой. – Но это если присмотреться, а издали ясно, что вы – сыновья одних родителей.

– Я на Панкратку тоже не смахиваю, он вообще почти русый, – пожал плечами Захарка – А секретчики с кордона нас всегда путают.

– Ежели папахи пониже надвинуть, то близнецами станете, – усмехнулся сотник. – Глазами да губами вас наделила мамука, а носами с подбородками – я. Только цвет глаз у вас не голубой, а темный, как у предков со стороны вашей бабки.

– Мамука рассказывала мне так же.

– Но дело не в этом. Если абрек видел Петрашку издали, то он мог заметить и вашу схожесть.

– Батяка, они с бандой проходили по склону горы, а тот казак как раз чабанил.

– А почему горец решил, что чабан из казаков?

– На нем была наша одежда.

– Вы того абрека в комендатуру спровадили?

Захарка повертел кружку в руках, поставив ее на лавку, отвернул голову:

– Ты же знаешь, с тех самых пор мы пленных не берем.

Из своей комнаты вышел Панкрат, присел по другую сторону от отца. Аленушка тут же сунула ему кружку с чаем.

– А ты что скажешь? – повернулся к нему Дарган.

– Надо идти выручать Петрашку, – спокойно отозвался хорунжий.

– Откуда известно, что это ваш брат?

– В том ауле не один казачий чабан, с недавних пор Шамиль сделал из него неприступную крепость с крупным гарнизоном, приказал пригнать заложников и обратить их в мусульманскую веру. Кто отказывался, тем перерезали глотки, остальные согласились воевать против русских на его стороне.

– Вот почему про аул Цахтуры мало разговоров, и отчего Муса не требует с нас выкупа. С него самого шкуру давно спустили, – машинально трогая пальцами рукоятку кинжала, протянул сотник и поднял на сыновей подернувшиеся тревогой глаза. – Однажды я ходил по той тропе через перевал, когда на Туретчину призывали, и видел тот аул среди гор. Место дикое и уединенное. Если Петрашка там, то путь к нему не близкий и опасный, ко всему, он вряд ли станет принимать басурманскую веру. Но если Муса намекнул Шамилю, что за этого казачка можно запросить большой выкуп, то сын должен быть еще живой.

– Я тоже об этом подумал, – Панкрат взлохматил густой чуб. – Одна незадача, русские полки ушли в Турцию, а нам самим ту крепость не одолеть.

– Русские, как все великие нации, маленьких крепостей не замечают, – с печалью в голосе сказала Софьюшка, прислонившаяся к дверному косяку., она с самого начала разговора навострила уши. – Вряд ли войсковое начальство дало бы разрешение на штурм этого аула, думаю, и сейчас полки просто обошли его стороной.

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь болтовней меньшего пацаненка, с которым возилась жена Панкрата Аленушка. За окном который день подряд лил дождь, тугие струи стучали в окна, хлестали по стенам, под сваями журчали мутные потоки воды.

– Самая та погодка, – вдруг хлопнул себя по коленям Дарган, вскинул голову и подкрутил литые усы. – Собирайтесь, сыновья, пришла пора Петрашку из неволи выручать.

– В такую непогоду! – ахнула Софьюшка, а из комнаты выглянула встревоженная как птица жена старшего сына.

– Не впервой нам, мать, грязь месить, да и не своими ногами, – сказал как отрубил хозяин дома. – Кони у нас добрые, недаром вся округа на них засматривается.

По обеим сторонам узкого ущелья вздымались отвесные скалы, затянутое тучами небо между ними казалось подброшенным вверх серым пояском, снятым с талии горянки. По дну гремел камнями разбухший от ливней ручей, кони прядали ушами, стараясь стряхнуть обильную влагу, заодно и уловить незнакомые звуки. Дарган, ехавший на кабардинце во главе группы, внимательно присматривался к нависшим над тропой выступам, к горным складкам, за которыми могли незаметно разместиться разбойничьи секреты, но делал он это больше для порядка. Впереди на добрых лошадях трусили два молодых казачка, которые подмечали любое движение за валунами. Небольшой отряд станичников рысил по ущелью с раннего утра. Сотник здраво рассудил, что если ночью они переправятся на правый берег Терека и незамеченными доберутся до горных круч, то по такой погоде засады у входа в ущелье может и не оказаться. Так оно и вышло, склоны перед расселиной оказались пустыми. Теперь казакам нужно было как можно дальше проскочить вглубь Чечни и уже возле самого селения Цахтуры обсудить план дальнейших действий.

Усыпанная камнями тропа поднималась все выше. К обеду грохот ручья остался далеко внизу, а над головами всадников по-прежнему нависали неприступные скалы. Тропинка ужалась до такой степени, что наездники одной ногой задевали шероховатые стены ущелья, а другая у них качалась над пропастью. На одном из поворотов с крошечной площадкой в скале дозорные остановились, вид у казачков был непривычно растерянным. Дарган приказал станичникам спешиться, чтобы осмотреться вокруг.

– Батяка, правильно ли мы идем? – решился задать вопрос Захарка. – Может, абреки используют другую дорогу?

Панкрат посмотрел на брата и криво усмехнулся. Он ничего не сказал, зато Дарган ткнул пальцем на размытую дождем кучу лошадиного навоза под ногами, от которой остались лишь зеленые пятна с непререваренными семенами.

– По-твоему, это орлы навалили? – вопросом на вопрос ответил он. – Думаю, тропа сузится еще, места на ней останется лишь конское копыто поставить, а потом откроется перевал, за которым и находится то самое селение. Зимы в тех местах почти не бывает, неприступные горы задерживают холода, идущие с равнин.

– Ты говорил, что уже бывал там, батяка?

– В далекой юности, когда к османам ходили, но в сам аул мы не заглядывали, а прошли по низине мимо. Об этих местах я больше слышал от абреков, захваченных в плен, они грозились отправить меня туда и заставить на себя работать. Может быть, с вашим братом чеченцы так и поступили, – Дарган затянул посильнее подпругу под брюхом коня и продолжил объяснения: – Если бы я не знал, как туда попасть, то не беспокоил бы вас и своих боевых товарищей. А теперь нам дороги назад нет – только вперед.

Скоро тропа окончательно обернулась в узкую серую ленту, подвешенную над бездонной пропастью и усыпанную каменным крошевом. Казакам казалось, что она начала прогибаться, одновременно стараясь выкрутиться из-под ног. Кони выворачивали глазные яблоки, судорожно взвизгивали, но продолжали идти след в след за людьми. Посеченные саблями, побитые пулями, они привыкли ко всему. Казаки молча оглаживали их морды, пихая в губы куски прихваченного с собой пахучего хлеба. Так продолжалось до тех пор, пока лента не добежала до заледеневшей вершины горы, дальше бег ее обрывался крохотной площадкой. С нее на другую половину скалы был перекинут шаткий мостик из жердей, во многих местах перевязанный веревками и обыкновенной лозой. Над головами людей бесновалось косматыми тучами небо, под ногами разверзлась бездонная пропасть, вокруг изредка выныривали из темноты черные пики угрюмых скал. Но прямо по ходу, далеко внизу, как под водой, сквозь пелену снега зеленели листьями небольшие сады, над плоскими крышами виднелись конические трубы, изумрудами стелились луга с белыми пятнами овечьих отар. А еще дальше небо закрывали снежные стрелы недосягаемых горных пиков, туда дороги человеку не было, там взорам открывался совершенно другой мир, неизведанный и сказочный. Здесь же, на площадке, лица казаков стегала злая ледяная крупа, тучей клубившаяся вокруг них. Дарган в который раз нащупал в конской гриве оберег, с силой потер его между пальцами. Он твердо знал, что талисман и в этот раз принесет казакам удачу.

– Панкратка, пойдешь первым, – подозвал атаман старшего сына, кивнул на ненадежный мост и с сомнением огладил бороду. – Сдается мне, что Захарка был прав, когда задавал вопрос про другую дорогу. Эта тропа предназначена только для ухода от погони.

– Согласен, батяка, вряд ли кто осмелится потащиться по ней за абреками, оттого они всегда и оставались неуязвимыми, – Панкрат прикинул расстояние до другой скалы, сощурил глаза. – А на той стороне, кажись, дорога будет пошире.

– Тогда не будем долго гутарить. Вперед.

За мостом стежка действительно превратилась в наезженную лесную тропу, спускаться по ней стало не так опасно. Когда казаки обогнули отвесный уступ, погода начала меняться на глазах, скоро вместо крупы пошел пушистый снег, а еще через некоторое время его сменил дождь, ставший привычным за последние дни. Когда путники приблизились к седловине, за которой виднелся аул, ощерившийся сложенными из каменных плит стенами, вечернее солнце принялось ласкать их по-летнему. Казаки скинули бурки, сложили их за седлами, на ходу проверили оружие. Пришла пора готовиться к тому, за чем они пришли.

Высокогорное селение представляло из себя небольшую крепость, по бокам которой высились древние башни, смахивающие на минареты и соединенные стенами, сложенными из скальной породы. Внутри расположились сакли с единственной улицей между ними, посредине была видна почти квадратная площадь. Сейчас она оказалась пустой, но по улице ходили вооруженные до зубов мужчины, между ними сновали женщины и дети, к прогретым за день стенам жались седобородые старики. Снизу по многочисленным тропкам к крепости поднимались всадники, перед которыми тут же открывались и сразу закрывались толстые деревянные ворота. В узких бойницах башен, похожих на родовые укрепления горцев, солнечные лучи изредка натыкались на блестящие металлические части, а это значило, что внутри находятся часовые.

Дарган натянул поводья своего кабардинца. Дальше спускаться по дороге становилось опасно. Приказав казакам спешиться, он послал двоих из них на разведку, намекнув на то, что за валунами перед седловиной вполне может затаиться вражеский секрет. Вскоре один из разведчиков вернулся и доложил, что сотник оказался прав.

– А где твой напарник? – напрягся Дарган.

– Занял место секретчика, – поправляя на поясе кинжал, деловито отозвался молодой казак и пояснил: – Абрек стоял один, и мы его сняли.

– По одному абреки в секреты не ходят, – нахмурился сотник. – А если вернутся его товарищи?

– Так нам же все равно в седловину спускаться. А от того валуна до отары овец рукой подать, и чабан при ней не из ночхоев.

Дарган ничего не ответил, молча взял лошадь под уздцы и повел ее вдоль отвесной скалы, стараясь держаться в ее тени. За ним потянулся весь отряд. Внизу было разбросано множество каменных обломков, между которыми бил крохотный ключ, окруженный сочным разнотравьем. В стороне распростерлось тело чеченского джигита в белой барашковой папахе, в рваной черкеске и в кожаных ноговицах, но на вопросы сотника ответить он уже не мог.

Панкрат поставил своего коня за огромный камень, забросил уздечку ему на холку, и кабардинец сразу потянулся к траве.

– Батяка, я пойду проведаю того чабана, – указал он рукой на отару, пасущуюся саженях в ста. – А вдруг он чего подскажет.

– Возьми Захарку, – коротко взглянув на старшего сына, приказал Дарган.

Захарка передал поводья своему дядьке Савелию, поправил за спиной ружье, и братья скрылись в каменных лабиринтах.

Луг одним краем утыкался в россыпь камней у подножия горы, с которой они только что спустились, трава была такой сочной, что казалось, будто скотина здесь никогда не проходила. Спрятавшись за уступом, Панкрат наблюдал за чабаном, присевшим на камень спиной к нему. Он внимательно осматривал его одежду, стараясь разглядеть хоть какую-нибудь знакомую деталь, но рваный бешмет, шаровары из вонючей шкуры и такие же подвязанные веревками чувяки могли принадлежать разве что осетинам или диким ногайцам. Захарка сопел рядом, ему не терпелось накинуть волосяной аркан на шею пастуха, затащить его за скалы и как следует расспросить про своего брата. Но Панкрат медлил, он словно чего-то выжидал, покусывая сухой стебелек. Вскоре из-за пригорка объявился второй такой же неряшливый пастух, рядом с ним трусили две лохматые кавказские овчарки, обе они словно по команде повернули морды в ту сторону, где прятались братья. Как назло, ветер дул от ущелья, из которого вышел отряд.

– Замри, – шепотом приказал Захарке Панкрат.

Но совет не помог, один из псов вдруг сорвался с места и бросился к валуну, Панкрат едва успел размотать башлык и скинуть его длинный конец на траву. Когда овчарка домчалась до него, он резко дернул башлык на себя, и пес как завороженный сунулся за ним. Молниеносный удар кинжала оборвал жизнь волкодава, а Панкрат тут же снова занял выжидательную позицию. Захарка взял ружье в руки и направил его на абреков.

– Не спеши, у этих чабанов какое-то странное поведение, – шепотом посоветовал ему старший брат и пояснил. – Мало того, – второй волкодав тоже почуял неладное, а эта псина уже умная.

– Ну и что? – не понял Захар.

– А то, что без хозяина волкодав теперь никуда не двинется, даже если тот начнет его заставлять. Значит, нам придется ждать обоих. А если ты выстрелишь и свалишь чеченца, то собака бросится не к нам, а побежит в аул, и тогда нам отсюда не уйти.

Наконец хозяин собак поднялся и направился к валунам. Скорее всего, это был старший пастух или обходчик постов. Панкрат, как и в первый раз, бросил конец башлыка на землю и глазами показал брату, чтобы тот приготовил волосяной аркан. Захар отставил ружье и взял в руки тонкую веревку, скрученную из конского волоса. И все повторилось. Вторая овчарка тоже рванулась за концом башлыка, а ее хозяин, заметив мелькнувший под камень белый хвост, вытащил саблю и на полусогнутых ногах сам просунул голову в аркан, подставленный средним братом. Скорее всего он посчитал, что волкодав ринулся за лисицей, и решил ее тут же освежевать. Затянув петлю покрепче, Захарка сунул в рот пленнику пучок травы, затем отобрал оружие, другим концом аркана связал абреку руки и посмотрел на Панкрата.

– Посторожи его, я сам к пастуху схожу, – хорунжий ногами задвинул в расщелину собачьи трупы и вытер лезвие кинжала пучком травы.

В руках у Захарки снова оказалось ружье, он взвел курок и неспешно навел ствол на белую папаху чабана, который все это время продолжал сидеть в том же положении, в каком обнаружили его братья. Взятый в плен чеченец затих под их ногами на острых каменных осколках, он понимал, что жизнь его зависит теперь от расположения духа станичников. Солнце закатывалось за серебряные вершины гор, отара овец медленно покидала объеденный участок луга, оставляя на коричневой почве черные катышки.

Панкрат полозом проскользнул до камня, приготовил аркан и собрался уже накидывать его на голову неподвижного чабана, когда вдруг заметил резаную рану на его шее. В первый момент он не смог сообразить, что здесь произошло, потом увидел, что сгустки крови, вытекшей из надреза, запеклись, они успели потемнеть. Значит, убийство произошло не сегодня, а по меньшей мере пару дней назад. Пастух опирался плечами на деревянные подпорки из карагачевых сучьев, руки его доставали до земли, видно было, что перед этим его здорово мучили – лицо этого человека представляло из себя засохшую кровавую маску. Узнать, к какой народности он принадлежал, не представлялось возможным, но за воротом бешмета на кожаном шнурке покачивался маленький медный крестик.

Подхорунжий молча перекрестился и, пригнувшись, побежал за укрытие. Грубо рванув за шиворот взятого в плен разбойника, он поволок его за собой, не замечая, что тот носом сшибает на пути все каменные выступы.

Дарган устроил за самым большим валуном подобие наблюдательного пункта и теперь со вниманием следил за крепостью. Когда появились сыновья с добычей, он оставил укрытие и присел на каменную плиту в центре временного бивуака.

– Тот чабан оказался с перерезанным горлом, – Панкрат бросил на камни абрека и раздраженно вытер пот рукавом черкески. – Он был христианином, на его груди висит крестик.

– А это кто? – кивнул на связанного абрека сотник.

– Этот джигит был вроде смотрящего, он бродил с собаками от отары к отаре.

– Мертвых чабанов, что ли, проверял?

– Не знаю, может, тот пастух был приманкой, или его убили за веру и оставили в таком положении в пример другим.

Дарган задумчиво постучал концом ножен по камням, затем всмотрелся в лицо абрека, брошенного перед ним на траву.

– Знакомая морда, – вдруг встрепенулся он, и казаки разом повернулись на его возглас. – Это чабан из правобережного аула напротив нашей станицы.

– А как он здесь оказался? – Савелий подался вперед и наклонился над чеченцем. – И правда Заурка, он приходил к нам торговаться за баранов-мериносов. Вот нехристь, на два фронта работал – и баранов своим перепродавал, и для русских полков был проводником в горах.

– То-то они из похода до сих пор не вернулись, – звякнул шашкой о валуны кто-то из казаков.

Связанный абрек забился в волосяных петлях, его лицо, заросшее черной щетиной, исказилось от страха и ненависти.

– Развяжите его, теперь он никуда от нас не уйдет, – приказал сотник. – За этим разбойником тоже должок числится. Он увел из нашего табуна пяток породистых дончаков.

– Это не я, Дарган. Русские полки ушли на Эрзерум и Трапезунд, проводниками у них были сваны, они пришли к нам через перевал, – заговорил чеченец, избавившийся, наконец, от пучка травы во рту. – И лошадей твоих я не уводил, это дело немирных из аула Ца Ножай за поворотом Терека. Твоих дончаков они угнали к себе.

– А ты навел их на мой табун, – веско сказал Дарган и недобро прищурился. – Должок платежом красен, Заурка. Если не станешь сейчас говорить, то пойдешь к праотцам, будешь на том свете чакан для крыш заготавливать.

– Что ты хочешь узнать, Дарган? Я все скажу.

– Ты видел среди пленных моего сына Петрашку?

– Я твоего сына не видел. Люди говорили, что он учится у неверных в Москве.

– Разве Муса не делился с вами новостями? – недоверчиво покосился на бандита сотник. – Ваш главарь взял его в плен и угнал сюда.

– Муса тут никто, его могут убить за малейшую провинность, как и любого из нас.

– Хорошо, а где держат заложников?

– В подвале дальней башни, которая с левой стороны отсюда, но иногда им позволяют пасти овец.

– Тем, кто принял вашу веру, – добавил Панкрат, молчавший до сего времени. – А если кто даже и стал мусульманином, но спрятал на шее крестик, то ему все равно перерезают горло в назидание остальным.

– Случается и так, – нагнул подбородок чеченец, понимая, что здесь отпираться бесполезно.

– Кто в крепости главный, и сколько вообще в ней людей? – сдерживая бешенство, продолжил допрос Дарган.

– Про главного ты уже знаешь, это наш третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, – поспешно проглотил обильную слюну абрек. – А воинов никто не считал, они собираются со всего Большого и Малого Кавказа, приходят даже с равнин, потому что имам объявил русским газават.

– А почему он решил обосноваться здесь, а не в своем родном ауле Гуниб? – сотник не сводил с пленного пристального взгляда.

– Потому что заоблачный Гуниб далеко, а здесь самый центр восстания, люди, готовые ударить по неверным, и долина с теплым климатом, попасть в которую совсем не просто.

– Тут как раз правда, сюда мы добрались с трудом, – поддакнул есаул Гонтарь, стоявший за спиной командира отряда. – А есть к вам еще какие дороги?

– Этого я знать не могу, – завилял зрачками чеченец. – Сюда я попал как и вы, по тропе над ущельем.

– Как можно незаметно проникнуть в крепость? – не стал ходить вокруг да около Дарган. – Слабые места в ней есть?

– Об этом может поведать только сам имам, – абрек закатил глаза под лоб. – Я могу сказать лишь одно. Если вы и попадете внутрь, то вас все равно порубят на куски, потому что воины аллаха знают друг друга в лицо.

– Даже тех из них, которые по зову Шамиля только что примкнули к вам? – ухмыльнулся сотник, махнув рукой по направлению к склону, по которому группами и поодиночке продолжали подниматься вооруженные горцы. Поставив шашку между ног, он подвел черту. – Ты ничего нам не рассказал, Заурка, а то, о чем поведал, мы знали без тебя. Про крепость ты решил рассказать потому, что мы уже здесь, про подвал не сбрехал в уверенности, что за стены мы никогда не попадем, а про дороги и слабые места в укреплениях промолчал.

– Но я и правда ничего не знаю! – абрек воздел ладони вверх, он все еще надеялся на то, что ему сохранят жизнь.

– В распыл его, – коротко приказал Дарган.

Казаки мигом подцепили бандита с обеих сторон, поволокли его за валуны, и вдруг визжавший от страха абрек выгнулся дугой.

– Поганые гяуры, вы расплодились как презренные шакалы, и вам все мало. Вы свое еще получите, – задыхаясь от ярости, зарычал он. – Даже на том свете я буду мстить вам как бешеным собакам…

Один из казаков надавил ему на затылок, второй скользящим ударом шашки снес голову. Сухопарое тело пару раз взбрыкнуло ногами, и все кончилось.

Ночь прошла в приготовлениях к нападению на крепость. Казаки, вернувшиеся из разведки доложили своему атаману, что с наступлением темноты ворота все равно иногда открывались навстречу прибывавшим горцам, каждый вход находился под охраной примерно пяти человек. В самой крепости, на площади, не затухая горели костры, оттуда доносилась барабанная дробь и звуки дутара, азиатского струнного инструмента. Образовав круг, чеченцы носились друг за другом, через равные промежутки времени распадались на группы, устраивали бешеные пляски с гортанными выкриками. Можно было подумать, что люди в крепости вообще никогда не хотели спать, они вели себя как члены дикого племени…

Ближе к утру Дарган принял окончательное решение. Он оставил у входа в ущелье пятерых казаков во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если отряду придется спешно возвращаться назад, потом дал команду трогаться.

Станичники, укутанные концами башлыков по самые брови, положили поперек седел ружья, поудобнее умостили заряженные пистолеты. Копыта коней, обмотанные тряпками, мягко ступали по густой траве, не слышно было ни звяка, ни стука, ни лошадиного фырканья. Впереди ехали казаки, хорошо знающие горские наречия, за ними следовали воины, умеющие стрелять без промаха, замыкали группу из пятнадцати человек силачи, способные свернуть рога быку.

До самых ворот никто не встретился на пути отряда, но когда всадники приблизились к башне, из бойницы показалось лицо абрека, держащего в руке зажженный факел.

– Аллах акбар! – крикнул он, сжимая в другой руке ружье.

– Аллах акбар, – по-татарски отозвался Захарка, считавшийся в семье Даргановых знатоком языков. – Дар эс саламалейкум, уважаемый.

– Ваалейкум эс салам. Откуда вы, братья?

– Мы кабардинцы из Баксана, что под горой Эльбрус, пришли по зову предводителя всех горцев имама Шамиля на священную войну против неверных.

– Да продлит аллах его жизнь! Вы настоящие правоверные мусульмане. Кабардинцы к нам еще не приходили, – обрадовался часовой и, обернувшись назад, отдал какое-то приказание, а затем продолжил расспросы: – Вы соблюдаете законы шариата?

– Да, мы сунниты. Аллах велик, и мы свято чтим законы, по которым он повелел жить всем правоверным.

– Вы принимаете провозглашенный имамом Шамилем газават против неверных? – дозорный продолжал с пристрастием допрашивать верховых, из которых ни один не говорил по-кабардински, в том числе и сам Захарка.

Его расчет строился на том, что сами кабардинцы под русским давлением давно утихомирились, а чеченцы, как и дагестанцы, признавали только свой язык, да еще русский, который был средством общения со всеми кавказскими народами.

– Мы потому и пришли под зеленое знамя ислама, что все как один против насаждаемых русскими порядков.

Часовой скрылся в башне, через несколько мгновений за тяжелыми воротами загремели железные засовы, створки со скрипом распахнулись и показалась не широкая улица высокогорного аула, освещенная несколькими факелами и ведущая на центральную площадь.

– Дорогие гости, мы рады вам, нашим братьям по вере, – прижимая руку к сердцу, сказал один из часовых, отступил в сторону и показал рукой вдоль дороги. – Проезжайте до площади, там вы найдете еду и питье, там вас встретят джигиты, собравшиеся со всего Кавказа.

Отряд казаков шагом проехал мимо воротных столбов. Когда створки закрылись за последним из всадников и абреки вновь собрались укрыться в стенах башни, Дарган, находящийся в середине группы, поднял руку. Замыкавшие шествие станичники завернули лошадей назад и с маха опустили шашки на головы дозорных, ослепленных пламенем факелов. Атака была настолько дерзкой и быстрой, что никто из абреков не успел прикоснуться к своему оружию.

Панкрат спешился, юркнул в узкий проход башни, внутри которой шла наверх узкая лестница, но на смотровой площадке никого не оказалось. Он спустился, подобрал одну из чадящих смоляных чурок, посветил под лестницу заметил в каменном полу очертания круглой ямы, накрытой деревянным щитом. Обычно кровники, державшие многомесячную осаду, складывали в таких погребах продукты питания. Станичники в это время встали по обеим сторонам ворот, в темноте изредка поблескивали длинные стволы ружей. К хорунжему присоединились еще несколько молодцев, вместе они сдвинули дубовый щит и сунули факелы в отверстие.

В носы казакам ударила густая вонь. То, что высветилось в пляшущем пламени, описанию не поддавалось. На дне колодца прижимались друг к другу не меньше десятка истощенных людей, одежда на них превратилась в лохмотья, на ногах и запястьях отсвечивали железные кандалы.

– Есть тут кто живой? – крикнул в глубину Панкрат.

Тишина была ответом на его призыв, никто из заложников не шевелился. Хорунжий развязал под горлом тесемку бурки, чтобы легче было дышать.

– Мы казаки, христиане, нас бояться не след.

Тряпье разом разлетелось, показались бледные лица, обтянутые синей кожей. Кто-то из станичников уже опускал в дыру ствол дерева с выступами сучьев, служивший лестницей. В него вцепилось сразу несколько костлявых рук, раздалось хриплое рычание.

Панкрат снова нагнулся над ямой.

– Петрашка, ты здесь?

– Если ты ищешь казака из станицы Стодеревской, то его перегнали в башню на другом конце крепости, – ответил сиплый голос, перебиваемый кашлем. – А нас тут держали на случай осады. Мы должны были служить живым щитом– торопливо дополнил сообщение сиплого его сосед…

На поверхности показались первые пленники, на которых невозможно было смотреть даже в свете нестойкого пламени факелов. Когда последний из них перевалился через обложенный камнем край колодца, Панкрат на всякий случай посветил по углам ямы, затем подтолкнул освобожденных людей к воротам, уже раскрывавшимся навстречу зарождающейся заре.