Текст книги "Чеченская рапсодия"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Пройдя в глубь квартала, друзья обогнули несколько зданий, между которыми стояла церковь с золотой маковкой. Глянув на купол, Захар осенил себя крестным знамением и со спокойной душой вступил на пустынную аллею. Он подумал о том, что не зря дуэлянты часто выбирали для проведения поединка этот тихий уголок, как бы прикрытый императорской мантией. Полиция знала о дуэлях, но не в силах была перешагнуть психологического барьера, посты ее так и остались торчать по Невскому проспекту и на Фонтанке. Армейские же караулы были размещены в полосатых будках лишь по периметру дворца.

Аллеи сквера были чисто подметены, в середине его возвышалась каменная чаша фонтана с фигурой женщины в облегающем платье, на поднятую руку которой присел голубь. Друзей уже ждали, на краю чаши сидели два молодых человека, вокруг нее нервно вышагивал еще один. Поодаль, за стволами деревьев, виднелась фигура лекаря в пенсне и с портфельчиком. До захода солнца оставалось не так уж много времени. Сквозь листву еще виднелся шпиль Адмиралтейства с золотым корабликом на самом верху, еще отблескивали серебром крыши дворцов, стоящих вокруг. Захар вышел на маленькую площадь, с которой разбегались дорожки, присыпанные каменным крошевом, и остановился, широко расставив ноги. Друг Антон прошел к фонтану, деловито отвернул край ткани на одной из половинок плоского футляра, в который были уложены дуэльные пистолеты.

Пока он занимался их проверкой, студент, принявший на себя обязанности распорядителя дуэли, подозвал соперников к себе и, переводя взгляд с одного на другого, с надеждой спросил:

– Господа, вы не передумали драться? – он облизал губы, неловко одернул рукава кителя. – Ведь мы находимся не в каком-либо армейском полку, а в центре цивилизованной столицы великой империи.

– Неважно, где мы находимся, хоть в покоях Его императорского Величества, – раздул широкие ноздри щеголеватый Дроздов, противник Захара, кольнув того холодным взглядом серых глаз. – Я всегда презирал татар и выходцев из кавказского обезьянника, возомнивших себя человеками. Они должны не выпячиваться, а знать свое место.

– Господин Дроздов, студент Дарганов не татарин, он русский человек, сын офицера, – попытался образумить драчуна посредник. – Ваши выходки не имеют под собой никакой почвы. Тем более что ваш соперник – императорский стипендиат, который может получить золотую медаль за успехи в учебе.

– По мне хоть чугунную, лишь бы он ее до своего татарского Терека донес. Если останется жив.

– А что скажете вы, господин Дарганов? – поняв, что Дроздова уговаривать бесполезно, обернулся к нему распорядитель с удручающей улыбкой, застывшей в уголках губ.

– То же самое, – Захар сверкнул темными глазами и тряхнул светлым чубом. – Давно известно, что призывать недалеких людей к благоразумию – все равно, что голыми руками вытаскивать из костра картошку. И обожжешься, и не поешь как следует, потому что не пропеченная. Это дело на любителя.

– Вам так трудно в знак примирения протянуть руку своему противнику? – не отступал распорядитель. – Всего лишь один жест, и дело может обернуться совсем по-другому.

– Я уже сказал, что это занятие бесполезное, – сверкнул зрачками Захар. – Ко всему, зачинщик скандала тоже не я.

– А вы, господин Дроздов? – распорядитель обернулся в другую сторону. Видимо, он желал оградить себя от подозрений в том, что провоцировал противников, подталкивал их к поединку.

– Ты зря теряешь время, – сплюнул ему под ноги обидчик. – Я не из тех, кто бросается словами.

Распорядитель постукал ладонями друг о друга, как бы стряхивая прилипшую к ним грязь, и объявил:

– Что же, господа, тогда попрошу выбрать пистолеты и разойтись на расстояние двадцати шагов. Таковы правила сегодняшней канители.

Первому выбирать оружие досталось Захару, он подошел к чаше фонтана, не глядя вынул из футляра, поставленного на ее край, один из пистолетов, ощутил его тяжесть в руке, вслед за распорядителем уверенно отмерил десять шагов от центра маленькой площади, затем отступил от обозначенной черты еще дальше. Не оборачиваясь, он опустил руку с оружием и принялся ждать команды, которая скоро прозвучала.

– Приготовились! – подняв ладонь, крикнул распорядитель.

Захар повернулся лицом к противнику и согнул в локте руку с пистолетом. В его глазах появился пронзительный огонек, тот самый, который провел его через весь горный аул, заполненный воинами ислама, когда он с батякой и Панкратом, старшим из троих братьев Даргановых, вызволял младшего Петрашку. Темные зрачки казака словно прожигали пространство перед собой, увлекая вперед невесомое тело. Во всей его сухопарой фигуре ощущалась такая сила, такая уверенность в своей правоте, что зачинщик дуэли, стоящий по ту сторону барьера, невольно облизал пересохшие губы. Дроздов понял, что если у него не получится нажать на курок первым, то в этот раз его песенка будет спета. Опытный дуэлянт, он вдруг ощутил, что впервые сталкивается с врагом, который сильнее его духом. И он запаниковал, проклиная себя за то, что раньше не сумел разглядеть мужчину в этом казачке, приехавшем учиться в сиятельный Санкт-Петербург из предгорий дикого Кавказа. Как он мог ошибиться так жестоко! Но ведь казак никогда не выказывал своей силы, все эти годы он вел себя как стеснительный подросток из глухой деревни, попавший вдруг в столицу Российского государства.

– Сходи-итесь!..

Захар сделал пару шагов, распрямил руку и начал плавно опускать пистолет, целя в грудь обидчика. До черты, которую нельзя было переходить, оставалось не меньше трех аршин, и он решил прицелиться получше. Оружие было не пристреляно, Захар не знал, точно ли полетит пуля, выпущенная из него. Но он хотел уничтожить противника, который успел нанести слишком много оскорблений ему и его невесте, не смываемых даже кровью.

Захар еще не дошел до запретной линии, как под подошвой его ботинка крутнулся небольшой камень, заставивший тело отклониться в сторону и сбивший пистолет с прицела. Он чертыхнулся, снова настроился было навести оружие на Дроздова, но тут грохнул выстрел. Пуля пробила форменный китель, рубашку и горячим поцелуем обожгла левую руку выше локтя. Выстрел прозвучал в тот момент, когда его меньше всего ожидали – распорядитель не подал никакой команды, соперники не заняли места на исходной черте. Но думать об этом было уже поздно. Захар дернулся назад, по-животному прислушался к себе. Ощутив лишь сильное жжение в верхней части левой руки, он швырнул раскаленный взгляд на Дроздова, застывшего с дымящимся оружием на другом конце площади.

Лицо у того занялось красными пятнами и пошло судорогами, он закрыл его ладонями и взвыл бродячей собакой:

– Промахну-улся-а!.. Ах, я промахну-улся-а…

Захар хищно раздул тонкие ноздри и прищурился на противника, уже раздавленного морально. Его вид вызывал не жалость, а всего лишь чувство омерзения. Этот человек, недавно такой самоуверенный, теперь выл от страха за свою шкуру. Дарганов снова поднял пистолет и покосился по сторонам, опасаясь появления полиции. Выстрел противника не только вспугнул птиц на деревьях, он мог привлечь и нежелательное внимание. Но гуляющих горожан и полицейских видно не было. Значит, можно было не опасаться после дуэли оказаться в каталажке, где пришлось бы доказывать свою правоту через прутья тюремной камеры. А потом дело покажет, как умеют держать языки за зубами участники события.

Захар направил пистолет в грудь противнику, прищурил левый глаз. Его указательный палец придавил спусковой крючок под многогранным стволом, отливающим холодным серебристым цветом. Ствол, направленный в грудь противника, замер, оставалось лишь дожать спусковой крючок. Но сделать этого Захар не смог. Дроздов вдруг отбросил руки от лица и упал на колени. Этот злобный и беспощадный человек теперь вымаливал прощения у своего соперника, которого недавно называл дикарем. Это было так необычно, что рука Захара дрогнула. Убивать врага, признавшего свою вину, было противно, хотя тот знал, на что шел.

– Прости его, Захар, – не слишком уверенно попросил Антон. – Он стал уже не тот, что был раньше.

– Дарганов, отпусти Дроздова с миром, – поддержал его блюститель дуэльных правил. – Господь зачтет тебе это благородство.

С минуту Захар молча катал желваки по скулам, раскачиваясь на расставленных ногах, он не сводил глаз с врага, надеясь, что тот выдаст свою гнилую душонку каким-нибудь действием. Но зачинщик дуэли с упорством обреченного показывал покорность судьбе, еще ниже склоняя голову. Так продолжалось до той поры, пока на дальнем конце аллеи не показался человеческий силуэт. Захар пропустил сквозь зубы долгий стон, вскинул пистолет к небу и нажал на курок. Выстрела не последовало, лишь сухой щелчок нагайкой ударил по натянутым нервам. Казак едва удержался от соблазна снова направить оружие на противника и еще раз проверить его боеспособность.

– На второй выстрел у тебя нет никаких прав, – громко предупредил законник.

– Почему нет? Ведь пистолет дал осечку, – обернулся к нему Антон.

– Потом проверим оружие, – суетливо отмахнулся тот. – А сейчас сдайте его мне.

– Не видишь, небо хмарью затягивается, – вмешался в разговор секундант Дроздова, медленно возвращавшегося с того света. Он тыкнул пальцем в пушистое облако, зацепившееся за иглу Адмиралтейства. – На город надвигается ужасная погодка.

– Ну и что?

– А то, что порох на полке отсырел.

Наступила середина июня, надвинулась горячая пора выпускных экзаменов. Ранение, полученное Захаром на дуэли, стало понемногу затягиваться, потому что лекарь сразу после поединка удалил пулю и хорошо обработал рану раствором йода. Руку уже можно было показать невесте, которая почему-то никак не хотела верить в то, что ее суженый наткнулся на ржавый штырь в одном из подсобных помещений в подвале.

В самом университете, к счастью, не возникло никаких разговоров о дуэли, за которыми последовало бы недолгое разбирательство и немедленное отчисление. Многие студенты знали о поединке, но все держали языки за зубами – одни из уважение к Захару, другие из-за страха перед Дроздовым. Зачинщик ссоры вскоре плюнул на диплом и уехал неведомо куда. Прошел слушок, что он не простил себе унижения, которое допустил, встав на колени перед Захаром.

Когда до экзаменов осталась буквально неделя Ингрид радостно заявила жениху, что их приглашают в Зимний дворец на бал, объявленный государем Николаем Павловичем по случаю награждения орденами уважаемых в России людей.

– Приглашают только нас с тобой? – насмешливо переспросил Захар. – Позволь поинтересоваться, Ирэн, за какие такие заслуги?

– Император прислал официальное приглашение моему папе, а уже он решил взять на торжество маму и нас, – не обратив внимания на подковырку, принялась энергично объяснять девушка. – Все дело в том, что папа за преподавательскую деятельность удостоился ордена святого Станислава. Эту награду ему вручит сам император.

– Поздравляю, – заулыбался Захар, гордый за отца своей невесты. – Только непонятно, при чем здесь мы?

– Во-первых, мы поприсутствуем при награждении, а во вторых, после официальной части состоится бал с участием всех награжденных и приближенных к императору особ. Разве это плохо?

– Куда уж лучше, – посерьезнел Захар, припоминая, что свой фрак, пошитый еще к прошлому новому году, он с тех пор не примерял ни разу. – Только в чем прикажешь идти, если я почти все время не вылезал из студенческого мундира?

– Ты немедленно отдашь мне фрак, и я приведу его в порядок, – не заставила ждать себя с ответом девушка. – Если же он окажется великоватым, потому что ты за последнее время заметно похудел, то придется поддевать стеганую жилетку.

– И париться в ней несколько часов кряду.

– Ну, красота требует жертв.

Роскошная карета с родовым гербом Свендгренов мягко подкатила к Зимнему дворцу и остановилась подле парадного подъезда. Кучер, коренастый и светлобородый мужчина, легко соскочил с облучка, накрытого ковриком, и открыл дверцу. По случаю праздника он был одет в серый кафтан с длинными полами и в серые же шерстяные брюки. Из салона кареты показался импозантный мужчина в черном фраке с долгими фалдами, туго обтягивающем сытенький живот. Под фраком светилась голубоватой белизной рубашка с галстуком бантом под приподнятым воротником. В манжетах поблескивали запонки с бриллиантами по десять карат каждый, на ногах этого господина поскрипывали хромовые ботинки с высокими каблуками и не менее высоким верхом. За ним выглянула наружу женщина лет под пятьдесят с правильным лицом, яркими голубыми глазами и немного крупноватым носом. Она подала мужчине полную руку, до локтя затянутую в кружевную перчатку, и опустила ногу на отшлифованный камень площади.

– Кажется, мы, как всегда, прибыли раньше времени, – набрасывая на лицо газовую вуаль и одергивая пышное шелковое платье с множеством складок и выточек по бюсту, низким грудным голосом по-шведски сказала она. – Высший свет Санкт-Петербурга еще только просыпается.

– Почему ты так решила, дорогая? – поддерживая женщину за локоть, как-то привычно поинтересовался ее кавалер. Видимо, ворчание спутницы на этот счет ему было не в новинку. – На моем брегете уже восьмой час вечера.

– А русские еще нежатся в постелях, – дополнила его уточнение дама. – Они начинают что-то соображать лишь к полуночи.

– Ну, здесь не наша маленькая Швеция, можно поспать и подольше.

Вслед за женщиной на землю спустился подтянутый молодой человек в ладно сидящем фраке и в высоком черном цилиндре с немного загнутыми краями. Он протянул ладонь навстречу показавшейся в дверях кареты стройной девушке в роскошном белом платье с широким розовым пояском по узкой талии. На ее высокой груди заискрилась всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, сотканная из множества золотых веточек с серебряными лепестками. На голове у спутницы молодого человека красовалась шляпка с волнами прозрачной вуали на полях. Незаметным движением она сбросила эти волны вниз бесшумным водопадом, скрыв за ними свое одухотворенное личико. Маленькая золотая туфелька коснулась носком гранитной плиты и тут же спряталась под подолом. Кавалер занял место чуть позади девушки и пробежался рукой по атласному лацкану фрака, заставив взорваться разноцветными искрами крупный золотой перстень с драгоценным камнем.

– Захар, возьми меня под руку, – по-русски приказала кавалеру девушка.

– А разве так можно? – засомневался тот. – Мы же с тобой еще не повенчаны.

– Вот именно. Ты меня не под венец ведешь, а всего лишь на бал.

– Моя дочь говорит правильно, – благосклонно кивнула головой мать. – В этом нет ничего предосудительного.

Семейство Свендгренов вместе с Захаром прошло между высокими колоннами и скрылось под прохладными сводами дворца. По мраморной галерее, ведущей в Тронный зал, уже расхаживали вельможные сановники из придворного окружения, военные в высоких чинах и их жены. Золото эполет и личного оружия, вязь причудливого шитья по отворотам и обшлагам дорогих мундиров, сверкание драгоценных камней в перстнях и в брошах, волны дорогих духов – все это колыхалось, сверкало и переливалось в галерее, делая ее похожей на таинственную арабскую сокровищницу, набитую драгоценностями. Чета старших Свендгренов без устали отвешивала поклоны влиятельным лицам, фигуры их с каждым шагом делались все более важными, а лица застывшими от натянутой на них маски благожелательности.

– Посмотри вон туда, Мартти, мне кажется, что это Мелани де Коллоран, жена французского посла в России, – профессорша указала супругу глазами на худощавую даму в простеньком на вид однотонном платье с рукавами-фонарями и невзрачными украшениями на открытых частях тела. – Она снова решила продемонстрировать русскому двору новейшую парижскую моду. – А почему ты заметила только Мелани? – вскользь поинтересовался спутник. – Сам посол слишком худ, чтобы обращать на него внимание…Захар старался держаться рядом с невестой, он во все глаза рассматривал невиданное им ранее великолепие. До приезда сюда ему приходилось бывать на светских приемах, но они были более скромными. То, что предстало сейчас его глазам, сравнивать было не с чем. Позолоченные канделябры освещали картины художников с мировыми именами, о которых Захар лишь читал в специальных монографиях. С потолка спускались на цепях роскошные хрустальные люстры, паркетный пол, покрытый лаком, полыхал огнем, отражая свет, лившийся на него со всех сторон. В глубоких нишах стояли мраморные статуи. Череду оголенных греческих мужчин и женщин сменяли европейские рыцари со щитами и мечами в руках или русские витязи в кольчугах и островерхих шлемах. Захар боялся перевести взгляд на проходящих мимо вельмож в шляпах со страусиными перьями, с оружием, сверкающим драгоценными камнями. Он стеснялся раскованных взглядов дам, несмотря на то, что на Невском проспекте не единожды сталкивался с представительницами из высшего света. Здесь вся эта венценосная публика производила на него совершенно иное впечатление, тут она была властительницей душ в полном смысле этих слов.

– Тебе нравится? – заметив его раскаленные глаза, с благодушной улыбкой спросила спутница. – Ты не хотел бы поделиться со мной впечатлениями?

– Скажи, Ирэн, ты когда-нибудь здесь была? – заставил, наконец, Захар шевельнуться прилипший к небу язык.

– Конечно. Мой отец не только дружит, но и сотрудничает с послом нашей страны в России, он часто берет меня с собой на светские рауты, – пояснила девушка.

– Ты уже видела всю эту роскошь, – опечалился вдруг ее спутник. – И ни разу не удосужилась обмолвиться о ней ни единым словом.

– Ты хотел бы услышать мое мнение обо всем этом великолепии? А не обидишься, если я выскажусь прямолинейно? – чуть приостановилась девушка.

– Конечно же, нет Ингрид.

– Я хочу сказать только правду, ту самую, которая на расстоянии всегда виднее.

– Говори, я внимательно слушаю.

– В этих залах действительно собрано очень много бесценных вещей. Но все это лишь столичная мишура, а за пределами этого города царит великая российская тьма. Она здорово походит на азиатскую всего лишь приманку без должного ее разумного подкрепления. У нас в Стокгольме куда скромнее, зато жизнь всей страны почти не отличается от столичной.

– Прости меня, Ирэн, но ты сейчас не права, потому что русская позолота подтверждена реальными богатствами. Под этой мишурой и правда много настоящего золота. Да, пропасть между богатством и нищетой у нас глубока, но не бездонна. В нашей стране отрыты немалые возможности для людей светлого ума. Этого мы пока и представить себе не можем.

– Возможно. Но ты, к сожалению, еще не знаешь, что Россия – это большая собака на сене.

– Почему ты так решила? – недоуменно поджал губы Захар.

Он не в силах был понять странного возбуждения, без видимой причины охватившего его спутницу. Может быть, Ингрид не покидала обида за неоднократные поражения ее страны от русских войск, а может, она просто знала нечто такое, о чем он пока не догадывался.

– И кто тебе такое сказал?

– Неважно, – отмахнулась Ингрид, и тут же попросила. – Пожалуйста, давай перейдем на иные темы, здесь не место для подобных разговоров.

А я бы с удовольствием развил их дальше, – нагловато ухмыльнулся студент. – Я бы с тобой согласилась, если бы дело происходило в Швеции. Но здесь, мне кажется, такими проблемами все же сподручнее озадачиваться где-нибудь на заднем дворе или на собственной кухне. Иначе слушатели запишут нас в революционеры. – Почему, Ирэн? – Потому что по Европе эти революции уже пронеслись, все новое, привнесенное ими, успело прижиться. А в России ваш император задавил революцию на корню, она так и не пошла дальше Дворцовой площади. – Чтобы она дала России, эта ваша хваленая европейская революция, – пожал плечами Захар. – Для того, чтобы она имела успех и у нас, нужно нашу страну из крестьянской поднять по культуре и прочему на уровень хотя бы европейского захудалого городка. Очень большая пропасть между классами и умами, понимаешь? – Не только понимаю, но и согласна. Кажется, шесть лет учебы в университетских аудиториях не прошли для тебя даром, – наконец-то улыбнулась девушка. – Ты стал рассуждать как передовой российский интеллигент, и это меня радует больше, нежели все остальное. Семейство Свендгренов долго бродило по многочисленным залам императорской резиденции. Было видно, что генерал-поручик Тургенев, которому Екатерина Вторая доверила окончательную отделку дворца, постарался на славу. Императрица выделила ему на это семьсот восемьдесят две с половиной тысячи рублей. На мрамор пошла двести девяносто одна тысяча, на бронзу – двести восемьдесят четыре тысячи, а вот на живопись, лепную работу, потолки и прочее – всего сорок три тысячи рублей. Так дешево ценился труд художников, работы которых не уступали мастерству иноземцев.

А посмотреть и правда было на что, особенно в Георгиевском зале с троном работы архитектора Старова. И вообще, во дворце, куда ни кинь взгляд, везде красовались предметы, цены которым не было. В это время объявили о начале торжественного мероприятия, и все заспешили в Тронный зал. Награждаемые едва успели встать по местам, определенным им распорядителями, когда прозвучал громкий сигнал труб. По ковровой дорожке долго шли пажи, седовласые сановники, придворные разных чинов. Казалось, конца им не будет. Захар вытащил из кармана платок и промокнул вспотевший лоб, в глазах у него зарябило. Пестрая кавалькада разместилась на другой стороне просторной залы, и лишь тогда из распахнутых настежь позолоченных дверей показался сам император Николай Первый. Был он среднего роста, с холеным лицом, с усами и длинными бакенбардами, давно и прочно вошедшими в моду в высших кругах империи. Облачен самодержец был в военный мундир с золотыми эполетами на плечах, с голубой андреевской лентой со многими наградами на груди, его бедра обжимали белые панталоны, заправленные в высокие хромовые сапоги. Император весело прищуривал голубые на выкате глаза, видно было, что обладал он характером своенравным и во всем следовал лишь имперскому образу мышления.

– Настоящий русский царь, – восхищенно выдохнул Захар на ухо своей невесте.

– Если бы не живость щек, то он был бы похож на монумент из гранита, – немного отрешенно пожала плечами девушка. – Лупастый и жадный до чужих территорий.

Знавший из газетных сообщений о целях самодержца, Захар не стал спорить, потому что так оно и было на самом деле. Николай Первый взошел на престол после внезапной смерти Александра Первого, не оставившего детей и вследствие отречения от короны старшего брата Константина Павловича. Он сразу принялся за расширение границ без того огромной страны на юг. Вскоре были присоединены ханства Эриванское и Нахичеванское. В это же самое время генерал Витгенштейн захватил болгарскую Варну, а граф Дибич овладел городом Адрианополем. Турция была атакована с двух сторон одновременно, что дало возможность России заключить мир на выгодных для нее условиях с правом судоходства по Дунаю и проливу Дарданеллы. Самодержец усилил имперскую власть и много чего успел сделать другого до начала Крымской кампании, о чем в студенческих аудиториях не смолкали восторженные разговоры. – Скажи мне, Ирэн, почему ты так не любишь нашего самодержца?

– А за что его любить? – дернула плечом девушка. – Тем более ты сам только что выразился, что это именно ваш самодержец, а не чей-то другой.

На такой ответ Захару ничего не оставалось, как пожать плечами. Между тем император приступил к торжественному ритуалу награждения. Он переходил от одного человека к другому, брал орден с бархатной ткани, расстеленной на подносе, который держал в руках ординарец, и цеплял его на выпяченную грудь новоиспеченного кавалера. Потом государь прикладывал ладонь к головному убору, выслушивал стандартные слова благодарности и, пожав руку счастливцу, отправлялся дальше. За ним толпой двигались придворные, сверкающие дежурными улыбками, золотом и серебром. Изредка диалог затягивался, но не надолго. Император приближался к тому месту, где расположились Свендгрены и, наконец, остановился перед профессором. Жена, дочь и Захар невольно подались вперед, лица их побледнели и вытянулись.

Студент вдруг заметил, что брови императора больше похожи на женские, нежели на мужские – они светлые и полукруглые, а под треуголкой видна широкая залысина. Кожа на широковатом лице была нежная, по щекам гулял яркий румянец. Но взгляд голубых, немного навыкате глаз показался ему тяжелым и таким властным, что подошвы ботинок невольно примерзали к полу.

Захар впился глазами в самодержца, до его слуха донесся негромкий голос с хрипотцой. Казак облизал губы, пытаясь вникнуть в сказанное. Николай Первый уже прикрепил орден на грудь профессора, выслушал от него положенную в таких случаях тираду и теперь сам оглашал свои суждения.

– Надеюсь и на дальнейшее наше благотворное сотрудничество с подданными Его Величества короля Швеции, – сказал он. – Такие люди, как вы, господин Свендгрен, вносят огромный вклад в развитие науки в России. Можно сказать, что вы наша опора.

– Ваше Величество, мы с удовольствием едем сюда, причем не ради денег, а для развития тех пытливых умов, которыми Господь не обделил российский народ.

– Если бы вы еще приезжали сюда семьями и оставались здесь навсегда, как делали это при Петре Первом и Екатерине Второй, то Россия была бы благодарна вам вдвойне, – мягко улыбнулся самодержец.

– Моя семья за моей спиной, – тут же откликнулся профессор, он указал рукой на спутников. – Это мои жена и дочь. Жена занимается в государственной библиотеке, а дочь учится в университете, который заканчивает…

– Вот как! Что ж, это весьма похвально, – венценосный собеседник чуть отклонился назад и цепким взглядом пробежался по родственникам, сопровождающим кавалера ордена святого Станислава. – Простите, профессор, вы не назвали того молодого человека, который стоит рядом с вашей дочерью.

– Это ее будущий жених Захар Дарганов, Ваше Величество. Он студент последнего курса университета и вполне достоин получить золотую медаль, – пояснил глава семейства. – Простите, Ваше Величество, молодые люди еще формально не помолвлены, поэтому я не знал, как вам представить друга моей дочери.

– Это не проблема, – улыбнулся Николай Первый, придвинулся поближе и обратился к Захару: – Позвольте вас спросить, молодой человек, откуда вы родом? Дарганов – фамилия весьма… интересная.

– Так точно, Ваше Величество, мы из терских казаков, – не замечая, что невольно встает во фрунт, отчеканил Захар. – Наша станица Стодеревская стоит по левому берегу Терека на Кавказской линии по Кизлярско-Моздокскому направлению.

– Вот так молодец, не только черкеска, но и фрак ему к лицу! – в восхищении воскликнул император, посмотрел на придворных и снова обернулся к студенту. – Так вы еще и на золотую медаль претендуете?

– Буду стараться, государь.

– Похвально. Можно ли задать вам личный вопрос?

– Я весь внимание, Ваше Величество.

– А почему вы решили жениться не на своей станичнице, а на шведской девушке?

– У казаков кто на сердце ляжет, тот и суженым будет. К тому же у нас это семейное, – Захар посмотрел на невесту, не устававшую переводить круглые глаза с императора на него. Видно было, что девушка старалась не пропустить ни единого слова. – Мой отец, участник великой войны, тоже женился на иностранке, французской дворянке Софи де Люссон. Она стала матерью троих сыновей и двоих дочерей.

– Значит, вы наполовину француз? – приподнял круглые брови венценосный собеседник.

– Выходит, что так, государь– не стал отпираться Захар. – Но прежде всего я терской казак.

– Так и должно быть! – император придвинулся еще ближе, в глазах у него прибавилось любопытства. – А как терцы относятся к войне на Кавказе? Не устали еще казаки, ведь столько лет в боевых походах?

– Для нас это дело привычное. Ваше Величество, имама Шамиля обязательно надо поймать и предать суду за грабежи и зверства, чинимые его абреками над мирным населением. Они перестали щадить даже малых детей и стариков. Тогда на всем Кавказе установились бы тишина и спокойствие.

– Вы так думаете? – прищурился венценосный собеседник.

– Так считают все люди, населяющие наш богатый край.

Николай Первый огладил рукой в белой перчатке голый подбородок, собрал на лбу несколько длинных морщин– Наши воины только тем и занимаются, – император сменил тему разговора:

– Скажите, а до приезда в Санкт-Петербург вы, молодой человек, чем были заняты и о чем мечтали?

– Помогал родным по хозяйству. А мечтал я, как и мои предки, охранять границы России. Если бы не учеба, то мы со средним братом Захаром сейчас стояли бы на кордоне под началом отца и старшего брата Панкрата. Жена у него из чеченок.

– Видимо, лихой казак. Кстати, ваши родственники в каких званиях?

– Батюшка сотник, Панкрат ходит пока в хорунжих.

– А вас учиться, наверное, мать заставила? – хитровато ухмыльнулся самодержец.

– Она, – улыбнулся и Захар. – Но отец тоже был не против.

– А после учебы чем надумали заниматься?

– Верой и правдой служить царю и отечеству. На любом посту, – Захар снова вытянулся в струнку. – Это наша прямая обязанность от рождения и до самой смерти.

Николай Первый понимающе кивнул головой, затем перевел взгляд на невесту Захара.

– Прошу прощения, сударыня, вы тоже еще не строили планов на будущее? – спросил он.

Девушка присела в глубоком книксене, согнала с лица лишние эмоции и опустила руки вдоль бедер.

– Планы у меня есть и довольно таки определенные, – заговорила она дрогнувшим от волнения голосом. – Я хотела бы выйти замуж за вот этого молодого человека, которого полюбила, и воспитать наших детей в духе преданности нашим семейным традициям.

Она бросила мимолетный взгляд на спутника и густо покраснела, заставив окружающих прятать улыбки в воротниках мундиров.

– Прекрасные планы, – поощрил ее венценосный собеседник. – Ну а потом? – А после всего я мечтала бы остаться в России и работать здесь. Если, конечно, у нас все сложится так, как мы об этом задумали. – А возражений никаких не последует? Ведь в Шведском королевстве тоже присутствует нехватка ученых кадров. – Ваше Величество, мы верим в разум нашей дочери, – вмешались в разговор оба родителя Ингрид. – Какую страну она выберет, той и будет служить верой и правдой. – Тогда все в порядке. Император одобрительно улыбнулся и чуть наклонил голову в сторону девушки, тем самым показывая, что удовлетворен ее ответами. затем нахмурил высокий лоб, сложил холеные руки на животе и снова обратился к Захару: