Текст книги "На безымянной высоте"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Ладно тебе, Степа, преувеличивать, – сказал Иван. – Наше дело маленькое: груз сдал, груз принял... Я правильно говорю, товарищ лейтенант?

Малютин не ответил, продолжая лежать с закрытыми глазами. Разведчики переглянулись.

Степан, глядя на Михаила, кивнул в его сторону: ну как он, мол? Тот поднял два больших пальца вверх, а Прохор кивнул в знак согласия.

– Товарищ лейтенант, у вас рука болит? – спросил Безухов. – А то вы пока отдыхайте, а дальше мы сами.

– Нет-нет, я сейчас. – Малютин открыл глаза и рывком поднялся на ноги. – Переоденьте его в нашу форму, развяжите руки – и вперед...

– А можно я фрица на себе потащу? – попросил неугомонный Малахов.

– Вообще-то он и сам дойдет, если ему не мешать. – Прохор пожал плечами.

* * *

Капитан Рихард Кремер лежал в своем новом окопчике и смотрел в прицел в сторону русских позиций, когда рядом зашипела, засвистела, запиликала морзянкой его рация.

– Что там еще, Курт? – недовольно спросил он, не отрываясь от окуляра прицела, своего нового напарника, лежавшего рядом. – Узнай, чего они от нас хотят.

Курт некоторое время слушал, потом передал ему рацию:

– Лучше поговорите сами, герр капитан.

Кремер некоторое слушал, морщась от потрескивания и писка, потом возмутился:

– Но русские считают, что я убит! И это хорошо! Мы же так договорились, господин штандартенфюрер! Я не буду открывать свое присутствие до самого появления русского генералитета на передовой... Слушаю... Но в таком случае я снимаю с себя всякую ответственность... Кто? Полковник Эрих Глейцер? Вы ничего не перепутали? Он же сейчас такая важная птица, сидит в Берлине... Как, он только что прибыл? И я должен это сделать? Нет, я все понимаю, герр штандартенфюрер, но отказываюсь подчиняться устному приказу. Только в письменном виде... Да, понимаю, времени нет... Хорошо, я вам на этот раз поверю, но обещайте это распоряжение оформить письменным приказом... Да-да, иначе я отказываюсь...

– Господин капитан, – позвал Курт, смотревший в бинокль в сторону русских позиций. – Посмотрите вон туда. Это не о нем ли речь?

Кремер сразу приник к прицелу:

– Кажется, вот они, те самые, о ком вы только что говорили. Прошу прощения, герр штандартенфюрер, конец связи.

В его оптический прицел было видно; как, пригибаясь, короткими перебежками перемещались несколько русских, а с ними рядом бежал, едва поспевая, седоватый, сухой мужчина в русском офицерском мундире и со связанными руками.

Кремер покачал головой, вздохнул...

– Да, это он, полковник Эрих Глейцер, Курт. Я воевал с ним в Египте... Бог свидетель, Курт, и ты тоже, я этого не хотел...

Он поймал в перекрестье седой затылок, выдохнул и нажал спуск. Увидел, как мотнулась серебряная голова полковника Глейцера, мгновенно окрасившаяся кровью, и в тот же миг Кремер и его напарник откатились по траве в разные стороны.

Кремер лежал на спине, глядя в высокое, с редкими облаками небо.

– Герр гауптман, с вами все в порядке? – спросил Курт.

– Со мной да, – сказал Кремер. – А вот где-то там, в самом верху, может, в Берлине, а может, и выше – не совсем все в порядке... Я служил под началом полковника Эриха Глейцера в Северной Африке. Тогда он был майором... Генерал Эрвин Роммель очень его ценил и постоянно к себе приближал. Роммель поручал нашему полку под командованием Глейцера самые рискованные и ответственные операции. Это благодаря Глейцеру я стал тем, что я есть... Он умел находить таланты, ничего не скажешь. Кто я был бы без него? Потом его перевели в Генеральный штаб, к Гальдеру. И когда меня вызывали в Берлин для вручения награды, я бывал у него дома, был знаком с его семьей. Очень милые, воспитанные люди. Жена и две дочери. И теперь я убил его своей рукой. Будь проклят этот мир!

– Так за что мы его...

– Я это могу понять только умом, Курт. Полковник Эрих Глейцер был слишком ценным офицером и слишком много знал, чтобы его можно было отдать русским... Так я это понимаю. Но я отказываюсь принять это сердцем. Мне только что пришлось убить человека, которому я стольким обязан. Сейчас я его оплакиваю, Курт. Поэтому, извини, я хочу побыть один.

* * *

– ...Твою мать... – Степан, чуть не плача, матерился над убитым наповал немецким полковником. – Черт! Ну что за невезуха!

– Кончай, Степа, – толкал его в плечо Прохор. – Он тебе кто, близкий родственник?

– Не понял... – Малахов растерянно мотал головой. – Снайпера этого, в натуре, Оля только вчера шлепнула! Или это уже другой?

Все озадаченно смотрели на лейтенанта.

– Ладно. Доставим его в том виде, какой он есть в данную минуту, – отрешенно сказал Малютин, разглядывая бумаги убитого немца. – Документы при нем, какие-то приказы... Это полковник Эрих Глейцер из Генштаба... Наверно, много знал и был слишком ценным офицером, чтобы немцы могли позволить ему попасть в наши руки... И поэтому они пошли на его убийство. Но все равно, такие бумаги, какие здесь, у него, могут оказаться важнее его показаний... Все, возвращаемся. Надеюсь, для снайпера, новый он или старый, мы не та цель, какую он обычно выискивает.

– Да, это тот же самый... – Степан вздохнул. – Видно по выстрелу. Так попасть точно в затылок, это только он сможет.

И кивнул на седую голову убитого, окрашенную засохшей кровью.

– Ну тогда нам точно бояться нечего, раз ниже полковников он не опускается, – кивнул Михаил. – А до полковника лично мне еще далеко.

7

Катя и Ася собирались сопровождать Лиду до санбата, куда доставили переводчика лейтенанта Горелова. Бледная, заплаканная, она рвалась к жениху и при этом постоянно заговаривалась и была, что называется, сама не своя. Так что ее боялись отпустить одну. Штабная полуторка «ЗИС-5» ждала их возле блиндажа связи.

Оля Позднеева сопровождать их отказалась. У нее после убийства немецким асом взятого разведчиками ценного «языка» теперь появились свои проблемы: как такое могло случиться, если она сама зафиксировала попадание в голову снайпера? Что он, воскрес, что ли? Восстал из мертвых? Или здесь появился другой ас, того же класса? Нет, не может быть. Слишком быстро. И все же это не приснилось ей, она сама видела попадание, своими глазами... И не слишком ли быстро немцы нашли другого... Ведь таких мастеров единицы. Правда, остается вариант, высказанный лейтенантом Малютиным, что она попала в его напарника... Убила напарника, а снайпер решил воспользоваться этим обстойтельством и до поры затаился: пусть русские думают, что его больше нет... Кстати о напарнике. Вообще-то говоря, он ей тоже не помешал бы.

Словом, она отговорилась от поездки срочными делами и, прихватив свою винтовку, отправилась к тому месту, где час назад был застрелен немецкий полковник, взятый разведчиками в качестве «языка».

* * *

Девушки подъехали на попутке к санбату, находящемуся в небольшой старинной церкви. Здесь гуляло немало ходячих раненых, почти все курили, многие сидели на лавочках, остальные помогали медперсоналу, в основном молоденьким медсестрам и санитаркам, стирающим или развешивающим мокрое белье и бинты.

Что не помешало выздоравливающим обратить внимание на вновь прибывших девушек. Но подкатываться пока не спешили. Все видели, как Лида, бледная и осунувшаяся, плакала, поминутно всхлипывая, и слезы, не переставая, катились по ее щекам. Катя и Ася осторожно поддерживали ее под руки.

Они усадили ее на ближайшую лавочку, для чего пришлось попросить подвинуться двоих раненых, напропалую флиртующих с медсестрой, и Ася пошла искать здешнее начальство.

– Товарищ майор... – безошибочно угадала она в появившемся у дверей лазарета изможденном от бессонных ночей пожилом враче начальника санбата. Он был в белом халате, забрызганном кровью, так что погон со звездочками не было видно. – К вам вчера поступил старший лейтенант Горелов, у него ранение в оба глаза, тут его невеста приехала навестить, где нам его можно найти? Он внимательно посмотрел на нее, покачал головой.

– Мое звание подполковник, вы ошиблись, но ничего страшного... Боюсь, что Горелова лучше сейчас не беспокоить, – сказал он. – Простите, а вы ему кем приходитесь, товарищ сержант, если не секрет?

– Я с ним служу в одном штабе, а со мной его невеста, – вполголоса сказала Ася, уже понимая причину запрета.

И оглянулась на лавочку, но Лида и Катя уже сами подошли к ним. Похоже, они все слышали.

– Я его невеста, – сказала Лида. – Я требую, я хочу увидеть своего жениха, будущего мужа и отца моего будущего ребенка.

Врач переводил испытующий взгляд с одной подруги на другую и, кажется, начинал понимать, что происходит.

– Сожалею, – негромко сказал он. – Я очень сожалею. Но лейтенант Горелов, вчера поступивший к нам, похоже, потерял зрение.

Катя вскрикнула и обняла побелевшую Лиду, прижав ее к себе.

– Зато я зрячая, – твердо сказала Лида, освобождаясь от рук подруги. – И наш сын тоже будет зрячим. Мы ему поможем, мы будем видеть за себя и за него... А сейчас я хочу к нему, я хочу его видеть, каким бы он ни был!

Но врач-подполковник даже не двинулся с места.

– Он сам просил меня никого к нему не пускать.

– Неправда! – отчаянно крикнула Лида. – Я знаю, он меня ждет!

И рванулась, оттолкнув подполковника, но в воротах санбата ее задержали.

– Костя! – в отчаянии закричала она. – Это я, Лида!

– Хорошо... – Врач, пристально взглянув на нее, кивнул охране. – Пропустите ее. Но только обещайте... В его состоянии ему противопоказаны излишние волнения. Надеюсь, вы это понимаете?

– Я вам обещаю, – дрогнув голосом, сказала Лида, все еще вытирая глаза платком. – Ему хуже не будет. А только лучше. Я это знаю. Я смогу, не сомневайтесь...

– Простите, есть ли надежда? – тихо спросила Ася, когда Лида ушла.

– Я не окулист, – покачал головой подполковник. – И даже не Иисус Христос. Чудеса не по моей части. Я еще не видел слепых, которые становились зрячими с такими ранениями. Но это не значит, что надежды никакой нет.

* * *

Мертвого немецкого полковника Глейцера и его документы они сдали через десять минут майору Самсонову, и тот долго чертыхался и матерился, удивив замысловатыми и витиеватыми оборотами самого Степана Каморина.

Успокоившись, Самсонов увел в свой кабинет лейтенанта Малютина. Тот должен был – а больше некому – перевести документы, найденные при полковнике. А разведчикам майор Самсонов приказал в срочном порядке углублять и укреплять блиндажи и окопы на передовой, куда совсем скоро должны были пожаловать офицеры из штабов дивизии и корпуса – как только у них закончится совещание и они отобедают.

– А мы когда отобедаем? – спросил Малахов, когда Самсонов ушел, и тут же схлопотал подзатыльник от Степана.

– Говорили тебе: твое от тебя не уйдет, – нравоучительно сказал Степан. – Если только это твое. Какие твои годы? Пообедаешь еще, и не раз...

Малахов не ответил, а только обиженно скреб в затылке.

– Зря ты так, – негромко сказал Прохор Степану. – Он же еще пацан совсем. Но разведчик из него, дай срок, получится.

Прошло полчаса.

Разведчики рыли землю, а Малахов с обиженным видом едва ковырялся лопатой.

– Малахов! – выпрямился Степан. – Опять сачкуешь! А ну повтори нашу заповедь!

– Больше пота, меньше крови, что ли... – отмахнулся тот. – Ко мне это не относится.

– Ну да, ты же у нас заговоренный... А кто ж это тебя заговаривал? – поинтересовался Прохор. – Если не секрет.

– Цыганка одна. Я до детдома у них в таборе жил. Их пацанята там надо мной измывались. Они чернявые, а я русопятый. Не такой, как они. Ну и одна старуха пожалела меня и заговорила от пуль, ножа и проигрыша в карты. Поэтому предупреждаю – в буру или сику, да хоть в подкидного, со мной лучше не садись. Любого обчищу, независимо от звания и занимаемой должности.

– Ты это проверял? – поинтересовался Михаил. – Насчет заговора?

– Ну, – кивнул Малахов. – Всех в бараке в сику и буру обчищал. И в соседних тоже. То есть насчет кого другого мне-то все равно... а вас на всякий случай предупреждаю: со мной не садись... Там в лагере мы на что только не играли. На мыло, на папиросы, на пайку, на фотографию артистки Любови Орловой из журнала «Огонек»... И все, больше со мной никто не садился... Ну а когда наши кореша побег устроили, Леха мой сразу отказался, а я, дурак, согласился. Он меня тогда отговаривал: год, мол, всего остался. А после со мной распрощался – вроде как все, больше друг с другом не свидимся... Бежали-то днем, когда всех вертухаев от самогона и жары разморило... Ну увидали они и пальбу устроили, так меня эти пули облетали, а других, кто впереди бежал, всех, считай, наповал. Меня собаки догнали, вон гляди, всего порвали... – Он расстегнул гимнастерку, спустил штаны, потом размотал портянку и продемонстрировал старые рваные шрамы на ягодицах и икрах.

– Какой же ты заговоренный? – усмехнулся Прохор. – Раз тебя собаки покусали?

– Насчет собак или там змей с крокодилами эта цыганка меня сразу предупредила: мол, наука тут бессильна, – хмыкнул Малахов. – Так что все пока идет верно, чисто по ее директивам. А потому, братва, держись от меня подальше, поскольку меня-то пуля облетит, а кто будет рядом, того обязательно зацепит. Предупреждаю сразу, чтоб потом без претензий!

– И чем закончилось? – поинтересовался Михаил.

– Срок добавили, чем же еще... – хмыкнул Малахов. – Три года. Родине была нужна рабочая сила. И потому только срок добавили. Вот с того дня я и затосковал по переднему краю нашей обороны... Сразу захотелось в окопы... Только, думаю, дождусь-ка я, когда война к концу подойдет. В смысле к самой границе. А там посмотрим.

Разведчики переглянулись.

– Семеныч, ты кого вообще к нам привел? – побагровел Степан.

– А могли бы меня и расстрелять по законам военного времени, – мечтательно продолжал Малахов. – Только опять же промахнулись бы... Пришлось бы им меня повесить или утопить. Только как бы вы тут без меня воевали?

– Это когда ж было? – настороженно спросил Степан.

– Ну «когда», «когда»... Что я, помню... Ну, считай, в мае сорок второго, в самом начале, когда вы тут без меня до самого Сталинграда драпали.

– Та-ак... – Степан отшвырнул лопату.

– Ты чего, Степа? – удивился Михаил.

– Что? Забыли уже? Да мы в то самое время под Барвенковом круговую держали! По обойме на каждого оставалось! А в это время в тылу на этого урку патроны тратили!

И замахнулся на Малахова. На нем повисли Михаил и Прохор, не без труда оттащили.

– Да ладно тебе, уже два года прошло! – вдруг занервничал Прохор и, не выдержав, тоже сорвал с себя гимнастерку, спустил брюки и показал шрамы куда более впечатляющие, чем у Малахова, и в большем числе. – А вот это ты видел? А у лейтенанта нашего – видел? Да если здесь каждый начнет свои шрамы показывать, ты, сучонок, ночи спать не будешь! Вот тебя, говоришь, собаки рвали? И правильно делали!

– Хорош, – вполголоса сказал Иван Безухов, заметив приближающееся начальство. – Хватит, говорю! – одернул он Прохора. – Взвод, смирно! – скомандовал он, и разведчики, увлеченные ссорой, увидели наконец идущих к ним по траншее офицеров штаба дивизии во главе с полковником Егоровым, которых сопровождал командир полка майор Иноземцев. – Товарищ полковник, взвод отдельной разведроты проводит подготовку...

Офицеры недоуменно переглянулись, увидев торопливо одевающегося бойца. Здесь же был капитан-особист Шульгин, сразу вперивший свой взор в Малахова, который торопливо и неумело обматывал портянки, прежде чем сунуть ноги в сапоги. Уже одетый и обутый, Прохор Полунин стоял рядом и ел глазами начальство.

– Вольно! – нахмурясь, ответил за всех майор Иноземцев. – Что у вас тут происходит, что за внешний вид, где лейтенант Малютин?

– Похоже, бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они, – продекламировал полковник Егоров.

– Так что, молодое пополнение воспитываем, – поправил начальство Безухов, показав Малахову из-за спины кулак. – Учим, как по тревоге вскакивать и быстро одеваться.

– Здравия желаю, товарищи разведчики!

– Здрав желав, – набрав грудью воздух, дружно ответили они полковнику.

– Это бывает, Сергей Павлович! – сказал Егоров, обращаясь к Иноземцеву. – Солдаты любят в свободное время мериться своими мужскими достоинствами, особенно в бане... Так?

– Так точно, товарищ полковник! – выкатил глаза Малахов, продолжая неравную борьбу с портянкой на правой ноге. – Только вот бани давно не было. Потому приходится мериться в обстановке, приближенной к боевой.

– Ну и как? – спросил Егоров, сощурясь.

– У них этих зарубок побольше будет, – сокрушенно сказал Малахов. – Хотя кормежка здесь все ж получше, чем была у нас в зоне. И вообще. Они четвертый год воюют, а я только неделю.

Офицеры переглянулись, пожали плечами. Похоже, они готовились услыхать нечто другое – по-мужски смачное и соленое. И собрались двигаться дальше по траншее, но их остановил Иноземцев:

– Одну минуту, товарищи офицеры! На правах хозяина и в целях вашей безопасности предлагаю сменить офицерские фуражки на солдатские пилотки. Снайпер, знаете ли...

– Так все-таки с ним покончено, или нет? – насмешливо спросил полковник Анисимов.

– Береженого бог бережет, товарищ полковник, – отрезал Иноземцев. – А вас, как бога войны, не мешало бы поберечь особенно тщательно. Для этого я уже принял соответствующие меры.

– Интересно, это какие же? – спросил полковник Анисимов.

– В этом нет никакого секрета, товарищ полковник. Я распорядился расставить вдоль наших позиций людей с биноклями и просто зеркальцами, чтобы они, подняв их над бруствером, бликовали в глаза снайперу, и он не мог определить, где именно находятся те, за кем он охотится.

– Все-таки появился у немцев новый снайпер или нет? – спросил кто-то из офицеров.

– Похоже, это тот же самый, – развел руками Иноземцев. – Я только предполагал, согласно визуальным данным моей разведки, что он уничтожен, но уже сегодня утром этот же снайпер, судя по его незаурядной меткости, убил в расположении нашей части уже взятого нами «языка», полковника немецкого Генерального штаба.

Офицеры озабоченно переглянулись, покачали головами.

– ...Поэтому, товарищи офицеры, прежде чем нам идти на наблюдательный пункт, я еще раз настоятельно предлагаю обменять на время свои офицерские фуражки на пилотки личного состава, – закончил майор Иноземцев.

Офицеры переглянулись. Им, похоже, было неловко маскироваться под рядовых, и сейчас они неуверенно смотрели на солдат, которые уже протягивали им свои пилотки.

Возникшую паузу нарушил все тот же рядовой Малахов, справившийся наконец с обеими портянками и с сапогами.

– А чего, я не против... Махнемся не глядя, товарищ полковник, – обратился он к полковнику Егорову.

И если Иноземцев окаменел от такой наглости, то Егоров усмехнулся, качнув головой, сначала протянул наглецу свою полковничью фуражку, а потом, передумав, сам же нахлобучил ему на голову. И все засмеялись, увидев, насколько она оказалась велика.

– В плечах немного жмет, – под общий смех сказал Малахов. – А так ничего, носить можно...

Офицеры шли теперь дальше по ходу сообщений, а Малахов, потешая разведчиков, ходил взад-вперед по траншее в полковничьей фуражке. Он то грозно хмурился, то топал ногой, козыряя и отдавая приказы.

– Хорошая фуражка, – сказал он, остановившись. – Заметили? Сразу проявляется командирский голос. Кто еще хочет поносить, пока начальство не видит?

Желающих не было. Почти у каждого была своя фуражка, но никто не примеривал их, держа в руке, не зная, что с ними делать.

В этот момент из блиндажа разведки вышла чемпионка по стрельбе Ольга Позднеева, одетая в свой маскхалат и каску, так что ее не сразу узнали.

– Ну и где и как мне теперь отыскать этого снайпера, товарищ старшина? – деловито спросила она у Безухова. – Если он, конечно, живой?

Тот развел руками.

– Самый верный способ – вызвать его огонь на себя, – сказал он. – Только лучше бы тебе, дочка, не рисковать. Тебя он запомнил, а стреляет без промаха. Сами как-нибудь его найдем...

– А я уверена, что он ликвидирован, – упрямо сказала Позднеева. – Я видела это собственными глазами. Так что немецкого полковника шлепнул уже кто-то другой. Возможно, это была шальная пуля... Или я попала в его напарника? – вдруг пришло ей в голову.

– Да нет, какого еще напарника! – заорал Малахов. – Я это тоже видел, как тебя, старшина, сейчас вижу! Оля замочила его, однозначно!

– Нам-то не все равно? – хмыкнул Прохор. – Тот снайпер меня уложит или какой другой. Результат будет один.

– Вы правы, – сказала Оля Позднеева. – Поэтому мне придется снова заняться их снайпером, первый он, или второй. Это, кстати, можно проверить. Прямо сейчас. Например, поднять над головой офицерскую фуражку...

– Да это-то можно... – замялся Иван Безухов.

– Ну так в чем дело? Поднимите! – потребовала она. – Вон их у вас сколько. – Говоря это, Ольга достала из чехла свою винтовку.

Разведчики переглянулись.

– Прямо сейчас?

– Ну да! Вам жалко? – Она приладила прицел, устроилась в пулеметном гнезде, разглядывая местность.

– Ну чего ждете?

– Это не наши фуражки, казенные, офицеры их нам на сохранение оставили... – Безухов, решившись, спустился в блиндаж, достал из вещмешка свою собственную фуражку.

Повесил ее на приклад винтовки и стал медленно поднимать над бруствером окопа.

* * *

В прицел немецкого снайпера капитана Рихарда Кремера были видны многочисленные оптические блики над окопами русских.

– Черт... А они неплохо придумали с оптическими ложными целями, – сказал он напарнику фельдфебелю Курту. – Это означает одно: на русских позициях с целью рекогносцировки появились долгожданные высшие офицеры, и они маскируют место их пребывания, отвлекая внимание в разных местах биноклями и прочей оптикой вроде дамских зеркал. Тоже неново, но эффективно. Даже в глазах рябит... Ну и как нам теперь быть?

– Герр гауптман, – возбужденно прошептал напарник Курт, – вон там, слева на одиннадцать часов, появился русский офицер, вернее, его фуражка, видите?

Кремер приложился к прицелу и теперь сам видел, как над окопом русских медленно поднимается офицерская фуражка. Снайпер довел спусковой крючок почти до упора, затаил дыхание. Он уже готов был выстрелить, но вовремя заметил под фуражкой часть приклада винтовки, а не лицо русского офицера. Усмехнувшись, он снова отпустил крючок спуска.

* * *

– Ну что Оля говорила? Нет там никакого снайпера! – махал руками Малахов, когда Безухов опустил приклад и снял с него, свою фуражку. – Его там нет, поняли? А может, и не было никогда. Выдумки это все! Оля все правильно говорит, она его сразу замочила. Спорим, там сейчас нет никакого снайпера?

– На что? – поинтересовался Прохор. – И как докажешь?

– На пайку, на двести грамм наркомовских! – протянул ему руку Малахов. – Ну, кто разобьет?

– Нет, как ты докажешь? – упорствовал Прохор.

– Это мое дело! – Малахов был явно возбужден присутствием Позднеевой, и ему было невтерпеж продемонстрировать свою крутость. – Ну что? Спорим? Или уже перетрухал?

– Кончай, – вполголоса сказал Прохору Михаил. – С кем связался?

И Безухов его тут же поддержал:

– Хорош... Спорить-то не о чем! Говорю вам, мужики, немец теперь тоже ученый, он на эти фуражки больше не клюет.

– А пусть не базарит, – сказал Прохор. – В следующий раз пусть сто раз подумает, прежде чем рот раскрыть.

Споря уже между собой, они не заметили, как Малахов, польщенный вниманием Позднеевой, поглубже напялил на голову фуражку полковника Егорова и быстро вскарабкался наверх.

– Оля, гляди! – крикнул он, и она, уложив винтовку на бруствер, припала к прицелу. А он, размахивая руками, стал отплясывать вприсядку у всех на виду.

* * *

Немецкий снайпер от удивления оторвался от прицела, протер глаза. Нет, он не ошибся. Кто этот русский, одетый в солдатское обмундирование и с офицерской кокардой на фуражке? Он явно бросал ему вызов. Пьяный, что ли? Он пританцовывал, лихо поворачивал фуражку козырьком назад, возвращал козырек на место... Курт выразительно покрутил пальцем у виска, а Кремер усмехнулся и снова припал к прицелу... И – выстрелил. Увидел в прицеле, как с Малахова слетела сбитая пулей фуражка и как на мгновение, прежде чем русский свалился в окоп, мелькнуло его растерянное, посеревшее лицо.

И почти тут же последовал другой выстрел, сбивший ветку над его головой, так что он невольно припал лицом к земле, откатился и снова взглянул в свой прицел. И удивился еще больше, заметив приподнявшееся над бруствером в пороховой дымке выстрела – на мгновение, не больше, – столь знакомое юное женское лицо и белокурую прядь, выбившуюся из-под широкой солдатской каски.

– Опять она, эта русская валькирия... – пробормотал Кремер. – Знаешь, Курт, я еще никогда не стрелялся на дуэли с дамами, но можешь мне поверить: это возбуждает.

* * *

– А, что я говорил? – потрясенно шептал Малахов, сидя с ошалевшим видом на дне окопа и разглядывая развороченную пулей кокарду на фуражке полковника Егорова.

Оля Позднеева, присев рядом на корточки, растерянно и удивленно смотрела то на простреленную фуражку, то на Колю Малахова.

Будто впервые его увидела.

Еще ни один мужчина не подвергал себя смертельному риску, чтобы доказать всем даже не свою, а ее правоту.

– Ты ж говорил, что снайпера там нет, – напомнил ему Прохор.

– Не, я про другое говорил. Мол, заговоренный я. И пули меня не берут. А вы не верили...

– Я и сейчас не верю, – хмыкнул Прохор. – Ты мне, Коля, сейчас другое скажи. Так есть там снайпер или нет?

– Ну есть, есть, ладно, твоя взяла... Только это уже другой, да, Оль? И лучше дайте, кто смелый, закурить.

– Так мы о чем спорили? – не унимался Прохор. – И на что?

– «Начто», «начто»... Так нас же никто не разбил! Значит, спор не считается. Оль, может, это какой другой, а?

* * *

Офицеры, припавшие к окулярам биноклей и артиллерийских дальномеров, обернулись, когда со стороны немецких позиций послышался выстрел.

– Одиночный винтовочный со стороны противника... Похоже, опять снайпер, – сказал майор Самсонов вполголоса.

– Черт знает что... – так же вполголоса ответил Иноземцев. – Федя, узнай и разберись!

Полковник Егоров, единственный, кто сейчас не оторвался от окуляра дальномера, между тем говорил, продолжая дискуссию, начатую еще в штабе:

– Похоже, ты прав, Сергей Павлович... Противник будто нас в гости зазывает...

– Обратите внимание на эту высотку... – Иноземцев указал ему по карте. – Высота восемьдесят девять. Ее отсюда тоже видно. Если поставить там десяток стодвадцатидвухмиллиметровых пушек да столько же противотанковых, мимо никто не проскочит...

Присутствующие снова склонились над картой.

– Да уж... С нее как в тире всех перестреляют, – сказал Егоров. – И эта высота, как назло, на самых танкоопасных направлениях!

8

Ася и Катя молча смотрели, как Лида – медленно и неуверенно, будто сама ослепла, – входила в лазарет санбата.

Ася села рядом с Катей и неожиданно всхлипнула.

– Зачем она только туда пошла! – покрутила она головой. – Нет, ты подумай, ну раз он сам не хочет, чтобы ты к нему приходила, чего ради себя навязывать?

– Ты соображаешь, что говоришь? – поразилась Катя.

– А ты-то соображаешь, что ее ждет? До конца дней жить со слепым мужем. А он никогда не увидит сына. Будет его слышать, ощущать, но не видеть. Да лучше повеситься!

Лида вошла в отделенную от других брезентовым полотнищем, душную, небольшую палату, где было несколько коек, на которых лежали раненые. Все они здесь были с повязками на глазах. Некоторые лежали на спине, другие – уткнувшись лицом в подушку.

И она не сразу поняла, кто из них ее Костя.

– Кто здесь, кто? – сразу забеспокоились некоторые раненые, приподнимаясь на койках.

– Глаша, ты?

– Ты поможешь мне встать и дойти до сортира?

– Ты обещала принести воды и открыть окно, а то здесь душно...

– Я не Глаша, сейчас позову, – сказала Лида.

И тогда другой раненый, который лежал от нее дальше всех лицом в подушку и до сих пор молчал, вдруг повернулся на спину, приподнялся, и Лида сразу узнала своего Костю.

– Лида, ты здесь... Зачем ты пришла? Я же просил никого ко мне не пускать!

– Костенька... Ты же знаешь, я пришла к тебе не одна. – Она присела на угол его койки. – Я пришла к тебе с нашим будущим сыночком...

– Зачем? – простонал он, откинувшись на спину. – Кому это надо? Ты такая молодая, красивая... Скоро закончится война – и у тебя будет другой, хороший, здоровый муж. А у сына будет папа.

– Не надо мне другого мужа, – по-девчоночьи заплакала Лида. – Не надо нам другого папы. Я хочу жить только с тобой...

Остальные раненые замерли, слушая их разговор.

– Пойми. Я никогда не увижу нашего сына, – продолжал Костя. – Если бы он родился хотя бы неделю назад, мне было бы легче, я бы его запомнил... И для него будет лучше, если он никогда не увидит отца-инвалида.

– У него будет очень хороший папа, – еще сильнее расплакалась, разрыдалась Лида. – И он полюбит тебя, вот увидишь...

– Ничего и никого я больше не увижу, – сказал Костя.

– Здесь ты, Константин, глубоко не прав, – сказал один из раненых, судя по голосу, он был старше других. – Ты, лейтенант, конечно, извини, что вмешиваюсь.

– Только о себе и думаешь, – поддержал другой. – Скажи спасибо, что жена сама к тебе пришла... И плачет из-за тебя, придурка, а ты ее гонишь.

– Я не жена, – сказала Лида. – Я невеста. И у нас скоро будет свадьба.

– Тем более, – отозвался третий. – Не дури, лейтенант. Таких, как твоя невеста, на руках надо носить до конца жизни. А не смотреть на нее.

– Ты уже на нее насмотрелся. Небось оторваться не мог, – хохотнул первый. – Раз теперь сына ждете.

Остальные тоже рассмеялись, а лицо лейтенанта Горелова засветилось слабой улыбкой.

– Иди сюда, поближе, – сказал он негромко.

– Вот-вот, другое дело, – снова сказал первый раненый. – И поцелуй, дурило, невесту. И обнимитесь. Да не стесняйся, нам ведь, сам знаешь, и отворачиваться не надо. Она-то заслужила. А ты вот пока еще не совсем.

– А хотите, я сейчас вам постели перестелю? – спросила Лида, вытирая слезы, после того как она крепко обнялась и расцеловалась с Костей Гореловым. – И водички вам принесу, где тут она у вас?

* * *

Катя и Ася ждали Лиду, сидя на той же лавочке и никак не реагируя на знаки внимания со стороны ходячих раненых.

– Катя, только честно, наверно, ты осуждаешь меня, что живу с Григорием Михайловичем? – спросила Ася.

– Да нет, почему. Дело твое... Я только одного не понимаю, – сказала Катя после паузы. – Ты такая молодая, все при тебе... Почему молодые офицеры тебя избегают?

– А боятся они меня, – горько усмехнулась Ася.

– Как– боятся? – не поняла Катя. – А Григорий Михайлович тебя не боится?

– Просто ты не знаешь... До сих пор убивали всех, на кого глаз положу, в первом же бою, – сказала Ася и вытерла глаза платочком. – А чего ему, тыловику, спрашивается, бояться? Ему в атаку не ходить... А те, кто до него были, самые разные лейтенанты, капитаны, – те, веришь, знали про это, а не задумывались... Сначала Толик у меня был, такой чернявый, танкист, сгорел в своем танке после нашего свидания...