Текст книги "На безымянной высоте"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Надо было возвращаться, пока немцы его не заметили, но он еще какое-то время тянул, не признаваясь себе, что боится увидеть Олю мертвой.

– М-м-м... – пробормотал он, когда содержимое термоса иссякло. – Понимают, суки рваные, насчет кира... Мне б такое подносили прямо на позицию, я, может, не хуже бы стрелял.

Он рассовал по карманам телогрейки его документы, вещи, взял винтовку и из любопытства взглянул в прицел в сторону наших позиций.

И присвистнул, увидев куда более ясное, увеличенное и четкое изображение, чем на прицеле Олиной винтовки. И только после этого пополз назад.

Малахов подполз к окопу, и обмирая, осторожно заглянул туда... И увидел сверху, как она сидит на корточках на дне окопа, закрыв голову руками... А потом подняла по-детски заплаканное лицо:

– Коля... Коленька! Ты жив?

– Ну, Оля, куда я денусь! – Он спрыгнул вниз, бросил с ней рядом винтовку капитана Кремера.

Они обнялись, прижавшись друг к другу.

– Все, Оленька, все... Начальники наши теперь будут живы и здоровы... И мы вместе с ними. Спекся твой фраер... – пробормотал он и протянул ей Железный крест немецкого снайпера. – А ты боялась. И другим скажи, кто тобой интересоваться будет: Колька Малахов любого уроет...

Потом осекся, только сейчас заметив разбитый прицел на ее винтовке.

– Пошли, что ли, – сказал он после паузы, обняв ее за плечи. – Пока немцы не опомнились.

– Как же ты его?.. – изумленно спросила она, доверчиво глядя на него снизу.

– Молча. Говорить с ним было не о чем, все и так ясно. Она привстала на цыпочки и поцеловала его в губы,

обхватив за шею.

– Ты только вытри слезы, – вдруг смутился он. – И гимнастерку поправь... А то подумают про нас невесть чего...

7

– Не уходи, – попросил Катю лейтенант Малютин. Она сидела рядом и перебирала, ласкала пальцами его

волосы, разглядывая при тусклом свете любительские фотографии его родителей и сестры.

– Мне пора, – вздохнула Катя. – Ася, наверно, уже ищет.

– Еще немного... – попросил он. Она еще раз взглянула на фотографии:

– Мама у тебя очень красивая была... И сестренка на нее похожа. А ты в папу. Ну я пойду, ладно? Просили помочь к свадьбе что-то приготовить.

Катя наклонилась к нему и поцеловала в губы. Он встал, взял ее за руку, довел до выхода из блиндажа. Потом какое-то время смотрел ей вслед. Оглянется, нет?

Она быстро шла, опустив голову, потом не выдержала, оглянулась и махнула ему рукой.

* * *

Малахов и Оля шли к штабу полка, она держала его под руку, и все на них оборачивались, настолько эта картина казалась необычной.

Такими увидел их командир полка майор Иноземцев.

– Товарищ майор! – звонко сказала Оля, отдав честь. – Разрешите доложить! Ваше задание выполнено. Немецкий снайпер уничтожен.

– Один раз вы его уже того... – Иноземцев сощурился. – И, кажется, ошиблись.

– Позвольте засвидетельствовать, товарищ майор! – Малахов протянул Иноземцеву Железный крест и документы убитого снайпера.

Иноземцев какое-то время разглядывал, листал офицерскую книжечку капитана СС Рихарда Кремера.

– Ну спасибо тебе... – Он обнял Олю за плечи. И тут же увидел разбитый прицел на ее винтовке.

– Это не я, товарищ майор... Я только отвлекала. Его уничтожил рядовой Малахов.

Иноземцев пожал ему руку и хлопнул по плечу.

– Спасибо, вам, ребята, – сказал он.

Потом осторожно снял с ее плеча немецкую винтовку, еще раз ее осмотрел.

– У нас патронов такого калибра нет. И такого прицела тоже, – сказала она.

Иноземцев обернулся назад:

– Прикажите, чтобы немедленно принесли винтовку Павла Никодимова.

Затем обратился к Оле:

– Мне постоянно звонят о вас из штаба дивизии. Требуют, чтобы я немедленно вас вернул в целости и сохранности. Я обещал, что сегодня же вас отвезут обратно.

– Сегодня вечером у Лиды и Кости свадьба, товарищ майор, – сказала она негромко. – Разрешите остаться. А утром я сама уеду.

* * *

Обещанная фронтовая свадьба началась поздним вечером, при свете керосиновых ламп. В укрытии, под навесом из маскировочной сетки, сдвинули походные и штабные столы, лавки и табуреты. Патефон пел голосом Лемешева арию Ленского.

Во главе стола сидели Костя с черной повязкой на глазах, в застиранной, выглаженной гимнастерке и со скромной медалью «За боевые заслуги». Рядом была невеста, тоже в гимнастерке, а на шее янтарное ожерелье, купленное Костей в подарок.

На столе стояли бутылки с наркомовской водкой, алюминиевые кружки, открытые банки американской тушенки, нарезанный черный хлеб, рассыпчатая отварная картошка, моченые яблоки и квашеная капуста с клюквой – дары из погреба пана Марека. Но под навесом поместились далеко не все желающие, многие гости находились снаружи...

Здесь же сидели парами Катя и Малютин, Ася и подполковник Нефедов. И Оля рядом с Малаховым; время от времени она поглядывала – уже не исподлобья, а только искоса, из любопытства в сторону Кати и лейтенанта Малютина.

– У всех налито? – спросил майор Иноземцев, поднимаясь с места.

Все кивнули. Патефон смолк. Костя сидел неподвижно, его рука шарила по столу, и Лида осторожно подвинула ему кружку с налитой водкой и что-то шепнула на ухо.

– Что я хочу сказать и пожелать... – Иноземцев поднял голову к звездному небу, как бы в ожидании оттуда нужных слов. – К сожалению, у нас на все только сорок минут, поскольку молодым нужно еще успеть на поезд... Я знал разные фронтовые свадьбы, но эта первая, про которую можно сказать, что жених и невеста точно вернутся с войны живыми и еще родят сына... Но пусть они всегда помнят: за это другие такие же молодые, как они, отдали жизни свои и своих не родившихся детей. Выпьем сначала за тех, кому не повезло!

Все встали и потянулись с кружками к Косте и Лиде. Костя держал кружку в руке, не зная, с кем он чокается, и кивал, когда Лида вполголоса подсказывала.

– Спасибо, товарищ майор, спасибо, товарищ старший сержант... – говорил он растроганно. – Спасибо, что пришли... – И обратился ко всем: – Не подумайте, я вас всех помню и узнаю по голосам...

Ася не выдержала и громко расплакалась, и Катя тут же встала и отвела ее в сторону от стола. Костя замер с кружкой в руке, о которую продолжали чокаться другие.

– Ася, не плачь, все у тебя будет хорошо, вот увидишь.

– Да это наркомовская, в натуре, больно горькая, – громко сказал Малахов. – Вот она и расплакалась! Подсластить бы чем не мешало...

– Горько! – облегченно подхватили гости. Молодые целовались, мужчины, глядя на них, отворачивались, а девушки не могли сдержать слез.

* * *

Разведчики из взвода Ивана Безухова старались отоспаться днем, перед выходом в ночной поиск, и заснули сразу. Только Степан Каморин еще долго ворочался и никак не мог отключиться.

А когда наконец уснул, приснилось ему детство; это, скорее, был не сон, а воспоминание: будто он снова у себя, в сибирской деревне, и провожает отца на германскую войну. Народу много, играют гармошки, поют и плачут дети и бабы.

С Богом! Тронулись подводы, заполненные пьяными новобранцами, за ними идут ревущие бабы и дети. Степан тоже идет, плачущая мать отстает. Отец бледен и трезв, он молча смотрит на сына, но не машет рукой на прощание, как другие, а будто хочет что-то ему сказать. Его губы шевелятся, но Степан его не слышит. Все провожающие уже отстали, один Степан все старается догнать, но подвода с отцом все отдаляется.

– Тятя, тятя! – в отчаянии закричал во сне Степан, разбудив других разведчиков. – Ты че сказал-то?

Но новобранцы уже далеко, и лицо отца превращается в неразличимое бледное пятно.

Степан упорно, из последних сил бежал за ним, уже стемнело, зажглись звезды, и вот он оказался в незнакомом поле с далеким пологим холмом, на котором растут дубы. Уже и подводы не видно и не слышно, и маленький Степан остался один под звездным небом.

– Тятя! – в отчаянии закричал маленький Степан. И упал на землю. Потом встал и упорно пошел к опустевшему горизонту, всхлипывая: «Тятя, тятя...»

И вдруг услышал глухой голос отца, казалось, доносящийся отовсюду:

– Сынок, не ходи за мной, не ищи меня.

Разведчики переглянулись, потом посмотрели на часы, наконец, сели, уставившись на спящего тяжелым сном Степана, но будить его не стали. Потихоньку начали собираться.

* * *

Ночью они вышли на передовую, заняли свой секрет. Иван Безухов какое-то время разглядывал немецкие позиции, потом оторвался от бинокля и обернулся на своих старых товарищей. Прохор, Степан, Михаил – все вроде здесь. И все свои. Над немецкими позициями, как всегда, как было все эти годы, взлетали ракеты. И тоже, как всегда, раздавались автоматные и пулеметные очереди.

– Ваня, может, пора? – спросил Степан.

– Пусть побольше стемнеет, – сказал Иван Безухое. – Или вы тут без меня привыкли средь бела дня за «языком» ходить?

– Всякое бывало... Днем-то они как раз не ждут, – заметил Степан. – С лейтенантом вот сходили, все было честь по чести, самого полковника взяли, а вот поди ж ты... Мертвого приволокли.

– Ну что, все слышали, что политрук сказал? – спросил Иван Безухов, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Вроде он сказал, что только до границы, – неуверенно ответил Михаил.

– Да он еще не то скажет, раз ему велено... Свою голову пора иметь! – посуровел Иван. – Высота эта, сам слыхал, уже за границей. Говорят, два километра от передовой. А на слух я пока не жалуюсь. Карту бы еще посмотреть... Лучше скажи, что тебе этот пан Маркел передал? – спросил он Михаила.

– Не Маркел, а Марек... Так вот, хотят они, власовцы которые, помочь нам. Будто проходы они в минных полях знают. Марек их на этот счет еще раз предупредил. Покажут проходы – могут рассчитывать на что-то. Обманут – разговор, мол, с ними будет короткий.

Неожиданно со стороны немцев началась стрельба, разведчики прижались к земле. Трассирующие пули летели над головами, ухали минометные взрывы. Потом все так же неожиданно стихло, как и началось. Приподняли головы, переглянулись.

– Пугают фрицы, – констатировал Степан. – Ну так что, мужики, скажете?

– Насчет чего? – не понял Иван Безухов.

– Все же непонятно мне, мужики, насчет этого Марека и его власовцев, – сказал Степан Безухову.

– Война к концу, все жить хотят, – вздохнул Иван. – Что ж тут непонятного?

Снова пауза, в течение которой все внимательно смотрели в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

– А если б не к концу? – наседал Степан. – Показали бы они тебе проходы? А вот бы они тебе показали!

И сделал характерный мужской жест.

– Или с чего он, Маркел этот твой, или Марек, так о них забеспокоился? – спросил Степан. – И с чего ты думаешь, будто он для нас старается?

– Неужели непонятно? – хмыкнул Прохор. – Он сам к полякам в плен попал, а они – к немцам. Вот и сочувствует... И говорит, будто ни сам, ни власовцы эти в наших не стреляли, а как проверишь?

– Значит, выходит, веры им нет никакой, – кивнул Степан.

– Может, и верно, – хмуро сказал Иван Безухов, глядя на одного Степана. – Только непонятно тогда, зачем он это все Михаилу рассказывает...

– А чтобы в доверие войти, – ни на секунду не задумался Степан. – Война заканчивается. А жить-то хочется. Что ж тут непонятного.

Иван Безухов не ответил. Помрачнел еще больше.

– У него семья, больная внучка на руках, тоже понимать надо, – сказал он после паузы. – Не до того ему... Ты, Миша, горчичники и таблетки им отнес?

– Отнес, – кивнул Михаил. – Ева прослезилась. Не знала, как благодарить. Внучке, говорит, вроде лучше стало.

Снова наступила пауза, в течение которой все крутили самокрутки из конфискованной у политрука газеты, не забывая поглядывать в сторону противника. Взлетающие ракеты на короткое время освещали их лица.

– М-да... – многозначительно вздохнул Иван. – Так чего ты хотел сказать? – обратился он к Степану. – Ты-то что с этими власовцами предлагаешь сделать?

– А что тут думать? По команде доложить – пусть начальство само и решает. Не нашего ума дело.

– Тогда ты и докладывай, – хмуро ответил Иван Безухов.

– А ты?

– А я не собираюсь. Раз они нам помощь предлагают...

– Значит, пусть эти власовцы, этот кулак, сдавшийся в плен полякам, этот красноармеец-дезертир, продолжают жить в тылу нашей армии? – повысил голос Степан. – Внучкой прикрылся, а кому он служит, если поит своей самогонкой и наших, и власовцев?

– Он никому не может отказать, – негромко напомнил Михаил. – Чтоб пулю в лоб не схлопотать. Ты, Степа, тоже у него бывал. И к его самогонке прикладывался. – Михаил явно держал сторону Ивана. – И еще нахваливал... Или забыл?

– Пил, да, но совести не пропил! – завелся Степан еще больше.

– Только поспокойнее, мужики, – сказал Иван, выглядывая из землянки. – И потише. Сначала сами разберемся, прежде чем к начальству бежать, верно я говорю?

– А ты чего молчишь? – спросил Степан у Прохора.

– А что тут говорить? – отмахнулся тот. – Тоже рыло в пуху. Бывал у него, дезертира этого, сам знаешь. И не один раз. Только писать объяснительные нашему особисту не желаю! Иван правильно говорит. У самих головы нет, что ли? Чуть что – сразу к начальству...

– Та-ак... – растерянно удивился Степан. – Выходит, один я такой, да? Все, стало быть, в ногу, один я шаг вам сбиваю? Не понимаю, мужики, что это с вами? Война-то еще не закончилась, приказа о демобилизации не было! Стало быть, первым делом остается дисциплина. Стало быть, не нашего ума это дело – казнить дезертиров или миловать.

– В том-то и дело, что дезертиров не казнят теперь, а к нам в пополнение присылают, – усмехнулся Прохор, сворачивая новую самокрутку. – Лейтенант, поди, прямо сейчас их бумаги смотрит...

– Прав ты, Степа, только не в том дело, – сказал Иван Безухов, помолчав. – Да и не о том мы говорим. Может, мы, мужики, вообще видимся в последний раз. Утром дадут приказ, а потом и поспорить будет не с кем. Я ж вам доложил уже о том, что своими ушами слыхал. А вы будто забыли...

– Это верно, – кивнул Прохор. – Надо самим прикинуть, как быть, раз уж начальство нас списало.

– Ты, Проша, думай, что говоришь, – предостерег его Степан. – А ты, Ваня, точно это все расслышал? Может, показалось чего?'

И все разом взглянули на Ивана Безухова.

– Все точно. За что купил, как говорится. Но еще раз предупреждаю: не для посторонних ушей. Все поняли?

– Да как не понять. Мы, Ваня, в твоих словах ничуть не сомневаемся. – Степан положил ему руку на плечо. – Думаешь, мы сами не видим, не понимаем? Глаз у нас нет? Вот урок этих специально к нам в роту пригнали, чтоб большое наступление изобразить и у немца силы оттянуть. Только наша разведрота, даже усиленная, как ни тужься, на дивизию не тянет... Я до войны щуку на живца ловил. Щука и то понимала. Если пескарь на крючке сдох уже – она на него и не глянет.

– Зато артподготовка и авиация будут на нашем участке по полной программе, – упрямо сказал Иван Безухов. – Чтоб немец поверил. И на нас навалился. Потом-то он сообразит, да только пока спохватится, как бы поздно не стало. Все правильно наши начальники придумали да рассчитали. Не зря погоны носят. По-другому с немцем нельзя. Не мы, так другие. До сих пор были

другие. Теперь мы.

– Да это-то понятно, – протянул Степан, не выказывая особого воодушевления перед находчивостью начальства.

– Обидно только живца изображать, – и здесь не удержался, съязвил Прохор. – Пока что живого.

– Тут вот что, – сказал Михаил. – Тут другое. Жалко дураком помирать в самом конце войны, я так думаю. В начале, в сорок первом, не так было бы обидно...

– Не мы, так другие... – повторил Иван. – Мы-то чем лучше?

– Выходит, что хуже. – Степан неприязненно кивнул в сторону тыла. – Раз нас начальники к уркам приравняли, к тем, по ком нары плачут. Бок о бок с ними в атаку побежим...

– Да не в этом дело, – снова не согласился Иван. – Ты смотри, кого собрали-то с бору по сосенке? Нас, стариков, да урок этих. И правильно сделали, между прочим.

– Как это – правильно? – не понял Степан.

– Да так... Начальство далеко смотрит. На то оно и начальство... Этих все равно расстреливать пришлось бы, так пусть их фрицы шлепнут, экономия все ж, а не то, как всегда, нехватка боеприпасов в наступлении. И молодых поберечь бы надо для дальнейшей жизни... Того же лейтенанта нашего. У него и невеста есть. Поняли, да? Война-то к концу идет. Не сегодня, так завтра... Пусть хоть они домой вернутся, девки их давно ждут... Их дело деток нарожать побольше, а то запустела совсем Россия, вон сколько немец народу посек... А вот ты, Степа, к примеру, вернешься с войны, или я – ни одна путевая девка на нас не глянет.

– А хоть и глянет, толку-то... – засмеялся Степан, обнажив щербатый рот с редкими зубами, и остальные его охотно поддержали.

– Да что мы, в натуре, панихиду завели! – в сердцах сказал Прохор, еще дальше сдвинув пилотку назад, на самый затылок. – Сами себя заживо хороним. С чего это? Бараны мы, что ли? Нас режут, а наше дело шеи подставлять, да?

– Это верно, – согласился Михаил, – не бараны.

– Я так это понимаю, – горячо продолжал Прохор. – Раз я живой, значит, покуда немертвый. Потому могу еще подумать, как бы так сделать, чтоб и немца побить, и самому уцелеть! А то сидим тут и сами себя отпеваем! Нас, что ли, наши бабы не ждут? И вообще, Иван, «языка», ладно, это мы возьмем, только хотел бы я на эту высоту восемьдесят девять хоть одним глазком поглядеть! Посмотрим, что и как, с какой стороны нам к ней подойти... Да не в атаку, а ночью, загодя бы подобраться... И переждать там артподготовку. Я правильно говорю?

– Говори, говори, – одобрил Иван Безухов. – Когда дело говорят, чего бы не послушать.

– По карте посмотреть – это мы всегда успеем... – продолжал Прохор. – А мы давай пораскинем сами, своими мозгами, чтоб по-глупому под пули не лезть.

– А что? – загорелся Степан. – Проша дело говорит. Ты сам-то чего думаешь?

– Ладно, – кивнул Иван, еще раз глянув в бинокль, потом на проступившие на небе звезды. – Вроде пора. Сделаем так. Разобьемся, чтоб все успеть. Мы со Степой «языка» будем брать, а вы, Проша с Михаилом, ползите к высоте этой... Посмотрите там, что да как. И аккуратнее, нашпиговали фрицы там мин, поди. Ну и посмотрите, где нам там можно будет схорониться на время артобстрела... А встретимся здесь же. Двух часов хватит?.. Тогда сверим часы.

8

Иван и Степан пробирались между воронок от мин и снарядов, потом замирали, накрыв головы руками, когда в небе вспыхивали осветительные ракеты. По-прежнему доносилась спорадическая стрельба. На этот раз немцы повесили в небе осветительную ракету, медленно опускающуюся на парашюте. Они замерли на месте, пережидая, пока ракета опустится и погаснет.

– Степа, – вполголоса сказал Иван, – ты на меня не обижайся, что я сказал тебе насчет этих власовцев и Маркела.

– Я и не обижаюсь...

– Начальство сейчас очень нервное, в связи с обстановкой может не разобраться.

– Да все нормально, Ваня. Я к начальству докладывать не побегу... Ты меня знаешь.

– Не про то я сказать хочу, Степа. Вроде мы с тобой не спорили никогда. Всегда сами решали, чтоб начальство зря не беспокоить.

– Это верно.

– И потом, они там не разберутся, как всегда, рубанут с плеча, а у этого Маркела жена и внучка на руках. Кто их кормить будет... Ну было и было. Быльем давно поросло. Или власовцы эти... В плен попали, их там заставили. Не каждый выдержит, правильно я говорю?

Ракета опустилась, погасла. Снова стало темно. Но отдельные пулеметные очереди продолжают звучать.

– Ты вот выдержишь, против своих не пойдешь, Михаил или Прохор тоже. О нашем лейтенанте или майоре и говорить нечего... Адругие, Степа, послабее нас будут. Что ж теперь с ними делать? Какой с них спрос? Я правильно говорю?

Сказал и замер, наткнувшись на сваленный пограничный столб.

– Степа! Вот же она, граница эта, будь она проклята, сколько до нее добирались, вот видишь... Сколько о ней говорили да рядили, как бы к ней снова вернуться... А, Степа? Ты чего замолчал?

Иван обернулся. Степан отстал, он не полз, а хрипел и ноги его сучили по земле. Встревоженный Иван подполз к нему:

– Степа, ты чего?

Перевернул его и увидел небольшую темную рану возле шеи, из которой хлестала кровь.

* * *

А в укрытии под маскировочной сетью продолжалась свадьба.

На столе стояли опорожненные бутыли и остатки снеди, некоторые гости разбились на группки, переговаривались и смотрели, как под «Утомленное солнце» осторожно танцевали жених и невеста, Костя и Лида.

Катя взяла Малютина под руку, отвела глаза, встретив пристальный взгляд Иноземцева. Отвернулась и увидели, как Ася, вздохнув, нагнулась к своему избраннику, подполковнику Нефедову, бережно поправляет жидкую прядь на era лысине.

– А теперь выпьем за пополнение, которое скоро у вас ожидается! – поднял кружку с водкой майор Самсонов и подмигнул Лиде.

Она засмущалась, зато присутствующие оживились и потянулись к ней чокаться.

– Как хоть назовете?

И тут внезапно донеслись глухие разрывы и автоматные очереди. Торопливо вбежал дежурный офицер и что-то тревожно забубнил Иноземцеву на ухо.

Тот быстро встал, отодвинул от себя кружку.

– Все! Конец празднику. Всем немедленно вернуться в свои подразделения!

Костя и Лида остановились, музыка смолкла... Уже через минуту под пологом остались только новобрачные и девушки.

– Что-то случилось? – громко спросил Костя.

– Придется прерваться, – сказал ему уже уходящий Иноземцев.

– Ничего страшного, немцы предприняли разведку боем... – сказал вполголоса подполковник Нефедов. – А вот вам, молодые, пора бы уже к поезду...

И показал на часы.

Иноземцев услышал, вернулся с полпути, молча обнял Костю, потом Лиду.

– Не забывайте нас! И пишите. После войны, будем живы, увидимся...

Когда подполковник Нефедов вышел следом за остальными, Ася пересела к Кате, которая, как и все, с тревогой прислушивалась к стрельбе.

– Неужели ты ничего не замечаешь? – спросила она негромко. – Он же рвет и мечет, глядя на вас!

– Да кто? – непонимающе спросила Катя.

– Майор Иноземцев, кто ж еще. Будто не видишь. Говорю тебе, ему всего-то тридцать лет, а в штабе давно говорят: ну этот точно генералом будет!

– Ася, давай закончим этот разговор, – тихо сказала Катя.

– Ах, у нас любовь с первого взгляда! Вот и подумай о своем Алеше, если любишь его!

– Опять ты об этом! Не хочу даже слышать...

– А ты послушай, подруга. Знаешь, почему Иноземцев специально посылает твоего Малютина на самые опасные задания?

– Потому что только Алеша справляется, – неуверенно ответила Катя.

* * *

Прохор и Михаил подбирались к высоте восемьдесят девять.

– Вот она, – тихо сказал Михаил. – Нас дожидается... Смотри, а здесь уже не противопехотная, а противотанковая. – Он ткнул пальцем в небольшой бугорок. И осторожно счистил пальцами песок, пока не выглянула головка взрывателя.

– Ты туда лучше посмотри, —ответил Прохор. И указал на смутные очертания длинных стволов орудий и танковые башни.

– Никак, «тигры»? – присвистнул Михаил. – Три, четыре, пять... шесть, семь...

Взмыла ракета, и они замерли, прижавшись к земле.

Ракета погасла. Разведчики снова поползли, еще дальше. Внимательно осматривали при свете луны и сполохах ракет немецкие позиции.

Прохор неожиданно остановился, увидев перед собой разбитый снарядом постамент обелиска на братской могиле.

– Видишь? – Он даже захрипел от волнения.

– Чего еще?

– Ну как же... Помнишь, Степан рассказывал, отец его тут воевал. Местечко Заболотье, братская могила русских воинов возле высотки, на которой дубы растут... Фамилии плохо видно...

– А ты попроси немцев, чтоб еще ракету повесили, – хмыкнул Михаил. – Чтоб лучше видеть.

– И попрошу!

Подняв небольшой камень, он бросил его в сторону немецких окопов.

– Ты что! – запоздало воскликнул Михаил и приник лицом к траве.

Сразу последовали автоматные очереди, взмывали, шипя, ракеты, и оба прижались к земле, стараясь с ней слиться.

Вот гаснет очередная ракета, но все же им удается разобрать остатки букв.

«Каморин... рядовой его высочест... гренадерск... полка».

– Точно! Надо Степану сказать!

* * *

...Вскоре на передовой все стихло, и свадьба продолжилась, но теперь уже без особого веселья, да и без уехавших уже жениха и невесты.

Постепенно, по одному возвращались гости. Некоторые со свежими повязками. Офицеры вполголоса докладывали обстановку Иноземцеву, который внимательно выслушивал их и негромко давал указания.

Все молча поглядывали на несколько табуреток, остававшихся пустыми. Их вскоре заняли те, кому сначала не досталось места. Все еще не было лейтенанта Малютина... Но садиться на его табурет рядом с Катей никто не решался.

Снова, чтобы снять напряжение, кто-то поставил пластинку. На этот раз это была Русланова. «Валенки, валенки...» – пела она любимую песню фронтовиков, но и Русланова сейчас ни у кого не снимала напряжения. Никто не танцевал. Ася решительно встала и остановила пластинку на середине.

Напряженность нарастала, что было особенно видно по лицу Кати, и все только переглядывались и перешептывались, глядя в ее сторону.

Наконец одним из последних вернулся лейтенант Малютин. Вместе с Николаем Малаховым. Увидев его, Катя непроизвольно вскочила и тут же снова села. Но тот сначала подошел к майору Иноземцеву и вполголоса доложил:

– Разведка боем. Немцы нервничают, товарищ майор.

– Это хорошо, что нервничают. Главное – нам не надо суетится. Иди, лейтенант, на свое место. Тебя уже заждались. Все разговоры потом...

Козырнув, лейтенант сел на свое место рядом с Катей, которая вспыхнула, потом отвернулась. Он успокоительно взял ее за руку:

– Ну ты чего так переживаешь?

– Я с ума сойду! – сказала она вполголоса.

Общее оцепенение, настороженность постепенно стали сходить на нет.

Когда стало понятно, что ждать больше некого, Иноземцев встал и поднял налитую кружку:

– Предлагаю третий тост. За Толю Дементьева, погибшего под Миллеровом.

– За Игоря Самохина – под Калачом... – откликнулся майор Самсонов.

– За Саида Хуснулова – под Барвенковом... – донеслось с другого конца стола.

– За Федю Тарасенко под Полоцком...

– За Толю Фролова под Бобруйском...

– За Егора Кузьмина и Карена Назаряна под Моло-дечно...

– За Сережу Сафронова, погибшего минуту назад...

* * *

При свете ракет Иван полз, добирался из последних сил до наших позиций с мертвым Степаном на спине.

– Хлопцы, санитаров, – прохрипел он.

Бойцы помогли ему спуститься в окоп. Иван без сил откинулся на спину. Потом беспокойно поднял голову.

– Хоть живой? – спросил он.

– Где там живой.,. Весь кровью истек.

Иван подполз к другу, приложился ухом к его груди. Закрыл ему глаза. Потом беззвучно, вытирая лицо, заплакал непривычными, редкими слезами.

Он спустился в землянку, нашел среди спящих бойцов Малахова и растолкал его.

– А... Что? – Тот вскочил, схватился за автомат.

– Идем, Коля, поможешь. Лопату прихвати.

Они вышли из землянки, и Малахов замер, увидев тело Степана на небольшом холме.

– Степан? – спросил он растерянно. – Степа?.. – И тоже заплакал. – Как же так... Быть того не может... Чтоб Степана...

– Может, Коля, все может... Начинай. А то у меня старые раны разболелись... Здесь место песчаное, сухое. Березки...

Малахов начал копать – сначала неторопливо, медленно, а потом с каким-то злобным остервенением...

* * *

А майор Иноземцев снова столкнулся с Катей Соловьевой в той же рощице. Будто случайно:

– Здравствуйте, Катя!

– Здравия желаю, товарищ майор.

– Знаете, я сейчас только понял, кого вы мне напоминаете, – сказал майор Иноземцев. – Помните картину художника Боттичелли «Весна»? Там такая же девушка, как вы, мечтательная, воздушная... Очень вы похожи на нее...

– Или она на меня? А вот мне, товарищ майор, вспомнился другой классик. Это художник Рембрандт. До войны я видела в Москве в Музее Пушкина его картину на библейскую тему. Там царь Давид посылает на верную смерть своего лучшего полководца Урию, чтобы забрать себе его жену Вирсавию...

– Я тоже помню эту картину, – кивнув, грустно усмехнулся Иноземцев. – Может, ты и Вирсавия. Только я уже никогда не буду царем. А вот твой лейтенант Малютин вполне может стать полководцем... А ты вспомни, как там было дальше. Вирсавия потом стала женой Давида, и они родили другого великого царя – Соломона.

Он взял ее за руку, но она сразу ее отдернула.

– Не нужно мне больше ничего говорить, Сергей Павлович, прошу вас. Ничего не нужно!

– Подожди, – сказал он в отчаянии. – Знаешь, я все вижу и понимаю... Надо мной уже смеются подчиненные, чего я, как командир полка, имевший несчастье влюбиться в девчонку-связистку, не имею права допустить. Ну так помоги мне, сделай что-нибудь, чтобы я перестал валять дурака, мучиться, видя, как ты меня избегаешь!

– Я не знаю, чем вам помочь, Сергей Павлович. Дайте пройти. Мне нужно сменить Асю.

Она быстро прошла мимо него, и он на этот раз смотрел ей вслед, уже не обращая внимания на зевак. Потом резко повернулся и направился к себе в штаб.

К чертовой матери весь этот лирический настрой! Он с ним справится!..

9

Иноземцев долго ходил в своем кабинете, курил, не находя себе места. Потом приехал посыльный из штаба дивизии, доставил секретный пакет, запечатанный сургучной печатью, и не успел он его разорвать, как раздался телефонный звонок. Иноземцев сразу схватил трубку.

– Здравия желаю, Сергей Павлович, – сказал полковник Егоров. – Приказ получен. Пакет вам доставили?

– Да, только что.

– Прочтите и сразу доложите мне ваши соображения. Впрочем, сами увидите. Вы были абсолютно правы в своих предположениях. Позвоните, как прочитаете.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – сказал Иноземцев.

Положил трубку, затем торопливо разорвал пакет, пробежал его содержимое глазами, положил в стол и, закрыв глаза, откинулся на спинку.

– Все, Сергей, все, – вслух сказал он себе. – Без слюнтяйства... Соберись. Ты же знаешь как, ты же сможешь... Все, все кончено...

Потом вскочил, весь, как обычно, собранный в кулак, и подошел к двери.

– Вызовите ко мне лейтенанта Малютина и старшину Безухова! – крикнул он дежурному офицеру.

И снова быстро заходил по кабинету, что-то лихорадочно обдумывая.

В дверь осторожно постучали. Он резко распахнул ее. Перед ним стояли вызванные лейтенант Малютин и старшина Иван Безухов.

– Заходите... Почему не выполнен мой приказ? Я вас спрашиваю, лейтенант Малютин! Почему вы не обеспечили поиск и доставку «языка», почему не возглавили операцию захвата лично?

В наступившей тишине старшина чуть слышно вздохнул, глядя в потолок.

– Старшина Безухов и старший сержант Каморин и раньше возглавляли подобные операции, которые успешно заканчивались, и вы хорошо об этом знаете, товарищ майор! – ответил Малютин.

– Вы что, не понимаете, что речь идет о стратегическом наступлении на участке нашей дивизии в самое ближайшее время! – Иноземцев ударил кулаком по столу.