Текст книги "На безымянной высоте"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

На безымянной высоте

Пролог

– Дед, а дед, началось! – прокричала внучка Даша, прибежав на кухню, и Николай Андреевич Малахов, семидесятитрехлетний старик, бывший участник Великой Отечественной войны, кряхтя, приподнялся с табурета и прошел на негнущихся, артрозных ногах в комнату. Там, рядом с письменным столом, за которым внучка-первоклашка делала уроки, работал старенький телевизор. Николай Андреевич вопросительно посмотрел на Дашу. – Ничего, ты, деда, смотри, я потом, я успею, – заверила внучка и тоже села к телевизору. – Ты мне только поможешь, ладно?

После школы она всегда приходила к деду, а вечером ее забирала Зина, дочь Малахова.

На экране показывали похороны псковских десантников, героически погибших в Чечне. Там среди больших начальников в штатском и генералов был и президент России. В завершение траурной церемонии офицеры возложили венок, после чего президент подошел к обелиску и поправил траурную ленточку.

– Деда, нам в школе рассказывали, а я не поняла, почему их убили.

– Ну как тебе объяснить... Ребята погибли, защищая высоту, чтобы не пропустить две тысячи бандитов... Бандиты хотели прорваться в Дагестан, чтобы убивать мирных людей...

– А ты откуда знаешь?

– Читал в газете. Я и сам когда-то на войне попал в похожую историю... Вот так же мы с ребятами держались на высоте до последнего, чтоб немцев не пропустить... Я тогда был молодой, и они молодые. И все почти там полегли.

– А ты почему живой остался?

– Вот те раз! – засмеялся, закряхтел Николай Андреевич. – А ты бы как хотела? Чтобы меня тоже убили?

– Не-е... Ну дедуль, ну правда...

Она приникла, подлизываясь, к его коленям, зная, что дед не устоит.

– Ну как тебе объяснить. Заговоренный я был. Меня пули облетали. Понятно?

– А как облетали-то? Как бабочки и стрекозы, да? Разве пули так умеют?

– Выходит, умеют... Ладно, станешь постарше, обязательно расскажу.

– Поэтому ты и живой остался?

– Может, и так... А может, просто повезло. И вот видишь, считай, пятьдесят пять лет прошло – и опять такая же история, как на нашей высоте.

Он покосился на внучку, встал и достал из буфета початую бутылку водки, налил полстакана...

– Опять? – строго спросила внучка. – Тебе нельзя, сам говорил! И мама не велела...

– А ты ей ничего не рассказывай. Договорились? Я только помяну ребят – и больше не буду, – сказал старик и вдруг замер, глядя на экран, не заметив, как в его дрогнувшей руке расплескалось содержимое стакана.

– Дед, ты чего?.. А это кто?..

Он молчал, узнавая и не узнавая среди участников траурного митинга своего бывшего командира полка, совершенно седого и, несмотря на свои семьдесят пять лет, все еще моложавого и подтянутого военного в мундире с погонами генерал-полковника.

Тот держал под руку плачущую седую женщину в трауре, которую с другой стороны поддерживала другая, очень похожая на нее женщина – тоже в трауре, только намного моложе...

– Так... погоди... это кто ж такая... Это же наш батя Иноземцев, вон до каких чинов дослужился!.. А я и не знал. А с ним-то кто? Господи... Так это ж Катя Соловьева! – воскликнул Малахов и снова от изумления не заметил, как пролил водку из стакана. – Она у нас в полку связисткой была. А это кто, не пойму, похожа-то как... Ее дочка, что ли?

Голос его дрогнул, он только сейчас заметил, что стакан у него полупустой, но наливать больше не стал, не в силах оторваться от экрана.

– Деда, ты чего плачешь? У тебя сердце разболелось или поясница? Тебе какую таблетку достать?

Он тяжело вздохнул. Смотрел в телевизор, не отвечая и не замечая, как по его впавшим щекам катятся слезы.

– Деда, ну правда...

– Подожди, Дашка, дай послушать, – отмахнулся Николай Андреевич, увидев, как к Иноземцеву подошел телекорреспондент.

И сделал погромче...

– М-м... господин Иноземцев, извините, товарищ генерал-полковник, разрешите один вопрос, – начал телекорреспондент. – Мне только что сказали, будто вы не хотите, чтобы лейтенант Малютин, получивший посмертно звание Героя России, был похоронен здесь, вместе с его товарищами, это правда?

Иноземцев тяжело повернулся в сторону корреспондента. Смерил взглядом юного журналиста.

– Таково было предложение его бабушки – Екатерины Сергеевны, моей супруги, – сказал он, кивнув на совершенно седую женщину, которую поддерживал, – и его мамы – Елены Алексеевны. – Теперь он кивнул в сторону женщины, поддерживающей Екатерину Сергеевну с другой стороны. – Наш внук Алеша через несколько дней будет похоронен рядом с его дедушкой, Героем Советского Союза, и тоже Алексеем Малютиным. Внука назвали в честь деда, которого он никогда не видел. Зато теперь рядом будут лежать.

– Еще раз простите, – сказал телекорреспондент. – Вы хотите сказать... Что внук не только носит имя своего погибшего деда, но и такой же герой, как тот?

– Именно это я хочу сказать. Мне говорили, он лично уничтожил около пятнадцати чеченских бандитов.

– Скажите, товарищ генерал-полковник...

– В отставке, – хмуро поправил Иноземцев.

– Да... А где находится могила Алексея Малютина-старшего? – допытывался телекорреспондент, не отставая с микрофоном в руке от Иноземцева и его женщин.

– Это далеко отсюда. Еще вопросы есть?

Передача давно закончилась, а Малахов все сидел, по-прежнему уставясь в телевизор, не видя, что там показывают, и не слыша,

о чем говорят.

– Деда... ты чего? Плачешь, да? – спросила Даша, подняв голову от стола, за которым занималась. – Тебе жалко их, да?

– Жалко, внученька, так жалко. Такими молодыми гибнут... А я вот, пень старый, все живу. И ничего-то мне не делается.

Щелкнул замок входной двери, и Даша побежала в переднюю.

– Бабушка, там дедушка плачет, – донесся до Николая Андреевича ее шепот.

– Что это с ним? – донесся голос пожилой женщины. – Выпил, что ли? На-ка вот пряничков возьми.

– Оля! – позвал, почти промычал Малахов из комнаты.

– Ну чего опять стряслось? – спросила она, войдя в комнату. – Ты чего, дед? – Ольга Алексеевна растерянно, не понимая, смотрела то на него, то на телевизор, в котором теперь резвились молодые исполнители современной попсы, то на открытую бутылку водки.

– Иноземцева только что видел, вот только-только... И Катю Соловьеву... Они Алешу Малютина хоронили.

– Ты, дед, совсем, смотрю... Приснилось, что ли? Или напился?

– Дедушка по телевизору их увидел, – вступилась Даша, расправляясь с пряником. – По телевизору показывали, как их хоронили.

– Ничего не понимаю... Кого хоронили? Иноземцева и Катю? Ты можешь толком объяснить?

– Нет, – замотал головой Малахов. – Не их. Слава богу, живы-здоровы... Сама ты, Оля, все напутала...

– Ничего я не напутала. Иноземцев и Катя поженились после войны, он взял ее с дочкой от покойного Алеши Малютина. Это ты знаешь?

– Не хуже тебя знаю, – отмахнулся Малахов. – Вот они сегодня и приехали на похороны внука Кати и Алеши, тоже лейтенанта Малютина, и тоже Алексея. Он погиб, обороняя высоту в Чечне, совсем как его дед в Белоруссии. И в том же самом возрасте. Дошло теперь?

– Господи... – Ольга Алексеевна присела на ближайший табурет, приложив руку к приоткрытому рту. – Надо же. Выходит, еще одного Алешу Малютина схоронили?

– Вот выходит... – отмахнулся он. – Еще одного героя... В общем, мать, ты как хочешь, а я поеду к ним в Москву. Надо бы их навестить. Это ж надо, такое горе...

– Коля, на какие шиши? И где ты их там найдешь?

– Займу денег, хоть в нашем военкомате, и найду по справочному на вокзале.

Ночью Малахов долго не мог заснуть, кряхтел и ворочался, вспоминая.

– Не спишь? – спросила Ольга.

– Где тут уснешь... Они, поди, думали, хоть этот Алеша за себя и за деда поживет. А пришлось в том же возрасте хоронить.

– А Кате каково, – отозвалась Ольга. – Мужа пережила и внука. Считай, ее тоже убили дважды. Как с этим жить? Ладно, спи, дед. Найду я тебе денег. Только всем ведь не расскажешь зачем и почему, с каждым сердце рвать не будешь... – Она всхлипнула и отвернулась к стенке. – Поедешь один, – сказала она, успокоившись, – я-то не смогу, сам знаешь...

А Малахов лежал на спине, глядя в смутно-белый потолок, по которому блуждали огни и тени от уличных фонарей, раскачиваемых ветром, и автомобильных фар.

* * *

В этот же вечер в Чечне в одной из глухих горных пещер кассету с видеозаписью похорон героев-десантников просматривали боевики.

– Братья, запомните этого старика, – сказал эмир Суваев, когда запись закончилась. – Генерал-полковник запаса... Представляете, сколько он пролил крови тех, кто хотел избавить мир от русских? Сам пролил или под его командованием. Все слыхали, что он теперь говорит? О чеченских бандитах. То есть о нас с вами, защищающих свою землю от русских варваров и поработителей. Это такие, как он, воспитывали и посылали своих детей и внуков захватывать чужие земли, которыми Россия никак не насытится... Запомните и его лицо, и его слова... Так кто возьмет на себя, братья, во имя Аллаха, Всемогущего и Мудрого, избавление земли от этого русского старика, который даже на краю могилы мечтает о гибели нашего народа, называя его верных сыновей бандитами?

Сразу поднялся лес рук.

– Так не пойдет, – покачал головой Суваев. – Я не могу отправить в Москву всех желающих... Кто-то должен остаться здесь. Нам предстоит еще много работы с теми русскими оккупантами, которые находятся у нас в Ичкерии... Спрошу теперь иначе. У кого на этой высоте погибло больше всего родных и близких?

– У меня, – сказал сидевший позади всех молодой парень. – Два двоюродных брата и дядя с племянником.

– Что ж, Алекпер, ты имеешь освященное Аллахом право отомстить, уничтожить мужчин и женщин его рода, а также детей и внуков. И поможет тебе в этом правом деле Саид, у него ведь тоже там кто-то погиб, если не ошибаюсь.

– Да, – сказал Саид. – Дядя и племянник.

– Завтра утром я дам вам денег и хорошие документы, а также авиабилеты, выписанные на ваши новые имена, и вы полетите в Москву через Слепцовский аэропорт, согласно расписанию. Только сначала вам следует побриться и привести себя в порядок, чтобы ничем особо не выделяться в толпе неверных.

– Аллах акбар! – откликнулись хором подчиненные.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В оптический прицел немецкой снайперской винтовки виден передний край русской обороны. Перекрестье медленно и плавно – чувствуется опытная и твердая рука снайпера – скользит по брустверу. В нем появляются и исчезают каски и лица русских солдат, освещенные утренним солнцем. Перекрестье упирается в лицо одного из них, того, что разглядывает в бинокль немецкую линию обороны. Это лицо пожилого, с оплывшим подбородком офицера. Немецкий снайпер не стреляет, как бы раздумывает: убить или пусть пока живет? Рядом со снайпером напарник, он тоже смотрит в прицел своей винтовки в сторону русских окопов.

– Герр капитан, – шепчет напарник, – неужели вас заинтересовал этот русский офицер?

– Не очень. Судя по всему, его возраст под пятьдесят, а звание не выше майора. То есть для русских, а значит, и для нас он бесперспективен. Поэтому тратить на него патрон не собираюсь... Подожду, пока он вырастет хотя бы до полковника.

Напарник засмеялся, но снайпер приложил палец к губам: тс-с-с...

Он только что заметил, как блеснул и снова пропал солнечный зайчик от оптики, и перекрестье его прицела замерло на этом месте. Снайпер напрягся, привычно слившись в одно целое с винтовкой. Интуиция ему подсказывала, что именно здесь находится достойная его выстрела цель, которую он высматривал все утро.

Было заметно, как в этом месте над бруствером мелькали, то показываясь, то скрываясь, офицерские фуражки и каски. По-видимому, туда, к обладателю бликовавшего бинокля, подходили и потом отходили, получив указания, русские офицеры.

Когда зайчик снова блеснул и над бруствером появилась офицерская фуражка, снайпер плавно нажал на спуск. И сразу же откатился в одну сторону, в свой запасной окопчик, а его напарник покатился в другую, стараясь очутиться как можно дальше от начальной позиции.

В том месте, где они только что были, будто опустилась стая воробьев – защелкали пули, поднялась пыль.

– Прекрасный выстрел, герр капитан! – поздравил напарник, глядя в свой бинокль. – Там у русских паника.

– Посмотрим. Если это действительно большая шишка, то сейчас заговорят русские пушки, поэтому нам лучше бы отсюда убраться подальше... Вы слышите, сколько пулеметов и автоматов стреляют в нашу сторону?

В подтверждение его слов в воздухе послышался неприятный и резкий звук. Затем ухнул взрыв полковой мины, и срезанные осколками ветки и листья посыпались на их головы.

– Переждем здесь, – сказал снайпер. – Они внимательно наблюдают. Наверняка успели заметить дымок от моего выстрела... Сколько раз говорил, чтобы мне привезли наконец мои патроны с бездымным порохом... Лежите, Фридрих. Сейчас нам лучше ничем себя не выдавать. Они только и ждут нашего бегства. Малейшее покачивание ветки – и минометные залпы обрушатся

именно сюда... Поэтому пусть думают, что ошиблись... А кстати, почему молчит наша артиллерия?

И тут же, будто в ответ, загрохотали немецкие орудия, обрушив на передний край русской армии десятки снарядов.

– Вы поняли? Надо уметь держать паузу, Фридрих! И не надо преждевременно суетиться. Вот теперь мы можем идти к себе, – сказал снайпер, закуривая сигару. – Наша артиллерия уже отвлекла русских. Хотя нам на всякий случай не помешало бы выждать еще немного. Мы даже можем себе позволить по стаканчику «Мартеля», который мне недавно привезли из Франции. С натуральным кофе, разумеется. А потом будем отсыпаться. Вытащи бутылочку вон из того моего подсумка, что слева.

Снайпер подмигнул напарнику. Он явно был в хорошем расположении духа.

* * *

На нашем переднем крае автоматчики вели непрерывную стрельбу в сторону немецкой позиции, откуда прилетела роковая пуля. Здесь же на дне окопа до сих пор лежала фуражка командира полка и его бинокль с разбитым правым окуляром, а также окровавленные бинты.

Самого полковника быстро-быстро несли на себе по переходам из траншеи в траншею полковые разведчики Степан Каморин и Прохор Полунин. За ними едва поспевала молоденькая санитарка Вера, на бегу стараясь остановить кровь тампонами, скрученными из бинтов.

– Валерьян Максимович, потерпите, родненький, сейчас, сейчас... довезем вас до санбата.

Комполка хрипел, стонал, из его пустой глазницы текла кровь. Наконец выбрались из траншеи, где их ждал полковой «ЗИС-5» с работающим мотором, там же ожидали офицеры штаба полка.

– Примите носилки, быстрее, быстрее, – закричала Вера санитарам, курившим возле машины.

Те сразу бросили самокрутки и приняли у разведчиков носилки с грузным телом тяжело раненного комполка. Тот хрипел, явно пытаясь что-то сказать. К носилкам быстро подошел майор Самсонов – толстый, пожилой, с прилизанными волосами – и склонился над раненым.

– Федя... – донеслось сквозь хрип, – принимай полк... за меня. Временно... И найди Серегу Иноземцева... может, он еще в штабе корпуса. Пусть он примет... Егоров его поддержит. Найди... Иноземцева...

Он явно терял сознание, начинал бормотать что-то невнятное и, пока носилки с его телом загружали в кузов машины, замолчал, впав в забытье.

– Ну дела... – Майор Самсонов поскреб в затылке. – Где сейчас найдешь Иноземцева? – спросил он офицеров. – Может, он уже в Москве, в академии этой, как ее, лекции слушает.

– Академии Генштаба, – подсказал кто-то.

– Вот-вот... Соедини меня со штабом корпуса, – сказал Самсонов молоденькой телефонистке. – С полковником Егоровым. Только быстро.

* * *

Майор Иноземцев – высокий, поджарый, с колючим взглядом, уже вылез из «виллиса» и направился к поджидавшему его и еще нескольких офицеров американскому «Дугласу», чьи моторы уже работали, а винты подняли пыль над фронтовым аэродромом, когда рядом притормозила догнавшая их «эмка», в которой сидел полковник Егоров – коренастый, моложавый, крупноголовый и как лунь седой.

– Здравия желаю, Игорь Андреевич! – козырнул Иноземцев. – Что, вместе в Москву летим?

– Никак нет, Сергей Павлович. Вместе остаемся! – Полковник постарался перекричать гул моторов. – Еле вас догнал. Есть приказ комкора: вы назначаетесь командиром Четырнадцатого полка, где прежде служили.

– А что случилось с Морозовым? Его повысили, перевели от нас или...

– Да, Сергей Павлович. Или. Снайпер его подстрелил. Сегодня утром пришло донесение.

2

Около трех часов ночи разведчики Степан Каморин и Михаил Лопатин в маскхалатах подползли к переднему краю обороны противника и какое-то время лежали неподвижно, вжав головы в траву и вслушиваясь в доносившиеся из немецких окопов разговоры.

Каморин взглянул на Лопатина и показал ему сначала два пальца, потом добавил третий. Кивнул в правую сторону, туда, где окоп пересекался с неглубоким овражком и откуда доносилась ночная оратория лягушачьего хора.

Лопатин понимающе кивнул и бесшумно пополз следом за Камориным в сторону овражка, распластавшись в траве. Хор лягушек стал громче, как если бы их что-то встревожило, но это не остановило разведчиков.

Они проползли по дну оврага, выбрались наверх и увидели небольшой блиндаж, из которого доносились храп и сопение спящих немцев.

Они замерли, выжидая. Ждать пришлось довольно долго. Солнце еще не встало, когда из блиндажа показалась лысая голова и толстощекое лицо настоящего бюргера, большого любителя пива.

Расчет разведчиков был прост: мужчины в пожилом возрасте часто по ночам бегают мочиться. А пожилые люди на войне – это чаще всего старшие офицеры. Вот тут их и бери, в этот самый интимный момент, как ни противно, когда они особенно беспомощны.

Правда, пожилых немцев в результате тотальной мобилизации, проводимой фюрером, на фронте в последнее время становилось все больше.

Зевая и дрожа от холода, немец с трудом выбрался наверх, стал за ближайший куст, расстегнул кальсоны —

лько собрался облегчить мочевой пузырь, как последовал тяжелый удар по голове, затем в рот ему засунули кляп...

Немец только всхрапнул, и снова все затихло. А лягушки, не останавливаясь, продолжили свою извечную тему.

Едва могучий Степан взвалил на себя немца, как Михаил сделал ему предупредительный знак. Степан услышал шаги приближающегося немецкого патруля, но не растерялся. Быстро опустив оглушенного немца в овраг, лег на него сверху, и разведчики замерли, вжимаясь в землю.

Патрульные, негромко переговариваясь, прошли мимо всего в нескольких шагах. Они замерзли в предутренней сырости и были озабочены только одним: быстрее бы смениться. Прошли, и опять все стихло.

Разведчики снова поползли обратно к своим, волоча за собой связанного немца и замирая, когда в небо, шипя, взлетала осветительная ракета.

Но как только они выбрались из овражка и до нашей передовой оставались считанные метры, с нашей стороны ударили автоматные очереди – одна, потом вторая, и разведчики в очередной раз вжались в землю, стараясь с ней слиться. Пуля сбила со Степана пилотку, в ответ он громко выматерился.

– Эй, вы там... Спросонья, что ли? – выкрикнул Лопатин.

– А... это кто? Свои, что ли? – донесся озабоченный голос, – должно быть, солдатик из пополнения со сна решил, будто к нему со всех сторон подбираются враги.

– Нет, это Гитлер с Геббельсом к тебе на пироги пожаловали, – громко сказал Степан. – Держись, щас язык на жопу буду натягивать!

Над нашим передним краем взмыла осветительная ракета, разведчики с «языком» замерли, и немцы на всякий случай дали пару очередей в сторону русских окопов.

Они перебрались еще через один овраг, поросший густым кустарником, и Каморин прокричал по-птичьи, приложив руки ко рту.

В ответ из небольшого окопа-секрета донесся тихий голос разведчика Прохора Полунина:

– Степа, Миша, вы?

– Мы, кто ж еще... – буркнул недовольный Степан. – Давай не спи, принимай...

И они свалили в окоп связанного немца. Прохор ощупал окровавленную голову беспамятного немца,

– Степа, ты его, случаем, не убил?

– Случаем, нет. Перевяжи его получше, что ли, раз не нравится... Или воды ему плесни... Так кто там по мне стрелял, кто пилотку продырявил? – спросил он громко.

– Да это вон они, пехота. – Прохор пренебрежительно мотнул головой в сторону соседних окопов. – Пополнение, мать их так. Со страху, как всегда.

Степан выбрался из окопа разведчиков, подошел к соседнему.

– Кто стрелял, спрашиваю? Не боись, ничего не сделаю. Только выпорю и в угол на горох поставлю.

Окопы безмолвствовали.

– Ну я... – послышался полудетский голос. – Извините. Я не нарочно... Больше не буду.

Из окопов послышалось дружное ржание нескольких десятков мужских глоток, и немцы снова дали несколько очередей в сторону русских. На всякий случай.

* * *

Старшина Иван Безухов – пожилой, коренастый и лобастый – вышел из прифронтового госпиталя, заметно прихрамывая на одну ногу.

 – Ну че, Вань, больше не свидимся? – кричали ему с разных сторон.

– Да как тут загадывать? – Он развел руками. – До первой пули, как всегда.

Его догнала моложавая, в пышном теле, санитарка и сунула промасленный пакет, сложенный из фронтовой газеты.

– Ваня, твои любимые, с капусткой... До обеда почему не подождал?

– Да ладно тебе, Нюра, меня сейчас в полку на довольствие поставят, да и ваши повара от пуза покормили, как узнали, что выписывают.

– Может, еще свидимся, а? – вполголоса проговорила она и опустила глаза.

– Может, и так, – не исключил Иван Безухов. – Гора с горой, говорят, не сходятся, а человеки... Только не здесь, ладно? А в других местах. Вы же к себе в госпиталь без пули в ноге иль осколка в интересном месте не принимаете?

– Я вот свой адресок тут записала... На всякий случай. – Нюра, оглядываясь, несмело сунула старшине записку.

– Вот, ей-богу... Нюра, говорил же тебе. А если моя жена вдруг отыщется?

– А если нет... Сам же говорил, год не отзывается она на твои письма.

– Мне-то, Нюра, уже за пятьдесят, сама знаешь, – негромко сказал Иван и взял ее за локоть. – А ты еще вон какая молодуха.

 В самом соку. Может, для тебя кто помоложе найдется. А не такой хрен старый. Подумай, а...

– Все равно напиши. – Ее голос дрогнул, она вырвала локоть и пошла назад не оглядываясь.

Старшина Безухов не без сожаления посмотрел ей вслед, потом закинул вещмешок за спину и вышел через КПП на дорогу. Он вытянул руку, голосуя, и, как по заказу, возле него затормозила та самая полуторка «ЗИС-5» из его полка, что недавно отвозила тяжело раненного комполка. Теперь в ее кузове сидела самая разношерстная фронтовая публика.

– Никак Семеныч! – обрадовался старшине Безухо-ву пожилой водитель, рядом с которым сидел незнакомый, средних лет капитан.

– Здорово, Глебушка, – воскликнул Иван и закряхтел, забираясь в кузов. – Это все, что ли, в хозяйство Морозова едут?

– Все, – ответил водитель. – А ты все по госпиталям прохлаждаешься?

– Да вот... Не ждал, не гадал, опять пулю схлопотал повыше лодыжки... Прилетела шальная откуда-то, даже не пойму. Веришь, даже выстрела не слышал. Новости какие есть? Как живете-то, как воюете?

– Без тебя не начнем... Батю вот вчера подстрелили, – сказал водитель. – Сразу увезли.

– Батю? – охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. – Как так? Куда смотрели? Насмерть?

– Да нет... глаза лишился. Вроде мозг задет. В Москву, говорят, отправили самолетом, – сказал водитель. – Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем... Вроде затишье, наступления нет никакого, только готовимся, а поди ж ты... Тебе помочь? Эй, чего сидите, помогите человеку устроиться, слышите?

Во фронтовом грузовике «ЗИС-5» было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохроники, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.

Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с наспех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.

Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорадства – на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще – на единственную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккуратной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнастерку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.

* * *

Эшелон с маршевым пехотным батальоном остановился недалеко от железнодорожной станции. Возле платформы уже стояли грузовики, готовые принять пополнение, прибывшее на фронт, в действующую армию.

Обычные солдаты быстро разгрузились из теплушек и телятников, а последними не спеша, потягиваясь, словно после долгого сна, разгрузилась штрафная рота, составленная в основном из уголовных, но социально близких элементов.

Среди них и был рядовой Николай Малахов, тогда еще совсем юный, в новой солдатской форме, которая была ему явно велика, так что гимнастерка топорщилась и вылезала из-под солдатского ремня. Он окликнул проходящего мимо железнодорожника-обходчика, простукивающего молотком с длинной ручкой вагонные оси.

– Слышь, земеля, до границы тут далеко?

– Сто верст, и все пехом, – ответил тот, не останавливаясь.

– Потерпим, да, Леха? – Малахов хлопнул по плечу своего кореша, мешковатого парня его возраста, с лицом, покрытым чирьями. – Сто верст для бешеной собаки не крюк, верно?

– Ну, – отозвался тот. – Перетерпим как-нибудь. Больше терпели.

– Десять минут – перекурить и оправиться! – последовала команда. И вновь прибывшие солдаты охотно разошлись в разные стороны, многие с наслаждением, сняв сапоги и портянки, легли в траву. Другие последовали в ближайший лесок. Там кореш Леха сел под ближайший куст, а Малахов последовал дальше. Он шел какое-то время, собирая ягоду, и жевал ее, жмурясь и чмокая от удовольствия. И даже напевал... Потом обнаружил, что он то ли заблудился, то ли просто забрался дальше всех в лес. И уже собрался кричать «ау», но вдруг услышал девичий смех и плеск воды.

И остановился как вкопанный. Пробрался сквозь кусты и увидел небольшое лесное озеро, в котором плескались девушки. Их военная форма – медсестер и санитарок – лежала на берегу. А они безмятежно плавали, ныряли, играя друг с другом, беззаботные, как в не столь далеком детстве и как если бы не было никакой войны.

Как зачарованный, сдвинув пилотку на затылок, . смотрел Малахов, приоткрыв рот и тоже забыв обо всем.

Пришел в себя, лишь услышав издали автомобильные сигналы и рев моторов. Он побежал назад, но было уже поздно. Все уехали – только пыль столбом за последним грузовиком. Он замахал руками, закричал... И тут с неба послышался рев моторов, вой сирен – и на станцию обрушились пикирующие «юнкерсы», сбрасывающие бомбы, и «мессера», поливающие из пулеметов все, что там внизу шевелилось и копошилось.

Малахов упал на землю, накрыв голову руками, потом скатился в ближайшую канаву. И замер. Это его спасло: одна из очередей прошла ровно по тому месту, где он только что лежал.

* * *

...Все тот же «ЗИС-5» из хозяйства Морозова катил себе по разбитой и расхлябанной фронтовой дороге с наспех засыпанными воронками, переваливаясь на ухабах и натужно ревя мотором, – в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада бомбовых разрывов.

– Никак станцию бомбят, – озабоченно сказал кто-то из бойцов, кивая вперед. – Там впереди железнодорожная станция, забыл, как называется. Через день их бомбят. Не успевают пути ремонтировать да шпалы менять. Ну как в сорок первом. Где только наши ястребки, не понимаю...

Иван Безухов постучал по крыше кабины:

– Слышь, Глебушка, ты не гнал бы так. Лучше остановись здесь, от греха подальше.

* * *

Степан Каморин и Михаил Полунин вели полумертвого от страха «языка» мимо приземистых блиндажей и прочих военных построек, прикрытых маскировочной сеткой, мимо насмешек и подкалывающих вопросов по поводу их ночной добычи.

– Здорово, Степа. Никак, ходил на медведя, а поймал хорька?

– А ты сам сходи. Только тебя хорек сам поймает.

– Что-то он у тебя больно дохлый...

– Так те, что здоровые, на складе давно закончились. Говорят, в этом квартале больше ни одного не будет, – огрызнулся Степан.

– Ладно тебе, – хмуро сказал ему Полунин. – Пусть пехота хоть языки почешет, если сами «языка» взять не могут...

– Им делать нечего, дрыхли всю ночь без задних ног, а тут бы отоспаться, если дадут, – хмыкнул Степан.

Наконец они добрались до штаба в бывшем здании совхозного клуба и направились прямо в кабинет начальника штаба полка. Из других комнат выглядывали любопытные, наблюдая, как их встречает исполняющий обязанности комполка майор Самсонов. Майор кивнул и пропустил их в свой кабинет.

Там еще находился переводчик лейтенант Горелов – молодой, хрупкий, интеллигентный, в очках. Самсонов хмуро оглядел немца:

– Докладывай, Каморин... Похуже там не нашлось?

Тот крякнул.

– Так что, товарищ майор, хочу, во-первых, сказать, что опять взаимодействие разных родов войск хромает! Опять свои по дороге домой обстреляли. – Он продемонстрировал продырявленную пилотку. – Говорят: мол, это новобранцы. Оно конечно, новобранцы – дело нужное, только я так понимаю,нам теперь никакие немцы не нужны, с таким пополнением. Сами себя перестреляем...

Самсонов недовольно насупился.

– Нас с тобой не спросят... Ну и ты не преувеличивай... Сам когда-то вот так же начинал, только забыл... Ладно, разберемся...А сейчас идите отдыхайте... – Он прикрыл дверь за разведчиками.

Затем сел за стол, жестом кивнул пленному, тот тоже сел. Горелов остался стоять.

– Костя, начнем. Как всегда, его фамилия, имя, номер части...

Горелов заученно перевел на немецкий.

– Ганс Фихте. Резервист. Номер части не помнит.

– Никак, Каморин память ему отшиб, – хмыкнул майор. – Хоть не забыл, как зовут, и то хлеб.

3

На дороге отчаянно голосовал какой-то солдат, все другие машины шли мимо, и только одна полуторка «ЗИС-5», та самая, из Четырнадцатого полка, затормозила.

Но не просто затормозила, а начала юзить по глине, пока не застряла задними колесами в небольшой воронке, заполненной водой.

Водитель выглянул из кабины:

– Мать твою так, рядовой, необученный... Как всегда, захочешь подбросить кого по доброте душевной – и обязательно вляпаешься в яму по самое некуда... А ну, славяне! Все слезайте! И дружно! На счет раз! И ты, рядовой, необученный, что смотришь, помогай, из-за тебя застряли...

Пассажиры стали молча выпрыгивать из кузова, потом принялись беспорядочно толкать грузовик сзади и сбоку. В числе пассажиров была и та самая девушка, Оля Позднеева, с нашивками младшего сержанта. Она морщилась, стараясь не попасть под грязь, вылетающую из-под буксующих колес.