Текст книги "На безымянной высоте"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Они собрались было оттащить Горелова и автоматчика в кювет, но послышался гул мотора машины, идущей со стороны фронта, к тому же Горелов застонал.

– Быстро в кузов! – строго крикнул капитан сержантам. – Обоих! Идиоты... Потерпеть не могли?

– Лева, ты же знаешь меня... Да я бы всех этих жидов, – сказал трижды контуженный.

– Не, на жида он не похож, – сказал контуженный дважды и в силу этого обстоятельства, видимо, более здравомыслящий. – Просто очкарик. Которого, в отличие от жида, сначала надо было бы допросить.

– Ну все равно, не вижу разницы. Я бы и допрашивать не стал, а всех этих очкариков в один мешок...

– Грузите, не стойте! – заорал капитан, и, не закончив тираду, сержанты быстро забросили недвижные тела в кузов грузовика. Едва успели закрыть борт, как встречная машина промчалась мимо, не останавливаясь.

Они приветливо помахали вслед, водитель ответил им тем же.

– Через пятьдесят метров должен быть овраг, – сказал капитан. – Там их сбросим.

Он быстро сел в кабину рядом с водителем, уперев ему в бок автомат. Его интеллигентное лицо теперь – будто и не было усталости – светилось решимостью разбойника, увидевшего приближающуюся царскую карету.

– Вперед! – приказал он водителю. – В хозяйство Иноземцева! И улыбайся, улыбайся, если жить хочешь!

Тот молча кивнул, завел мотор. Сержанты попрыгали в кузов.

* * *

А метрах в пятистах от них тем временем затормозила и остановилась обогнавшая их машин, из которой вылез лейтенант Малютин.

– Мне здесь влево, а вам все время прямо, товарищ лейтенант, – сказал водитель. – Не ошибетесь. Или кто-нибудь подбросит.

Делать нечего. Малютин, морщась от боли в позвоночнике, остался на дороге один и стал голосовать подъезжавшей полуторке, которую только что захватили диверсанты под видом проверки документов.

– Тормози! Он нас видел, когда обгонял, – сказал капитан водителю.

И снова ткнул его автоматом в бок.

Все еще серый от страха, водитель послушно нажал на тормоз. Машина остановилась. Капитан выглянул из кабины. Его лицо снова стало располагающе интеллигентным и донельзя усталым.

– Куда следуем, товарищ лейтенант? – приветливо спросил он.

– В хозяйство Иноземцева, – ответил не сразу Малютин, внимательно оценивая диспозицию и глядя на звероподобные рожи сержантов, сидящих в кузове многострадального «ЗИС-5», много чего и кого повидавшего на своем веку.

Малютин медлил приближаться. Что-то его настораживало. (Где, скажем, этот офицер в очках, которого он видел, когда проезжал мимо? И почему водитель в грузовике так напряжен?)

– Сегодня все почему-то туда едут, к Иноземцеву, – сказал, улыбаясь, капитан, и вылез из кабины. – Предъявите документы!

Из кузова меж тем спрыгнули и сержанты. Наверно, чтобы размять ноги. И так, разминая, стали постепенно приближаться с разных сторон к лейтенанту.

– Документы, товарищ лейтенант! – повторил, требовательно протянув руку, капитан. И почему-то перестал улыбаться.

Малютин неторопливо полез в нагрудный карман гимнастерки, при этом держа в поле зрения сержантов, заходящих ему за спину.

Все бы ничего, он бы и документы показал, но где все-таки офицер в очках, которого он недавно видел, когда проезжал мимо? Ведь его проверял этот же самый патруль. И почему водитель упорно смотрит в сторону, даже отвел взгляд? И главное – откуда взялись эти мелкие, не засохшие брызги крови на лбу одного из сержантов? Поранился, ударившись о борт? И его ли это кровь? И почему этот самый армейский патруль едет на той самой машине, которую только что проверял? Высадил пассажиров? Вопросов много, но ответ может быть один. И на все вопросы сразу.

И Малютин молниеносно схватил протянутую руку капитана, рванул его на себя. Затем, уже падая на спину, прикрылся им, схватив его ППШ.

И вовремя. Один сержант успел дать очередь, но пули впились в спину капитана, а Малютин, развернув автомат, который висел на шее капитана, в сторону сержантов, дал длинную очередь слева направо и обратно, выпустив почти весь диск. Потом вскочил на ноги.

Диверсанты корчились, бились в предсмертных судорогах, а их оружие валялось в стороне. Малютин, весь обрызганный кровью, стоял над ними с пистолетом в одной руке и автоматом мертвого капитана – в другой.

Из фургона показалась голова пришедшего в себя Кости. Он запрокинул окровавленное лицо, хватая руками воздух:

– Где я? Кто здесь? Я ничего не вижу... Где мои очки?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

На передовой, в новом секрете, сидели разведчики, и теперь среди них была чемпионка СССР по стрельбе 1939 года Ольга Позднеева со своей чемпионской винтовкой, мало чем напоминавшей винтовку капитана Мосина образца 1891 года.

Разведчики недоверчиво и не без профессионального интереса поглядывали на нее. Чемпионка по стрельбе передала Степану бинокль, привязанный к палке, он кивнул: мол, все понял, – приподнял его над головой, и стал поворачивать влево-вправо, а она одновременно смотрела в прицел своей чемпионской винтовки.

– Там он был на одиннадцать часов, – негромко сказал Степан Оле. – Вон где куст и рядом березка, видите?

– Вижу... Думаете, он и сейчас там? – недоверчиво спросила она.

– Кто его знает... Вообще-то он часто меняет позицию.

– Покажите их все. Я должна знать все его точки.

– Обязательно, – заверил Степан.

– А там он сейчас или нет, это мы сейчас проверим, – сказала Оля и приникла к прицелу. Потом подняла голову.

– Чего смотрите? Крутите бинокль туда-сюда, чтоб зайчик мелькал, чтоб он заметил блик оптики...

И только Степан сделал парочку манипуляций с биноклем, как незамедлительно последовал далекий выстрел, и мгновение спустя пуля выбила бинокль из его руки. И тут же, почти одновременно, выстрелила Оля, заметив в окуляр, как что-то мелькнуло в кустах.

Степан присвистнул, подняв разбитый бинокль. Переглянулся с другими разведчиками.

– Никодимову Паше он точно так же влепил. А потом и бате, – сказал Прохор. – Вот это стрелок.

– А ты, дочка, выходит, в него попала? – спросил Иван Безухов.

– Кажется, да...

– Слава тебе, – Степан истово перекрестился, – отомстила за всех, упокой их душу.

* * *

Немецкий снайпер, тот самый капитан СС Рихард Кремер, награжденный Железным крестом с дубовыми листьями, откатился после ответного выстрела на запасную позицию, в окопчик, спрятанный за густым кустом калины. И замер.

– Фридрих, ты не поверишь, но сейчас в меня стреляла какая-то русская девица, – сказал он негромко и протянул назад, не глядя, термос. – И потом, она мне кое-кого напомнила... Похоже, мою самую первую, юношескую любовь. Которая, увы, оказалась несчастливой.

– Вот как? И что ты собираешься с нею делать?

– Застрелить, что же еще... Но прежде чем это сделать, я хотел бы разглядеть ее получше. До сих пор девицы стреляли в меня только глазками. И почти всегда попадали...

– А если она тебя?

– Это у нее не получится. Все-таки они тупые, эти русские. Тактический прием, который они применяют, устарел как этот мир. Вначале его применил другой их снайпер, помнишь, я его недавно подстрелил, недалеко от этого места. Стрелял он неплохо, помнишь, он посшибал все мои муляжи?

– Еще бы. Мне пришлось заказать новые и ждать, пока их сделают.

– Но они наконец сообразили и перестали на них реагировать... А до этого они всякий раз думали, будто покончили со мной... Русские теперь, вот как сейчас, бликуют оптикой где-то в стороне, а сами при этом целятся в другом месте. А я делаю вид, будто ловлюсь на их удочку, и добросовестно стреляю по их блику... Вот как сейчас...

Он снова выстрелил, и почти тут же последовал ответный выстрел со стороны русских позиций.

– Уже не смешно, – продолжал капитан Кремер. – Уже становится скучно играть в эти игры. Особенно много было шуму, когда я застрелил их большого начальника. Ну ты помнишь. Уж его я видел почти как тебя... Еще говорят, скоро сюда приедут их большие начальники. Вот тогда мы с тобой устроим африканское сафари... И чучела русских генералов будут висеть в моей гостиной, а я буду рассказывать гостям, где когда кого подстрелил... Ладно, передохнём, сделаем паузу. Сходи за кофе с коньяком, что ли. Коньяка только побольше, скажи, на земле становится сыро. Чего молчишь? Фридрих, ты слышишь меня?

Он недоуменно оглянулся. И присвистнул. Его напарник лежал, уткнувшись лицом в жухлую траву, с раной в виске.

Тогда Рихард приник к включенной рации, которая негромко посвистывала и завывала на коротких волнах.

– У меня проблема, у меня проблема... Фридрих мертв, повторяю, Фридрих, мой напарник, мертв.

Отключил рацию и задумчиво уставился на мертвеца, с которым только что разговаривал.

– Прости, Фридрих, но, пожалуй, ты мне очень помог своей гибелью. Да, ты всегда мне помогал, будучи живым, но сейчас своею смертью ты помог мне гораздо больше, подав отличную мысль.

* * *

– Не пойму. Похоже, ты попала... – вполголоса проговорил Степан, глядя в уцелевший окуляр разбитого бинокля. – Или нет? Нет, кто-то там лежит, раскинулся... Надо же! У Паши нашего Никодимова ну никак не получалось! Неделю охотился. А тут, считай, со второго выстрела...

– Быть не может. Он вроде твой бинокль повредил, а ты все равно видишь? – усомнился Безухов.

– А чего тут не видеть... На смотри сам. Один окуляр целый. Вон гляди, гляди, кусты зашевелились. Это санитары потащили герра снайпера на кладбище... Ну что, Семеныч, мартышка к старости совсем слаба глазами стала? Совсем ничего не видишь?

Безухов долго смотрел в уцелевший окуляр, покачивая головой, не отвечая на подкалывания Степана. И только цокал языком:

– Ну, дочка, с нас причитается... Теперь вижу. Вроде действительно труп понесли. – Он обернулся к Оле Позднеевой и крепко пожал руку.

Она поморщилась от боли и тут же улыбнулась: стараемся, мол.

– Оль, это уже который на личном счету? – поинтересовался Малахов. И заглянул девушке в лицо, не скрывая при этом своего восхищения.

– Снайпер – седьмой, – сказала она, не тая радостной улыбки. – Но чтобы вот так почти сразу, со второго выстрела, это первый... Я свободна, товарищ старшина? – спросила она у Ивана Безухова.

– Отдыхай, дочка! – сказал Иван, строго глянув на Малахова. – Завтра утром, если все будет хорошо, тебя велено отправить обратно в корпус.

– Оль, я тебя провожу... – привстал было Малахов и осекся, встретив взгляд старшины.

Девушка уходила, устало понурившись, а Иван, Прохор, Степан, Михаил не без сожаления смотрели ей вслед. Малахов же наблюдал за Ольгой в бинокль, пока она не скрылась за поворотом траншеи.

– А зачем ее отпускать? – спросил он. – Пусть у нас остается. Она уедет, а тут еще какой-нибудь снайпер объявится. Похлеще этого. Верно?

Ему никто не ответил, и он перевел взгляд на немецкие позиции.

– Ну и где они, гансы ваши? – спросил он. – Может, разбежались все давно, после Олиного выстрела?

– Это они тебя увидели – и сразу все попрятались, – сказал Прохор.

– А ты им покажись, – хмыкнул Михаил. – Сразу объявятся.

– Ладно, кончай балаболить. Ну что, старшина, когда за «языком» пойдем? – спросил Малахов у Ивана Безухова.

– Как начальство прикажет. – Иван Безухов пожал плечами. – Как только, так сразу. Не задержимся...

– Самсонов, слышь, вчера опять орал: вы кого, мать вашу растак, притащили? – вздохнул Степан. – Ему Иноземцев за нас уже пистон вставил... Мол, ничего от такого «языка» не добьешься... Сегодня нашего немца в штаб дивизии, с глаз долой, отправили.

– Это точно. Не тот «язык» нынче пошел, – согласился Прохор. – Одни пенсионеры или слабонервные. Только «Гитлер капут» и знают. В сорок первом как было, а? Помните? Там любого притащишь – и начальство на него не налюбуется... А счас привередничают. И этот не тот, и тот не этот. За «языком» уже ходим как в лес по грибы. Все смотришь, как бы поганки не попались...

– Да и как в темноте разглядишь? – сочувственно поддакнул Иван. – Придется их днем брать, что ли.

– Ладно, старшой, раз ты взял меня на поруки, ты мне лучше границу покажи, – сказал Малахов Безухову, по-прежнему глядя в бинокль. – Просвети, где хоть она? И кто там сидит.

– Вон ту высотку видишь? – кивнул Иван Безухов, передав ему бинокль. – На десять часов. На ней еще дубы растут, видишь? Это уже, считай, заграница. Там тебя, освободителя, с хлебом-солью давно ждут.

– Так ведь рукой подать! – присвистнул Малахов. – Я бы за пять минут дополз. А чего? Раз – и в дамках!

– Доплюнуть можно, – усмехнулся Прохор. – Ты, Колян, главное, не горюй... Еще наползаешься. Твое от тебя не уйдет.

– Гляжу я на вас и вижу, – усмехнулся Малахов, – что хоть вы с сорок первого на брюхе елозите, а ни черта не слышали про постановление ЦК и Политбюро насчет границы...

– А ты будто знаешь... – хмыкнул Степан.

– Знаю! Хоть постановление пока секретное. И даже могу рассказать, про что оно, если очень попросите. Только дайте закурить... Спички есть?

– А, черт! – Спохватившись, Иван достал папиросы, одолженные у Шульгина, протянул сослуживцам. Степан и Прохор прикурили от одной спички.

– А ты подождешь... – строго сказал старшина Малахову. – Третий не прикуривает, пора бы знать... На вот, прикури от моей. Только кури в кулак, не изображай тут вулкан Везувий над нашим секретом, слыхал, чего говорю? А теперь рассказывай, чего тебе доложили, а нам нет.

Малахов сначала обиженно молчал, но, после того как старшина дал ему папиросу да еще обслужил по полной, смилостивился.

И, как следует затянувшись, выпустил дым кольцами, так что все замахали руками, разгоняя его, и, важничая, начал рассказывать.

– От знающих людей в нашем лагере слыхал: товарищ Сталин секретную директиву подготовил: мол, чужого нам не надо, а своего не отдадим. Как до своей границы дойдем, так сразу пинка Адольфу под зад и все, баста. В смысле – хорош нашу русскую кровь за англосаксов проливать! Пусть теперь они свою льют! А всем русским воинам, кто целые, кто увечные, кто на своих двоих, иль на костылях, будет дан один приказ: кончай воевать, всем домой, на печь, к бабе под бок!

Разведчики скептически усмехнулись, покрутили головами.

– Вот трепло... – вздохнул Степан. – Тоже мне открытие. Сейчас все слухи только об этом. Ни о чем другом так не толкуют, и кто чего только не говорит...

– Скажете, вру? – обиделся Малахов. – Да эти люди, если хотите знать, про начало войны все верно сказали! День в день, когда начнется! Вот так. Поэтому у нас в бараке как про эту границу услыхали – все сразу запросились Родину защищать!

– А взяли, конечно, тебя одного? – спросил Прохор. – Как самого бесшабашного?

– Меня-то сразу взяли, да еще Леньку, кореша, – грустно ответил Малахов. – Мы с ним были не разлей вода. Пока его власовцы на дороге не подстрелили... Статья у нас с ним подходящая – за драку. Другие, в натуре, только колхозное добро воровали – колоски, молоко. Иль самогон гнали. Какие из них солдаты?

– Ты больше никому про это постановление не рассказывай, – посоветовал Степан. – Могут засмеять. А могут и морду набить. Только тебе, а не твоим знающим людям.

К штабу полка, прикрытому сверху маскировочной сетью, с трудом, едва не разваливаясь, подъехала та самая полуторка и стала, заглохнув, среди новеньких «эмок» и «виллисов», словно нищий на паперти, просящий милостыню среди господ, прибывших к праздничной службе.

И все увидели, как лейтенант Малютин и водитель помогают переводчику Косте Горелову выбираться из кузова грузовика.

Но сначала показалась его голова, вся в окровавленных бинтах, и присутствующие замерли на месте, увидев эту картину. Потом вытащили убитого автоматчика, сопровождавшего Костю и пленного «языка» в штаб дивизии.

Затем послышался короткий вскрик, и все обернулись к подбегающей Лиде. Вот она остановилась как вкопанная, увидев Костю и окровавленную повязку на его глазах, и зажала рот рукой, чтобы снова не закричать.

Казалось бы, здесь все давно привыкли к смерти и крови, и сколько уж молодых, полных сил и надежд людей погибло у всех на глазах, но сейчас, глядя на жениха и невесту, уже готовившихся к свадьбе и ожидавших первенца, все особенно остро почувствовали трагедию войны, это неистовое торжество смерти над жизнью. Многие из тех, кто был здесь, уже три года пытались остановить и прервать это кровавое безумие, но смерть продолжала безжалостно калечить людские тела, души, жизни и судьбы, и уже, казалось, только совсем у немногих доставало сил ей противостоять и сопротивляться.

– Костенька... – охнула, заплакала Лида, и он обернулся на ее голос. – Господи... Что они с тобой сделали?

В последний момент ее, падающую в обморок, подхватила под руку Катя.

– Лида... Прости, я не вижу тебя, – сказал Костя дрожащим голосом. – Подойди сюда. Я вот тебе тут подарок... – Он шарил по карманам, пока не достал небольшую коробку с ожерельем, уже испачканную кровью.

– Что вы смотрите? Его надо немедленно в санбат! – негромко сказал лейтенант Малютин окружающим.

– Диверсанты, – негромко объяснял водитель, дрожащими пальцами принимая чью-то самокрутку. – Сначала документы у всех проверяли... Потом старлея прикладом в лицо, прямо по очкам... А мне автомат под ребра. Вези их прямо к Иноземцеву... И если бы не лейтенант... – Он кивнул на Малютина. – Они у него документы потребовали, а он один всех троих положил...

Теперь этот незнакомый лейтенант, чья гимнастерка была тоже в крови, привлекал всеобщее внимание. В том числе Оли Позднеевой и Кати.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант, – подошла к нему Оля. – Не узнаёте?

– Здравствуйте, – поздоровался с ней Малютин. – Кажется, узнаю. А, это вы сняли пулеметчика?

Он разговаривал с ней, а сам нет-нет да поглядывал на Катю, встречаясь с ней взглядом, узнавая и не узнавая...

И наконец оба враз узнали друг друга, вспомнили о давней и мимолетной дорожной встрече, о том, как читали друг другу любимые стихи...

Но ни он, ни она не решались подойти друг к другу, чтобы не оскорбить своей радостью чужое горе.

Катины глаза были полны слез, она сделала было шаг в его сторону, но потом опомнилась, отвернулась и убежала в блиндаж связи, быстро соединилась по телефону с санбатом.

– Санбат? Это хозяйство Иноземцева, да-да, бывшее Морозова! У нас переводчик, лейтенант Горелов, получил ранение в глаза, побыстрее, пожалуйста, приготовьте для него операционную, а то он ослепнет... Да, мы его сейчас подвезем...

* * *

Иноземцев выглянул из окна своего кабинета, где в это время у него проходило совещание с офицерами из штаба дивизии во главе с начальником оперативного отдела штаба корпуса полковником Егоровым.

– Извините, товарищ полковник, – сказал, он Егорову. И, нахмурясь, обратился к Самсонову: – Узнайте, Федор Дмитриевич, что там случилось... Чего там все вдруг раскричались.

Самсонов козырнул и быстро вышел.

2

Полковник Егоров продолжал свое выступление:

– ...Могу констатировать: командование фронта по-прежнему считает участок вашего полка наиболее подходящим для нанесения главного удара. Считайте, это приказ, который не будет обсуждаться, когда мы его получим. Но пока приказа нет, можно обсудить. Я уверен, есть разные мнения на этот счет, и хотелось бы их услышать.

Офицеры переглянулись.

– Вот майор Иноземцев, наш гостеприимный хозяин, как всегда, не согласен с приказами вышестоящих, – хмыкнул полковник-артиллерист Анисимов, весь увешанный боевыми наградами. – Тем более сейчас. Не хочет, понимаешь, чтоб его беспокоили.

– Да, я в корне не согласен с решением командования! – резко сказал все еще хмурый Иноземцев. – Считаю его ошибочным. И не собираюсь это скрывать.

Все переглянулись, некоторые покачали головами: ну Иноземцев, во дает! Этот как всегда. Все ему не так.

– Разрешите изложить, товарищ полковник? – спросил Иноземцев.

Егоров, нахмурясь, кивнул и демонстративно взглянул на часы.

– Я в таких случаях всегда стараюсь думать за противника, – сказал Иноземцев. – И чем больше анализирую, тем сильнее моя уверенность: противник ждет нас именно здесь. На моем участке. И считает точно так же, как наше командование: здесь лучшее место для танкового удара. – Иноземцев показывал указкой на карте – где именно. – И он на нашем месте тоже здесь бы ударил! И ожидает сосредоточения ударного кулака именно здесь, на нашем направлении! Отсюда участившиеся поиски немецких разведгрупп и диверсантов в тылу нашего полка.

– А в тылу у соседей этих разведгрупп разве нет? – спросил Егоров.

– Тоже есть, но, по нашим данным, особенно интенсивно они ведутся у нас. – Иноземцев продолжал хмуриться, поглядывая в окно. – Я уже запрашивал соседей. Да, есть, но в гораздо меньшей степени. Да и этот знаменитый гитлеровский ас, снайпер Кремер, который стрелял в полковника Морозова, вел охоту именно у нас, на нашем участке.

– Вел? – спросил кто-то. – А что, его уже ликвидировали?

«Так это что, из-за этого аса ваши генералы не приехали сюда сами, а прислали своих заместителей?» – чуть не сказал Иноземцев, но воздержался, переглянувшись с Егоровым, который исподтишка погрозил ему пальцем.

– Да, мне только сегодня доложили, – вслух сказал Иноземцев. – Эта чемпионка, как ее... кажется, Позднеева, ее к нам только вчера прислали из корпуса, сегодня утром подстрелила его первым или вторым выстрелом. И мои разведчики сами видели, как немцы оттаскивали убитого с его позиции.

– Что-то не верится, – сощурился все тот же Анисимов. – Чтоб такого зверя, как о нем рассказывали, так сразу, с первого-второго выстрела...

– Мне тоже не верится, —. отрезал Иноземцев. – Но я верю тем, с кем вместе воюю больше трех лет.

Все насмешливо переглянулись. Большинство присутствующих, кто хорошо был знаком с Иноземцевым и Анисимовым, давно привыкли к их пикировкам, зная об их подоплеке, и не без интереса к ним прислушивались.

– Понимаю, Сергей Павлович, – вкрадчиво произнес Анисимов. – Это из-за капитана Кремера, лучшего снайпера Гитлера, сорвалось твое направление в Москву, в Академию Генштаба?

– Вот этого не надо, Вячеслав Иванович. Я себя сам в Москву не направлял, – ответил Иноземцев, который по-прежнему с беспокойством наблюдал за происходящим возле штаба. – И отказывался, когда меня направляли.

– Могу это подтвердить, – кивнул Егоров, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. – Но давайте вернемся к нашему делу, товарищи офицеры!

– Мне приказали, я под козырек, хотя полк не хотелось бросать, – тем не менее продолжал Иноземцев. – Меня в последний момент развернули обратно, и я опять взял под козырек...

– Свидетельствую, что так все и было, – еще раз недовольно сказал полковник Егоров. – Майор Иноземцев – один из самых исполнительных офицеров, каких я знаю. Хотя у него всегда и на все свое особое мнение, которое он никогда не скрывает... У тебя, Вячеслав Иванович, есть какие-то суждения по тому, что сказал майор Иноземцев, а не насчет академии?

– Может, противник догадывается про наши планы, а может, и не догадывается, – недовольно ответил Анисимов. – Почему мы все время должны подстраиваться под него? Вместо того чтобы навязывать ему свою волю? Сейчас, слава богу, не сорок первый год. Где найдем нужным, там и ударим! Пусть немцы привыкают...

– А я считаю такую недооценку силы противника преступлением! – еще резче сказал Иноземцев. – Немцы по-прежнему очень сильны, и с их возможностями, с их тактической выучкой надо считаться, а не лезть напролом! Ты, Вячеслав Иванович, бьешь из тыла, с закрытых позиций, у тебя потерь почти не бывает, а вот мои солдаты полезут из окопов под пулеметы и мины!

– Скажи уж, ответственности боишься, – хмыкнул Анисимов.

– Я боюсь провала операции, товарищ полковник, – отпарировал Иноземцев.

– А какие у тебя есть подтверждения твоим опасениям? – спросил Егоров.

– Есть. Но пока только косвенные, – ответил Иноземцев, опять глянув в окно.

Он видел, как связистка Катя и лейтенант Малютин о чем-то беседовали. Со стороны за ними наблюдала чемпионка Оля Позднеева.

– Похоже, ты сейчас думаешь о другом, – сказал Егоров, тоже подойдя к окну. – Что ты там, интересно, все время высматриваешь?

Он какое-то время тоже наблюдал за происходящим, потом перевел взгляд на Иноземцева.

– Сейчас вернется майор Самсонов и все доложит... Так, может, Сергей Павлович, ты поделишься наконец с нами своими соображениями?

– Попробую...

Иноземцев снова подошел к карте:

– По данным нашей разведки, немцы выставили здесь и здесь, то есть на танкоопасных направлениях, штурмовые подразделения, и прежде всего власовцев, которым уже нечего терять... Сами знаете, это настоящие смертники. И еще. Полоса наступления здесь и здесь нашпигована противопехотными минами.

Присутствующие переглянулись.

– Сергей Павлович, ты не оговорился? Ты же сам себе противоречишь. – Егоров поднял свои кустистые, с сединой, брови.

– Ты хотел сказать – противотанковые? – переспросил Анисимов.

– Я хотел сказать, то, что все слышали! – упрямо продолжал Иноземцев. – А не что тебе хотелось услышать.

– Ну так расскажи нам еще раз про мой сталинградский конфуз, – насмешливо сказал Анисимов. – А то не все слышали. А многие подзабыли.

– Прекратите, товарищи офицеры! – поднял голос Егоров. – Опять вы за свое! Все и так хорошо знают об этом вашем старом конфликте.

– Не все, – сказал один из молодых полковников. – Я вот, к примеру, не знаю. И не только я. Игорь Андреевич, поскольку тут у нас идет вполне демократическое обсуждение, то надо дать им выговориться. Время пока есть. А то так и будут препираться по любому поводу. Пусть сами расскажут, что и как у них было, а то только и будем слышать одни намеки и упреки. Так что там у вас случилось под Сталинградом?

– Вот пусть Сергей Павлович и расскажет, – кивнул Анисимов. – А то он сегодня какой-то слишком возбужденный и все время в окно поглядывает...

– Разрешите освежить память кое-кому из присутствующих? – обратился Иноземцев к Егорову.

Тот обреченно махнул рукой, потом сел и взлохматил пятерней седые волосы, после чего демонстративно взглянул на часы.

– Так вот, в который раз напомню тебе, Вячеслав Иванович, про то, как под Сталинградом твой дивизион накрыл огнем мой полк.

– Во-первых, не твой полк, – пробурчал Анисимов. – Это у тебя мания величия. Или мания преследования... Или то и другое вместе... Ты тогда еще всего лишь ротой командовал...

– Да, ты прав, – еще возбужденнее продолжал Иноземцев, ударив кулаком себя в грудь. – Ты накрыл мою роту! А Морозов покойный мне до этого приказал, чтобы я связался с тобой по рации. И я связался! И сказал тебе русским языком, повторил это несколько раз, что наш батальон, где, здесь ты прав, я тогда командовал только ротой, совершит ночью маневр в тыл противника, и указал тебе наши координаты! Но ты именно туда обрушил огонь своих стадвадцатидвухмиллиметровых орудий!

– Злопамятен же ты, однако! – вздохнул Анисимов. – Только у меня на этот счет был свой приказ! И мне были даны четкие указания! И никакой старлей Иноземцев не мог их для меня отменить. А ты, Сергей Павлович, и сейчас пытаешься сделать то же самое: отменить приказ командования фронтом! Счет тогда шел на минуты, если ты забыл... Кто знал, что вы такие прыткие и прорветесь в немецкий тыл за какие-то полчаса?

– К счастью, твои артиллеристы плохо стреляли, взрыватели неправильно поставили – и большинство снарядов не взорвалось, – заметил Иноземцев. – Ты, Вячеслав Иванович, тогда убил тридцать четыре бойца только из моей роты, – закончил Иноземцев.

– И еще командира вашего батальона капитана Курдюмова, – мрачно сказал Анисимов. – Это, Сережа, и называется война. А ты до сих пор не понял. Ведь благодаря мне ты потом стал командовать батальоном. Вместо Курдюмова.

– Спасибо должен я тебе сказать? А может, и немецкого снайпера я должен отблагодарить за то, что он ранил Морозова и я стал командовать полком? – сказал в наступившей тишине Иноземцев. – Я только хочу тебе напомнить, Слава, что за тобой должок. Тридцать четыре жизни. Да еще с процентами. Теперь сосчитай сам, сколько ты должен спасти и сохранить моих солдат и офицеров своей огневой поддержкой...

– Постараюсь, конечно... только тебе разве угодишь? – примирительно пробурчал Анисимов, отведя взгляд.

– Ладно, хватит, кто старое помянет, тому глаз вон, Сергей Павлович, – сказал полковник Егоров, чтобы снять общую неловкость. – Хочу напомнить, если кто не знает: на сегодняшний день артиллерийский дивизион полковника Анисимова дважды отмечен в приказе Верховного, и больше не было случая, чтобы по его вине повторилась трагедия, как под Сталинградом.

– Охотно верю: случись это сегодня, от моей роты и от меня ничего бы не осталось, – заметил Иноземцев под облегченный смех собравшихся.

Кто-то просто переглянулся, а полковник Егоров еще больше нахмурился.

При этом Иноземцев снова посмотрел в окно, и увидел, что Катя и Малютин по-прежнему стоят недалеко от штаба, где проходило их совещание, и тихо разговаривают, ничего и никого вокруг не замечая.

– Я на минуту отлучусь, товарищ полковник, – сказал он Егорову.

Тот кивнул в знак согласия.

3

Тем временем к заинтересовавшим Иноземцева беседующим подошла Оля Позднеева с санитарной сумкой.

– Товарищ лейтенант, давайте я вас перевяжу. Малютин будто не услышал ее.

– Я извиняюсь, товарищ лейтенант, у вас кровь течет! – решительно и громко сказала чемпионка СССР по стрельбе.

– Так это, наверно, не моя кровь. – Малютин обернулся к ней.

Но чемпионка по стрельбе осторожно коснулась его левого предплечья, и Малютин невольно отдернул руку, сморщившись от боли. А Катя негромко охнула и перевела взгляд с него на Олю и обратно: как же так, она, Катя, ничего не заметила, не говоря уже о лейтенанте Малютине, который почему-то не чувствовал боли, а эта белобрысая девица разглядела?

– Черт, кажется, действительно зацепили. – Малютин сморщился.

– Закатайте рукав! – требовательно приказала Оля, раскрыв свою сумку.

– Ерунда. Касательное ранение. До свадьбы заживет...

Уже не слушая его, Оля достала из сумки йод и бинты, потом, бесцеремонно отодвинув Катю, помогла Малютину снять гимнастерку, и обе невольно замерли, увидев сначала рану на предплечье, а потом свежий, неровный шрам на его обнажившейся спине вдоль позвоночника.

– Очень больно? – тихо спросила Катя, увидев, как Малютин невольно сжал зубы, когда Оля умело смазала йодом вокруг его раны на плече, а потом стала бинтовать.

– Да нет... – Он прикрыл глаза. – Пройдет.

– Помолчите! И не мешайте, – сказала ему Оля, затягивая бинт потуже.

– Спасибо. Представляешь, Оля меня второй раз выручает, – сказал он Кате. – Там, на дороге, она одним выстрелом убила пулеметчика, который стрелял в нас с колокольни.

– Я всегда и всего добиваюсь одним выстрелом, – сказала Оля скорее Кате, чем лейтенанту. – А теперь давайте сюда вашу гимнастерку, я ее быстро постираю.