Текст книги "Пришельцы. Выпуск 2"

Автор книги: Юрий Васильев

Соавторы: Ирина Монина,Вадим Невзоров,Вероника Черных,Николай Бондарев,Татьяна Туманова,Вячеслав Мягких,Елена Романенко,Олег Павлов,Николай Бодров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Кирилл вскочил и решительно зашагал к близкому горизонту. Это все от воображения, рассуждал он, пытаясь проанализировать свою минутную растерянность, все от лени, а еще – от голода. Что-то уже есть хочется. Часы показывали только без четверти одиннадцать. В какой-то миг горизонт неожиданно приблизился к самым глазам, а потом мгновенно отдалился, показав вокруг огромное пространство с деревьями, рощами, далеким поселком, водной гладью озер, извилистыми берегами. И все это было на горячей от солнца земле.

Кирилл наконец вышел на галечный берег соленого озера. По левую руку хорошо было видно межозерную косу, темной полосой делившую озерную гладь. Здесь вода имела золотистый оттенок, за косой – голубоватый. Холм, о котором говорил небритый мужичок, оказался совсем недалеко; Кирилл добрался до него минут за пять. Скорее, это был пригорок. На его вершине небольшая вытоптанная проплешина окаймлялась остатками кривоватых стен, сложенных из серого камня. Кирилл был разочарован: не очень-то это походило на развалины доисторического храма, скорее уж – сарая, к тому же не совсем древнего. Но статью все равно можно будет сделать, упрямо подумал он. Хотя… нет! Ведь роман решил написать. Долой журналистику!

Он снова пробежался глазами вдоль берега и вдруг увидел вдали, среди небольшой рощи, сверкающий кристалл. Сноп яркого огня вырывался из глубины древесных крон и, несмотря на большое расстояние, слепил глаза. Чтобы пускать такого солнечного зайчика, понадобилось бы зеркало огромного размера. Сколько Кирилл ни вглядывался, не мог понять, что это. Догадка пришла сама собой: это солнце отражается от стеклянной крыши дома Александры Владимировны. Однако как далеко я ушел, подумал Кирилл. Он поправил буденовку за газетный козырек и зашагал в сторону ослепительного ока света.

Вернувшись во флигель, Кирилл решил первым делом побриться. Пришлось взять бидон и сходить на колодец. Беспокоить хозяйку просьбой согреть воду не хотелось. Пристроив квадратное зеркальце у рукомойника и намылив щеки, Кирилл провел станком от виска до подбородка. Ощущение было такое, словно с лица сдиралась кожа. Сколько же лет пролежала эта самая «Нева» под прилавком поселкового магазина? Надо было спросить что-нибудь посовременнее – «Жилет», например. Но, скорее всего, продавщица лишь пожала бы плечами, сказав, что в продаже только такие лезвия. Фу, черт! Невозможно ж бриться!

Кирилл шипел, стискивал зубы, смахивал слезы, но упорно продолжал начатую процедуру. С огромным облегчением и большим удовольствием он ополоснул лицо холодной водой, смывая остатки пены. Несмотря на все мучения, щетину удалось ликвидировать полностью. Вот только кожа горела, как от ожога. Критически осмотрев свою физиономию в зеркальце, Кирилл остался доволен. До обеда еще была уйма времени, так что можно спокойно полежать, давая отдых усталым ногам. Скинув кроссовки, он прилег на кровать поверх одеяла. Посмотрел на стол. На фоне решетчатого окна вырисовывались силуэты газетной буденовки, бумажного пакета, пишущей машинки и лампы «летучая мышь».

– Все не так, – пробормотал Кирилл. Он быстро подошел к столу, слегка повернул машинку, сдвинул лампу. Бумажный пакет и буденовку отнес к дальней стене и поставил на деревянную полку. Потом вернулся к кровати, улегся поудобнее и посмотрел в сторону стола. Темные контуры печатной машинки и лампы слились в один фантасмагорический силуэт. Кирилл вставал еще несколько раз, немного сдвигая то машинку, то лампу друг относительно друга. Наконец результат ему понравился. Он решил, что если не художник, то фотограф в нем категорически пропадает. Может, действительно, заняться фотографией? Хотя бы в порядке увлечения. Интересно! А писательством решил заняться тоже в порядке увлечения?..

Кирилл не заметил, как задремал.

Проснулся он оттого, что ему почудилось будто кто-то сказал: «Пора вставать!» Вскинув руку, посмотрел на часы: половина второго. Было жарко и душно.

– Замечательно, – полусонным голосом проговорил Кирилл. – Дообеденный сон золотой, послеобеденный – серебряный! Или – наоборот?..

Он доплелся до рукомойника, умылся теплой водой. Посмотрелся в зеркальце. На скулах и подбородке кожа пошла красными пятнами. Дурацкая все-таки бритва! Лучше уж обрасти бородой.

Направляясь к обеденному столу, Кирилл остановился у одной из клумб и стал рассматривать цветы. К своему удивлению, обнаружил, что знает названия некоторых из них. Ну, про ромашки и говорить не стоит. А рядом – самые обыкновенные васильки. Точнее, они были необыкновенно яркие и крупные, но во всем остальном – васильки как васильки. Видимо, Александра Владимировна была неравнодушна к полевым цветам и занималась их окультуриванием. Колокольчики тоже произвели впечатление. Хожу мимо них второй день, подумал Кирилл, и только сейчас обратил внимание. Хотя справедливости ради надо сказать, что в первый день пытался вспомнить их название… Так, а это у нас что? Анютины глазки! Вот что значит – городской житель… Но вспомнил же! А значит, знал в прошлом. Знал эти названия, знал этот язык. А может, в раннем детстве (в очень раннем) я понимал язык животных и птиц? Язык растений и насекомых? А потом забыл. Забыл, когда меня увезли из страны по имени детство…

Кирилл оторвался от созерцания цветов и посмотрел на прозрачную крышу, где за стеклом находилось, наверное, что-то совсем необычное. Как бы напроситься на экскурсию? Или хозяйка строго хранит свои селекционные секреты? Во всяком случае, стоит попробовать.

Огибая угол дома, он увидел немного в стороне натянутый гамак между двумя врытыми в землю столбами. В нем с книжкою в правой руке лежала Анжела. Другую руку она закинула за голову, видимо, не боясь помять свою широкополую шляпу. Кирилл шагнул с дорожки и подошел поближе.

– Привет! – внятно сказал он.

Анжела никак не отреагировала, только перевернула страницу. Кирилл неловко кашлянул, подошел к гамаку еще ближе, чтобы попасть в поле зрения Анжелы.

– Жарко сегодня, – сказал он, широко улыбаясь.

Она как-то странно посмотрела на него поверх книги, отрывисто произнесла:

– Да, жарко!

Кирилл понял, что явился досадной помехой. Однако просто так уйти было тоже как-то неловко. Ощущая себя полным болваном, он попытался продолжить разговор:

– Отсюда очень хороший вид.

Анжела снова посмотрела на Кирилла и хотела что-то сказать, но в этот момент раздался короткий звонок, и нечто четко прожужжало несколько раз. Девушка отложила книгу, вынула из нагрудного кармана рубашки черную коробочку мобильного телефона, прочла с экранчика сообщение, потом стала нажимать кнопки, набирая ответ. Кирилл отошел на шаг в сторону и стал смотреть на озеро. Он слышал, как за его спиной каждое нажатие кнопки мобильника сопровождалось тихим щелчком. В голове вертелись простейшие вопросы, с которых можно было бы продолжить разговор: «А вы в первый раз здесь отдыхаете?» или «А вы откуда приехали?»…

Александра Владимировна вынесла из дома самовар и пошла по двору, направляясь к столу под навесом. Со стороны озера шагал человек с удочками. Когда он подошел ближе, Кирилл узнал в нем Борис Борисыча. Тот действительно нес две бамбуковые удочки, и еще он держал в руке небольшой прямоугольный футляр темного цвета. Если он ходил на рыбалку, то почему в своем сером костюме? Да и время выбрал не очень рыболовное.

Щелчки кнопок прекратились, послышалось тихое шуршание. Кирилл обернулся. Анжела одной рукой застегивала карман на груди, другой – перелистывала книгу.

– Анжела, а вы тоже здесь отдыхаете? – спросил Кирилл и тут же подумал, что вопрос звучит несколько странновато, – все равно, что спросить соседку в салоне самолета: «А вы тоже летите этим рейсом?»

Вдруг сбоку что-то зашумело, зарычало, и Кирилл, обернувшись, увидел перекошенную мордочку и лапки с шевелящимися когтями.

– Что, страшно?! – Катя весело засмеялась, тряхнув своими забавными хвостиками-ушками, а потом снова сделала страшное лицо и, растопырив пальцы, пошевелила «когтями».

– Ну, конечно же, страшно! – включился в игру Кирилл. А ведь действительно, он испугался от неожиданности.

– Это я так букву «рэ» училась говорить, – созналась Катя и, подбежав к матери, обняла ей за шею.

– Тише, Катя, ты же меня перевернешь! – Анжела взмахнула свободной рукой, чтобы удержать равновесие в качнувшемся гамаке. Кирилл поспешил схватиться за край гамачьей сетки. Катя обернулась и, подражая интонации взрослых женщин, произнесла:

– Кирилл, нам с мамой надо посекретничать!

– А, ну конечно же, – Кирилл церемонно поклонился. – Надеюсь, уважаемые дамы, встретить вас за обедом.

Хозяйка почти накрыла на стол и отказалась от предложенной помощи. Устроившись на своем месте, Кирилл стал смотреть на озеро. Если вода принимает цвет неба, то почему сейчас она такого необычайно синего цвета? Небо-то блеклое, чуть ли не белое. А вот там, дальше и правее, вода вообще золотистого оттенка.

– Ничего удивительного, – неожиданно раздался голос. – В воде растворены различные микроэлементы. Они придают воде тот или иной оттенок. Соленое озеро, к примеру, сейчас желтоватого цвета. Вон там коса идет – ее плохо отсюда видно, – она как раз разделяет темно-синий и золотистый оттенки воды.

Кирилл поднял удивленные глаза на Борис Борисыча.

– Вы вслух, видимо, сами с собой рассуждали? – сказал Борис Борисыч. – Я думал, вы меня спрашиваете.

– Да, почти что так, – ответил Кирилл. – Как рыбалка?

– Рыбалка? – переспросил Борис Борисыч. Он поудобнее устроился за столом и придвинул к себе пока еще пустую тарелку.

– Ах да, рыбалка, – несколько смущенно проговорил он. – Видите ли, рыбак из меня никудышный. Правда, говорят, рыба здесь водится. А вы не увлекаетесь?

– Как-то вот не сподобился. Я вообще в первый раз за много лет из города выехал на природу.

Подошли Анжела и Катя, молча сели за стол. Александра Владимировна разлила по тарелкам борщ. Обед начался. Все ели молча, глядя в свои тарелки. Это походило на ритуал, и Кирилл не решился его нарушить.

На второе было подано жаркое. А десерта не было: был только чай с малиновым или вишневым – на выбор – вареньем.

Когда все разошлись, Кирилл остался за столом. Он намеренно пил чай не торопясь и уже приканчивал третью чашку, чувствуя, как в животе булькает.

– Александра Владимировна, а Борис Борисыч и Анжела с Катей тоже ваши пансионеры?

– Да, – коротко ответила хозяйка. Она собирала посуду со стола.

Поняв, что это исчерпывающий ответ, Кирилл решил переключиться на другую тему.

– Я утром прогулялся в поселок – изучал окрестности, так сказать, – и вот что заметил: когда я шел туда, то пересекал небольшую речку, а обратно – правда, возвращался по другой дороге – нет.

– Обратно вы шли через поле? – спросила хозяйка.

– Ну да. И чуть не заблудился.

– Вы стороной обошли небольшое озерцо – называется Чистый ключ. Из него наша речка Разгуляйка и вытекает.

Александра Владимировна собрала стопку тарелок и понесла ее к дому.

Вот и поговорили, подумал Кирилл. Он допил остывший чай, встал из-за стола. Во флигеле ждала печатная машинка. За полтора дня своего нахождения здесь он даже не попытался написать хоть несколько строк. Самое сложное – начать, а там должно само пойти.

На развилке дорожки он остановился. Идти во флигель не очень-то хотелось: жарко, душно, опять на сон потянет. Может, прогуляться до Чистого ключа? Кирилл направился в сторону реки. Интересное у нее, оказывается, название – Разгуляйка.

Постояв немного у горбатого мостика, он легко перебрался через заборчик и пошел вдоль берега вверх по течению.

Он шел будто по дну огромного оврага, крутые склоны которого густо поросли кустарником и деревьями. Вскоре пришлось пробиваться сквозь заросли высокой жесткой травы. Деревьев стало больше. Они смыкались кронами, образуя над рекой зеленый свод. Здесь было сумрачно и прохладно. Кирилл даже остановился и раскинул руки в стороны, с удовольствием ощущая, как с каждым вздохом из тела выходит накопившийся солнечный жар. Вот где надо было поселиться! Поставить палатку и спокойно пережидать это сумасшедшее лето. Знать бы заранее, что здесь такой природный оазис свежести.

Кирилл продрался сквозь очередной кустарник и остановился на краю небольшой, залитой солнцем поляны, окаймленной зеленой стеной разнообразной растительности. Но это была не поляна: все небольшое округлое пространство занимала гладкая поверхность воды изумрудного оттенка. Вот он, значит, какой – Чистый ключ! Кирилл присел на корточки и погрузил руку в воду. От неожиданного холода по коже побежали мурашки. Раздался тихий всплеск, и по гладкой, будто стекло, поверхности побежали круги. Кирилл поспешно поднялся и отступил назад. По телу продолжали бродить мурашки, но не от холода, а от внезапно охватившего трепета. Если где и живут русалки и водяные, то это здесь!

– Глупости! – громко произнес Кирилл. Он снова подошел к озеру и сунул в воду обе руки. И сейчас же на середине Чистого ключа вспух небольшой водяной горб, тихо, но отчетливо ухнуло, а потом забормотало. Поверхность озера всколыхнулась, заставив закачаться упругие зеленые стебли, растущие из воды у самого берега. Кирилл отпрянул уже на несколько шагов, благополучно влетев в кустарник.

– Тьфу на вас! – Кирилл разозлился. Он решительно вернулся к воде и принялся умываться. Все-таки какая холодная здесь вода! Но здорово бодрит. Кожа лица так и горит. Бодрит! Горит! Просто стихи. А вот еще сравнение – кожа горит, как после бритья «Невой». Нет, так лучше не сравнивать.

Опять ухнуло, и опять вспух водяной горб. Споткнулась о близкий берег набежавшая волна, и только вытекающая из Чистого ключа речка разрешила ей следовать дальше – в глубь тенистой низины, до Пресного озера. Никакого колдовства, только физика. Тяжесть земной коры выдавливает из своих глубин обычную воду – вот и все! Никаких водяных, русалок и прочих таинственных жителей. Интересно, подумал Кирилл, если бы я совершенно ничего не знал об этих существах, с детства учил только физику и химию, был бы прагматичным и скучным материалистом до мозга костей, испугался бы я сейчас? Что бы представил, когда заурчало и вода вспучилась? Может, и испугался, но от неожиданности. А потом довольно скучно объяснил сам себе причину этого явления, как только что это сделал. И не зародились бы в моем мозгу сказочные существа, не заработала бы фантазия. Но, с другой стороны, почему незнание порождает колдунов и духов? Чем объяснить стремление человека одухотворить мертвый материальный мир, который дан нам в ощущениях? И сразу вопрос: кем дан? Может, так легче понять все окружающее нас? Наверное – легче, если предположить, что вокруг нас все живое, всемогущее, понимающее, а значит, способное услышать, способное пожалеть. А кто-то надеется приобщиться к могущественным силам и получить абсолютную власть… Да-а, некоторым деятелям в этом смысле наука жизнь попортила, объяснив многое из сверхъестественного. Многое, но не все. А вдруг существует нечто еще, что породило когда-то веру в колдунов? Может быть, на миллион считающих себя магами приходится один настоящий. И наука со временем объяснит и эти необыкновенные способности простого смертного. Вот только простого ли? Раньше они существовали в мифах и были богами или полубогами, иногда простыми людьми, одаренными теми же богами. В сказках появились колдуны и волшебники. А сейчас этим занимается фантастика, где каждый колдун оказывается инопланетным пришельцем: хочется ведь теперь все объяснить с помощью науки. Раз нет ничего необычного на Земле, значит, есть где-то еще. Но все-таки есть! Как нам хочется мистики, волшебства, чуда!..

Чистый ключ время от времени вспухал водяным горбами. Кирилл даже засек время между двумя этими явлениями – ровно две с половиной минуты.

– Просто клепсидра какая-то, – пробормотал он. – Неудавшийся гейзер.

А ведь в гейзере вода – кипяток. А здесь холодная до невозможности. И вода здесь изумрудного оттенка не оттого, что в ней развились микроводоросли – они просто не могут возникнуть в таком холоде, – а просто в ней отражается окружающая зелень. И микроэлементы, как говорил Борис Борисыч, подкрашивают… Где-то глубоко под землей погребен исполинский айсберг – остаток Великого оледенения. И от гигантского давления или внутреннего жара земли он тает, рождая подземные реки и озера… А что будет, когда он весь растает? Исчезнут реки, высохнут озера. Интересно, почему нет соленых рек?..

Кирилл медленно возвращался прежней дорогой. На душе было почему-то грустно. Он невольно бросал взгляды на поверхность реки, по которой ровно через каждые две с половиной минуты прокатывалась одинокая гладкая волна, как сокращение мышцы под шкурой животного. И чем дальше от Чистого ключа, тем слабее становилось это движение…

Он почти дошел до своего флигеля, как невесть откуда взявшаяся Катя крикнула ему:

– Замри!!!

Кирилл застыл на одной ноге, хотя стоять было крайне неудобно. Катя выбралась из зарослей полевых цветов и подошла к Кириллу.

– А по газонам ходить не очень-то хорошо, – улыбаясь, сказал он. – И, кстати, я уже устал изображать из себя статую.

Катя наклонилась и подобрала что-то с каменной плитки у самой ноги Кирилла.

– Отомри! – сказала Катя и подняла руку повыше, чтобы хорошо было видно. – Смотри, ты чуть было не наступил на косенога.

– На кого я не наступил? – спросил Кирилл и посмотрел на протянутую руку. На маленькой ладошке он увидел раскинувшего длинные тонкие лапы паука-сенокосца.

– О! – Кирилл даже чуть вздрогнул. – И ты не боишься?

Сам он с детства катастрофически боялся пауков. С возрастом, правда, этот страх поутих, но все равно гнездился где-то в подсознании.

– Почему я должна его бояться? – Катя поднесла ладошку к своему лицу. Ее глаза забавно скосились, разглядывая паука.

– Он хороший, – сказала она. – Даже небо заплакало бы, если бы ты на него наступил.

– Да, дождик сейчас совершенно не помешал бы, – отвлекаясь от паучьих тем, проговорил Кирилл.

– И тебе совсем его не жалко? – спросила Катя.

– Конечно, жалко. Только ты знаешь что? Выпусти его на травку. Пусть там живет. А дорожки все-таки для людей предназначены.

Катя послушно сунула руку в траву и терпеливо подождала, пока паук перелезет на стебель цветка.

– А ты знаешь, почему идет дождь, если убить паука?

– Потому что паук – это заколдованная девушка, – ответила Катя и посмотрела на Кирилла снизу вверх. – Но если я и превращусь когда-нибудь, то только в бабочку. Большую и красивую.

– Интересная мысль, – Кирилл присел на корточки и заглянул в серьезные детские глаза. – Только не торопись превращаться в бабочку. Ладно?

– Хо-ро-шо, – раздельно произнесла Катя. – А почему ты сказал, что нужен дождь?

– Потому что природа погибает от жаркого солнца. Это здесь так хорошо и прохладно. И то – не очень. А в других местах, где мало воды, трава выгорает, деревья сохнут и птицы падают на лету.

– Я этого не знала, – тихо сказала Катя и добавила: – А мне так лета хотелось!

Она повернулась и задумчиво пошла по дорожке, засунув руки в карманы комбинезона.

Серьезный маленький человек, подумал Кирилл, и трава выше ее панамки. Тут он удивился. Трава и цветы действительно были выше шестилетнего ребенка. Что они, за ночь, что ли, вымахали? Или они и были такими? Он крепко задумался, пытаясь вспомнить, как выглядели клумбы вчера. Вот невнимательность так невнимательность. А еще журналист. Городской, понимаешь, житель!

Кирилл подошел к флигелю, на пороге остановился, снова огляделся вокруг, пытаясь вспомнить, как все было вчера? Ничего не вспомнил, пожал плечами и зашел внутрь. В комнате на столе плавилась печатная машинка с одиноким листом бумаги, а вместе с ней и лампа «летучая мышь».

– Фу, как здесь жарко!

Решительно надо перебираться отсюда в тень, в прохладу, к Чистому ключу. Сидеть под сенью ивы, слушать журчание воды и печатать, печатать, печатать… Мозги просто кипят!

Кирилл подошел к столу и прикоснулся к ослепительно сверкающему рычагу возврата каретки. Он действительно нагрелся так, что обжигал кожу. Слабый, но отчетливый запах керосина витал в воздухе. Может, лампу вынести куда-нибудь на улицу? Или спрятать в шкаф? В любом случае, ее надо убрать в тень. Кирилл подхватил «летучую мышь» за проволочную ручку, отнес в дальний угол и поставил на печку. Потом немного подумал и переставил на полочку, прибитую к стене. Вернувшись к столу, сел на скрипнувший табурет, придвинул машинку, положил пальцы на клавиши… Все! Дальше он оцепенел. Голова была чистая, как тот заправленный в каретку лист. Желание есть, мыслей – никаких. Не помогли фантазии на тему древних храмов, колдунов и пришельцев. Все смешалось в пеструю сумятицу. Стройный, убедительный сюжет так и не возник. Воображение подсовывало какие-то обрывки, лоскутки, из которых никак не складывалось нечто единое, целое. «Как же это делают другие? – думал Кирилл. – Может, надо бросить все и уехать в ту самую Тмутаракань? И так уже все бросил и уехал. А может, я слишком многого хочу? Я здесь только второй день. Из меня еще не вытряхнулись впечатления городской жизни, вся эта суета-маета. А новое удивляет, отвлекает. Надо перестать бегать, спрашивать, выяснять чего-то, строить версии. Надо просто успокоиться, предаться созерцанию. Восточные мудрецы знали в этом толк. Не зря же проповедовали стремление к достижению гармонии».

Он убрал руки от клавиш и посмотрел в окно. Взгляд скользил по каменной стене странного дома Александры Владимировны, по стеклянному скату теплицы, построенной ее таинственным мужем, по блеклому небу, где не было и намека на какое-нибудь даже самое маленькое облачко.

Кирилл вышел из флигеля и присел на пороге. Локти он поставил на колени, подбородком уткнулся в кулаки. Пожалел, что отдал пачку сигарет тому мужичку у магазина. Сейчас как раз и подымить бы в глубоком раздумье. Он протянул руку, сорвал травинку и принялся ее грызть. Вот так и проходит время бездарно! Раньше его всегда не хватало, а сейчас – сиди и пиши: никто не мешает. Хотя нет! Мешает! Жара эта проклятущая!.. И как люди в Африке живут?

Он выплюнул наполовину изжеванную травинку и вернулся во флигель. Разделся, повалился на кровать и закрыл глаза. Буду спать, решил он. Буду только есть и спать. И никаких мозговых напряжений.

Сквозь закрытые веки пробивался солнечный свет, рисуя перед глазами зеленовато-фиолетово-красные кляксы. Они вырастали из ничего, раскручивались, меняли очертания и размеры, исчезали и появлялись вновь. В мозгу всплывали, затем растворялись слова: крошка, кубик, кустарник, кусок, кисель, кисель, очень горячий кисель… Кирилл вдруг сообразил, что невольно прокручивает а голове слова на букву «ка», выискивая то самое, с которого начнется повесть. Он был в том полудремотном состоянии, когда родившаяся мысль начинает обретать зрительный образ. И сейчас в его воображении вспыхнули красным огнем буквы, сложившиеся в слово «Камикадзе». «Почему камикадзе?» – лениво подумал Кирилл. Слово исчезло, но появился текст. Точнее, он не появился визуально, не зазвучал в ушах – просто мысли облеклись в словесную форму.

«…Камикадзе забрался в кабину самолета и закрыл фонарь, отделяя себя от мира живых. У него теперь не было имени, не было прошлого и тем более – будущего. Есть только настоящее: эта тесная кабина с легким запахом авиационного бензина, это солнце, слепящее глаза, эти ровные ряды солдат великой империи, выстроившихся для прощания вдоль взлетной полосы. Лобовое стекло фонаря перечеркивала черная лопасть винта; когда камикадзе включил запуск двигателя, она тронулась с места и медленно пошла вправо. Рокот внутри кабины нарастал, корпус самолета пронзила мелкая вибрация, мелькающие лопасти винта слились в призрачный веер. Камикадзе чувствовал, как по телу разливается тепло от выпитого саке. Он инстинктивно прикоснулся к белой с красным кружком ленточке, повязанной вокруг головы, потом опустил руку, сдвинул ручку газа до упора, дождавшись, когда двигатель наберет нужные обороты, отпустил тормоза. Самолет понесся по грунтовой полосе, оставляя за собой желтоватый шлейф пыли. Камикадзе почувствовал, как шасси оторвались от земли, и слегка потянул ручку управления на себя…»

Кирилл открыл глаза, поднял руку, посмотрел на часы. Он продремал или проспал больше двух часов. От горячего воздуха гудела голова. Стоило больших усилий, чтобы сесть на кровати. Он сидел, уперев руки в одеяло, и все ниже и ниже опускал голову. В какой-то момент он качнулся вперед, потом резко вскинулся и открыл глаза. Лучше всего сходить на озеро, окунуться разочек-другой. Иначе можно проваляться до ужина. Кирилл, как в замедленном кино, натянул рубашку и джинсы, сунул босые ноги в кроссовки и шатаясь побрел к выходу. У рукомойника он задержался, чтобы бросить в лицо горсть воды. На улице было слегка посвежее, но все равно все млело от раскаленного воздуха. А что же творится тогда в городе? На ходу застегивая рубашку, Кирилл плелся по дорожке в сторону внутреннего дворика. Завернув за угол дома, он остановился, заправил рубашку в джинсы и огляделся. Гамак сиротливо висел на столбах, а на обеденном столе под навесом скучал самовар. Кирилл потер ладонью глаза и двинулся в сторону озера. Справа и слева тянулись кустарники живой изгороди, под ногами хорошо утоптанная тропинка прорезала зеленый травянистый ковер.

Царило полное безветрие. Поверхность озера была гладкой, как стекло, по которому, казалось, можно спокойно прогуляться. Усмехнувшись, Кирилл скинул кроссовки, одежду, вошел в прохладную воду и неспешно поплыл в сторону горизонта…

«Капитан оторвался от чтения и посмотрел поверх книги на вошедшего старпома.

– Сэр, – почтительно доложил тот. – Ветер опасно усилился, мачты могут не выдержать.

– Какой ход? – спросил капитан.

– Двадцать два узла, сэр!

Двадцать два узла – очень неплохо для парусника. Даже очень неплохо. Два часа назад, несмотря на сильный ветер, он распорядился не убирать паруса. Сейчас главное – скорость. Необходимо было доставить груз в кратчайший срок. Но, с другой стороны, риск не должен граничить с безрассудством. Сунув меж страниц нож для разрезания бумаги, капитан положил книгу на стол и поднялся из кресла.

У грот-мачты стояли матросы в штормовой одежде и зюйдвестках. Как только капитан вышел на палубу, все повернули к нему напряженные лица. Ветер гудел в такелаже. Сильный ветер, баллов на девять. Раздутые паруса заставили мачты неестественно изогнуться. Парусник шел с огромной скоростью, разрезая форштевнем волны. Малейшая ошибка, и можно положить судно на борт. Капитан знал, что стоит ему отдать приказ, и матросы немедленно полезут по вантам наверх, к небу. Но он также знал, что при всем их опыте кто-нибудь неизбежно сорвется при таком ветре. И матросы это знали. Два часа назад еще можно было относительно безопасно убрать паруса, упасть мог только малоопытный моряк. Но сейчас рисковал каждый. И за все отвечал капитан…»

Кирилл вынырнул на поверхность, вдохнул полной грудью и огляделся. Берег оказался достаточно далеко, пора было возвращаться. Перевернувшись на спину, Кирилл медленно поплыл назад. Потом он перевернулся: лучше все-таки видеть, куда плывешь. Вдалеке по берегу шел человек. Не надо было особенно напрягать зрение, чтобы узнать в нем Борис Борисыча. Странный он все-таки. В такую жару ходит в своем неизменном костюме. Да еще с удочками на плече. Нелепо как-то это выглядит.

«Короткими пальцами майор госбезопасности держал раскрытую книжицу паспорта и строго смотрел на задержанного.

– А это у вас что такое, гражданин Борисов? – жестко спросил он, указывая на две бамбуковые плети.

– Удочки, – буркнул задержанный Борисов.

– Да нет, это не удочки, – майор прищурил левый глаз. – Это разборная антенна. А вот и передатчик.

При этих словах он указал на небольшой черный футляр, который был изъят у подозреваемого и сейчас находился в руках лейтенанта.

– А футлярчик-то с секретом, – сказал лейтенант. – Как он открывается?

И оба офицера выжидательно посмотрели на гражданина Борисова…»

Кирилл выбрался на берег, лег животом на горячие камни. Дотянулся до своей одежды, решив прикрыть голову от солнца хотя бы рубашкой. Тем более, что опыт такой уже имелся. «А ведь я начал придумывать какие-то истории, – подумал он. – За какой-то час – три сюжета. Вот только это все мои фантазии. Может, доведись настоящему летчику прочитать про моего камикадзе, или моряку – про капитана, поднимут автора на смех. А история про шпиона так вообще, как с киноэкрана списана. Но, с другой стороны, – почему бы и нет? Это же только зарисовки, черновики, так сказать. Главное – зафиксировать. Потом нужно будет все это переработать, литературу почитать соответствующую, ни в коем случае не художественную, лучше историческую, мемуарную, научную…» Еще Кирилл отметил, что все эти истории начинаются на ту самую букву «ка», которая уже столько времени терзает разум. Но ни одна из сюжетных завязок не подходит под задуманное название. Конечно, при большом желании можно из любой завязки как-то вырулить на Повелительницу дождя, но все это будет не то, получится нечто искусственное, а значит, не живое. Такого сейчас в книгах, к сожалению, навалом…

Кирилл и не заметил, как задремал. Проснулся он ближе к вечеру. Хорошо, что во время сна перевернулся на спину: хоть не обгорел на солнце. Прежде чем возвращаться домой, решил еще разок окунуться. Вода у берега была теплая, но все равно остужала разгоряченное тело.

К семи вечера все собрались во дворе за столом. Если бы этот ужин происходил в какой-нибудь пьесе, обязательно стояла бы авторская ремарка: «Те же и Шарик». Отлежавшись в конуре, Шарик неспешной походкой пересек двор и уселся невдалеке на траве. Он помаргивал осоловелыми глазами, шумно дышал, свесив из пасти розовый язык, и время от времени пытался куснуть себя за спину.

Хозяйка раскладывала гречневую кашу с тушеным мясом по тарелкам. Борис Борисыч с задумчивым видом изучал дощатую поверхность стола. Катя сидела с поникшим видом и тоже о чем-то напряженно думала. На какой-то вопрос матери она тихо сказала что-то неразборчиво.

– Посмотри на меня! – повысила голос Анжела. – Повтори!

Катя повернула голову с поникшими хвостиками и снова что-то проговорила, еще тише, чем прежде.

– Хорошо, – менее сурово произнесла Анжела.

Весь ужин проходил в полном молчании. Теперь Кирилла это не удивляло: он сам отрешенно ковырял вилкой в тарелке. И не дай бог, если бы кто-то полез к нему с расспросами. Допив свой чай и буркнув в том смысле, что всем спокойного вечера, Кирилл направился во флигель. Там он уселся перед пишущей машинкой, сложил сцепленные пальцами руки на столе и впал в оцепенение. Так он просидел довольно долго. И из этого состояния его вывел неожиданно возникший громыхающий звук. Кирилл поднял глаза, посмотрел за окно. Шиферные секции раздвижной крыши с гулом и скрипом наползали на стеклянный скат: хозяйка закрывала свою теплицу. А вчера она вообще была закрыта. Наверное, Борис Борисыч чинил тот самый раздвижной механизм.