Текст книги "Пришельцы. Выпуск 2"

Автор книги: Юрий Васильев

Соавторы: Ирина Монина,Вадим Невзоров,Вероника Черных,Николай Бондарев,Татьяна Туманова,Вячеслав Мягких,Елена Романенко,Олег Павлов,Николай Бодров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Еще лет десять назад наш нежно любимый Толик был школьным приятелем Павлова. Не то чтобы они дружили, но и особой неприязни друг к другу не испытывали. Уже тогда этот Павлов подавал надежды, поражая преподавателей удивительно емкой памятью. Как объяснил Толик, истинный программист обязан быть талантливым и памятливым. И то, и другое наличествовало у Павлова в избытке. Юный же Толик не имел ни первого, ни второго. Он располагал талантами в иной области – он был деятелен и тщеславен. Благодаря этим качествам он и стал в итоге главным диспетчером, а, возвысившись, немедленно вспомнил о Павлове. В принципе, он рассуждал верно. Смесь из памяти, таланта и тщеславия – штука гремучая. Объединившись, юные ученые не стали терять времени. Не мелочась, они взялись за истинно глобальную тему – тему дешифровки кода ДНК, – иначе говоря, биокода. Крохи, расшифрованные до сих пор человечеством, их не устраивали. Павлов верил в свою звезду, Толик верил в Павлова. Вот почему, будучи главным диспетчером Знойного, он допустил приятеля в святая святых – в здание центрального декодера города. Они старались действовать осторожно и, если бы могли предвидеть, что эксперимент приведет к опасным последствиям, разумеется, прекратили бы работы незамедлительно…

– Минуточку! – я поднял руку, как ученик на уроке. – Маленький и безобидный вопрос. Вы упомянули о дешифровке человеческого биокода, верно? Но репликационные системы действуют повсеместно уже более семидесяти лет. Я-то считал, что белых пятен здесь давно не осталось.

– Боюсь, вы не до конца представляете себе, что такое биокод, – диспетчер грустно улыбнулся. Протянув руку, поиграл на пульте тонкими пальцами. В воздухе вспыхнуло облако голограммы, по нему стремительно побежали колонки цифр и символов.

– Что это?

– То самое, что можно именовать биокодом. Я только хотел продемонстрировать… Дело в том, что не все, чем пользуется человечество, понятно и объяснимо. Мы сеем хлеб тысячелетиями, но не до конца представляем себе, как он растет. Мы до сих пор ломаем головы над трением скольжения, над организационными ухищрениями пчел или муравьев. Мы вторглись в мир хромосомной наследственности, но по-прежнему уподобляемся слону, танцующему в посудной лавке. С каждым новым шагом науки мир предстает перед нами все более сложным и запутанным. Все наши победы – это только многоточия в конце предложений. И книгу жизни мы только начали перелистывать. Тем не менее это не повод для отчаяния, и незнание отнюдь не мешает нам выпекать хлеб и летать на флаерах. То же самое с репликаторами. Мы открыли явление, заставили его служить себе, но оно остается для нас загадкой. Это что-то вроде информационного тупика. Имеющейся теоретической базы пока недостаточно, чтобы двигаться дальше. Поскольку, погружаясь в глубины, мы теряем из виду общую картину. Согласитесь, считать до миллиона единичками – занятие не самое разумное. Куда проще умножить тысячу на тысячу. Но, увы, тысячными порядками мы пока не располагаем да и умножать, по правде сказать, тоже не умеем.

– По-моему, вы чересчур принизили человечество, – усомнился я. – Послушать вас, так мир жуток и недоступен.

– Так оно и есть, – Толик погасил экран и дважды энергично дернул себя за нос. Ему, вероятно, хотелось чихнуть, но он сдерживался. Уж не простыл ли он от моей воды?

– Нам не следует обманываться насчет своих возможностей, – он печально сморгнул. – Мы расковыряли ранку на теле Вселенной и, увидев вытекающую кровь, решили, что знаем все и обо всем. А это далеко не так. Мы не знаем ничего даже о простейших формах жизни. Разрежьте обыкновенную гидру на триста частей, и из каждой вырастет взрослая особь. Крохотный кусочек плоти содержит в себе полную информацию о целостной биологической структуре. Память на клеточном уровне – это нечто такое, что нам пока недоступно. И репликационное зондирование – это, грубо говоря, человеческий снимок в фас, в профиль и в глубину. От макушки и до пят. Сложнейшая информационная последовательность, которой мы пользуемся совершенно вслепую.

– Вы меня даже не огорошили, – пробормотал я, – вы меня застрелили наповал. Теперь в эти ваши кабины меня и калачом не заманишь.

– Нормальная реакция, – Толик кивнул. – Стоит показать человеку пузырьки легких, и ему сразу становится трудно дышать.

– Уже чувствую, – я сипло вздохнул. – Однако мы отвлеклись. Вы ведь собирались рассказать об успехах вашего друга. Насколько я могу судить, кое-чего он добился. Не так ли?

Диспетчер густо покраснел.

– Вы имеете в виду… – он запнулся. – Видите ли, в подробности вас может посвятить только сам Павлов. Я знаю лишь то, что он пытался разбить код по качественным показателям. Уже само по себе это было бы переворотом в бионике. В нюансы же он меня не посвящал. Все-таки по складу ума я больше администратор…

– И это прекрасно! – перебил я его. – Не всем же, черт побери, быть гениями!

– Да, конечно… – Толик еще более стушевался. – Вы, должно быть, уже поняли, почему мы влезли в это дело. Главная беда современных институтов заключается в том, что они не располагают столь мощным статистическим материалом, каким располагаем мы. Центральный декодер контролирует все репликационные системы Знойного. Если расширить основную программу и позволить проводить статистический анализ самой машине, результаты рано или поздно дадут о себе знать.

– О, да! Я не сомневаюсь!

– Павлов уверял, что все пройдет совершенно безопасно. Да так оно и было до недавнего времени. За несколько лет ни одного сбоя, ни одной жалобы.

– И вы, конечно, успокоились?

– Не забывайте, передоверяя машине основную часть анализа, мы руководствовались чисто этическими мотивами. Вы же знаете, вторгаться в тайну личности запрещено. Другое дело, если этим будет заниматься электронный мозг. Анонимность, таким образом, полностью обеспечена.

– Возможно, суд учтет этот нюанс.

– Суд?

– Ну, это еще не скоро, – успокоил я Толика. – А пока займемся господином Павловым. Я еще не услышал от вас маленького пустяка: где именно мне найти этого гения? Или, может, вызовете его прямо сюда, в кабинет?

– Но он… Он в отпуске, – диспетчер виновато захлопал ресницами. – На Сахалине. Уже второй месяц.

– Второй месяц? – я внутренне поперхнулся. Великолепный, однако, получился посошок! – Может, вы что-нибудь путаете? – я сам не узнал своего голоса.

– Да нет же. Я ведь администратор и просто обязан знать о таких вещах…

Это походило на переброшенный поперек тротуара трос. Мысли разогнавшимся стадом спотыкались о преграду и валились друг на дружку, визжа, работая локтями и чертыхаясь. Если бы я грохнулся в этом кабинете, думаю, Толик с удовольствием воспользовался бы оставшейся водой из графина. Но я не грохнулся. Сам не знаю, почему…

***

Прошла ночь. Как и положено – черная, в звездную крапинку. Спал я превосходнейшим образом, только во сне отчего-то мне явился знакомый художник. Дьявольски хохоча, он взобрался на табурет и принялся разбрасывать рисунки с плоскими рожицами. Я обратил внимание на то, что одна щека у него повязана платком. Флюс, – метко определил я. И тут же поежился от страшных подозрений. В прошлую встречу этого флюса у художника не было. К чему такой маскарад?.. Художник тем временем разметал последние из своих шедевров и дирижерским взмахом сорвал повязку. Я удивленно вскрикнул. Флюс был совершенно ни при чем. У художника отсутствовало ухо!.. Да не сам ли Ван Гог заявился ко мне в гости?!. Я по-старушечьи перекрестился. Или мой знакомый намеренно пошел на жуткую операцию, дабы приблизиться к таинствам великого покойника?

– Фигушки! – взревел живописец. – Не там ищите, милостивый государь! Не там-с!..

– Павлов? – упавшим голосом спросил я. – Это он сделал?

Вместо ответа художник прорычал нечто неразборчивое и погрозил мне пальцем.

– Скажите только, он или не он?! – заорал я.

Гордо и угрюмо живописец провалился сквозь пол, даже не сделав попытку спастись. Он ушел в землю, как уходят под воду торпедированные корабли. А я, опустившись на четвереньки, превратился в поисковую собачку и немедленно бросился по следу Павлова. На Сахалин. Где-то на полпути, вблизи Комсомольска-на-Амуре, я, должно быть, проснулся. Потом опять уснул и снов больше не видел. Амурские волны омыли мой бред излечивающей влагой…

Это утро я собирался дольше обычного. Черный огромный «Кольт» под мышку, пару кинжалов за пояс и пластиковые нунчаки за спину. В коляску скоростного мотобайка я уложил капроновый альпинистский шнур, пакет со взрывчаткой и несколько дымовых шашек. Наручники, инфракрасные очки и дубинка с шипами, как обычно, покоились в дорожном кейсе. Собственно говоря, для того-то и нужен мне был мотобайк. В кабину репликатора все это добро могло бы не поместиться. С десятой или двенадцатой попытки я завел железного монстра и, обдавая улицы стрекотом двигателя, помчался к зданию, где размещался центральный декодер. Минут через двадцать я уже подкатывал к искомой цели.

Это был старый крепкий особняк, украшенный ангелочками и гипсовыми колоннами. Всего-навсего три этажа. Я с сожалением поглядел на альпинистский шнур и слез с мотоцикла. Похоже, не придется пользоваться и взрывчаткой. Дверь оказалась закрытой, но замок был чистой фикцией. Просунув в щель между косяком и дверью все тот же всемогущий жетон, я надавил плечом, и металлический язычок, крякнув, вышел из гнезда. Как я и полагал, никакой сигнализацией здесь не пахло. Скучное дело!.. На кой черт, интересно, я прихватил с собой нунчаки? Или надеялся, что Павлов притаится где-нибудь здесь – с ножом в зубах и лассо наготове?.. Нет, все-таки я неисправимый романтик!

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, я шагнул в прохладный полумрак и включил все до единого светильники. Обожаю, когда много света. По крайней мере, теперь я мог воочию убедиться, что прятаться неведомому злодею негде.

Обойдя круглый, с высоким потолком зал, я потрогал на всякий случай стены. Обычный звукоизолирующий пластик. Главный декодер города стоял в центре зала, и мое воображение он отнюдь не поразил. Обычный электрочайник в три этажа с широким экраном и подковообразной размером в два рояля стойкой. Видимо, здесь и химичил на протяжении последних лет наш непризнанный гений. Я шагнул вперед и оказался внутри этой подковы. Пестрая панель вызвала у меня некоторую неуверенность. Она была усеяна перемигивающимися индикаторами, как сливовый пирог мухами. Господи, что же я буду с ней делать?!. Но все решилось само собой. Усевшись за цветастый пульт, я с облегчением рассмотрел клавиши тройного алфавита. Это меня взбодрило. Уж с чем-чем, а с детищем Кирилла и Мефодия я был знаком! Все-таки не латынь и не иероглифы. Машина, наверняка, реагировала на устную речь, но сболтнуть я мог что угодно. Мне казалось, что легче беседовать письменно.

Собравшись с духом, я включил монитор и скрюченным пальцем отбил на экране первый вопрос:

– Как работается, дорогуша?

Она отозвалась мгновенно. Увы, старые добрые времена, когда нестандартные вопросы загоняли электронику в тупик, бесследно миновали.

– Чудесно, старичок! А тебе?

Подумав, я рассудил, что отвечать на подобное не стоит, и снова отстучал:

– Догадываешься, кто я такой?

Машина и на этот раз не растерялась.

– Вероятно, взломщик.

Фыркнув, я вывел длинную фразу:

– Ошибаешься! Я тот, кто узнал о ваших проделках. А теперь зашел потолковать с тобой по душам, дорогуша!

Так как машина озадаченно молчала, я продолжал атаку.

– Ты ведь производила выборки из биокодов людей? Я прав?

Вокруг меня началось суетливое мерцание. Все эти бесчисленные глазки и светодиоды словно совещались между собой. Может быть, электронное чудо-юдо пыталось заблокироваться, но вряд ли такое было возможно, и через некоторое время ей пришлось-таки ответить.

– Мы проводили роботы по дешифрации отдельных биомассивов. Путь дробления биокода на слагаемые – ошибочен, разумнее браться за целые сегменты, что мы и постарались осуществить. Надо заметить – весьма успешно.

Концовка меня обескуражила.

– Что значит – весьма успешно? – сердито вопросил я.

Машина послушно высветила на экране строки.

– В результате серийного анализа была выявлена структура, подразумевающая талант человека. Для практического подтверждения гипотезы пришлось изъять подозреваемые массивы у наиболее подходящих доноров. Расширение программы позволило произвести выборку. Ни один из принципиальных запретов при этом не был нарушен.

– Однако и апломб у вас, сударыня, – пробормотал я и отстучал:

– А почему Павлову самому нельзя было попробовать себя в качестве донора? Или сердце убрело в пятки?

– Он и стал первым донором. После чего сразу уехал за пределы Знойного.

Я опешил. Павлов – и первый донор? Вот так штука! Тогда объясните мне, пожалуйста, чего ради он укатил на Сахалин? Испугался, что эксперимент выйдет из-под контроля? Едва ли… Все еще только начиналось. От теории они наконец-то перешли к практике. Кроме того, в случае неудачи он мог прервать работы в любой момент. Но он стал донором и уехал… Склонившись над пультом, я бешено застучал по клавишам.

– У Павлова тоже была изъята характерная структура, верно?

– Да.

– И он до сих пор не получил ее обратно?

– Для этого ему необходимо воспользоваться репликационными системами Знойного. Зона моего контроля не превышает пределов области. В настоящее время Павлов – вне моей зоны.

Я уже лупил по клавишам, как заправская машинистка.

– Сколько всего доноров прошло через твой эксперимент?

– Всего девять. У семерых из них информационная матрица полностью восстановлена. Таким образом, они перестали являться донорами.

Согласен!.. От волнения я успел вспотеть. Семеро остались при своем, а последние двое – это мой чокнутый художник и Павлов. Художник безвылазно сидел в своей изостудии, а Павлов, забыв обо всем на свете, включая и противозаконный эксперимент, любовался, должно быть, дальневосточной флорой.

Я возбужденно потер виски. Все верно! Об эксперименте Павлов именно ЗАБЫЛ! В этом и крылась разгадка его отсутствия… Что там говорил Толик о его памяти? Дескать, уникальная, нечеловеческая?.. Вот то-то и оно! Память – тоже своеобразный талант. Это я по себе знаю. Иначе не держал бы меня шеф в своей конторе. А эта электронная махина изъяла из него память, как извлекают за хвост рыбку из банки сардин. Хлоп – и не было никогда диспетчерской службы. Хлоп – и нет дорогого друга Толика с радужными идейками насчет будущего репликатора. Один только Сахалин…

Елки зеленые! Я хлопнул ладонью по колену. А ведь я раскопал это дельце! До самого дна!.. Мне захотелось представить себе, как, не выдержав, улыбнется шеф. Ей-ей, этот карлик с головой Ломоносова будет доволен… Я постарался взять себя в руки. Как говорится, не кажи «гоп», пока не соскочишь. Выйди в люди, тогда и заходи…

Стало быть, эксперимент этих двух вундеркиндов подразумевал следующее: что-то там они намудрили с программой, и из обычного контролирующего центра машина превратилась в мозг, пытающийся самостоятельно анализировать поступающую к нему информацию с целью выявить нечто общное в миллионах перетекающих из одного места в другое биокодов. Надо отдать должное этой электронной подкове – с задачей она почти справилась, сумев выделить массив, характеризующий наиболее яркие способности человека. Талант… С этим все было, пожалуй, ясно. Девять невинных опытов, в результате которых машина подтвердила все, что ее интересовало. А подтвердив основные выводы, она умело восстановила код потерпевших, нимало не заботясь о последствиях первого изъятия. Впрочем, заботиться должны были те, кто, вторгшись в ее программу, ликвидировал страхующие блокировки. Ей-ей, все кончилось не так уж плохо. Во всяком случае, могло быть и хуже. А так – все живы и здоровы. Напустив на себя сердитый вид, я отстучал:

– Как станет развиваться эксперимент дальше?

Машина словно ждала этого вопроса. Рубленые фразы были предельно лаконичны.

– Строго по пунктам: А) возвращение биомассивов донорам номер один и номер девять. Б) передача полученных результатов институту бионики. В) готовность продолжать исследования в тесном сотрудничестве с кем бы то ни было.

С кем бы то ни было?.. Я ухмыльнулся. Пожалуй, я недооценил это электронное чудо. Оно перестраивалось на ходу. Нечего сказать, славная машинка! А главное – предельно находчивая! Мог бы поспорить, что еще пятнадцать минут назад у нее и в мыслях не было подобных пунктов. Как ни крути, девять опытов – хорошо, но девяносто девять – куда лучше. Так что, не заявись к ней детектив с особыми полномочиями, не возникло бы и этих благочестивых намерений. Шлепала бы себе и шлепала биокоды – изымая и возвращая, наблюдая и громоздя вывод за выводом. Слава богу, художников, пианистов и литераторов у нас еще хватает… Не без злорадства я склонился над пультом.

– И снова ошибаешься, дорогуша! Никаких исследований и никакого сотрудничества не будет! Твое дело – репликационная транспортировка – вот и занимайся ею. А обо всем остальном предоставь озаботиться другим.

От резких ударов палец мой заболел.

– Что грозит Павлову?

Ага… Все-таки забеспокоилась, электронная душенька!

– Получит то, что заслужил.

– Чрезвычайно недальновидное решение.

Я обозлился.

– Позволь, подруга, решать это нам – дальновидное или нет!

– Но эксперимент важен прежде всего для вас – для людей, и глупо препятствовать…

– Все! – с щелчком я отключил монитор и в раздражении поднялся. – Стоило бы выключить тебя целиком, да только кто же будет тогда работать…

Я снова подумал о том, что порученное мне дело наконец-то завершено. Странно, но ожидаемого удовлетворения не было. Чего-то я, видно, ожидал иного. А возможно, я просто устал. Радуются удачам случайным. Результат, к которому продираешься через кровь и пот, становится чем-то вроде заработка. Заработал – и потому забираю. Без всяческих восторгов и детских прыжков до потолка.

Как бы то ни было, но оставались сущие пустяки: прикрыть это заведение и разослать во все концы три телеграммы – для Павлова, для шефа и для моего буйнопомешанного художника. Встречаться с кем-либо из них сегодня уже не хотелось. Короткий диалог с машиной оказался последней каплей. Этот вечер я вполне заслуженно собирался провести где-нибудь далеко-далеко, может быть, на альпийских лугах, а может, под сенью кокосовых пальм. Да мало ли где!.. Я глубоко вздохнул. Все! Отныне и на ближайшие двадцать четыре часа объявляю полную и безраздельную свободу! Тридцать три раза «гип-гип ура» и один единственный залп из моей карманной артиллерии…

Выходя из здания, я не удержался и от души хлопнул дверью. Просто так.

***

«Жгучая ревность ударила в мозг. Его голубые глаза налились кровью. Кривя слегка пожелтевшие от курева зубы, он выхватил из принесенного с собой мрачного чемоданчика миниатюрный черный автомат и выпустил в меня длинную очередь. Я резко присел, и трое его друзей, притаившихся за моей спиной, с воплями бессильной ярости посыпались на пол. С грохотом опрокинулся табурет, со стола полетела, кувыркаясь, тарелка со шницелем, а розовобокий графин с водой разлетелся вдребезги…»

Писать лежа на животе – не самое простое занятие, но, со вздохом насупив лоб, я мужественно продолжал:

«Стремительно откатившись в сторону, я швырнул в стреляющего бандита связку гранат и выскочил в окно. Стройная высокая блондинка – примерно моих лет, с черной родинкой на пунцовой щеке и каштановой ниспадающей до пояса гривкой, – кокетливо окликнула меня:

– Хелло, приятель! Не нужна ли помощь?

Я сурово покачал головой.

– Тогда, может, зайдем куда-нибудь выпить?

– Сока? – пошутил я и легким движением сунул в зубы сигару. В это время над нашими головами прогремел выстрел, и прекрасная блондинка, как испуганная лань, бросилась в мои объятия…»

С живота я перевернулся на бок, отложил ручку и поскреб пятерней ноющие ребра. Пора было собираться.

Скалы Нового Света дрожали в высотном мареве, пятки кусал и пощипывал разогретый песок. Отряхивая костюм, я неторопливо одевался. Увы, на этом курортные деньки мои заканчивались. В боковом кармане лежала злосчастная видеограмма – очередной вызов шефа. Невидимые трубы взывали к моему горячему сердцу… Окинув прощальным взглядом золотистые горы и садящееся в волны солнце, я двинулся в сторону репликационных кабинок.

Через пару минут я уже сидел в знакомом кабинете, сердито доказывая, что Шерли меня звали давным-давно.

– Хорошо, хорошо! Джеймс Бондер так Джеймс Бондер. Угомонись! – шеф вольготно развалился в кресле. – В следующий раз постараюсь запомнить, а сейчас рассказывай. Что там у тебя за мафия обнаружилась? Биокоды какие-то, репликаторы…

– Что вы имеете в виду?

Шеф изогнул брови и коротко рассмеялся.

– Никогда не злоупотребляй терпением начальства! Довольно того, что я позволил тебе поваляться денек на пляжах. Уж очень слезным было твое куцее донесение.

– Что-то не понимаю вас, шеф, – я нахмурился. – Всем известно, что вы любитель говорить загадками, но, ей-ей, я не в том настроении. Не забывайте, я еще в отпуске, и лишь мое доброе к зам расположение…

– Может, хватит! – шеф открыл было рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого полез в стол и, вытащив бланк видеограммы, принялся внимательно его перечитывать. Сначала без очков, потом в очках и, в конце концов, снова без. После чего он взглянул на меня с оттенком сочувствия.

– Значит, ты полагаешь, что получил от меня вызов?

– Наверное, это и впрямь кажется забавным, но я действительно так полагаю. Карманная почта, мультифакс, как обычно. – Я продемонстрировал ему бланк с вызовом. Шеф взял его в руки.

– Стало быть, вон как… Отметка старая, за двадцатое число. Хм… Ни много ни мало – четыре дня… Ты что, в самом деле, ничего не помнишь?

Что-то заставило меня взглянуть на часовой календарик, и я тотчас почувствовал неладное. Ощущение было таким, словно кто-то, подкравшись сзади, звонко хлопнул меня по затылку.

– Двадцать четвертое, – оглушенно пролепетал я. – Не понимаю… Я отдыхал в Новом Свете, загорал, купался, а потом пришла ваша карманная почта. Разумеется, я тотчас ринулся сюда.

Неизвестно зачем я принялся шарить по карманам, выуживая на стол пестрый хлам: ключи, авторучки, пару патронов от «Магнума», один от «Вальтера». Среди прочего на свет вынырнула и сложенная вчетверо бумажка. Пальцы машинально развернули ее, и я оторопело уставился на плоскую рожицу. Вытянутый овал, должно быть, означал туловище, кривыми палками на рисунке изображались ноги и руки. Под карикатурным человечком стояла чья-то подпись.

– Неплохо! – шеф зачарованно уставился на рисунок. Должно быть, мы рассматривали это нелепое творение не меньше минуты. Первым очнулся начальник. Откинувшись на спинку кресла, он зашелся в хохоте.

– В чем дело? – пролепетал я. – Что за дурацкие шуточки! Это вы нарисовали? Меня?.. Прекратите же, черт возьми, хохотать!

Слова мои не возымели действия. Они лишь добавили горстку раскатистых нот в его заливистое уханье.

– А ведь молодцы! Ей-богу, молодцы! – шеф вытирал выступившие на глазах слезы. – Так умыть весь наш отдел!..

Посмотрев на меня, он все-таки справился со своим смешливым приступом.

– Вот так, Джеймс Бондер! Век живи – век учись! Все концы в воду, и ни к чему теперь не придерешься… Ознакомься-ка для начала, – он протянул мне еще один рисунок. – Автопортрет того же горемычного художника. Как видишь, подпись аналогичная. Однако на этот раз все вполне прилично и даже чрезвычайно похоже на оригинал. Вчера вечером он забегал ко мне, оставил на память. Показывал твою видеограмму, плакался, что все восстановилось. Чудаковатый тип, но рисует здорово. Так что твоя мазня в некотором роде уникальна. Обязательно сбереги.

Не обращая внимания на мой ошарашенный вид, шеф продолжал:

– Вчера, следуя твоему совету, поинтересовался главным диспетчером Знойного, а заодно и тамошней знаменитостью – неким Павловым. Говорит тебе о чем-нибудь это имя? Нет? Гмм… Так я, собственно, и думал. А жаль. Этот Павлов, между прочим, вернулся из отпуска. Самым неожиданным образом… – шеф, хмыкая, почесал свою огромную голову. – Так вот, Джеймс, за вчерашний вечер упомянутые субчики провернули целую серию небезынтересных для нас операций. Кое-какие письма, оформление, регистрации и так далее… Теперь с согласия Академии они курируют некую исследовательскую программу. Программа секретная, и удовлетворить мое любопытство они наотрез отказались. Между прочим, диспетчер, кажется, тебя знает, хотя поначалу изображал удивление и даже возмущался тем, что им заинтересовался отдел расследований. На мой вопрос в лоб и по существу, моргая и смущаясь, заявил, что о тебе ничего не слышал. Я мог бы его уличить, но… – шеф развел руками, – решил вот подождать тебя. И дождался.

– Я так понимаю, этот диспетчер должен был обо мне что-нибудь слышать? – мой транс по-прежнему не проходил.

Шеф крякнул:

– Думаю, да. Вообще-то, ты уверял в донесении, что все и всё осознали и чуть ли не готовы явиться с повинной, что рецидивов более не ожидается, и так далее. Только вот кое-что говорит об обратном. И вполне закономерно меня интересует, насколько твои аргументы соответствуют действительности, понимаешь?

Я подавленно молчал.

Удрученно покачав головой, шеф прибрал документы в стол, еще раз взглянул на рисунок с рожицей.

– Ладно, Джеймс, не тушуйся. Это дельце мы им еще припомним. Как-никак у нас на руках четыре вещественных доказательства, – он помахал рисунком. – Это первое. Второе – мой вызов, датированный двадцатым числом, и третье – твои видеограммы.

– Вы сказали, их всего четыре?

– Верно, есть и четвертое доказательство, – шеф прищурился. – Это ты, Джеймс.

– Я?

– Именно, дружок. Они неплохо подшутили над тобой. Да ты и сам, верно, чувствуешь, что вокруг что-то не так.

– Если это не идиотский розыгрыш… – медленно и неуверенно проговорил я. – То… Признаться, отчасти я в самом деле чувствую себя не в своей тарелке.

– Отчасти! – шеф фыркнул. – Господи, Джеймс! Да они выдрали из тебя изрядный клок памяти – это ты понимаешь? Ты ни черта не помнишь! Ни о задании, ни о жертвах, ни о собственных видеограммах!

Некоторое время он смотрел на меня, словно ожидая, что вот-вот произойдет чудо – и я снова заговорю нормальным языком. Но чуда не произошло, и он устало махнул рукой.

– Что ж, отложим на потом. Если хочешь считать, что отпуск твой не прерывался – и на протяжении двух недель ты загорал и брызгался на мелководье, пусть так оно и будет. Только тогда уж не обессудь. Коли ты отдохнул, я подброшу тебе очередное дельце. Итак, ты готов?

Еще бы!.. Я с облегчением перевел дух. Утерев платком взмокший лоб, вынул из кармана блокнот с авторучкой. Этими симпатичными вещицами я успел обзавестись в Новом Свете. Кто-то любит чипы, кто-то диктофоны, а я вот тянулся к старине. Блокнот был украшен бронзовой инкрустацией, а ручка пристегивалась к нему длинной хромированной цепочкой. Взглянув на шефа, я приготовился записывать. Отчего-то моя готовность ему не понравилась. С особым усердием потерев свой сократовский лоб, он наклонился и выставил на стол бутылку с яйцом.

– Итак, маленькая прелюдия, – объявил он. – Для лучшего усвоения задания. Смотри и вникай…