Текст книги "Пришельцы. Выпуск 2"

Автор книги: Юрий Васильев

Соавторы: Ирина Монина,Вадим Невзоров,Вероника Черных,Николай Бондарев,Татьяна Туманова,Вячеслав Мягких,Елена Романенко,Олег Павлов,Николай Бодров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Анатолий Афонин

«Повелительница дождя»I.

Кирилл аккуратно вставил чистый лист бумаги в каретку, подкрутил валик и лихо отстучал по клавишам. В центре строки появилось название: «ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ДОЖДЯ». Удовлетворенно хмыкнув, Кирилл поднял глаза к потолку и задумался. Минут через пять улыбка исчезла с его лица. Пальцы бесцельно блуждали по клавишам, слегка прикасаясь к истертым буквам.

– И это все?! – Удивленный возглас коротким эхом отозвался в полупустой комнате. Кирилл действительно был удивлен и даже слегка возмущен: его не часто тянуло к пишущей машинке. Но если тянуло, то он мог не отрываясь печатать часами, причем сразу набело. Коллеги даже завидовали той быстроте и легкости, с какими появлялись фельетоны и статьи. Некоторые даже в шутку предлагали продать машинку или обменять на новый компьютер. Кирилл неизменно делал таинственное лицо и говорил:

– Никогда в жизни! Она у меня прикормленная.

А в один прекрасный день вообще унес ее домой, предварительно угостив завхоза коньяком. Хотя мог бы этого и не делать: в кабинетах уже стояли компьютеры и принтеры, все печатные машинки были списаны и валялись где попало, а в коридорах редакции стояла относительная тишина: компьютерные клавиши не производили много шума.

Теперь Кирилл работал дома, появляясь в редакции только на «летучках» и в дни зарплаты. Главный смотрел на это сквозь пальцы – как-никак Кирилл был не только одним из лучших журналистов, но и самым ответственным.

Поступок Кирилла не обратил на себя особого внимания. Только Вадик из отдела писем с самым серьезным видом предложил обменять машинку на ящик коньяка да Семен Петрович, старейший редактор отдела культуры, позвал к себе в кабинет, угостил чаем с черничным вареньем, ведя разговоры «за жизнь», в основном вспоминая молодость и свою репортерскую бытность. Кстати, Семен Петрович один из первых освоил компьютер и очень гордился этим.

Итак, Кирилл приобрел негласную привилегию – работать дома. Теперь не надо было тратить целый час на дорогу в редакцию, а вечером – домой. А еще можно было в иные дни хорошенько выспаться.

Первое время работалось просто замечательно. Однокомнатная квартирка превратилась в мини-редакцию. Машинка трещала не переставая, отпечатанные листы складывались в стопочку, старый телефонный аппарат исправно соединял с необходимыми людьми. Статьи снабжались фактами, сдабривались художественными образами, слегка приправлялись фантазией. Вечером, перед ужином, Кирилл просматривал бумаги, решая, какую статью отнести в редакцию в первую очередь, какую отложить на будущее. Образ жизни несколько изменился, и Кириллу это нравилось. Но в конце концов ко всему новому привыкаешь, и хочется еще чего-то – более нового.

Однажды подумалось, а не написать ли что-нибудь совершенно художественное – рассказ, например, или повесть? Идея понравилась, но реализовывать ее Кирилл не торопился: такого опыта у него все-таки не было.

Первые попытки выглядели жалкими и беспомощными, листы с визгом выдергивались из каретки, жестоко комкались и усеивали скрипучие половицы крашеного пола. Теперь мешало абсолютно все: шум автомобилей, шаги на лестничной клетке, отдаленные звуки фортепианных аккордов, которые с упорным идиотизмом повторялись и повторялись. А еще – жара. Кто бы мог подумать, что в конце мая наступит такая жара. Под солнцем асфальт плавился и растекался тягучей смолой, напитывая воздух запахом гудрона. Молодые листья деревьев и кустарников беспомощно обвисали, сохли, падали на размягченные тротуары. Птицы исчезли с городских улиц; где они прятались – было совершенно непонятно. Даже ночью жара не отступала. И только под самое утро, когда десятки поливальных машин с шумом орошали увядшие газоны и почти засохшие деревья, ненадолго создавалась иллюзия прохлады. Именно рокот двигателя поливальной машины разбудил однажды Кирилла. Некоторое время он лежал неподвижно и смотрел в потолок. Он вспоминал, что же приснилось перед самым пробуждением? Что-то важное…

Ну, конечно же! Приснилось название…

И вот Кирилл сидел за столом и всматривался в только что напечатанную строчку: «ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ДОЖДЯ». А дальше?..

– Странно, – пробормотал Кирилл. Он ведь ощущал прилив творческих сил, руки требовали работы, но работа не шла. Подушечка безымянного пальца упорно поглаживала клавишу с буквой «ка». Значит, первое слово на «ка». Какое?

«Какой русский не любит быстрой езды?» – подсунула память, а взгляд невольно устремился в сторону книжного шкафа и остановился на темном корешке старой книги, где золотом было выдавлено «Н. В. Гоголь».

Подумалось, к чему бы это?

– А к тому, милок, что ожидает тебя дальняя дорога! – сказала маленькая старушка, уютно устроившаяся на подоконнике. Несмотря на жару, она была в телогрейке, длинной юбке до пят и валенках, на голове пуховый платок; в руках спицы быстро вязали нечто шерстяное.

Это не была галлюцинация – просто образ, созданный воображением. С некоторых пор в мозгу стали возникать самые разнообразные вещи, достаточно интересные и даже забавные сами по себе, но совершенно бесполезные для работы. «Если бы я решил писать сказки, – думал Кирилл, – может, это и подошло. А хочется чего-нибудь серьезного».

Рука потянулась к пишущей машинке, но лист из каретки не выдернула, только подержала за уголок.

– Нет, так дальше жить нельзя! – с чувством сказал Кирилл и встал из-за стола. Рука автоматически выхватила из пачки совершенно чистый лист, скомкала и бросила на пол. Кирилл подтянул широченные черные трусы – единственное, что на нем было из одежды – и пошлепал на кухню. Открыл холодильник, где, кроме холода и света электрической лампочки, ничего не было. С хрустом отогнул книзу примерзшую дверцу морозилки. Там на сверкнувшей паутинке медленно крутилась повесившаяся мышь, медленно покрываясь инеем. Кроме того, она еще и нахально подмигивала.

– Тьфу! – в сердцах Кирилл захлопнул дверцу холодильника. – Вот какой прок от старушки на подоконнике и мышки в холодильнике?

Это он обратился к посудной горе, выросшей за некоторое время в раковине.

– Посуду помыть, что ли? – пробормотал Кирилл. – Или в магазин сходить?

А ведь Агате Кристи сюжеты приходили во время мытья посуды.

Размышления о том, чем же все-таки заняться в первую очередь, прервались телефонным звонком. Махнув рукой, Кирилл вернулся в комнату и снял трубку:

– Алло?

– Добрый день, – донесся голос главного редактора. – Как дела?

Вопрос «Как дела?» в устах шефа никогда не звучал риторически. И Кирилл вдруг вспомнил, что еще вчера должен был отнести в редакцию фельетон для воскресного выпуска. А он его не только не отнес, но даже не написал. И вообще…

– Я в кризисе… – упавшим голосом произнес Кирилл. – В глубоком.

Словно сквозь трубку он увидел, как у шефа удивленно поднялись брови.

– А ты… э-э…

– Я абсолютно трезв, – поспешил заверить Кирилл. – Так трезв, что сам себе противен. Наверное, устал. Просто устал. Исписался за последнее время. В голову абсолютно ничего не идет. И еще – жара.

В трубке раздался долгий вздох.

– Вот что, – отозвался шеф. – У меня есть пара-тройка завалящих материалов. Я их, пожалуй, дам в воскресенье. А ты отправляйся-ка в отпуск. Дуй прямо сейчас в бухгалтерию, пока деньги там есть, да заявление на своем раритете не забудь отбить.

– Вам памятник при жизни поставят, Иван Владимирович, – ошалело пробормотал Кирилл.

– Конечно, – сказал шеф. – Нерукотворный. У тебя час времени, максимум – полтора. И чтоб потом глаза мои тебя не видели.

Некоторое время Кирилл сидел на диване, держа трубку в руке. Он смотрел, как по голому полу перемещаются солнечные зайчики и тени от веток дерева. По его лицу текли струйки пота.

Действительно, надо все бросать, ехать в редакцию, получать деньги и катить отсюда куда-нибудь подальше. Кирилл провел ладонью по лицу и вдруг решил позвонить Женьке.

Женька отозвался на удивление быстро. Выслушав приветствие, затем обычный, именно риторический, вопрос «Как дела?», спросил:

– А тебе зачем?

Кирилл замялся: явно позвонил не вовремя.

– Да-а есть у меня к тебе небольшое дело… совет, в общем, нужен… Может, по пиву, а?

– По пиву? – переспросил Женька, и голос его немного отдалился, как бывает, когда слегка отворачиваются от трубки и смотрят на часы.

– Ты знаешь, а это неплохая идея.

– Тогда я к тебе заеду часика через полтора, – обрадовался Кирилл.

– Хорошо – не прощаюсь, – сказал Женька и положил трубку.

«Но сначала – в бухгалтерию», – подумал Кирилл, надевая джинсовые шорты и светло-серую рубашку с коротким рукавом.

В редакции стояла необычайная тишина: время обеденное, вот все и разбежались, хотя почти в каждом кабинете шелестел кондиционер, создавая подобие прохлады. Только в отделе писем Кирилл застал Вадика. Тот стоял у стола и задумчиво крошил кусочек хлеба на старую печатную машинку.

– Вадик, что ты делаешь? – строго спросил Кирилл.

Вадик вздрогнул, сунул хлеб в рот и принялся жевать.

– Ничего, – сказал он. – Обедаю.

– Замечательно, – произнес Кирилл, подошел к столу и зашарил в бумажном ворохе в поисках чистого листа. – Бухгалтерия на месте, ты не в курсе?

Вадик кивнул, проглатывая хлеб.

– Хо-ро-шо! – пропел Кирилл. Он наконец нашел несколько листов и ловко заправил один в каретку. Потом подвинул ногой к себе стул, удобно уселся и звонко защелкал клавишами. Минут через пятнадцать воскресный фельетон был готов, а заодно и заявление на отпуск.

– Шеф, я надеюсь, тоже у себя?

Вадик молча кивнул.

– Отлично! – Кирилл встал из-за стола и направился к двери, стряхивая с отпечатанных листов хлебные крошки. – Удачи вам, Вадим Палыч, от всей души! Только машинку хлебом не перекорми.

Шеф сидел за столом и сосредоточенно окунал в чашку пакетик с чаем; рядом на газете лежал надкусанный бутерброд с колбасой.

Увидев на пороге Кирилла, предложил:

– Чаю хочешь?

Кирилл отказался и положил перед главным редактором отпечатанные листы.

– Что, депрессия прошла? – пробежав глазами по строчкам, спросил шеф.

– Нет, но чувство долга перевесило.

– Ну-ну, – пробормотал шеф, шевельнул бровями и провел ладонью по седеющему ежику коротко остриженных волос. – Так, это что?.. А-а, заявление! Хорошо! – Росчерк редакторского пера придал бумаге законную силу. – Кстати! Может, сгоняешь в филармонию напоследок? Там какой-то скандальчик вызрел; я совершенно не в курсе. Разведал бы? – Но, увидев выражение лица своего подчиненного, протянул подписанное заявление, – Все, дуй отсюда, у меня обед. Кстати, почему у тебя бумага в каких-то крошках?

– Это не моя бумага, – ответил Кирилл. – Это наша бумага.

– Ладно-ладно! – уже думая о чем-то своем, закивал головой шеф. – Нину пошлю к музыкантам. А ты – отдыхай!

Получив деньги в бухгалтерии, Кирилл вышел на улицу и тут же бросился к остановке: там стоял нужный автобус, готовый вот-вот закрыть двери.

Лифт не работал, и пришлось тащиться по замусоренной лестнице на восьмой этаж. Подчиняясь нажатию кнопки, дилинькнул звонок. Кирилл перевел дыхание, прислушался, однако ничего не донеслось из-за железной двери.

– Не понял, – пробормотал Кирилл и уже хотел было еще раз нажать на кнопку, но щелкнул замок, и дверь распахнулась.

– О, привет! – обрадовано произнес толстый Женька и посторонился. Выпуклые линзы его очков на секунду отразили квадрат окна лестничной клетки.

– Что не спрашиваешь, кто пришел? – буркнул Кирилл, входя в прихожую.

– А кто еще в такую жару ко мне потащится? – сказал Женька. Он закрыл дверь и включил свет. Кирилл обратил внимание, что одеты они оба почти в одинаковые светло-серые рубашки с коротким рукавом. Только Кирилл был в джинсовых шортах (по случаю жары) и летних дырчатых туфлях, а Женька – в полноценных джинсах (неизвестно, по какому случаю) и шлепанцах.

– Кроме того, кто-то пиво обещал.

– Держи, – Кирилл протянул битком набитый пластиковый пакет. – Я баночного взял. Ну, и всяких там сухариков, кальмаров сушеных и тэдэ.

– «И тэдэ» – это хорошо, – сказал Женька, опуская нос в пакет. – Давай, проходи в комнату.

Сам он повернулся и потопал на кухню.

У Женьки царила жара и витал какой-то специфический, но все же знакомый запах. Проходя в комнату, Кирилл заглянул в стоящий на табуретке таз и замер. В тазу лежала какая-то жуть: слишком она смахивала на обглоданные берцовые кости. Через секунду Кирилл сообразил, что в тазу валялись горой самые обыкновенные свечи, и в квартире пахло самым обыкновенным парафином. В дальнем углу комнаты среди бесконечных стеллажей с книгами булькал воздушными пузырями здоровенный аквариум, рыбки сонно висели в зеленоватой воде среди лохматых водорослей.

– Наших кого-нибудь видел?! – донеслось из кухни.

– Нет, – отозвался Кирилл, устраиваясь в обширном кресле у журнального столика. – А ты?

– Кольцову встретил неделю назад, – ответил из кухни Женька. – Предлагает собраться у нее в конце июня – отметить пятнадцатилетие выпуска.

– Хорошая мысль, – сказал Кирилл, выдергивая из полки толстенную книгу. – Я, признаться, после школы почти никого и не встречал… А зачем тебе столько свечей в тазу?

В комнату вошел Женька с подносом в руках, указал подбородком:

– Стол освободи, пожалуйста.

Кирилл сунул книгу обратно, слегка привстал, сгреб с журнального столика газеты и журналы, переложил все на диван.

– Я кружки захватил, – Женька осторожно опустил поднос на столик. – Не люблю пить прямо из банок или бутылок.

– Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, – сказал Кирилл, подвигаясь в кресле. – Пить пиво из банки – это ж самый смак… Но из чувства солидарности, а также памятуя, что я у тебя в гостях, буду пить тоже из кружки… пожалуй.

На подносе, кроме больших пивных кружек и двух банок с пивом (остальные Женька сунул в холодильник до времени), стояла большая тарелка с горой золотистых кубиков-сухариков и другая тарелка с размочаленными в светлые волокна сушеными кальмарами. А еще диагональ подноса занимала узкая селедочница, в которой лежала порезанная на дольки обыкновенная нормальная селедка.

– Это что? – поинтересовался Кирилл.

– Насколько я понимаю – сельдь.

– А какой-нибудь сушеной рыбы нет?

– Ну, дорогой мой! – театрально возмутился Женька. – У меня же здесь не коптильный завод! – Усевшись на диване, он пытался подцепить кольцо на банке своими толстыми пальцами.

– Да ладно, это я так, – пробормотал Кирилл.

Они вскрыли банки, наполнили кружки и некоторое время пили молча.

– Хорошо! – выдохнул Кирилл, откинувшись на спинку кресла. Он поднял свою наполовину опустевшую кружку на уровень глаз:

– Ну, просто замечательно!

– Умгу, – отозвался Женька.

Не вовремя я пришел, подумал Кирилл и покосился на Женьку. Тот не выглядел сильно занятым человеком, которого оторвали от важного дела. Он спокойно развалился на диване, смотрел куда-то вдаль и вверх и время от времени обмакивал губы в пиво.

– Я тебя про свечи спросил, – напомнил Кирилл и отхлебнул из кружки. Женька оторвался от созерцания дальнего угла потолка.

– Ты о чем? – спросил он и оглянулся на таз. – Ах, это! Да так… мм-мэ… я тебе потом расскажу.

Женька поерзал на диване и опустил нос в кружку. Возникла неловкая пауза. Кирилл решил переменить тему.

– Трудишься? – он показал глазами в сторону компьютера; на черном экране монитора время от времени вспыхивали разноцветные гроздья электронного салюта.

– Да так, – Женька повел плечом. – Шлепаю по клавишам помаленьку.

– Что-нибудь типа: «Космический корабль совершил вынужденную посадку на таинственную планету»?

– Уже сто лет не пишу такие вещи, – изрек Женька и хлопнул свободной рукой себя по выпирающему животу. – Повзрослел.

Они поговорили немного о фантастике, потом перешли на житейские темы. Как родители? Спасибо, нормально, а как твои? Тоже ничего; жену с дочкой к ним отправил. Кстати, жениться не собираешься? Нет, конечно! Что я – враг самому себе…

Разговор неспешно тек над столом, между кружками пива, наполняя душу спокойствием и умиротворением. Время от времени Женька отправлялся на кухню за очередной порцией холодного пива, а когда оно иссякло, приволок банку соленых огурцов и «тэдэ»: запотевшую бутылку водки. Это Кирилл, покупая пиво, в последний момент вспомнил присказку: «Пиво без водки – деньги на ветер!»

Разлили по стопочкам, выпили, закусили солеными огурцами. Кстати, очень вкусными. После второй Кирилл решил, наконец, перевести беседу на интересующую тему.

– А я к тебе за советом, – сказал он.

– Валяй, – милостиво разрешил Женька и смачно хрустнул соленым огурцом, предварительно выловив его из банки вилкой.

– Да в общем-то даже и не за советом, – пробормотал Кирилл. – Просто поделиться хотелось…

– Умгу-у, – кивнул Женька, продолжая жевать.

Кириллу тоже вдруг захотелось чего-нибудь съесть.

– Короче говоря, решил я тут написать какой-нибудь рассказик или что-то в этом роде, – начал он небрежным тоном, но тут же внутренне обругал себя и постарался говорить обычным голосом:

– Засел, понимаешь, за пишущую машинку, и – полный ступор. Хотя желание мощное…

– Ну, прямо как при половом бессилии, – усмехнулся Женька.

– К счастью, еще не имел такого опыта. И потом… я же серьезно.

– Это я образно, образно, – Женька подался вперед и погрузил пальцы в тарелку с сухариками. – И слушаю тебя совершенно серьезно. А то, о чем ты рассказываешь, бывает часто – у меня, во всяком случае.

– И-и… что ты тогда делаешь?

– Да ничего, – он ткнул в банку вилкой, пытаясь наколоть очередной огурчик. – А, собственно, почему ты решил этим заняться?

Кирилл пожал плечами.

– Не знаю. Потянуло…

– Что, не надоело бумагу изводить? Ты ведь и так пишешь, тебя печатают каждую неделю. Я читал, по-моему – здорово.

– Видишь ли, Женя, – Кирилл положил на стол сплетенные пальцами руки. – Наверное, если начинаешь считать себя спецом в каком-либо деле – это верный признак конца своего развития. И, если не начинаешь терять интереса к этому делу и искать новое, – превратишься в неподвижную материю, то есть в мертвую. Понимаешь?

– В целом – да, – сказал Женька и начал наливать по третьей. – Формулируешь только несколько тяжеловато. – Слово «формулируешь» Женька произнес заметно медленнее и старательнее.

Третий тост подняли за здоровье родителей. Потом Женька приподнял бутылочку, посмотрел сквозь нее в сторону окна и констатировал:

– Осталось еще больше половины. Предлагаю допить все это на кухне, заодно и пельменей сварим. Не возражаешь?

Кирилл не возражал.

Они перебрались на кухню, где было ослепительно светло и заметно жарче, чем в комнате. На подоконнике тускло поблескивали прямоугольные железяки непонятного назначения. На полу у окна стояла под крышкой замызганная кастрюлька, которую Кирилл едва не опрокинул, когда садился за стол.

Пока варились пельмени, поговорили о жаре и согласились с тем, что такого лета на их памяти еще не было. Наблюдая, как на водопроводном кране зреет прозрачная капля, Кирилл думал, что вот зря они принялись пить водку после пива. Голова отяжелела, и мысли тоже отяжелели. Хотя Женька выглядит молодцом, только нос покраснел, как у карикатурного алкоголика, да некоторые слова произносит чересчур правильно.

– Ты ловил когда-нибудь бабочек? – Женька, выложив из кастрюли шумовкой готовые пельмени на тарелки, уселся за стол.

– Никогда не занимался живодерством.

Кирилл боролся с желанием закрыть глаза и думал, что да, надо бы постоять под холодным душем.

– Я тоже не сторонник такого хобби. Я о другом… Держи вилку… Познакомился недавно в поезде с одним мужиком. Как водится, выпили, посидели, разговорились, и он мне… э-э-э… поведал, что такое – ловить бабочек. Он делал коллекции и деньги на этом зарабатывал. Так вот! У него была с собой особая тетрадь, а в ней огромный список. В каждой его строчке значилось… ну, к примеру: «Новосибирская область, такой-то район, деревня такая-то, 14—18 июня», и название бабочки на латыни. И так далее, и так далее. Ты понимаешь! Чтобы поймать бабочку определенного вида, надо было поехать в какую-нибудь Тмутаракань и быть в нужном месте только в определенные дни. Вот тогда будет удача!

– Ага! – согласился Кирилл, разжевывая горячую пельменину.

– Поэтому – за удачу! – Женька наполнил стопки. Кирилл вновь согласился и для убедительности кивнул. Мохнатый зеленый чертик уселся на краю рюмки и, покачивая копытцем, принялся щелкать пальцами, чтобы высечь огонь. С третьего раза у него это получилось, и он прикурил сигару от указательного пальца, затянулся и выпустил кверху несколько маленьких дымовых колечек…

– Кого это ты там наблюдаешь? – поинтересовался Женька.

– Не наблюдаю, а представляю, – буркнул Кирилл и поднял рюмку, мысленно согнав с нее чертика. – Так за что пьем?

– За удачу!

Выпили за удачу. Потом – за то, «чтобы она нас не покидала!» Потом – за вдохновение и за то, «чтобы оно нас тоже не покидало!» Вновь поговорили о необычайной жаре и о том, как хорошо сейчас, наверное, на море.

– А какое сегодня число? – вдруг спросил Женька.

– Второе июня. А что?

– Все нормально, все хорошо, – пробормотал Женька и снова наполнил рюмки. – За второе июня!

– Если так пойдет, – буркнул Кирилл, – то мы скоро будем пить за свет луны и за лай собаки.

Выпили за второе июня.

Постепенно разговор принял ту форму, которая называется трепом, а ощущение удовольствия от процесса пития трансформировалось в ощущение усталости от этого самого процесса.

– Вот скажи мне, зачем ты хочешь заняться писательством? – Женька подпирал голову кулаком. – Из-за желания денег и славы? Из чувства неудовлетворенности собой? Зачем?..

Кирилл тоже подпирал голову кулаком.

– Если честно – не знаю, – сказал он. – Деньги, хотя и небольшие, у меня есть, слава особенно не прельщает – хотя и сладкий, но все же дым. Ради них, пожалуй, работать не стоит. Но кто знает, зачем мы вообще живем: говорить и думать мы можем одно, и убеждать в этом других, а наше тайное естество направляет все наши действия только для того, чтобы получить эти самые деньги и славу. Может это – цель жизни? А?

– Цель жизни! – ухмыльнулся Женька и начал вставать из-за стола. Табуретка под ним сердито прорычала, проехавшись ножками по крашеному полу.

– Цель жизни! – повторил Женька. Он открыл дверцу холодильника. – Вот цель жизни, полюбуйся!

Кирилл выбрался из-за стола, сделал несколько аккуратных шагов и осторожно заглянул в холодильник.

– Что это? – несколько недоуменно спросил он.

Все полки были заняты круглыми и прямоугольными, витыми и гладкими, толстыми и тонкими, высокими и низкими, красными, синими, зелеными, – словом, всех форм, размеров и цветов свечами. Они торчали вверх из отверстий, вырезанных в картонных крышках плоских конфетных коробок.

– Что это? – повторил Кирилл, указывая рукой в холодильник.

– Не видишь? – усмехнулся Женька. – Самые обыкновенные свечи. Хотя… не обыкновенные. Берется обычная свечка за восемь рублей, плавится вот в этой посудине, – нога в шлепанце слегка стукнула по замызганной кастрюльке под подоконником, – добавляются ароматизаторы разные, краска, тоже разная, все перемешивается и заливается в нужную форму, – с подоконника был поднят металлический брусок. – В такую, например. Немного терпения, и вот готовая продукция! – Женька показал бруском в холодильник.

Кирилл снова глянул на ряды разноцветных свечей, потом захлопнул дверцу, подошел к столу и разлил остатки водки по рюмкам.

– Ты прямо как отец Федор, осуществивший свою мечту… Значит, ты теперь этим деньги зарабатываешь?

– Да где там, – махнул рукой Женька. – Свечи лью, чтоб совсем без работы не сидеть; худо-бедно, но понемногу все равно покупают. У меня один знакомый владелец магазина есть – через него и реализую… Хотя… какая там к черту реализация: не сезон. Вот к новому году – это да! Ну, будем!

Допив водку, немного посидели молча. Затем пили чай, обливались по́том, и опять молчали. Вдруг Кирилл засмеялся.

– Слушай, – сказал он, отставляя чашку. – Я пришел к тебе и задал, может быть, и глупый, но конкретный вопрос: хочу стать писателем, что для этого нужно? А ты мне в течение нескольких банок пива и бутылки водки рассказываешь разные разности. Так все-таки что нужно, чтобы стать писателем?

– Железная задница, – буркнул Женька и вновь налил себе чаю. – И это не я сказал, я только процитировал. Нужно уметь сидеть часами за столом и выводить букву за буквой, строчку за строчкой. Хемингуэй заставлял себя печатать по десять тысяч знаков в день, а то и больше. Это такая пахота, по сравнению с которой отливание свечек покажется сущим развлечением. И вот, когда ты будешь выдавать хотя бы эти десять тысяч в день в течение месяца, а то и двух, то, может быть (я подчеркиваю – может быть!), что-нибудь да получится.

– Ты хочешь сказать, что надо сидеть и тупо печатать и печатать?

– Печатать и печатать – да! Но не тупо! Не тупо! Это графоман печатает тупо: ему сказать нечего, только сам процесс его увлекает. Вот ответь мне, положа руку на сердце, тебе есть что сказать?

Кирилл отхлебнул из чашки и задумался.

– Вот видишь! Ты еще этого не знаешь!

– Да знаю я, знаю! – слегка раздраженно произнес Кирилл. – Я в каждой своей статье об этом говорю.

– О чем «об этом»?

– О нашем несовершенстве, о тупости и глупости! О несовершенстве мира, в конце концов! И о желании этот мир видеть лучше!.. Что-то я на высокий слог перешел. Тем более что об этом уже говорили миллионы раз. Но, может быть, мне удастся об этом сказать как-то по-другому? А может, я сейчас вру – и тебе, и себе? Может, мне действительно нужны только деньги и слава, слава и деньги?! А вдруг я буду писать какую-нибудь лабуду, но так, что читателю оторваться будет невозможно? Ну, хочется мне попробовать, и не могу я тебе объяснить – почему!.. Налей мне лучше еще чаю!

– Какая короткая, но бурная речь, – сказал Женька и потянулся за чайником. – Тебе хочется попробовать, и ты мне ничего не можешь объяснить. И это правильно: любое творчество – тайна за семью печатями. Но эта тайна стоит того, чтобы попытаться ее разгадать, – Женька вдруг сморщился и громко чихнул. – Видишь, не вру!

– Кто бы говорил, – засмеялся Кирилл. – Ты же фантаст. Тебе по статусу врать положено.

– Извините! – Женька помахал указательным пальцем. – Я выдумываю и прямо об этом говорю. А вот если ты мне поверишь, зная, что я все выдумал, значит, не зря я штаны просиживал и чернила изводил. Так что, Кир, запасайся терпением и пиши, пиши, пиши.

– А как же вдохновение? Помнится, тост соответствующий был.

– Ты понимаешь, – медленно проговорил Женька, поднимая глаза к потолку. – Иногда бывают моменты, когда никакая железная задница не поможет; хоть день сиди, хоть два – ни буквы не напишешь. Творческий застой, ступор полный!

– Вот-вот! – кивнул головой Кирилл.

– Тогда одна надежда – на вдохновение. Но эта дама капризная: приходит, когда захочет, или не приходит вовсе. А может, здесь дело совсем в другом. Я же тебе говорил: тайна! Каждый сам ищет свой путь. Что я тебе еще могу сказать?!

– Значит, мне вдохновения не хватает? – пробормотал устало Кирилл. – Или таланта?

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Женька шумно вздохнул и махнул рукой.

– Знаешь что? – сказал он. – Бросай все и уезжай из города. У тебя ведь отпуск?.. Вот и поселись в какой-нибудь глуши. Отрешись от всего – от всех этих забот, хлопот и прочей житейской мелюзги. Только ты и чистый лист бумаги. Вот тогда, может, что и выйдет.

– Куда мне уехать? – Кирилл пожал плечами. – Разве что к родителям в деревню. Так там ведь тоже заботы найдутся.

– А не надо в деревню. Я тебе один адресок дам, даже ехать далеко не надо…

И Женька рассказал, что нужно на электричке добраться до станции «Межозерная», затем пройти по грунтовой дороге через лес к озеру, точнее, к двум озерам, разделенным узкой песчаной косой, пройти по этой косе, а там дорога выйдет на небольшой полуостров. Дом там стоит кирпичный, сад хороший, огород есть, сарай добротный и флигель небольшой с окном во всю стену. Хозяйка всего этого – пожилая женщина, Александра Владимировна.

– И что?

– А то! – Женька подался вперед и понизил голос. – А то, что я в прошлом году снял у нее флигель на неделю и за эту неделю написал свой «Черный камень». Я уверен, что это не простое место… Впрочем, – сказал Женька уже нормальным голосом, возвратив свое туловище в прежнее положение, – я не знаю. Может, у меня просто был приступ вдохновения, никак с этим местом не связанный: я все-таки писатель.

– «Черный камень» я читал, – тихо проговорил Кирилл. – Мне очень понравилось… И что? Ты думаешь, если я поживу там с недельку, мне это поможет?

– А вот этого я не знаю, – сказал Женька. – Короче, я тебе все рассказал, показал, дальше – твое дело. Между прочим, завтра уже третье июня. Я не утверждаю, что там надо находиться именно в эти дни, но я там был как раз в это время, и мне это помогло… Кстати, я человек в этом плане суеверный.

– Ага, – произнес Кирилл и замолчал, погрузившись в глубокое размышление. Женька с шумом выбрался из-за стола, наполнил водою чайник, поставил на плиту. Потом он открыл форточку, впустив на кухню уличный шум, и остался стоять у окна. Солнце уже давно скрылось за стеной многоэтажек и, невидимое, неуклонно ползло к горизонту, плавя воздух своими лучами.

– Послушай, а «Черный камень» где-нибудь опубликован?

Женька оторвался от созерцания вечереющего неба, сгорбился и стал смотреть на подоконник.

– Нет! Как-то вот не срослось.

– Странно, – проговорил Кирилл. – Мне почему-то казалось, что эту вещь напечатают без проблем.

– Мне тоже так казалось… Произведение не ко времени. Не тот формат. Нашему читателю не это сейчас нужно. Так сказали мне в одном журнале и почти слово в слово повторили в другом. У нас здесь журналов – раз два и обчелся. Я рукопись разослал в другие региональные издательства и в Москву, авось где-то и пройдет… Давай лучше чаю попьем: чайник кипит!

Они посидели еще с полчаса, выпили по две чашки, поговорили о всякой чепухе, затем Кирилл засобирался домой.

– Вообще, если что-нибудь напишешь – приноси, – сказал на прощание Женька. – Почитаем, поразбираем. Мне даже интересно посмотреть, что у тебя получится.

– Мне тоже интересно, – Кирилл сунул ноги в свои дырчатые туфли. – По крайней мере, будет повод выпить – чаю, например.

На улице уже не было обжигающей адской жары, но царил зной, разлившийся по городу горячим киселем. Подуешь на такой кисель, прикоснешься губами – вроде ничего, – хлебнешь и обваришься. Кирилл чувствовал тяжесть в голове, вялость во всем теле и желал только одного – скорее добраться до дома, где наконец-то можно будет содрать с себя прилипшую к коже одежду и броситься под тугие, режущие струи холодного душа. Хотя нет, в жару нужен именно горячий душ, только он может дать некоторое облегчение. Дождик прошел бы, что ли; все листья на деревьях поникли, посерели и свернулись в трубочку, асфальт прилипает к подошвам, увековечивая пройденный путь вдавленными следами. Правда, какое это увековечение: идущий за тобой затрет твои следы, а его следы исчезнут под подошвами следующего, и следующего, и следующего… Маета! Сплошная маета!