Текст книги "Город грехов"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Не думаю, что это игра… это жизнь, к которой надо относиться настороженно и сдержанно…

* * *

День был пасмурный.

Писатель шел по следам артиста и сочинял финальную сцену романа. Иногда он обрушивался на себя с критикой:

– Финал этой истории просто ужасен… слова употреблены некстати и выражают совсем не то, что я хотел выразить… все превратно… и почерк ужасный… пальцы сводит судорога…

– С кем ты говоришь?.. – спросил артист и обернулся.

– С кем не скажу, а о чем, скажу в другой раз, если мы выйдем живыми из этого жуткого ущелья, и нас не сожрут гиены… я слышу их голоса… кажется, и они меня слышат и смеются… – Писатель пугливо глянул по сторонам. Его пугали прохожие, у которых были серые, неприветливые лица. От утомления в его глазах все двоилось, двоились и прохожие, которые появлялись неизвестно откуда, и неизвестно куда исчезали. Они казались ему обитателями преисподней. Женщины утаивали свои лица за повязками. – Надо остановиться… – сказал писатель и остановился, оглядываясь. – Мне кажется, мы заблудились…

– Соберись с силами… где-то здесь должна быть пещера…

– Сил уже нет… и ущелье сжимается…

– Скоро… скоро ты сможешь насладиться лицезрением этого города грехов…

Как будто нарочно стало еще темнее.

Гром потряс небо.

Начал накрапывать дождь.

Артист свернул за угол скалы, нависшей над дорогой, и очутились у входа в пещеру.

– Вот и спасение…

– Человек склонен к греху, а бог – к милости… – пробормотал, задыхаясь, писатель.

– А многословных он наказывает одышкой… мы дошли только до половины пути, а ты уже задыхаешься…

– Такое впечатление, что мы поднимались на небо… – сказал писатель, оглядываясь. – Необычная пещера… похожа на храм… и надо сказать, что строитель этого храма обнаружил вкус… ему нельзя отказать в знакомстве с перспективой, знанием рельефов и архитектурных деталей, благодаря которым пространство оживает и вся постройка выигрывает в стройности и в монументальности… однако мы здесь не одни…

– Бог любит не только нас… он любит и змей, и скорпионов… как-нибудь я расскажу тебе историю о соблазнении змеем девы в райском саду…

– Я знаю эту историю…

– И ты знаешь, кто ее написал?..

– Нет… говорят, это история бога…

– А что написал ты?..

– Несколько романов, но из материальных соображений не стал их публиковать… хотя жизнь и человеческое поведение определяются не только и не столько материальными обстоятельствами…

– Расскажи, как ты пишешь?.. мне интересно знать, как это происходит?..

– Я ищу слова, которые приводят в движение пружины интриги… приобретаю опыт, и постепенно вырастает книга… книги, как дети, растут ужасно медленно…

– У тебя есть дети?..

– Есть сын… а у тебя?..

– Молва говорит, что есть и сын и дочь, но я не уверен…

– Сколько раз ты был женат?..

– Не помню… помню только, что моя первая жена слыла ветреницей, обожала театр, ужинала в гостях, вставала после полудня, читала почту и разбрасывала любовные письма, где попало, так что всякий мог их прочесть… впрочем, я любопытным не был и всем этим ничуть не смущался… у меня была своя жизнь…

– Чем занималась твоя жена?..

– Ничем… она была привлекательной женщиной с приятными манерами… она и пленила меня своими манерами и приятной полнотой… о чем твоя книга?..

– Это будет история всех людей… я не придумываю интригу, не пытаюсь занять место судьбы, я рассказываю истории о том, как обстоятельства распоряжаются судьбой героев, причем все беды героев убедительно мотивированы, помощь выглядит случайной, неожиданной, иногда даже неправдоподобной…

– И кто главный герой?..

– Женщина, которая освободилась от кошмара остаться старой девой при живом муже и нашла счастье с бродячим актером… она путешествует с ним на осле и пишет письма мужу… иногда проливает слезы…

– Ты смеешься?..

– Нет… у нее пылкая душа и романтическое воображение… правда, письма пока довольно путанные, невнятные… она даже не пытается уверить в истинности происходящего, сделать письма более понятными и правдоподобным… повествование то забегает вперед, то возвращается назад… – писатель умолк, увидев незнакомку. Ее бледное лицо контрастно выделялось на фоне глухого черного платья, напоминающего монашескую рясу, а осторожный и беспомощный взгляд выдавал все ее тревоги и страхи.

«Кто она?.. – размышлял писатель. – По всей видимости, жалкое, несчастное существо, разочарованное жизнью, исполненное смятения перед обстоятельствами, разрушившими ее мечты и надежды на счастье… но улыбка преображает ее… улыбаясь, она, наверное, вспоминает о чувствах, которыми была охвачена в другой жизни… она ничего не забыла, о чем свидетельствуют слезы и отрывочные фразы, пугающие меня… хотя, может быть, она говорит одно, но думает другое…»

Незнакомка говорила о чем-то с артистом.

Взглянув на писателя, женщина отвела взгляд.

«Боже мой… неужели это он?.. сделаю вид, что не знаю его… невозможно быть счастливой с человеком, которого ты не можешь сделать счастливым… в сущности, у нас нет ничего общего… и потом материальные обстоятельства, среда… я отшельница, изверившаяся в людях, а он известный писатель… лучше мне доживать свой век в одиночестве… случайно встретились и разошлись… случай играет с нами, зная наперед, что есть более властные силы и именно они побеждают…»

Писатель смотрел на незнакомку и размышлял:

«Все, что выходит из рук бога – прекрасно… человек только все портит… бог есть, он царствует, но не правит, правят, скорее всего, какие-то иные силы, может быть, силы зла… и эти силы зачем-то нужны богу… и нет такого добра, которое не порождало бы зло… в каждом человеке оно есть… однако, как она мила и полнота ее приятна… меня уже влечет к ней… женщины как водоворот… нет, лучше мне не смотреть на нее, тем более, что она не сводит глаз с артиста… по всей видимости, у них была любовь… свидания, надежды, опасения, как я далек от всего этого… и весь этот винегрет губит суета… выдумать любовь, представить ее мне не трудно… у меня это давно вошло в привычку, запутывать читателей, вводить их в заблуждение… о чем это я?.. или я уже на небе?.. надо спуститься пониже… и в этом месте повествования рассмеяться, но я отвык от смеха… со смехом мне жилось бы, наверное, немного легче… и с воспоминаниями детства… впрочем, все это мертвый хлам… от трупов лучше держаться подальше… известно, куда они могут завести блуждающего… а я блуждаю… я весь в сомнениях, облеплен ими… они стали моей второю кожей…»

– Мне кажется, мы уже встречались?.. – заговорил писатель, обращаясь к женщине.

– Вполне может быть… кто вы?..

– Я писатель… как все писатели, что-то пишу… чему-то учу… правда, исправить никого не мечтаю… что криво выросло, прямым уже не станет…

– И много вы уже написали?..

– Много… – пробормотал писатель и, глянув на женщину, отвел взгляд, подумал:

«Боже, неужели это Нора?.. она почти не изменилась, так же смотрит и так же душу веселит… нет, я уже не бог и вокруг меня не рай и кущи, а бездны и пропасти, мрак и тишина… что меня ждет?.. от этих мыслей грудь стесняет ужас… мне страшно… что за странный страх?.. она только взглянула, и тут же взгляд отвела… уже не сводит глаз с артиста…»

Артист вскользь глянул на писателя, потом на женщину.

«Кажется, ей больше нравится писатель… я тоже люблю играть словами на сцене, в обман вводить себя, других… впрочем, от слов одна тоска… хочется бежать, куда-нибудь от них, куда глаза глядят… она не сводит глаз с писателя… мне его жалко… пишет, ищет истину… возможно ли ее найти?.. и зачем?.. чтобы проснуться стариком?.. и звать наслаждение во сне, не имея сил испытать его наяву?.. всю жизнь я учу других чему-нибудь со сцены, но кто меня научит, как мне избавиться от плотских желаний?.. ну, избавлюсь, и что останется?.. пыль кулис и книги, сотни книг, которые я не успел прочесть… чтобы убедиться, что миром правит зло… все мы им заражены… и среди искушений ищем спасения… слышим благую весть, но не имеем веры… блуждаем, пытаемся понять, откуда эта весть исходит?.. и от кого?.. – артист потер виски. – Мне нужно жениться, чтобы не сойти с ума… еще раз попытаться стать счастливым… увы, счастливых мало… дорога к счастью слишком узкая… и она петляет, как змея, уводит в никуда… уже вечер… в траве звонят цикады… или это звон в ушах… кажется, в глазах темнеет… нет, нет, только не это… я едва выбрался из непроглядной тьмы, в которой вновь хочу увязнуть… день позади, впереди ночь… и мне страшно… милая Нора… я хочу ее обнять… и отталкиваю, как искушенье, от века висящее над нами… жало желания язвит, увлечь пытается в этот сладостный обман…»

– Простите, мне пора… – сказала женщина, прервав затянувшееся молчание.

Писатель проводил женщину взглядом.

«Постарела, пополнела, но все так же мила…» – подумал он.

– Туман ложится, зябко стало и темно… надо поискать убежище на ночь… ты здесь?.. – артист повернулся к писателю.

– Где еще мне быть?..

– Что ты все пишешь?..

– Пытаюсь изменить финал одной истории…

Осыпались камни.

– Что это было?..

– Не знаю… – пробормотал писатель.

– Куда ты смотришь?..

– Я смотрю на пса, который появился как будто из-под земли… – Писатель глянул по сторонам. – Не разведчик ли он из стаи бродячих псов… место опасное… говорят, здесь люди исчезают бесследно… – Писатель повел плечами, как от озноба. – И мы можем исчезнуть… смотри, пес прилег и зубы скалит…

– Я ничего не вижу…

– Приглядись…

– Может быть, он один из тех, кто таится в темноте, и, желая зла, спасает, творит добро…

– Нет, на беса пес не похож… я думаю, он просто голодный пес… а мы добыча…

– Не пугай меня…

– Бояться смерти глупо…

– Что это?.. слышишь?.. лай… бежим… надо спасаться… и женщину спасать… – воскликнул артист…

Писатель, артист и женщина забились в тесную щель в скале, лежали молча, обнявшись.

Собаки толпились внизу, рыча, роняя слюну, кружили.

Писатель размышлял:

«Я слишком стар, чтобы снова начинать любовную игру… но желание язвит, хотя и знаю наперед, что будет… лишь мгновение страсти и все кончится… лицо исказит брезгливая гримаса и все… и все же я готов стать ее рабом… а потом долго буду проклинать себя за то, что поддался искушению… нет, лучше что-нибудь другое… не знаю, что?.. с природой не поспоришь… однако молчание затянулось, надо что-то ей сказать, но что?.. что я все еще люблю ее… и стыжусь… что от женщин лишь один обман, предательство и ложь… нет, лучше промолчать… и, тем не менее…»

– Собак не слышно, наверное, ушли… – заговорил писатель и привстал.

В ползущем мимо расселины тумане ему виделись различные образы, причудливо меняющиеся. Писатель провел рукой по лицу, как будто паутину смахнул.

«Мне было всего 13 лет… я жил у тети в доме на Болотной улице… она жила этажом ниже… я был влюблен в нее… мы испытали близость в ту ночь, когда как будто все ветры собрались и пели хором… в камине пылали дрова… стены были завешаны коврами… и все же было холодно… меня всего трясло…»

Женщина повернулась спиной к писателю.

«Что если я поцелую ее?.. – размышлял артист. – Кажется, она не против, лишь задышала чаще… и взгляд стал слегка косить… и румянец появился на щеках… все, как и тогда, когда она была невинна и прекрасна… и я был еще не так уверен в себе… она и теперь божественно прекрасна и способна эту тесную щель превратить в рай… я хочу ее поцеловать, но я ли это?.. помню, когда я ее поцеловал, она рассмеялась… я отстранился, спросил, чем вызван ее смех?.. она сказала, что у меня был такой серьезный вид… все повторяется, я слишком серьезен… успокойся, это игра, всего лишь игра… я со страхом жду ее продолжения… я весь дрожу… пожму ей руку, обниму и поцелую, если не умру от страха… ответит ли она на поцелуй?.. она ответила… мне надо улыбнуться… я слишком серьезен и мрачен… я такой же, как и мой дядя со стороны матери… он отличался любовью к риторике и изысканным выражениям… тогда все были поэтами, старались выражаться как можно искусственнее и менее понятно… это было общей модой… дядя умер холостяком, а у дяди со стороны отца было пять или шесть жен… и он был палачом в тюрьме, пока не отменили смертную казнь… у него было прозвище Избавитель… иногда он является мне, говорит, что у него есть возможность покидать свою могилу не только ночью, но и днем… однако я отвлекся… что я делаю?.. я слежу за облаками… и я смущен… а что делает она?.. она молчит… взглянула на меня и улыбнулась… улыбка манит обнять ее и тихо млеть…»

Длилась ночь…

Утром женщина ушла своей дорогой…

Писатель и артист шли и шли, но куда? Вперед или назад? Им казалось, что они кружат на месте…

Вокруг возвышались все те же скалы, утесы.

Они остановились.

Внизу змеилась река, сверкала чешуей ряби. Над водой висел туман…

– Слышишь?..

– Что это?..

– Смех гиен… они смеются хором… не понятно, удаляются они или приближаются… надо поискать убежище… кажется, нашел… – Писатель остановился у скалы, стоял, глаза таращил, пытаясь что-то разглядеть в темном лоне пещеры. – Тьма кромешная… нет, там кто-то есть?.. – Он умолк, увидев лицо женщины, подумал: «Опять она?.. или нет?.. – писатель отвел взгляд, снова глянул на женщину и уже не мог отвести глаз. – Или это лишь тень бездушная, но в ней я вижу сходство с Маргаритой… прошлое преследует меня… я думал, что расстался с ней навсегда… – размышлял писатель. – Она не одна… танцует, как на сцене… не в театре ли я?.. кажется, я попал на представление кордебалета… хочу и я танцевать, но, боюсь, голова закружится, и я полечу в эту пропасть… или я уже лечу?.. витаю… где низ, где верх у этой бездны?.. и, кажется, я не один парю над скалами… какие-то мстительные духи преследуют меня… ясно их не вижу, но знаю, они что-то готовят… обернуться я не смею, боюсь… вдруг это не мстительные духи, а мои жены?.. а впереди та, первая, что завладела моей душой и едва не увела меня за собой путем превратным… я думал к богу иду, но, увы… не ангел вел меня, а бес… вел, подталкивал меня в спину и смеялся, шептал в ухо: «Через зло к добру веду тебя…» – Кажется, женщина что-то сказала… или это звон цикад и жужжание… я настороженно с опаской относился к ней… мои сомнения и размышления о ней заняли бы не одну главу в книге, которую я сжег… эта книга смущала мне глаза и чувства… было неприятно держать ее в руках, и я сжег ее, думал, освобожусь, но как-то пусто и неприветливо стало на душе без нее… мне опротивела поэзия, философия… увы, как только связь с Норой исчезла, я не смог родить ни строчки… и это была лишь прелюдия к тем переменам, в которых, как мне казалось, я должен был стать известным или погибнуть… нельзя спасти человека от самого себя… помню, я прогуливался по террасе, когда появился некий человек… худой, бледный, как будто он только что вышел из больницы… это был известный художник, один из создателей смутных видений и апокалипсических картин, в которых ни он сам, ни кто бы то ни было, не мог разобраться… лоб высокий, взгляд жгучий, нос острый, губы тонкие, красиво очерченные… он то приближался, то удалялся… мрачный, печальный, он блуждал, оставляя позади обрывки фраз, не связанных друг с другом мыслей о живописи, музыке, поэзии… помню, я спросил его о чем-то, не помню о чем… и не помню, что он ответил… у него была комната во флигеле… до этого он жил с женой в доме дяди, который если и помогал им, то сам того не подозревая… его дядя был известным философом, рылся в книгах и не мешал жене и дочери жить или умереть, как им вздумается… художника он не замечал… если зло и появляется в мире, то всегда из-за какого-нибудь философа… увидев человека, отмеченного этим опасным даром, я обычно спешу удалиться… все философы бывают несколько странны, и рассуждают они как одержимые, не знающие, что говорят, но им воздвигают памятники и вешают на стены доски с их изображениями… жена художника обожала театр… подозреваю, что она скрывалась в театре от скуки постоянного сожительства с мужем… театр спасал ее от безделья… это вполне приличное занятие для женщины… философия – это зло… многие люди, даже из власти, не чужды философии… дядя художника заставлял страдать лишь жену и дочь, которых уже нет среди живых, но вызывал восхищение и слезы у тысяч своих поклонников… впрочем, оставим в покое философию, которую я знаю недостаточно, и философов, которых я вообще не знаю, чтобы выносить им приговоры… если они необходимы, пусть остаются, но каждый раз, когда я слышу их рассуждения, меня охватывает раздражение… правда, когда я слышу нелестную подробность из их частной жизни, мне приятно и легче переносить свое собственное ничтожество… наверное, я завистлив… сознаюсь, я завидовал художнику, и если бы мне удалось присвоить несколько его удачных мыслей и развить их, я, наверное, был бы счастлив, может быть, даже улыбнулся бы… обычно я мрачен… однако я устал, пожалуй, сяду…»

Продолжая размышлять, писатель сел на камень, потом лег, вытянулся, закрыл глаза, изображая состояние блаженства, даже захрапел.

Во сне писатель прожил жизнь полную ужасов, спутанную, безобразную, породившую всех тех женщин, которые будут преследовать его в дальнейшем. В этом кошмаре он был художником и пробудился писателем, потянулся, осторожно зевнул, потер глаза, чтобы узнать, где застал его сон: на ложе под лестницей или на чердаке, где обычно спят бездомные художники. Он настолько увлекся своей ролью несчастного, что даже жалобно заскулил, как старый пес, доживающий свою собачью жизнь.

«Что и говорить… я бы не стал себя превозносить, но и проклинать не стоит… я был скверным человеком, но скрывал свои пороки… извинял их в себе, хотя в других они вызывали у меня раздражение… я мог, когда было нужно, проявить немного вкуса, немного ума, немного здравого смысла… кроме жен, у меня были уличные женщины, почти жены… одну из них я попытался исправить… однажды, выслушав меня, она сказала: «Убирайся!..» – и я оказался на улице чужого города без гроша в кармане… ночь я провел на пустующей вилле судьи, которого сожрали его же собаки, потом в конюшне… я лежал на соломе и слушал, как переговаривались и ржали лошади… я думал, что был необходим этой женщине, думал, брошусь к ее ногам, и она простит меня… увы, я вернулся, не дав ей привыкнуть к моему отсутствию… несколько дней я скитался с расстроенным лицом и блуждающим взглядом… конечно, не стоило мне падать ниц и унижаться перед шлюхой, которая возомнила себя великой актрисой… умолчу о подробностях этой сцены, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез…» – Писатель встал. Он стоял, сгорбившись, пряча руки под фалдами потрепанного фрака, и смотрел на женщин. Лица у них были веснушчатые, землистые и обветренные.

– Кажется, я собрался куда-то идти, но куда?.. вы не знаете, куда я собрался идти?.. – обратился писатель с вопросом к прохожему. – Впрочем, неважно… наберусь храбрости и пойду куда-нибудь, чтобы вести жизнь нищего и испытывать презрение к себе… нет, это невыносимо… – Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял.

– Что с тобой?.. – спросил артист. Он уже давно с беспокойством наблюдал за писателем.

– Ничего…

– Мне кажется, ты чем-то расстроен?..

– Пусть мое положение не очень тебя беспокоит… все идет так, как надо кому-то… не знаю, кому… может быть, богу… – Писатель огляделся. – Среди этих скал прошло мое детство… во сне душа у меня окрылялась, ум приобретал гибкость… я чувствовал себя способным на все… лицо мое принимало выражение восторга, я шептал стихи… помню, в 7 лет я написал поэму без героя… середина поэмы я помню, но не помню ее конец и начало, потому что в начале я не понимал ни того, что говорил, ни того, что делал… даже не пользуясь унизительными уловками, недостойными мелкими хитростями, я приобрел известность, имя… и все благодаря общественному мнению… моим поклонникам я устраивал сатурналии… и просыпался в слезах, таким же, каким заснул: скромным от гордости и трезвым в силу нужды… какая жалость… я умер как поэт и меня похоронили на общественный счет… сделали из меня мифическую личность… но мертвецы слышат, как по ним звонят колокола…

– У тебя нет родных, близких?..

– Нет… а если бы они и были, стоило бы делать из них неблагодарных людей?.. к этому обычно приводят оказанные им услуги…

– Может быть, тебе лучше вернуться к жене?..

– Ты забыл… моя жена умерла… мне некуда идти… я думаю вернуться на один из западных островов… их еще называют островами блаженных… – Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке.

– Ты знаешь латынь?..

– Дядя научил… он знал несколько мертвых языков… стены его кабинета были заняты портретами предков до 16 колена… написанными, кстати, чрезвычайно плохо… он пропадал на службе… и у него еще оставалось время изучать римскую историю… да, когда-то это было возможно…

Возникла пауза.

– Что за история с примадонной?..

– Хочешь, я расскажу?..

– Рассказывай…

– Муж примадонны был историком… и когда он сбежал от нее, я почти год, терзаемый подагрой, должен был ее смешить… я с трудом вызывал у нее лишь кривую улыбку… помню, как закутанная в халат, противная самой себе, она сидела на кровати под балдахином, свесив руки, и смотрела на меня как на пустое место… вдруг она улыбнулась, улыбку вызвали мои слова… я решился сказать, что она все еще хороша собой… и это было похоже на чудо… талант шута, способность унижаться я довел до предела совершенства… я выгибал спину, выражая свое восхищения ею вокабулами, поднимал или опускал плечи, наклонял голову особым манером, закрывал глаза и разыгрывал изумление… несчастная женщина, она сама страдала и заставляла страдать прислугу… в конце дня все это повергало меня в уныние, мне становилось тоскливо и жалко смотреть на самого себя… а она хотела видеть меня смеющимся… это с моей-то физиономией… по субботам примадонну обычно посещали гости… помню поэта, похожего на старую обезьяну… походка у него была не слишком легкая, но и не такая неуклюжая, как говорили… я терпеть его не мог, но любил смотреть, как он читал свои стихи… он напоминал мне бесноватого… он пытался изобразить сумасшедшего в сумасшедшем доме и смешил меня до слез… бывали у примадонны и художники, и музыканты… весьма достойные люди… иногда появлялся известный философ, черт бы его унес вместе с его учением… вот кто виновник всех моих несчастий… я имел все и из-за этого болвана все потерял…

– Что же случилось?.. – писатель изобразил любопытство.

– Помню, философ сел на собачку примадонны, с которой она не расставалась даже когда спала… я помог ему похоронить собачку… я знал, что рано или поздно философ отплатит мне злом за добро… расплата в этом мире наступает всегда… зло возвращается к нам… самое простое – смириться перед справедливостью возмездия и одуматься или исправиться… либо оставаться таким же, каким был, либо все осмеивать и презирать… примадонна смирилась с исчезновением своей любимицы и завела другую собачку… помню эту жуткую сцену… я смешил примадонну, рассказывал ей какую-то смешную историю, анекдот… смеясь, я сел и почувствовал, что сел на что-то живое… я испугался, побледнел, вспотел… я боялся встать… философ спросил меня, что со мной?.. что меня так напугало?.. я шепчу ему, помолчите… вместо того чтобы дать мне время прийти в себя, этот идиот стал выяснять причину моего испуга… я не разыгрывал испуг, я на самом деле был испуган… своими расспросами философ привлек внимание публики… в воцарившейся тишине вдруг послышался глухой, прерывистый стон, словно кого-то душили… уже потерявший голову от страха перед содеянным, ничего не видевший, как это бывает в такие минуты, я медленно приподнялся и все увидели полузадушенного мопсика… поднялся такой крик, тебе и не вообразить… я понял, что погиб… и погиб безвозвратно… ты думаешь это все?.. ночью я проснулся от стука в дверь… явился философ… он, видите ли, не мог заснуть, его мучили мысли… до утра он не давал мне спать… от его монолога в моей памяти сохранились только слова, которые мне показались понятными: репутация, пристойность, целомудрие, стыд, посмешище… из его речи я узнал, как он жалок и несчастен… он, видите ли, вдруг среди ночи почувствовал приближение смерти… жизнь уходила, а он все еще оставался девственником… впрочем, вполне возможно, что все это было не совсем так… наверное, эту историю я где-то прочитал…

– И что же дальше?.. – спросил писатель.

– Как оказалось, философ давно был влюблен в примадонну и уже несколько раз пытался объясниться… он просил меня помочь ему… я уговорил примадонну выслушать его… примадонна молча выслушала его, встала и ушла… только представь себе сцену, в которой этот шут, скоморох вместо признания в любви, сознался в том, что задавил ее мопсика… всего у примадонны было около дюжины мопсиков разной масти… примадонна ушла, а философ все говорил… в тоне его голоса я различал голос ненависти, ревности, даже стоны любви… и вдруг он зевнул… и я невольно зевнул, сам не понимая почему… он встал с такой легкостью и с таким изяществом, что я невольно почувствовал, как я неуклюж, туп, тяжел… и снова я зевнул… да, да… я зевнул… истории о любви мне интересны… они могут некоторое время вызывать восхищение, но, в конце концов, вызывают зевоту…

– Любопытная история… – пробормотал писатель и зевнул. – Извини…

– Зевай, зевай сколько тебе угодно, не стесняйся… – Артист разгуливал по каменной террасе в скалах, напевая арии из разных пьес и время от времени восклицая: «Как это прекрасно и естественно…» – Он пел, постепенно повышая голос, с жестами, гримасами…

«Что с ним такое?.. я не узнаю его… – размышлял писатель. – Он был так жалок и несчастен и вдруг такое превращение… он явно во власти какого-то исступления, восторга, столь близкого безумию, что я начинаю беспокоиться…»

Писатель вдруг запел в унисон.

Артист был растроган.

– Ты мог бы сделать карьеру в опере… – сказал артист. – Ты так похож на меня… в детстве я набивал голову книгами, которые нужно было бы сжечь… и превратился в нищего… отец пытался сделать из меня инженера, а мать хотела, чтобы я был счастлив… она была известной женщиной но, увы… она умерла… ее жизнь оборвалась раньше времени… и моя карьера инженера не пошла дальше… я увлекся сочинительством, написал поэму, которую сам не мог прочитать до конца… начинал картавить, заикаться… – Артист состроил гримасу, потом еще одну, рассмеялся.

– Со стороны мы представляем собой двух идиотов…

Одному богу известно, сколько приятных и неприятных последствий последовало за этой сценой. Они цеплялись друг за друга, но это уже другая история…

* * *

Ночь застала писателя в ущелье.

Ничего плохого с ним в эту ночь не случилось. Он отделался лишь несколькими кошмарами.

Занялась заря и писатель очнулся, чтобы продолжить свой путь, но он не знал, куда направиться.

«Какая разница, куда идти, туда или сюда…»

Он шел пока не упал ничком на песок.

«Если умирать, так лучше умирать здесь, чем чуть дальше…» – подумал он и потерял сознание.

Спустя какое-то время писатель пришел в себя и понял, что лежит на песке и не один.

Рядом с ним лежала женщина.

Писатель перевернулся на спину, испытывая странное состояние. Он был собой и в то же время кем-то еще.

Привстав, он огляделся.

Пейзаж был мрачный, зловещий.

Женщина спала.

Писатель осторожно заглянул женщине в лицо.

Лицо бледное, губы тонкие, изящно очерченные, глаза закрыты.

– Мне кажется, я рожаю… – прошептала женщина и открыла глаза…

Писателю пришлось принимать роды и обмывать появившегося на свет младенца.

Пока писатель занимался ребенком, женщина очнулась и с удивление воззрилась на писателя.

– Вы кто?..

– Я писатель… и отчасти акушер… – Писатель улыбнулся. Он говорил, прикрываясь завесой непонятных и образных выражений. Неудивительно, что женщина не поняла ни слова из его монолога. Выглядел писатель вполне прилично, и она положилась на чувства, хотя они и обманчивы.

Писатель и женщина объяснились и после объяснения нашли пещеру и стали жить.

Человек хочет быть счастливым. Если цель жизни – удовольствие, у человека есть все необходимое, чтобы быть счастливым…

Этот период своей жизни писатель прожил как муж и философ.

«Бог послал мне эту женщину… – думал он. – Хотя, как говорят, женщину посылает человеку некто другой…»

Женщина проснулась, а писатель все еще спал.

Ему снилось, что он лежит в тенистом саду в окружении детей с рожками. Он любил детей. Дети в его сне были внешне похожими, но разными по характеру. Они играли, ползали по нему…

Лето писатель, женщина и мальчик провели в пещере и никому не мешали жить. Не создавали они проблем и богу…

Проснувшись от сна, писатель вышел из пещеры наружу.

Ночь еще скрывала половину неба.

Почти равнодушно, как философ, писатель созерцал пейзаж.

Вдруг по небу прокатился гром. Повеяло холодом.

Писатель судорожно повел плечами и быстро вернулся в пещеру.

Женщина встретила его слезами. Она нечаянно придушила ребенка во сне.

Мальчик лежал, объятый трепетом смерти и тихо скулил. Эхо гулко отзывалось на его стенания.

Писатель глянул на женщину. Ему показалось, что над женщиной витали ангелы смерти.

– Бог дал, бог и взял… – пробормотал писатель. – Все мученики, разрешившись от тела, пребывают на небе с богом… там мальчику будет хорошо… там он уподобится ангелам… впрочем, в этом я не совсем уверен… пока все это только предположения, однако предположения довольно правдоподобные…

Сбивчиво, порывисто женщина что-то сказала.

Писатель не понял, переспросил.

– Я задыхаюсь… – прошептала женщина. Она умерла от приступа астмы…

Похоронив женщину и ребенка, писатель сел на камень у входа в пещеру.

Он сидел и размышлял:

«Скоро зима… надо возвращаться в город…»

Помедлив, писатель собрал свои вещи и пошел.

Он шел, пока не пришел в город.

У руин женского монастыря писателя арестовали за бродяжничество.

Из тюрьмы писатель вышел по амнистии усмиренным, так что среди людей был словно овца.

Он вернулся в дом, в котором когда-то жил, но его никто не узнал. Его считали умершим и не вспоминали о нем.

Писатель не предался отчаянию, он спустился с террасы, вышел на площадь и представился толпе как вестник от бога. Среди прочих вполне достоверных подробностей он сообщил людям нечто такое, отчего невозможно было не прийти в удивление. Люди смеялись и аплодировали.

Увидев человека в форменной одежде, писатель спрятался за спинами зрителей.

С властями писатель вел себя как собака, вилял хвостом.

Власти запретили писателю говорить и распространять всякую ложь, противную истине, и тогда он подкрепил свои слова чудом и совершил нечто невиданное, после чего покинул город. Но об этом достаточно…

* * *

Писатель спал.

Во сне он переходил из города в город и очутился на острове, где обитали те, кого называют блаженными, но и там он не получил ответа на вопрос о происхождении зла и причине страдания невинных людей.