Текст книги "Город грехов"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

2

Города как люди, одни гибнут, другие поднимаются, растут довольно беспорядочно и непоследовательно, и снова гибнут, когда их жители затевают войны и ведут их с сомнительным успехом.

Обычно это происходит в смутные времена.

В смутные времена лица людей становятся отталкивающими, а их речи напыщенными и высокомерными.

Историки описывают эти времена прозой, поэты – стихами.

Бог созерцает, не вмешивается…

Был второй день недели.

Секретарь мэра рылся в бумагах и делал выписки изысканным слогом.

Выглядел он ужасно, он был рыжий, тощий, бледный, с лицом павиана, с безобразящими его манерами и неестественными позами, какие заставляла принимать его должность.

Уже который год секретарь писал книгу о мэре, выпуская из виду все, что казалось ему неизящным и неинтересным. Кое-какие факты он искажал, чтобы придать изложению занимательность. Он очень вольно обращался с фактами. Общее суждение о степени достоверности фактов в биографии мэра в изложении секретаря было очень неблагоприятно. Критики, высказывающие это мнение, ставили ему в вину произвол и неполноту изложения, говорили, что книга содержит важные и, в общем, достоверные сведения, хотя и соединенные с ошибочными представлениями.

Книга напоминала собрание подготовительных записей. В ней были и ошибки, и нелепости, и лакуны, которые касались отношений мэра с женщинами, а также происхождения мэра и вмешательства судьбы, которая долгое время не играла сколь-нибудь заметной роли в его жизни.

Мэр был человеком низкого роста, ноги у него были короткие и кривые, но шаг он имел твердый. Кроме сочинительства он увлекался актерским делом и философствовал.

– Хорошо снаряжен для смерти тот, кто сходит в гроб, зная истину… – говорил он.

Жил мэр на вилле, окружив себя картинами и статуями. Он привык к роскоши. Страдая от бессонницы, он по ночам уже несколько лет писал роман, главными героем которого был он сам и примадонна, порочная женщина. Мэр был уверен, что знакомство с пороками приносит больше пользы, чем познание добродетелей.

– Неисповедимы пути не только Бога, но и Сатаны… – убеждал он секретаря.

Секретарь не всегда мог понять суть и внутренний смысл многих событий в жизни мэра, а также мотивы его поведения в той или иной ситуации.

Иногда мэр был гением, иногда обычным человеком, бывало и так, что он впадал в безумие, и под предлогом невменяемости не только говорил о том, о чем запрещено было говорить, но и действовал.

Как-то, блуждая по городу, мэр наткнулся у руин женского монастыря на толпу, окружившую оратора. Приняв вид, какой обычно имеют люди, лишившиеся ума, оратор взывал к толпе. Говорил он стихами.

Люди стояли и слушали оратора, некоторые смеялись, думая, что он безумный и говорит под воздействием беса, но были и такие, которые видели в нем самого беса. Бледные, подавленные они стояли, скрестив руки на груди.

Оратор между тем кричал в исступлении:

– Кругом враги, засады… бегите прочь… или вы думаете, что в этих руинах зарыто царство божие?.. вон, вон из города… бегите, несчастные, может быть, еще успеете спастись… город проклят по приговору разгневанного бога…

Люди сходили с ума от страха и бежали, куда глаза глядят.

Мужчины бежали, не оглядываясь.

Женщины оглядывались, и превращались в соляные столпы.

Впереди людей бежали крысы, позади – ползли змеи.

Заразив горожан своим безумием, оратор как будто успокоился, затих, затаился в руинах женского монастыря.

Говорили, что он пишет там хронику города…

Ночью мэр не спал. Он читал роман поэта, пытался понять смысл проклятия.

«Яма раскроет свою пасть и пожрет город…» – прочитал мэр и взглянул на город, над которым висело облако золы и раскаленных углей. Так ему показалось…

Той же ночью мэр продиктовал секретарю распоряжение арестовать поэта и сжечь его роман…

* * *

Огонь лизал страницы книги, исписанные с лицевой и оборотной стороны, и пожирал их, но буквы окрылялись и вились роем. Они оставались буквами среди букв, собирались в слова, фразы. Люди слышали их смутную речь, правда, они не знали, кто с ними говорит и о чем…

Такой сон, приснился секретарю мэру.

Во сне он был изящен и приятен. Молва уверяла, что не одну женщину он оставил в слезах. Источником слухов был он сам.

Жил секретарь один, получая содержание соразмерное его скромным нуждам. Женщин он избегал, но о потомстве иногда позволял себе думать, правда, нерешительно.

В 37 лет он женился на женщине из провинции, однако, испытав неудовольствие от брака, вернул женщину на прежнее место.

Всю жизнь секретарь рылся в бумагах и постепенно превращался из павиана в книжного червя, но однажды все изменилось. Этот нелюдимый любитель уединенного размышления и чтения, собиратель текстов, чудак, книжный червь, моль, оказался среди зрителей на представлении, которое давал артист на вилле примадонны по случаю ее юбилея.

Артист и секретарь подружились. Артист относился к секретарю с нежностью. Секретарь умел слушать, и артист делился с ним своими переживаниями. Он был влюблен в примадонну, но не осмеливался признаться ей в этом.

Когда секретарь был уволен со службы, артист рекомендовал его писателю.

– Опиши мне его… как он выглядит?.. – попросил писатель.

– Никак…

– Что значит никак?..

– Нет… он замечательный человек, но какой-то невыразительный, серый…

Писатель и артист беседовали на террасе, с которой открывался вид на город.

– Должен тебе сказать, что у меня нет ни голоса, ни слуха… и я не знаю нотной грамоты… я не способен ни к пению, ни к сочинительству, но когда я говорю с ним, я не говорю, я пою, импровизирую, сам не замечая этого, как во сне…

– Во сне и я часто говорю на разных языках и пою в хоре или дирижирую, а, пробудившись от сна, изумляюсь и ничего не помню…

– У нас с секретарем доверительные отношения… я говорю ему даже то, что никогда бы не сказал вслух даже самому себе… и мне ничуть не стыдно… иногда это меня озадачивает… я как бы сплю… просыпаясь, я пытаюсь вспомнить, о чем говорил с ним… как-то я попросил его записать нашу беседу, но на бумаге она оказалась совершенно бессодержательной, лишенной всякого смысла… слова не окликали друг друга… между ними не возникал диалог…

Послышался странный подземный гул.

Артист и писатель замерли. В глазах тревога. Они слушали, не зная, чему внимают.

Гул стих.

– Что это было?..

– Странный гул… как будто кто-то рычал глубоко под землей…

– А я слышал напев…

– Ну, не знаю…

– Опять облака нависли… и волны будоражат море… признак бури… как бы она не застигла нас врасплох…

– Ну, вот и дождь… накаркал…

– Небо оплакивает город…

– Ничего не поправишь слезами…

– Но и хуже не будет…

– Из-за проклятия вскоре все мы станем бездомными…

– Говорят, архитектор покончил с собой… правда, тело его не нашли…

– Умер человек, и нет больше ни славы, ни почета от сограждан…

– Такая уж доля у мертвых…

– Хуже доли не найти… прошлой ночью я спал и проснулся, услышав шум за окном… я вышел на террасу, уже залитую водой… поток опрокинул меня навзничь, повалил, поставил на ноги, снова повалил… я не знал, как спастись от этого кошмара… очнулся я на столе… старухи меня оплакивали, две или три… иногда кто-нибудь из них менял мешок со льдом у меня на груди…

– Лучше бы ты продолжил историю твоего знакомства с секретарем мэра…

– Да, так вот, иногда в его присутствии я чувствую вдруг внезапное беспричинное ощущение легкости и прилив сил…

Писатель молча слушал артиста, который как будто беседовал сам с собой, окликая себя вопросами.

Воцарилось молчание.

– О чем задумался?.. – спросил писатель.

– Ни о чем…

– А я думаю о проклятии…

– Согрешил город… и с людьми такое случается… все человеку судьба посылает и случай…

– Ты все еще живешь один?..

– Предпочитаю театр одного актера… а ты?.. я слышал, Лиза умерла…

– Я думаю уйти из города…

– Я давно уже странствую… помню, даже тонул, правда, море выбросило меня на берег окоченевшего, обессиленного… я лежал на песке возле скалы и зубами лязгал как собака, когда появилась примадонна… рыжие волосы змеями ниспадали ей на плечи и на спину… капли влаги поблескивали на коже как смарагды… даже старик влюбился бы, увидев ее… она не шла, она шествовала и шептала стихи… дар муз был ей знаком… заслоняясь рукой от солнца, которое ослепляло ее, она прошла мимо… ушла и ум мой забрала… очнулся я спустя час или два, а, может быть, вечность в объятиях совсем другой женщины ненасытной в желании… страсть и меня ненадолго ослепила… ночью все это случилось, думал, цикаду поймал за крылышко, а цикада оказалась старой облезлой вороной… да провались все они… сгинуть бы им навсегда…

– Говоришь ты, надо сказать, складно, но непривычно… – сказал писатель.

– Голос мне как будто подсказывает слова, диктует, что нужно сказать… но я вовсе не двуличный хамелеон, каких теперь немало… говорю откровенно, в том числе и о своих сомнениях…

– Кажется, дождь перестал… опять цикады запели… я, пожалуй, пойду, посплю хоть немного… – Писатель провел рукой по лицу. Прошлой ночью ему опять снилась блаженная. Она только губами коснулась, как обожгла, и он проснулся и уже не мог заснуть.

– Что ты вздыхаешь?..

– Так, ничего… вспомнилось… впрочем, все это вздор, пустое… а ты что вздыхаешь?..

– Вспомнил примадонну, от которой я бежал в слезах и с тех пор скитаюсь и постоянно нуждаюсь… я плохо уживаюсь с женщинами… нет, лучше пенье цикад послушать… они так голосисто поют, укрываясь в траве… я не раз был женат… и не раз был обманут… и виной тому мой характер… очередная связь, в которой я полагал обрести радость, едва не довела меня до самоубийства… увы… от любви остались одни лишь слезы… мне кажется, я чувствую некоторую привязанность к несчастьям… несчастья ищут меня повсюду, не дают мне расслабиться… я достаточно несчастен и без женщин, хотя иногда хочется снова испытать этот сладостный обман, волнение, восторг и отчаяние… во мне сохранилось столько нерастраченной любви, нежности…

– Так в чем же дело?.. – спросил философ. Он спал в кресле еврея и проснулся. – Притупилось жало желания?..

– Все мои романы почему-то плохо кончаются… и я приписываю это тому ослеплению, к которому приводит любовь…

– Любовь превращает плач в безумный смех… – сказал философ.

– И все же с любовью мы не расстаемся… – возразил ему писатель.

– От нас ли это зависит?.. – спросил артист.

– Воспоминания о любви дают нам хоть немного радости…

– Ну да… стоит только сделать усилие, на которое я, правда, уже не способен…

– Говорят, чтобы излечиться от любви, нужно все вспомнить и забыть… обычно вспоминается все плохое…

– Но как забыть наслаждение и то нечто трогательное, что мы чувствуем, когда любим?..

– Писатель, что с тобой?.. ты плачешь?..

– Вспомнил жену… жизнь моя полна смятений и волнений… и плачу я непрестанно, когда размышляю о том, что принес жену в жертву… не знаю, ревность или ее родственники были причиной охлаждения, их неблагодарность, неискренность… она там, а я все еще здесь, все еще дышу… я прошу прощения, но не жалейте меня, потому что мои чувства не совсем искренни…

– Ты хочешь сказать, что в тебе говорит писатель… куда ты?.. ушел… как он живет со всем этим?..

– Так и живет, удовлетворяюсь немногим… и не умирает от любви… предпочитает оставаться несчастным… что слышно, что говорят в философских кругах?..

– Все говорят о проклятии и конце света…

– И что говорят?.. – спросил артист.

– Я не знаю, кто проклял город и справедливо или несправедливо он поступил… я могу лишь предполагать…

– Ну да… всем управляет судьба и случай… – артист глянул на город.

Светало.

Город постепенно освобождался от тумана.

На небе всюду пылала заря, распространялась кругом. Она окрасила и волны, взбивающие красную пену у обрывистых скал.

Ночь, родившая толпу видений, ушла…

* * *

Похоронив жену, писатель покинул город, и не без причины.

Это случилось после визита помощника мэра.

Правда, соседи говорили между собой, что он бежал, поддавшись панике.

Привратник имел свое мнение.

– Вовсе нет… писатель не был трусом… когда в городе заговорили о проклятии и даже собаки поджимали хвосты между ног и тряслись от страха, он не испугался и это достоверно… я уважал его и был бы негодяем, если бы думал иначе… он странствует, собирает материал для книги… помню, он говорил, вот, допишу книгу, прославлюсь и отправлюсь в Иерусалим к стене плача, а потом в Афины… он опасался власти… всякая власть опасна, у нее везде руки, ноги, везде глаза, уши, головы, лица… она далеко и близко, как бог… дав законы полезные для себя, власть объявляет их справедливыми для всех…

– А с виду он казался таким безобидным…

– И дописал он свою книгу?..

– Еще не дописал, но уже с тревогой ждал последствий… нужно признать, всего можно было ожидать от властей… все было вероятно и возможно… даже арест и пытки… и удивляться не нужно…

– Так это он проклял город?..

– Этого я не знаю…

– Люди всему готовы верить и ждать чуда…

– Артист с писателем ушел?..

– Наверное…

– Как бы там ни было, все в этой жизни происходит в силу неизбежной связи причин и следствий… – подвел итог дискуссии соседей привратник…

* * *

Писатель и артист странствовали из города в город, хотя это не поощрялось властями.

В небольших городах артист давал представления.

Города такие же живые существа, как и люди, способные молиться, осмысленно покоряться и довольствоваться немногим. И живут они, как и люди отнюдь не слепо, и не по собственной воле покоряются.

Правда, сами по себе города не имеют никакой истории, историю они обретают лишь, наполнившись людьми…

Было около полудня.

Артист погонял осла, который вез реквизит.

Писатель шел за ним и размышлял. Иногда он что-то записывал.

Писатель остановился, невольно вскрикнув.

– Боже мой… это же она… нет, не может быть…

– Что случилось?.. – спросил артист.

– Это была она…

– Кто она?.. я никого не вижу…

– Катерина… вдруг появилась и исчезла… волнение сушит губы… помню, мне было 13 лет, а ей чуть больше… это был мимолетный миг счастья, который никогда уже не повторится…

– Женщины как плоды… они созревают и исчезают, но не вкус к ним… – сказал артист и сел на камень. – Я тоже не раз был обольщаем призраками… помню, меня преследовала смехом одна из жен… смех она любила… писатель, боже мой, ты плачешь… что значат эти слезы?..

– Я как будто спал и проснулся…

– И какой сон тебя разбудил?..

– Представь себе, это не сон, а явь… – Писатель провел рукой по камню, исчерченному надписями. – Это же я писал… – пробормотал он, озираясь. – Все так знакомо… когда-то я пас здесь коз… как давно это было… я был молод, томим безвестностью, любовью, нежностью, страхом… я готов был умереть от любви и жалкого бессилия… помню, жаловался Катерине, что никто меня не любит и не понимает…

– Ты человек чувствительный и, по всей видимости, нервный, с воображением…

– Слова, слова… слова лишь вводят в заблуждение…

– Как и женщины…

– Как от них спастись?..

– От кого, от слов?..

– Нет, от женщин…

– Надо следовать природе… сопротивляться к чему же?..

– Ты так говоришь, как будто знаешь ту нить, которой связан этот мир и тот?..

– Бог знает…

– А если он не знает?.. и что нам остается?.. старость и грустное предчувствие будущего…

Писатель сочинил несколько сцен этого грустного будущего с гибельными страстями, которые, правда, не получили развития. Ужасы писатель не любил. Да и кто их любит…

Писатель и артист молча сидели на камне, смотрели на прохожих и размышляли.

Обычно прохожие были мрачные, шли молча.

Писатель обратил внимание, что многие из прохожих были почти без одежды.

Как оказалось случившееся недавно оползень и поток грязи, который спустился с гор, не оставил жителям этих мест ничего ни в доме, ни вокруг дома, ни самих домов.

Но иногда встречался веселый народ. Одев личины, они играли на инструментах, пели, плясали и ублажали свою плоть. Женщины у них были красивые и опытные в искусстве соблазнять и очаровывать мужчин нежностью и льстивостью…

Заря погасла.

Все стало неразличимо, текуче.

Ничего не было, кроме тьмы, которая дышала сама собой.

Ночью писателю приснился сон, представляющий собой несколько сцен, в которых действие происходило в руинах женского монастыря, имеющего подземный ход, который связывал его с руинами мужского монастыря. Главные роли в этих сценах играли мертвецы.

– Что тебе снилось?.. ты кричал во сне… – сонно пробормотал артист.

– А тебе что снилось?.. – спросил писатель.

– Мне снилась жена…

– И мне снилась жена…

– Я помню ее… прекрасные были похороны…

– Умирать ей было совсем не страшно… – писатель невольно вздохнул. – Смерть была подарком для нее, впрочем, как и жизнь… правда, иногда ее мучили тошнота и рвота… какой сегодня день?..

– Вчера был понедельник…

– Лиза умерла в понедельник за несколько минут до полуночи…

Утром артист и писатель продолжили свое странствие.

Около полудня другого дня артист дал представление на площади небольшого городка.

Пока артист смешил горожан, писатель блуждал по городу.

Его арестовали за бродяжничество.

Девять месяцев писатель провел в тюрьме.

Он рассказывал обитателям камеры о своих странствиях, выставляя себя Агасфером, вечным жидом.

Где он только не был, был и в пустыне, и однажды испытал там силу наваждения. Ему явилась блаженная, невеста бога. Она стояла и смотрела на него. В ее взгляде были собраны века, готовые стать вечностью. Странный, ни с чем несравнимый трепет охватил его. Он испытал какое-то будоражащее, мутное опьянение и смятение…

После освобождения из тюрьмы писатель решил поселиться на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, но случилось несчастье. Паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул.

Случилось это ночью. Писатель спал и очнулся среди утопленников, которые плавали вокруг как дохлая рыба. Мужчины плавали вверх лицом, а женщины – вверх спиной.

Писатель чудом спасся. Всю ночь волны носили, кружили его и оставили на песчаной косе, потерявшего сознание.

Истошные крики чаек привели писателя в чувство.

Он привстал, озираясь. Несколько в стороне лежала женщина, прикрытая водорослями. Около женщины расположились птицы. Все в трауре.

Писатель подполз к женщине и отогнал птиц.

«Надо бы ее похоронить, но сил нет… слезы так едки или это вода?.. и руки у меня в крови и в царапинах… следы ногтей… кто-то напрасно цеплялся за меня… может быть, она?..»

Писатель обложил труп утопленницы камнями и пошел.

День сопровождал его.

Ближе к вечеру писателя нагнал прохожий, претендующий на некоторую образованность.

Они шли и беседовали.

Писатель рассказал прохожему о несчастье с паромом и умолк.

– О чем вы думаете?.. – спросил прохожий.

– О смерти…

– Вы женаты?..

– А вы?..

– У меня период, так называемых, галантных романов, красивых и поверхностных…

– Что вы думаете о смерти?..

– Я думаю, что покинутое нами тело умирает, но нас ждет некое будущее…

– Как все просто… а что вы думаете о боге?..

– Бог творец этого мира… он и есть мир, все это – он… он творит зрелища, страсти, смерть и все прочее…

Ночь прервала беседу писателя с прохожим…

Писатель спал, прижавшись к спине прохожего, и очнулся, услышав шаги. Кто-то приближался. Он привстал. Его блуждающий взгляд наткнулся на человека, похожего на артиста. Об этом свидетельствовали его рост, телосложение, цвет волос, глаз, величина и форма рук, ног, рисунок носа, губ, ушей.

– Кто вы?.. – спросил писатель.

– Не человек, но был им… – сказал артист, опустив голову и изменив голос.

– И что привело вас сюда?..

– Ты…

– Мы уже на ты?..

– Что с тобой случилось?.. куда ты исчез?..

– Никуда я не исчезал… меня арестовали за бродяжничество… а потом… не знаю… не помню… мне кажется, произошло несчастье… по всей видимости, особым образом подготовленное и подстроенное… хотя, может быть, я все это вообразил… у меня склонность любые несчастья объяснять вмешательством извне…

– А вот и Вергилия… – из зарослей мирта выползла собака пегой масти.

– Ты что покрасил пса…

– Нет… Вергилий умер, а это сука…

Писатель представил артисту прохожего, оказавшегося философом.

– Вот вы философ, скажите, почему бог карает не злодеев, а их жертвы?.. – спросил артист.

– Иногда бог использует одних преступников, как палачей, чтобы покарать других преступников, а потом и палачи гибнут злой смертью… – сказал философ, не открывая глаз. Он делал вид, что спит. – Наказание всегда исполняется, но в должное время и должным образом, а не внезапно и немедленно, чтобы преградить дорогу тем, кто пользуется его последствиями… и только тогда это можно назвать законом и справедливостью…

– Наказание никого не исправляет… – пробормотал писатель.

– В наказании содержится и яд, и противоядие… каждый преступник в страхе и беспокойстве несет свой крест и становится палачом своей жалкой жизни… он живет в постоянном беспокойстве и недоверии к происходящему, оказывается запертым в жизни, как в тюрьме… ему не нужен палач, достаточно его собственной жизни оскверненной и исковерканной каким-нибудь преступлением…

– Вы заблуждаетесь… обычно страдают невинные, а не грешники…

– Некоторым грешникам кажется, что они избежали возмездия, а на самом деле бог лишь отсрочил его… бог ждет не смерти грешников, а покаяния…

– Зачем богу это нужно?.. – спросил писатель.

Послышался странный подземный гул.

Страх нахлынул и схлынул, осталось недоумение.

– Что это было?..

– Не знаю… – Философ привстал, озираясь. – О чем я говорил?..

– Вы не ответили на вопрос…

– На какой вопрос?..

– Есть ли в человеке хоть капля божественного?.. – артист потрепал загривок собаке.

– Бог не возился бы с нами, если бы в нас не было ничего божественного, и мы были бы подобны листьям… у бога для каждого есть дело…

– И все же, за что бог карает невинных?..

– Нет невинных…

– А дети?..

– Дети принимают на себя не только наследство родителей, но и назначенное отцу или матери наказание, как долю наследства…

– Скажи философ, будем ли мы жить лучше?.. – спросил артист. – Впрочем, можете не отвечать… я знаю ответ: лучше мы будем жить только после смерти… – артист изобразил на лице улыбку и встал весь в ознобных мурашках. Ночь была холодная.

Утром одиссея писателя, артиста и философа продолжилась…

Жизнь философа была достаточно разнообразна, не исключала и всесилие случая. В 27 лет он женился на вдове, не знающей, чем себя занять, потом на пианистке, которую сменила женщина неопределенного возраста. Так он жил до сорока лет, не подозревая в личной заинтересованности бога его судьбой. У него была жена, дом. Он был почти счастлив и в один день потерял все. Дом сгорел. Жена исчезла. Сам он чудом спасся. После размолвки, вызванной недоразумением и незнанием истинного положения вещей, он не ночевал дома. Через год философ опять женился, но вынужден был уйти от жены. Если бы он знал, что ребенок, которого раньше срока родила жена, был от него, он не устроил бы этой жуткой сцены ревности. Он подозревал, что отцом ребенка был не он, а брат жены. Мальчик был его копией. Семь лет философ жил бездомным, как бог. Он переплыл море, несколько рек, и даже сидел в яме, как раб, которого можно было убить или продать. Бог наложил на него эти несчастья и унижения. Все эти долгие годы он как бы спал и проснулся стариком. В несчастье люди стареют быстрее. Оглядевшись по сторонам, он понял, что попал в желтый дом. В желтом доме старик стал философом. Он не вовлекался в превратности и метания, он постигал, что такое жизнь. Он не сокрушался, не стенал, он творил мир, состоящий из людей и бога, в котором все рождающееся и растущее было избавлено от смерти.

Семь лет, прошли как семь дней. На восьмой день пришло освобождение…

Философ поселился во флигеле дома на Болотной улице. Его окна выходили на кладбище, по аллеям которого он прогуливался по субботам. В воскресенье его можно было видеть на площади с кумиром. Он проповедовал свое учение, потом сочинил новое, противоположное по смыслу ранее сочиненному. Говорил философ простыми словами, но иногда на него что-то находило, и он вещал как пифия на треножнике.

После очередной проповеди, поняв, что предсказания несчастий никому не нужны, он покинул город…

Около полудня писатель, артист и философ дали представление в рыбачьем поселке.

Сети служили декорациями.

После представления, собака, виляя хвостом, собрала подаяние.

– Однако, нам пора… – артист глянул по сторонам. – Толпу мы собрали твоей историей вечного жида… как бы мне протиснуться… ну и давка… эй, любезный, ты меня раздавишь… даже дрожь пробрала… ну, вот, кажется, пробился…

Артист исчез.

Писатель стоял и озирался, когда с ним заговорил прохожий с иудиной бородкой.

– Он глаз с вас не спускал…

– Кто?..

– Вон тот человек похожий на шпиона, как мне кажется… я заметил за вами слежку, и из любопытства тоже стал следить… мне кажется, что между вами существует некая связь, хотя это может показаться абсурдным… я вас знаю, правда, по слухам… разрешите представиться, в городе я был известным человеком, как и вы… власти ждали от вас пророчеств и предсказаний о судьбе города, но узнав, что вы собираетесь совершить паломничество к стене плача, заволновались и приставили агентов… наверное, попытаются удержать вас от этого намерения… мне кажется, что и старик в очках один из них…

– Ну, не знаю… вряд ли… он философ… впрочем, все может быть… время такое…

– Вы меня не помните?.. мы встречались на приеме у мэра… потом его сменила женщина, хитрая, изворотливая, алчная, любящая роскошь… и нынешний мэр ничуть не лучше, но иногда он обнаруживает хорошие качества, когда хочет быть обходительным, приятным…

– Однако молва увидела в нем сатану, императора конца времен… простите, мне пора… – писатель слегка приподнял шляпу, принужденно улыбнулся и пошел прочь…

Писатель шел и размышлял.

«Мне кажется, я уже где-то видел этого прохожего с иудиной бородкой… может быть, в другой жизни, в которой были живы Вагнер, Маргарита…»

Радость смешанная со слезами сопровождала писателя, пока он шел и не чувствовал утомления и тягости, хотя это была голая пустыня…

В пустыне бог уберег писателя, с ним не случилось несчастья. Утомленный солнцем, он достиг предгорий.

Узкая дорога увела писателя в сумрачное ущелье и оборвалась. Мост оказался разрушенным грязевым потоком. Возвращаться писателю было некуда, и он остался в этом царстве узких проходов и неприступных мест. Днем он пас коз, а ночью дописывал книгу, хотя смысла в этом не было, да и быть не могло.

Повествование напоминало бессвязную речь спящего, который говорил, пока у него оставались силы говорить. В записях встречались повторения, иногда монотонность и неровность стиля. Книга представляла собой совокупность историй людей, из которых каждый был наделен достаточной полнотой существования и описан отдельно. В книге все можно было найти, если не искать того, чего там не было. Писатель рассказывал о многом, и о многом умалчивал, открывая лишь ту часть сведений, которые ничем не угрожали описываемому персонажу. Все остальное, в том числе имена и деликатные подробности содержались в многоточиях…

Несмотря на отсутствие интриги, книга увлекала читателей.

«Главное, чтобы читатель, читая роман, понимал, что происходит… писатель как бог, который производит перемены, но сам не меняется и распоряжается своими тварями так, что ни в одной из них не видна была тайна его промысла…» – размышлял писатель.

Обогнув скалу, писатель наткнулся на прохожего с иудиной бородкой. Он сидел на камне и созерцал окрестности.

– Мне кажется, мы уже встречались… – Писатель сел на камень.

– Судьба нас сводит… все мы пленники судьбы… и не помогает нам ни покорность, ни унижение… мы в потоке событий непредсказуемых и незавершенных… – прохожий умолк, но не надолго. – Однако я продолжу, пока не забыл продолжения… время бежит и все исчезает в прошлом… наша память хранит не факты, а некое воображаемое прошлое… и это факт… – Прохожий встал. – Что-то я еще хотел вам сказать… впрочем, не важно…

Прохожий ушел.

– Вы знаете, кто это был?.. – спросил прохожий в темных очках, который вышел из миртовых зарослей.

– Нет… я и вас не знаю…

– Этот человек был осведомителем у мэра… а я был секретарем мэра… писал хронику города… мэр ушел в отставку и я оказался не у дел… надо сказать, что мэр был необычным человеком… он отличался манерами, искусством жить… и вовсе он не был грубым и невежественным, как о нем говорили, напротив, он был образованным человеком, увлекался театром, имел склонность к литературе… как жать…

– Он что, умер?..

– Вокруг его смерти ходили разные темные слухи… когда его отпевали, он вдруг ожил и сел… он не был простерт в гробу по обыкновению тел других умерших и ждущих воскресения в конце времен, он сидел, как живой… тление почти не тронуло его… говорят, бог дал ему пожить после смерти, чтобы он дописал свои мемуары… он жил в центре города, вы должны знать этот дом, рядом с театром, который вечно был затянут лесами… дом как бы погрузился в сон, порождающий кошмары, он напоминал призрачное видение, навевающее чувство страха… говорят, дом был построен по проекту известного в городе архитектора, который покончил с собой, и представлял собой сад, окруженный галереями с арочными проемами в стенах, выходившими на сцену… таким архитектору виделся дом… главной приметой дома был театр… у властей театр вызывал подозрения в неблагонадежности, и на него наложили запрет, правда, со сменой власти запрет отменили, и театр пережил небывалый подъем… главную роль в этом сыграла женщина, занявшая место мэра и ее сын… публике и властям он представлялся наивным и недалеким, еще не вышедшим из возраста невинности… эти разговоры вызывали у него улыбку, немного ироническую… слава театра перешагнула границы города благодаря пьесе, написанной анонимным автором, возможно женщиной… текст пьесы повествовал о сложных отношениях между отцом и дочерью… дочь не признавала его отцом… что спровоцировало судебное разбирательство и приговор, вынесенный незадолго до отставки мэра и его паломничества к стене плача, чтобы исповедаться и покаяться в своих грехах… он много путешествовал, побывал в Израиле, в Сирии, в Египте, но вся его образованность была всего лишь маской, прикрывающей пустоту… молва уверяла, что дочь мэра была причастна к его смерти… умер он при странных обстоятельствах на вилле примадонны… она была его подругой… красивая и приятная была женщина… и голос у нее был как у сирены… я был без ума от нее, и не я один… я считал, что заслуживаю счастья, которое к несчастью выпало мэру, этому неудачнику… обусловлено это было, по-видимому, в большей степени случайностью… я невольно оказался замешан в это темном деле… на меня поступил донос… дело рассматривалось в судебном разбирательстве… свидетелем по делу был некий поэт… несносный, мелочный, хитрый тип… ссору подстроил, нашел предлог и дал показания против меня… – прохожий в темных очках умолк…