Текст книги "Город грехов"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Надо сказать, что сон писателя больше напоминал кошмар. Режиссер сна вставил в него много разных эпизодов и отступлений весьма путанных и расплывчатых.

Зевая и потягиваясь, писатель вышел из пещеры наружу и замер.

Он часто видел в своих видениях блаженную. Даже возраст не усмирил его, не притупил жало желаний.

Блаженная стояла перед ним обнаженная. Лишь рыжие пряди волос укрывали ее плечи и грудь…

Писатель провел рукой по лицо. Видение исказилось, поблекло и исчезло.

«Не знаю, есть ли душа у женщин?.. и есть ли душа вообще?.. и смертна ли она или бессмертна?.. и имеет ли она плоть или нет?.. никто еще не переплыл назад реку Ахерон, которая опоясывает круги ада, не вернулся оттуда и не открыл нам этого… все почему-то там остаются…» – размышлял писатель.

Устав от размышлений он лег на ложе. Его мучили жар и бред. Он часто дышал во сне и говорил, говорил. Голос его был осипший и хриплый…

Встал новый день и писатель очнулся. Сон еще туманил глаза.

– О, позабыть бы конец этого проклятого сна… и больше не думать о том, что я продолжаю видеть… словно стеной оградил я себя от соблазнов, но сломали жены ограду… в этом блаженная была всех искушенней… кончила она свой путь земной, но не насытила себя любовью…

Фигуру блаженной заслонила Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы. Писатель не раз видел ее и наяву, но узнать не мог. Она часто бродила среди скал, напевая стихи. Цикады ей подпевали.

Как-то Маргарита окликнула писателя по имени. Она подумала, что видит садовника и не удивилась, но когда он стал читать ей стихи, полные немецких вокабул и словосочетаний, она удивилась и рассмеялась. Смеясь, она утончилась до бесплотности.

Иногда писателю являлась и Кира. У Киры было множество поклонников отовсюду и, можно сказать, повсюду.

У Киры был свой театр. Писатель писал для ее театра одноактные пьески, в которых интрига держалась неизвестно на чем. Доступность и легкость содержания, а также непритязательность сценического оформления делали эти пьески любимым зрелищем горожан.

Театр Киры процветал.

Каждого удручают какие-то мысли, и пьески помогали тем, кто почти пал духом.

Были у Киры и подражатели, и противники, уверяющие, что сатана играет на ее губах как на скрипке сатанинские мелодии.

Время было смутное, опасное. Люди жили надеждами и стихами, и говорили, понизив голос до шепота, не выдавая своих мыслей.

Когда театр Киры сгорел, она исчезла. Ходили слухи, что она поселилась в горах на заброшенной вилле, которая некогда принадлежала судье. Иногда вместе с ней видели рыжую женщину, которая могла превращаться в волчицу. Лицо у нее было вытянутое, тонко очерченное, волосы рыжие, вьющиеся как у цветка гиацинта, губы тонкие, глаза карие, чуть косящие, движения вкрадчивые. Она была невысокого роста, стройная, изящная. Голос ее пробуждал желание, а от желания рождается все…

* * *

Среди ночи жители города были разбужены странным подземным гулом напоминающим глухое рычание.

Гул повторился. Он был более глухой, ужасный.

Пинии зашумели без ветра. По окрестностям пробежал сумрак. Все вокруг ожило, задвигалось.

Многие горожане бежали, кто куда мог, но были и такие, которые вернулись назад, испугавшись темноты.

Артист сидел в кресле еврея, размышлял и удивлялся тому, что город устоял, не пал, дрогнул, но одумался…

Однако около полудня, поддавшись панике, артист покинул город.

В горах артист случайно наткнулся на пещеру, в которой обитал писатель. Вход в пещеру был завален камнями после случившегося оползня.

Ночь они провели, беседуя о жизни, а утром отправились в путь. Они странствовали из города в город. Днем они лицедействовали, словами, жестами и мимикой изображали превратности бытия, силились все подделать, добивались двусмысленной славы. Писатель исполнял роль статиста или мима. Лишь иногда с руками вместе говорил и его язык, когда он не мог его сдержать.

Как-то они заночевали в пещере Пана.

Писатель сидел у могилы Пана и размышлял, а артист пытался заснуть. Из имущества он имел только плащ. Одну половину плаща он постилал, а другой – накрывался, но не мог ног вытянуть, лежал и дрожал, свернувшись клубком…

Встало солнце.

К полудню потеплело. Цикады затянули свои песни, и артист уже почти мертвый от холода, ожил. Он лежал, пьянея от солнечных лучей и философствовал, вспоминал близкую смерть и учил цикад жизни и благоразумию.

– Надо относиться к жизни настороженно и сдержанно… – говорил он. – Хотите я расскажу вам историю гибели города грехов…

Писатель записал эту историю.

«Было страшно. Земля мычала и вопила, окликая живых и мертвых. Жители в ужасе покидали город, одни шли, другие бежали или ползли, у кого ног не хватало, и ползли следом за людьми их несчастья, неслышно скользя, гордецов к земле пригибая.

Бредущая по дороге толпа напоминала тело извивающейся ползущей змеи.

Укрыться от несчастий невозможно и все же я бежал, поддавшись панике.

Помню, обходя кучу камней, напоминающих стаю присевших волков, я наткнулся на женщину. Она лежала среди камней и выглядела живой, как будто лишь прилегла отдохнуть.

Рядом с женщиной лежал и рыдал человек.

– Это я стал невольным ее убийцей… я накликал эти несчастья… послал на город каменный дождь… – пробормотал незнакомец и завыл.

«Странный человек… – подумал я. – Безумие его охватило, в безумии он и обвиняет себя, хотя винить тут некого…»

Много той ночью погибло людей. Гнал их страх, преследуя в бегстве. Трупы тех, что погибли жалкой смертью, даже запрудили течение реки.

Над трупами темной тучей висели птицы…»

Артист умолк и писатель оставил запись, провел рукой по могильному камню, чтобы прочитать эпитафию покойнику.

– Чья это могила?.. – спросил артист.

Писатель промолчал.

– Если это могила твоей жены, то воскресить ее твои слезы не могут…

Артист насильно поднял писателя с земли и попытался увести его.

– Куда мне идти?.. некуда мне идти… останусь здесь…

– Ты знаешь, я ведь так и не нашел ни отца, ни его могилы… – пробормотал артист и помрачнел лицом.

– После смерти жены, не жена, а блаженная являлась мне по ночам… – заговорил писатель. – Она только казалась скромной и стыдливой, даже улыбку губ прятала, рукой прикрывала низ лица… она была так изящна и телом, и походкой… так грациозно ступала… многих она смутила и ранила своей красотой… и даже ввергла в безумие… давно это было… с первого взгляда она стала для меня безмерно желанна… помню, взгляд опустив, в волнении она ногой на песке чертила что-то, какие-то знаки… а я говорил, говорил… я был молод, талантлив, словами я мог тронуть и камень… музы меня научили обольщать… они же поселили и пустоту в моем сердце… помню, я даже пытался покончить с собой… море в тот день было бурное… с грохотом валы бились о прибрежные гибельные камни… я бросился вниз со скалы прямо в их объятия… небо и море смешались… очнулся я на птичьем острове, одетый водорослями и птичьим пухом… с трудом я встал на ноги… светало… вокруг высились кручи обрывистых скал, на которых сидели птицы, как зрители в театре…

Писатель умолк.

Осыпались камни, и у входа в пещеру появился человек со скрипкой. Выглядел он как птица. Лицо птичье, на щеках румянец, нос изогнут.

– Кто ты?.. – заговорил артист и встал.

Незнакомец промолчал.

Снова заговорил артист.

– Представься, скажи, кто ты?.. я хотел бы разобраться в одном сомнении, ты здесь как дух бесплотный или как смертный человек?..

– Можно я присяду у этого камня и поведаю вам, кто я, и что я делаю в этой временной жизни?..

– Охотно послушаем…

История человека со скрипкой доставила артисту удовольствие.

Место действия напоминало сцену театра с декорациями трагедии.

Прохожие слушали импровизацию скрипача, раскрыв рот и не сводя с него глаз.

Скрипач изливал на них поток несчастий и мук, которые пришлось ему претерпеть и которые побуждали задать вопрос их творцу: «За что?..» – и услышать утешение или упреки.

Когда скрипач закончил свою импровизацию финальным аккордом, у прохожих слезы лились ручьями, а прохожих собралось немало. Их печаль была смешана с наслаждением, и, огорчая, радовала.

Проливал слезы и артист, лишь на лице писателя блуждала улыбка. Ему виделись скалы острова блаженных. Населяли его птицы, и писатель очнулся, сохранив и клюв, и когти, и неуклюжесть птичьего туловища в тяжелом оперении.

«Бог и тогда благой, когда подает зло и скорби, чтобы они привели нас к блаженству… – размышлял писатель. – Только лукавый, прикрыв себя личиной, представляется всегда добрым и уловляет нас терпеть казни ада со слезами в глазах, скорбью в сердце и злой вестью в ушах…»

После импровизации, скрипач обратился к писателю, листающему записную книжку:

– Вы, наверное, писатель… нет пользы испытывать тайны бога, и все же у меня вопрос… если душа имеет вечную жизнь и может жить сама по себе и для себя в некоем сокрытом месте, зачем она служит телу?..

– Чтобы познать смерть… через тело душа познает смерть и лишь тогда может обрести бессмертие и войти в чертоги бога… – сказал писатель.

Послышался странный подземный гул. В этом гуле слышался то рев быка, то львиный рык, то собачий лай, то вдруг внятный голос, доступный пониманию.

– Ты слышал?.. что это было?.. – спросил артист.

– Не знаю… – сказал писатель, вытирая рукавом слезы. Ему увиделись жены среди причудливых и страшных порождений ада, заманивающие обманчивой прелестью лиц, несущие наслаждение и смерть.

– Почему он плачет?.. – спросил скрипач.

– Не знаю… наверное что-то привиделось ужасное… – сказал артист голосом, каким говорят со сцены в трагедии. – Несчастья нас преследуют… вот и у меня горе, осел околел, пришлось мне на себя навьючить весь реквизит. – Артист сделал несколько шагов, остановился, задумался, потом спросил:

– Как пойдем?.. в гору или с горы?..

– А разве нет ровного пути?.. – Скрипач глянул на артиста, потом на писателя.

Мимо прошли две женщины, похожие на монашек.

– Однако странно… женщины все еще волнуют меня… – пробормотал артист.

– Лично мне противны лишь блудницы и старухи… – сказал прохожий. – А вы я вижу холостяк…

Артист промолчал, лишь улыбнулся.

– У моей жены было пять мужей… нет, пожалуй, семь… и всех она сгубила своим нравом… надо сказать, что нрав у нее был непостоянен и коварен… – Прохожий повел плечами, как от озноба. – Ну, вот, только подумал о жене и уже весь дрожу… сгинь, с другими играй в эти игры… вы верите в существование призраков?..

– Нет…

– А вы?..

– Верю… я и сам призрак…

– Шутите?.. не понимаю, как можно верить в то, чего нет?.. объясните…

– Не все можно объяснить словами… – сказал писатель, прислушиваясь к шуму дождя.

Уже несколько дней шел дождь. В воде плавали дома, деревья. Все было полно водой, проникающей и сверху и снизу. Рыбачьи поселки ушли под воду и опустели.

Жители устремились в горы. Они ничего иного не могли сделать, как только бежать и плодить слухи. Старики спасались на крышах домов.

Бог, все приведший из небытия в бытие, не мог не видеть происходящего, но не вмешивался, медлил с заступничеством…

Писатель, артист и философ, который пристал к ним несколько дней назад, пережидали непогоду в пещере.

– Не ты ли накликал потоп?.. – сказал артист, обращаясь к писателю, который взирал на город, напоминающий некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в воду.

Писатель промолчал.

– Все дела человеческие – один морок и суета… – сказал философ. – Смерть все отнимает и богатство, и славу, которая одним даруется, а другим лишь обещана… – Взгляд философа скользнул по толпе прохожих таких тощих, что, казалось, они уже не существуют телесно. Они стояли и гадали, что с ними будет там, куда они придут?

Писатель заговорил с одним из прохожих, как с живым, но ничего внятного не услышал, кроме стенаний и жалоб.

Писатель сел на камень, потом лег. Он лежал и прислушивался к шуму мыслей.

Пришел сон, неся утешенье. Мысли писателя смешались, и он заснул. Во сне он был неким мифическим персонажем.

Заснул и философ.

Сон вернул ему разум. Обычно мрачный, он вдруг рассмеялся. Что-то его рассмешило до слез.

Лишь артист не спал. Он лежал и прислушивался к невнятному бормотанию прохожего.

Прохожий умолк.

«Немного я услышал, но и это малое, без сомнения, трудно будет пересказать… – подумал артист. – Увы и ах…»

В детстве человек рос, не зная ничего иного, кроме родителей и дома. Он вырос, обзавелся своим домом, женой, детьми. Дом сгорел дотла вместе с женой и детьми. Все превратилось в пепел. Сжалилось небо и, собрав тучи, залило струями дождя тлеющий пепел пожара и опаленные дымящиеся стены дома. Поблизости человек вырыл яму и, оплакав, предал земле обгоревшие тела. Пес вместе с ним трудился. Он помог ему и могилу вырыть, и камень могильный положить, покрытый письменами, скрывающими в себе рассказ о скорби человека.

Дождь не прекращался почти неделю.

Спасаясь от дождя, человек жил в пещере, где его окликало только эхо.

Когда дождь кончился, человек вернулся в поселок. Его арестовали и обвинили в поджоге и смерти жены и детей.

На суде человек не сказал ни слова, лишь шептал молитвы.

Несколько лет человек терпел нужду и оскорбления в желтом доме.

Днем он читал книги, которые не успел прочитать, а по ночам молился.

Весной, когда человек любовался цветущим небом и слушал песни цикад, случился пожар. Обитатели желтого дома разбежались кто куда, преследуемые своими кошмарами, которые и сам их автор не смог бы описать.

Бежал и человек.

Он вернулся в город, покрасив волосы в рыжий цвет и изменив имя и внешность. Днем он пел скорбные плачи на паперти у руин женского монастыря, а ночью спал и видел видения.

Как-то ночью ему во сне явилась женщина и увела его в некое место. Он шел за ней и думал о рае, а попал в ад…

В этом месте своего рассказа прохожий затих…

«Он заснул или умер?..» – подумал артист.

Размышляя о смерти, артист погрузился в сон…

Во сне артист жил жизнью прохожего.

Видения на крыльях своих отлетели, и артист проснулся в пещере, озираясь. Он не узнал ни себя, ни место. Тело его иссохло, кожа обвисла. Еще не умерший, он был подобен трупу, начал заживо гнить.

В пещере спасались от непогоды и другие заблудшие души, выглядевшие как мертвецы, освободившиеся от телесных проявлений и привычек. Среди них выделялся старик. Артист узнал в нем поэта, проклявшего город. Он был поэтом от рождения, носившим в себе смятение слов и мыслей. Едва открыв рот, он не закричал, как все дети, появившиеся на свет, а начал говорить канцоны, и с тех пор говорил, не заботясь о том, что скажет. Говорил он, не утрачивая природную непринужденность и, так сказать, грацию, правда, иногда он впадал в неясность, и многое затемнял отступлениями и своим голосом. Он был гугнивым и косноязычным, как Моисей. Женился поэт поздно на известной актрисе, которая отличалась невоздержанностью. Он написал для нее несколько трагедий в прозе. Но кому нужны трагедии?

Поэт скончался, не успев рассказать до конца свою историю, и поселился на небе. Туда же переселились и остальные скитальцы один за другим, ободряя себя молитвой и стонами.

Уже светало, когда случился оползень, и всех их нашла смерть.

Цикады отпевали скитальцев своими песнопениями с переливами…

Артист очнулся в ужасе.

– Во сне ты говорил… – сказал философ.

– О чем?..

– О том, о чем не расскажешь… наверное, тебе снилось что-то ужасное…

– Во сне я испытал наслаждении и смерти… они неразлучны… а тебе что снилось?..

– Мне снился, какой-то кошмар…

Дождь давно кончился.

Философ, писатель и артист шли по дороге, обходя лужи.

Философ шел и размышлял о причинах зла вслух.

Писатель и артист молча слушали его из-за крайней скромности и неумения приятно говорить о неприятном.

У зарослей мирта скитальцы остановились передохнуть.

Философ продолжил свои размышления о том, как можно смертью попрать смерть.

Писатель слушал, артист спал.

Во сне артисту опять было видение, которое сначала напугало его, а затем рассмешило. Ему привиделось, как город затопили реки огня и пламени. Жители в ужасе бежали прочь. Одни уносили вещи, другие детей или престарелых родителей. Многие бежали с пустыми руками. Были и такие, которые лишь созерцали дело бога и не вмешивались. Среди них был и артист. В руках он держал книгу поэта, описавшего гибель города грехов, и сравнивал происходящие события с событиями, записанными в книге.

Не все совпадало.

Город с высокого места спустился чуть ниже, но здания даже не были повреждены и пророчество, предрекавшее, что город поглотит яма, не оправдалось.

Началось движение ночью, породив ужас и удивление жителей, когда они увидели это зрелище. Многие той ночью лишись разума, и впали в панику и исступление. Они обратились в бегство. Бежал и артист. В бегстве его сопровождали жены, теряя одежду и украшения.

– И зачем подобное снится?.. – прошептал артист.

– Что именно?.. – спросил писатель, не открывая глаз. – Тебе опять снились жены?..

– Да… философ, ответь, скажи?.. кто все это творит?.. кто посылает эти кошмары?.. впусти нас в свой разум…

– Ничем не могу вам помочь…

Мимо прошла толпа прохожих.

– Взгляни на них невинных, но пострадавших… они бегут, оставляя после себя мерзость запустения, но кто укажет им дорогу?.. вокруг одни лишь угрозы и опасности… бог хочет, чтобы они стали мучениками и, разрешившись от тела, пребывали с ним?.. зачем они ему?.. зачем ему нужны мученики с их мучениями?.. ведь многие из них не сделали ничего, заслуживающего мучений…

– А некоторые даже не успели родиться… – сказал артист, увидев в толпе прохожих беременную женщину.

Философ промолчал. Он смотрел на человека, лежавшего на обочине. Глаза человека были широко открыты, в них еще жил страх смерти.

– Еще один скиталец смертью смерть попрал… – пробормотал философ.

– Ты забыл, что люди смертны?.. – сказал писатель. Он пленялся преходящей красотой этого мира. – Посмотри вокруг… как прекрасен этот цветущий луг, заросший гиацинтами… красота нас спасет…

– Красота кратка и мимолетна… – отозвался философ.

– Я все еще боюсь смерти, хотя уже давно умер или мне кажется, что я умер?.. – артист провел рукой по лицу. – Мне снился такой странный сон…

– Что тебе снилось?..

– Я видел свою смерть…

– Смерти нет… – сказал философ.

– Смерть – это убежище для смертных… – сказал писатель.

– И участь всего смердящего… – сказал прохожий. – Но продолжайте, почему вы замолчали?..

– Слушаю цикад…

– А вы что пишете?..

– Все что-то пишут…

– Одни пишут доносы, а другие допросы…

– Он пытается дописать книгу, у которой нет начала и конца… – заговорил артист. – К воде повествования как будто примешано вино… прошлой ночью он захмелел и уснул… и ему приснился сон, как будто он лежу на своем одре и листает эту книгу… ее только что напечатали… буквы казались живыми… они только что не говорили…

– Все писатели одинаковы… – сказал прохожий. – У меня брат был писателем… и что он мог?.. только пыль пускать в глаза…

– А что с ним случилось?..

– Он написал книгу эпиграмм и попал в немилость у властей…

– Я знал его… – заговорил старик в очках. – Наверное, вы помните эту странную историю с поджогом театра?..

– Нет… расскажи…

Старик в очках начал рассказ, привлекший внимание прохожих. Собралась толпа.

Старика слушали даже цикады.

– Умолчу о подробностях, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез. – старик в очках умолк.

– Жуткая история… я до сих пор не могу опомниться… – Артист невольно вздохнул. Что претерпевают в желтом доме узники, было ему хорошо известно.

– Я вам не верю… не мог поэт этого сделать…

– Мог и еще как мог… яд сочился из его стихов, а ему казалось, что он говорит нечто значительное… и он легко убеждал тех, кто был ему подобен… запятнал себя оргиями, бесстыдством и сознательным злодейством… пагубный был тип… правда, на какое-то время он стал порядочным евреем, но его разоблачили…

– Терпеть не могу евреев… прошлой ночью они распяли меня и проткнули бок копьем… – заговорил прохожий с иудиной бородкой.

– А мне жена приснилась… – сказал прохожий в клетчатом пальто, которое он не снимал, даже когда спал.

– Ищите женщину… все беды из-за женщин…

– Между прочим, из-за женщины появилась на свет «Илиада»… и появлением «Одиссеи» мы обязаны женщине… – сказал писатель. – Но я согласен с вами…

– В чем, что все женщины шлюхи?..

– Нет… нрав у женщин на самом деле непостоянен и коварен…

– Чем они заняты?.. мелят и разносят вздор… у них нет своих законченных мыслей…

– Однако их глупость порой кажется мудростью…

– Вы давно не были в городе?..

– Несколько дней…

– Говорят, там установилась порнократия, правление шлюх…

– Вы это только сейчас придумали?..

– А я во сне оказался в толпе мертвецов… – заговорил прохожий с чемоданом. – Они все были на одно лицо… присмотревшись, я обнаружил, что вместо лиц они носят личины… какой-то человек окликнул меня по имени, смеясь, обнял и говорит: «Рад тебя видеть…» – Я спросил его, глядя на толпу: «Чего они ждут?..» – Он говорит: «Они ждут звука трубы и суда… пошли отсюда, здесь никому нет дела до нас… лучше нам воскреснуть и умереть в другой раз, чтобы узнать все об аде и тамошних соблазнах…» – Мы отошли чуть в сторону и незнакомец рассказал мне свою историю… из его путаного повествования я понял только, что он служащий похоронного бюро и его подло обманула жена. – «А ведь я ее взял, можно сказать, из грязи…» – сказал незнакомец и разрыдался, закрыв лицо полой плаща. – Она и здесь не оставляет меня без внимания… – продолжил он свой рассказ. – Посылает шпионов следить за мной… видишь вон того типа с закатившимися глазами как у повешенного, который прячется в миртовых зарослях?.. это ее шпион… и, кажется, он услышал то, что ему меньше всего надо было слышать… жена боится, чтобы на суде я не раскрыл некоторые эпизоды ее биографии… опасается моих откровений… фактов у меня действительно много, однако большинство из них такого свойства, что могут навредить не только ей, но и мне…

– А моя жена имела склонность к изящному… любила философствовать… и выставлять меня идиотом… она умела создавать атмосферу зыбкости, недоверия к словам и к жизни, навязанной нам обстоятельствами…

– Ну, вы и фантазер… – артист рассмеялся.

– А вы кто?..

– Я артист…

– Все мы марионетки… и наши переживания, не более, чем переживания марионеток, которые не отличаются ни глубиной, ни оригинальностью, ни искренностью… кстати, что у вас в чемодане?.. рукописи, которые не горят?.. – старик в очках принужденно улыбнулся и продолжил монолог.

Монолог старика в очках затянулся.

Видно было, что он импровизировал, играл, скрывался за маской, иногда выглядывал из-за нее и наблюдал за слушателями.

«Надо сказать, что играет он весело, но иногда из него выглядывает бес… есть в его веселости какое-то ожесточение, обида на всех женщин, посмеявшихся над ним и предавших его… – размышлял писатель. – Он стыдится себя, стыдится своих неудач, которые он тщетно пытается утаить… кому хочется выглядеть несчастным в глазах окружающих, от которых вряд ли можно ждать сочувствия?.. поэтому он в маске и на котурнах… он неискренен, хотя его игра вызывает ощущение неподдельности…»

Пока писатель размышлял, артист придвинулся к человеку с чемоданом.

– Так вы все еще любите свою жену?.. – спросил он.

– Она меня соблазнила, ввела в обман своей улыбкой, блеском глаз… я ей поверил и понял лишь сейчас, что все это была игра… не знаю, правда, из равнодушия или со зла она так поступила со мной?..

Артист попросил человека с чемоданом рассказать ему о своей жене, который неохотно, однако уступил его просьбе и стал рассказывать, как он был околдован, как был счастлив, но, увы… нашлись доброжелатели, сообщившие ему об измене жены… он проводил дни и ночи, следя за ней.

– Я не могу рассказывать об этом во всех подробностях… когда я познакомился с ней, мне было всего 17 лет, а ей уже за 30… и она была замужем за милиционером… к тому же пьяницей… чтоб его молнией убило… нет, лучше не вспоминать…

– Тебе надо успокоиться… – пробормотал артист, едва сдерживая смех.

– А где шпион?..

– Исчез, бежал, хромой бес, опасаясь, как бы из преданности к шлюхе не остаться в этой пещере навечно… жаль, я не успел его спросить, с какой целью он следил за мной в этом аду?..

– Мне кажется, ты совсем потерял ум… ты думаешь, что мы в аду?.. эй, приди в себя?.. мы еще живы…

– Ну да, конечно, живы… ты только посмотри на меня… тощий, сморщенный, хромой… вряд ли кто возьмет меня на службу в контору… впрочем, нет, только не это… снова лесть, коварство, обман… лучше послать все и всех ко всем чертям… – сказал человек с чемоданом и умолк. К тому, что уже было сказано, он ничего больше не мог прибавить…

Мимо, прихрамывая и, волоча ногу, прошел пожилой человек.

– Боже мой, это же мой кумир… вот где довелось встретиться… – проводив пожилого человека взглядом, человек с чемоданом сморщил губы, изображая сожаление.

– Кто этот пожилой человек?.. – спросил артист.

– Поэт и мой учитель в той жизни…

– Вы думаете, мы здесь или там?..

– Что?.. я вас не понимаю… – человек с чемоданом глянул на артиста и устремился за пожилым человеком.

– Что будем делать?.. – спросил артист, обращаясь к философу и писателю.

– Ждать, пока не станет прохладнее…

– Мне кажется, жара никогда не кончится…

– Кончится… все когда-нибудь кончается…

Из темноты донеслись звуки скрипки.

Происходящее заставило людей вытаращить глаза от удивления.

Музыка прервалась, и перед слушателями сонаты предстал незнакомец со скрипкой. Чудесным образом проглоченный темнотой и исторгнутый ею, он стоял и несмело улыбался, украшенный вьющимися как у цветка гиацинта рыжими кудрями.

– Ты бог, убитый евреями и воскресший… – сказал артист. – Сыграй еще что-нибудь…

– Мне кажется он не в себе… – заговорил философ. – Стоит и улыбается чему-то… эй, скрипач, приди в себя…

– Мне кажется, он не понимает, куда попал против своего желания…

– Вы знаете его?..

– Как-то я был на его концерте… он исполнял эту же сонату… эй, постой… куда же ты?..

Человек со скрипкой скрылся в толпе прохожих.

– Прежде чем стать скрипачом, он был пианистом, как и его брат…

– А вы?.. кем были вы?..

– Лучше быть никем… – Незнакомец принужденно улыбнулся и ушел.

– Он был адвокатом… мог оправдать даже бога… – сказал прохожий.

– Я тоже мог стать адвокатом, но стал служащим похоронного бюро… хотя и не создан для этой работы… помню, как-то я пытался оправдать одного убийцу, думал он поймет, исправится, но, увы… он стал только хуже… и даже пытался меня убить, что ему, правда, не вполне удалось… его судили… чтобы отомстить мне, он пытался бежать из следственного изолятора и сломал себе шею…

– Так мы что, в аду?.. – спросил человек в клетчатом пальто, сонно озираясь.

– В аду, в аду… где же еще… и нам не уйти отсюда вплоть до того момента, пока не прозвучит труба последнего суда…

– Кажется, труба уже звучит…

* * *

Небо было чистое. Ни облачка.

Писатель очнулся на ложе, нелепо озираясь.

– Что с тобой?.. – спросил артист.

– Я только что вынырнул из жуткого кошмара…

– Если вы думаете, что наступили черные дни, то вы ошибаетесь, худшее впереди… – пробормотал философ, не открывая глаз.

– Боже, и нам еще завидуют…

– Кто?..

– Видишь вон того рыжего пса…

Пес залаял.

– Жалуется на собачью жизнь…

– Не узнаешь?.. это же Вергилия…

Странники пошли дальше. Дорога извивалась, как змея.

Появились странники.

– Здравствуйте… что это за земля?.. что за люди здесь обитают?..

– Земля, как земля… и люди, как люди… а вы кто и откуда?..

– Мы заблудились… – странник глянул вокруг. – Одни пески и скалы… как мы будем здесь жить?..

– Кто вас завел сюда?..

– Еврей вожатым был…

– Бежать вам надо было от такого вожатого… и без оглядки…

– Вот мы и бежали… и чуть в болоте не утопли…

– Наверное, путаной дорогой шли… или задом-наперед…

– Артист, ты так странно смотришь на них?..

– Я знаю их… помню, я проходил через их городок и никого не встретил… даже собаки молчали… ночь я провел в гостинице… лег, съежившись, закутав плечи пледом, и заснул… спал я как младенец в утробе… и проснулся стариком…

– Темнеет… нам надо поискать укрытие… путников тут много проходит… не узнаешь, что у каждого в мыслях… какие каверзы и уловки… а вот и убежище… – артист заглянул в расселину и отшатнулся.

– Что ты там увидел?..

– Следы… жуткие следы туда ведут, а оттуда еще жутче…

Со стороны города показался прохожий. Он шел, прихрамывая.

Писатель поднялся ему навстречу.

– Надо его расспросить… он, по всей видимости, недавно покинул город…

– Узнай, нет ли дурных новостей?.. – сказал артист.

– Забудь свои видения и измышления… все там прекрасно и будет еще лучше?.. – сказал философ.

– Это были не пустые видения… это были знаки… и такие ясные и отчетливые, что до сих пор словно стоят перед глазами…

– Думаете, мы дождемся лучших времен?.. – спросил прохожий.

– Дождемся, держи карман шире… – пробормотал артист.

– Вы из города?.. что там творится?.. – спросил писатель прохожего.

– Нет, я не из города… я, как и вы, питаюсь слухами о городе… говорят, там опять воцарилась порнократия, власть шлюх… впрочем, там уже некем править… никого не осталось… одни старики и покойники…

– Ночью мне снился город… он напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море…

– А в моем сне он напоминал многоножку с длинным туловищем, которая опиралась на короткие лапки, расположенные под брюхом…

– А тебе что снилось?..

– Нет мне до этого дела… я другим озабочен…

– Чем же?..

– Видишь вон там у миртовых зарослей стоят трое в штатском… я их знаю… помню, мне было 7 лет… они пришли среди ночи, обыск устроили… ни свидетелей, ни понятых…

Артист подошел к странникам и обратился к ним с речью:

– Граждане без определенного места жительства, я могу предложить вам место в пещере и историю в трагических стихах… или вы предпочитаете, чтобы я умолк?..

– Умолкни…

– Пусть говорит… я его знаю, он может рассмешить даже мертвого…

– Рассказывай, только без излишних подробностей…

– Отчего же, нет, рассказывай со всеми подробностями…

Пока артист смешил одних, другие говорили о нем.

– Вы знаете этого шута?..

– Говорят, он пострадал из-за женщины…

– Так он был женат?..

– У него было пять или шесть… нет, семь жен…

– И где же они?..

– Он бежал от них… и до сих пор бежит, как будто его преследуют собаки…

– Так он спасается от жен?..

– Нет… не только от жен, но и от власти…

Рассказав странникам историю своих несчастий, артист указал на троих в штатском:

– Граждане странники, вот кто виноват в моих бедствиях…

Трое в штатском, поняв, что им угрожает, бежали.

Писатель обнял артиста, утешая.

– Вы знаете человека, который пытается утешить этого шута?.. – спросил человек в клетчатом пальто, обращаясь к старику в очках.