Текст книги "Город грехов"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

6

Нелепо всхлипнув, писатель очнулся в месте угрюмом и затхлом.

Светало.

Доносился шум прибоя, крики чаек.

Писатель привстал и глянул по сторонам.

Артист спал. Во сне он бредил, иногда стонал и вздыхал. В смятении и страхе он блуждал в мрачных глубинах ада, не ощущая времени.

Вокруг громоздились скалы. Небо над скалами было темно-красным, карминовым, пурпурным с темными оттенками и переливами.

Ближе к ночи небо оделось черными ризами, чернее гагата.

Вместе с цветом неба менялось и лицо спящего артиста.

Что-то прошептав, артист очнулся. Он лежал на боку, прижавшись спиной к скале.

– Ты кричал во сне… что тебе снилось?.. – заговорил писатель.

– Это был не сон, а целая история, но мне она кажется неправдоподобной… мне ее рассказал человек, словам которого нельзя доверять…

– И кто же он?..

– Еврей… он давно умер… правда, я не уверен… – сказал артист, созерцая пейзаж с пиниями и зарослями мирта.

Было утро шестого дня недели, ароматное, благоуханное…

Из зарослей мирта вышел незнакомец.

Артист с любопытством воззрился на него.

– Кто вы?.. – спросил артист.

Незнакомец сказал, кто он.

– Говорите вы красноречиво, но не всю правду…

Незнакомец смутился. Лицо у него было бледное, волосы курчавые, взгляд беспокойный, а голос низкий, невнятный. Он был пианистом и искал знакомств, чтобы давать частные уроки.

– Писатель, познакомься, вот еще один нуждающийся еврей…

– Уделите мне ваше внимание, и я расскажу вам историю, какой вы еще не слышали… – извиняющимся голосом сказал еврей.

Писатель и артист слушали историю еврея молча. Философ спал.

Когда еврей умолк, заговорил артист:

– По моему мнению, вы хорошо говорили… я, как слушатель, получил и удовольствие, и наслаждение от пьянящего аромата слов… мне как будто снился рай и ласкающие объятия Евы, но, увы… жизнь усмиряет поэтов, и финал вашей истории я уже слушал как бы в тисках дурного наваждения… вы были счастливы, а теперь вы угрюмы и одиноки, и жить устали, и смерть вас страшит…

– Мне плохо… все кружится… танцует… – Незнакомец побледнел, сел на камень, потом лег.

– Что с ним?.. он умер?..

– Нет, дышит, но со свистом… – сказал прохожий.

– Вы кто?.. врач?.. или ловец душ, правда, на ловца душ вы не похожи…

Вместо ответа на вопрос, человек рассказал свою историю.

– Невероятная история… – сказал артист.

– Возможно, его история недостоверна и приукрашена вымыслом… – сказал философ, не открывая глаз. Он притворялся спящим. – Но не подлежит сомнению, что время от времени такое случается и мертвецы оживают… некоторые даже становятся пророками и пророчествуют…

Замечание философа позволило ощутить атмосферу мистических ожиданий.

Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, от которого странники почувствовали некую тревогу и беспокойство. В такие моменты человек осознает свою незащищенность, беспомощность.

– Что это было?..

– Такое впечатление, что кто-то вздыхал где-то глубоко под землей…

Затаив дыхание, скитальцы какое-то время прислушивались, потом делились своими опасениями, прежде чем вернулись к истории человека, который побывал в аду, вернулся оттуда и написал путеводитель по загробному миру.

Врач осмотрел пианиста, потом собрал свои вещи и ушел.

– Странный человек… – сказал артист.

– Мне кажется, что явлен он был нам, может быть, лишь затем, чтобы дать нам повод удивиться… – сказал философ.

– Удивиться и удавиться… – сказал артист.

– Говорят, есть птица, которая имеет власть убить себя и оживить…

– Есть такая птица в Индии, называется она Феникс, живет 500 лет, потом сама себе поет погребальную песню и сгорает в своем гнезде в благовониях как в гробнице…

– Моя жена погибла в огне… – заговорил человек в клетчатом пальто. Он спал поодаль и проснулся от подземного гула. Ему показалось, что камни поют. – И дети к ней ушли… огонь как саван облек их… и теперь они являются мне в видениях…

– Кое-что остается от нас после смерти… – сказал философ. – Вы зря усмехаетесь.

– Я не усмехаюсь… шрам уродует мне лицо…

– А я думаю, что смерть – это убежище для смертных… – заговорил писатель.

– Говорят, вы были там и вернулись, чтобы дописать свою книгу без конца и начала?..

– Да, я вернулся, но не тот же самый, несколько иной… люди своей смертью лишь копируют вселенную, которая гибнет в огне в конце времен и возрождается в огне… и нет у этого процесса конца, и нет у него начала… мы не умираем, а ждем перемен, люди же пугаются неизвестного… помню, однажды в тюрьме… что?.. по какой статье я сидел?.. меня осудили по ложному обвинению… так вот, в тюрьме мне было видение… я спал, и во сне у меня было человеческое лицо, но туловище у меня было как у змеи… я ползал по узким и тесным подземным каналам и оказался в келье женского монастыря…

– Что ты там делал?..

– Я мог бы и бабочкой туда залететь или пчелой запутаться в рыжих волосах блаженной… у нее я прятался от преследователей…

– Говорят, она была дочерью мэра… когда ее мать умерла, а отец привел в дом другую женщину, она убила ее…

– Увлечение театром и женщинами стоили мэру жизни и власти…

– Говорят, это он проклял город… что вы на меня так смотрите?.. что вас возмущает?..

– Человеческая неблагодарность…

– Предъявляйте претензии молве…

– Молва уверяет, что мэр был под каблуком у жены…

– У женщин есть некая таинственная власть над мужчинами… может быть, сказывается воспоминание о давнем беспрекословном подчинении женщинам…

– Вся жизнь мэра была омрачена размолвкой с дочерью, которая ушла от него в 13 лет, попала под следствие и очутилась в желтом доме со всеми своими страхами и ужасами…

– Время было смутное… – заговорил писатель. – Тех эти сменили, а этих другие, но мало что изменилось… бог был все так же далек, как небо… кто был жив вчера, завтра мог умереть… помню, ночью я просыпался от страха… мне снились кошмары… я боялся заснуть… постепенно меня опутывало сонное оцепенение… глаза были открыты, но я ничего не видел кроме темноты… где оно счастье?.. за ночь вырастала лишь тоска… помню, как-то я проснулся среди ночи в келье блаженной и увидел ее в облике нереиды или нимфу… от изумления я лишился языка, оступился и упал навзничь… обморок вернул мне детство… я пас коз с Паном… так звали пастуха, который был моим отцом, а матерью была коза… случай помог мне перебраться из пещеры Пана в город, где я получил образование и женился на дочери поэтессы с громким именем, которая стала соперницей дочери… сознаюсь, мать для меня была более приятна и покорна, чем это допустимо, увы… дочь поэтессы покончила с собой, ее мать пыталась обвинить меня, но не успела… природа определила один конец всем смертным… одно время я работал в издательстве клерком… уволенный со службы по ложному обвинению и обреченный на праздность и бедность, я начал заниматься писательством, потом философией… меня ожидало много горечи и разочарований… время было такое, что никто не чувствовал себя в безопасности, поступая честно… каждый искал спасения только для себя… преступники в меру своей наглости казались счастливыми и без власти, а остальным гражданам самим приходилось добывать себе права и правосудие, разумеется, за плату… оскорбления и ненависть доставались всем, а награды – кучке людей, совершивших переворот в городе… они навязали горожанам свои законы… те, кто раньше вызывал презрение, теперь внушали страх… словом, все готово было для уничтожения города, не было только подходящего руководителя… безумие заразило всех… безвозмездно быть честным было нелегко… чиновники исполняли свою должность, продавая все, что только находило покупателя… они не стыдились ни людей, ни бога, которого они оскорбляли своим высокомерием и вероломством… беспокойные сами, они держали всех в тревоге… помню, я попал в неприятную историю по неопытности, свойственной молодости, оказался на скамье подсудимых… я был в безнадежном положении… вскоре состоялся суд… судьей был человек, которого я знал… он получил должность как добычу, стал одним из членов шайки… и разбогател, словно во сне… приобрел виллу с садом и сворой собак, стоившую огромных денег… мне ли было с ним тягаться?.. на суде я не услышал ничего нового, но снова узнал обо всех своих грехах, хотя после смерти жены, я обходился без женщин… из тюрьмы я бежал, помог случай… умолчу о подробностях, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез… я оказался на одном из западных островов… о них писал поэт, называя их островами блаженных…

Увидев толпу странников, писатель умолк.

– Кого там еще черти принесли?.. – Артист встал.

– Расспроси, кто они такие, откуда пришли и что ищут?..

– Они идут из города… говорят, год вакханалий в городе закончился и все те силы, которые проклятие привело в волнение, успокоились… теперь там тишина, можно возвращаться, но продолжай свою историю…

– А что, в городе были волнения?..

– Горожане попали под власть человека, который целиком был предназначен для разрушительных функций… – заговорил прохожий. – Его облик вполне соответствовал этому… я помню глухой топот ног, свист летящих камней, крики нападающих доносились до неба, но бог не вмешивался… сочувствующие беспорядкам знали заранее, чем все это кончится, и уговаривали нападающих применять хитрость, а не силу, тем не менее, им никто не внял… власти выместили злобу и на участниках беспорядков и на сочувствующих… все они оказались за решеткой…

– Если позволите, я продолжу… – писатель потер виски. – Много опасностей оказалось на моем пути и много препятствий… одни я претерпел, другие преодолел, при этом присутствие духа мне никогда не изменяло, как и упорство… удача и случай, конечно, властвуют во всяком деле… они не столько по справедливости, сколько по своему произволу одних возвышают, других оставляют в тени… досуг и богатство, желанные в иных случаях, для меня были бременем и несчастьем… алчность уничтожает верность слову, порядочность и другие нужные качества… в нынешних же несчастьях все покинули меня вместе с удачей… к тому же и старость подкралась, добавила забот мне несчастному… я почти прожил свой век… более того, все мучения, каким умершие подвергаются на том свете, я уже пережил… и не раз… дважды я побывал на том свете как частное лицо, и вернулся, за что едва ли смогу быть благодарен богу или не знаю кому… помню, тюрьма располагалась в бывшем мужском монастыре по соседству с руинами женского монастыря… зная все ходы и выходы, я вернул себе свободу… впрочем, я располагал лишь видимостью свободы в камере среди преступников, которых я использовал, изменяя смысл понятий в меру своей трусости и остерегаясь их коварства… я связал свои несчастья и обстоятельства с их надеждами на освобождение и спасение… с некоторыми арестантами у меня завязались почти дружеские отношения… я не столько получал, сколько оказывал услуги… я не преувеличивал свои достоинства, и не кичился своими способностями… судьба многое отняла у меня, но дала опыт, позволяющий пользоваться обстоятельствами и разумно вести дела… я всегда стремился отличаться от остальных, старался не прожить жизнь безвестно… в пещере у Пана я еще не знал честолюбия, был вполне доволен своей судьбой… Пан говорил, что славы надо искать с помощью ума… конечно, можно жить и радоваться без ума, говорил он… можно даже прославиться, описывая подходящими словами чужие деяния… иногда и писателей слава венчает… и меня слава не обошла стороной… после многих несчастий и испытаний я стал известным, даже заслужил бюст… что?.. нет, не статую, бюст… и оказался в камере, свободный от дел, надежд и страхов… не я устроил этот побег, а Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы… она была красива, обожала театр, умела притворяться и скрывать все, что угодно, восторгалась поэзией, живописью, но была не обуздана в страстях… впрочем, молва эта была основана не столько на кем-то собранных сведениях, сколько на чем-то другом… одно время она не обращала на меня внимания… не знаю, женщина – это добро или зло?.. впрочем, оставим этот вопрос открытым… что мне оставалось, кроме жалкой жизни в четырех стенах?.. в тюрьме у меня снова пробудилась страсть к писательству… я записывал подслушанные у арестантов истории и читал их Маргарите… я видел, как ее охватывало волнение и беспокойство… мои истории нравились ей… иногда она пела… голос у нее был как у сирены… я подыгрывал ей на флейте, когда она пела… однажды она стала не только неверна мужу, но и враждебна ему… она устроила пожар в тюрьме, чтобы вызвать панику и смятение и облегчить мне побег с ней… все дурные дела порождаются благими намерениями… все это она обдумывала, пока я дописывал свою книгу… не знаю, догадывался ли Вагнер, начальник тюрьмы и муж Маргариты, о вынашиваемых женой замыслах… он славился мягкосердечием и милосердием, всех одаривал, помогал, прощал… он был прибежищем для несчастных… арестанты его восхваляли за снисходительность… заботясь о чужих делах, он пренебрегал собственными, был скромным, совестливым, бескорыстным, воздержанным человеком… он не искал славы, слава сама шла за ним… и молва о его жене… как-то, дождавшись ночи, она явилась ко мне в камеру и привела с собой добровольцев и сообщников… одних в заговор увлекла надежда на призрачную свободу, других воодушевляла слава и опасности, хотя страх останавливал, закладывал уши… выбора у меня не было, если бы я отступил, это обернулось бы против меня, и я решил войти в заговор и искать спасения в бегстве, хотя это было полным безумием…

– Побег удался?..

– Отчасти…

– В нас все, и бездна греха, и бездна благодати… – пробормотал прохожий.

Прохожий был известным адвокатом, обрел богатство, но не обрел ни безопасности, ни славы. Поняв, что старался напрасно, он все свое богатство пожертвовал сиротам со словами: «Затратить столько сил и пожинать одну только зависть и ненависть – это полное безумие…»

Адвокат заговорил и уже не мог остановиться. Он говорил так, как будто одновременно беседовал и с людьми, и с богом. Бог окликал его игрой слов, витийством, как сообщника, представал перед заблудшими и погибшими, прельщенными и ослепленными то печальным утешителем, то взыскателем.

– Вначале не было зла… люди сами против себя стали воображать злое и созерцать то, что ближе к ним, и, обольщаясь этим, они впали в вожделение… по совету змея они оставили мысли о боге… от этого произошли в душе превращения, свойственные смертным… не желая оставить вожделение, люди стали бояться смерти и разлучения с телом… с тех пор они творят зло, делают, сколько могут, а могут они сколько хотят, а хотят они не то, что полезно и прилично… некоторые думают, что зло существует само по себе… другие называют бога творцом зла, мол, зло от добра, оно в нем и через него… есть и такие, которые утверждают, что было время, когда зло и добро существовали порознь, и у обоих была равная сила, и немощь…

Адвокат умолк.

Заговорил артист, потом писатель.

– Я согласен с вами… люди окружили себя толпой вожделений и забыли бога, а некоторые даже вообразили себя богами и кланяются своему отражению… рассуждая о происхождении мира, они говорят, что все произошло само собой и случайно, вопреки очевидному…

Писатель говорил о боге и блаженстве, которого может достичь каждый. Рассуждал он и о непостижимых предметах.

– Вы осуждаете и обличаете людей, не предоставляя им слова в оправдание или в защиту… – сказал старик в очках.

– А вы кто, адвокат?.. – спросил артист.

– Если бы вы претерпели те же бедствия, что и немой, вы бы не стали насмехаться, и называть евангелие немого бесовским мечтанием… я читал его… – старик сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял. – Сам я в то время бездельничал… занимался бездельем, как делом… – старик в очках умолк, задумался.

– Старик, я помню тебя… ты изменился, постарел… и женщины тебя, наверное, уже не влекут согрешить… притупилось жало желаний… но замолчу… лучше я немного посплю… и, может быть, мне приснится хороший сон… прошлой ночью мне снился кошмар… позабыть бы его конец… – Артист лег у стены. – Сны только вводят в обман… как и женщины…

– А вы женаты?.. – спросил прохожий.

– А вы?..

– Я женат…

– И я женат, но жена, увы, уже старуха… руки в морщинах, груди обвисли, брови повылезли, глаза пожелтели, беззубая, как и я, шамкает, мелет всякий вздор… ненавидит меня… прошлой ночью она в мой сон влезла, протиснулась, потеснив двух молодых женщин… смех ее до сих пор в ушах звучит…

– Кто вы?.. вы сказали, что знали меня…

– Нет, я обознался…

– Адвокат, а меня ты помнишь?.. если не помнишь, я тебе кое-что напомню…

– Ах, оставьте ваши угрозы…

– Прошлой ночью и мне снился кошмар… рухнула кровля, придавила… и остался бы я лежать, если бы не моя собака… она меня спасла…

– Я вспомнил, где тебя видел… куда же ты?.. ушел… помню, все тогда пожрал поток грязи… деревья, дома… и я как в капкан попал… не мог освободиться из объятий мертвой женщины… не помню, как я оказался в ее объятиях… помню, как она вопила, а когда я обнял ее, она приоткрыла глаза… в ее глазах было столько нерастраченной нежности, любви… один ее взгляд решил все, и я уже готов был последовать за ней, любить ее всюду, даже за гробом, хотя вряд ли это возможно… я увидел, как ее губы дрогнули… она как будто пыталась рассмеяться, услышав мои мысли… или это мне почудилось… нас уже разделяла вечность… у меня была возможность последовать за ней, но, увы… я твердил ей о любви и цеплялся за жизнь… лил слезы, испускал вздохи и замечал в себе лицемерную сдержанность… я любил ее как безумный и уже привыкал жить без нее… я не способен был умереть, и это делало меня еще несчастнее…

– А я во сне очутился на небе… отовсюду я был объят небом…

– И что вы делали там?..

– У меня был диалог с богом… я не претендую на полноту и буду говорить без риторических ухищрений, которыми, впрочем, не владею…

Несмотря на отступления и добавления, которые все только запутывали, история прохожего поразила всех.

– Как ты думаешь, кто он?.. – шепотом спросил артист у писателя.

– Он писатель и философ, известный человек… многих простодушных он ввел в искушение своими изворотливыми речами… в том числе и меня… и некому было распознать его сущность, которую он скрывал… он родил учение, и лишь родив, понял, что родили нечто странное и гениальное… – Писатель, вкратце не пускаясь в подробности, изложил учение философа и его историю…

* * *

Близился рассвет.

Старик в очках привстал, глянул на писателя и отвел взгляд в сторону.

Писатель что-то говорил во сне. Его бормотание напоминало бред, который преподносился в форме отдельных отрывочных фраз, из которых старик понял, что писателя мучили грешные сны. Женщины показывали ему свою приятность и очарование…

Нелепо всхлипнув, писатель очнулся.

– Вы говорили во сне…

– О чем?..

– Вы поэт?..

– Нет, я не поэт…

– Ненавижу поэтов… они открывают истины… учат тому, как распять мир и самим не оказаться распятыми… – старик говорил и говорил. Он не мог остановиться. Говорил он и об учении философа, защищая его от ложного толкования и незаконного пополнения, и о месте спасения, о том, что нас держит здесь, зачем мы пришли и куда уйдем.

– Старик, так мы избранные или изгнанные?.. – спросил артист.

– На этот вопрос у меня нет ответа… философия меня никогда не интересовала…

– И что в итоге?.. – спросил артист, когда старик умолк, и сам же ответил – гореть нам всем в адском пламени… хотя, что это за огонь, который жжет, не обжигая?.. иначе, как могут быть эти мучения в геенне вечными для грешников?.. не мог бог допустить этого… это не просто убийство, а какое-то непрекращающееся убийство…

– Все это ваши фантазии…

– А я верю в перевоплощение… душа до тех пор подвержена перевоплощениям, пока не совершит все возможные грехи и лишь после этого она освобождается… и в этом заключается спасение…

– Вы заблуждаетесь… выдумали какое-то извращенное спасение… хотя люди представляют грех злом, ничто не является злым по природе, даже смерть… – сказал старик.

– Странный старик… – пробормотал артист. – Ты не знаешь, кто он?..

– Он был священником…

– Вот как… – Артист глянул на старика в очках, потом на философа. Они спорили, искали истину в словах. – Не понимаю, какой смысл тратить время, необходимое для спасение, которого к тому же осталось очень мало, на бесполезную полемику… ясно, что во всем виноваты философы, даже не прибегая к доказательствам, остается только вынести судебное определение… и потом, диалог не должен представлять собой монолог, которому лишь придается видимость диалога…

– Во всем виноваты философу… – сказал прохожий.

– Согласен с вами… вы кто?.. философ?.. тогда вас надо не спрашивать, а допрашивать… – артист хмуро глянул на прохожего.

– Кажется, я вас знаю… – прохожий улыбнулся.

– Но я вас не знаю…

– Вы рекомендовали меня примадонне… но после моего объяснения с ней последовательность событий окончательно запуталась, и я отдался философии… философия утешает, в отличие от женщин и поэм стихотворцев, приготавливающих ум к дурным побуждениям…

Прохожий, представившийся философом, бежал из города поддавшись панике с сестрой, старой девой. Зиму они провели на вилле, весной решили вернуться в город, но сестра заболела и умерла.

Ночью после похорон сестры философу приснился кошмар. Увидев лицо смерти, он по виду стал как давно скончавшийся, но продолжал жить и вскоре оказался в толпе иудеев, которые наложили на него руки и предали крестной смерти. Он увидел город с высоты креста. Он висел на гвоздях, пока не зашел для него день и не воссиял иной свет. Сестра привела людей, которые сняли его с креста. Он очнулся в склепе, встал на ноги, открыл дверь, вышел наружу и пошел по аллее.

Вокруг не было ни души по причине смутного времени и страха из-за проклятия.

Аллея привела философа к руинам женского монастыря. Он поселился в пустующей келье. В руинах он держался особых правил. Он ни к чему не прикасался, потому что мерзким признавал всякую вещь. Днем он смотрел на море. Волны одевали скалы кружевами пены. А ночью при свете луны писал трактат. Он домогался не славы, но спасения и умер произвольной смертью, не удостоившись погребения. Случайно на его труп наткнулась некая женщина. Ей показалось, что от трупа исходит благоухание. На самом деле труп издавал дурной запах, по нему ползали черви, и над ним роилась туча мух. Дальше произошло нечто удивительное. В ужасе женщина увидели, как мертвый восстал, а черви превратились в бабочек. Женщина рассказала об этом чуде редактору местной газеты, который нашел ему некое ухищренное истолкование, якобы, человек страдал, но страдал не истинно, и умер только по видимости…

Артист слушал историю философа и размышлял:

«Конечно, я помню эту пышногрудую сирену и ее мопсиков… помню, как ее пытались похитить ради выкупа… говорят, она испугалась, завопила пронзительным голосом и осипла, потеряла голос… против желания, насильно ее заперли на пустующей вилле судьи, которого растерзали собаки… много страшного совершил судья, да и вынес немало… связанная, примадонна сипела, пыталась кричать, горевала, но как ни горюй, все же волей-неволей надо было жить дальше… голос вернулся к примадонне, когда ее переселили в руины женского монастыря… она запела… помню, я проходил мимо руин и услышал арию в ее исполнении… я был потрясен и очарован… она подробно и по порядку рассказала мне о своих злоключениях… всех мужей перечислила… на сцене она была богиней… надо бы к ней заглянуть… вилла ее здесь неподалеку…»

Артист предложил странникам посетить примадонну.

Писатель кивнул головой и сказал несколько слов.

Философ только кивнул головой…

Примадонна приняла странников в китайском халате.

Пышногрудая, величавая она молча слушала историю странников в изложении артиста. Брови ее то поднимались, то опускались. Мопсика она держала у груди. Она не расставалась с ним.

– Будете здесь жить так же, как я живу… – сказала примадонна голосом сирены, и утерла невольно выступившие слезы. – Надеюсь, прислуга по глупости вас не отравит… она знает чары и зелья… а у вас есть противоядие – ваша привлекательность, которая сильнее ее трав… – Примадонна с улыбкой взглянула на артиста. – Я помню прошлый ваш визит и все связанное с ним…

– А вы все такая же…

– И вы все такой же… ни счастья вам не надо, идущего в руки, ни горя… пойду, распоряжусь… – Примадонна обняла мопсика, который спал на ее груди, встала и пошла. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, а запах от одежд разлился повсюду.

У философа ослабели колени. Он сел, мучаясь тоской по ее красоте. Не сумел он убедить ни рассудок, ни сердце.

– Оставайся на вилле… – сказал артист. – Будешь жить и радоваться, ни о чем не заботясь…

Артист спал, когда в комнату вошла примадонна.

Благоговение и испуг охватили его.

Примадонна стояла перед ним почти обнаженная, потупив взгляд.

Он спустил босые ноги на пол, попытался бежать, но она его удержала.

– Не стыдись и не бойся меня… ты мне мил… – прошептала она и зажгла его нежной страстью…

Всю ночь в комнате артиста совершались чудесные превращения. Вилась виноградная лоза, плющ карабкался по стенам, покрывался цветами приятными взгляду. На голове артиста появился венок и сам он стал козлоногим и двурогим…

Ночь ушла.

Светало, когда артист, писатель и философ покинули виллу примадонны.

Артист шел молча, но улыбка не сходила с его лица.

Писатель что-то писал.

Философ рассуждал вслух.

Дорога повернула влево, потом вправо и странники очутились перед толпой, окружающей оратора.

– Вот так встреча!.. – воскликнул незнакомец и попытался обнять артиста.

– Что вам нужно?.. – артист отстранился и изобразил на лице недоумение. – Вы смотрите на меня так, как будто мы были знакомы…

– Вы не узнаете меня?.. я секретарь мэра… вернее, был им…

– И что вам нужно?..

– Извините, я, наверное, обознался…

Кто-то окликнул артиста по имени. Он обернулся и увидел горбуна, привратника примадонны.

– Примадонна просила передать вам письмо…

В письме примадонна умоляла артиста вернуться.

Артист читал письмо и видел перед собой полузадушенного мопсика. Он лежал на дороге и вился в судорогах, наподобие пресмыкающегося червя, пока бог из жалости не послал ему смерть.

– Интересно, призраки страдают?.. – спросил артист.

– Страдают, но страдают призрачно… – сказал философ.

– Философ, вы так ничего и не сказали о происхождении зла…

– Корень зла в нас самих…

– Вы правы… – заговорил прохожий. На его глазах блеснули слезы.

– Что с вами случилось?.. расскажите… – писатель близоруко сощурился.

– Я мог бы стать кем угодно… даже гением, но, увы… бес меня попутал… – Прохожий разрыдался. – Я был женат, но воздерживался от общения с женой… подражал девственникам, прилепившимся к богу… до некоторого времени я на самом деле пребывал в терпении, но не смог до конца совладать со своим невоздержанием, а напротив того, восхотел как блудливый пес… я находил себе некие предлоги в оправдание непотребной своей страсти, и стыдился этой победы зла в себе… я унизился до того, что стал дурно обходиться с женой… кто ищет, тот найдет тысячи путей к пороку, и в похоти будет изливать семя в разные щели…

– Не понимаю, о чем он говорит?.. – философ сонно потянулся.

– Он говорит о срамном рожке… – пояснил артист. – Все дело в этом срамном рожке… девы играют на нем, а он то вверх поднимает голову, то опускает ее книзу… он и есть корень зла… а спасение в чистоте и воздержании…

«Уж не оскопил ли он себя?..» – подумал философ. Вслух же сказал:

– Не кажется ли вам, что все это лишь произведение вашего воображения?..

– Это произведение моего беса, который поселился во мне и сплетает ложь с истиной… – пробормотал прохожий и глянул по сторонам. – Прошлой ночью я спал и проснулся, услышав голос, который назвал меня по имени и сказал мне, кто я и откуда иду… и до того он совратил ум мой, что я причислил себя к избранным и стал говорить во сне о том, чего не знал наяву… я почти погряз в этой тине… я говорил и не мог остановиться… очнувшись, я вспомнил, что говорил, и удивился… я не мог поверить тому, что говорил…

– О чем же вы говорили?..

– О том, что мне все позволено, и я уже спасен… я приспосабливал изречения пророков к своему монологу… отгонял от себя страхи, чтобы не покинула меня жизнь, и не очутился я во внешней тьме и пустоте…

– Зря вы отгоняли от себя страхи… от страха и печали пробуждается всякая душа и все остальное…

– Вы заблуждаетесь… но я продолжу… мне казалось, что я проповедую на площади… люди, слушая меня, то рыдали, то смеялись, но иногда они впадали в недоумение… я и сам был в недоумении и возбуждении от того, что говорил, хотя и приписывал это иной причине…

– Какой же?..

– Не я, бес во мне говорил…

– И что же в итоге?..

– Я оставил проклятый город… предоставил мертвым погребать своих мертвецов… я блуждал, точно заблудшая овца, разносил слова, рожденные от бога, так мне казалось, а рожденное от бога есть бог… осенью я вернулся в город, застал отца еще живым… он был не последним в искусстве живописи… хвалу я воздаю отцу… впрочем, она ему не нужна… не для денег он жил, а для искусства… прожил так, как бы хотелось и мне прожить, но, увы, все свои способности я разронял на дороге, по которой ходил туда и сюда, пытался найти истину и узнать, где граница желаний, пока не пришла ко мне старость, смерть и избавление, откуда я их не ждал… но я верю, и надеюсь, что смерть – это не конец… это только начало…

– Вы думаете, что тут собрались одни мертвые?..

– Нет, не только…

– Что вы хотите этим сказать?..

– Только то, что сказал…

– Ну, я пошел… – артист встал. – Этот обмен репликами между нами был не совсем бесполезен… я услышал что хотел… вы идете?.. – спросил артист, обращаясь к писателю и философу.

– Что?.. я не расслышал… – писатель поднял голову. Он что-то писал.

– Что ты все пишешь?..

– Дописываю свою книгу… – писатель полистал записную книжку. – Все в словах… все в них и через них… однако что-то потемнело… тучи наползли…

– Что вы говорите?.. – старик в очках близоруко сощурился.

– Я говорю, погода меняется…

– Вы писатель?..

– Теперь все пишут… и я пишу…

– Я тоже пишу…

– И что вы пишите?..

– Мемуары…

– Хотите, чтобы и другие полюбили ваши грехи?.. – писатель улыбнулся.

– Нет, но… я страдаю бессонницей и пишу ночью… подобно некой картине возникают образы легкие и тонкие, которые скрываются в недрах тьмы… они видятся мне или мне мнится, что они мне видятся… – старик умолк.

– Разрешите, я продолжу с того места, на котором старик остановился…

– Не разрешаю…

– И все же я продолжу… вы меня не знаете, но я вас знаю… вы пасли коз в горах и стали известным писателем… даже статую заслужили из железа… полное сходство… стоит слепой и глухой человек с книгой…