Текст книги "Избавитель"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Увиделся зал. Множество людей, лиц, лакеев, горничных, собак. Сводчатые зеркала, окна, двери, задернутые гардинами. Неуклюже натыкаясь на стулья, Иосиф пересек зал, вошел в топкий полумрак спальной комнаты. Послышались шаги, легкий плеск, шелест.

– Ах, это ты… как ты меня напугал… – Лиза прошептала что-то еще, потянулась к нему лицом. Нос с горбинкой, зеленые глаза, рыжие волосы. Он слегка отодвинулся. Она говорила так тихо, что кроме гераней на подоконнике ее никто не слышал. Цветы улыбались и неуверенно, неприметно кивали головой. Можно было подумать, что они ее приближенные. Глянцевые, лощеные венчики, чешуйки лепестков с завитками, лиловые и палевые падали к ее ногам.

– Ну, иди же ко мне… Боже мой, какой ты неловкий… – Лиза улыбнулась своей русалочьей улыбкой…

Легкое, недолгое прикосновение еще робких пальцев и… Иосиф испуганно отдернул руку, наткнувшись на раскаленный абажур настольной лампы. Лампа замигала и погасла.

Рассеянный, обморочный свет сочился из окна, растекался по комнате…

Видения преследовали Иосифа с детства. Утром они исчезали в обоях палевого цвета или затвердевали, становились вполне понятными и опознаваемыми вещами: то складками гардин, то висящим за дверью халатом дяди, иногда еще чем-нибудь…

Судорожно вздохнув, Иосиф чиркнул спичкой, зажег свечу, посмотрел на часы. Они стояли.

«Наверное, уже за полночь…» – Глянув в окно, он лег и закрыл глаза…

Разлился полусвет, удивительный, зеленоватый, в котором что-то творилось. Высветился силуэт дома с крыльями флигелей, обвисшие жерди забора, клумба под окнами, пионы. Они горели огнем. Среди пионов и складок гардин обрисовалась стройная фигурка Лизы. Обернувшись к зеркалу, она припудрила носик, солнечные пятнышки веснушек. Лицо ее странно менялось от освещения. И руки. С бьющимся сердцем он подошел к окну. Так хотелось обнять ее.

Лиза резко обернулась, и он очнулся. Он спал, уткнувшись лицом в бумаги. Растерянно проведя рукой по лбу, он улыбнулся улыбкой младенца или сумасшедшего…

Опять послышались странные звуки. Как будто кто-то поднимался или спускался по лестнице на чердак.

Он задул оплывшую свечу и с головой завернулся в плащ. Там, где он был, была только тьма, жуткая, беспамятная и бессмысленная…

Посреди ночи в доме начался пожар. Загорелась сажа в дымоходе. В спешке покидая мансарду, Иосиф потерял половину рукописи. Внизу уже суетились пожарные.

14

По привычке глянул по сторонам, Иосиф пошел по направлению к Болотной площади. Свернув за угол дома, он наткнулся на Нору. На ней было черное платье с глухим воротом, старомодная шляпка, лицо вытянутое, скулы слегка подрумянены.

– Что ты здесь делаешь?..

– Жду тебя… что ты на меня так смотришь?.. – Нора рассеянно улыбнулась, поправила шляпку и потянула его за собой через сонный, полураздетый и как будто висящий в воздухе сад и дальше.

Из туч выглянула пасмурно-багровая луна. Как лунатик, Иосиф шел за Норой все в одну сторону по безлюдным улицам. У дома с террасой, затянутой проволочной сеткой, он приостановился, нерешительно заглянул внутрь подъезда, попытался представить, что увидит там, в конце лестницы, в полутьме коридоров. Мысленно он поднялся на несколько ступеней, повернул направо, вышел на террасу и остановился у ступеней, сходящих в галерею. Сарра, укрытая лиловой полутьмой, то исчезала в извивах орнаментов, то появлялась вполне осязаемая и более подлинная, чем любая реальность, правда, не всегда одна и та же. Иногда в чертах ее лица проявлялось что-то, не похожее на то, что он привык видеть…

Крадучись подползли огни. Из-за поворота, гремя помятыми крыльями, выехал лимузин, вильнул, огибая рваный край зарослей, ослепил. Пятясь, Иосиф отступил в слякоть, чертыхнулся и увидел дядю, который вышел из подъезда дома, прихрамывая и застегиваясь на ходу. Лицо чужое, отстраненное…

Обдав Иосифа клубами едкого дыма, лимузин исчез за поворотом улицы.

– Ты идешь?.. – спросила Нора.

– Да, иду… – пробормотал Иосиф, размышляя об этой неожиданной встрече. Сделав несколько шагов, повернул назад…

Дверь в подвал была не заперта. В этом подвале жил старик, у которого Иосиф брал уроки латинского языка. Иосиф вошел, оглядывая стены, заклеенные афишами.

– Можно?.. не помешаю?..

– Входи, входи… давно тебя не видел… что-то ты неважно выглядишь…

– Все так вдруг и неожиданно на меня навалилось… – Иосиф принужденно улыбнулся.

– Я сейчас… принесу что-нибудь ободряющее и укрепляющее…

Старик исчез. Иосиф подошел к окну, близоруко сощурился, сморгнул. Глаза слезились, мелькали какие-то сгустки, клочки, жуть, из которой высунулось опухшее, плохо выбритое лицо, с сыпью на лбу…

– Кого ты там высматриваешь?..

– Да так, никого… а ты, я смотрю, все пишешь?..

– Пишу пьесу для Графини… ты знаешь, мой отец тоже начинал в театре, сначала осветителем, потом машинистом сцены… помню все эти тросы, шестеренки, всякие хитрости, малая скорость, вздохи, пульсации, сцена тронулась, я просовываю голову в щель, слежу, заранее никогда не известно, где она остановится, слышу треск, крики ужаса… жалкий театр, по-прежнему там торжествуют ничтожества, собственно говоря, они торжествуют везде… Боже мой, иногда хочется спрятаться, сморщиться до точки, исчезнуть или закрыть глаза и бежать отсюда, все равно куда… здесь нельзя жить, можно только умереть или сойти с ума… – Голос старика задрожал, слова скомкались…

Уже ничего не понимая, Иосиф сел на продавленную кушетку, натянул на себя лоскутное одеяло и откинулся спиной к стене…

Проснулся Иосиф около девяти. Старика в комнате не было. По радио передавали последние известия, потом зазвучала музыка, концерт Рахманинова.

Слушая музыку, Иосиф вспоминал то немногое, что осталось от детства. Картины наслаивались друг на друга. Они напоминали брейгелевские пейзажи. Сдвинув ковер, он нащупал потайное место, надавил. В стене открылась ниша, в которой лежала рукопись. Он сел, полистал рукопись, что-то дописал на полях и уронил ручку. Рука его бессильно свесилась, веки едва заметно подрагивали…

На минуту он заснул и, судорожно всхлипнув, проснулся. Часы пробили полдень. Он встал и минуту или две ходил по комнате из угла в угол. Руки у него висели и качались, как плети, и он весь дрожал. Его лихорадило.

За окном послышались голоса, кто-то заглянул в стекла. Иосиф задернул гардины, потом неуверенно чиркнул спичкой. Пламя выросло из его рук, вырвалась. Он бросил рукопись в камин. Спустя несколько минут рукопись превратилась в горку пожухлых и повядших листков, напоминающих цветы на дворовой клумбе…

Воспоминания привели Иосиф к дому, где когда-то жил отец Лизы. От него остались лишь стены. Казалось, что они все еще дымились. В раскрытом окне смутно различались какие-то вещи: шкаф, зеркало. Откуда-то из глубины стекол медленно выплыла Лиза. Лицо задумчиво-дымчатое, отзывчивое, желанное…

Залаяла сука полковника. Лицо Лизы замутилось, превратилось в какой-то кошмар. Иосиф попятился и наткнулся на ржавеющую под окнами инвалидную коляску с надувными шинами. Точно такая же коляска была у отца Лизы, с вмятинами и бахромой на крыльях, с шишковатым, продавленным сидением. Он толкнул коляску. Она заскрипела и отъехала вглубь двора.

– Эй-эй, что ты делаешь…

В коляске сидел худой и угловатый старик в круглых очках и в кофте грубой вязки. Это был отец Лизы. Лицо иссохшее, глаза, как у старой собаки, матово желтые, замутненные безнадежностью. Он теребил костлявыми пальцами загривок кошки и слушал, как на террасе, затянутой проволочной сеткой, тикают стенные часы. Иногда, время от времени, часы всхлипывали, начинали хрипеть и бить.

Неожиданно старик прикрыл рот ладонью и тихонько хихикнул. Чему-то он радовался. Он умел наслаждаться даже этой доставшейся ему жизнью.

Иосиф отвернулся, не выдержал и снова посмотрел на старика. Старик уже спал. Во сне он вздыхал, чтобы не задохнуться…

Лиза ухаживала за ним, стирала одежду, делала ему примочки из глицерина, переворачивала…

«Проклятый старик…» – Иногда Иосифу казалось, что старик притворяется, может быть даже обдуманно, по плану.

Иосиф потряс головой. Так ясно увиделась эта мизансцена омовения, весь этот ужас…

Он поднялся по приставной лестнице и заглянул в окно. Оно было занавешено. В стеклах отразился город. На город уже опускалась ночь. Переходя от одного плана к другому, она рисовала в слепой, пятнистой пустоте над домами шаткие, смутные силуэты фигур, картины, похожие на какие-то воспоминания…

В коридоре послышались шаги, голоса. За стеной в комнате старика что-то происходило. Иосиф прислушался, потом вышел в коридор. Дверь в комнату старика была приоткрыта.

– Возьми что-нибудь из ее теплых вещей, выбери сама…

Ржаво скрипнула, откинулась крышка сундука., чем-то похожего на гроб. Он был выкрашен в синий цвет и обит по углам железом. В сундуке хранились вещи жены старика. Лиза примерила бледно-серое пальто с лисьим воротником, оглянулась, убрала волосы со лба и глаз.

– Чуточку тесно, да?.. несвободно…

– И шарф ее возьми… – Старик снял очки. Глаза у него были красные и слезились.

– Нет, спасибо… – Лиза сняла пальто.

– Ты ведь меня не бросишь?.. – неожиданно спросил старик.

– Что ты такое говоришь?.. конечно, нет… – Лиза скомкала слипшиеся простыни и направилась к двери.

Она прошла мимо, обдав Иосифа запахом плесени и мочи, и он очнулся. Мутный свет сочился из окна, заливал пол, стены, обклеенные пожухлыми афишами…

Невольно вспомнила еще одна сцена. Однажды ночью Иосиф услышал крик старика. Накинув на плечи лоскутное одеяло, он вышел в коридор, постоял под его дверью. Поразила тишина, странная, протяжная. Он приоткрыл дверь. Старик лежал ничком у окна в ночной рубашке из фланели и в вязаных носках, нелепо вывернув голову. Иосиф подошел поближе, поскользнулся, чуть не наступил на тарелку. Перед сном старик ел кисель с сухарями. Иосиф попытался перевернуть его на спину. Старик как будто вздохнул и вдруг, вытянув руку, царапнул его щеку ногтями. Иосиф невольно отшатнулся, отступил. Он подумал, что сходит с ума. Глаза старика были открыты. Они все еще что-то высматривали, наблюдали.

Иосиф закрыл глаза и рот старику и позвал Лизу. Голос его сорвался…

Вспомнилась еще одна сцена. Когда старика хоронили, оборвалась веревка, и гроб упал в яму, став на попа. Крышка отвалилась. Могильщики в ужасе замерли, увидев старика, облаченного в свой побитый молью костюм. Он стоял со скрещенными на груди руками и улыбался…

15

Лимузин остановился за квартал от дома, как обычно. Иосиф вышел из лимузина и пошел дворами. Дом спал. Крадучись, стараясь никого не разбудить, он прошел в свою комнату и лег, не раздеваясь. Было зябко. Он закутался в лоскутное одеяло. Он долго не мог заснуть, ворочался, разговаривал сам с собой…

Среди ночи он проснулся. Ему послышались шаги, голоса. Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул в коридор, залитый лунным светом. Коридор кончался окном в глухой двор. Проходя мимо пустующей комнаты, он невольно покосился на дверь. Она была приоткрыта. Помедлив, он вошел. В комнате царило запустение. Среди дрожи отблесков и зыблющихся, обманчивых отражений вдруг увиделся силуэт старика. Он зажмурился и снова открыл глаза. Место старика уже заняла Лиза. Лунный луч просунулся в щель между складками гардин, дотронулся, порылся в ее рыжих прядях, нырнул в сонную воду ее глаз. Она улыбнулась и бездумно потянулась к нему. Губы ее раскрылись, как бутоны. Уже не способный сопротивляться искушению, он обнял ее… и наткнулся на стену. На стене тихо стучали ходики…

Близоруко сощурившись, он вдруг всхлипнул…

«Похоже, я схожу с ума… опять мне снился этот проклятый старик… может быть, уехать… Боже мой, так просто… почему это не приходило мне в голову раньше… уехать и забыть весь этот кошмар…»

Иосиф уже шел по улице, разбрызгивая талые лужи и улыбаясь. Странная радость окрыляла его. В какой-то момент ему показалось, что он может даже взлететь, он невольно взмахнул руками и рассмеялся вслух. Все его радовало, и даже эта отвратительная погода и эти грязно-серые без теней дома, почти до окон вросшие в землю. Что-то насвистывая, он спустился по шаткой лестнице к набережной, приостановился у дома, в котором жила Нора. После минутного колебания он вошел в дом. Дом казался пустым, заброшенным и полы не скрипели под ним и не прогибались, и жильцы его как будто не замечали. Он прошел по коридору, повернул налево, направо, заглянул в угловую комнату. Потеки на стенах, напоминающие фрески, пыльный фикус, этажерка, створчатое зеркало, как дверь в соседнюю комнату…

Нора спала на оттоманке. Неприятно поразили ее тонкие и бледные ноги. Он протиснулся в щель двери, тронул ее за плечо.

– Ааа… что вам?.. Боже мой, Иосиф, это ты… – Нора коротко и влажно всхлипнула.

– Я… – Не мигая, Иосиф смотрел на нее и удивлялся тому, как она изменилась. Он успел отвыкнуть от нее.

– Что случилось?.. постой, куда ты?.. – Нора сползла с оттоманки, ловя плавающие рукава халата.

Иосиф вышел в коридор, заставленный какими-то лишними, угловатыми, неудобными вещами. Как тень, Нора шла за ним.

– Душно. Я открою окно?..

– Да, конечно… что-то я хотела тебе сказать… – Нора неуверенно ощупала свое лицо. – Ах, да… – Она склонилась над комодом.

– Что ты ищешь?.. – глядя в сторону, спросил Иосиф.

– Письмо, оно пришло несколько дней назад… – Нора говорила невнятно, каким-то заунывно нудящим, морочливым, как радио, голосом. – Где-то здесь, нет, ну, конечно же, в верхнем ящике… Господи, сколько же здесь всего лишнего… черт, палец порезала… разбитые очки… где же оно?.. да, вот же… нет, это не то… – Она нетерпеливо вытряхнула содержимое ящика на пол.

– Все это уже прошлое… – Иосиф направился к двери.

– Ты уже уходишь?.. – Лицо Норы смялось. – Не уходи, я боюсь за тебя?..

– Ничего страшного со мной не случится… – Он закусил губы, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. Некоторое время он рылся в карманах. Он искал ключи. Не нашел.

Он вышел через черный ход. Над воротами обреченно трепался линялый флаг. Сознавая, что уже никогда не вернется сюда, Иосиф приостановился на углу улицы, глянул вскользь на окна и свернул в узкий проулок. Он шел и шел вдоль удручающе однообразных фасадов, цепляясь за жестяные карнизы окон, потом повернул и направился к трамвайной остановке…

Нора стояла у афишной тумбы. Она ждала его. Иосиф не удивился, увидев ее, и даже обрадовался.

– Ты уезжаешь?.. – спросила она.

– Нет… – Иосиф покраснел. Вопрос застал его врасплох.

Из переулка выехал трамвай, громыхая на стыках рельс. Иосиф сжал ее локти, все ее беспомощное, вдруг обмякшее тело, и запрыгнул в трамвай…

Проехав вокзал, он вышел на конечной остановке. Проходной двор вывел его к обрыву. Дальше только небо, странное, все в красных проплешинах. По осклизлой и крутой лестнице он спустился к кладбищу. Вот и знакомая ржавая оградка. В каком-то затмении он открыл калитку…

Начался дождь. Шорохи. Шепоты. Иосиф обернулся, показалось, что кто-то окликнул его. Меж стволами деревьев обрисовался силуэт фигуры. Лицо, как в венке, в каплях дождя.

– Отец?.. – недоверчиво прошептал он, пятясь, отступая к оградке…

С криком над кладбищем закружили вороны. Как в ознобе, ветки стряхнули на мокрый песок рой листьев. По окружному мосту прогрохотал поезд. Чувствуя, что земля ускользает из-под его ног, он уцепился за решетку ограды и осел. Уткнувшись лицом в прелые листья, он тихо завыл…

Спустя час весь промокший и какой-то оторванный от этой жизни Иосиф вошел в дом на углу Болотной улицы. Не раздеваясь, он лег на кушетку, обречено сложив руки на груди. Мысли были пустые, далекие, ни к чему не относящиеся…

Почудилось, будто открылась дверь, и в комнату кто-то заглянул. Свет чуть теплился в лампе на столе. Он привстал, подкрутил фитиль, огляделся. Низкие потолки, стены, крашенные известью, узкое окно в темную комнату. Чего-то не хватало. Он скосил глаза. Не стучали ходики. Стрелки остановились на половине пятого, как и в прошлый раз, когда отец покончил с собой…

Отец вернулся из командировки накануне Иванова дня, непохожий на самого себя, как будто переодетый в чужое, без шляпы и галстука в длинном, до пят, спадающем тяжелыми складками драповом пальто. Даже голос его изменился. Как будто застряв в проеме двери, он улыбался, что-то говорил. Он пытался рассмешить мать, но только испугал ее…

Иосиф неуверенно улыбнулся и, шагнув навстречу отцу, наткнулся на зеркало. Отец все еще улыбался там, за стеклом, как будто замурованный в эту стеклянную пустоту…

Неожиданно зазвонил телефон. Он висел на стене в коридоре. Иосиф затаился, выжидая. Телефон умолк…

Иосиф провел рукой по лицу, как-то забывчиво огляделся и сел на кушетку, потом лег, кутаясь в лоскутное одеяло. В комнате царила полутьма и тишина, как в детстве, лишь иногда нарушаемая какими-то странными скрипами и скрябами.

Хлопнула дверь. Пахнуло запахом яблок, резеды…

Некоторое время Иосиф лежал и прислушивался, прильнув лицом к подушке. Донеслись голоса, мужской и женский, шаги, шелест шелка, тихий звон свисающих сталактитами сережек. Сердце замерло. Из темноты выступило ночное очертание матери. Она куталась в козью шаль мышиного цвета.

– Спит, спаси его Господи… – прошептала она быстро и сбивчиво. Иосифу показалось, что мать обращалась не к Богу, а к отцу. Она склонилась над ним, как ангел, крылом коснулась его щеки. Блеснули ее глаза, словно две луны, большие и влажные.

Мать ушла. Остался ее темный лик на стене, оттененный рамкой, сникшие герани и такое далекое окно. Еще дальше железнодорожные пути, упирающиеся в тупик…

Окно зазеленело.

Иосиф встал и, точно лунатик, подошел к окну. Он не заметил, как отделился от пола и мягко, бесшумно скользнул в рассветную полутьму, словно в воду, взмыл, полетел, удивленно раскинув руки. Он даже не успел испугаться. Стена и ржавеющая у стены инвалидная коляска с надувными шинами постепенно отдалялись. Он поднимался вдоль стены, еще не зная, что его ожидает, падение или спасение. Неожиданно кто-то окликнул его по имени, которое он уже забыл. Он глянул за спину и… очнулся в глухом переулке. Он лежал, кутаясь в лоскутное одеяло. Над ним трепались обмокшие гардины, как флаги.

Он зажмурился. Его ослепил свет фар. Мигая желтыми огнями, лимузин повернул за угол и исчез…

16

В предрассветной пустоте еще витали сны, но Город уже просыпался. Из тумана постепенно выступали очертания крыш, сеть переулков, улиц. Они тянулись к Башне, точно обвисшие паутины, с неуверенно поблескивающими каплями фонарей.

Донеслись шаги. Иосиф обернулся и увидел рыжеволосую деву в черном. Она спускалась по лестнице. Как будто зависнув в пустоте, дева перешла террасу и скрылась во флигеле.

Порывшись в карманах, Иосиф нашел ключи, открыл дверь и, не зажигая свет и не раздеваясь, прошел в комнату. Какое-то время он листал бумаги из папки по делу о покушении. Не отправленные письма, очень длинные и совсем короткие, всего в одну строчку, пожелтевшие фотографии, некоторые испорчены, лица очень смутные, неотчетливые, некоторые уже покойники, скучающие, усталые или смеющиеся. Он держал их в руках. Они обступали его. Он видел их в зеркале. Зеркало постепенно тускнело и они терялись, исчезали. Остались только тени, призраки, увы.

Налив в стакан вина, Иосиф выпил залпом, молча, в задумчивости постоял у окна, из которого открывался вид на глухую стену дома напротив, чем-то напоминавшую огромную фреску. Взгляд его скользнул по стене и остановился на клочке неба с лакунами и затонами.

Откуда-то доносились звуки музыки и пение, как на сцене, на которой совершалось действие пьесы, поставленной невидимым режиссером. Чувствуя свое бессилие и не зная, чем отвлечься, он стать читать стихи Лизы, несколько странные, неровные. Они были приколоты булавками к обоям, как бабочки. Неожиданно для себя он всхлипнул, теряя булавки, сорвал несколько листков, смял их и лег, не раздеваясь, зарывшись лицом в ладони…

Он лежал и прислушивался к шагам на лестничной площадке, мертвея, когда они затихали. Он все еще ждал ее. Мимолетные, обрывочные воспоминания заселяли комнату…

Иногда он находил Лизу в постели, она спала, вытянувшись, как тростинка. Он не будил ее. Закрыв глаза, он думал о ней и не слышал иных звуков, кроме ее сонного дыхания…

Окно постепенно мутнело. Близился рассвет. По губам Лизы пробежала легкая зыбь, показалось, что она проснулась и едва удерживается от улыбки. Он слегка распахнул ее кружевную сорочку. Приоткрылись маленькие, нежные груди, податливо сближающиеся в излучину с небольшой родинкой. Он вытянулся, изгибаясь, разжал ее бедра…

Булькнул звонок. Кто-то постучал в дверь. Не зажигая свет, Иосиф встал и направился к двери.

– Кто?.. – спросил он.

– Это я…

По голосу Иосиф узнал Агента. Открывая дверь, он невольно обернулся и увидел в зеркале пустую кровать. Зеркало стерло Лизу…

– Ну и?.. Иосиф хмуро посмотрел на Агента.

– Она под надзором девы из приюта…

– А он?..

– Он в следственном изоляторе… – Агент осторожно кашлянул и протянул ему связку писем. – Это архив девы, о которой вы говорили… целый роман в письмах… – Прикрыв рот рукой, Агент хихикнул.

Иосиф покосился на Агента и, не в силах скрыть раздражение, захлопнул дверь…