Текст книги "Избавитель"

Автор книги: Юрий Трещев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

17

В комнате охраны было шумно, накурено. Иосиф протиснулся между двойниками Тиррана, которых он путал самым странным образом, и проскользнул в кабинет.

– Ну что там у тебя?.. – Тирран рассеяно улыбнулся.

Поправив трясущимися руками очки и чувствуя что-то вроде головокружения после бессонной ночи, Иосиф положил папку с бумагами на стол и доложил о ходе расследования по делу о покушении, все, что смог узнать, имена, факты…

– Так, так, для начала не плохо… – Все еще рассеянно улыбаясь, Тирран слушал Иосифа, который, то краснел, то бледнел. От одной мысли, что в заговор возможно втянут и дядя, он чувствовал себя преступником.

– Одним словом, дело довольно запутанное… мне кажется, намеренно…

– Это все?.. – Тирран полистал бумаги, делая вид, что думает о другом. – Или что-то еще?..

– Да, то есть, нет… – Иосиф вытер пот со лба. В кабинете было душно. Неулыбчивое лицо его вдруг хихикнуло, как будто само по себе. Он испуганно прикрыл рот ладонью.

– Ну… – Тирран нахмурился.

– Нашлась ваша дочь… правда, я не совсем уверен, но сходство просто поразительное… – быстро и невнятно пробормотал Иосиф.

Послышался отдаленный гул. В стенах зашуршало, просыпалось что-то. Скрипнула, приоткрылась форточка. Порыв ветра вздул занавеси. Пахнуло сыростью, болотом. Тирран невольно поежился, скользнул взглядом по стенам, укрытых гобеленами, и подошел к окну, за которым догорал вечер. Ловя отсветы, он потер костяшками пальцев веки, задумался, вспоминая, какой сегодня день.

«Кажется среда… или четверг?.. нет, среда… в четверг у Графини прием… о чем это он?.. сейчас будет выдумывать очередную историю о воображаемом ребенке, наделит все это правдоподобием и припишет мне отцовство… а что, если это правда…» – Испытывая странное чувство, не лишенное некоторого беспокойства и радости, Тирран глянул в окно. От реки к площади уже полз туман…

Из тумана выплыло лицо Лизы, обнаженные плечи…

Они виделись почти каждый день, потом их отношения вдруг омрачились и вскоре прервались. Отец Лизы впутался в какую-то отвратительную историю. Спустя полгода он снова увидел ее. Она стала другой. В ней появилось что-то новое: светлое, легкое, влекущее и пугающее. Почти все встречи были разочарованием. Довольно редко они оказывались наедине, она была скорее сдержанна, чем ласкова. Слишком просто и, конечно же, неверно было бы заключить, что она уже не любила его. Возможно, это было связано с определенными трудностями в семье. Потом было это ее странное письмо, ничего не разъясняющее, в котором она даже перешла «на вы». Письмо пришло к нему разорванным и у него возникло подозрение, что половина письма было адресовано не ему, а кому-то другому.

«Вы успокаиваете меня… все это может быть и так, как вы говорите, но вы же знаете, насколько мы зависим от обстоятельств… все может измениться в любую минуту и изменить мое и без того бедственное положение, которое вы, конечно же, не всегда ощущаете, как бедственное…

Я прошу вас быть разумным и не забывать о мере и черте, за которую нам нельзя переступать… я чувствую, что вы находитесь под угрозой и в не меньшей степени, чем я… есть обстоятельства, в некоторой степени известные вам, к которым вы относитесь недостаточно серьезно…

Я почти уверена, что события последних дней как-то связаны со всеми этими приготовлениями… и это странное письмо, которое я нашла в почтовом ящике, и встреча с человеком, я не могу назвать тебе его имени… все это может оказаться не столько несправедливым по отношению ко мне, сколько бессмысленным, потому что я знаю, что наступит день, когда я стану тебе безразлична… это заставляет меня зарыться в подушки и плакать…

Мне холодно… мне не хватает твоей нежности…

Боже мой, если бы вы знали обо мне все до конца… все против меня… я хочу только одного: покончить с этой историей, в которой я оказалась обреченной, независимо от ее исхода… меня пугают предчувствия какого-то несчастья, страх, что из-за меня вы можете быть уязвимы…»

«Даже если все это правда, ну и что?.. зачем ворошить прошлое…» – Тиран потер лоб и рассеянно глянул в окно, сощурился.

Из театра вышел странного вида господин в длинном спадающем складками плаще. Это был Серафим. Он приостановился у ящика с аурелиями и гиацинтами. Ящик чем-то напоминал гроб. Неожиданно на его голову, как бабочки, посыпались листовки.

«Опять эти листки…» – Тирран обернулся к Иосифу.

– Это наши люди… все под контролем… – заговорил Иосиф, глотая окончания фраз. – А человек в плаще, на которого вы обратили внимание у нас на поводке… он поэт… ровным счетом ноль, но мнит себя Избавителем… – Чувствуя, что созданное им действующее лицо вызывает любопытство Тиррана, Иосиф продолжил портрет, слегка изменив тон. – Иногда он бывает у Графини… похоже, что их связывает не только поэзия… – Иосиф умолк, намекая, что знает больше, чем говорит…

Серафим свернул в Каретный ряд и пошел своей дорогой, обходя снующих в толпе агентов. По субботам Савва выходил в город, чтобы напомнить о своем существовании, и они готовились…

Все еще шел дождь, но небо уже изменило цвет. Тирран тяжело опустился в кресло под кружевным розовым балдахином. Некоторое время он угрюмо наблюдал за Иосифом, который докладывал о ходе следствия по делу о самоубийствах.

– Мы уже знаем, кто их готовит…

«Черт, как душно…» – Тирран раскрыл японский веер. Он уже не слышал Иосифа. Где-то на другом конце света светилось окно… как и в тот день, когда она открыла ему, что беременна… Беглый взгляд, поворот шеи, поцелуй, совсем не похожий на ее обычный поцелуй при расставании, не успокоил его и он лег в постель, чувствуя, что не заснет. Он думал о дочке, еще не названной по имени, как она, смеясь от радости, повиснет у него на шее…

Увы, Лиза исчезла вместе с девочкой. Правда, ему сказали, что девочка родилась мертвой, а Лиза умерла от родовой горячки…

Тирран вспомнил еще несколько женщин, совершенно друг на друга не похожих и, тем не менее, он видел в них Лизу…

– Это она… – Услышал Тирран обрывающийся шепот Иосифа, приподнялся и, вытянув шею, выглянул в окно.

Дождь кончился. На лужайке у солнечных часов толпились горожане, маячили агенты.

Тирран не сразу увидел Жанну, а, увидев, уже не мог отвести взгляд. Она спускалась по лестнице, сопровождаемая Шуутом.

Откуда-то выпорхнула стайка бабочек. На фоне неба они обрисовались со странной ясностью, закружились над ней. Жанна подняла голову, улыбнулась смущенно, как-то по-детски, заслонилась от них ладонью.

Скрыв за зевком свою взволнованность, Тирран, выпил стылого чаю, написал что-то, отбросил перо, смял бумагу, откинулся на спинку кресла. Бледный, с покрасневшими веками Иосиф стоял перед ним в ожидании. Тирран отослал его, тут же велел вернуться, ждать. Он развернул смятую бумагу, перечитал вслух, прошелся по кабинету. Щеки его пылали.

– Приведи ее ко мне…

Иосиф стал собирать бумаги.

– Бумаги оставь… иди…

Иосиф ушел.

Помедлив, Тирран нажал на рычаг. Скрипнула, отпахнулась потайная дверь в стене и захлопнулась его за спиной.

Агент с облегчением вздохнул, пошевелился, разминая затекшие ноги. Повинуясь приказу по линии, он подслушивал и наблюдал.

В стене что-то зашуршало, пробежало, потрескивая сверху вниз, и затихло где-то в углу. С грохотом рассыпались дрова, приготовленные для камина, Агент в ужасе замер…

18

По Городу расползались слухи об Избавителе. Все только о нем и говорили, но следы его пребывания до сих пор не были обнаружены, как будто он вовсе не существовал.

Слепо глянув на шпили Башни, выступающие из тумана, Агент свернул на Горбатый мост. Внизу плескалась вода, искажая здание приюта. Там жил Старик под присмотром рыжеволосой девы в черном и его спившегося слуги. Какое-то время мысли Агента были заняты Стариком. Возраста он был ископаемого. Иногда Агент встречался с его слугой, который доставлял в приют почту и вино.

– Эй… – слуга Старика окликнул Агента. Отяжелевший от вина, он не без некоторых усилий пробрался сквозь заросли акаций и хмеля к полузатопленной лодке. Агент спустился к нему.

– Ну и что, нашел ты своего Избавителя?.. – Слуга улыбнулся одной из своих обезоруживающих улыбок.

– Нет пока…

– И не найдешь… потому что не там ищешь… – Ему было известно, что Агент днем и ночью, как проклятый, бродил по узким и петляющим коридорам Башни и собирал сведения, важные для Безопасности Государства среди слуг и других граждан, не сдержанных на язык и посылал их по линии, сопроводив соответствующими дополнениями и комментариями, которые, порой, приводили к тяжким недоразумениям.

– А как твой Старик?.. – спросил Агент.

– Старый интриган… притворяется мертвым… а как только дела принимают неприятный оборот, точно оживает…

Около часа Агент и слуга Старика пили портвейн под крылышком херувима у полузатопленной лодки и обсуждали последние новости, после чего слуга поплыл к павильону, где торговали вином в разлив, по пути ругая Старика, иначе как скупой черт он его не называл, а Агент вернулся на набережную. Неожиданно в просвете между домами он увидел фигуру странного на вид господина.

Это был Астролог. Поглощенный своим открытием, он шел по улице и ничего не замечал вокруг. Он предчувствовал это открытие, можно сказать, он предугадал его, но расчеты так часто противоречили чувствам.

Агент остановил Астролога, когда он перешел горбатый мост.

– Кто вы?.. что вам нужно?.. – Астролог пугливо закрыл лицо руками. Он ничего не видел. Над ним как будто хлопали крылья…

В дежурной комнате, куда Агент привел Астролога, было душно, дым висел коромыслом. Сержанты играли в домино. Дежурный офицер хмуро глянул на арестованного. Ничто в его жалком облике не напоминало о присущем Избавителю достоинстве.

– Так, фамилия, адрес, где проживаешь, род занятий?..

– Я советник… – пролепетал Астролог с неясной улыбкой на лице. Он совершенно терялся при виде человека в форме, сознавая свою полную беспомощность.

– Понятно… – Офицер включил радио, чтобы услышать последние новости и узнать, чего можно ждать от погоды. Минуту или две он сидел, утратив ощущение времени и уставившись в окно. Пробило девять, начали передавать последние известия. – Опять ничего утешительного, дожди будут идти еще вечность…

В комнату вошел Тирран в плаще, расшитом гладью, и следом за ним пес бледной масти.

– Что-нибудь удалось узнать?.. – Тирран откинул капюшон.

– Вот список… три случаев за последнюю неделю… – Офицер вытянулся перед ним. Он был взволнован и немало удивлен появлением Тиррана. Что это Тирран, а не его двойник, сквозило во всем. И эта полоска каймы на веках и взгляд, странный, остановившийся, и голос как будто с отголоском.

– А это кто?..

– Темная лошадка… ведем дознание…

– Хм… – Сжав руки и наклонясь вперед, Тирран окинул взглядом Астролога, вскользь глянул в зеркало, оно не вмещало его, потом на приколотый к стене листок, с описанием примет Избавителя. Почувствовав тупую боль в висках, Тирран отвернулся и ушел, оставив невнятный запах амброзии.

После допроса Астролога заперли в камере, где он вновь погрузился в свои вычисления. Что-то бормоча себе под нос, он некоторое время стоял у окна. Он все еще не верил открытию, которое осенило его и томило уже несколько дней…

Куранты на Башне пробили полночь. Заиграл гимн, после чего в течение нескольких минут громкоговорители разносили по городу записанный на пленку вкрадчивый, убеждающий Голос Саввы. Чтобы достигнуть своей цели, Голосу приходилось вступать в борьбу и с враждебным молчанием, и с неприязненными отголосками. Он то оттаивал, то леденел, пугая интонациями редких прохожих, агентов, еще не нюхавших ни пороха, ни дизентерийной вони (у этих юнцов не хватало ума даже соблюдать элементарные правила конспирации) и просто темных типов, слоняющихся по набережной. Голос привел в замешательство и странного господина, стоявшего на окутанном туманом Горбатом мосту. Он потер лоб и как-то неуверенно глянул вниз. Там плескалась вода, точно ныряли русалки. Манили блики, отсветы…

Наконец Голос иссяк, и воцарилась тишина на всю ночь, можно было без помех почувствовать тоску, утрату или отдаться смутным желаниям…

Астролог сел на нары, хмурясь и рассеянно поглядывая то на окно, как будто затянутое тонкой сквозистой тиной, то на ржавую дверь. Дверь неожиданно распахнулась.

– Выходи…

Астролог встал и побрел за сержантом по подземному коридору с мглистыми сводами. Налево. Направо. Мерцающие окна комнаты охраны.

– Подпишите здесь… вот ваши вещи… очки, ключи, мелочь… вы свободны…

Астролог спустился по лестнице в переулок и, сделав несколько шагов, с недоумением остановился. Ему показалось, что он очутился в каком-то другом городе.

– Идите, идите и будьте осторожны… – Хрипловатый, надтреснутый голос сержанта подтолкнул его и он пошел по трамвайным рельсам, свернул за угол в сквер, на миг застрял в теснящихся вокруг кустах, почти бегом, второпях, обогнул павильон, приостановился, чтобы отдышаться. Ночь окружила его со всех сторон цветами и травами. Он забывчиво похлопал себя по карманам и, сделав шаг, вдруг споткнулся, упал ничком. Путаясь в ветках, как в паутине, он попытался подняться. Все поплыло перед глазами, земля, небо и он потерял сознание…

Как и всех умерших в эту ночь, могильщики привезли тело Астролога на кладбище.

– Как ты думаешь, кто он?.. – спросил могильщик невысокого роста, похожий на карлика, и оперся грудью на ручку заступа для рытья могил. Впервые лицо покойника не вызывало в нем дрожи.

– Наверное, поэт… они все на одно лицо… или еврей, а может быть, сумасшедший… – отозвался другой могильщик. – Поторопись, нужно спешить, погода опять портится…

– Нет, на поэта он не похож… – Карлик оглянулся по сторонам. На кладбище было тихо, грязно и холодно. – Довольно унылое место… а ты, я смотрю, здесь чувствуешь себя как дома…

– Принеси веревку…

– Почему опять я?.. Боже, за что мне это наказание?.. как будто у Тебя нет других дел для меня, кроме как хоронить мертвецов?..

– Скажи спасибо, что Он не оставил тебя гнить в тюрьме… ну, чего ты ждешь?..

– Иду, иду…

– Где ты там застрял?..

– Смотри, что я нашел…

– Что это?..

– Будильник…

– А где веревка?..

– Послушай, как он ходит… просто потрясающе…

– Почему бы ему ни ходить?..

– Тогда зачем его выбросили?..

– Может быть, он не ходил…

– Но он же ходит…

– Значит, ходил слишком быстро или медленно… давай веревку…

– Куда ты так торопишься… – Карлик встал на четвереньки и попытался подсунуть веревку под гроб. – К черту, ничего не выходит…

– Подожди, нет, не так, так мы его перевернем…

– Смотри, он улыбается чему-то…

– Челюсть не подвязана, вот он и улыбается…

– У него и слезы на щеках…

– Это Божья роса… мертвые не плачут… шевелись, что ты там копаешься…

– Ты знаешь, когда я был маленьким, я боялся темноты и покойников, боялся, что они утащат меня на тот свет… – Карлик вдруг захихикал.

– Что на тебя нашло?..

– Вспомнил одну сцену из твоего романа… кстати, как он продвигается?..

– Никак…

– А что так?..

– Нет вдохновения…

– Ты не смотрел, что у него в карманах?..

– Нет, не смотрел…

– Кажется, что-то есть… – Карлик вытащил из кармана письмо.

«Я не поэт и не философ, я лишь астролог. Уже тридцать лет я слежу за звездами, и я не узнаю небо. Оно меняется на глазах. Солнце жмется ко Льву, Юпитер ближе к Венере, чем к Луне, Сатурн вернулся к Рыбам. Пока еще Земля под защитой Креста, но Сатурн, Юпитер и Марс могут сойтись в созвездие…» – прочитал он вслух.

– Кто вы?.. – Астролог приоткрыл веки и застонал. Чувствовал он себя скверно. Все тело ломило. Нога онемела. Пальцы свело судорогой. Близоруко щурясь, он глянул по сторонам, но никого не увидел. Могильщиков как ветром сдуло. Постанывая, Астролог выбрался из гроба. Внизу вырисовывался город, извивы улиц, река, вышедшая из берегов. Она уже залила нижние улицы. От реки поднимался туман. Астролог прилег у оградки, приняв положение, при котором боль в груди меньше ощущалась, и уснул. Во сне он всхлипывал, постанывал и разговаривал на тринадцати языках…

Проходившая мимо рыжеволосая дева в черном, приостановилась, услышав его сонное бормотание. В забытьи он называл имена звезд. Она раздвинула ветки. Что-то хрустнуло под ногой. Это были очки Астролога. Сам он лежал в траве, привалившись к оградке. Он был так похож на ее покойного мужа, такой же беззащитный. Она назвала его по имени. Он отозвался.

– Вы меня знаете?.. – спросил он.

– Кто же вас не знает?..

– Мне, право, неловко… – Несмотря на слабость в ногах и плохое самочувствие, Астролог попытался встать.

– Лежите, лежите… взгляд у вас странный, вы, наверное, носите очки… – Дева склонилась над ним.

– Очки?.. да… в самом деле, где же они?.. – С рассеянностью, с какой Астролог относился ко всему, он пошарил вокруг себя. Нащупав руку девы, он поднял голову и уже не мог отвести взгляда от ее теплых и карих глаз.

– Мне кажется, вам так будет удобнее… – Дева укрыла его накидкой и вытянулась рядом с ним, чувствуя, как от пяток поднимается дрожь…

19

Легкий шорох разбудил Савву, теневого правителя страны. Он был чуток к звукам. Сон не принес ему облегчения. Близоруко глянув в окно, он тут же отвел взгляд и страдающим жестом позвал слугу. Слуга приблизился с какой-то торжественной и раздражающей медлительностью. Иногда он способен был вывести из себя даже ангела, но Савва мирился с ним, привык доверять ему и в минуту опасности он был полной своей противоположностью. Однако Савва не выдержал.

– Потрудись не быть таким идиотом… – пробормотал он.

– Смею вас уверить, что поспешность в таком деле неуместна… – отозвался слуга. Говорил он, растягивая слова и произнося их в нос. По всему было видно, что он образован и воспитан.

Поставив поднос с нектаром и амброзией на столик перед кроватью, слуга удалился.

Савва отпил глоток нектара и начал читать письмо, пришедшее с последней почтой.

«Уже 13 лет девочка вынуждена страдать, не зная, кто ее подлинный отец. И вот, наконец-то он явился нам в своем подлинном виде, этот садовник, соблазняющий ложью и насаждающий цветы сладострастия…» – Чувствуя, что увязает в словах, Савва смял письмо, он решил пока ничего не предпринимать. Настроение его не улучшилось и он тяжело вздохнул. Как-то вдруг вспомнилось детство.

«Боже мой, как давно это было, как будто в другой жизни…» – Савва еще раз вздохнул и, накинув на острые, подрагивающие плечи халат, спустился в зимний сад.

В саду царило лето. Маленького роста садовник горбатился в кустах боярышника. Савва сухо кашлянул. Садовник испуганно поднял голову и выставил перед собой садовые ножницы. Кадык на его худой шее заерзал вверх и вниз, а белесые, с красными ободками век глаза нелепо и близоруко заморгали и неожиданно наполнились слезами. Он узнал Савву. Савва рассеянно улыбнулся и пошел по аллее к китайскому павильону. Час или два он отдыхал, сидел на мягких атласных подушках, привалившись к узловатому стволу яблони, и следил за прыгающими по желто-зеленой воде водомерками. В белесоватой выси плавился диск солнца. Сонно звонили цикады. Журчал ручей, перебегая мелкую, округлую гальку. Запахи от свисающих гроздьями белых и пурпурных цветов опьяняли. Дурманила, чувственно завораживала его красота. Он то засыпал, то просыпался и перелистывал книгу, лежавшую на его коленях…

Вдруг на террасе среди цветов, соцветий и листьев увиделась стройная фигурка, чуть вытянутое лицо с кошачьими глаза, припухлые губы, матово-шелковистые гибкие руки…

Треснула ветка. Савва невольно вздрогнул и отвел взгляд. В зарослях папоротника мелькнул уродливый профиль садовника.

«Вот остолоп…» – Савва невольно улыбнулся и, прикрыв ладонью горячие веки, снова глянул на террасу. Там уже никого не было.

Он встал и, прихрамывая и оступаясь, поднялся на террасу, с которой открывалась панорама города. С запада на город надвигались тучи…

20

Сыпал мелкий, нудный дождь, шелестела листва, казалось, что там кто-то вздыхает. Внизу мрачновато поблескивал пруд, окруженный сумеречными ракитами. У дома с террасой, затянутой проволочной сеткой, стояла полуторка, крытая тентом. Обходя полуторку, Серафим наткнулся на незнакомца, в котором после некоторого замешательства узнал Доктора от медицины. Он помедлил и пошел за Доктором, сам не зная зачем, в сторону заброшенного старого форта. Место унылое, дикое. Скалы, песок. Доктор вел себя довольно странно и одет он был странно, он как будто играл какую-то роль.

Неожиданно из руин форта высыпала стайка оборванцев, кто в калошах, кто в ботиках на меху или в резиновых сапогах. Они расселись вокруг Доктора, точно в театре. Доктор молча прошелся перед ними, кутаясь в черный плащ с капюшоном на красной подкладке.

Серафим подошел поближе. Он слышал, но не видел Доктора. По карнизу он постепенно добрался до другого окна.

– Итак… – Доктор изобразил что-то на песке. – Вот землечерпалка, Окружной мост, здесь, в нише за статуей, есть дверь, ключ на притолоке, проход довольно узкий, несколько минут в темноте и вы в оранжерее, нужно вытащить стекло из рамы… так, дайте мне отдышаться, подумать, сообразить, будем последовательны… – Он стер что-то. – Теперь сюда, по винтовой лестнице, через решетчатую галерею и на террасу, он прогуливается там всегда в одно и то же время… стоп, стоп… – неожиданно воскликнул Доктор. – А где Лера?..

Серафим отступил на несколько шагов.

Какое-то время он был целиком поглощен вдруг вставшей перед ним картиной: дом на углу Болотной улице, узкая и тесная комнатка цокольного этажа в северном крыле с холодными скрипящими полами, потеющими палево-бурыми стенами и низкими окнами, затянутыми сеткой, в которые кто-нибудь плевал или мочился. Окна смотрели на осыпающуюся глухую стену, чем-то напоминающую бесконечно изменчивый пейзаж. Дверь в комнату Доктора от медицины была открыта. Лера стояла у окна. Она была такой, какой Серафим видел ее в последний раз, с распущенными волосами и с чайником, покрытым шубой копоти. Она не была красива, но в ней было какое-то завораживающее очарование. Она что-то говорила мужу, стоящему у ржавеющей инвалидной коляски с надувными шинами. Голос, как у сирены. Ее муж бывший заключенный, да еще с еврейской фамилией, правда, он всех уверял, что он не еврей, а немец, преподавал физиологию и анатомию. Семь лет он провел на Колыме. Как-то выжил. Повезло. В лагере он принимал роды и обмывал покойников. Многие прошли через его руки. Освободили его по амнистии. Серафим видел его несколько раз мельком. Рябой, длинноногий, как будто несколько оторванный от земли…

Послышались шаги. В тонком плетении веток увиделось лицо Леры, несколько вытянутое и бледное. Серафим невольно шатнулся в сторону и, потеряв равновесие, скатился в ложбину. Некоторое время он лежал в каком-то странном оцепенение…

Дождь кончился. Светило солнце. В голубизне между сном и явью летали ангелы и галки. Иллюзии, впечатления, чьи-то тени, зыбкие, призрачные…

Воспоминания привели Серафима к угловатому дому в Октябрьском тупике. Он спустился на несколько ступеней вниз, почитал надписи на стенах и постучал.

– Кто там?.. – услышал он слегка заикающийся и картавый голос тетки. Дверь отворилась. В детстве весь мир для него сводился к этой унылой, двоящейся фигуре.

– Ты слышал, говорят он уже в городе?..

– Кто он?.. – Серафим с недоумением уставился на тетку.

– Ты как будто с луны свалился… все только и говорят об Избавителе…

– Ах, вот в чем дело… нет, это какой-то кошмар… и тебя вовлекли в эту игру с Избавителем… похоже, что весь город сошел с ума… – Порывшись в кармане, Серафим достал залоснившийся и слегка помятый снимок. – Ты лучше помоги мне разобраться в одном деле… вот, посмотри, это моя мать?..

– Да, это она… – Тетка уронила очки. Без очков лицо ее стало грустное и озабоченное.

– Я видел ее…

– Как ты мог ее видеть?..

– Также как вижу тебя, только ей 13 лет, может быть чуть больше… – Серафим снял ботинки, которые ему жали. – И что ты обо всем этом думаешь?..

Серафим покинул тетку босой, не совсем твердо держась на ногах. По дороге он продолжал беседу со своим спутником, который, то отставал, то обгонял его. Потом он ломился в дверь черного хода, требовал открыть дверь, угрожая, что сорвет ее с петель и мертвых разбудит. Дверь открылась, когда он покачнулся и потянул ее на себя. Он замешкался, не скрывая намерения очутиться справа от своего спутника и захлопнуть дверь перед его носом, что он и сделал, и с облегчением вздохнул, однако спутник снова вынырнул у него из-под ног и встал у стены, когда он включил свет. Незнакомец его несколько напугал, а потом рассмешил, когда он понял, что это всего лишь его собственная тень.

На какое-то время Серафим застрял на отчаянно скрипучей лестнице, постоял, о чем-то размышляя, потом спустился на несколько ступенек, поискал выключатель, не нашел и зажег спичку. Высветился выставленный на лестничную клетку шкаф. Спичка погасла. Ощупью пробираясь в темноте, он наткнулся на что-то мягкое и влажное. Послышался сдавленный крик. Вспыхнул свет и он увидел перед собой оторопевшее лицо Леры, жены Доктора от медицины с ячменем на обвислом веке.

– Это вы?.. – спросила она, изумленно разглядывая Серафима поверх отблескивающих очков. Неожиданно лицо ее смягчилось. Она назвала его по имени. Имя звучало явно знакомо, но Серафим не мог припомнить, кто это.

– Извините… наверное, я ошибся дверью… был безумно рад… нет, я без задних мыслей… – Нелепо улыбаясь и покачиваясь, Серафим вышел в коридор.

«Черт, надо же… а голос у нее действительно, как у сирены…» – Путаясь в ключах, он открыл дверь и вошел в комнату, сел на кровать, угрюмо огляделся, все еще в плену наваждения.

Послышались шаги, голоса. Как-то боком он глянул в окно и увидел мать. Она стояла или чудилась стоящей на террасе, на которой он любил прятаться и с которой не раз летал в детстве, пытаясь дотянуться до гроздьев дикого винограда, да и позже, когда напивался. Закрыв глаза, он откинулся на подушку…

Разбудил Серафима стук в дверь. Разглаживая лицо пальцами, он с недоумением огляделся, как будто очнувшись, обнаружил на своем месте кого-то другого. Некоторое время он попытался вспомнить, где был накануне, потом написал на листке несколько фраз. Что-то мучило его, пока он писал, даже не замечая, что чернила не оставляют следа на бумаге, что-то смутное, нечистое, чего в нем еще не было. Он откинул одеяло. В щель между неплотно прикрытыми шторами сочился свет, проскальзывали какие-то воспоминания. Увиделся дом, заросший хмелем, петляющий коридор, по которому он брел, обходя выставленные за дверь вещи, лестница на чердак, слуховое окно. Из окна с какой-то странной медлительностью вылетали птицы, одна за другой…

Послышался легкий шорох и в полутьме обрисовался силуэт девочки 13 лет в светлом коротком платье с крылышками. Лебединое колыхание рук и ее приближение с той же странной медлительностью, с какой вылетали птицы, вызвали у Серафима невольную дрожь…

– Это опять ты…

– Да, я, твой ангел-хранитель…

– Уходи…

Минутная пауза и скольжение между нереальным и реальным продолжилось и снова прервалось. Взгляд Серафима наткнулся на стопку книг. Книги всю его жизнь сделали выдумкой. Он прятался между страниц, между строчек, между слов. Какая-то магия. Пустота обладала странной способностью все изменять, ничего не меняя, и затягивала его в этот омут превращений. Иногда ему казалось, что он проклят…

Какое-то время Серафим лежал неподвижно, прикрыв веки, но прошлое не переставало просвечивать, едва наметившись, разоблачало себя, представляясь всем, чем угодно. Иногда эта игра его раздражала. И все же, все, что не относилось к этой игре, наводило на него скуку, и он продолжал игру. Странное занятие…

Кто-то постучал в дверь.

Серафим слегка пошевелился и замер. Он становился частью чего-то другого, но он еще не мог себя обнаружить в нем. Перед глазами мелькали какие-то видения, ускользающие и неуловимые…

Постепенно пришло осознание, что ему 7 лет. На нем была только майка синего цвета с порванной бретелькой. Перед ним раскачивалась в петле дверь, то открывая, то закрывая проем, таящий в себе какую-то угрозу. Он слонялся чуть поодаль от двери, оступаясь и погружаясь по щиколотки в грязь, постепенно приближаясь к ней. Хотелось войти в эту дверь и жить там, несмотря ни на что. Он столько лет искал дорогу туда. Не дойдя до двери нескольких шагов, он остановился. Темный проем двери пугал его. Оттуда веяло холодом, смятением, одиночеством…

– Мама… – позвал он. Он то удалялся, пытаясь убедить себя, что, может быть, матери там нет, и его ожидает нечто ужасное, трудно даже вообразить что, то приближался, уверенный, что мать все еще там и ждет его. Дверь со скрипом отпахнулась. Он увидел угол шкафа, кровать, гипсовую кошку, греющуюся на выступе камина. В камине шипели и потрескивали сырые дрова. С трудом справившись с волнением, он вошел, глянул по сторонам. Вещи уже казались не такими поддельными и обманчивыми, но матери в комнате не было, лишь ее портрет раскачивался в пустоте. Он подошел поближе. Это было его отражение в зеркале. Он присел на корточки и, сжавшись в комок, закричал, как ему казалось, в отчаянной надежде на ответ…

Стук повторился.

Серафим встал и, пошатываясь и спотыкаясь, побрел к двери.

– Вот, решил зайти, надеюсь, не помешал?.. – Савин улыбнулся.

– Да нет, входи… – пробормотал Серафим. Он был все еще там, в прошлом, далеко отсюда.

Савин вошел, недоверчиво оглядываясь. Стены с пейзажами, тускло отблескивающие, заляпанные грязью окна, в углу продавленная кушетка, прикрытая лоскутным одеялом, у окна стол, на столе тарелка с остатками супа, мухи, книги, бабочки.

– Я здесь почти не живу… вынужденное безделье… копаюсь в старых рукописях… – Серафим изобразил зевок. Вид у него был безрадостный.

«Что ему нужно?.. и что им всем от меня нужно?..» – Вся эта странная, невнятная и неприятная возня вокруг него выводила из себя, раздражала. Накануне он обнаружил, что кто-то рылся в его бумагах. Все перерыли: счета, снимки, письма, даже белье.

– Ты знаешь, кого я только что встретил?.. – Савин изобразил изумление.

Серафим не отозвался.

– Ты не поверишь… нашего Моцарта… после того, как его уволили из оркестра, он, одно время, по вечерам играл в кинозале на облупленном пианино, а теперь продает червей у рынка, и старые книги, которые таскает у тетки из ее спальни… лицо в шрамах, на костылях, говорит, попал в аварию, уперся в меня костылями… я отвернулся, смотрю и глазам своим не верю, я ее не сразу узнал, все мы с годами становимся кем-то еще, но эти кошачьи глаза, эта походка… слышу, он говорит, это моя жена… я так и обомлел… ты представляешь, она его жена…

– Ну и что?.. – Серафим поставил на стол стаканы из мутного толстого стекла, разлил вино, догадываясь, кто этот Моцарт и кто эта женщина, согласившаяся стать его женой.