Текст книги "Путешествие в молодость, или Время красной морошки"
Автор книги: Юрий Рытхэу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Рассказы
Зоопарк
Петр Анканто, по его мнению, о больших городах знал слишком много, и теперь он думал о том, что будет чувствовать себя там уверенно. За свою в общем-то не очень долгую жизнь он перевидал множество кинофильмов, пересмотрел картинок в журналах, перечитал книг, и скопище каменных домов было для него хотя и далеким, но чем-то привычным, знакомым.
Был еще один источник знаний о городах – рассказы друзей, которым довелось провести отпуск «на материке». Но в этих рассказах главный упор делался на то, что город на самом деле совсем не такой, как в кинофильмах, на цветном фото и даже в книге. Прежде всего – это сплошные очереди. Об этом говорили все. Чем больше город, тем длиннее хвост людей, стоящих в затылок друг другу – в магазин, за билетом в кинотеатр, на поезд, на автобус, а то и просто непонятно за чем. И еще оказывается, асфальт совсем не зеркальный и не блестит, как на экране. Ну и другие отличия, которые можно почувствовать, только столкнувшись вплотную с городом, чудным местом, где живет столько народу, что полчища тундровых комаров едва ли могут сравниться с ним.
Петр Анканто почти всю свою жизнь провел на острове в Ледовитом океане. Правда, три года он жил на мысе Шмидта, учился в семилетке. За все три года не было дня, чтобы он не вышел на мыс – взглянуть в молочно-белую даль океана в тщетной попытке увидеть родной остров, открытый только в конце прошлого века и населенный уже в советское время эскимосами из бухты Гуврэль.
Родители Анканто любили рассказывать о покинутой родине, тосковали по ней, но крепко держались за этот остров, который первыми населили и освоили.
На мысе Шмидта Анканто тоже тосковал по острову. Его угнетало сознание того, что за его спиной нескончаемая твердь, огромный азиатский материк, смыкающийся с Европой и кончающийся уже где-то в немыслимой дали, за Испанией, за Португалией, за теми пустынными кастильскими равнинами, по которым ехал добрый, нисколько не смешной Дон Кихот со своим верным Санчо Пансой. А прямо за спиной, на юг – Индокитай…
Непостижимо! И, хотя все это можно было рассмотреть на карте, можно даже ткнуть указкой в Лиссабон, в Мадрид, большие расстояния убивала реальность.
То ли дело на родном острове! Границы земли там были доступны даже семикласснику. От южного берега до северного, где гнездились белые канадские гуси, где у западного мыса Блоссом вылегают моржи в осенние штормовые ночи, где, мысленно поднявшись над всем островом, легко можно обозреть его границы, его берега, окруженные льдами, застрявшими на мелях обломками айсбергов.
После семилетки Петр Анканто вернулся на остров и заявил родителям, что больше не желает учиться и хочет стать настоящим охотником на морского зверя, каким был его отец, его дед и все его предки… В подтверждение своего решения он показал отцу районную газету, где был напечатан призыв к выпускникам школ идти в тундру оленными пастухами.
– Так это про тех, кто окончил десять классов, – попробовал возразить отец, – и в тундру, а не в море.
– Если хочешь – пойду пасти оленье стадо, – с готовностью предложил Анканто.
Но островное оленье стадо пас старик Тымкыльын. Это была его забота. Да и олени на острове не нуждались в такой охране, как на материке, ибо здесь не было комаров, овода и волков. Оттого здешние животные были огромными и жирными, и дрейфующие станции снабжались оленьим мясом с этого острова.
Анканто облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.
Почти ежедневно шагал от берега по льду, и позади него оставался родной остров, голубеющий тем более, чем дальше отходил от него человек. Дышалось легко и свободно, а над головой было такое небо, какого нет даже на мысе Шмидта – высокое, заполненное причудливыми облаками, которые к вечеру опустятся ближе к земле и превратятся в ураганный ветер. Но к тому времени Анканто уже вернется домой, в свой поселок, войдет в родной домик и крепко закроет дверь, чтобы ни одна снежинка не прорвалась в сени, где лежат собаки.
Анканто почти каждый день шел к полынье, где надеялся добыть нерпу, ноги сами несли его к открытой воде, а глаза шарили по торосам, примечая все значительное, достойное внимания. Вон прошагал белый медведь. Сейчас начало зимы. К весне появятся детишки и будут с любопытством подходить к охотникам. А это опасно. Медведица может вступиться на своих несмышленышей. А стрелять нельзя – запрет. Штраф пятьсот рублей. Может быть, верно, а может, и нет. Три дня назад два огромных белых медведя пришли в поселок и забрались на склад. Разбили шесть ящиков с тройным одеколоном. Медведей отогнали выстрелами из ракетницы, но даже сегодня, если принюхаться, можно уловить легкий запах одеколона с той стороны, куда ушли медведи.
Говорят, в Канаде до сих пор стреляют белых медведей. Анканто читал в газете, как богатые охотники на маленьких самолетах гоняются за зверем, пока тот не падает к изнеможении на снег. Тогда пристрелить его не стоит никакого труда.
На острове до запрета тоже охотились на медведя. Не для себя, а чтобы шкуру продать. Полярники покупали, летчики, разные приезжие. Самим охотникам медвежья шкура вроде бы ни к чему: жили они в домах, пологи у всех были, а для одежды она тяжела слишком. Били медведей и не думали, что их мало остается на земле. Правда, заметили, что умка стал остерегаться населенных мест, даже во льдах стал стороной обходить человека. Приходилось гнаться за ним по торосистым льдам, изводить на него патроны. А потом пришел запрет. После этого цена шкуры так подскочила, что бить стали бедного умку пуще прежнего, пока несколько человек не поплатились штрафом и не предстали перед судом. Вот тогда охота на умку по-настоящему прекратилась, а медведи осмелели так, что стали приходить в селение и задирать собак. Умка стал вольным и не пугливым жителем Арктики, каким был много-много лет назад.
Когда Анканто встречал умку, он смело шел ему навстречу, и белый медведь всегда уступал человеку дорогу.
Со временем Анканто женился, родились у него дети. И вот однажды жена его ворвалась к председателю сельского Совета и закричала, что Анканто как ушел позавчера во льды, так до сих пор не вернулся.
Подняли тревогу, вызвали вертолет с полярной станции.
Летчик, покружившись над торосами, быстро нашел Анканто и взял его на борт. У охотника была покусана нога, но раны, к счастью, оказались неглубокие. Только много крови потерял и едва не лишился ноги, которая застыла, как кусок строганины. Ногу доктора спасли, и Анканто, вернувшись на родной остров, привез с собой рассказы об анадырских новых домах, где из стен течет горячая вода, которую, однако, не рекомендуют заваривать, может быть, потому, что она такая ржавая, словно в нее высыпали мешок кирпичного чая.
Анканто снова стал охотиться в море.
Так бы и текла его жизнь из года в год, спокойно, размеренно, если бы не повстречался он с одним человеком…
Человек этот был представителем зооцентра, приехавшим на остров, чтобы отловить белых медведей для зоопарка. Виктор Новиков окончил биологический факультет Московского университета, путешествовал по многим странам мира – от Арктики до Африки. Парень сразу понравился Анканто, и охотник, особо не раздумывая, согласился помочь ему отловить зверей. Они долго обсуждали, как лучше, удобнее сделать это. Наконец решили выследить медведицу. Мать усыпить специальной пулей, а детенышей забрать и унести в поселок.
В эту весну белых медведей у берегов острова было особенно много. Найти берлогу, вырытую и сугробе, не составляло никакого труда. Виктор с Анканто довольно быстро отловили нескольких медвежат, и охотник получил столько денег, сколько не получал и за два месяца самой тяжелой, изнурительной работы.
Медвежат погрузили в самолет, и они улетели в Москву.
Перед отъездом Виктор пригласил Анканто в столицу:
– Приезжай! Дорога – всего пятнадцать часов! Ну что тебе стоит? Посмотришь московский зоопарк. Всех зверей мира увидишь!
Последнее крепко запало в память Анканто. Этими словами Новиков как бы осветил неосознанную им самим мечту – увидеть всех зверей земли сразу, в одном месте.
Анканто никогда прежде не брал отпусков, и теперь, если бы он захотел, мог бы отдыхать года два, а то и все три. Директор совхоза без разговоров дал ему отпуск и даже предложил:
– Есть путевки в Крым, на Кавказ – поезжай, ты заслужил. Не хочешь так далеко – можешь под Магадан, на курорт «Талая»…
– Мне только в Москву съездить, – сказал Анканто.
– Ну почему только в Москву? – со знанием дела отозвался директор. – Лучше на юг. Бархатный сезон начинается. Молодое вино, фрукты…
– Мне только зоопарк посмотреть, – упрямо повторил Анканто..
– Мало тебе тут зоопарка, – покровительственно проворчал директор и выписал Анканто отпускные, сумму довольно значительную, которую охотник получил в кассе безо всякого трепета, ибо не питал к деньгам никаких чувств и не понимал людей, придающих этим, по его мнению, ненужным бумажкам, такое большое значение.
Мыс Шмидта напомнил Анканто школьные годы, даже защемило сердце. Хорошее было время. Каждый школьный день широко раздвигал мир, и ощущение собственного непрекращающегося роста пугало его; он часто видел себя во сне стоящим на краю бездны.
С мыса Шмидта самолеты летели прямо в Москву с посадками в Тикси и Амдерме, Анканто купил билет и на следующий день уже сел на Ил-18.
Прильнув к иллюминатору, он старался разглядеть свой остров. С морской стороны была далеко видна открытая вода, белые пятнышки льдин, а ближе к кромке земли – четыре грузовых теплохода, стоявших на рейде.
Потом земля исчезла, и под самолетом потянулась серая пелена облаков, похожая на вату из старого интернатского матраса. Жаль, что так быстро скрылся остров.
И Амдерма, и Тикси были типичными северными поселками с такими же плохонькими и неустроенными аэропортами, как и по всей трассе. Хорошо хоть погода стояла отличная, и самолет летел строго по графику.
В Москве прямо из аэропорта Анканто позвонил Виктору. Тот упрекнул, что Анканто не дал телеграмму, рассказал, как добраться до его дома – лучше всего на такси, так посоветовал Виктор, раз уж не пришлось встретить.
– Ну что я – делегат какой? – смущенно пробормотал в трубку Анканто. – Сам доберусь!
Он вышел на привокзальную площадь, увидел машину с зеленым огоньком и уверенно направился к ней.
– В город, на Фестивальную улицу!
Анканто сидел рядом с шофером и с интересом наблюдал за цифрами, выскакивающими на счетчике. Перед отъездом он видел кинофильм «Три тополя на Плющихе». Там была женщина, которая тоже впервые приехала в столицу. Она жалела деньги, хотя их у нее было много… Каждый километр – двадцать копеек. Разве это дорого? На собаках дороже. Когда везешь какого-нибудь командированного, то если плату перевести на километраж, будет куда дороже, чем на такси.
Кругом деревья, зелень, домики за заборами. Зачем огораживать дом? Зимой все равно навалит снегу, что никакой забор не спасет. Да нет, здесь не бывает столько снегу, сколько на острове. Выйти бы из машины, потрогать руками живые деревья. Не растут они на острове, и даже на мысе Шмидта их нет. Только в западных районах Чукотки да в верховьях Анадыря.
Величину города можно было определить по счетчику. Почти на десять рублей ехали среди домов, это не считая окраин. Быстро промелькнул Кремль, знакомые издавна башни, красная кирпичная стена.
– Зоопарк отсюда далеко? – спросил Анканто.
– Да нет, – встрепенулся шофер. Он не ожидал такого вопроса от молчаливого пассажира. – Завернуть туда?
– А до Фестивальной?
– Порядочно, – ответил шофер.
«Новиков будет обижаться», – подумал Анканто и попросил шофера сначала на Фестивальную.
От центра города ехали все время прямо, никуда не сворачивая.
– Если не останавливаться, – сказал шофер, – то можно доехать до Ленинграда.
– Нет, до Ленинграда не поедем, – улыбнулся Анканто.
– А вы не со Средней Азии? – спросил шофер, обрадованный тем, что пассажир наконец заговорил.
– Нет, с другой, – уклончиво ответил Анканто.
– А с какой, если не секрет?
– Секрета нет. С Чукотки.
– О-о! – уважительно протянул шофер. – Люблю ваш край.
– Вы там бывали?
– Читал много. Люблю про Север читать. Как там насчет охоты?
– Зверь еще есть…
– Хорошо! Вот бы приехать к вам с ружьем.
– Можно приехать и с ружьем, – кивнул Анканто. – Только на гуся нельзя охотиться, на белого медведя нельзя, на моржа ограничение, да и на других животных тоже.
– Черт знает что! – выругался шофер. – Охотнику житья не стало. Кругом запреты! Хоть ружье выкидывай.
Анканто сочувственно поглядел на шофера.
Действительно, что это за жизнь! Целый день сидишь в тесной машине, ноги ноют, а выйдет вот такой шофер на охоту – и ничего нельзя.
– Песца можно, ловить капканом, – утешил его Анканто. – Моржа немного на лежбище. И уток на пролете.
– А вы кто? Охотник или оленевод? – спросил шофер, демонстрируя северную эрудицию.
– Охотник, – кротко ответил Анканто.
– А интересно – где вы так хорошо научились говорить по-русски?
– В школе. Да у нас все говорят хорошо по-русски. Еще знают эскимосский и чукотский.
– Полиглоты! – восхищенно произнес шофер. Он искоса поглядел на Анканто. – По внешнему виду не скажешь, что вы охотник.
– Да я все дома оставил, – ответил Анканто. – Ведь в зоопарк собрался, не на охоту.
Фестивальная улица представлялась Анканто веселой, нарядной, праздничной, но она оказалась довольно унылой, застроенной одинаковыми домами. Правда, зелени было много, и первые этажи почти скрывались в густых зарослях неведомых Анканто растений.
Виктор Новиков стоял возле дома.
– Наконец-то! – закричал он и заключил в объятия вышедшего из машины Анканто, чем очень смутил его.
В большой комнате уже был накрыт стол и расставлено угощение, среди которого господствовали красные помидоры.
– Позавтракаем для начала, – объявил Новиков и представил гостя жене. Потом налил по рюмке и предложил выпить за встречу.
– Может быть, после зоопарка? – нерешительно спросил Анканто.
– Успеем в зоопарк!
Анканто ел и думал, как хорошо живут москвичи, если они вот так завтракают каждый день. Такой стол бывал на острове только на полярной станции в большой праздник, в Октябрьскую годовщину, Первомай или на Новый год.
– Давай сначала город посмотрим? – предложил Новиков.
– Сначала зоопарк, – тихо, но упрямо возразил Анканто.
– Ну, хорошо, зоопарк так зоопарк. Поехали.
Анканто впервые спускался в метро, но чувствовал себя так, словно уже много раз делал это: опускал монету в прорезь, садился в переполненный вагон, где, вопреки газетным статьям и книжным рассказам, никто не уступал места ни старикам, ни детям, ни женщинам.
Новиков громко рассказывал о каждой станции, на которой останавливался поезд, но Анканто слушал его рассеянно, ему ничего не говорили такие названия, как Белорусский вокзал, Водный стадион, Сокол, Аэропорт. Он только мысленно воображал, что Водный стадион тот же стадион, но покрытый водой, Аэропорт – это понятно, а Сокол – вроде птичьего базара, скал, на которых гнездятся гордые, литературные птицы – соколы.
Вход в зоопарк представлял ничем не примечательную арку. Сбоку были окошечки касс, а в проходе стоял контролер.
Робко, с тревожно бьющимся сердцем прошел Анканто на территорию зоопарка и… остановился в изумлении: перед ним был если не пустырь, но место совсем непохожее на то, что он мысленно себе рисовал. Он даже подумал, что Виктор привел его вовсе не в зоопарк.
– Это зоопарк? – разочарованно спросил он.
– Зоопарк, – ответил Новиков.
Анканто огляделся. Кругом шли люди. Огромное количество людей, множество детей всех возрастов. Люди как люди, ничего в них особенного, ничего интересного, такие же, как Анканто, только живущие не на острове. Встретилась группа негров, но и они не заинтересовали охотника. Были еще несколько человек, причудливо одетых, ясно иностранцев, да и тех Анканто знал по журналам, кинофильмам и книгам.
И вдруг ему пришла в голову горькая мысль: а не обокрал ли он себя, жадно читая, жадно перелистывая иллюстрированные журналы, просиживая долгие вечера полярной ночи в сумраке кают-компании полярной станции. Весь этот мир был знаком ему до мелочей, и он ощущал себя вовсе не чужаком, а только вернувшимся после долгого отсутствия. Он почувствовал себя словно обманутым, словно он был в положении человека, который по необходимости съедал второй обед.
– А где же звери? – нетерпеливо спросил Анканто.
– Будут звери, – ответил Новиков, но Анканто уже увидел сам.
Серая громада стояла на небольшом возвышении, окруженная толпой любопытных людей. Слон лениво помахивал хоботом, похожим на бревно, и пошевеливал огромными, серыми, как мешки из-под сахара, ушами.
Слон был до неправдоподобия живой, и можно было даже разглядеть его маленькие глазки, которые с таким равнодушием и презрением смотрели на людскую толпу, что Анканто стало как-то неловко, и он постарался побыстрее выбраться из тесного кольца жарко дышащих, возбужденных зрителей.
Следующим был обезьянник. Здесь было много детей и почему-то пьяных мужчин. Один из них старался разговорить большого шимпанзе, грустно глядевшего в одну точку, словно погруженного в какие-то свои, неведомые людям воспоминания.
Анканто долго смотрел на него, потом сказал Виктору:
– Родину вспоминает.
– Он родился здесь, в зоопарке.
– Правда?
– Точно.
– Значит, о чем-то другом думает, – утешил сам себя Анканто.
Он медленно шел вдоль обезьянника, вдоль клеток, где содержались разные виды этих экзотических животных, и его охватывало непонятное чувство раздвоенности. Может быть, он просто не привык к этому, как не верил, к примеру, тому, что в ресторанах есть специальные люди, которые поют перед едоками, играют на музыкальных инструментах. Ему было немного стыдно за людей, которые развлекались тем, что глядели на пойманных зверей.
Анканто теперь понимал, почему его родичи никогда не держали вольного зверя возле жилища, хотя до запрета всегда можно было сколько угодно наловить медвежат или обрезать крылья у гусей и привязать их к столбикам. Что-то было в этом кощунственное, нечестное. Во всяком случае, для человека, живущего близко к природе.
Большие жирафы грустно смотрели на охотника из-за высокой ограды и медленно двигали огромными, пухлыми губами серого цвета.
Над ухом Анканто гудел веселый, громкий голос Виктора Новикова; он взахлеб рассказывал о достижениях московского зоопарка, о замечательных зверях, которые содержались здесь. Анканто старался внимательно слушать, но в мозгу стучала одна и та же мысль, не дававшая ему сосредоточиться на словах спутника.
– Что с тобой, Анканто? – участливо спросил Новиков. – О чем задумался?
– Прежде чем человеку пришла мысль лишить другого свободы, он посадил в клетку зверя, – сказал Анканто и с тоской огляделся.
– Дорогой мой, – развел руками Виктор, – да если мы станем каждое явление так рассматривать, жить невозможно будет. Вот сейчас увидишь своих родных белых медведей…
К белым медведям они пробирались с трудом. Поднялись по лестнице к сооружению из серого камня, и когда поравнялись с верхней его частью, Анканто услышал знакомое сопение.
В огромной каменной чаше, где в одном конце блестела лужица воды, распластавшись, в изнеможении лежали три белых медведя. Они были не очень большие, может быть, даже не старые, а молодые, этого года.
– Те самые, которых ты помог мне поймать, – сказал Новиков и огляделся, словно намереваясь сообщить всем, кто стоял рядом, вот, мол, приехал человек, который живет как раз там, откуда вывезены эти удивительные звери.
То ли такого намерения у него не было, то ли он отказался от него, но Новиков перегнулся вместе с Анканто через металлическую оградку и глянул вниз.
– Ну как? – весело спросил он охотника.
– Худо им тут, – тихо произнес Анканто, – гляди, как тяжело дышат.
– Ну полно, – Новиков потянул Анканто за руку. – Пошли отсюда.
Анканто понуро последовал за Виктором. Ему было неловко перед товарищем, искренне стремившимся показать зоопарк, в котором есть частичка и его труда. Не надо было так откровенно демонстрировать свои чувства. Ведь если хорошенько подумать, и он сам, Анканто, недостоин того, чтобы им любовались. Всю жизнь он бьет зверей, бьет моржей на лежбище, в открытом море, на льдине. Караулит с нетерпением нерпу у полыньи, выпускает заряд сразу из обоих стволов по утиной стае, ставит капканы по тундре и на припае и палкой убивает песцов, чтобы не повредить драгоценную шкурку… Что лучше – бить зверей или ловить их и держать на потеху в неволе?
После зоопарка они отправились в центр города. Прошлись по Красной площади, посмотрели, как меняется караул у Мавзолея, и поехали обратно на Фестивальную улицу, миновав весь огромный город под землей.
– Ну что ты такой грустный? – спросил Виктор, – Неужели зоопарк тебя так расстроил?
– Дело не в зоопарке, – тихо ответил Анканто. – Наверное, у меня такой возраст.
– Интересно.
– Я хочу сказать, что никогда прежде не думал, кто я такой. Просто был человек – и все. Не знаю, хорошо это или плохо. Я ведь родился в хорошем доме, не видел ярангу, кроме как на картинках. То, что мне рассказывали мои родители, было как сказка, о прошлом моего народа можно только в книгах прочитать да в учебниках. А это прошлое было молодостью и зрелостью наших отцов, мне же оно представлялось более далеким, чем война, чем революция. Но об этом я никогда не думал. Нет, может быть, такие мысли и были, но я не обращал на них внимания, они проходили, как облака в хорошую погоду, – тихо и незаметно… А сейчас вдруг…
Они сидели на кухне, широкое окно было обращено в обширный зеленый двор, заросший деревьями и высокими-пышными кустами. Откуда-то издалека доносился шум большого города, отдаленно напоминающий рокот океанского прибоя перед приходом ледовых полей.
– Наверное, это оттого, что я проделал такой большой путь, – продолжал задумчиво Анканто.
Новиков не перебивал гостя, только изредка подливал в пустующий стакан легкое кавказское вино.
– Я всегда боялся Большой земли. Может быть, потому, что родился на острове. Мне правилось, что есть предел, которого я могу достигнуть своими силами, своими ногами, на худой конец, могу проехать на своей собачьей упряжке. Теперь я одолел расстояние, которое даже вообразить-то трудно. И все равно одолел, пролетел и мой родной остров теперь далеко. Вот если я выйду один отсюда на Фестивальную улицу и решусь дойти до моего острова – я буду идти, может быть, до конца моих дней, и все равно не дойду, помру где-нибудь на дороге. Но я все же буду на острове – ведь есть самолет, есть люди, которые возят, которые прокладывают дороги для других людей, которые знают, что делают свое дело для общего блага…
Анканто подбирался к чему-то важному в своей жизни, к большой мысли, и Новиков чувствовал ее приближение, словно думал одной головой вместе с охотником.
– Я жил худо, – понизив голос, твердо произнес Анканто. – Я был одинок. Мне было все равно – есть вокруг меня люди или нет. То, что я делал, – я делал для себя и считал, что это хорошо, что это и есть самое важное. Я видел в песцовых шкурках, которые добывал, муку, сахар, чай, табак, одеяла, одежду, керосин, радиоприемник, – словом, нужные мне вещи. Мои песцовые шкурки становились вещами, служившими потом мне. А что было с самими шкурками – это меня не интересовало. Не мое это дело. Так было, пока ты не взял меня ловить белых медведей. Даже когда ловил, не думал ни о чем, кроме большой платы. И радовался большим деньгам, хотя, в общем-то, я не придаю им значения. Но когда ты уехал и увез маленьких белых медвежат, я вдруг затосковал. Все время думал о них, словно это мои близкие родственники – белые медвежата. Ты мне рассказывал про зоопарк, и мне так захотелось посмотреть на зверей, что я даже попросил отпуск. И вот приехал. Увидел зверей, увидел зоопарк, увидел множество людей. Не знаю, почему так случилось, но у меня вдруг словно заново открылись глаза. Я подумал – а ведь так и должно быть: земля должна быть большой, зверей много, и людей тоже. Только тогда можно одолевать любые расстояния. И не надо бояться дальней дороги – ты ведь не один идешь. Верно я говорю?
Новиков даже вздрогнул. Он не знал, что ответить на эти, пусть нескладные, но тревожные, мучительные слова арктического охотника, выросшего в одиночестве, среди вечных льдов и девственной тишины.
– Ну, а что же тебе дало знакомство с зоопарком? – решился все же спросить Новиков, хотя сознавал, что вопрос этот бестактный, неуклюжий.
– Чего дало? – переспросил Анканто и с удивлением поглядел на своего собеседника, словно видел его впервые, – Ничего, – ответил он. Помолчал и повторил. – Ничего. Я сам взял, что хотел. Понял, что надо.
– Неужели нужно было лететь десять тысяч километров, чтобы прийти к этой мысли – что одному худо?
– Надо было, – уверенно ответил Анканто. Он чувствовал: это вино затуманивает мозг, а легкие поначалу мысли тяжелеют, как дождевые тучи. – Может, мне еще надо долго думать. Но думать, чтобы человек, как и зверь, жил вольно. Чтобы не было на земле зоопарков – ни для людей, ни для зверей.
– Не понимаю… – растерялся Новиков.
– Чтобы человек не жил в клетке, подобно зверю, – пояснил Анканто.
– То, что ты говоришь, – всем людям ясно…
– Разве? – переспросил Анканто. – Но зачем тогда зоопарк?
– Это совсем другое, – уклончиво ответил биолог, чувствуя смутное беспокойство от рассуждений и вопросов охотника, наивных, прямолинейных, но каких-то тревожных, словно Анканто подразумевал что-то другое, более важное, ускользающее от внимания Новикова. Ему не хотелось признаваться, что важное – это и было то простое, прямолинейное и наивное, о чем говорил захмелевший охотник.
– Мне теперь надо ехать обратно на свой остров, – сказал вдруг Анканто.
– Но твой отпуск два месяца, – удивился Виктор. – Ты можешь поехать в Крым, на Кавказ, посмотреть страну. Грех будет не воспользоваться такой возможностью.
– Когда льдина плывет по теплой воде, она тает, – ответил Анканто. – Я чувствую, что таю. Того малого, что я увидел, хватит, чтобы обдумывать целый год.
– Ты скажи прямо – не понравилось тебе в Москве? – спросил Новиков.
– Почему ты меня так обижаешь? Когда иные приезжие ругают мой остров, он от этого не становится хуже, так же, как и не улучшается от похвал. Каждая земля по-своему хороша. Как человек. Только понять ее надо, примерить к себе.
– Ну все-таки неразумно так – приехать на два дня и улететь, почти ничего не увидев! Ведь столько стоит билет! – напомнил Новиков.
– Не дороже, чем на собаках. Даже дешевле, намного дешевле, – улыбнулся Анканто. – Не надо жалеть денег. Разве ими по-настоящему мерят жизнь? Для жизни есть другие мерки, которые не обманывают.
– Какие же?
– Радость, горе, любовь, ненависть – одним словом, собственное сердце.
– Ну-ну, – неопределенно произнес Новиков, то ли поощряя, то ли осуждая гостя.
Ранним утром Новиков провожал гостя в обратный путь. В переполненном вагоне метро доехали до городского аэровокзала.
Когда Анканто садился в экспресс-автобус, он крепко пожал Виктору руку:
– Приезжай еще раз. Поговорим.
Тяжелый автобус медленно развернулся, и Новиков на мгновение увидел в окне темное, словно вылепленное из коричневой северной глины лицо Анканто, человека, посеявшего в его сердце смутное беспокойство. Он смотрел с тоской вслед автобусу и думал, что кончилась для него тихая жизнь, которой он был так доволен, считал образцом, жизнь, и которой он достиг многого – ведь у него была отличная работа, он ездил в интересные командировки – в тропики, в Арктику, бывал по служебным делам в зарубежных знаменитых зоопарках, в Вене, Лондоне, Берлине; он защитил кандидатскую диссертацию, готовил докторскую, у него была прекрасная квартира, красивая, добрал, верная жена…
Но Анканто… Что же он говорил? «Чтобы человек не жил в клетке, подобно зверю?» Так это каждому ясно… «Чтобы не было зоопарков на земле – ни для людей, ни для зверей…» Чушь какая-то!
Новиков огляделся. Он был уже у входа в метро «Аэропорт». Кругом растекался нарядный людской ноток. Рядом с ним шли люди, хорошо одетые, сытые – словом, люди как люди… Самые обыкновенные и самые разные…
А где то в невообразимой вышине, далеко-далеко за облаками, летел сейчас, возвращаясь на свой холодный остров, арктический охотник, эскимос Анканто.
