Текст книги "Полная гибель всерьез"
Автор книги: Юрий Пивоваров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Ну что же, не будем разрешать этой коллизии. Однако подчеркнем: именно в германской и русской культурах «совместность» гения и «злодейства» была в XX столетии наиболее заметной.
II
Стендаль, кажется, сказал: одиночество – это плата за исключительность. Сегодня, с высоты уже XXI столетия, оглядывая интеллектуальный ландшафт «века минувшего», видишь одинокую фигуру Карла Шмитта. Он – сам по себе, он всегда «на свой салтык» (это автохарактеристика Константина Леонтьева – «славянофил на свой салтык»). И вместе с тем его нельзя представить вне того мощного идейного движения, которое возникло в Германии после ее поражения в Первой мировой войне, после Версаля и Веймара. Имя этому движению – молодой или новый консерватизм.
В отличие от консерваторов-традиционалистов, несмотря на развал кайзеровской империи, оставшихся верными политическим убеждениям довоенного периода, «новые консерваторы» остро критиковали рухнувший режим, повинный, по их мнению, в военном поражении и национальном позоре. В рамках молодого консерватизма имелось несколько значительно разнящихся друг от друга вариантов консервативной утопии, но все они были отмечены единым чувством глубокого презрения к отжившему старому миру (Европе XIX столетия) и чувствами страха и ненависти к имевшему быть практически повсюду (в разных формах) «восстанию масс». Большинство теоретиков нового консерватизма выступали с жестко элитистских позиций и являлись горячими сторонниками применения насилия в политике. Некоторые из них называли себя «консервативными революционерами» и заявляли, что вслед за кровавыми бунтами охлоса должна последовать подлинная революция – революция немногих, избранных. Консервативная революция.
Да, но почему «консервативная»? Дело в том, что эти люди отвергали довоенный мир за то, что он попустительствовал либеральным реформам, самому духу либерализма и плюрализма. За то, что старый порядок «изменил» самому себе, «отрекся» от животворных традиций пруссачества, авторитарности, целостности, духовности и т. п. То есть консервативная революция должна была – в новых условиях – восстановить единственно аутентичную германскому гению и характеру систему властно-этических отношений. Восстановить германскую Норму. При этом, конечно, признавалась необходимость модернизации «немецкой идеологии», приведения ее в соответствие с потребностями настоящего и переориентации ее на будущее.
Непосредственно же под революцией подразумевались коренное переустройство Веймарского государства, усиление социальных позиций традиционных политической, экономической и военной элит. «Новые консерваторы» ставили перед собой задачу объединения всех правых, националистических сил. Во главе движения поначалу стоял «Июньский клуб», созданный в июне (отсюда и название) 1919 г., сразу же после подписания Версальского договора. В ноябре 1924 г. организационным и идейным центром «новых консерваторов» стал «Клуб немецких господ», объединивший членов «Июньского клуба» и других правых организаций. В него вошли виднейшие представители делового мира, крупнейшие помещики, ведущие консервативные и реакционные политики, ученые и идеологи.
Как уже отмечалось, новый консерватизм не разработал (да и не ставил себе такой задачи) единого политико-идеологического проекта. Однако в целом все младоконсервативные утопии можно – и это будет вполне точно – разделить на два основных направления. Социалистическое и несоциалистическое. Карл Шмитт был как раз ярчайшим представителем второго. Но для нашей темы, пожалуй, не менее важно, чем представление шмиттовских идей, сказать, хотя бы вкратце, о консервативных социалистах. Без этого, во-первых, невозможно реконструировать тот мир, в котором жил и творил герой этого очерка. А во-вторых, социализм в его национально-немецком изводе ведь победил. И Карл Шмитт (помните?!) совершенно искренно поддержал национал-социалистический порядок, стал партийцем и прочее-прочее.
Итак, без новоконсервативного социализма нам не обойтись. Того самого социализма, у которого германское лицо, характер нордический и отсутствуют порочащие связи. Того самого социализма, который по замыслу его создателей должен был быть противопоставлен социализму интернационалистскому, марксистскому, еврейскому. В том числе и – большевистскому. Отметим, что работа началась сразу после окончания войны.
Эд. Штадтлер (находившейся в 1917 г. в России) призывал соединить «военный социализм» образца 1914 г. с национализмом. Этот национальный немецкий социализм, стоящий выше всех классовых и сословных противоречий, был призван спасти мир (весь) от той анархии, в который ввергли его либерализм и марксистско-большевистский социализм.
Свой вклад в развитие социалистических идей внес и О. Шпенглер. В работе «Пруссачество и социализм» подчеркивалось: народы Западной Европы в своем историческом развитии вошли в фазу анархии; они не способны к самоорганизации и выживанию в условиях разложения старых институтов власти и основ христианского мировоззрения. Спасти европейские нации может лишь Германия с ее инстинктом порядка и социализма. Причем настоящими социалистами могут быть только немцы. Вообще, социализм и пруссачество суть оборотные стороны одной медали.
Здесь важно обратить внимание на шпенглеровское различение: немецкости и пруссачества. Лишь последнее – без сучка и задоринки, т. е. истинно-социалистическое. В первом же наряду с пруссаческой компонентой присутствует разложенческое начало. О. Шпенглер определял его как «внутреннюю Англию». Парламентаризм, либерализм, капитализм свободной конкуренции подрывали Германию, мешали ей стать оплотом социалистического порядка.
Спасение Германии и Европы, по О. Шпенглеру, было возможным только при условии возвращения к «классическо-социалистической» политике прусского абсолютизма. Кстати, в первом томе «Заката Европы» он назвал Фридриха Вильгельма I образцом социалиста в самом высоком смысле слова. Вообще, гогенцоллерновское государство с точки зрения организации производства О. Шпенглер признавал образцово-социалистическим. Каждый знал свое место, свои обязанности и права. Строгая дисциплина, жесткая иерархия, организационная ясность – вот черты прусского государства, которые должны быть унаследованы национальным социализмом.
В шпенглеровском социалистическом обществе все становятся чиновниками – капиталист и рабочий, литератор и ученый, земледелец и торговец. Социально-политическая и экономическая жизнь регламентированы так же строго, как движение по железным дорогам. Что касается строительства социалистического общества, то это долгий, десятилетиями длящийся процесс постепенного преобразования рабочего в служащего экономики, а предпринимателя – в ответственного чиновника-управленца, обладающего полнотой распоряжения собственностью. Эти два главных субъекта будущей социалистической системы должны быть тесно связаны друг с другом посредством определенного набора прав и обязанностей. Заметим, что образцом как для капиталиста, так и для рабочего объявлялся прусский чиновник. О. Шпенглер был убежден, что именно в этой социально-исторической фигуре в максимальной степени воплощен социалистический этос. В сущности, прусский социализм – это хорошо организованный капитализм, в рамках которого кризисы преодолеваются за счет полной бюрократизации системы.
Вне всякого сомнения, социализм по О. Шпенглеру был глубоко антидемократическим, агрессивным и элитистским. Он призывал выгнать из парламента «наших смехотворных литераторов», «жалких либералов», разогнать правительство, представляющее волю тупого большинства и глупость общественного мнения. Сначала твердая, никем и ничем не ограниченная власть, и лишь затем социальное строительство, призывал мыслитель. Не политический дилентантизм масс, а тонкая и продуманная тактика «немногих», рожденных для политики и призванных к ней судьбой.
Надо сказать, что О. Шпенглер был ориентирован на гогенцоллерновский абсолютизм не только в смысле формирования внутренних структур общества; национальный социализм должен был также сохранить и приумножить традиции прусского экспансионизма во внешней политике. Такая его позиция являлась следствием определенного понимания природы и назначения государства. Последнее квалифицировалось О. Шпенглером как организация внутренней жизни народа для реализации его внешних целей. Кстати, высшую, совершенную форму власти (наряду с образцовой для него Пруссией) мыслитель находил в древнеримской империи. Ему были близки и вселенский размах Рима, и цезаризм как господство сильного, избранного и предназначенного для абсолютной власти судьбой.
Также, по сути дела, социалистическими были воззрения А. Мёллера ван ден Брука. В 1923 г. увидела свет его книга «Третий рейх». В ней разрабатывалась антилиберальная, антидемократическая и антипарламентская доктрина государства. «Третий рейх», государственная форма германского социализма, планировался как антитеза – одновременно – западному либерализму и восточному большевизму. В идейно-теоретическом плане он противопоставлялся всем типам марксизма (европейскому и русскому).
Но, пожалуй, наиболее характерным, типичным представителем молодого консерватизма был Эрнст Юнг. Бывший доброволец Первой мировой войны, участник борьбы против Баварской республики, в 1927 г. в возрасте тридцати трех лет опубликовал работу «Господство неполноценных». Она стала библией всех реакционно и реваншистски настроенных немецких интеллектуалов конца 20-х годов.
В этой книге он подверг фундаментальной критике политический порядок Веймарской республики и парламентаризм как принцип. Э. Юнг видел в веймарских порядках плод либеральной, индивидуалистической мысли XIX в. Именно этот порядок, вскормленный этой мыслью, привел к власти «неполноценных», т. е. массы. «Неполноценные» – это миллионы «простых людей», пекущихся лишь о хлебе насущном, ведущих изнурительную экономическую борьбу с капиталом и понимающих счастье как набитый желудок. Но самое страшное заключалось в том, что веймарское государство, государство «неполноценных» подавляет духовную и нравственную элиту Германии.
В связи с этим Э. Юнг объявил себя врагом «неполноценных», глашатаем «консервативной революции», призванной смести с лица земли демократию, либерализм, парламентаризм и другие «продукты» философии просвещения, подготовившей почву для восстания черни. Под «консервативной революцией» мыслитель понимал восстановление всех тех «элементарных законов и ценностей», без и вне которых человек теряет связь с Богом и природой и не может установить на земле истинного порядка. Его привлекали строго иерархичная структура средневекового общества, сельская цивилизация с ее христианскими ценностями и добродетелями, господство феодальной знати и рыцарства с полным подчинением им «неполноценных».
Именно поэтому Э. Юнг призывал заменить равенство внутренними ценностями, социальные убеждения – верой в справедливость иерархического общества, механистические выборы – органическим принципом фюрерства (вождизма), бюрократическое принуждение – внутренней ответственностью подлинного самоуправления, массовое счастье – правом народной личности. Для успешного осуществления «консервативной революции» он предлагал создать «новый фронт», который должен был бы объединить бюргерство и возглавляться духовной и нравственной элитой нации. Э. Юнг ратовал за «сильный рейх», «sacrum imperium», «новый рейх». Историческую задачу «нового рейха» видел в защите христианства от нечестивого большевизма.
Мыслитель был сторонником сословно-корпоративистского государства. С его помощью он хотел преобразовать отношения между трудом и капиталом. Предложения Э. Юнга сводились к следующему: все без исключения члены общества приписываются к тому или иному сословию, т. е. профессиональной группе. Каждая такая группа создает «трудовое сообщество», в котором объединяются и предприниматели, и наемные работники. В свою очередь, «трудовое сообщество» состоит из ряда низовых организаций. Например: все работающие (руководящие служащие, инженеры, техники, рабочие) на каком-либо металлургическом предприятии образовывают «заводское сообщество» – низовую организацию общенационального «металлургического трудового сообщества». Подобным образом Э. Юнг предлагал объединить школьников, студентов, чиновников, интеллигенцию, крестьян, пенсионеров и т. д.
Наряду с «новым фронтом», «новым рейхом», сословно-кор-поративистским государством, еще одним основополагающим элементом юнговского патриархально-авторитарного социально-политического порядка должен был стать институт (и принцип) вождизма. Бесспорно, Э. Юнг – один из наиболее ревностных сторонников элитизма в немецкой политической мысли веймарской эпохи. Он был глубоко убежден в том, что принцип вождизма необходимо распространить на все сферы политической и хозяйственной жизни общества. Или, говоря словами Э. Юнга, масса («неполноценные») обязана добровольно подчиниться воле духовно-нравственной элиты. Элите же («лучшим») вручаются право и обязанность руководить и воспитывать «неполноценных».
Э. Юнг верил в возможность мирного осуществления консервативной революции и преобразования путем серьезных структурных реформ Веймарской республики в вождистский и сословно-корпоративный «новый рейх». Поэтому он требовал пересмотра Веймарской конституции по четырем направлениям: 1) изменение избирательного права; 2) создание первой палаты; 3) создание второй палаты; 4) юридическое оформление особых привилегий для бюрократии.
Основываясь на принципе естественного (т. е. «от природы») неравенства людей, Э. Юнг остро критиковал всеобщее и равное избирательное право. Изменения, по Э. Юнгу, должны были свестись к следующему: не состоящие в браке получают право голосования лишь по достижении высокой возрастной границы (женщины к выборам не допускаются вообще). В большинстве своем избирательный корпус состоит из «отцов семей». Причем количество голосов, которое имеет глава семьи, равно количеству детей. С каждым новым ребенком он получает дополнительный голос. Сами выборы есть по существу отбор «лучших»; эти «лучшие», разумеется, не несут никакой ответственности и не отчитываются перед избирателями.
Рейхстаг по плану Э. Юнга преобразовывается во вторую палату с весьма ограниченными правами. Вторая палата не оказывает никакого влияния на процесс формирования правительства и его деятельность. Правительство назначается рейхспрезидентом и во многом зависит от него. Пост рейхспрезидента – пожизненный, т. е. фактически это институт эрзац-монарха. Стабилизирующим элементом государства, опорой правительства должна быть, как считал Э. Юнг, первая палата, состоящая из представителей экономической, военной и политической элит. Три четверти членов первой палаты назначаются президентом и лишь одна четверть избирается. Основные парламентские права (например, законодательной инициативы) переходят к этой палате.
Юнговская концепция государства есть конгломерат различных конституционных моделей. Так, идея «первой» и «второй» палат восходит к конституционному опыту Великобритании. Институт «сильного» президента имеет явно американские корни. Вместе с тем принцип пожизненного поста президента напоминает о европейских монархических традициях. Особые же права и привилегии для бюрократии (прежде всего министерской) – характерная черта прусской политической системы.
Отношение Э. Юнга к Гитлеру и НСДАП было характерным для большинства «новоконсервативных» теоретиков. Его отталкивала примитивность фашистского движения, но при этом он не уставал повторять, что духовные основы национал-социализма были разработаны по преимуществу теоретиками «нового консерватизма». Э. Юнг признал национал-социализм «политическим носителем консервативной тоски», «народным немецким движением» и требовал от интеллектуалов его поддержки.
Собственно говоря, все это – и отношение к гитлеризму, и самоопределение в новой Германии, и морально-интеллектуальные предпосылки, и, выражаясь языком русской религиозной философии, «первоначальные интуиции» – близко Карлу Шмитту, все это можно сказать и о нем. Это все – его шмиттовский мир (точнее: «война и мир»), его «кровь и почва».
Ill
В последние десятилетия о Карле Шмитте немало написано (особенно после его смерти). Попробуем с использованием некоторой части этого материала в общих чертах изложить основы его политико-правового учения.
Всю свою жизнь мыслитель разрабатывал один круг тем с принципиально неизменных позиций. Эволюцию можно заметить лишь в деталях, фундамент же мировоззрения не менялся – от первой (1912) до последней книги (1970). Ключевое понятие шмиттовской концепции – «политическая теология». Эта последняя стала результатом процесса секуляризации. В монографии «Политическая теология» он отмечал: «Все важнейшие понятия современного государствоведения суть секуляризованные теологические понятия». Секуляризация, по его мнению, состоит из трех важнейших компонентов: исторического, структурного и метафизического. Исторический компонент – это происходящий в истории перенос содержания теологических понятий на понятие государствоведения. Так, к примеру, «всемогущий Бог превратился во всевластного законодателя». Структурный компонент – это структурная идентичность понятий, применяемых в теологических и юридических аргументации и познании. Метафизический заключается в «субстанциальной идентичности» метафизического и политического. По словам К. Шмитта, метафизическая картина мира, созданная в определенную эпоху, имеет ту же структуру, которой обладает присущая этой эпохе политическая организация.
Центральной темой и категорией, предельной темой в мысли К. Шмитта выступает государство. Сильное единое государство. Государство как субстанциальное единство. Это последнее, т. е. способность выражать единую волю и интересы всей нации, является главным признаком сильного суверенного государства. При этом единство нации – непременное условие государственного единства. Парламентское государство XIX в. еще оставалось единым. Бюргерство, представленное в парламенте, сохраняло свое единство и выражало интересы всего народа. Но политический плюрализм и ценностный нейтралитет Веймарской республики привели общество к расколу на враждующие части. Так было разрушено единство государства и нации.
Парламентская демократия для К. Шмитта – «статистический аппарат», «хитрая машина», с помощью которой меньшинство подавляется большинством. «Тот, кто контролирует 51 %, сможет легальным образом сделать остальные 49 % нелегальными». Поэтому выход из этого «беспредметного» и бессодержательного функционализма, движение к подлинному равенству и демократии – восстановление «субстанциального единства» государства и «национальной однородности» (Gleichartigkeit) – это создание «тотального государства». К. Шмитт подчеркивает: «Субстанциальная однородность должна быть установлена – если потребуется – посредством отделения или уничтожения гетерогенного». Исторически (полагал К. Шмитт) плюралистическое государство Веймарской республики было преодолено с захватом власти национал-социалистами в 1933 г. Путь к освобождению немецкого народа «от столетней смуты буржуазного конституционализма» был указан Гитлером.
При условии достижения «субстанциального» единства государство отливается в форму плебисцитарной демократии. К. Шмитт также называет ее идентитарной демократией, так как достигнутое в ней полное равенство (однородность) подразумевает естественное тождество правителей и управляемых. Здесь «воля народа может выразиться возгласом, acclamatio, само собой разумеющимся, неоспоримым бытием – гораздо лучше, чем с помощью статистического аппарата, устройство которого за полвека было продумано до мелочей».
Из таких представлений о государстве и его форме следует, что источник права – «экзистенциальное решение», возникающее в глубинах народной жизни и тождественное властному волеизъявлению (Dezision) суверена. С этим связан и безусловный примат конкретного политического решения над позитивными нормами. Право для К. Шмитта есть «экзистенциальный строй», трансцендентный по отношению к любым позитивным законам. По его словам, решение освобождается от всякой нормативной связанности и становится в подлинном смысле абсолютным. Легитимация решения содержится в нем самом, т. е. в тождестве правителей и управляемых, «сущностном единстве».
Из этих же посылок исходит трактовка К. Шмиттом исполнительной и судебной властей. В государстве субстанциального единства обе эти власти не подчинены закону, поскольку легитимацию для всякого государственного действия создает экзистенциальное политическое единство. Решения исполнительной и судебной властей соотносятся с «основным решением», принятым всем народом. Нормативность заменена фактичностью политических, властных отношений, существующих в каждый данный момент.
Особая тема – «К. Шмитт и Гоббс». Безусловно, английский философ был для него центральной фигурой (известно, что католик К. Шмитт постоянно молился о душе «еретика» Гоббса). Но все-таки он преувеличивал близость своих воззрений модели Гоббса. Сходство между ними – в конечном счете – ограничивается утверждением сильного государства; соотношение же личной и публичной сфер, индивида и общества у Гоббса совсем не такое, как у К. Шмитта.
«Первичная интуиция», составляющая основу всех построений К. Шмитта, – уверенность в том, что только «социальное единство» безграничного государства может обеспечить человеку самое ценное – его (физическое) существование. Отсюда и интерес к «диалектике защиты и подчинения», разработанной Гоббсом. Немецкий мыслитель интерпретировал ее таким образом: «protego, ergo obligio» есть «cogito, ergo sum» государства. Гоббс, однако, не провел принцип «всеединства» до конца в своей концепции государства, абсолютного лишь в публичной сфере, сохранил отдельную от Левиафана личную сферу, по формуле: «private, is in secret free». Кстати, сам К. Шмитт это все-таки подметил. «Замкнутое единство» дало здесь трещину, говорил он. «Началось незаметное изменяющее ход событий интеллектуальное движение, исходящее из мира еврейства, – и с неумолимой последовательностью произошел решающий поворот в судьбе Левиафана».
Именно поэтому К. Шмитт формулирует учение о тотальном государстве, выдвигая на передний план борьбы политическую теологию. Оно должно остановить окончательный распад Левиафана. И «теологическое» необходимо К. Шмитту как средство ценностной легитимации «тотального». Понятие «ценность» – основное в его политической теологии, и это отличает государство субстанциального единства от ценностно нейтральной (по оценке К. Шмитта) концепции Гоббса.
Своеобразие легитимации заключается в том, что субстанциальное тотальное единство нации – государство – есть для К. Шмитта сущностная, бытийная, абсолютная ценность (Seinswert) – в противоположность субъективным псевдоценностям плюралистического общества (Sollenswerte). Нация-государство как Wertgemeinschaft отграничивает себя от всего неценного (unwert).
Здесь-то и коренятся основы политико-правовых воззрений К. Шмитта и основы его методологии – секуляризации понятийного аппарата теологии. Нельзя сказать, что он так уж нуждался в абсолютной, квазибожественной инстанции для ценностной легитимации политического решения. Напротив, мыслитель приписывает абсолютную ценность самому этому решению: ведь в Dezision проявляется субстанциальное единство, и именно в этом, по К. Шмитту, vox populi – vox Dei. Но поскольку, с одной стороны, в современном плюралистическом обществе – по определению – нет консенсуса относительно «последних вопросов», а с другой – понятия «абсолютная истина», «абсолютная ценность» принадлежат религиозному мышлению, – то он берет их «напрокат» из теологии, чтобы использовать в своих целях.
Надо сказать, что идеи К. Шмитта занимают особое место в современной политико-правовой мысли. С одной стороны, он один из наиболее радикальных и глубоких критиков либерального конституционализма. Здесь, кстати, К. Шмитт следует по-своему великолепной немецкой традиции, олицетворяемой именами Вильгельма фон Гумбольдта, Лоренца фон Штейна, Георга Еллинека и Макса Вебера. Во всех своих работах он критикует либеральный конституционализм одновременно «справа» и «слева», «изнутри» и «извне». Это придает его критике как бы стереоскопическое измерение, делает ее предельно острой и опасной. В конечном счете К. Шмитт отвергает либеральное правовое государство, объявляет себя сторонником абсолютно всевластного государства, формулирует новый подход к политике и праву, базирующийся на макиавеллизме и нормативистском децизионизме.
С другой стороны, этот воистину «сумрачный германский гений» как мало кто в XX столетии – может быть, только его антипод, антагонист, постоянная мишень для нападок – Ганс Кельзен – понимал природу, «энтелехию» либерально-конституционально-правового государства. Все это, и первое, и второе, в полной мере выразилось в книге «Учение о конституции».
К. Шмитт рисует идеальный тип конституции правового государства. Главное в нем – императив гражданских свобод и твердые гарантии этих свобод. Причем в первую очередь речь идет о гарантированной законом свободе индивида от государства. В конституции свобода от государства закрепляется следующим образом: признаются основные права, фиксируются принципы разделения властей и участия народа в законодательном процессе. Провозглашение в конституции основных прав означает, по К. Шмитту, что общество усвоило идею свободы. Осуществление же принципа разделения властей свидетельствует о том, что идея свободы получила организационные гарантии против возможных злоупотреблений властью со стороны государства. Без усвоения обществом этой идеи и без принятия этих гарантий общество становится на путь деспотизма, абсолютизма, диктатуры.
Согласно К. Шмитту, главная цель правового государства заключается в защите свободы гражданина от власти государства. В связи с этим он утверждает: в основе либеральной конституции лежат два постулата: распределительный и организационный. Распределительный постулат подразумевает, что свобода индивида принципиально не ограничена, в то время как возможность государства вторгаться в сферу индивидуальной свободы принципиально ограничена. В соответствии с этим принципом, индивид обладает правами, имеющими над– или метаполитическую природу. Эти права включают права, касающиеся индивида как такового (свобода вероисповедания, неприкосновенность жилища и частной собственности), и права, касающиеся индивида в его взаимодействии с другими индивидами (свобода слова, свобода печати, свобода организаций).
С точки зрения правового государства любое вмешательство государства в частную сферу индивида должно рассматриваться как исключение. Вмешательство государства, полагает К. Шмитт, есть отклонение, которое необходимо обосновать юридически. Эта позиция полностью соответствует духу классической либеральной философии свободы (см., например, «Метафизику нравов» Канта).
Организационный постулат обеспечивает реализацию распределительного. Суть организационного постулата заключается в том, что власть государства принципиально ограничена – разделена на три ветви. Таким образом становится возможным контроль за государственным аппаратом.
Либеральное правовое государство есть законническое государство в том смысле, что единственной формой его вмешательства в сферу свободы индивида является вмешательство, основанное на законах. В либеральном правовом государстве все органы управления (в том числе правительство) действуют «на основе закона». Это и есть «господство права». Таким образом правят законы, а не люди. Администрация же управляет только в том смысле, что компетентным образом следует существующим позитивным нормам. Легитимность либерального правового государства обусловлена законностью всех действий его властей.
В конечном счете либеральное правовое государство, считает К. Шмитт, контролируется обществом и занимает по отношению к нему подчиненное и служебное положение. Либеральное правовое государство немецкий политолог отождествляет с системой норм – «это нормы или процедуры, и больше ничего». Идеал, к которому стремится либеральное правовое государство, заключается в полной «юридификации» государственной жизни. Особенно важной организационной характеристикой такого государства является независимая судебная система.
Следовательно, в шмиттовском понимании правового государства акцент делается на противостоянии злу, которое власть может причинить человеку. Содержание правовой государственности оказывается отрицательным: это нечто, направленное против того-то и того-то. Основная цель либерального конституционализма состоит в институциализации системы защиты индивида от злоупотреблений со стороны власти.
Функционирование правового государства как контролирующего правового механизма предполагает существование властного государства – аппарат политической власти, который и должен быть поставлен под контроль. К. Шмитт полагает, что усилия правового государства направлены на подавление политического, на попытки втиснуть все проявления жизни государства в «каталог предписаний», а целостную деятельность государства раздробить по весьма искусственно выделенным и в принципе ограниченным сферам компетенции. Таким образом, буржуазное правовое государство, как бы оно ни разрасталось, есть элемент, а не целое, есть часть целостной конституции государства. Другая часть этой конституции имеет дело с политическими решениями, касающимися формы политического существования.
Отталкиваясь от этих рассуждений, К. Шмитт переходит к теме «тотальное властное государство». Да, говорит он, все мы признаем существование великой европейской традиции конституционализма, прежде всего, связанной с именами Локка и Канта. Главная идея этих мыслителей сводится к тому, что власть государства должна быть ограничена и связана правовыми нормами. Однако либеральный конституционализм сам по себе не имеет смысла, но приобретает его лишь при условии признания другой великой европейской традиции, представленной такими мыслителями, как Макиавелли и Гоббс. Эта традиция опирается на идею утверждения властной монополии государства.
Для К. Шмитта важно, что Гоббс выступил с идеей политического состояния, которое он противопоставлял естественному состоянию. С помощью государства-Левиафана Гоббс надеялся на преодоление последствий религиозных гражданских войн, анархического наследия феодализма, локализма, средневекового плюрализма, сословно-личных прав индивида и т. д. Рациональная государственная власть должна была устранить в обществе все потенциальные источники нестабильности и взять на себя обязанность защиты индивида. Гоббс (в трактовке К. Шмитта) утверждает, что именно политическое состояние возвратит индивиду его «природную» свободу.
