Текст книги "Океан. Выпуск второй"
Автор книги: Юрий Папоров
Соавторы: Юрий Клименченко,Борис Сергеев,Николай Тихонов,Юрий Федоров,Владимир Алексеев,Виктор Устьянцев,Игорь Пантюхов,Игорь Строганов,Леонид Муханов,Юрий Пантелеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Можно только пожалеть, что ярко начатый роман талантливого Леонида Соболева «Капитальный ремонт» не имел продолжения. Если бы он довел его до конца, мы бы увидели изображенные уверенным пером картины войны на Балтике 1914—1918 годов и победу революции. Новиков-Прибой, оставивший нам знаменитую «Цусиму», не дал большого произведения о флоте в гражданскую войну.
Я уж не говорю о разных очерках и маленьких рассказах многих авторов, затерявшихся на страницах старого комплекта журнала «ЛОКАФ».
Есть книги о море, созданные игрой сильного воображения. В них все вымышлено, но этот вымысел увлекает читателя. Есть книги смешанного характера, где подлинные истории дополнены вымыслом. И даже трудно определить, чего больше. Есть книги документального плана, написанные так скучно, что даже большой факт не звучит, задушенный ненужными деталями. Но есть книги, в которых отсутствует игра воображения, они на грани воспоминаний; кажется, что в них герои носят подлинные фамилии, но эти книги хорошо передают дух, и цвет, и голос эпохи. Они правдивы и скромны, но люди в них видны во весь рост, и это русские люди, показанные в решающие годы своей жизни.
К таким книгам относятся и произведения Сергея Колбасьева.
Как правдивый свидетель исторических событий, как участник гражданской войны, Колбасьев ведет вас на палубу революционных кораблей, в кубрики, где гремят страсти, в кают-компании, где строевые командиры, верные Советской власти, сидят рядом с завтрашними предателями, склонившись над картой, ведут вас в бой, который дают английским новым мониторам речные ветхие кораблики красной эскадры, показывает ночные поиски, тревоги, походы.
Он выводит перед нами своих сверстников по корпусу и их нелегкую жизнь в первые дни на красных кораблях. Им надо быть примером для команд в боевой обстановке, понимать, что революция совершилась бесповоротно. Иной из них, как молодой офицер Овцын, спросит, говоря о матросах, которые кажутся ему занимающимися только митингами и разговорами: «Всякие земельные вопросы и восьмичасовой день. Какая же тут служба? И потом: оказывается, что мы с тобой сволочи. Как же нам после этого ими командовать?» Овцын недоумевает, сложная обстановка корабля пугает его. Первое время, когда на флоте выступали эсеры и анархисты, эта обстановка была еще сложней.
Эту сложность испытал и такой честный офицер Октябрьской революции, как Бахметьев, который должен был по приказу реакционного начальника арестовать большевика, человека, которому он симпатизировал, которого знал как прекрасного знатока минного дела, человека, который только что спас его самого при взрыве миноносца.
Но вступавшие на честный путь служения революционной родине такие командиры, как Бахметьев – минный офицер на «Джигите», Сейберт – судовой минер, командир «Джигита» Константинов, Гриша Болотов, уже не испугаются трудностей службы и будут исполнять свой долг, не жалея жизни.
Они нашли общий язык, они накрепко сдружились с моряками-большевиками, и эти большевики являются для них примером нового отношения между командой и командиром, нового понимания того, что происходит в мире.
Старший минер унтер-офицер Семен Плетнев, который из старшины-минера становится командующим флотилией на реке и после гражданской войны – командиром дивизии, так же как комиссар Федор Ярошенко, как рулевой старшина Павел Ситников, артиллерист Лайцен, – люди нового, победившего мира, организаторы, строители Красного Флота.
Их не обманешь, их не запугаешь. Сейчас, когда вспоминаются те годы, кажется совершенно необыкновенным, как русские люди смело, уверенно, самозабвенно шли на самые небывалые трудности, преодолевали страшные преграды, осиливали сильнейших врагов, подымали дух у слабых, вдохновляли храбрейших.
Казалось, что в любом случае, на севере или на юге, крепко вооруженные корабли белых или интервентов всегда одержат верх над красными кораблями, не сравнимыми с ними по силе вооружения, по уходу, по тоннажу.
И, однако, мы видим, как сражаются умело, стойко, умно красные моряки, как они одерживают победу, как они заставляют врага отступить. И, руководя боевым духом этих храбрых людей, предводительствуемых офицерами-патриотами, большевики-комиссары воспитывают в походах и сражениях новый личный состав, умело цементируя отношения между командирами и командой.
На флоте начинаются новые отношения, и те командиры, которые думают скрыть свое настоящее чувство к переменам и не показать враждебности к новому, не могут приспособиться к революционному порядку, какие усилия в этом отношении ни употребляют.
Как ни менялся притворяющийся красным командир «Степана Разина» Безенцев, чистокровный старорежимный офицер по всем повадкам, он все-таки раскрылся до конца. А он применял много хитрости в своих отношениях с командой. Сначала он говорил офицерским языком старого времени, потом заговорил по-простецки и вовсе перестал нажимать на команду. Потом стал держаться командиром, но уже не прежним, а самым форменным красным, он даже начал ходить в рабочем платье, командовать на «ты», грубоватым голосом выражать красные, революционные мысли. Но ничто ему не помогало, потому что его белогвардейская сущность ощущалась не только комиссаром, но и маленьким салажонком. Он не успел перебежать к белым, но его единомышленники Гакенфельт и барон Штейнгель отлично ужились в стане врага, и то, что они плохо кончили, – это уже приговор истории, и не только по отношению к ним. Малиничев, который бежит к англичанам, расстрелян по всем правилам охранения, потому что с монитора приняли его катер за плавучую мину.
Колбасьев показывает жизнь на английском корабле. И там есть люди с разным отношением к совершающемуся в России, и там не очень-то симпатизируют перебежчикам. Наоборот, подчеркнуто любезно отношение английских командиров, например, к послушнику Амвросию из Нижнего монастыря, бывшему старому моряку, боцману с «Генерала Адмирала», который заставил английского капитана крейсера поставить крейсер на фертоингову скобу во избежание аварии.
Если в дореволюционное время на корабль могли попасть офицеры, выходцы из не рабочих семей, то революция выдвинула командиров из самых народных глубин.
Колбасьев хорошо рассказал историю такого командира в повести «Салажонок». Это история о том, как делаются моряком с юности. Мальчик-сирота Васька Саженков после приключений в отряде анархиствующего Чигиря попадает на настоящий боевой корабль. Его встречают, как ему кажется, фантастические люди. И вся обстановка вокруг неожиданна и удивительна. На его глазах землеотвозные шаланды «Буденный», «Красная звезда», «Свобода» превращаются в канонерские лодки. Капитаны мирных пароходиков становятся военными моряками.
И Васька Саженков начинает сам преображаться в Салажонка. Он ведет жизнь, полную боевых тревог, опасностей, приключений, неожиданностей. Плоские косы и песчаные берега совсем по-другому являются перед ним – покрытые десантом, в разрывах снарядов, в море плавают черные смертельные шары-мины, с воздуха бросают бомбы самолеты. Многообразие мира, окружающего салажонка, хорошо описано Колбасьевым. От командующего до маленького сигнальщика показывает он флотилию. Ничего, что корабли странные и маленькие, – великий дух революционного героизма ведет их к победе. У них однородные команды – моряки четырех морей, но одной революционной крови. Ничего, что среди этого множества людей есть негодные, трусливые, даже способные на предательство, – революция ведет свое хозяйство строго и сурово, во всем разбирается с беспристрастным, внимательным подходом судьи, который дорожит человеческой жизнью и человеческой судьбой.
В этом мире растет маленький салажонок, впитывая его дух, подчиняясь его законам, усваивая науку моряка. От страниц повести идет шум моря, ветра, запах моря, морских ночей, приносящих благоухание прибрежных садов. Повесть пахнет порохом, солью, арбузами…
Колбасьев хороший рассказчик. Он был увлекательным собеседником, который мог рассказать много веселых, остроумных морских историй. Он хорошо знал летопись морских войн и путешествий. Если бы не роковая случайность, он написал бы, я уверен, несколько книг для юношества, которые стали бы любимым чтением молодежи. Он мог представлять целые сцены в лицах, полные доброго юмора, который и сейчас присутствует в иных его рассказах.
Но голого пафоса в его рассказах никогда не было. Он не любил, как и его герои, громких слов. Его краткая, выразительная изобразительность убеждала лучше длинных описаний.
Вот как кончается «Салажонок». По пустынной стенке в порту идет огромный начальник дивизиона Дудаков и рядом с ним – маленький сигнальщик Салажонок. Они идут, как два военных моряка, как два участника боевых исторических операций флота. Салажонок принят в эту воинственную, сложную семью. Он стал своим. Он стал военным моряком. Он заслужил это почетное звание.
Пройдет время, и автор скажет про него:
«Он увидел, к чему флот пришел, увидел Азовское и даже Черное море освобожденным от врага. Он остался на флоте и сам стал командиром».
Повести и рассказы Сергея Колбасьева рассказывают о временах славных первых лет Октябрьской революции, о людях, которые защитили завоевания Октября от всех врагов, научились управлять кораблями и пушками, научились перевоспитывать людей и создавать моряков нового – Красного Флота.
Когда молодой, неопытный капитан парохода «Владимир» Володя Апостолиди по трагической случайности привел пароход не туда, куда надо, и поставил всех перед лицом позорного плена, он, не находя выхода, застрелился.
Первый его самостоятельный рейс оказался для него и последним. Но разве растерялись старые, опытные моряки, бывшие на его пароходе пассажирами? Сейберт вступил в командование. Через старые минные поля, под налетевшим шквалом пароход стал уходить от английского крейсера.
«Мы пройдем», – сказал Сейберт, у которого в характере много сходства с самим автором, пишущим про моряков «Владимира».
«Разве все последние годы они не шли с таким же головокружительным ветром по такому же огромному, клокочущему морю? Они должны были дойти, и они дошли. В ноль часов они отдали якорь в Новороссийске».
Они отдали якорь в советском порту.
Наступили другие, мирные будни военного флота. Потом пришли годы новой войны, страшные по трудностям и по испытаниям для флота годы второй мировой войны. Река Шпрее в центре Берлина увидела победоносных советских моряков. Они совершали походы по морям и океанам. Они были моряками надводных кораблей, подводниками, они сражались на морях, на реках, под водой, в морском небе.
Новой славой покрыли себя советские моряки. Но они продолжали славные традиции моряков гражданской войны, тех отважных героев, что в первые годы Великой Октябрьской социалистической революции сражались под гордым красным флагом и победили в историческом споре многочисленных врагов.
Об этих моряках никогда не забывали и не забывают ни в стенах того Морского училища, которое некогда называлось Морским корпусом, ни на палубах тех кораблей, которые плавают сегодня и ничего общего не имеют с боевыми единицами восемнадцатого года.
Об этих моряках и кораблях революции написано много в стихах и в прозе. О них рассказано с большой художественной силой в правдивых и красочных повестях и рассказах доброго моряка и доброго писателя Сергея Колбасьева.
5. ПУТЕШЕСТВИЯ. ОТКРЫТИЯ. ПРОБЛЕМЫ
Леонид Муханов
ИЗ ОКЕАНА – В ОКЕАН
(Из записок полярника)
Полярники Страны Советов по заданию партии и правительства еще в первой пятилетке начали готовить научный план исследования побережья Северного Ледовитого океана и отдельных районов Советской Арктики.
Всесоюзный арктический научно-исследовательский институт, директором которого был по совместительству член Президиума Госплана СССР профессор Отто Юльевич Шмидт, стал центром научной мысли в области изучения и исследования полярных стран.
На Север, в Арктику, в ледовые моря, на отдельные острова, с востока и запада направились десятки кораблей, сотни самолетов, тысячи советских людей – энтузиастов своего дела.
Мысль о сквозном плавании по северо-восточному проходу из Евроазии в Америку, высказанная в свое время великим русским ученым М. В. Ломоносовым, не раз волновала директора института Отто Юльевича.
Советский ученый Шмидт целиком разделял мысль своего соотечественника, который считал, что овладение северо-восточным проходом выдвинет Россию в число передовых морских государств мира.
Попытка англичан, голландцев, шведов, норвежцев и других мореплавателей открыть новый путь через Ледовитый океан в сказочно богатые страны – в Индию, Китай и Японию – не увенчались успехом.
История ледовых походов Эрика Норденшельда, Бориса Вилькицкого, Руала Амундсена и других смелых и мужественных людей, стремившихся проложить в северных морях надежную трассу, соединяющую Атлантический океан с Тихим, досконально изучалась Шмидтом. Тщательно анализируя накопленный опыт плавания как по отдельным участкам Северного Ледовитого океана, так и на всем его протяжении, Шмидт пришел к выводу, что этот тяжелый путь может быть пройден в одну навигацию, если будут найдены новые методы и новые приемы. К новым методам и приемам Отто Юльевич относил широко разветвленную сеть радиометеорологических станций, соответствующее оснащение кораблей и подбор в экспедиции на полярные станции знатоков и энтузиастов своего дела.
Получить тогда корабль для науки, прокладывающей и изучающей путь в северных морях, стоило большого труда.
Между тем приближался Второй Международный полярный год, когда по программе научно-исследовательских работ только Всесоюзному арктическому институту требовались десятки кораблей.
Шмидт доказывал, убеждал, говорил, что на эту морскую коммуникацию Владимир Ильич Ленин возлагал большие надежды, что он еще в 1918 году подписал декрет об учреждении специальной гидрографической экспедиции для изучения Северного Ледовитого океана, которой поручалось исследовать условия плавания от Баренцева моря до мыса Дежнева. Его слушали, соглашались, но корабля нужного не давали. В кулуарах же говорили о неминуемой зимовке во льдах и вероятной гибели парохода, который осмелится пойти по Северному морскому пути.
Но Шмидт был непреклонен в своих убеждениях. Мне вспоминается день, когда Отто Юльевич отчитывался о работе Арктического института перед правительством. Он отправился на заседание Совнаркома, уверенный, что план института найдет поддержку. Мы с большим волнением ждали результатов по его докладу. Отто Юльевич позвонил нам по телефону и радостно сообщил, что проект утвержден. Экспедиция по Северному морскому пути состоится. Вернулся Шмидт поздно и тут же стал диктовать письмо капитану Воронину, в котором коротко излагал решение Центрального Комитета партии и Совета Народных Комиссаров, принятое по отчету Арктического института, и официально предлагал ему принять командование ледокольным пароходом «Александр Сибиряков», однотипным с ледоколом «Георгий Седов», на котором Воронин не раз ходил в Арктику. В конце письма Шмидт приписал:
«Я заверил партию и правительство, что мы не зазимуем, пройдем, победим. На Вас, Владимир Иванович, у меня большая надежда».
Через несколько дней в лаконичной телеграмме капитан Воронин сообщил, что он принял корабль и приступил к подбору экипажа и снаряжению судна.
Отто Юльевич Шмидт отлично знал, что успех каждой полярной экспедиции зависит от ее подготовки. Внушая это каждому участнику экспедиции, Шмидт вместе с тем одновременно лично занимался всеми большими и малыми делами, связанными со снаряжением ледокола.
Я не знал ни одного случая, чтобы Отто Юльевич не оказал немедленного содействия человеку, занимающемуся подготовкой экспедиции, если где-нибудь у того встречалась заминка. Он тут же брал трубку, звонил и выезжал сам на место.
Участники похода работали дни и ночи напролет, с утра и до ночи в штаб экспедиции поступали телеграммы, раздавались звонки. Сотни дел приходилось решать Шмидту и его ближайшим помощникам – В. Ю. Визе и молодому хозяйственнику коммунисту Ване Копусову. Наконец все осталось позади…
Свой знаменитый рейс «Сибиряков» начал 28 июля 1932 года из Архангельска. До этого Северным морским путем проходили некоторые суда. Но тратили они на это по два и три года.
Сразу же после выхода в плавание состоялось очередное партийное собрание. Коммунистов вместе со Шмидтом было пятнадцать человек. Отто Юльевич сказал немного, но всем нам глубоко запали в сердце его слова:
«Мы не только должны пройти в одну навигацию Великий Северный морской путь, но и доказать реальную возможность транспортного использования новой водной магистрали, проходящей вдоль берегов нашей Родины. Мы отвечаем за этот поход. У нас должно быть единство воли и цели».
На шестой день плавания «Сибиряков» встал на якорь у острова Диксон, а 11 августа вышел в направлении к Северной Земле, где в 1930 году была построена полярная станция и оставлены на два года четыре зимовщика: начальник станции географ Г. А. Ушаков, геолог Н. Н. Урванцев, промышленник С. П. Журавлев и радист В. В. Ходов.
Зимовщики Северной Земли, услышав гудки корабля, поспешили к нам на моторной шлюпке. Никогда в жизни не видел я Отто Юльевича таким радостно-взволнованным, как при подходе небольшой шлюпки, в которой тесно прижавшись друг к другу, сидело все население Северной Земли, территория которой больше, чем несколько западных государств, вместе взятых.
Еще на Большой земле, регулярно получая по радио донесения Г. А. Ушакова, Шмидт знал, что тайна Северной Земли исчезла. «Белые пятна» стерты. Маршруты Ушакова – Урванцева – Журавлева и комсомольца Васи Ходова позволили выяснить, что Северная Земля – не один гигантский остров, а ряд больших островов, разделенных между собой судоходными проливами. Но не многие на Большой земле знали этих скромных тружеников, совершивших подвиг во славу Родины. И вот теперь Шмидту первому от лица советского народа предоставлено право обнять их и пожать крепко руку.
На составленную зимовщиками карту Северной Земли мы все смотрели с нескрываемым восторгом. На ней четко были вычерчены острова: Пионер, Комсомолец, Большевик, Октябрьская революция. Рядом стояли первооткрыватели – русские люди, которые пешком и на собачьих упряжках прошли свыше семи тысяч километров. Их рассказ был скуп. Каждый их шаг – это эпопея мужества, выносливости, настойчивости в достижении цели. Шмидт не знал, какими словами выразить свое восхищение подвигом небольшого коллектива полярников. Он стоял и смотрел то на североземельцев, то на карту, которая говорила сама за себя. Шмидт видел на карте причудливые контуры островов, проливы, которые соединяли Карское море и море Лаптевых. Какая заманчивая перспектива открывалась для мореплавания! Теперь не один только пролив Вилькицкого может служить проходным каналом для судов, но и открытые североземельцами судоходные проливы Шокальского, Красной Армии и др. Они сыграют определенную роль при прохождении судов с запада на восток и с востока на запад по Великому Северному морскому пути.
Подошел радист Э. Кренкель и передал О. Ю. Шмидту радиотелеграмму, полученную с ледокола «Русанов», идущего следом за ними на Северную Землю для смены зимовщиков и строительства полярной станции на мысе Челюскин. В телеграмме сообщалось, что пролив Вилькицкого забит спрессованными полями крупнобитого льда и вряд ли возможно, чтобы благоприятные ветры скоро вынесли этот лед в море.
Единственная дорога на восток через пролив Вилькицкого была забита льдом. Что же делать? Ждать? Упускать драгоценное время или искать новый путь? Шмидт задумался и еще раз взглянул на карту Ушакова. Она-то и натолкнула его на мысль о поисках нового пути вокруг Северной Земли. Отто Юльевич убедительно стал излагать свои доводы Владимиру Ивановичу Воронину. Осторожный капитан долго не соглашался. Он взвешивал все «за» и «против». На какое-то время он один на корабле придерживался мнения, что с этим вопросом надо повременить. Тогда Шмидт пригласил в каюту Г. А. Ушакова и Н. Н. Урванцева, которые подробно рассказали Воронину о своих многократных наблюдениях за льдом, окружающим Северную Землю. Капитан слушал и молчал. Он отлично сознавал, какая ответственность лежит на нем и начальнике экспедиции. Шмидт не настаивал, не убеждал, не отдавал никаких распоряжений. Он ждал, когда сам капитан придет к окончательному выводу. И не на корабле, а в маленьком домике зимовщиков было окончательно принято смелое решение: искать для Северного морского пути новую дорогу – вокруг Северной Земли… Это было заманчиво, но и рискованно, так как до «Сибирякова» ни одно судно не огибало Северной Земли.
Простившись с зимовщиками, капитан В. И. Воронин по новой карте смело повел судно на север. Шмидт еще больше стал ценить капитана, который, прежде чем решиться на ответственный шаг, все взвесил и рассчитал. Решение руководства экспедиции идти новым путем, где неизвестны были ни глубины, ни течения, ни льды, которые могли стать непроходимыми, получило поддержку всего состава экспедиции.
С 82° северной широты ледокол повернул к югу и пошел вдоль восточных берегов Северной Земли. Если в Карском море мы почти не встречали льда, то в море Лаптевых сразу началось ледяное сражение. «Сибиряков» все чаще и чаще с разгона мял, крошил и колол ледяные преграды. Однако лед становился все упрямее. За четыре часа иногда ледокол проходил всего 25—30 метров. Однако трудности не останавливали участников перехода. Часто на льду вместе с научными сотрудниками, матросами, кочегарами можно было видеть и Шмидта, и капитана, которые окалывали борта заклинившегося в лед корабля.
Жизнь на корабле шла строго по расписанию. На «Сибирякове» велись крупные научные работы. Ученые определяли глубину, брали с различных глубин пробы воды, измеряли температуру разных слоев моря, изучали течения, структуру льда, добывали образцы грунта морского дна, изучали его строение, следили за гидрометеорологическим режимом, вели наблюдения над животным миром. Вместе с экипажем ученые ежедневно выходили на лед, долбили в нем лунки, закладывали аммонал, взрывали ледяные перемычки, мешавшие движению ледокола. В дни обхода Северной Земли еще теснее стала дружба между Отто Юльевичем и капитаном. Вдвоем они стояли на мостике, вдвоем спускались на работу на лед. Вдвоем они жили в одной каюте. Дружба их была замечательным примером для нас.
Выход на чистую воду и завершение обхода Северной Земли с севера, где плавал только один «Сибиряков», вылились в праздник моряков и ученых – для будущих походов мы проложили новую морскую трассу.
Наш приход в устье Лены, где «Сибиряков» должен был принять доставленный по реке из Якутска уголь, совпал с прибытием в бухту Тикси большого речного каравана и началом строительства порта и полярной станции на острове Саго.
Пока шла бункеровка угля, Шмидт мобилизовал научный состав корабля на помощь зимовщикам. Он вместе со всеми таскал кирпич, бревна, доски, помогал плотникам, ловко орудуя топором и пилой.
Перед отходом на восток к капитану Воронину пришли двое якутов и стали убедительно просить взять их колесные пароходы на буксир для доставки в устье реки Колымы. Воронин спокойный человек, но тут не выдержал и вскипел: «На буксир колесные пароходы! Да вы соображаете, что говорите? Первая льдина из-под винта ледокола – и ваша лоханка на дно. Нет, увольте, пожалуйста, от такой затеи». Я подошел в это время к Отто Юльевичу, лежавшему на диване в каюте капитана, и дотронулся до его плеча, чтобы вручить срочную депешу. Шмидт, оказалось, не спал и слышал весь разговор. Когда якуты вышли, он, приподнявшись с дивана, мягко произнес: «У них задание дойти до Колымы. Одни они не пройдут, затонуть могут. Надо помочь. Вы же опытный и осторожный капитан, Владимир Иванович. Помогите».
Воронин стал возражать, а Шмидт попросил его еще раз подумать и решить. В конце концов Воронин согласился.
Два речных широких неустойчивых колесных пароходика были взяты на буксир ледоколом. Смешно и странно было видеть такую процессию. Капитан морщился, поглядывал назад, но, как только появились плавучие льды, он стал следить за ними, не уходя с мостика. Шмидт, беспокоясь за судьбу этих «колесных велосипедов», как выразился капитан, все время был с Ворониным.
На тридцать девятый день плавания, 4 сентября 1932 года, «Сибиряков» входил в бухту Амбарчик, расположенную недалеко от устья Колымы. Здесь ночью, казалось бы, в совершенно пустынном месте, мы увидели поистине фантастическую картину. Бухта ярко освещалась огнями. На рейде стояла эскадра транспортных кораблей, приведенных сюда с востока ледорезом «Литке». Здесь впервые встретились корабли запада и востока. Шмидт с Ворониным посетили начальника Колымской экспедиции профессора Н. Н. Евгенова и капитана А. П. Бочека, которые были поражены дерзким поступком сибиряковцев, доставивших нужные им речные суда из устья Лены в Колыму.
Получив сведения о тяжелых льдах в Чукотском море, «Сибиряков» выбрал якорь и пошел на восток, к мысу Дежнева, в море Беринга. Началось тяжелое ледовое плавание. От мыса Биллингса и дальше сибиряковцы пробивались лишь с помощью аммонала. Инженер-подрывник Б. Малер, боцман А. Загорский с бригадой из матросов П. Сизых, Т. Дурасова, Н. Адаева, Г. Голубина и В. Пузанкова то и дело взрывали лед. Самолета ни на корабле, ни на Чукотской земле не было. Пробивались вперед строго по указанию капитана Воронина, умевшего по цвету и структуре льда распознать наиболее слабые места. До пролива Лонга, отделяющего остров Врангеля от материка, шли крупнобитым льдом, достигавшим восьми – десяти баллов. В таких льдах нашему небольшому ледокольному судну идти было трудно. Отто Юльевич Шмидт, совершавший с капитаном Ворониным третий ледовый поход, хорошо знал его тактику: искусство судовождения во льдах заключается главным образом в умелом маневрировании в разводьях. Капитан все чаще и чаще стал подниматься в наблюдательную бочку, в свое «воронье гнездо», так как разводья становились все меньше и меньше, и у мыса Шелагского их не стало совсем. Кругом, куда ни кинешь взгляд, лед, лед без конца и края, и только под берегом, точно черное ожерелье, лежала открытая вода, по которой капитан повел «Сибирякова» от мыса к мысу. Мы уже миновали мыс Биллингса, мыс Уваргин, мыс Якан, мыс Рыркарпия (ныне Шмидта), мыс Ванкарем и у острова Волючино, в 240 милях от Берингова пролива, 10 сентября произошло несчастье.
«Сибиряков» попал во льды, толщина которых доходила до 4—5 метров. Во время одной из атак ледяного пакового поля гребной винт несколько раз ударился о подвернувшуюся льдину, и судно сразу потеряло ход. От страшного сотрясения ледокол вздрогнул и замер. В судовом журнале после осмотра появилась запись:
«Одна лопасть совершенно отсутствует, а три остальные обломаны больше чем наполовину».
«Сибиряков» бороться со льдами больше не мог. Отто Юльевич на экстренном открытом партийном собрании, на которое пришли все участники экспедиции, сказал, что мы не можем допустить, чтобы задание партии и правительства находилось под угрозой срыва.
– Надо, не теряя ни минуты, вернуть ледоколу жизнь и заставить его пробиваться дальше. Мы должны срочно перебросить с кормы в носовую часть 400 тонн каменного угля, тогда корма поднимется и можно будет сменить лопасти. Другого выхода у нас нет. Ваше мнение, товарищи?
– Даешь аврал! – дружно ответили сибиряковцы. – Кто бригадиры? Лактионов, Лимчер, Громов.
Открытая, светлая улыбка заиграла на лице Шмидта. Он был уверен в людях, знал, что они оживят корабль, вернут ему былую силу и экспедиция будет продолжаться.
Аврал начался ровно в полночь. Через десять минут с носовых трюмов были сняты лючины, заработали паровые лебедки и из трюмов на стропах стали поднимать ящики, мешки, кули, бочки, освобождая место для угля из кормового трюма.
Работали все участники экспедиции, от матроса до начальника экспедиции и капитана. Сильные порывы норд-оста мешали работе. Льды подступали к корме, леса, закрепленные на пришвартованной льдине, скрипели, качались.
Уже первый день аврала, когда на нос корабля были вытащены все грузы из первого трюма, вселил в нас надежду, что с работой справимся. Шмидт не только умело руководил расстановкой сил, но и сам работал в бригаде доктора Лимчера. Помню темные ночи с горящим на небе полярным сиянием. Помню неподвижный корабль, на котором в свете прожекторов и огромных с подзорами электроламп ученые и моряки таскали мешки и ящики, как профессиональные грузчики, и то тут, то там мелькала высокая фигура человека с большой окладистой бородой.
К концу третьих суток все 400 тонн каменного угля были перегружены на нос корабля. Корма ледокола высоко поднялась кверху, а передняя палуба была почти вровень с поверхностью моря. Подуй посильней ветерок, приди в движение лед – и кораблю несдобровать. За направлением и силой ветра следили. На лед выставили подрывников, чуть что – лед взрывали, ослабляли его мощь. Вечером третьего дня на место была поставлена первая лопасть, а 16 сентября – последняя. И снова были переброшены 400 тонн груза, теперь уже с носа на корму. Авральные работы, рассчитанные на десять суток, закончены были в семь. Это была победа. «Сибиряков» под крики «ура» пошел на выход, в Тихий океан.
Но ликование наше скоро омрачилось. Недалеко от острова Идлидля, почти рядом с мысом Сердце-Камень, случилось сразу несколько аварий. Сначала льдом, как бритвой, срезало все четыре лопасти, затем сломался гребной вал, а ступица с остатками лопастей упала в море.
Мощные машины застопорены. На корабле наступила тишина. Зябко. Свистит ветер. Идет обложной снег. Мохнатые белые хлопья ложатся на палубу, покрывают капитанский мостик. Все молчат и ждут. Авария непоправима. Омрачены все. Но больше всех переживают начальник экспедиции и капитан. С завистью смотрим на улетающих на юг птиц. Они стаями проносятся мимо нашего теперь бескрылого корабля. У нас же нет выхода. Мы обречены зимовать во льдах. Не добраться нам до Берингова пролива на «Сибирякове», который без винта стал походить на баржу с паровым отоплением.
Иначе на это смотрел Отто Юльевич Шмидт. Прежде чем сказать, что будем делать, он долго беседовал с капитаном, профессором Визе и матросом Адаевым – секретарем партийной организации. И когда вновь собрались в кают-компании, Шмидт, на лице которого не было ни уныния, ни тени сомнения, сказал:
– До Берингова пролива осталось двести километров. Сам корабль этот путь не пройдет, он беспомощен. Ему нужна наша мускульная сила. Мы потащим ледокол тросами от льдины к льдине. Мы используем течения и дрейф. Мы поставим паруса и выйдем изо льда. За дело, товарищи! Капитан приказал поставить паруса…
