Текст книги "Океан. Выпуск второй"
Автор книги: Юрий Папоров
Соавторы: Юрий Клименченко,Борис Сергеев,Николай Тихонов,Юрий Федоров,Владимир Алексеев,Виктор Устьянцев,Игорь Пантюхов,Игорь Строганов,Леонид Муханов,Юрий Пантелеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
Гигантская зыбь зашла в район промысла после обеда. Она мерно качала суда рыбаков и краболовов, поднимала и опускала могучие плавбазы с удивительной легкостью, словно они были игрушечные. Когда траулеры или маленькие сейнеры попадали в ложбину, за валами, за хребтами мрачной воды не выглядывали даже мачты. Но проходило несколько секунд, и вот показывался на гребне нос, полубак, и наконец целиком показывалось все суденышко, которое в то же мгновение, задрав корму и отчаянно вращающийся на воздухе винт, стремительно скользило вниз и снова пропадало с поля зрения.
А ветра почти не было.
Евгений Михайлович, которого поселили в представительской каюте, сидел на диване, закутавшись в халат, и еле подавлял в себе тошноту. Он всегда плохо переносил качку, особенно такую: монотонную, изматывающую всю душу своим тупым однообразием.
«Хлипкий я моряк», – думал начальник крабофлота, искоса поглядывая на своего собеседника, старшину Семеныча, который никак не реагировал на качку, как гора возвышался над дюралевым тонконогим стулом, прикрепленным к палубе по-штормовому, растяжками. От старшины веяло спокойствием и силой. И всегда он был таким, сколько знал его Евгений Михайлович. Ну, сегодня, ясно, старшина почти не устал, потому что работу прервали из-за зыби. Но Евгений Михайлович не один раз видел старшину и после того, как он работал сутками без перерыва.
Однажды было такое дело. Ловцы четырнадцать часов били краба, а потом вернулись на плавзавод, и отдыхать им не пришлось. Распутчики их мотобота окончательно зашились с сетями. Груды безнадежно запутанных сетей лежали на вешалах, а около них шевелились, как сонные мухи, распутчики. Аннушка, бригадир распутчиков, со слезами бросилась к старшине: «Мои, Семеныч, на ногах уже не держатся, и завтра ставить будет нечего». Старшина велел Аннушке сварить ведра два кофе и поставить их на вешалах и пришел на помощь со своими ловцами. Все пили кофе пол-литровыми кружками и работали до двенадцати ночи. Иногда кое-кто засыпал на ногах. Кончились, значит, у человека силы. Таких отправляли на отдых, а в двенадцать ночи разошлись по каютам все, кроме Семеныча и Аннушки, которые трудились до утра, и все сети были распутаны и аккуратно набраны, кроме двух витков. Утром неунывающий старшина разбудил своих ловцов и вышел с ними в море.
– Железный ты мужик, – с искренним восхищением сказал Евгений Михайлович. – Впрочем, у вас тут все подобрались такие. Что в ловецком, что на обработке!
– Точно, – охотно подтвердил старшина, – лови́ться с нашими можно!
– Пожалуй, вы по крабофлоту будете первыми.
Старшина закрутил головой:
– Не кажи, Михайлович, гоп…
– В августе, после путины, скажешь сам.
– Тогда могём.
– Ты осторожничаешь, Семеныч. Отчего так?
– Другие ведь не лыком шиты. Могём мы, а могёт Ефимов.
– Ефимов! – воскликнул Евгений Михайлович и свистнул. – Он в пролове, дружище. У него кадры не те, потом сам говорил – полоса! Жалко его, но тут я уверен, первое место «Никитин» не возьмет. Дай бог, план взяли бы, и то хорошо!
– Он сам на полосу вошел, сам выйдет из нее. Не такой мужик!
– Какой это?
– Ты што, Михайлович, не знаешь?
Евгений Михайлович покачал головой и задумался. Его поразили слова старшины: «Он сам на полосу вошел, сам и выйдет». А что, тут есть логика. Несколько лет назад никитинцы во главе с Ефимовым были признанными лидерами на крабофлоте. Крепкий там сложился коллектив, а потом он стал распадаться, и началась полоса неудач, невезения. Почему, в чем тут вина капитан-директора, в опыте и знаниях которого сомневаться не приходилось? «Сам на полосу вошел…» Зазнался? Нет, не в характере Ефимова зазнаваться. Он всегда выдержан, спокоен и все же допустил в чем-то ошибку. И с нее все началось.
Начальник крабофлота хорошо знал стиль работы капитан-директора Ефимова. Главное для него – доверие и руководство своими непосредственными помощниками. Это довольно узкий круг людей: главный инженер, старпом, завлов, начальник цеха обработки и еще несколько человек, роль которых на краболове помельче, но тоже очень важная. Каждый из них целиком и полностью отвечает за свой участок работы, и у каждого есть свой круг помощников. Скажем, у завлова – старшины мотоботов, у начальника цеха обработки – мастера. Короче, Ефимов в своем воображении четко видел структуру управления большим и разнообразным коллективом флотилии и не позволял себе командовать помощниками своих помощников, справедливо считая, что он не может быть сторуким. «Я не имею права вольно или невольно переключать на себя мелкие диспетчерские функции своих подчиненных, с которыми те не справляются, – утверждал Ефимов. – Я никогда не буду бросаться сам гасить всевозможные пожары, погрязать в текучке. Иначе мне некогда будет думать о главном».
И все же он увяз в текучке, думал начальник крабофлота. Началось это незаметно, с того времени, когда от него стали уходить по разным причинам его ближайшие помощники, а достойной замены им не было. Борис Петрович, начальник цеха обработки, оформился на пенсию, и на его место встал случайный человек. Завлов ушел заместителем директора берегового рыбкомбината. Тоже никуда не денешься, надо ему расти. А вот об этом Ефимов не думал, как не думал, что не вечен на флотилии и Борис Петрович…
Евгений Михайлович вспомнил, как к нему два года назад приходил завлов и сказал, что его приглашают на береговой комбинат, но уходить он не хочет, и стал намекать на то, что его устроило бы место главного инженера на «Никитине». Тогда главным инженером на «Никитине» был старый приятель Ефимова, хороший, добрый человек, но вялый и малоинициативный. Это знали все, в том числе и завлов, и завлов, как видно, давно метил на место главного инженера, и было бы правильным взять его, поощрить этим, но Ефимов не захотел обижать своего старого приятеля. И зря.
Похоже на то, что Ефимов несколько растерялся, когда лишился завлова и начальника цеха обработки – великолепных организаторов и специалистов своего дела. Лишь тут он увидел непредвзятыми глазами главного инженера и со свойственной ему решительностью нашел повод уволить его, но было поздно. Коллектив «Никитина» начал стремительно обновляться. Ведь с завловом ушли на комбинат и некоторые старшины, ловцы. Те, которые привыкли к завлову, сработались с ним. Борис Петрович такого урона не нанес флотилии. Он ушел один в свой маленький уютный домик на берегу Амурского залива. А на его месте появился человек, которого сразу невзлюбил Ефимов. Уж очень он решительно ставил мастерами своих людей, не считался со старыми кадрами, воспитанными Борисом Петровичем. Так, он хотел заменить и приемщика крабов Савченко, честнейшего, но несколько высокомерного человека, но тут Ефимов встал на дыбы, не позволил заменять приемщика крабов.
– Как у них там сейчас? – тихо спросил Евгений Михайлович, и старшина встрепенулся, не понимая вопроса.
Но на него невольно ответил пришедший в ту же минуту капитан-директор:
– Извините за беспокойство, но очень важное дело. Получена радиограмма от начальника экспедиции. Там у них разыгрался сильнейший шторм, и один мотобот с «Никитина» терпит бедствие. На борту двенадцать человек во главе со старшиной Карповичем.
ВЕЧЕР. ОХОТСКОЕ МОРЕНавалившись на румпель всем телом, Карпович думал лишь об одном: чтобы бот не развернуло бортом к волне. А ход у бота был плохой, мотор то сбавлял обороты, то с натугой набирал их, и тогда суденышко ложилось на нужный курс. В рубке моторист вспоминал всех богов и пытался найти причину неровной работы мотора.
А в это время ловцы под командой помстаршины Сереги спешно облегчали бот. Не работал только Олег, которого совсем укачало. Он сидел у трюма и бессмысленно смотрел на палубу. У его ног катались наплава и грузила, оторвавшиеся от сетей. Тут же орудовали ножами ребята, безжалостно кромсали дель, когда она запутывалась и цеплялась в трюме за стальные тросы, из которых был сплетен строп.
– Давай, хлопцы, давай! – орал Костя, который не из-за страха, из азарта испытывал прилив сил, странный душевный подъем.
Иногда он оглядывал бот, рассвирепевшее море и как-то нелепо, радостно думал, что будет теперь о чем рассказать в деревне Рог. Расскажешь про такое, так не поверят мужики!
Вот накатился очередной вал, накрыл бот, и все вокруг потемнело. Через секунду ушла гигантская волна, но темно было по-прежнему, потому что следом ударил снежный заряд. Когда просветлело, Костя увидел, что Серега, сбитый волной или ветром, лежит около борта и руки его запутались в сетях, которые он нес в охапке и которые не успел полностью выбросить в море. Часть сетей свесилась через низкие леера и полоскалась в воде, тянулась вдоль бота грязной лентой. Серега пытался освободиться, рвал нити дели и не мог встать, делал все лежа и глотал соленую воду, стекавшую к правому борту с палубы.
В первый момент Костя не подумал о том, что Серегу может стащить в море, что ему угрожает опасность. Он подумал об опасности, но о другой. В то время бот развернуло так, что сети пошли под него, под винт, и Костя отчаянно закричал Карповичу, бросаясь на помощь к Сереге:
– Женя, право руля, право!
Еще через секунду Костя схватил Серегу за пояс и стал держать, но сил у него не хватало, а тут еще накренило бот, волна очередная накрыла, и Костя почувствовал, падая на палубу, что Серегу неумолимо тащит в воду, в море. Но он еще крепче уцепился за товарища и сделал попытку найти опору, удержаться на скользкой палубе. Скоро ему показалось, что левой ногой он попал в какую-то петлю и она, эта петля, держит хорошо. Сумей он оглянуться назад, он увидел бы, что не в петлю попала нога, а в руки одуревшего от качки Олега. Олег вцепился в его сапог так же крепко, как он в Серегу, а Батаев в это время успел перерезать предательские сети. Для этого ему пришлось наклониться через борт, что он сделал не задумываясь, поддерживаемый остальными ловцами.
Серега поднялся ка ноги.
– Дурак, – ласково сказал Батаев, поддерживая помощника старшины за плечи, – к крабам захотел, да?
– З-з-замерз, – еле проговорил, стуча зубами, Серега. Наконец он осознал, что́ ему угрожало, и тут его охватил невыносимый страх. Чтобы не выказать его, повторил: – Замерз, хлопцы!
Костя искренне поверил ему, поверил тому, что Серега дрожит от холода, оттого, что промок до нитки. Промокшими до нитки были все. Но даже измученный Олег не чувствовал холода.
– Парни, – сказал Костя, – надо бы ему из аварийного!
– Да, надо бы, – подумав, согласился с ним Батаев.
И Костя пошел на корму за разрешением к старшине, который ни на что не реагировал, кроме того, чем был занят – держать бот носом к волне. Он видел, как упал Серега, как его спасали, как не дали ему свалиться за борт вместе с сетями, в которых он запутался. Слышал старшина и предупреждение Кости, но все это ничуть не трогало его, не волновало, а как бы проходило мимо сознания и казалось несущественным, не главным. Костя крикнул: «Женя, право руля!» И он повернул, это было существенным, это касалось целостности судна, на котором он отвечает за все и которое не должно перевернуться, погибнуть, пока он жив. Быть может, старшина Карпович был единственным человеком, понимавшим в полной мере то, что «семерка» попала в невыносимые условия и что, заглохни мотор окончательно, она станет игрушкой среди разгулявшейся стихии. Ее быстро перевернет, а ловцы, попав в ледяную воду, через полчаса окоченеют, и море выбросит их трупы на неуютный камчатский берег.
«Абаша» уже с полчаса шла по кругу, диаметр которого был около мили, но «семерки» не было видно. Капитан траулера решил сузить район поисков, потому что с плавбазы сообщили, что мотобот, по их мнению, где-то в центре круга. Разумеется, экран локатора не телевизионный экран, на нем нет подробностей, даже силуэта нет, а просто движущаяся светлая точка, и все. По ее размерам еще можно судить, большое или малое судно впереди, сбоку или сзади, но нельзя сказать, какой оно национальности. Так и случилось на этот раз, экран подвел. Траулер, сузив круг, наконец пересекся курсом с якобы «семеркой», но это оказался отважно сопротивляющийся старенький сейнер местного колхоза.
Капитан «Абаши» от души выругался и велел радисту передать на базу, что произошла ошибка. На базе, очевидно, в первое время растерялись: неужели они чуть ли не в течение целого часа принимали колхозный сейнер за свой мотобот? Но так оно и было. Делать нечего, попробовали связаться с «семеркой» по рации, чтобы как-то сориентироваться и выяснить, неужели она все где-то в той россыпи японских судов, спешащих подальше в море? Бот не отвечал, хотя его вызывали без перерыва. Или опять подвела его маломощная «карманная» радиостанция, которая плохо берет во время грозы и которую плохо слышно, или Карпович отвлекся, сражаясь со штормом, – оставалось неизвестным. Тогда «Абаша» не стала терять время и пошла южнее, ближе к японской зоне, а в район «Абаши» вот-вот должен был подойти «Таймень» да и сама плавбаза.
«Абаша» шла красиво, зарываясь острым носом в волны и выскакивая на поверхность, словно игривый дельфин. У нее был узкий корпус, который легко резал воду, и хорошая новая машина в триста лошадиных сил. На палубе траулера в районе кормовых надстроек стояло несколько матросов, одетых в непромокаемые плащи с капюшонами. На всех был один старенький бинокль, в который они по очереди оглядывали горизонт, искали «семерку». С таким же старанием проглядывали море и с мостика, и даже из иллюминаторов общего кубрика, который был одновременно и столовой, и красным уголком, и кинозалом. На траулере экипаж немногим более двадцати человек. Среди них только один был новичок – матрос второго класса, иначе – дневальный Петро Туган, живший до сегодняшнего обеда в десятой каюте вместе с ловцами «семерки».
Ему, как он считал, повезло: попал не на завод, куда его усиленно сманивали, предлагая «процесс» – подноску крабового мяса, а на траулер-разведчик. Все нравилось Петру на «Абаше», даже то, как ее качает. А качало «Абашу» основательно. Она проваливалась вниз и затем, фыркая, мелко дрожа корпусом, взбиралась на очередной водяной вал и там кренилась под ураганным ветром на борт, выпрямлялась и ныряла в снежный заряд, выходила из него, вспенивая воду и легко разрезая ее.
Туган стоял на палубе в новеньком черном плаще, а рядом были тралмастер и механик, свободный от вахты молодой парень с угреватым лицом.
– Дает, во дает! – радостно говорил Петро своим новым друзьям.
Но те были серьезны и не разделяли восторгов новенького дневального. Они были уже опытными моряками, а море для них было обычным полем, которое они чуть ли не буквально вспахивали не первую путину и знали, как опасен их труд вот в такую погоду. Они не на шутку волновались за судьбу бота, который поручили найти их траулеру.
– Не хотел бы я быть на их месте, – сказал тралмастер.
– Да, – сказал механик. – И где же они? Вот бедные хлопцы!
– Я их всех знаю, – сообщил Петро, – с их помстаршиной, мотористом и одним ловцом три дня жил в одной каюте. Крепкие ребята, только ужасные сони!
– Ишь ты, – заметил тралмастер, – сони, значит? Пошел бы ты на бот ловцом да повкалывал, как они, спал бы еще крепче.
Механик засмеялся и передал бинокль Петру:
– Ищи-ка лучше своих друзей по каюте. Понял, вербота́?
Туган взял бинокль с большой охотой и стал внимательно глядеть в него. И тут он загадал, что если именно он первым увидит пропавший бот, то его морская жизнь пойдет хорошо, он станет настоящим рыбаком, про которых совершенно справедливо говорят: «Рыбак – дважды моряк». Петру было двадцать один год, он недавно вернулся из армии, где был шофером. Отслужив, он пошел на стройку и водил самосвал и своей жизнью был вполне доволен, но однажды, возвращаясь домой с работы, остановился около витрины с объявлениями. На одном из них был нарисован дюжий рыбак, лихо тянущий полные рыбы сети. Ниже крупными буквами было написано, что любой желающий может завербоваться на Дальний Восток, на путину, сроком на шесть месяцев. И парень тут решил: поеду, погляжу, пока молодой, белый свет…
– Ну, что видишь? – спросил механик. – Ничего не видишь, не морской у тебя глаз. Давай бинокль. Видишь, Демьяныч прищурился, – значит, приметил он что-то среди волн. Может, и бот.
Теперь и Петро левее носа траулера заметил нечто вроде бочонка, который неистово кидали волны.
– Стой, – тяжело задышал Туган и схватил свободной рукой за плечо механика, – кажется, вижу!
Но бот или то, что казалось им, увидели с мостика траулера. «Абаша» резко сменила курс и пошла на юго-запад. А скоро бот стало видно и невооруженным глазом. Иногда он скрывался в туче снежного заряда и вновь появлялся – жалкая скорлупа среди гигантских валов. И на ней оранжевые люди.
– У них что, хода нет? – сказал в недоумении тралмастер. – Швыряет их, бедных, как попало.
Тралмастер был недалек от истины: «семерка» не имела хода, сломало ей и перо руля ударом волны. На ней, крепко прижавшись к рубке, находилось одиннадцать человек. Первым «Абашу» увидел Вася Батаев и закричал:
– Хлопцы, помощь идет!
Заплакал от радости вконец измученный Олег Смирнов, застонал, как от боли, Серега, вспомнил недавнее и не испытал радости.
Траулер стал кружить вокруг бота, подходя к нему все ближе и ближе. На корму вышли посланные капитаном «Абаши» два матроса с бухтами легкого линя, стали готовить буксирный канат.
Скоро «Абаша» совсем сбавила ход, но ближе подойти к «семерке» не могла – мешало сильное волнение, ветер. Капитан траулера боялся, чтобы бот не ударило о борт «Абаши» и не разбило его. Он стал выжидать благоприятный момент, чтобы с наветренного борта бросить на «семерку» линь. И вот бот приблизился к наветренному борту, влекомый возникшими в море течениями; один матрос кинул линь и промахнулся, второй кинул, и был тот же результат. Между тем бот прошел метрах в двадцати от кормы траулера, и его понесло дальше. Капитан «Абаши» успел, однако, ободрить ловцов своим бодрым и громовым через мегафон голосом:
– Ребятушки, на боте там, пошевеливайтесь, ловите линь!
Не выдержал, закричал свое Туган:
– Васька, Серега, это я, Петька с «десятой»!
И лишь на третий раз получилось все удачно. Линь с «Абаши» поймал Костя. К этому времени появилась с развевающимся шлейфом дыма из огромной трубы и сама плавбаза. За базой пришел на всех парах «Таймень».
Троих из экипажа «семерки» пришлось положить в судовой лазарет: Серегу, у которого было нервное потрясение, Олега Смирнова, совсем измученного качкой, и моториста Василия Ивановича по поводу двустороннего воспаления легких. Остальные восемь человек чувствовали себя нормально, лишь очень промерзли, но они быстро отогрелись после парной и коньяка, который им пожертвовал из своих запасов Илья Ефремович. Кое-кто не удовлетворился коньяком и добавил самодельного пива – кулаги, и спали теперь эти ребята мертвым сном в своих каютах. А шторм неистовствовал всю ночь. Был он необычайно сильным даже для этих гудящих от бесконечных циклонов широт.
Лазарет плавбазы был чистенький, уютный, на шесть коек, расположенных в трех каютах. Одна считалась как бы инфекционной, и туда уложили одного Василия Ивановича. Он всю ночь бредил, что-то кричал, вскакивал с кровати. От него не отходила медсестра, ласково его уговаривала, но он, пожалуй, ничего не слышал и не понимал. Рядом в трехместной палате лежал с широко раскрытыми глазами Серега и жадно ловил каждое слово бредившего моториста. Здесь же был и Олег, покорный, без кровинки в лице, и матрос «Тайменя», худой парень, на вид интеллигент. У него заболело сердце, но вел он себя бойко, был говорлив и на качку не реагировал.
– Так, говорите, досталось вам? – спрашивал он поминутно у Сереги и Олега.
– Было, – отвечал Олег и гремел тазом под кроватью. Его часто тошнило, но желудок был пуст, поэтому он только плевал в таз и потом лизал лимон.
Позаботились и о Сереге. Женщины из их бригады распутки нажарили огромную чашку крабового мяса и принесли ему, но он не ел, тупо глядел на чашку и часто вздыхал. Зато жареные крабы пришлись по вкусу парню с больным сердцем. Его звали Андреем.
За переборкой Василий Иванович кричал в бреду:
– Ребята, что стоите? Линь мне, линь! Я ведь душу за него, душу!..
И перед глазами Сереги вновь возникли бушующие валы взбесившегося Охотского моря, среди которых – одинокое, такое заметное оранжевое пятно, а рядом с ним второе – спасательный круг тоже оранжевого цвета. Потом – плачущий Василий Иванович, срывающий с себя телогрейку, сапоги. И вот он обвязывается вокруг пояса линем, хватает второй спасательный круг и прыгает за борт. Второй конец линя в руках Батаева, который стоял, широко расставив ноги, и стравливал линь и кричал ловцам, столпившимся у рубки:
«К скобе, к скобе привяжите твайну!»
А он, Серега, тогда стоял на корме, уцепившись за бесполезный румпель, хотя тогда он еще не знал, что ударом волны уже сломало перо руля. В рубке переливал горючее из запасного бачка Костя и тоже торопился, ругался как никогда, а потом крикнул Сереге:
«Давай, сейчас пойдет!»
И действительно, мотор ожил, заработал без перебоев. Бот рванулся вперед. Серега навалился на румпель, но…
В иллюминатор над головой парня кто-то осторожно постучал. Серега нехотя открыл глаза…
– Опять Алка, – сказал Андрей. – К тебе, герой!
– Чего тебе? – спросил Сергей, отвинчивая иллюминатор.
– Хочешь, я скажу тебе, что ты… – зашептала Алка, – что ты для меня…
Потом она протянула сверток. В нем были книги.
– Не надо, уходи!
Серега хлопнул иллюминатором, завинтил барашки. За окном осталось обиженное лицо девушки.
– Вот дурак! – сказал Андрей. – Ей же цены нет. Как о тебе беспокоится, даже завидно!
– Заткнись! – чуть не плача, сказал Серега.
И он опять стал восстанавливать в памяти то, как они с Карповичем стояли на корме и вдвоем держали румпель. Он вырывался из рук, бил в бока, но они не сдавались. Им нужно было удержать бот до тех пор, пока Василий Иванович и Костя не заведут мотор. Серега вспомнил покрытое солью, словно инеем, лицо старшины, его крупные глаза, в которых была, как ему теперь кажется, нечеловеческая усталость, и его толстые губы. А потом бот все же развернуло бортом к волнам. «Быстрее!» – хрипло крикнул Карпович в рубку, а до этого он молчал, даже командовал знаками, и его хорошо понимали ловцы.
И вот волна ударила в корму, в перо руля и накрыла их с головой. Серега успел рвануть румпель на себя так, чтобы удар волны пришелся на перо косо. Он все время боялся, что перо может отломить. Он успел предупредить удар, но сам поскользнулся на палубе и, выпустив румпель из рук, взмахнул руками, опрокидываясь на спину за борт. В последний момент правая рука старшины успела цепко схватить воротник Серегиной куртки. Старшина изо всех сил рванул на себя, на вытянутой руке поднял Серегу и мощным толчком откинул его к рубке, разжал пальцы и затем зашатался, выискивая точку опоры. Но все было напрасно, палуба скользила и делалась круче и круче, словно гора, а он, старшина, пытался взобраться на нее. Он пытался взобраться на нее и тогда, когда упал и хрипел, извиваясь всем своим могучим, сильным телом. Оглушенный ударом о рубку, Серега заплакал и пополз к Карповичу, протягивая ему руку, но Карпович властно крикнул: «Назад!» – и в то же мгновение волна накрыла его и унесла с собою в море…
Серега упал в подушку лицом вниз и зарыдал, полный ненависти, презрения к себе.
Теперь ему казалось, что полз он к старшине слишком медленно, что он тогда растерялся. Действуй он энергичнее, он успел бы протянуть старшине руку и удержать его на палубе мотобота.
– Уж лучше, уж лучше бы с ним вместе, – шептал Серега, не понимая того, что Карпович и в минуту смертельной опасности оценил обстановку лучше, объективнее и потому крикнул ему: «Назад!»
«А может, еще найдут Женю», – лихорадочно думал парень, и надежда крепла в нем. – Может, найдут? Ведь его ищут все суда экспедиции, несмотря на шторм и ночь. Всюду гудят траулеры, плавбазы, шарят по волнам прожектора. Как хорошо было бы, если бы нашли, как хорошо было бы…»
Серегу тронул за плечо Андрей, сказал:
– Чего ты уже пятый раз в слезы. Ну, спаслись вы, радоваться надо, – значит, еще поживешь, не пришел твой черед. Вот вашему старшине пришел черед, и все тут! Ищут его, а что искать? Тут не южные моря. Не вытащили тебя из воды, – считай, что уже на том свете ты, хоть и живой ты еще и болтаешься на волнах.
– Не тронь его, – слабым голосом сказал Олег, – не видишь, что нервы у человека сдали.
Андрей покрутил головой и вновь навалился на жареных крабов.
…Утром следующего дня завлов Валерий Иванович и председатель судкома Петрович спустились вниз в десятую каюту. Они постучали в дверь, им никто не ответил.
– Неужели до сих пор спят? – сказал завлов, пошатываясь, растопырив руки и упираясь ими в переборки.
А старый моряк стоял крепко. Ему качка была нипочем, не первый и не последний шторм в его жизни.
– Да я этого худенького… белоруса в столовой на завтраке видел, – сказал Петрович.
– А-а, Костю Ильюшиц. Знаете, мне таких бы сотню в ловцы – горя не знал бы!
– Они, белорусы, все работящие, неутомимые, – подтвердил председатель судкома, – из них добрые моряки получаются.
Валерий Иванович оторвал правую руку от переборки, но тут судно круто накренилось на левый борт, и он, вместо того чтобы вторично постучать в дверь, с маху толкнул ее, и она легко отворилась. Каюта была пустая. В ней было накурено, на столе стояла большая пластмассовая банка с самодельным пивом.
– Вот друзья, – сказал Петрович, откручивая пробку и нюхая содержимое. – Брага. Ну, мы ее…
Он оглянулся, подмигнул завлову: мол, мы знать ничего не знаем и простим человеческие слабости людям, которые были на краю гибели. Затем он сунул банку в угол около дивана, прикрыл ее старой телогрейкой и уселся на стул. Завлов хотел сесть на диван, но он был влажный, сырой. За иллюминаторами клубилась вода, била в стекла и находила невидимые щели, просачивалась в каюту. Завлов подумал и сел на заправленную койку моториста Василия Ивановича. Тут дверь отворилась, и вошел раздетый до пояса, с полотенцем и с мылом в руках Вася Батаев. Он не ожидал увидеть в каюте начальство, а увидев его, смутился, метнул быстрый взгляд на стол и успокоился, потому что на столе ничего не было.
– Здравствуйте!
– Доброе утро, – прогудел председатель судкома. – Как самочувствие?
Батаев молча пожал плечами. Не говорить же, что от проклятой браги голова трещит, как спелый арбуз. И зачем только ее пили?
– А Ильюшиц где? – спросил завлов сурово.
Ему хотелось сделать внушение и за брагу – как-никак он ее лично видел, и нельзя же потакать! – но промолчал, вспомнив, как заботливо спрятал ее в угол Петрович.
– В лазарет пошел хлопцев проведать, – ответил Батаев, который с тоской кружил по каюте и не понимал, куда делась банка. Но вот он толкнул ее ногой в углу и повеселел. На ней телогрейка, не видно, и это хорошо.
– Не убрано у вас тут, – сказал председатель судкома и поморщился, а глаза у него улыбались. – Вон фуфайка где-то валяется. Рундуков, что ли, нет? Иллюминаторы текут… да вижу, что барашки завинчены до конца! Прокладки надо новые, у боцмана возьмите.
Батаев схватил телогрейку в охапку так, чтобы и банку не выронить, и сунул ее в рундук, облегченно вздохнул и сел на свою койку. Зачем они пришли? Может, Карповича нашли? Но мысли Батаева как бы угадал завлов Валерий Иванович и сказал с тоской:
– Не нашли его, вашего старшину. Но найдем. Живого или мертвого – найдем!
Вася подумал, что живого, наверное, уже не видеть Женьку. И у него защемило сердце, дрогнуло лицо.
– Будем надеяться, что найдем Карповича живым, – продолжал говорить Валерий Иванович, – в жизни всякое бывает. Может, его японцы подобрали, или колхозники, или… В общем, не все еще потеряно, и не будем его хоронить заранее. Но нам хотелось бы знать, при каких обстоятельствах он упал за борт.
– Я этого не видел, – сказал Батаев, – вы других спросите. Сергея спросите, они вместе на корме были.
– Да говорили уже кое с кем. Рассказали, что знают. Вот и ты расскажи, пока свежо все помнишь. Понимаю, такое вспоминать трудно, нелегко, но надо, брат!
– Я за рубкой был, слышу – Женька за бортом что-то кричит и рукой нам то ли грозит, то ли показывает на что-то. А Сергей просто остолбенел на корме, на лице кровь и встать хочет на ноги…
– Так, – перебил его председатель судкома, – значит, его тоже чуть не смыло за борт. А до этого что было?
– Обычное всё. Краба, сети за борт покидали и жалели добро, но ведь старшой велел. Когда облегчали бот, Сергей в сетях запутался и чуть не вывалился за борт. Его Ильюшиц успел за ноги схватить. Схватил, а их обоих потянуло, но тут, значит, мы всем экипажем не дали. Еще смеялись, шутили. Правда, Сергей испугался, дрожал весь, вода из него… кто-то сказал, надо ему из аварийного на поправку. Костя пошел на корму к Карповичу, а Карпович так грозно: «Что, мы терпим бедствие? Через полчаса на базе будем, а там парная и…»
Дверь отворилась, зашел Костя, поздоровался, и разговор зашел о тех, кто в лазарете.
– Василий Иванович пришел в себя, уколы делают ему, – сказал Костя, – а он спирту у врачей клянчит. Олег – нормально, а Серега, как сыч, разговаривать не хочет. Переживает. Только и спросил: нашли Женьку или нет?
– Вы извините, товарищ Ильюшиц, – сказал председатель судкома, белоголовый красивый старик, – мы тут беседуем о том, как Карпович за борт упал. Такая нелепость. И как это могло случиться?
– Сам не понимаю, – ответил Костя. – Я в рубке с Василием Ивановичем горючее менял. Да что тут гадать, смыло волной старшину. Я в рубке вдруг слышу – там, наверху, Батаев на Серегу кричит: «Круг бросай, бросай круг!»
– Он бросил? – спросил завлов.
– Конечно, бросил. А потом Василий Иванович из рубки выскочил и в воду бросился, но я этого не видел. Мне Батаев запретил из рубки выходить. Он стал за старшого и мне велел продолжать.
– А зачем вы меняли горючее?
– Как – зачем? У нас же ведь мотор того… вы знаете. Я Карповичу сказал, вода, наверное, попала. А у Василия Ивановича канистра с запасным горючим была. Вот старшина и велел нам, пока шторм не разгулялся, сменить горючее. Меня послал помогать Василию Ивановичу, Серегу к себе позвал на корму румпель держать. Один Женька уже не мог, устал, и, когда двое, надежнее. Бот дрейфовал, а мы по-быстрому слили старое горючее и заправились новым из канистры.
– Это вы не дали перед этим Сергею за борт упасть? – спросил Петрович.
