Текст книги "Океан. Выпуск второй"
Автор книги: Юрий Папоров
Соавторы: Юрий Клименченко,Борис Сергеев,Николай Тихонов,Юрий Федоров,Владимир Алексеев,Виктор Устьянцев,Игорь Пантюхов,Игорь Строганов,Леонид Муханов,Юрий Пантелеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
В. Проценко,
контр-адмирал
БРОСОК ЧЕРЕЗ МОРЕ [16]16
Не охраняется.
[Закрыть]
В марте 1944 года после завершения Керченско-Эльтигенской операции бригада торпедных катеров, которой я командовал, перебазировалась в Фальшивый Геленджик. Впервые за всю войну моряки теперь могли, оставив катера у причалов тихой речушки, спокойно отдыхать, не обращая внимания на свист штормового ветра и шум прибоя. Не нужно было варить еду в ведрах на кострах. Правда, пришлось немало потрудиться, чтобы приспособить под жилье заброшенные полуразрушенные постройки бывшего санатория, восстановить клуб, столовую, построить склады, мастерские и даже собственную пекарню.
Разворачивали мы нашу новую базу, как будто век собирались здесь жить, а сами потихоньку готовились в далекий путь.
Наши войска освободили значительную часть Украины. Гитлеровцы в Крыму оказались отрезанными. Сейчас очень важно было нарушить питающие их морские коммуникации. И нам приказали перебазироваться в Скадовск, небольшой приморский город западнее Перекопского перешейка.
В отдельной комнатке, куда допускался ограниченный круг людей, трудились офицеры штаба. Они производили расчеты. Задача перед нами труднейшая. Полная тактическая дальность плавания наших катеров около ста шестидесяти миль. А сейчас нам надо пройти более четырехсот миль без возможности зайти в какой-нибудь порт, чтобы отдохнуть, пополнить запасы топлива. Идти придется под постоянной угрозой нападения авиации и кораблей противника. С собой возьмем столько бензина, сколько сможем поднять за счет торпед и части артиллерийского боезапаса, которые оставим на берегу.
Предварительные расчеты показали, что это решение в принципе реальное. Но время зимнее, море неспокойное, а горючего, как ни считай, в обрез даже для штилевой погоды, не говоря уж о том, что оно может понадобиться и для уклонения от боя (стрелять-то нечем, идем без торпед).
Флагштурман капитан-лейтенант Кузьма Петрович Кушнеров, механики Леонид Иванович Борисевич и Борис Петрович Трубчиков в который уже раз пересчитывают мили, ходовые часы, скорости. Самой трудной проблемой оказалась перекачка топлива из бочек, установленных в торпедных желобах. Опять выручила матросская смекалка. Систему, разработанную мичманом Павловским и его подчиненными, испытали на ходу при большой волне – действовала безотказно. К. Кушнеров установил на флагманском катере пятидюймовый магнитный компас, которым пользуются на больших кораблях.
Готовились весь январь и февраль.
7 марта выходим в море. Флагманским идет катер № 85 Подымахина, с ним – штурман бригады Кушнеров и я.
Часть пути с нами следует группа обеспечения – два отряда по шесть торпедных катеров. Возглавляют отряды капитан третьего ранга Довгай и капитан-лейтенант Волчков.
Погода штилевая, пасмурная. А вскоре мы вошли в полосу плотного тумана. Флагманский штурман вынужден то и дело проверять показания тахометров (указателей оборотов двигателей) и компаса. Непрерывно приходится давать световые сигналы катерам: «Точнее держаться в строю!», «Не отставать!», «Уменьшить дистанцию!». Иначе нельзя: оторвется катер от строя, найти ему нас будет трудно, он даже связаться с нами не сможет – выходить в эфир разрешено лишь в исключительных случаях.
Когда прошли 103 мили, сопровождающие катера передали нам бензин, снова пополнив наши опустевшие баки, и покинули нас.
Туман несколько уменьшился, но наступала ночь. Идем курсом на запад. Наиболее опасные районы – мыс Сарыч и мыс Тарханкут – нужно во что бы то ни стало миновать в темное время суток. В этих местах наш курс проходил близко от берега, и возможность встречи с вражескими дозорами грозила каждую минуту.
Снова попали в туман. Включаем ходовые огни и прожекторы, направив лучи в сторону катеров. Впервые за войну идем с такой иллюминацией. Периодически уменьшаем скорость, чтобы дать всем подтянуться. Кто-то сигнальным прожектором просит застопорить ход. Оказывается, на катере старшего лейтенанта Куракина лопнула тяга рулей. Вынужденная остановка сейчас весьма опасна. По условиям перехода можем ждать не более двадцати пяти – тридцати минут.
Моряки катера – боевые, опытные, плавают вместе с начала войны – дружно взялись устранять повреждение. Мичман Юшин с головой погружается в холодную воду, работает на ощупь. Ему помогают мотористы и боцман. Команды подаются тихо, их не слышно даже на рядом стоящем катере. Отличный пловец и ныряльщик, Юшин через полторы-две минуты поднимает голову из воды и требует необходимый инструмент или проволоку. Томительно, тревожно проходят двадцать, затем двадцать пять минут. Куракину передаю предупреждение: «Через пять минут подготовить катер к затоплению! Документы взять с собой!» Но матросы уложились в срок.
Катера продолжают путь. Миновали район Севастополя. Туман рассеялся окончательно, волнение моря значительно уменьшилось. Уже более четырнадцати часов люди бессменно несут боевую вахту. Идем на предельной скорости, чтобы миновать Тарханкут до рассвета. Неожиданно: «Катер Игошина оторвался от строя». На поиск Игошина посылаю катер старшего лейтенанта Першина, отлично знающего район.
Занимался рассвет, когда мы прошли меридиан мыса Тарханкут и повернули на северо-восток. Над морем – низкая облачность. Волны силой пять-шесть баллов крепко бьют в нос катера, поливая нас нещадно. Пришлось сбавить ход.
К 13.00, измученные суточным переходом, вышли к Тендровской косе. Пройдено более 400 миль. Ошибка в счислении всего 10 миль. Штурман молодец.
Все беспокоятся о судьбе Першина и Игошина. Радисты уже более получаса вызывают их.
Получил донесение, что на моторе катера Латошинского вышло из строя магнето. Командир отделения мотористов Иван Готовкин руками сжимает лопнувшую колодку, обеспечивая работу мотора.
Першин докладывает: Игошина не нашел, а топлива осталось в обрез, дальше искать не может. Приказываю ему догнать нас.
Вот и Скадовск. Запомнилась картина: на причале лежат матросы в мокрой походной одежде. Спят. Можно сказать, сон сразил на ходу. И не мудрено: ведь больше суток продолжался поход. Пожалуй, равных ему еще не было за всю историю существования торпедных катеров. Выдержать такое напряжение могли только люди, крепкие телом и духом. Какая силища таится в наших ребятах!
А катера Игошина все нет. На поиск его посылались самолеты-истребители. Не нашли…
Что же случилось с Игошиным и его экипажем? Узнали мы об этом только через три недели, когда была освобождена Ак-Мечеть (ныне Черноморское). А еще позже получили письмо боцмана Ивана Андрианова, который рассказал подробности гибели катера № 24.
В темноте Игошин потерял ориентировку. Сильно бросало на волне, компас работал неустойчиво. Когда немного рассвело, Игошин решил держаться ближе к берегу, чтобы сориентироваться по местности. С берега не стреляли, и командир решил, что там свои.
Показалась какая-то бухта, сигнальный пост. По приказанию командира боцман Андрианов пытался связаться с постом. Безрезультатно. Командир решил войти в бухту. И только здесь, когда брызги перестали бить по глазам, он увидел корабли с фашистскими флагами и высыпавших на причалы гитлеровцев.
Игошин резко повернул катер на обратный курс и приказал открыть огонь по кораблям и причалам. Гитлеровцы заметались. Многие из них падали, сраженные пулями. На берегу началась беспорядочная стрельба. Открыли огонь береговые батареи.
Катер выскочил из бухты. Встречная волна снова стала заливать глаза. Игошин обрадовался, заметив силуэты кораблей, решил, что это идем мы. И вдруг засвистели снаряды и пули. Игошин переложил руль на борт. Поздно! Остановились двигатели, замолкли разбитые пулемет и пушка. Командир отделения мотористов Василий Агафонов и радист старшина первой статьи Сергей Ованесов тяжело ранены. Получили ранения и остальные члены экипажа.
Корабли противника осторожно приближались. Советские моряки открыли кингстоны и отстреливались до последнего патрона. Когда катер погрузился, гитлеровцы вытащили из воды оставшихся в живых моряков.
По всей Ак-Мечети с быстротой молнии распространилась весть о случившемся. В порт устремились женщины, старики, дети.
Гитлеровцы радовались удаче. Пусть все видят пленных русских моряков! Но моряки не походили на побежденных. Израненные, в крови, они шли с гордо поднятой головой. Когда немецкие санитары подбежали с носилками, чтобы унести ослабевшего Агафонова, моторист Стариков оттолкнул их и, собрав последние силы, поднял товарища. К нему поспешили Андрианов и Рассказов. Так на руках они и понесли боевого друга.
Мертвая тишина стояла кругом. Советские люди с печалью и гордостью смотрели на четырех моряков.
Агафонова немцы оставили в госпитале, остальных отправили в симферопольскую тюрьму.
Едва Агафонов пришел в себя, его стали допрашивать. На вопрос, почему их катер оказался в Ак-Мечети, моряк ответил:
– Море наше, где хотим, там и плаваем.
Санитаркой в госпитале работала русская женщина Н. И. Константинова. Она рассказала нам о последних минутах жизни старшины 2-й статьи Василия Агафонова. Ночью он подозвал ее. Моряк умирал. Говорить ему было трудно, он задыхался:
– Я знаю, вы советский человек. Скоро придут наши… Расскажите им, что Агафонов с торпедного катера двадцать четыре ничего не выдал и погиб как комсомолец… Прощайте…
А его товарищи были освобождены нашими войсками и снова дрались с врагом. Боцман Иван Андрианов дошел до Берлина и здесь встретил День Победы.
…Наши катера стали действовать в районе Одессы и Севастополя, что ошеломило гитлеровцев: они никак не могли понять, откуда появились здесь советские корабли. Важнейшие коммуникации противника оказались под ударом.
Первый большой успех одержали Борис Латошинский и Геннадий Ксенофонтов. Их катера у Ак-Мечети атаковали самоходную баржу. Попадание торпеды вызвало необычно сильный взрыв: по-видимому, судно было загружено боеприпасами.
Договорились о взаимодействии с летчиками, базирующимися на Скадовск. 12 апреля авиаторы донесли, что их разведка обнаружила в море вражеский конвой. Группа Шенгура, состоявшая из арткатера лейтенанта Иванова и торпедных катеров Подымахина и Латошинского, направилась в этот район. Наводил ее на цель самолет-разведчик. В 23 часа летчик, увидев противника, показал его место осветительными бомбами. Это было примерно в восьми милях к юго-западу от мыса Тарханкут. Поблагодарив летчика, катерники поспешили туда. В 23 часа 50 минут они разглядели силуэты двух немецких десантных барж и свыше десяти небольших катеров. Шенгур пошел на хитрость. Артиллерийский катер, не связанный необходимостью занимать носовые курсовые углы, решительно атаковал огнем «катюш» и пулеметов охранение противника. Когда вражеские катера оказались втянутыми в бой, Шенгур по радио приказал Подымахину и Латошинскому:
– Атаковать баржи!
Главная цель теперь оказалась открытой. Подымахин с дистанции двух кабельтовых стреляет одной, затем другой торпедой. Одна из быстроходных десантных барж отправляется на дно. Только теперь немецкие моряки поняли маневр наших катерников и бросились прикрывать уцелевшую баржу. Но их встречает огнем торпедный катер Латошинского, а Шенгур обрушивает залп «катюш». Один из поврежденных катеров остановился. Шенгур вместе с Латошинским добили его пушечными и пулеметными очередями. В образовавшейся сутолоке боцман катера Подымахина Николай Подлесный огнем из пушки «швак» и электрик Иван Гнидкин огнем крупнокалиберного пулемета с короткой дистанции подбили еще два вражеских катера. Прекратив стрельбу, те вышли из боя. А наши катера без повреждений возвратились в базу.
В очередной ночной поиск отправились катера Михаила Вакулина, Ивана Юрченко и Бориса Прокопова. Вакулину вдруг показалось, что пахнет дизельными выхлопными газами. Запах быстро пропал. Вакулин немедленно повернул на обратный курс. Снова пахнуло дымом. Командир уменьшил ход и повернул на ветер. Запах не исчезал. Его ощутил и боцман Филипп Лой и бросился готовить торпедные аппараты. Следовавшие за Вакулиным катера Юрченко и Прокопова, поняв, что маневр головного сделан неспроста, пошли за ним.
Вскоре наблюдатели заметили стелющийся над водой темный дымок, а затем рассмотрели и силуэты самоходной баржи и трех сторожевых катеров. Вакулин, вырвавшись влево, оказался на выгодном курсовом угле и с трех кабельтовых выпустил обе торпеды. Юрченко и Прокопов готовились атаковать баржу с противоположного борта. Но тут последовал взрыв, и тяжелогруженая баржа, оседая на корму, стала быстро тонуть. Атака была настолько скоротечной и внезапной, что корабли охранения, шедшие впереди баржи, открыли огонь только вслед нашим умчавшимся быстроходным катерам.
На разборе действия Михаила Петровича Вакулина получили самую высокую оценку. Да, в море надо уметь не только все видеть и слышать, но и следить за запахами. Весельчак и балагур Иван Милашенко сформулировал это правило по-своему:
– Наш брат в море сам себе и собака и охотник.
Как-то около полуночи почти у самого Севастополя наши моряки обнаружили две БДБ. Атаковали с ходу. Противник даже не успел открыть огонь, как мощный взрыв торпеды развалил одну из барж. Вторая пошла почему-то задним ходом (катерники сочли, что из-за очень малой дистанции залпа вертушка инерционного ударника не сработала и торпеда не взорвалась, а ударом своего корпуса только повредила судно). Появившиеся с морского направления гитлеровцы-сторожевики навалились всей мощью огня на наши катера. Пришлось уйти.
На параллели Стрелецкой бухты катера столкнулись с большим вражеским конвоем. Наши катера разделились на две группы, по два в каждой, и ринулись в атаку с флангов. Первыми сблизились с врагом катера звена Куракина. Противник сосредоточил по ним весь огонь. Отстреливаясь пулеметами, катера стали отходить, и тут гитлеровцы клюнули на приманку: погнались за ними. Этим воспользовались Смирнов и Прокопов. Проскочив за кормой кораблей охранения, они атаковали торпедами большую сухогрузную баржу.
Услышав взрыв за кормой и увидев, что баржа тонет, немцы перестали преследовать пару Куракина и кинулись за катерами Смирнова и Прокопова. А поврежденная баржа, осев носом, оказалась неприкрытой и добил ее Грибов. На отходе Куракин приказал дать залп четырьмя эрэсами по катерам вражеского охранения, что привело их в смятение и вынудило прекратить стрельбу по нашим катерам.
– Нам тоже немного досталось… Ну, да не без этого, – закончил доклад Куракин, кивнув в сторону катера, на котором шла заделка пробоин и откачивалась вода.
Наступил май. Под Севастополем развернулись ожесточенные бои. Ветер даже до нас доносил дым пожарищ, гул орудийной канонады. Ночью полнеба полыхало заревом.
В ночь на 3 мая торпедный катер Юрченко с командиром отряда Харлампием Константиновым на борту и артиллерийский катер Нестора Котова с командиром звена Владимиром Пилипенко милях в пяти от мыса Херсонес обнаружили конвой с довольно сильным охранением, непрерывно перемещающимся вдоль строя. Командир отряда приказал уменьшить ход и зайти с кормовых углов. Видя, что противник ничего не подозревает, наши командиры при очередном галсе немецких катеров пристроились им в кильватер и так прошли вдоль строя, выбирая цели. А на обратном пути, как только Юрченко оказался на выгодном курсовом угле, он выпустил в транспорт две торпеды и отправил его на дно.
Спохватившиеся корабли охранения бросились за отходившим катером Юрченко, но Пилипенко прикрыл его отход залпом «катюш». Отойдя на перезарядку, он заметил, что следовавшая на буксире в конце строя большая сухогрузная баржа осталась без охранения, а буксир занимается спасением гитлеровцев с потопленного транспорта. Тогда Пилипенко приказал Котову атаковать баржу. После двух пристрелочных снарядов на нее был обрушен залп из 22 ракет. На глазах у моряков огромная баржа опрокинулась.
9 мая 1944 года затаив дыхание мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Севастополя. В числе особо отличившихся были названы многие соединения армии и флота, в том числе и катерники капитана 2-го ранга В. Т. Проценко.
Штаб подвел итоги наших боевых действий у западных берегов Крыма. С 9 апреля по 11 мая 1944 года торпедные катера бригады потопили 10 транспортных судов противника общим водоизмещением около 9000 тонн и четыре сторожевых катера водоизмещением 600 тонн, много кораблей повредили. Сколько при этом было уничтожено вражеских солдат и боевой техники, установить не удалось. Но в числе десятков тысяч гитлеровцев, уничтоженных нашим флотом на море, имеется и доля катерников.
4. ЛЮДИ ФЛОТА
Николай Тихонов
МОРСКИЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ СЕРГЕЯ КОЛБАСЬЕВА [17]17
Не охраняется.
[Закрыть]
На правом берегу Невы, недалеко от моста лейтенанта Шмидта, стоит старое здание, при одном взгляде на которое вспоминаются невольно времена парусного флота, первые кругосветные плавания, открытия в далеких жарких странах, адмиралы с длинными подзорными трубами и бомбардиры с банниками и ядрами. Это здание Морского училища имени Фрунзе, бывшее когда-то Морским кадетским корпусом.
Сергей Адамович Колбасьев, автор книг «Поворот все вдруг», «Правила совместного плавания», «Салажонок», хорошо еще помнил этот Морской корпус с его своеобразным бытом, с его традициями и историческими особенностями.
Он писал в повести «Арсен Люпен»:
«Еще я помню его в нестерпимом сиянии всех люстр, в блеске паркета и золотого шитья на черных мундирах, когда весь батальон стоял в ротных колоннах, имея оркестр на левом фланге, и вице-адмирал с седым клином бороды на красной орденской ленте, торжественно кашлянув, произносил:
– Здравствуйте, гардемарины, кадеты и команда!»
Этот Морской корпус формировал характер будущих офицеров российского флота, как подразумевалось – верных слуг самодержавия. Бывали, конечно, годы, когда в числе воспитанников корпуса оказывались такие свободомыслящие умы, что о них не любило вспоминать корпусное начальство. Но среди кадетов передавалось из поколения в поколение, что несколько десятков декабристов и революционеров-семидесятников вышли из их корпуса и что сам руководитель военной организации «Народная воля» Суханов был гардемарином. Но об этом передавалось доверительно. Учились в корпусе дети состоятельных родителей, из дворянских семей, и заниматься политикой им не пристало.
Автор рассказов о первых моряках Красного флота Сергей Адамович Колбасьев родился в 1898 году в Петербурге, в семье коллежского асессора Адама Викторовича Колбасьева. Мать его, Эмилия Петровна, урожденная Керуана, чьи родители были выходцами с острова Мальта, передала сыну фамильную склонность к языкам, и он отлично владел впоследствии английским, французским, немецким и дополнительно изучал шведский и фарси.
До поступления в Морской корпус Сергей Колбасьев учился в гимназии Лентовской, считавшейся «красной», потом, по настоянию матери и дяди-моряка, перешел из шестого класса гимназии в Морской корпус.
Он учился в годы, когда началась первая мировая война. И хотя корпус и был отгорожен от внешнего мира и строго держался своих традиций, но вести с театра войны, вести о том, что происходит в стране, брожение, все ширившееся в столице на Неве, рабочие волнения, недовольство царским режимом, смутное предчувствие перемен в сознании гардемаринов и толкали их на поступки, которые ранее были бы невозможны.
В повести «Арсен Люпен» Колбасьев рассказал, как два смелых, предприимчивых гардемарина начали донимать корпусное начальство целой серией ошеломительных розыгрышей и дерзких выходок, приписывая их легендарному персонажу французского романиста Арсену Люпену. И хотя за любой из этих поступков виновным грозил строгий суд и исключение с последствиями, все же эти поступки не выходили за грань юношеских выходок.
Ничего серьезного в политическом отношении в них не было.
И, несмотря на такую фронду, героям этих острых проказ все же казалось, что придет час их выпуска из корпуса и они прибудут на боевые корабли чистенькие, новенькие, в хорошо пригнанных мундирах и предстанут перед начальством, чтобы начать боевую службу на флоте «его величества».
И корпусные их приключения станут воспоминанием юности, а в жизни они будут командирами, постепенно втягивающимися в трудную корабельную жизнь, наглухо отделенными от существования исполнительных, дисциплинированных матросов, называющих их «ваше благородие» – и не иначе.
Но не успели молодые люди представить себе будущность после окончания корпуса, как будто морской шквал ударил о стены их училища, ворвался внутрь и смыл все старые традиции и вместе с ними власть всесильных командиров. Февральская революция сбросила царя, устои повалились, растерявшиеся начальники ничего не могли объяснить. Перед лицом исторической бури, восстания народа смешны были всякие гардемаринские розыгрыши, и закономерно в коридоре училища появилось объявление:
«Я умер. Арсен Люпен».
И когда друзья Бахметьев и Лобачевский выходили из корпуса вместе, они на углу Седьмой линии и набережной, расставаясь, сказали друг другу: «Прощай! Прощай!»
Герои повести «Арсен Люпен» должны были встретиться не в классных помещениях, и не в знакомом коридоре, и не в зале, где стояла модель старого корабля, а на широких перекрестках исторической битвы – на путях Великой Октябрьской социалистической революции, став одними из первых по времени командиров Красного Флота.
Молодые морские офицеры были выпущены из Морского корпуса, когда уже полыхало зарево гражданской войны. Все силы контрреволюции сосредоточивались против молодой Советской Республики. Военные заговоры, поддержанные иностранными резидентами, росли, как грибы.
Сергей Колбасьев стал твердо на сторону революции, стал тем честным, знающим командиром, который исполняет свой долг, не страшась опасности и не избегая ее. Как русский человек, патриот, он не мог даже представить себе, что значит опустить новый боевой морской красный флаг перед врагом, будь он сильнее во много раз. Сергей Колбасьев был в числе тех преданных флоту специалистов, что разделили с ним тяжелые морские и речные дороги гражданской войны, что создавали из ничего флотилии, которые бесстрашно вступали в сражения и побеждали.
Это была пора, когда балтийские миноносцы и подводные лодки сражались на Волге и Каме, в озерах и реках Севера, когда на юге – на Азовском море – делали дивизионы канонерских лодок из буксиров и барж, речных пароходов.
Колбасьев плавал на миноносцах. Он сам пишет в повести «Джигит»:
«Самая лучшая служба, конечно, на миноносцах. Не очень спокойная и не слишком легкая, особенно в военное время: из дозора – в охранение и из охранения в разведку; только пришел с моря, принял уголь, почистился – и пожалуйте обратно ловить какую-нибудь неприятельскую подлодку или еще чем-нибудь заниматься. Словом, сплошная возня с редкими перерывами на ремонт, когда тоже дела хватает».
Он плавал и на необычных кораблях. Какие же суда были в Азовской флотилии? Это были ледоколы, истребители, грязнухи-баржи. Правда, у белых выходили в море только канлодки, сторожевики, тральщики и несколько миноносцев.
Колбасьев участвовал в обстрелах, сражениях, десантах, ставил мины, учил молодых моряков трудной морской науке и никогда не отступал перед трудностями. А их было несчетное количество в те поры. Не хватало боеприпасов, не хватало знающего экипажа, специалистов, не хватало кораблей, провианта. Были и потруднее заминки, когда рядом оказывались командиры-изменники, перебегавшие к врагам. Комиссары смотрели на военспеца недоверчивыми глазами и имели право на это, потому что сверстники Сергея Колбасьева по корпусу действительно плохо понимали происходящее, иные из них и не представляли себе вообще, почему произошла революция.
А многие старые офицеры сражались на стороне белых генералов и интервентов. Долгий путь гражданской войны Колбасьев прошел с честью и окончил службу в освобожденном Крыму, командуя, кажется, дивизионом миноносцев.
После гражданской войны, демобилизованный из Красного Флота, он приезжает в Ленинград и начинает заниматься литературой. Он пишет стихи, переводит, активно участвует в литературной жизни, которая бурно развертывается в те годы. Создаются группы и группочки. Идет большой спор о путях развития советской литературы. Выходит в свет поэма Колбасьева «Открытое море». Стихи, которые пишет тогда Колбасьев, полны впечатлений гражданской войны, но в них, несмотря на точность морских описаний, есть излишняя сухость, прозаичность:
Светят прожекторами.
И, кажется, крейсера.
От них не уйдешь, пожалуй,
А уходить пора.
Что ж, держим на север,
Если нет другого пути.
Минные загражденья? —
Попробуем пройти.
Когда вы прочтете после этих строк страницу из «Салажонка», где описывается, как уходили через минные заграждения, вы, к своему удивлению, увидите, что проза гораздо поэтичнее стихов и сильнее передает ощущения ночного похода.
Сергей Колбасьев едет переводчиком в советское посольство в Кабул. Долог путь от Ленинграда до Афганистана, но еще дольше от советской границы, через Кушку, в обход Гиндукуша до Кабула. Этот путь, длиной в 1200 километров, тогда проезжали на лошади. Для моряка это нелегкий путь. Зато весь быт малоизвестной тогда страны открылся перед путниками. Открылись и неизвестные пейзажи. Степь, горы, перевалы. Желтый камень, щебень, трава пучками.
Бурая земля, на ней красные тюльпаны и маки. Броды через серебряные и кофейные речки. Деревья только вблизи городов. Открытая каменная степь. На солнце 40 градусов, в тени 25 градусов. Кишлаки пастухов. Кочевники. Круглые кибитки из черного войлока. Сзади них море баранов.
Пастухи – из племени дурани, одного колена с эмирским. Хан вынес воды помыть руки, сам полил. «Гости эмира – наши гости», – сказал он.
Пили кислое молоко и слушали, как играет большой афганец на маленькой дудочке из тростника. В звуках маленькой дудочки была степь, ветер, ночь – все, что вверху, и все, что внизу. От этой музыки становилось тревожно. Вокруг сидели люди с непокрытой головой, с длинными волосами, смуглые, белозубые, в простых длинных рубашках. «Как в раю», – вспоминал позже Колбасьев.
И опять был путь по горячим камням, по низким желтым холмам, пока не показались тутовые деревья, сырые поля, большая река Гельменд. Миновали Кандагар, Газни, вот и гостеприимный Кабул. Жили в Кабуле. Сергей Колбасьев был там с женой, храбро совершившей все путешествие. Работа в посольстве, прогулки по городу Кабулу и окрестностям. Время летело незаметно.
Выполнив свою работу, Колбасьев поднялся в обратный путь, на этот раз по новой дороге, через Мазар-и-Шериф на Термез.
После возвращения из Афганистана Сергей Колбасьев получает назначение на работу в торгпредство в Хельсинки. Здесь он снова превращается в моряка. На небольшой яхте он совершает большие походы, уходит в очаровательные финские шхеры, странствует по островам залива. Одновременно он увлекается радио. Он сам начинает изготовлять сначала маленький детекторный, а потом большие ламповые приемники. Он много читает по этому вопросу и даже сам пишет руководство, как сделать хороший ламповый приемник.
Наконец кончается работа в Финляндии, и Колбасьев в Ленинграде. На этот раз он целиком отдается писательскому труду.
Если раньше он увлекался музыкой и идеей соединения музыкальных произведений со световой гаммой, то теперь он погрузился в радио, с таким же упорством, с каким он одно время увлекался моделями кораблей, сам их делал очень точно и очень тщательно. Но все-таки над всем торжествовало желание написать о гражданской войне, о годах, которые он провел на Красном Флоте.
Будучи участником ЛОКАФа, ленинградской организации красноармейских и флотских писателей, он пишет свои морские рассказы, уходя с головой в воспоминания незабываемых лет, в годы своей молодости, когда столько энергии было отдано родному Красному Флоту.
Перед ним заново проходят и суровые берега Мурмана, и лесистые прибрежные холмы Камы, и песчаные отмели Волги, и обожженные южным солнцем косы Азовского моря, и синий простор Черноморья.
Перед ним проходят сотни знакомых лиц, характеров, случаев, боевых воспоминаний. Иных уж нет, а те далече. Но он, ничего не написавший об Афганистане или о Финляндии, понимает, почему его не увлекли степи и горы далекой страны, леса и шхеры Финляндии. Он моряк, моряк военный, моряк, который понимает боевую службу, опасную, увлекательную, красивую. Он моряк, который знает досконально эту службу со всеми ее мелочами. Знает ее всерьез, так же как и морской порядок – порядок совместного плавания.
Книги Сергея Колбасьева называются очень обдуманно, и в этих названиях выражено то главное, о чем рассказано в книгах. Книга «Поворот все вдруг».
«На флоте есть команда, сигнал, согласно которому идущая кильватерным строем эскадра круто поворачивает вся сразу».
Таким поворотом – «все вдруг» – была на флоте революция. Другая книга называется «Правила совместного плавания». Это название говорит о том, как надо плавать совместно, то есть объединенным отрядом, и как надо уметь плавать вместе с людьми, которые тебя окружают; морской порядок требует, чтобы его соблюдали и на палубе, и в кают-компании.
«Салажонок» – это повесть о том, как делается из чумазого беспризорного мальчишки сначала неумелый, наивный салажонок, а потом вырастает настоящий, хороший моряк, будущий морской командир.
О советском флоте написано много книг. Но книг о гражданской войне на флоте, книг серьезных, не так уж много. Да еще книг, написанных знатоком этого дела, боевым командиром. А между тем к первым годам Советской власти, к годам гражданской войны будет всегда направлено внимание молодых поколений, которые хотят знать, как же выглядела жизнь в то уже далекое время, какие были люди, как жили, как сражались, как побеждали во имя Революции.
Мне недавно пришлось видеть в Ленинграде замечательную постановку в театре имени Пушкина – «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского. Играли ее прекрасные артисты. Но как только поднялся занавес и открылась сцена первого действия, я невольно посмотрел на зал, потому что столько широко раскрытых молодых взоров было направлено на сцену, с ожиданием, с растерянностью даже. Что им показывают? Это флот в революции, эта краса и гордость? Не может быть. А на сцене жила бурная эпоха, правдиво жила, сильно, романтично, оглушая, поражая, вызывая на размышления, радуя высотой своих требований, ростом людей, подлинным героизмом.
В своих пьесах и сценариях Всеволод Вишневский с большой силой разрешил драматургическими приемами тему побеждающей социалистической революции на флоте.
