Текст книги "Капитан Быстрова"

Автор книги: Юрий Рышков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

44

Немецкие секреты и заставы услыхали перестрелку и взрывы гранат. Эсэсовцы срочно снарядили небольшой отряд мотоциклистов, который прихватил с собой хорошо обученную собаку.

Едва Наташа принесла Бока на холм, как увидела подоспевших из Неглинного карателей. Возле спуска и ложбину они обнаружили трупы своих солдат и разбитые мотоциклы.

Выпрыгнув из коляски мотоцикла, немецкий офицер внимательно осмотрел место происшествия. Собака металась из стороны в сторону, беспокойно обнюхивала трупы.

– Партизаны! – донесся до слуха Наташи возглас офицера.

Офицер приказал двум мотоциклистам доставить трупы и машины в село. Собака, взявшая след, потянула офицера в сторону, к тому кусту, за которым Наташа перевязывала Бока. Но офицер упорно наводил пса на дорогу, где виднелись свежие отпечатки подков.

Овчарка наконец согласилась идти дальше, и эсэсовец торопливо взял поводок в левую руку (в правой он держал пистолет), приказал всем быть начеку.

Намерение немцев идти по следу коней казалось понятным. А потом?..

Наташа, не отрываясь, следила за мотоциклистами. Немцы, доехали точно до того места, откуда, заслышав взрывы гранат, она вернулась обратно. Собака, потеряв след, остановилась, начала кружить и принюхиваться. Она бегала из стороны в сторону, опять выходила на дорогу, наконец легла и несколько раз нетерпеливо тявкнула, глядя на хозяина. Офицер кричал на нее, что-то приказывал, но овчарка дальше не шла.

Враги внимательно исследовали дорогу и, убедившись, что следы обрываются, повернули обратно.

На месте стычки Тенгиза и Васи с мотоциклистами офицер снова стал наводить собаку на след. Сначала овчарка повела себя бестолково, но, поймав какой-то запах, пошла по траве, от придорожного пня к кусту, куда Наташа и Вася перенесли Бока.

Эсэсовец движением руки приказал солдатам следовать за ним.

Теперь Наташа надеялась только на то, что собака пойдет по следу угнанных Васей коней. Это был единственный шанс на спасение.

Овчарка настороженно обнюхивала место, где лежал Тенгиз. Офицер что-то заметил на траве, и один из солдат тут же поднял с земли и подал ему клочок пергаментной бумаги. Это была обертка от индивидуального пакета.

Ослабив поводок, офицер пустил собаку. Она повела его по следу летчицы.

– Иначе и не могло быть, – удивляясь своему спокойствию, вслух произнесла Наташа. Сознание близкой и неотвратимой развязки обязывало ее принять какое-то решение, трезво и хладнокровно, без горячки и паники, взвесить и оценить обстановку.

– Их – девять, я – одна… Теперь, наверное, все!.. Нет, не то…

Скользнув в чащу, она подбежала к Тенгизу. Он по-прежнему находился в забытьи. Опустившись на колени и всматриваясь в мертвенно-бледное лицо Бока, Наташа поклялась «стоять насмерть». Через минуту она снова была на бугорке и из-под ветки орешника смотрела на немцев. Они уже порядочно отошли от дороги и теперь до них было не больше двухсот метров. Впереди, натягивая поводок, уткнувшись носом в землю, шла собака.

Справа и слева от офицера двигались по высокой траве два солдата. Остальные шесть развернулись цепью сзади, с интервалом шагов в пять.

Наташа прикусила губу. По подбородку скользнула капля крови. Глаза впились в размеренно шагающие фигуры врагов.

«До собаки метров сто. За нею три немца. Дальше еще… Идут в полный рост. Девять и собака. Пора!»

Наташа медленно подняла автомат, удобнее поставила локти, затем спокойно сорвала мешавший целиться лист орешника.

Одинокий выстрел прозвучал в тишине резко и звонко. Собака метнулась и упала замертво. Немцы не успели залечь, как короткая очередь сразила офицера и одного из солдат.

Позиция Наташи была выгодна и удобна. Она находилась выше врагов и в укрытии, они – на косогоре.

– Остается семь…

Три солдата отделились от цепи и поползли вправо, в обход холма. До леса им оставалось совсем недалеко. Трава почти скрывала их.

Наташа стреляла расчетливо.

Несколько коротких очередей по немцам, с упрямым ожесточением ползших прямо на нее, уложили еще одного карателя. Наташа торопливо сменила обойму. Она заметила, как качается высокая тимофеевка. Прицелившись в то место, где все заметнее шевелилась трава, она выпустила длинную очередь. В тот же миг там неестественно приподнялся гитлеровец и сразу рухнул.

– Остается пять…

Из леса справа неожиданно затрещал автомат. Ветка орешника возле самых глаз Наташи упала, сбитая пулей. Метнувшись за ствол дерева, летчица стала выслеживать немцев.

Через минуту она увидела одного из них. Он осторожно высунулся из-за дерева. Прозвучала Наташина очередь. Эсэсовец упал.

Наташа взглянула налево и сразу же шагах в тридцати от себя заметила притаившегося за кустом солдата. Его глаза воровато и беспокойно рыскали по опушке.

Сняв с гранаты кольцо, она швырнула ее в немца.

Раздался взрыв. Солдат, уронив автомат, покатился по откосу.

Осторожно выглянув из-за ствола, Наташа очень близко увидела еще двух немцев. Первый двигался ползком, второй – в рост перебегал от дерева к дереву.

– Прямо двое, слева один…

Впереди громко хрустнула ветка. Наташа примкнула последнюю обойму.

Заметив плечо одного из солдат, видневшееся из-за ствола сосны, она медленно подняла автомат. Руки слегка дрожали. Крепче прижав ложе к щеке, дала короткую очередь. Плечо спряталось за деревом, но по другую его сторону высунулась каска.

– Хочешь выглянуть? Давай! – прошептала Наташа пересохшими губами и, прицелившись, снова нажала спусковой крючок.

Пули звонко цокнули по металлу, каска завертелась. Немец перехитрил. Он заставил Наташу попусту израсходовать последние патроны.

Отложив автомат в сторону, она схватила пистолет и, отстреливаясь, стала переползать от дерева к дереву, приближаясь к Тенгизу.

Она расстреляла все патроны. Спрятала пистолет в кобуру. Вынула сазоновский браунинг. После четырех выстрелов в обойме осталось всего два патрона. «Если Тенгиз жив, – думала она, – одна пуля – ему, другая – мне». Немцев, по ее расчетам, было еще трое.

– Хенде хох! – вдруг услышала она позади себя.

От неожиданности Наташа вздрогнула, мгновенный ужас парализовал тело. Шагах в пяти, целясь из автомата, стоял огромный немец. Он нагло смотрел на лежавшую в траве, как ему показалось, безоружную девушку.

Наташа рванулась в сторону и последними выстрелами сразила эсэсовца. Но тот успел нажать на спуск, и длинная очередь, срезая траву, веером прошла в стороне. Стараясь устоять на ногах, солдат переступил несколько шагов и упал навзничь.

Больше у Наташи не было патронов.

«Что делать? Как спасти Тенгиза? Нож?.. Нет, на это у меня не хватит сил…»

Один из немцев осторожно выглянул из-за дерева и, заметив, что в руках Наташи нет оружия и она, не скрываясь более, поднялась во весь рост, понял, что патроны у нее кончились. Не опуская автомата, он громко крикнул:

– Вас воллен зи, фрау? Плен?

– Стреляй, сволочь! – не узнавая собственного голоса и ничего не видя перед собой, закричала Наташа.

Второй немец нерешительно поднялся с земли, встал рядом с товарищем.

– Плен! Хенде хох!

– Не подходи! Стреляйте, гады! – с ненавистью крикнула Наташа.

– Плен! – с повелительным торжеством повторил один из немцев.

Наташа сделала шаг вперед:

– Стреляй, собака, чтоб ты сдох со своим Гитлером!..

В бессильной ярости смотрела она на врагов. Те, не обращая внимания на ее крик, приближались тем же вымуштрованным, размеренным шагом. Тот, что шел слева, криво и холодно улыбался, показывая желтые зубы.

Наташа склонилась к голенищу – за ножом. В ту же секунду до ее слуха донеслись грянувшие из леса автоматные очереди. Она увидела, как упали оба немца. Удивилась, почему они, а не она, и лишь спустя несколько секунд поняла все. Из чащи леса к ней бежали люди в гражданской одежде, вооруженные трофейными автоматами, карабинами, винтовками. Среди них был Вася, изменившийся до неузнаваемости, постаревший, с грязным, исцарапанным и опухшим лицом.

– Скорей! – устало сказала Наташа высокому парню, первым подбежавшему к ней, и кивком головы указала на Бока. – Там…

Как в судороге, она запрокинула голову, отошла в сторону и прислонилась к дереву, обхватив ствол руками.

Вася бросился к ней:

– Ты ранена?

Она отрицательно покачала головой.

– Дядя тебя ждет, – успел шепнуть Вася.

– Василь, не тронь, – сказал Дядя и обернулся к партизанам: – Дозору занять опушку! Собрать трофейное оружие! С носилками осторожней!..

Бока бережно положили на носилки и, не мешкая ни минуты, понесли в Лес. Дядя крикнул вслед:

– Фельдшеру сопровождать неотступно! После осмотра прямо в путь, до лагеря, через Сорочью Топь! Мы снимемся через двадцать минут. Смотрите мне!.. Головой!.. (Слово «отвечаете» Дядя подразумевал, но никогда не произносил.)

Потом он подошел к Наташе:

– Ну, здравствуй! Не ранена?

– Нет. Здравствуйте. Вы извините меня… Ослабела малость… Пистолет бы мой найти… Браунинг… Там вон… Думала, не выкручусь. Патроны кончились… – несвязно шептала она.

Приказав разыскать пистолет, Дядя с молчаливой суровой лаской боевого товарища спросил:

– Ты в самом деле не ранена? Кровь на руках.

– Нет, не ранена. Это кровь Тенгиза. Перевязку делала. Я пойду… помогу… Внизу убитые есть. Надо собрать оружие.

– Сами управимся. Сколько же их было?

– Девять. Шли от дороги. Трое правее. Хотели окружить.

Дядя подозвал одного из партизан, приказал ему взять с собой несколько человек, собрать оружие и сосчитать трупы карателей.

Вася обшарил траву вокруг убитого немца и молча подал Наташе сазоновский браунинг.

– Ну беги, – сказал Дядя, – подсоби ребятам…

– Разрешите на минуту задержать Васю? – спросила Наташа, пряча в карман пистолет.

– Василий, подойди…

Наташа положила на плечо Васи руку:

– Спасибо тебе, землячок… И Бока спасли, и меня выручили…

– Пустое! – просто ответил Вася.

Он подмигнул Наташе и побежал вниз по склону.

Отсюда, с вершины холма, было хорошо видно, как один из партизан огромной дубиной калечил оставленные у дороги мотоциклы. Другой, нацепив на себя несколько немецких автоматов, с интересом рассматривал убитую овчарку.

Вася был уже подле него и громко делился впечатлениями. Потом они деловито обыскали офицера, бесцеремонно переваливая его с боку на бок.

– С собаки счет начала. Потом – офицера… – сказала, несколько успокоившись, Наташа.

– Правильно! – Командир отряда посмотрел вниз: – Бока не от дороги ли тащила?

– Вон от того места.

– Откуда же взялась у тебя силенка?! Парень-то здоровенный…

– Чего не сделаешь ради друга!

– Ты права, капитан. Ранен он тяжело?

– Две раны под правой ключицей навылет.

– Плохо его дело?

– Очень… Если срочно вывезти, там могли бы спасти…

45

В лагерь добрались часа за два. Наташа помылась, придела, себя в порядок и, отказавшись от еды, легла спать.

С большим трудом из-за неполадок в рации отряду удалось связаться со штабом фронта и сообщить, что Быстрова найдена, жива и здорова, находится в лагере. Сообщили и о последних событиях, заверили, что на новом, еще не совсем законченном аэродроме опытный пилот сумеет посадить самолет, если его пришлют за Быстровой и тяжело раненным партизаном. Дядя обещал при консультации Быстровой еще раз «пройтись» по взлетной площадке лопатами и трамбовками и расширить посадочную площадь, убрав ближайшей ночью оставшуюся кое-где кустарниковую поросль. Ему ответили, что, как только аэродром будет готов, за Быстровой и тяжело раненным партизаном пришлют самолет, который доставит отряду необходимое радиооборудование.

Наташа проспала до вечера. Узнав о Дядиных переговорах, она почувствовала себя счастливой: она вернется в свой полк! Больше всего радовалась за Тенгиза: вывезенный на Большую землю, он обязательно будет жить! Это ли не счастье?!

После ужина Наташа решила подежурить около раненого: он не приходил в сознание.

* * *

… Ночь, объятая тишиной и тревогой, тянулась медленно. Фельдшер подремывал на ящике из-под консервов и поминутно клевал носом.

Среди ночи Тенгиз застонал, заметался и, открыв глаза, непонимающе посмотрел вокруг. В его горле булькала кровь. Захлебываясь ею, он болезненно морщился и выплевывал ее. Наташа обмывала ему лицо, подкладывала под подбородок вату и марлю.

Температура то неудержимо повышалась, то вдруг падала. Пульс исчезал. Приходилось обкладывать раненого наволочками с горячей золой и песком. Потом его опять бросало в жар, и он начинал метаться и стонать.

Только на рассвете Бок несколько успокоился. Он открыл воспаленные глаза. При свете керосинового фонаря «летучая мышь» смотрел на Наташу и, как ей показалось, не узнавал ее. Она низко наклонилась над ним. Тогда он, словно вспомнив, попытался улыбнуться, но тотчас же снова впал в забытье.

Сидя на обрубке дерева у походной кровати, Наташа вспоминала ушедший день, полный тяжелых событий. Она не могла понять, как удалось ей выдержать все испытания. Видения пережитого возникали странным смешением фантастического и реального. То перед ней появлялись пылающий самолет и убитые немцы; то она шла вдоль реки, и река превращалась в слезы матери… И опять немцы. Они скалили зубы, гримасничали, умирали и с лютой злобой грозили кулаками, а некоторые из них показывали языки, с которых падали сгустки крови…

Тряхнув головой, Наташа тихо окликнула фельдшера.

Он проснулся и вопросительно посмотрел на нее.

– У вас нет брома или валерьяновых капель?

– Ему не надо ни того ни другого. Морфия вспрыснуть можно бы, да нет его… Кончился. Камфары тоже нет…

– Я для себя прошу. Нервы пошаливают. Наяву бредить начала.

– Переутомление. Напрасно не спите. Пошли бы погуляли, а потом спать.

– Не засну я сейчас…

– А надо, милая барышня!

Фельдшер неторопливо поднялся и молча накапал в полстакана воды капель сорок валерьянки.

– Доза-то лошадиная? – спросила Наташа.

– Слоновая! Вас иначе не возьмешь… По личному опыту знаю. Идите, подышите свежим воздухом. Рассвело совсем.

Наташа посмотрела на неподвижного, тяжело дышащего Бока:

– А вдруг он что-нибудь…

– Я же тут.

– Вы опять задремлете… Я здесь побуду…

Когда взошло солнце, в палатку заглянул Вася и, справившись о состоянии раненого, предложил Наташе пойти на реку искупаться.

Она согласилась. Хотелось освежиться и успокоиться.

Дорогой поинтересовалась, куда отправился Дядя.

– На свидание ушел. В Афанасьевский лес.

– К кому?

– Утром Козьма Потапович с делегатами от колхозов прибудет туда.

… Река выглядела сонной. Кое-где над зеркальной гладью курился легкий пар и, медленно клубясь, шел против течения.

В воздухе, пропитанном запахами воды и леса, носились песни и щебет проснувшихся птиц.

Когда Вася с разбегу бросился в воду, Наташе почудилось, что вся округа колыхнулась и пришла в движение.

Мальчик плыл «по-собачьи» и, шаловливо раздувая щеки, пускал фонтанчики воды.

– Холодно? – спросила Наташа, потуже закалывая прическу.

– Для меня ничего, сойдет… Лезь и ты…

Он встал на дно, откинул со лба мокрые вихры:

– Если плавать не умеешь, так здесь не глубоко. Видишь, стою…

Наташа ничего не ответила и бросилась в воду.

46

Дядя вернулся во второй половине, дня и сразу же заторопил Быстрову:

– Идем-ка! Дела заварились! Темп ураганный. Могут выслать самолет. Ждут твоего заключения о возможности приземления, посмотришь наш аэродром. Работу почти кончили. Весь вечер и всю ночь работали. Должен срочно сообщить твое заключение. Кстати, покажешь, где нам «Т» выкладывать. Самолет вышлют к двадцати четырем, если его можно принять.

– Костры зажжете?

– Нет, покультурней – электричество. Карманные фонарики вкопаем! – пояснил Дядя.

Ровное поле в двух километрах от лагеря, хорошо расчищенное и гладкое, по мнению летчицы, было вполне пригодно для посадки По-2, но скоростные или тяжелые самолеты должны были садиться с чрезвычайной осторожностью – земля, несмотря на сухую погоду, не могла заменить бетонной дорожки.

– Рискнуть можно, – высказала Наташа свое впечатление об аэродроме.

Дядя обрадовался. Отметив вешками место посадочного знака, он вновь заторопил Наташу – теперь уже обратно в лагерь.

– Благодать! Погода летная, – говорил он дорогой.

– Для нас всякая погода летная!

– Ишь какие, семи пядей во лбу! – шутливо съязвил Дядя. – Сейчас сообщим туда, заправимся малость, а потом делами займемся. Воспользуюсь оказией и кое-что перешлю с тобой. В штабе фронта на словах поподробней информируешь о том, что я тебе расскажу. Тебя будут встречать. Там же и мешок вручишь…

– Есть!

После ужина Наташа навестила Бока, справилась о его состоянии. Словно не доверяя, строго расспрашивала фельдшера, как он подготовит раненого к транспортировке.

Разузнав обо всем, возвратилась в палатку Дяди. Следом за ней просунулась голова пожилого бородатого партизана, прозванного в отряде Сусаниным. Вытирая запотевший лоб, он спросил:

– Разрешите, товарищ командир, на одну минутку?

– Давай заходи, садись…

Сусанин шагнул вперед, сел рядом с Наташей.

– Побеспокою одну минуточку. Должен уточниться, чтобы конфузу не было, – обратился он к Дяде, – чтоб чего не вышло. Кто на середку поля пойдет, пусть через овражек идет, как сказано…

– Понятно, учтем… Мы в двадцать три ноль-ноль пойдем. Действуйте…

– Есть такое дело! Ноль-ноль, – буркнул Сусанин себе под нос, достал круглую жестяную коробочку с надписью: «Икра» – и принялся мусолить цигарку.

Прикурив от свечи, Сусанин с наслаждением затянулся. От его самокрутки по всей палатке поползла ядовитая вонь.

– Курнуть последний разок и идтить, – поежился он под сердитым взглядом Дяди.

– После таких раскурок тут хоть топор вешай! – упрекнул Сусанина Дядя и виновато посмотрел на Наташу.

– Для вкусу малиновый листок и дубовая почка к легкому табачку примешивается. Так он духом на махорочку смахивает.

– От такого «духа» слон зачахнуть может! – чихнула Наташа.

– Слону видней, с чего ему чахнуть… Скотина умная… А ты будь здорова! – ответил Сусанин.

Он поднялся и неторопливо вышел из палатки. Дядя поморщился, потер лицо рукой и, словно освежившись, строго проговорил:

– Скоро выступать. Давай еще с одним делом кончим.

Он вытащил из-под койки небольшой сверток и вещевой мешок, заполненный чем-то до половины. Потом раскрыл изголовье кровати и стал извлекать оттуда перевязанные шпагатом пачки денег.

– Гляди сюда, капитан, – повернулся он к Наташе, укладывая пачки денег в вещевой мешок. – Сколько тут – неважно… В препроводительном письме сказано.

– Откуда это? – полюбопытствовала она.

– Козьма Потапович и еще кое-кто в девяти селах собрали. И мы добавили. Народ вносит их на постройку боевого самолета и ходатайствует о его вручении… – Командир отряда чуть замялся, подыскивая нужные слова. – Словом, просим на фюзеляже или капоте – как там у вас называется? – надпись сделать: «Боевой землячке от мирного населения и партизан Воробьевского района». Короче говоря, в знак уважения. Ты же без машины осталась…

Наташа растерялась:

– Как же так? Мало ли прославленных есть?

– Им и без нас подарят! – сказал Дядя. – А здесь своей землячке. Я сегодня делегатам о тебе рассказал. Так и решили: летчице нашей подарим – дочке убитого председателя Герасима…

– Стыдно мне. Ну кто я такая?

– Замолчи, хватит! – остановил Дядя Быстрову. – Ты воюй на нашем самолете хорошенько! Вот и будем в расчете…

* * *

Сборы, когда за душой никакого имущества, просты и недолги.

Наташа умылась, туго заплела косы.

Оранжевое пламя свечи разбрасывало по палатке теплые пятна. Тени от предметов походили на черные ямы, отчего все вокруг приобретало странную таинственность.

– Ну готова? – не заглядывая в палатку, спросил Дядя.

– Все мои сборы – косы причесать!

Было уже начало двенадцатого, когда они отправились на аэродром.

По дороге Дядя еще раз предупредил охрану, что в эту ночь нужно быть особенно бдительными.

– Не беспокойтесь, товарищ командир! – отвечали постовые.

Наташа прощалась с партизанами и, встретив Васю, поцеловала его.

– Не забывай землячку-то! – она прижала к себе его вихрастую голову.

– Как-нибудь запомним! – ответил он. – Счастливый путь!

– Спасибо. На всю жизнь должница твоя!..

– Куда хватила! «На всю жизнь»! – усмехнулся польщенный Вася.

Вместе с Дядей Наташа прошла к летному полю и не без труда отыскала в темноте место, выбранное для посадочного знака. Там, где стояли вешки, партизаны вырыли небольшие ямки и в каждую линзой кверху положили по электрическому фонарику.

Наташа первой заметила вынырнувших из темноты людей с носилками.

– Не рано ли? – спросила она, догадываясь, что принесли Бока.

– Самое время! Без десяти двенадцать. – Дядя посмотрел на часы со светящимися стрелками.

Не опуская носилок, один из партизан спросил, куда их поставить. Дядя повернулся к Наташе:

– Как, по-твоему?

– Отнесите туда, – она показала в сторону. – От «Т» ровно триста шагов. Когда самолет приземлится, сразу идите к нему. Команды не ждите, не будет. Несите быстро, но осторожно. – Наташа взяла фельдшера за локоть: – Как он?

– Дышит, – последовал лаконичный ответ.

Дядя и Быстрова вновь остались вдвоем.

– Так и доложишь: аэродром через несколько дней будет готов окончательно… А главное – список… На голубой бумаге. Запомни, он нужен более всего. По первому разделу пусть скорее сбросят. Место указано.

Их разговор был прерван родившимся где-то очень далеко звуком.

Наташа вскочила, стала взволнованно прислушиваться, глядя в черноту звездного неба.

– Наш идет, – прошептала она.

Дядя снова посмотрел на часы:

– Вот черти! Без двух двенадцать…

Партизаны торопливо включили фонарики, изображавшие посадочный знак «Т», и побежали из зоны посадки.

Летчик сделал большой круг над лесом. Машина шла на посадку.

Вытянув шею и подавшись вперед, Вася замер, почти не дышал.

К нему вплотную подошел Сусанин.

– Дед! Прилетел! Чуешь? С посадкой!.. – горячо зашептал Вася.

– Знамо, с посадкой!

– Поцеловал бы я его…

– Самолет-то? Это зачем же? – не понял Сусанин.

– Летчика!

– Летчику некогда…

– Посмотреть бы на них! – мечтательно проговорил Вася.

Старик понял, как трудно парнишке быть в стороне от событий – первой посадки самолета на их аэродром.

– Дуй туда, лях с тобой! – сказал Сусанин. – Беги, разрешаю.

– Нет, дед, не имею права… Говорилось: лишних ни души…

– Беги! Я за то отвечаю… Сейчас я тебе начальник и кое-чего сам могу разрешить…

– Боюсь, Дядя не осерчал бы.

Сусанин задумался:

– Ну ладно, оставайся. Подождем здесь… – Он крепко обнял Васю за плечо и зашептал о самом сокровенном – Хочу дожить до тех пор, пока всю нашу землю не отвоюют.

– Ты ж крепкий. Доживешь!

– Пуля, Василек, дура. Вон Бок…

– А ты под пулю не суйся!

– Разве узнаешь, где они летают? Не пчелы… Эх, паренек, – продолжал Сусанин. – Хорошо тогда станет! Хоть ходи по свободной земле, хоть пляши!..

* * *

Летчик посадил машину исключительно точно.

Дядя передал Наташе мешок и пошел тушить фонарики. Наташа побежала к самолету.

– «Тридцать седьмой, Одесса»! – на ходу крикнула она пароль и, впрыгнув на крыло, ухватилась за борт открытой кабины. В ответ она услышала густой бас летчика:

– Кто?

– Быстрова! – радостно ответила она и, не переводя дыхания, предупредила о главном: – Подруливать никуда не надо. Стартовать будем отсюда же. – Она протянула летчику руку: – Здравствуйте!

– Здравствуйте, товарищ гвардии капитан! Рад приветствовать вас, Наталья Герасимовна! Мы с вами встречались… Помните?

– Конечно! Я тоже вспомнила… Посадочный знак хорошо виден?

– Отлично… Давайте уточним: приказано вывезти вас и раненого партизана.

– Так точно!

Летчик объяснил, что и где лежит. В первую очередь, до погрузки раненого, он попросил снять с сидений газеты и свертки.

– Не выкиньте случайно парашюты. Их два, в самом низу.

Наташа развеселилась:

– Что за недоверие?! Неужели я не отличу пакеты от парашютов?

– Бог вас знает! Вы же теперь партизанка!

– Прошу вас, пока будут разгружать, подержите этот мешок у себя на коленях…

– Пожалуйста.

Проворно поднявшись в заднюю кабину, Наташа подала подошедшему к самолету Дяде несколько пакетов и свертков.

– Там, – она указала на дверцу люка, – откройте и вытаскивайте…

– В люке аккумуляторы, – предупредил летчик. – Радиолампы отдельно…

Поднесли Тенгиза.

Партизаны облепили самолет и помогли Наташе устроить раненого на сиденье в полулежачем положении. Он тяжело и порывисто дышал и вдруг со стоном прохрипел:

– Дэда… дэда…

– Гляди, деда зовет, – с ноткой жалости и сострадания заметил кто-то.

Наташа отозвалась:

– Дэда – по-грузински мать. Ее он зовет…

– Сердешный! – сочувственно отозвался тот же голос. – Сколько лет ни проживи, а мать в беде всегда позовешь…

Наташа перегнулась через край кабины:

– Дядя, мы готовы…

– Ну, бывай счастлива…

– Прощайте! – Она крепко пожала руку командиру отряда. – Кажется, обошлось благополучно. Спасибо за все!

Летчик повернулся к Дяде:

– Там небольшая картонная коробочка… Не потеряйте в суматохе – в ней ордена. Награждены все представленные вами…

– Иголки не потеряем! Спасибо! – заверил Дядя. – Постараемся в долгу не остаться! Завтра у нас праздник!.. Так приятно говорить: «По поручению правительства!» Скорей бы вы все к нам! Тяжело народу… И нам не просто…

– Теперь скоро! – уверенно ответил пилот.

– Ну, будьте здоровы и счастливы! – крикнула Наташа. – Пора стартовать!

– Есть! – ответил летчик.

Выхлопные трубы самолета задышали голубым пламенем. Двинувшись с места и набирая скорость, машина побежала по гладкому полю и оторвалась от земли.

Быстрова осмотрелась. Над головой тусклые звезды. Слева, на севере, весеннее небо чуть зеленеет над горизонтом. Часа через два там разгорится заря.

Наташа осторожно нашла в темноте руку Тенгиза. Она горела. Температура у раненого по-прежнему была очень высокой. Тяжело вздохнув, Наташа закрыла глаза, ей хотелось заставить себя ни о чем не думать и забыться: все равно, кроме звезд, мерцающих над головой, за плексигласом кабины ничего не видно… Усталость и какая-то апатия вместе со странной духовной опустошенностью властно обволакивали ее, лишая сил и бодрости. Явь и дрема незаметно сменяли друг друга.

Ни лучи прожекторов, несколько раз нащупавших самолет, ни зенитный огонь при переходе через линию фронта не могли вывести Наташу из оцепенения.

Близкий разрыв зенитного снаряда и удар осколка по плоскости самолета заставили Наташу очнуться. Она осторожно, чтобы не потревожить раненого, ощупала повязку на его голове. Обнаружив, что она почти высохла, смочила ее водой из фляги.

Снова близкий разрыв лимонным светом озарил кабину. Снаряд взорвался выше самолета. Не обратив на это внимания, Наташа стала искать пульс на руке Тенгиза, но не смогла. Он был слишком слаб, кроме того, мешали дрожь и вибрация машины.

«Руки горячие, не стынут… Значит, жив», – решила она.

* * *

С первыми лучами солнца самолет приземлился на аэродроме, где базировались основные силы дивизии Головина.

Выйдя на крыло машины, Наташа, к своему удивлению, увидела командира дивизии, майора Станицына и полковника, о котором говорил ей Дядя. Быстрова соскочила на землю, подбежала к ним, поздоровалась и не сумела сдержать счастливых слез: она стояла среди своих, родных и близких людей.

– Спасибо вам, – тихо прошептала Наташа.

– Полно, не за что нас благодарить, – ответил Головин. – Мы были обязаны выручить тебя… Успокойся.

– Ведь жива, а это главное! – бодро добавил генерал.

Санитарная машина торопливо подкатила к самолету. Тенгиза положили на носилки и отправили в медсанбат.

Пилот вытащил Дядин мешок. Встречавшие внимательно разглядывали Наташин костюм. Она стояла перед ними в простой деревенской одежде. Аккуратно заплетенные косы лежали на груди.

Головин повернулся к Станицыну:

– Поглядите, Яков Иванович, какие дивные косы у гвардии капитана… Принципиально не стрижет волос. Говорит: летать не мешают!

Наташу усадили в вездеход рядом с шофером, сами сели сзади.

– Что у тебя в мешке? – полюбопытствовал Головин.

– В штаб от Дяди… от командира партизанского отряда…

Машина пробежала по полю аэродрома и вскоре вышла на дорогу.

Наташа встала коленями на сиденье, облокотилась скрещенными руками на спинку.

– Полковник обещает больше часа тебя не мучить, – сказал Головин. – Потом отдохнешь. Если хочешь, сразу же отправлю в полк…

– Отдыхать мне нечего, Сергей Сергеевич! Хочу немедленно в строй…

– Раньше получи обмундирование, оружие…

– Оружие цело. Парашют и шлемофон утопила, комбинезон и планшет запрятала в лесу, карту сожгла.

– Знаешь, Наташа, вчера говорили о выделении смирновцев в Отдельную Черноморскую группу, – словно невзначай, сказал Головин. – Слава за вами укрепилась, будто специалисты вы по борьбе над водой. Возможно, опять к морякам. Но это пока…

– Туда так туда! Я всему рада.

– Не возражаешь? – спросил генерал.

– Нет… Если переведут, опять похожу с моряками на операции…

– Пока придется обождать!

– Что же, здесь повоюем. За мои родные края! Тоже хорошо!

– И здесь придется обождать!

– Разрешите узнать почему?

– Ты вызвана к Москву.

Наташа улыбнулась:

– Вы шутите, товарищ генерал! Вы же только что спросили: хочу я здесь отдохнуть или в полк отправиться?!

– Можно вылететь и оттуда и отсюда… Завтра, даже послезавтра!

– Вы серьезно?

– Куда серьезней!

– А зачем?

– Не представляю, – уклончиво ответил генерал. – А лететь тебе лучше отсюда. Сегодня во втором часу будет попутная машина.

– У меня форма и вещи в полку…

– Их тебе немедленно доставят. Напиши записку своей, как ее, Настеньке. Я пошлю за ней.

– Сергей Сергеевич! Неужели вы не знаете, зачем меня вызывают! Или шутите?

– Не шучу!

Головин знал причину вызова, но не хотел говорить, чтобы не рассеивать внимание Наташи перед беседой с полковником.

Разговор о Москве оборвался сам по себе.

Наташу очень беспокоила судьба Тенгиза. Она попросила у генерала разрешение посетить медсанбат.

– Это родной брат доктора Бокерия… Дома о нем ничего не знают с начала войны. Я обязана их семье и потому считаю долгом проявить некоторую заботу о нем.

– Побывай в госпитале, обязательно побывай, – сказал генерал, – и телеграмму дай родным.

– Доктор сам сообщит. Он сделает это лучше, известит, когда сочтет нужным.

– Решай сама… Кстати, и командира полка навести.

У Наташи вытянулось лицо:

– Полковника Смирнова?

– Ты не знала?! – воскликнул Головин. – Ранен не тяжело, но расшибся изрядно… Еле дотянул до базы. В тот же день… – Стараясь смягчить неприятное для Наташи известие, Головин добавил: – Жарко там было… И в небе и на земле!..

Вскоре машина остановилась у невзрачного дома на узкой полуразрушенной улице на окраине города.

Простившись с Головиным и Станицыным и пообещав после беседы немедленно явиться к генералу, Наташа и полковник прошли мимо часового.