Текст книги "Капитан Быстрова"

Автор книги: Юрий Рышков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

5

В одной из просторных комнат штаба авиаполка, разместившегося в левом крыле длинного одноэтажного здания цитрусового совхоза, сидел за столом заместитель начальника штаба старший лейтенант Борис Иванович Горюнов, молодой, рано полысевший, румяный блондин. Две обитые коричневой клеенкой двери вели из его комнаты в кабинеты командира полка и начальника штаба. По левую руку от Горюнова стоял столик с несколькими телефонами; справа, у стены, возвышался несгораемый шкаф, а у широкого окна – из зеленого бочонка большими резными листьями тянулся к свету филодендрон. Рядом с ним – круглый стол и пять дачных плетеных стульев. Вдоль другой стены – два легких дачных дивана и несколько бамбуковых кресел.

На стене, против стола Горюнова, висели круглые часы, а под ними, на специальном гвоздике, чернел овалом ушка ключ для завода часов, напоминавший своей формой ключ для коньков. Этим ключом лейтенант очень дорожил, так как при взгляде на него всегда вспоминал свое вологодское деревенское детство и каток на реке Сухони.

В кабинете командира полка полковника Николая Николаевича Смирнова одну из стен занимала огромная карта Черного моря. Шелковый занавес, сшитый из трех оконных штор, отодвигался обыкновенным кием, стоявшим тут же, в углу. Без нужды карта не открывалась, и занавес помимо своего прямого назначения придавал комнате, как шутили летчики, «уют и солидность».

Сегодня с самого утра в кабинете Смирнова за широким столом, сплошь застланным картами, сидели четыре человека. По одну сторону – командир полка Смирнов и замполит майор Станицын; по другую – два моряка: контр-адмирал Славин и капитан третьего ранга Сазонов.

Офицеры заканчивали разработку боевой операции.

По данным разведки, шесть немецких транспортов под охраной авиации выходили в четыре часа утра из Новороссийска в Ялту. Представлялась возможность уничтожить караван. Моряки снаряжали для этого торпедные и сторожевые катера. Прикрывать их с воздуха должны были летчики Смирнова, о чем был получек приказ командира дивизии генерал-майора Головина.

Полковник Смирнов, человек завидного здоровья, жизнерадостный крепыш, со светлыми выгоревшими бровями и темно-серыми выпуклыми глазами, шагая циркулем по карте, рассчитывал полеты авиагрупп сопровождения, зная, что вся операция с момента выхода кораблей и до их возвращения на базу займет около девяти часов.

Первую группу летчиков вызвали в штаб на тринадцать тридцать. За несколько минут до ее прихода Горюнов доложил Смирнову, что в полк прилетел командир дивизии. Генерал-майор Головин решил присутствовать при постановке летчикам боевой задачи, так как операция предстояла серьезная.

Смирнов хорошо знал и любил генерала. И Головин ценил Смирнова за его организаторские способности и высокое мастерство личного состава. Полк Смирнова одним из первых был удостоен звания гвардейского. Он отлично дрался с врагом в первые, самые трудные месяцы войны, а теперь, в начале тысяча девятьсот сорок третьего, переброшенный на Кавказ, помогал морякам уничтожать транспорты противника, который морем подбрасывал к фронту резервы и вывозил добро, награбленное в захваченных советских городах и селах…

Не успел командир полка встать, чтобы встретить генерала, как он сам появился на пороге комнаты. Высокий, молодцевато подтянутый, с приметной сединой на висках и строгим холодным взглядом генерал дружески поздоровался со всеми. Затем подошел к столу и склонился над картами.

Смирнов вкратце доложил план операции, только что разработанный совместно с моряками.

Генерал слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка одобрительно кивал головой. После доклада Смирнова он пристально взглянул на него и, сдерживая улыбку, спросил:

– Ну как, старина? Заело на новой работенке?..

– Дело действительно новое, Сергей Сергеевич, – уклончиво ответил Смирнов, не желая высказываться первым о не совсем обычной для истребительной авиации обстановке боев.

Оба они понимали, что в решающих боях война может поставить перед ними всякие задачи и их надо выполнять так, как велит воинский долг.

– А все же? – настаивал Головин.

– Не знаю, Сергей Сергеевич… Как по-вашему? Начальство вы, вы и судите… А нам что? Воздух везде одинаков: и над морем, и над сушей.

– Мне кажется, ваш полк справляется с делом отлично! – Головин повернулся к Славину: – Вы как думаете, товарищ адмирал?

Моряк охотно подтвердил:

– Сработались мы хорошо, и результаты налицо…

Славин подошел к Головину и, взяв его под руку, увел в дальний угол комнаты:

– Хочу сказать вам, Сергей Сергеевич, нечто, на мой взгляд, любопытное…

– Слушаю…

– Практика последних боев выявила ряд интересных деталей. Их стоит учесть и сделать кое-какие выводы.

– Основной вывод ясен, – забасил Головин. – Сильный воздух обеспечил вам оперативный простор на воде!

– Предприятие, слов нет, рентабельное… Наши потери от вражеской авиации сократились до минимума. Сейчас мы все на ходу и много топим, так сказать, помогаем авиации…

– Это вы бросьте! – хитро сощурился Головин. – Еще не известно, кто кому больше помогает!

Посмотрев друг на друга, генерал и контр-адмирал дружески обнялись и добродушно рассмеялись.

– Бог с вами, не настаиваю! – согласился Славин. – Вы нам здорово руки развязали! Признаюсь…

Контр-адмирал закурил трубку, затянулся, пустил облачко дыма.

– Мне докладывали: летчица у Смирнова есть, – заговорил он негромко. – Ходит с отрядом кораблей, которым командует Сазонов.

– Капитан Быстрова?

– Кажется. Не помню точно… Моряки рассказывают о ее внимании к ним. Здоровается, прощается ли – покачает машину. Разве не забавно?

Контр-адмирал умолк, зажег потухшую трубку. Услышав последние слова Головина, к беседующим подошел Смирнов.

– Она хороший летчик, – сказал он.

– Отличный! – поправил Головин. – Вчерашние «юнкерс» и «мессершмитт» – восьмой и девятый самолеты на ее боевом счету. Растет… В бою чертовски ловка. Капитан Никитин блестящую характеристику дал для представления ее к очередной награде.

– Сегодня она будет на задании? – полюбопытствовал Славин и покосился на Сазонова, что-то подсчитывавшего на листке блокнота.

Смирнов кивнул:

– Обязательно.

– Интересно взглянуть!..

– Почему она вызвана на задание, если ее машина вчера вышла из строя? – спросил Головин.

– Машина в строю, товарищ генерал. Сводку о материальной части вам передадут через час. Повреждения оказались под силу нашим механикам. Справились…

– Кстати, полковник, надо представить к награде ваших механиков. Когда они успевают с ремонтом, я, честно говоря, не понимаю!

– Представлю… Люди действительно золотые, – согласился Смирнов.

– Кто механик быстровской машины?

– Сержант Кузьмин.

– Тот, что вечно улыбается?

– Он самый…

– Представьте его к «Красной Звезде». Он ее давно заслужил.

6

Подложив тормозные колодки под колеса самолета, Кузьмин опробовал мотор на предельных оборотах. Мотор был в полном порядке. Затем вместе с оружейниками сержант развернул истребитель в направлении моря и помог отрегулировать пулеметы.

Внимательно проследив за подготовкой самолета, Быстрова отправилась в штаб, успокоенная и довольная. Машина снова была в строю. Кузьмин проводил летчицу до часового. Вернувшись к самолету, подтянул маскировочную сеть, потом неторопливо зашагал в каптерку. Он принес оттуда в консервной банке быстросохнущую красно-коричневую нитрокраску, сел на крыло машины, вытащил из бумажника небольшую кисть с отрезанной на две трети ручкой и, мурлыкая песню, стал освежать под линией выхлопных труб семь закопченных звездочек. Подновив их, старательно вывел еще две – по числу сбитых Наташей самолетов.

Кузьмин так увлекся работой, что не заметил, как подошел механик никитинского «яка» старшина Дубенко, веселый, задорный украинец.

Решив подшутить над товарищем, Дубенко нарочито громко и отрывисто чихнул.

Кузьмин вздрогнул:

– Тьфу ты, пропасть! Чего заявился?

– Пришел подывиться, як ты малюешь, – засмеялся Дубенко. – Бачу, настоящим живописьцем стал!

– А как же! Приходится… Видишь, семейство у Натальи Герасимовны прибавилось. Зорюшка звездочку родила…

Он снова углубился в работу. Дубенко молча наблюдал за ним. Так прошло минут пять. Наконец Кузьмин дорисовал последний уголок девятой звездочки и, разглядывая ее, громко вздохнул.

– Упарился? – спросил Дубенко.

– Нет, не то. Делаю, а боюсь…

– Чего боишься? Дело доброе.

– Кроет меня Наталья Герасимовна за это доброе дело. Не соглашается в открытую счет вести.

– А ты не слухай! Ведь намалювал все же?

Кузьмин о чем-то подумал и тихо предложил:

– Ты бы и своему вывел…

– Да, надо бы, – согласился старшина. – Ему двадцать три положено!

– Вот и сделай!

Дубенко нерешительно посмотрел на трафарет звездочки, аккуратно вырезанный в куске промасленного картона.

– Хиба по ней просто малювать?

– Конечно просто. Расчерти так же и ножиком вырежь.

Старшина взглянул на друга ясными, наивными глазами:

– А зачем? На что мэни цэ дило робыть, коли твоей одолжиться можно? Разве не одолжишь?

– Ох и ленив ты, зажирел совсем! – покачал головой Кузьмин. – Тебя бы на корде погонять, как застоявшегося коня.

– Щось тэбэ моя личность беспокоит?

– Личность! Не личность, а… Я бы сказал тебе… – Кузьмин махнул рукой. – Бери трафарет, кисть и краску! Тут ее на сто звездочек хватит… Только густо не мажь, а то потечет с нижних уголков.

Дубенко осторожно взял из рук товарища все живописное «хозяйство», показавшееся ему сложным и каверзным. Хмуро глядя внутрь банки, он наклонял ее в разные стороны, проверяя густоту краски, которая, по словам Кузьмина, могла потечь с нижних уголков звездочек. Постояв так с минуту и не сказав ни слова, старшина нерешительно поплелся к машине Никитина, будучи не в силах оторвать озадаченный взгляд от банки с краской: она почему-то смущала его больше всего.

– Не накриви, смотри! – крикнул ему вслед Кузьмин.

Дубенко остановился. Сознание новой опасности заставило его съежиться и вобрать голову в плечи. Наконец он повернулся к товарищу:

– Слухай, ты иди сам разметь. Начало хоть покажи: я же цэ дило сгублю!

Кузьмин добродушно сплюнул:

– Ну и родила ж тебя мама, косолапого такого!

Он отправился вслед за другом, с улыбкой разглядывая здоровенного, но такого беспомощного Дубенко, а тот шел вперед и, не оглядываясь на Кузьмина, исподтишка довольно посмеивался: «Ух, и добрый же и уступчивый ты хлопец!»

Подойдя к никитинскому самолету, Кузьмин забрался на крыло и, не найдя в карманах карандаша, потребовал его у Дубенко.

– Погоди, я ж буду помогать. Очень ты быстрый… Недаром у Быстровой…

Дубенко снял пояс, расстегнул воротник, по-хозяйски, не спеша засучил рукава, словно готовился пахать землю или колоть дрова. Капли пота выступили на его толстом, добродушном лице. Он сопел, тяжело дышал.

– Что тебя в жар бросает?.. Январь на дворе! – улыбнулся Кузьмин.

– Цэ не двор, цэ Кавказ. Январь здесь не шибко дюжий. Як апрель… То меня страх берет, что хочешь ты гвардии старшину Дубенко в маляры обучить. Ну, нехай, забавляйся! И я доберусь до тебя когда-нибудь.

Вытянув из кармана огрызок тупого карандаша, Дубенко подал его Кузьмину.

– Двадцать три, говоришь? – спросил тот.

– Точно!

– Тогда давай быстрей в каптерку за бечевкой. И кусок мела прихвати. Отобьем строчки – так вернее будет…

Не желая попасть одетым не по форме на глаза кому-нибудь из начальства, Дубенко начал приводить себя в порядок. Застегивая пояс, он напевал «Ой, у лузи» и глядел исподлобья на Кузьмина. Идея отбить линии шнуром ему понравилась. Только поэтому он не спорил.

Одернув гимнастерку, старшина вразвалку зашагал к маячившей вдали каптерке. А Кузьмин, сидя по-турецки на плоскости истребителя, укоризненно покачивал головой, глядя на друга через лохмы маскировочной сетки.

7

Время близилось к двум часам дня.

В комнате Горюнова собрались восемь офицеров-летчиков. Они сидели на диванах и у столика под филодендроном и по привычке подшучивали друг над другом. Летчики держались с завидной легкостью и простотой, словно ничто их не угнетало, не заботило. Порой в тишине горюновского кабинета вспыхивал сдержанный смех. Это капитан Никитин, теребя волнистый чуб, свисающий до самых глаз, рассказывал какую-то забавную историю, а слушатели, опершись локтями о колени и подавшись вперед, внимательно следили за рассказом, стараясь не пропустить ни одного слова.

Наташа вошла, когда круглые часы на стене показывали без трех минут два. В кабинете Смирнова все еще находились летчики первой группы, вызванной на тринадцать тридцать.

Подойдя к столу Горюнова, доложила:

– По приказанию командира полка к четырнадцати ноль-ноль капитан Быстрова явилась.

Горюнов взглянул на часы и обвел взглядом присутствующих. Убедившись, что вызванные летчики первой эскадрильи все налицо, он потушил папироску, поправил пепельницу, подхватил со стола папку и направился в комнату Смирнова, откуда уже начали выходить летчики первой группы.

Наташа подошла к товарищам по эскадрилье, села на плетеный диванчик рядом с Никитиным.

– Пристраиваетесь? – спросил тот.

– Привычка! – ответила она.

– Какая?

– Пристраиваться к ведущему.

– И только?..

– К сожалению, да!

– Судя по всему, нервничаете? Оно и понятно: отдыха нет. Машина готова за сутки. Быстро ее…

– Очень быстро!

– Наверное, оттого, что вы – Быстрова?!

– Ново сострили! Когда разрешите посмеяться?

– Не успеете… Сейчас пригласят на задание…

Летчики с любопытством слушали шуточную пикировку между Никитиным и Быстровой и улыбались, предвкушая дальнейшее развитие событий.

– Мечтаю, чтоб скорей!

– Не знаю, мечтаете или нет, а будьте любезны! – Никитин откинулся на спинку диванчика. – Хватит, погуляли!

– Меньше вашего. Забыли, сколько времени прошлый раз вашу машину в порядок приводили? Пять дней в ремонте стояла, а вы изволили отсыпаться и в шахматы играть, благо не умеете, и поцарапанное ребро то йодом мазали, то стрептоцидом присыпали…

– Э-э! То особая статья! Повредил машину, не совсем верно рассчитал с тараном. Каюсь, но мне простительно: я в область сердца ранен был.

– Какой-нибудь особой?

– Не особой, а осколком…

– И живы остались только потому, что сердце к тому времени в пятки ушло?

Летчики рассмеялись. Смуглый, с огромными глазами, веселый и жизнерадостный старший лейтенант Мегрелишвили поднял руку и задорно провозгласил:

– Капитан Никитин, сдавайтесь! Наталья Герасимовна сегодня злее!

Уж так повелось, что именно он присуждал им «победы». Ни Наташа, ни Никитин не спорили с Мегрелишвили. Они всегда подчинялись его решениям.

Подобные «бои» Быстровой и Никитина возникали довольно часто. Со временем они перешли в привычку, потом в потребность. И теперь два капитана без словесных драк не могли обходиться, словно они восполняли им что-то неуловимо недостающее в жизни.

– Говоришь, сдаваться? – сморщился Никитин. – Ну ладно, пусть радуется… Сдаюсь!..

Он повернулся к Наташе, тихо произнес:

– Если когда-нибудь пойдешь на таран, увидишь, как трудно высчитывать сантиметры. Подрубить врага, сохранив свою машину, не так просто.

– Разве я не понимаю? Только куда мне на таран!

Быстрова задумалась…

В четырнадцать часов пять минут летчиков пригласили в кабинет Смирнова. Они вошли и встали по команде «Смирно». Головин поздоровался. Ответили по-строевому.

– Николай Николаевич, прошу… – повернулся к Смирнову генерал.

– Есть! Садитесь, товарищи офицеры, лицом к карте.

Контр-адмирал Славин внимательно посмотрел на Наташу.

Перед ним была рослая девушка лет двадцати трех, с красивыми строгими чертами лица, с длинными косами, уложенными венком на голове.

Быстрова опустилась в кресло неподалеку от Смирнова.

Майор Станицын, перелистывая карты и записи с расчетами для второй группы, что-то докладывал Головину. Наташе хотелось взглянуть на Сазонова и тайком улыбнуться ему… Но в это время Смирнов, воспользовавшись минутной паузой, наклонился к ней:

– Прав я или нет?

– В чем, товарищ полковник? – шепотом спросила Наташа.

– Насчет машины. Вы мне вчера не поверили и чуть не плакали… Нехорошо, товарищ капитан!

Их разговор отлично слышали моряки. Наташа инстинктивно почувствовала это и взглянула на них. Слегка покраснев и ничего не ответив Смирнову, она повела плечом, пальцы ее рук, лежавшие на высоких подлокотниках кресла, стали нерешительно выбивать дробь. Уставившись на карту, она с нетерпением ждала начала служебного совещания.

Присутствие контр-адмирала навело ее на мысль сегодня же осуществить свое желание – навестить моряков сазоновского экипажа. Стоит только попросить у Славина разрешение посетить военный порт. «Как объяснить контр-адмиралу мое стремление побывать в порту? – спрашивала себя Наташа. – Истинные причины объяснять долго, да и незачем. Какое ему дело до них? Они касаются только меня…»

Тишину нарушил Смирнов:

– Товарищ генерал, разрешите приступить?

Головин взглядом переадресовал Смирнова к Славину.

– Прошу вас, – с легким поклоном учтиво ответил контр-адмирал.

Смирнов подошел к карте, взял прислоненный к стене кий и начал:

– По имеющимся в нашем распоряжении сведениям, под утро караван из шести немецких транспортов выходит курсом Новороссийск – Ялта. Его путь лежит через шестнадцатый, девятнадцатый и двадцать первый квадраты второй зоны. По расчетам моряков, выгодней всего торпедировать караван в двадцать первом квадрате. Следовательно, и ваш путь лежит туда.

Смирнов поднял кий и обвел на карте отдаленный от берегов двадцать первый квадрат второй зоны.

– Четыре транспорта, – продолжал он, – перебрасывают войска: какая-то перегруппировка; один транспорт – с техникой и один – с кубанским зерном.

Потом Смирнов говорил о деталях боевой обстановки для летчиков Никитина, особо подчеркивая ответственность всех пилотов за охрану кораблей и за развитие операции в целом.

– Вы должны, – говорил командир полка, – во что бы то ни стало оградить корабли от налетов немецких бомбардировщиков и штурмовиков. А они обязательно пожалуют из Крыма. Командование надеется на вас… В десять тридцать начнете выходить из боя. По трассам А, Б и В ложитесь на обратный курс. Третья группа самолетов сменит вас и примет бой на себя, если к тому будет надобность. На обратный курс ложиться звеньями, не теряя друг друга из виду. В одиночку не идти, чтобы не перехватили со стороны Новороссийска. Все может быть… Учтите, предполагается облачность до значительной. Если кому-нибудь придется оставить самолет, командиры кораблей и торпедных катеров имеют указания и немедленно окажут помощь. Общих деталей не повторяю. Явка на старт в восемь тридцать. Карты и маршруты уточните сегодня же с командиром группы. Задание секретное. Все… Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ полковник, все понятно, – ответил Никитин.

8

Через полчаса тишину комнаты Горюнова вновь нарушили голоса. Это летчики третьей группы выходили из кабинета Смирнова.

Прошла минута, другая, и опять воцарилась тишина.

Наташа в одиночестве сидела под филодендроном. На нее никто не обратил внимания. Она нетерпеливо поглядывала то на часы, то на дверь смирновского кабинета.

Вскоре оттуда вышел Горюнов с ворохом карт и бумаг.

– Ты что, с тех пор здесь? – удивился он.

– Жду…

– Головина?

– Моряков. Они скоро выйдут?

– Очевидно, скоро. Что-нибудь случилось?

– У меня дело к контр-адмиралу.

Горюнов улыбнулся:

– По-видимому, строго секретное?

– Хочу попросить разрешение посетить военный порт.

– А-а! «Подшефных» задумала навестить?

– Приблизительно так, – глядя в сторону, ответила Наташа.

– Что ж, обратись, разрешит. Ясно…

Горюнов произнес эти слова как-то особенно мягко и просто.

– Радуюсь, если тебе все ясно, – с добродушной иронией проговорила Быстрова.

– Им тоже будет ясно.

Поглядев на часы, Наташа, ободренная Горюновым, поднялась и неторопливо прошлась по комнате. Терпение истощалось, а моряки не выходили. И чем ближе была минута встречи с ними, тем навязчивее становилась мысль: «Не уйти ли? Не глупо ли?»

Но твердое, не раз обдуманное решение побывать в порту удерживало ее.

Наконец моряки вышли.

Наташа приблизилась к Славину:

– Товарищ адмирал! Разрешите обратиться по личному делу?

– Слушаю вас! Кстати, рад познакомиться, – протянул он руку. – О вас я знаю только понаслышке… Будьте знакомы, – адмирал кивнул в сторону Сазонова. – Капитан третьего ранга Игорь Константинович Сазонов, командир дивизиона торпедных катеров.

– Мы знакомы… – Наташа протянула руку Сазонову.

– Тем лучше. Итак, я вас слушаю, гвардии капитан, и буду рад, если смогу быть полезен.

– Разрешите мне посетить порт. Зайти на причал, взглянуть на катера.

Славин с добродушной улыбкой поглядел на Наташу:

– Что ж, это легко устроить…

– Вы простите меня, товарищ адмирал! Я не объяснила причин…

– Мне достаточно вашего желания, а о причинах я не допытываюсь. Ваше стремление повидать боевых друзей мне понятно. Я одобряю и поддерживаю вас. Поезжайте, посмотрите на корабли, побеседуйте с моряками. Они будут тронуты вашим вниманием. Чувство боевого товарищества – нужное и достойное чувство… Игорь Константинович посодействует вашему знакомству с экипажем.

Славин повернулся к Сазонову:

– От моего имени прикажите коменданту порта выдать пропуск гвардии капитану Быстровой.

– Есть!

Прощаясь, Славин долго тряс руку Наташи.

– Кстати, я слышал, в сазоновском дивизионе вас называют «нашей Наташей».

Чем-то родным повеяло от этих простых слов и будто теплее стало на душе.

– Правда?..

– Сущая! – весело отозвался Сазонов. – Итак, через час будем вас ждать.

– Нет, нет. Вы, Игорь Константинович, не говорите экипажу о моем приходе. Не надо… Я хочу видеть их… так просто… Со стороны… И вы, пожалуйста, не показывайтесь.

– Как вам угодно. Ваше желание будет исполнено. Буду нем как рыба! – пообещал несколько удивленный и огорченный Сазонов. – «Спрячусь» подальше от вас… Но подобная уступка с моей стороны – только на первый раз… – шепнул он. – Не правда ли?..

– Не знаю… Потом решу…

– Когда мы увидимся?

– Пока не знаю. Ведь и вам и мне сегодня вечером будет некогда…

Проводив моряков до двери, Наташа обернулась и увидела вышедшего из своего кабинета Смирнова. Она тут же обратилась к нему:

– Разрешите, товарищ полковник?

– Давай, только короче! Головин ждет.

– Разрешите на часок-полтора в город?

– Иди.

– Спасибо, товарищ полковник!

Наташа торопливо пошла «домой», в общежитие – бывшую загородную гостиницу турбазы, ныне занятую летчиками смирновского полка.

Ей не хотелось идти к морякам в военной форме: она решила сохранить инкогнито и потому надела коротенькую меховую шубку и синий берет. В таком костюме можно было сойти за обыкновенную девушку.

«Пусть они меня не узнают, а я на них посмотрю. Так будет лучше», – думала она.

С аэродрома в город Быстрова приехала на автобусе. Выйдя близ центральной площади и миновав две-три улицы, она попала на набережную, по которой и дошла до высокого забора, закрывавшего вид на морской порт.

Вдоль стены из широких серых досок она дошла до наглухо закрытых ворот, увидела рядом небольшую дверь проходной будки. Возле нее стоял часовой.

– Мне надо получить пропуск в порт, – сказала Быстрова, поймав на себе изучающий взгляд моряка.

– Окошко направо.

– Товарищ дежурный, заказан пропуск на имя Быстровой? – спросила Наташа, наклонившись к окошку.

Моряк просмотрел свои записи и, глядя на «штатскую» девушку, подчеркнуто ответил:

– Есть заявка на имя гвардии капитана Быстровой, Натальи Герасимовны.

– Это я.

– Разрешите документы…

Войдя на территорию порта, Наташа медленно пошла вдоль причалов, где на легкой зыби покачивались сторожевые катера и «охотники». Тут же неподалеку, на рейде, виднелась рубка подводной лодки. На ее стальную спину накатывала небольшая волна. Далее кормой к пирсу стояли на якорях торпедные катера. С одного из них был спущен крутой длинный трап, по которому ловко сновали моряки.

Повсюду шла напряженная работа. К катерам подвозили торпеды. Матросы освобождали их от деревянной обшивки из свежих и ароматных сосновых досок, кое-где поблескивавших каплями смолы. Скрежеща и повизгивая, лебедки переносили на «охотники» глубинные бомбы, напоминающие железные бочки. Тут же на пирсе лежали штабеля плоских ящиков с артиллерийскими снарядами.

С затаенным любопытством смотрела Наташа на красивые и гордые корабли, перебегала глазами с предмета на предмет, с одной фигуры матроса на другую, наблюдая за всем, что здесь происходит.

Несколько матросов сбежали по трапу и легко, без суетливости стали перетаскивать какой-то не известный Наташе груз.

Вот и сазоновский катер!

Наташа замедлила шаг, потом остановилась, разглядывая людей, корабль, зеленую даль моря и облака.

Так прошло несколько минут. Казалось, весь мир, прекрасный и светлый, сконцентрировался для нее на корабле с условным обозначением, на людях, снующих по трапу и палубе.

Здоровые и ловкие, в черных бушлатах и бескозырках, моряки выглядели особенно статными и сильными. Они представлялись Наташе удивительно красивыми, насквозь пропитанными свежим соленым воздухом, овеянными вольным морским ветром. Тот же самый морской ветерок, всегда вольный и резвый, шевелил сейчас прядь ее волос на виске…

«Вот вы какие!» – думала Наташа, заправляя волосы под берет. Теперь она особенно хорошо понимала, кого призвана охранять в море. Все ее военное будущее приобретало совершенно новый смысл.

Из задумчивости Наташу вывел вопрос моряка, оказавшегося к ней ближе всего.

– Чем интересуетесь, гражданочка?!

Наташа подняла глаза на огромного матроса. Он смотрел на нее в упор и ждал ответа, покручивая длинный-предлинный рыжеватый ус.

Наташа не поняла, к кому обращены слова моряка, и, прежде чем ответить, в недоумении посмотрела по сторонам. Никаких «гражданочек», кроме нее, поблизости не было.

– Вы меня спрашиваете?

– Вас… Кого-нибудь хотели увидеть?

– Нет, нет, – поспешно ответила Наташа. – Никого. Я так просто.

Ее ответ моряку не понравился, и он поинтересовался:

– Вы через пост прошли? Через проходную?

– Разумеется! – Наташа сделала несколько шагов к морякам, усевшимся отдохнуть на тюки, которые они перетаскивали на корабль.

– Говорите, «так просто»?

– Ну, не совсем… Пришла посмотреть…

– Порт?

– И порт конечно…

– А еще что?

– Вас и корабль ваш…

– Именно наш, не другой? – удивился Усач.

– Только ваш! – улыбнулась Наташа.

Моряк озадаченно пожал широкими плечами и, как поняла Наташа, не удовлетворившись разговором с неизвестной и подозрительной девушкой, сердито буркнул:

– Что ж, смотрите, раз право имеете…

Один из моряков, с веселой и самодовольной физиономией, видимо балагур и весельчак, изнывал от желания вступить в разговор. Слушая беседу девушки с Усачом, он задорно почесал за ухом и, лукаво щуря глаза, спросил:

– Любопытно все же, почему именно нашим кораблем интересуетесь?

– Так!..

Наташа почему-то даже вопреки здравому смыслу не хотела признаться, кто она такая.

– То есть как это «так»?! Что-то странно…

– Есть, стало быть, к тому причина.

– То есть?.. – подмигнул веселый матрос соседу.

– Может быть, корабль ваш мне полюбился!

– А вы кем будете? Не из особого отдела?

– Нет, не оттуда.

– Из Политуправления?

– Тоже нет.

– Значит, секрет, кем будете?

Дважды заданный вопрос «кем», а не «кто» Наташа не замедлила обратить в шутку:

– Кем буду? По всей вероятности, когда-нибудь майором!

Моряки рассмеялись.

– Угробила тебя, Горлов, гражданочка! – сказал матрос, которого кто-то назвал Храповым. – Русский, а русского языка и падежей не знаешь…

Только Усачу было не до смеха. Присутствие незнакомки тревожило его. Он вздохнул:

– Тэк-с… Чудеса!..

– Почему чудеса? – Наташа с улыбкой глядела на моряка.

– Потому что не понятно мне, в чем дело. Почему наш корабль выбрали? Их во-он сколько!.. Вы постойте тут, а я вызову командира. Так-то оно лучше будет, – сказал Усач.

– Зачем зря беспокоить капитана третьего ранга Сазонова? Он и контр-адмирал Славин знают, кто я и почему здесь. Они приказали выдать мне пропуск.

– Барышня резонно говорит, – вступил в разговор третий матрос, – и имена начальства знает… Вы, очевидно, лирически настроенная особа и до моряков склонность имеете? Зашли нам добрый путь пожелать и рукой помахать? «Синим платочком»? Сплошная лирика, а Усач думает – диверсия!

– Брось балагурить, Панов, – строго и спокойно остановил его Усач.

– Вы на него, на нашего Панова, не обижайтесь, – улыбнулся Наташе Горлов, – и не обращайте внимания… Он поэт, а у поэтов здесь не все дома! – Горлов красноречиво постучал указательным пальцем по виску. – Им лирика во всем мерещится… Но языки у них вредные…

– Да он ничего плохого не сказал, – ответила Наташа, с любопытством разглядывая моряков.

– Лирику мы действительно любим! – мечтательно произнес Панов. – Есть у нас тут лирика в небе. Жаль, объяснять долго…

– Девушке-то что за дело?

– Ты, Алексеев, прав, – ответил Панов. – То действительно наше внутреннее дело. Другим оно не интересно…

– Вы, девушка, вроде непонятная для нас… – начал Усач.

Наташа перебила его:

– Чем же я непонятная? Я всего-навсего гвардии капитан Быстрова.

У Усача, пристально смотревшего на незнакомку, вытянулось лицо. Он заговорил с явным волнением:

– Так и есть! Угадал. Как есть угадал! Так и подумал сейчас… Вы извините, что сначала вас совсем не за того принял. Вы вчера над нами «юнкерс» сбили, а потом, по пути на базу, «мессершмитт»… Правильно?..

– Да, – просто ответила Наташа.

Моряки притихли. Они восторженно смотрели на Быстрову, все еще с трудом веря, что она – та самая «наша Наташа», их летчица.

– Вот мы и познакомились! Правда, с небольшим опозданием! – заговорила Быстрова. – Зато, видно, понравились друг другу!..

– А мы-то хороши! – воскликнул молчавший до сих пор матрос Алексеев. – Не догадались! Пожалуйте к нам. Я мигом доложу командиру…

– Товарища Сазонова беспокоить не надо. Я пойду…

– Поговорили бы еще!

– На сегодня хватит. Я и так помешала вам работать. Еще не раз увидимся… Будьте здоровы!

Поклонившись всем, Наташа торопливо зашагала к проходной будке.