Текст книги "Капитан Быстрова"

Автор книги: Юрий Рышков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

ЮРИЙ РЫШКОВ
Капитан Быстрова

Дух народный всегда был велик и могущ.

БЕЛИНСКИЙ

1

Над бескрайними просторами Черного моря гулял свежий, порывистый ветер. Тяжело ползли на восток низкие холодные тучи. Взлохмаченные и бесформенные, они беспрестанно секли горизонт косыми дождями.

А ветер крепчал и крепчал.

Полным вперед, разрезая крутую пенистую волну, шли на боевое задание два торпедных катера.

Барражируя над ними, звено истребителей «Яковлев-3» охраняло корабли от возможного налета вражеской авиации.

Один из самолетов уверенно вела гвардии капитан Наталья Быстрова. Озабоченный взгляд летчицы то и дело пробегал по приборам. Одновременно она следила за командиром и вторым ведомым, точно повторяя их маневры. Сегодня звено охраняло те же корабли и моряков, за которых однажды Наташе попало от заместителя командира по политической части майора Станицына. И Наташа невольно вспомнила тот памятный вылет, когда она, зажатая «мессершмиттами» и обстрелянная ими с двух сторон, не приняв боя, скрылась в облаках. Корабли на некоторое время остались без прикрытия. Немецкие бомбардировщики ринулись было в атаку. Спас дело лейтенант Мегрелишвили. Он сбил один «мессер», прорвался к «юнкерсам» и вместе с командиром звена Никитиным не позволил им сбросить бомбы на корабли.

Разговор с замполитом был короток и суров.

– Как прикажете понимать ваше поведение? – спросил Станицын без всяких предисловий.

– Мне показалось, что я не справлюсь и…

– Могу погибнуть, – перебил замполит. – Так? Восхитительно! Чудесно! Мысль вполне достойная летчика!.. В первую очередь – забота о собственной персоне! И полное пренебрежение к воинскому долгу!.. Разве можно было забыть о моряках, которых вам приказали охранять?!

– Нельзя, – с трудом прошептала Наташа.

– Хорошо, что сознаете… – Станицын задумался, потом неожиданно спросил: – А вы видели их вблизи, моряков-то?

– Нет. Только издали, сверху…

– То-то, что «издали» и «сверху»! А вблизи-то они как мы с вами. Посмотрите на них не «сверху». Познакомьтесь. Уверен, вы поймете, как недостойно повели себя в бою.

Наташа вспыхнула. Краска залила ее лицо, на глаза навернулись слезы. Наташа стояла перед Станицыным и, сдерживая себя, покусывала губы. Потом глухо произнесла:

– Да, Яков Иванович, я совершила отвратительный, позорный для воина поступок и готова понести любое наказание. Обещаю, больше никогда подобное не повторится.

– Верю, Наташа. Иди, успокойся, подумай обо всем. Пойми, дело не в наказании. Все гораздо сложнее. А наказывать тебя никто не собирается…

И вот Наташа со своими товарищами по звену вновь над кораблями, чей успех в боевой операции зависит и от ее мужества, внимания, расторопности.

Зорко следят летчики за небом и морем – противника не видно. Поверхность моря сверху кажется свинцово-черной, тяжелой, словно застывшей в мертвой неподвижности. Кругом, насколько хватает глаз, раскинулась однообразная, изрезанная грядами волн равнина, похожая на вспаханный чернозем.

Вскоре темная туча скрыла корабли. По приказанию командира звена Быстрова круто пошла вниз. Пробив тучу, она стала напряженно всматриваться в пустынную рябь воды. Но только спустившись еще ниже, увидела наконец в мглистой дали еле приметные длинные шлейфы белой пены, а затем и сами корабли, похожие сверху на шелуху от семечек.

Летчица с облегчением вздохнула и стала набирать высоту. Самолет вышел на светлый безоблачный простор и пристроился к звену. Быстрова хотела доложить командиру, что все в порядке, как услышала в наушниках его голос.

Никитин сообщил, что справа обнаружены два «юнкерса», и приказал звену перестроиться для атаки.

2

Корабли вел на задание командир дивизиона торпедных катеров капитан третьего ранга Сазонов, поэтому на стеньговом фале флагмана был поднят брейд-вымпел. Корабли должны были перехватить немецкий транспорт, обнаруженный самолетом-разведчиком.

Упрямо рассекая волны и отваливая их на стороны, маленькие корабли, красивые и гордые, стремительно шли вперед, к цели.

Игорь Константинович Сазонов стоял на мостике и молча глядел прямо перед собой. Кожаный реглан плотно охватывал его высокую, атлетического сложения фигуру. Сдвинутые к переносью густые брови и четко обрисованные, крепко сжатые губы говорили о сильной воле.

Сазонов наблюдал за горизонтом и изредка поглядывал на небо. Его острый слух сквозь шум волн и двигателей корабля с трудом различал гул сопровождающих самолетов. Капитан Никитин только что сообщил о появлении «юнкерсов», и Сазонов с минуты на минуту ждал налета немецких бомбардировщиков.

Внимательно выслушав радиограмму Никитина, Сазонов неторопливо повернулся к стоявшему рядом штурману Шведову:

– В небе-то не все благополучно…

Шведов поднял голову. Лицо старого моряка было спокойным и добрым, лишь устрашающе топорщились седые пышные усы. Карие, не лишенные хитрецы живые глаза весело смотрели на окружающий мир.

Моряки любили Шведова за добродушие, за отцовское отношение к людям. Было ему за пятьдесят. Тридцать с лишним лет он отдал флоту. После недавней контузии Шведов плохо слышал, но старательно скрывал это и всегда опасался ответить что-либо невпопад. А переспрашивать не любил.

Слова Сазонова заставили его напрячь слух. Он уловил могучие голоса невидимых самолетов. Порой моторы завывали особенно зычно, будто состязались в мощности своего дыхания.

– По звуку наши, – ответил он. И не успел еще закрыть рот, как где-то за облаками дробно простучал пулемет. В ответ заговорила пушка «яка».

Завязался воздушный бой.

Офицеры подняли бинокли и посмотрели туда, где, по их расчетам, должен был находиться немецкий транспорт.

– Далеко еще, проклятый! – Шведов резко опустил бинокль. – Миль восемь. Обидно…

– Да, миль восемь… – подтвердил Сазонов. – Да не бойтесь, не упустим. Он, считайте, наш!

– Обожаю уверенность командования! – Шведов улыбнулся. Он словно забыл о грозящем налете вражеской авиации, тем более что обстановка в воздухе была ему не совсем ясна и не зависела от его, Шведова, действий и расчетов. Он знал лишь, что в небе идет жестокий бой: все чаще раздавались пулеметные очереди и выстрелы авиационных пушек.

– Вы заметили, как в последнее время активизировалась наша авиация? – спросил он Сазонова.

– Еще бы!.. А летчики, скажу вам, народ замечательный! Один к одному…

– Видели?

– Видел. И девушку видел! Над нами она сейчас…

– То есть как «над нами»? – Шведов недоверчива взглянул на небо, потом – на Сазонова. – Такие дела, а нам – девушку?.. И вы чему-то радуетесь… – Шведов поежился, неопределенно повел рукой, словно спрашивал, как это высшее начальство могло допустить такую оплошность. Вообще-то штурман не возражал против участия девушек в войне. Пусть воюют, но не над морем и не в такой сложной обстановке. «Куда там девчатам!»– рассуждал он про себя, покручивая ус.

Видя недовольство Шведова и как бы читая его мысли, Сазонов сказал, усмехаясь:

– Уверен, что она не подведет нас. Хотя, конечно, парень был бы надежнее…

Воздушный бой между тем продолжался. Отрывистые выстрелы пушки «яка», казалось, хотели разорвать тучи и открыть морякам картину борьбы.

Тем временем катера на предельной скорости настигали немецкий транспорт. Заметив погоню, он ощетинился артиллерийским огнем, заговорили его крупнокалиберные пулеметы. Под огнем противника катера шли на сближение. Подойдя на дистанцию залпа, флагманский корабль выпустил торпеду. Она стремительно помчалась вперед, оставляя среди кипящих волн прямой пузырчатый след.

Второй катер атаковал транспорт с правого борта. В ту секунду, когда он, скорректировав прицел, произвел залп, раздался глухой, тяжелый, подобный удару грома, взрыв первой торпеды. Носовую часть вражеского транспорта окутал дым, медленно поднявшийся вверх черным столбом. Вторая торпеда, разворотив правый борт корабля, заставила транспорт сложиться наподобие ижицы и быстро погрузиться в воду.

Задание было выполнено. Корабли легли на обратный курс.

Вдруг из-за туч вынырнул «юнкерс» и спикировал на флагмана. Пулеметная очередь, звякнув по металлу палубы, заставила моряков вскинуть головы. От немецкого самолета отделились две бомбы и с нарастающей быстротой полетели навстречу кораблю.

– Полный назад! – скомандовал Сазонов.

Гибель катера казалась непредотвратимой. Люди, оцепенев, вслушивались в нарастающий свист бомб. Шведов вдруг облегченно вздохнул:

– А знаете, Игорь Константинович, «юнкерс» промазал: значительный недолет будет…

И действительно, бомбы упали за полкабельтовых от флагмана.

Зенитчики открыли огонь по «юнкерсу», начавшему снова пикировать на корабль, но Сазонов приказал прекратить стрельбу: из заоблачных высей появился наш истребитель. Он ринулся на врага, поливая его огнем из пулеметов, и за несколько десятков метров от немецкого самолета, чтобы избежать столкновения, скользнул вверх, готовясь к новому заходу.

– Пожалуй, «юнкерс» не уйдет, – решил Шведов.

А истребитель посылал во врага очередь за очередью.

Вот задымил один из моторов «юнкерса», из него потянулась узкая полоска густого дыма. Истребитель с огромной скоростью вышел из пике и, перейдя в полупетлю Нестерова, снова оказался над «юнкерсом» и снова обстрелял его. Злобно и отрывисто застучала пушка. «Юнкерс» вспыхнул.

– Здорово дал! – проговорил Шведов. Его голос прозвучал спокойно и радостно.

Проскочив мимо «юнкерса», истребитель, выходя из пике, промелькнул над головами моряков.

– Та самая! – сказал Сазонов, провожая самолет потеплевшим взглядом.

На этот раз штурман решил промолчать.

Немецкий бомбардировщик горящим факелом упал в море. Огромным желто-багровым пламенем вспыхнул растекающийся по воде бензин.

Над головами моряков еще раз пронесся «як» и, набирая высоту, приветственно покачал плоскостями.

3

Когда неприятельские самолеты ушли в сторону Крыма, Быстрова по приказанию командира вывела машину из туч над кораблями Сазонова. Перед тем как, получив смену, идти на аэродром, Никитин решил еще раз удостовериться, что корабли целы.

Снизившись до полутораста метров, Наташа увидела катера и сообщила об этом командиру.

Моряки с любопытством разглядывали низко круживший над ними самолет. На флагмане вахтенный сигнальщик и командир зенитного расчета на всякий случаи – вдруг заметит! – помахали Наташе бескозырками. В ответ Наташа покачала машину. Это вызвало на катере заметное оживление. Летая по замкнутому кругу, Быстрова удерживала «як» в глубоком вираже. Ей нравилось такое своеобразное общение с боевыми товарищами, которых она не знала. Только Сазонова видела на служебных совещаниях, когда разрабатывались совместные с моряками боевые операции. А однажды они случайно встретились в городе и долго, очень долго ходили по набережной…

Сейчас Быстрова рассматривала черные фигурки на палубе, и какое-то странное волнение охватило ее. Преисполненная самых теплых чувств, она решила еще раз покачать машину. Взгляд ее снова устремился на корабли. На флагманском катере один из матросов, скинув бушлат, стал крутить его над головой, затем и сам завертелся волчком. Летчица, неотрывно глядя вниз, чувствовала себя счастливой, как никогда.

«Я обязательно должна их повидать!» – твердо решила она.

Попрощавшись с моряками, Быстрова перешла на крутой подъем и вскоре подстроилась к ведущему. В наушниках стояли треск и свист. Каких только звуков не доносил эфир: то врывалось назойливое отстукивание морзе, то обрывки немецкой речи, то шифрованный разговор наших моряков, то монотонная передача бесконечных цифр кода.

– «Яблонька»! «Шестой»! Я – «восьмой»! – захрипело в наушниках. – Как слышите?.. Как дела внизу? – Это капитан Никитин.

– Говорит «шестой». Все в порядке…

Идя к своему аэродрому среди сказочного нагромождения туч, звено неожиданно было атаковано налетевшими со стороны моря четырьмя «мессершмиттами».

Немецкие летчики с молниеносной быстротой отрезали Наташу от звена, взяли ее самолет в огненное кольцо… Доложив Никитину о случившемся, Быстрова, не задумываясь, вступила в бой. Один из вражеских истребителей дал длинную очередь по машине Быстровой. Крепко сжимая ручку управления, летчица еще до подхода Никитина и Мегрелишвили сумела постоять за себя. Ринувшись на противника, она в упор расстреляла его, еле избежав столкновения. Вскоре по приказу командира Быстрова вышла из боя, круто спикировав под облака.

Три остальных «мессершмитта», атакованные Никитиным и Мегрелишвили, скрылись в направлении Крыма. Преследовать их не стали: боекомплект был израсходован, бензина оставалось только на обратный путь.

Идя на бреющем к востоку, Наташа не без труда держала высоту. Оказывается, ее машина была повреждена, чего в горячке боя она не заметила. В наушниках вновь раздался знакомый голос командира звена:

– «Шестой»! Пристраивайтесь!

Не уверенная в машине, Быстрова как можно спокойнее ответила:

– Выполнить не могу… Самолет поврежден. Вынуждена идти вне строя…

– Не ранены? – с беспокойством спросил Никитин.

– Нет…

– Пойдете ведущим. Мы подстроимся к вам. Если понадобится, вовремя оставляйте самолет… Мы подведем к вам ближайший корабль, пока покачаетесь на «тузике» [1]1
  «Тузиком» полушутливо называли одноместную резиновую надувную лодку.


[Закрыть], – добавил он.

– Машина идет неплохо… Буду тянуть… Мотор дает перебои. Но «мессера» я все-таки сбила. Знаете?..

Наташа говорила спокойно и твердо, а на самом деле с трудом управляла машиной, медленно, метр за метром набирая необходимую высоту.

Наконец справа от себя она увидела Никитина. Его самолет скользил на левое крыло, приближаясь к ее машине и заходя по-журавлиному в треугольник. Слева подстраивался Мегрелишвили. Вскоре звено, ведомое Быстровой, точно по курсу пошло к своему аэродрому.

Радиопеленгатор передавал увертюру из «Руслана и Людмилы». Прислушиваясь к музыке, Никитин внимательно разглядывал самолет Быстровой. Дым, а порой резкие языки пламени, вырывавшиеся из выхлопных труб правой стороны мотора, походили на выстрелы пушки. «Дотянет ли до базы?» – думал командир звена.

Тем не менее самолет Быстровой шел хорошо, и Никитин постепенно успокоился, хотя и не перестал следить за поврежденной машиной.

Вскоре Никитина вызвал по радио Сазонов и запросил подробности налета «мессершмиттов». Переговорив с Сазоновым, Никитин связался с Быстровой и весело, слегка по-волжски окая, пробасил в ларингофон:

– «Шестой»! Слушай меня… «Баян» говорит («Баяном» он называл Сазонова), что передал «сорок пятому» (командиру полка Смирнову) о твоей победе. И «девятнадцатый» (контр-адмирал Славин) знает обо всем. Пока им неизвестно последнее наше приключение!.. Очевидно, сейчас передадут, или сами доложим…

– «Сорок пятый» с меня стружку снимет за поврежденную машину.

– Ерунда!

Слова командира не успокоили Наташу. Вдруг самолет надолго выйдет из строя, и ей поневоле придется бездействовать? А как можно сейчас сидеть без дела?!

Пройдя километров двести, летчики увидели очертания знакомых берегов, затем и свой аэродром.

Самолеты пошли на посадку.

4

На следующий день радио принесло тяжелую весть: погибла Герой Советского Союза майор Марина Михайловна Раскова. Ее смерть произвела на Быстрову гнетущее впечатление. Наташа, запершись в своей комнатушке, проплакала все утро.

Раскова была ее любимым героем. История поисков Расковой на Амгуни после рекордного перелета, ее мужество и выдержка в лесных дебрях Дальнего Востока навсегда врезались в память тогда еще совсем молоденькой Наташи. Сейчас она оплакивала знаменитого штурмана и организатора женского авиационного полка и сокрушалась, что ей, Быстровой, так и не довелось познакомиться с Мариной Михайловной. В голове назойливо теснились раздумья о своей жизни, своей судьбе, о том, что ждало ее, Наташу, в будущем… Вновь и вновь с особой остротой оживала затаенная тревога и о семье, попавшей в оккупацию. Мать, сестра, братик… Живы ли они?

Наташа долго стояла у окна. День был грустный, серый. Ветер сиротливо шумел в почерневшей аллее кипарисов. Приближалось время завтрака. Хотелось сходить на стоянку самолетов. Сумеет ли Кузьмин отремонтировать машину за те тридцать шесть часов, которые он попросил у начальства?

Приведя себя в порядок, Наташа вышла на улицу и сразу же попала в струю холодного, влажного ветра, порывами пробегавшего среди деревьев вдоль широкой стены здания.

Тяжелые тучи низко клубились над землей и торопливо летели на восток, навевая тоску и уныние. Промозглый воздух, наполненный запахом моря, пронизывал насквозь и вызывал неприятный озноб во всем теле.

Наташа повернула в столовую. «Поесть все-таки надо… А мать, Паша, Николушка голодают… Только Марине ничего не надо… У нее дочь осталась. Бедная, какую мать потеряла!..»

После завтрака с теми же невеселыми думами она пошла к летному полю. Соблюдая порядок, спросила часового, можно ли пройти на стоянку.

– Пожалуйста, товарищ гвардии капитан. Стоянка открыта…

Летное поле аэродрома ярко зеленело низкой январской травкой: сильные затяжные дожди возродили ее после осенней засухи. Взлетно-посадочную полосу, выложенную шестиугольными цементными плитами, старательно маскировали, делая неприметной с воздуха. Ее то и дело подкрашивали в тон окружающей зелени, даже вырисовывали на ней деревья и кусты, огородики, заборы и черепичные крыши домов.

Истребители стояли каждый на своем определенном месте у лесных опушек летного поля, под маскировочными сетками, густо обшитыми лоскутами буро-зеленого цвета. Эти лоскуты напоминали диковинные листья не известных ботанике растений – величиной в добрый лопух. Сверху обнаружить аэродром было невозможно, и до сих пор ни одна вражеская бомба не упала на его территорию.

Около своего самолета Быстрова увидела группу механиков, техников, мотористов. Не успела Наташа подойти, как все они двинулись прочь от самолета, о чем-то горячо рассуждая, очевидно о повреждениях; кто-то размахивал руками, что-то объясняя. Наташа не сомневалась, что речь шла о ее самолете.

Из-под машины вылез еще один человек. Это был старший сержант Кузьмин, механик Наташиного «яка».

Теперь Наташа была убеждена, что весь этот народ занимался ее истребителем. Хвост «яка» был приподнят с земли трехногим домкратом. «Неужели выявились новые повреждения?» – озабоченно подумала Быстрова и заторопилась к машине.

Остановившись в десяти шагах, она вопросительно посмотрела на Кузьмина и двух оружейников. Ей хотелось по их лицам угадать – большая ли беда стряслась с ее самолетом? Что еще обнаружили в нем?

Первым Быстрову заметил Кузьмин и, бодро взяв под козырек, расплылся в улыбке:

– Здравия желаю, Наталья Герасимовна!

– Здравствуй, Тиша… Как дела-то? – спросила она.

– Дела идут! – ответил механик и снова улыбнулся.

О чем бы Кузьмин ни говорил, улыбка не сходила с его обветренного, коричневого лица. Наташе всегда казалось, что улыбаются не только губы Кузьмина, но и глаза, нос, лоб и даже уши. От механика веяло какой-то завидной легкостью и уверенностью.

Его большие выразительные глаза, опушенные длинными черными ресницами, вызывающе смотрели на все и вся. На самом же деле Кузьмин был на редкость скромным, выдержанным. Эта черта его характера особенно нравилась Наташе, и потому она была дружески расположена к своему механику, безоговорочно доверяла ему.

Веселая физиономия Кузьмина, однако, не успокоила летчицу. Осторожно, словно боясь услышать что-то страшное и роковое для себя, она спросила:

– Идти-то идут, а может быть, плохо?

– Что вы, товарищ гвардии капитан! – с упреком воскликнул Кузьмин. – Я же обещал вам за тридцать шесть часов управиться, да и командиру полка об этом заявил. Значит – порядок!..

– Но где он, порядок твой? – спросила Наташа, комкая в кармане реглана перчатки, свернутые клубочком.

– Мотор уже здоров, Наталья Герасимовна. Стало быть, машина в строю, – пояснил Кузьмин.

Ободряющий тон механика несколько успокоил Быстрову. Она подошла ближе. Под крылом самолета два оружейника чистили замковые части пулеметов. Наташа поздоровались с ними.

– Садитесь, ребята, продолжайте…

Кузьмин, вытирая ветошью замасленные руки, снова заговорил:

– Вчера дотемна, а сегодня с рассвета паримся… Больно здорово вас чесанули! Одна пуля над затылком сантиметра за три прошла, а то и поменьше… Остальные восемь – по фюзеляжу к хвосту.

– А я и не заметила…

– То-то, что не заметили! А надо бы, товарищ капитан, примечать, когда на волосок от смерти…

– Три сантиметра – не волосок.

– Еще с другого направления одна по прибору стукнула, две по мотору и четыре по левой плоскости, недалеко от бака …Словом, дали как полагается! – улыбнулся в заключение Кузьмин, будто был всем этим очень доволен. – Краем крыла не черканули по земле при посадке? – спросил он.

– Нет. Немца задела. Шла в лоб. Сам знаешь, отворачивать первому нельзя. А он тоже чего-то замешкался…

– Значит, горячо было?

– Ничего, нормально… В общем, наладите? – Наташа заглянула в глаза Кузьмину.

– Что ж вы сомневаетесь, Наталья Герасимовна?! Акт у меня в кармане. Самолет принят.

Черными, лоснящимися пальцами Кузьмин полез в нагрудный карман комбинезона и вытянул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги.

– Не надо, – остановила его Наташа, – испачкаешь. Я и так верю.

– Будьте покойны! – просиял Кузьмин. – Мы, бывало, и не такой ремонт сами делали.

– Ну, ну! Очень рада. Спасибо, Тиша… Беспокоилась, думала, задержка будет.

На стоянку прибежал запыхавшийся старшина и, щелкнув каблуками, доложил Быстровой, что ей приказано явиться в штаб полка к четырнадцати часам.

До назначенного часа оставалось минут сорок, и Наташа решила «пострадать» возле «яка», тем более что Кузьмин собирался еще раз опробовать мотор.