Текст книги "Святослав. Великий князь киевский"
Автор книги: Юрий Лиманов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
После похода на Святослава словно наваждение нашло: что ни ночь, просыпался он в жарком поту от сновидений. Стал подниматься на зорьке, скакал верхом к реке, купался и купал коня в утренней прохладной воде, а потом заваливался досыпать. Помогало плохо.
Однажды утром прискакал он по обыкновению галопом к Луге и вдруг увидел, как в сотне шагов от него скачет к реке Босаёнкова боярыня на огромном вороном жеребце без седла, простоволосая, в холщовом, подоткнутом за пояс платье, а за ней с визгом, смехом, гомоном с полдюжины девок на конях. Словно из дьявольской котомки, высыпали они перед изумлённым князем. Первый раз за всё время прогулок в спящем городе увидел он такое!
Конь боярыни с разбегу врезался в воду, поднимая тучи брызг. Боярыня ловко соскочила и принялась ладошками окатывать его водой, а он изгибал шею и игриво хватал её за руки нежными губами. Платье молодой женщины намокло, облепило её стройное, ещё не огрузневшее тело, волосы растрепались, и было во всей этой картине столько соблазного, бесовского, что Святослав почувствовал, как возвращается к нему ночное возбуждение.
Не размышляя, он направил своего коня к реке.
– И не холодно тебе, боярыня? – спросил он первое, что пришло на ум.
– Не холодно, князь, – не удивившись, игриво ответила молодая женщина и со смехом плеснула на него речной водой.
– Что это я тебя до сего дня тут не встречал?
А мы только вечером из вотчины приехали. – А как боярин узнает?
– Боярин спит – вчера с нарочитыми мужами пировал.
– А вдруг кто из горожан возмутится?
– Эва, тут наш выгон. Это ты на чужой земле, князь.
– Смелая ты, когда боярин спит, – сказал Святослав, ухватив женщину за руку и близко взглянув в её тёмные, с золотыми искорками глаза.
– Вестимо, смелая! – ответила она задорно, легко вскочила на коня, крикнула: – Если и ты смелый – лови! – И поскакала прочь.
Она почти лежала на шее коня, обняв его обеими руками. Вороной, словно почувствовав что-то, летел стрелой. Святославу пришлось несколько раз ударить своего коня плёткой, и только за перелеском он нагнал боярыню. Какое-то время они неслись во весь опор рядом, потом Святослав обнял её за талию, ощутив разгорячённое тело под мокрой тканью, рывком поднял, перенёс к себе в седло. Кони остановились. Её лицо оказалось совсем рядом, и он принялся целовать её так, как обычно целовал Неждану – нежно, чуть покусывая, постепенно подбираясь к уголкам её губ, где притаились манящие ямочки.
– Не надо, – прошептала боярыня, но не отстранилась.
Он погнал коня в заросли кустарника, спрыгнул, подхватил женщину на руки, поставил на землю, мгновенно – откуда и ловкость взялась! – замотал оба повода на высоком кусте. Она стояла рядом молча, уронив руки, покорная и ожидающая. Он опять взял её на руки и понёс за кусты, туда, где желтела усыпанная цветами полянка. Мягко опустил на шелковистую траву и стал целовать и ласкать, ощущая, как дрожит всё в нём внутри и нарастает ответная дрожь в теле боярыни.
... Она лежала рядом с ним, закрыв глаза и тяжело дыша, бледная, с внезапно проступившей синевой под глазами, только искусанные губы алели на восковом лице. Он ласково и осторожно благодарно поцеловал её. Она, не открывая глаз, прошептала:
– Так вот оно как бывает...
– Что бывает? – не понял он сразу, а когда сообразил, почувствовал прилив мужской гордости.
Она села, оправила платье, потом склонилась над ним.
– Глаза у тебя синие, синие... – И с тем же выражением произнесла: – Как же я теперь жить-то буду?
– Я что-нибудь придумаю... – начал было Святослав, поражённый безысходной горечью, прозвучавшей в её полувопросе, полуутверждении.
– Молчи, ничего не надо придумывать. Я сегодня же вернусь в вотчину. Не знала я плотской радости до сего дня, одна мука мне была с мужем, и пусть мне эта мука в наказание за грех и дальше будет...
– Ну что ты говоришь... Всё образуется.
– Я ведь тебя до этой встречи и не разглядела... А у тебя глаза как васильки... Приведи Воронка и не провожай меня...
Когда князь подвёл коня, она стояла на самом солнце, опустив голову и обхватив себя руками. Он подсадил её, она склонилась, крепко поцеловала его в губы и поскакала не оглядываясь.
«Нет, так это не может кончиться, – подумал Святослав, провожая её взглядом. – Надо будет что-нибудь придумать... Укромный домик, может быть...»
Но боярыня, как и сказала, отбыла в тот же день в вотчину Басаёнка. А осенью пошли разговоры, что она в тягости. Впрочем, Святослав уже и не думал о ней: стоило ему узнать, что Басаёнкова боярыня уехала, он тотчас же послал Ягубу за Нежданой.
Неждана собралась быстро и, как ни возражал Ягуба, потребовала немедленно выезжать.
Кому это надо – на ночь глядя, – ворчал Ягуба. – Мне, – коротко ответила Неждана.
Ехали в темноте.
Под утро её сморило, она задремала и едва не вывалилась из седла.
Ягуба приметил в поле стог сена и, придерживая женщину, осторожно повёл её коня к стогу. Там снял её с седла, отнёс на руках. Увидев близко её сонное, с полуоткрытыми губами лицо и ощутив тёплое дыхание, он едва удержался, чтобы не поцеловать. Неждана открыла глаза и с удивлением поймала его взгляд, голодный, алчный, плотоядный. Так на неё, бывало, смотрели гости Всеволода, когда она обносила их чашей хмельного мёда...
Последние два дня пути она думала только о предстоящей встрече и перестала обращать внимание на Ягубу. Только когда подъезжали к городским воротам, подумала: надо ли говорить князю, и решила, что не след.
Путники свернули к реке и через полчаса оказались на высоком берегу в грушевом саду, который скрывал от любопытных глаз прелестный терем с высокой крышей и крыльцом, выходящим к реке. На крыльце стоял Святослав...
С приездом Нежданы князь перестал вспоминать о коротком приключении на берегу реки. Почти все ночи он проводил за городом, у Нежданы. Волынцы посплетничали, позлословили и успокоились. Да и о чём сплетничать, ежели молодой князь ведёт себя тихо, не бражничает, девок не портит, не позорит жён, а одна наложница молодцу не в укор.
В марте 1143 года пришло известие, что князь Галицкий стал слишком часто сноситься с венграми. Поскольку теперь на Волыни уже знали о притязаниях Галицкого княжеского дома на Владимир, собралась дума.
Приехали все, даже сидевший всю зиму безвыездно у себя в вотчине боярин Басаёнок.
Говорили много, горячились, но так ничего путного и не приговорили, а что следить надо за Галицкими в оба глаза, то и сам Святослав знал.
На пиру, завершившем двухдневные пустые разговоры, к князю подошёл Басаёнок.
– Жена у меня на сносях, князь, вот-вот опростается, – сказал боярин.
– От души за тебя рад.
– Первый у меня. Четыре года женаты, и вот – Бог послал. Окажи честь, будь крестным.
– А согласна ли боярыня?
– Боярыня? – вскинул удивлённо брови Басаёнок, и князь явственно представил себе характер их взаимоотношений. – Она за счастье почтёт!
Получив согласие, боярин расплылся в улыбке, долго благодарил, выпил за здоровье князя огромный кубок.
А Святослав смотрел на него и вспоминал лицо боярыни: немного утомлённое, печальное, прелестное...
Через две недели во дворце Святослава появился посланец Басаёнка с сообщением, что боярыня благополучно разрешилась от бремени, родила дочь. По такому случаю супруги просят пожаловать на пирование.
Святослав собрался вместе с Вексичем и ближними боярами. В дар везли богатые подношения, не скупились.
Боярин Басаёнок встретил их с такой радушной улыбкой, что просто не верилось, как этот бугай способен так преобразиться. Он повёл гостей в дом, стал рассаживать их за пиршественный стол, потом, подхватив Святослава под локоть, проводил его в светёлку боярыни. Казалось, он сейчас лопнет от гордости, когда они приблизились к люльке с младенцем.
Князь поклонился боярыне. За время беременности она чуть пополнела, вернее, налилась, округлилась, появилась вальяжность, но глаза были всё те же, грустные, глубокие, в улыбке проглядывала беспомощность, призывающая защита и опекать её.
Нежданная волна тёплого чувства накатила на Святослава, он смотрел на молодую мать, не мог оторваться и не понимал, как это за всё время ухитрился ни разу не вспомнить о ней. Чтобы как-то преодолеть неловкость, он тихонько качнул люльку и спросил:
– Можно её взять на руки?
– А чего ж, бери, конечно, чай не чужой, крестный, – забасил боярин Басаёнок.
Но Святослав помешкал, словно разрешения отца было ему мало. Он склонился над люлькой.
Из вороха ослепительно белых пелёнок, кружев и лент на него бессмысленно глядели мутновато-серые глазёнки.
– Агу, – сказал князь.
Загадочное существо в люльке всё так же таращилось на него.
– Хотел бы я знать, видит ли она меня или нет? – спросил князь. – Так я возьму её, можно?
– Можно, – тихо сказала боярыня.
Святослав взял девочку на руки.
Дверь в светёлку приотворилась, и кто-то шёпотом произнёс:
– Боярин-батюшка!
– Ну что тебе? – так же шёпотом спросил боярин и вышел из светёлки.
Святослав поднял голову, взглянул на боярыню, хотел сказать ей добрые слова, но остановился, поражённый сиянием её глаз.
– Я счастлива, – тихо сказала она.
– Что? – не понял он.
– Я самая счастливая...
Он снова поглядел на крошечное существо, почувствовал неизъяснимую нежность, неловко поднял свёрток и поцеловал девочку в лобик.
– Люби её, – прошептала боярыня.
– Ну как, хороша у меня невеста? – спросил громогласно вернувшийся в светёлку боярин.
...Святослав пил мало. В ушах звучали слова боярыни: «Я счастлива...» Он вспомнил суды-пересуды, что носились в городе о её бесплодии, слова самого Басаёнка о четырёх годах супружества без детей и подумал, что действительно большего счастья для женщины, чем рождение ребёнка, нет.
И снова волна нежности к этой милой, беззащитной женщине захлестнула его...
– Выдадим за князя нашу невесту, – вывел его из задумчивости голос хозяина.
– Непременно за князя, – подхватил Святослав. – А крестить будем во Владимире, в кафедральном соборе.
– Господи Боже мой! И как же это я сразу не додумался, конечно, в соборе! – закричал боярин.
Пировали далеко за полночь...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Летом 1143 года великий князь Киевский Всеволод Олегович принимал в своём дворце Полоцкого князя Василько Роговолдовича. Дед Василько, князь Всеслав, был когда-то заклятым врагом Мономаха и союзником Олега. С тех пор Ольговичи поддерживали дружбу с Полоцким домом.
Истерзанная войнами в конце прошлого века Полоцкая земля за годы тишины и покоя отдохнула, многочисленные торговые пути, ведущие через Полоцк к свеям[31]31
Свей – шведы.
[Закрыть] и в немцы, оживились, стали приносить хороший доход. Полоцкие князья богатели, держались в стороне от всеобщей княжеской круговерти в борьбе за престолы, никого не допуская в свою вотчину.
Василько всего лишь второй раз в жизни приехал в Киев. Он немало удивлялся обширности и многолюдности стольного города, буйству торговли, количеству людей из южных стран на Днепре.
Поражало его и другое – пристрастие киевлян к строениям из дерева. В Полоцке давно уже лепили и обжигали звонкие плинфы – широкие плоские кирпичи, пришедшие на Русь из Византии. Впрочем, киевские деревянные дворцы радовали глаз причудливостью и затейливостью переходов, крылец, сеней, светёлок, гульбищ, подклетий, резных колонн и узорчатых отделок окон и дверей.
Василько лазил и по киевским крепостным стенам, поражаясь, как сумели когда-то поднять на склоны крутых гор огромные дубовые колоды. В то же время он отметил про себя, что глиняная обмазка, призванная сохранить дерево от огня, непрочна, местами осыпалась, и никто её не подновляет, что современные стенобитные машины, о которых довелось ему читать в латинских трактатах, наверняка способны без особого труда разрушить такие стены.
Он сказал о своих наблюдениях великому князю, но тот только посмеялся в ответ:
– Никто ещё не брал Киев на копьё!
Каждый день завершался пированием во дворце. Василько всё ждал, когда же раскроет Всеволод цель своего приглашения, но тот вёл беседы обо всём на свете, осыпал подарками, любезностями и ловко уводил разговор в сторону, как только Василько начинал слишком уж настойчиво допытываться.
За несколько дней у Полоцкого князя разительно изменялось мнение о Всеволоде. До приезда он знал о нём в основном со слов досужих сплетников: что гуллив не по годам, женолюбив и брюхо своё неумеренно балует изысканными яствами, что киянами нелюбим и многое другое.
Оказалось же, что Всеволод ростом высок и вовсе не брюхат, как рисовала его молва, а просто грузен, но красив мужественной, чисто воинской красотой, благодаря охоте и упражнениям рука его тверда, в седло вспрыгивает, как дружинник из младшей дружины, за столом в еде и питье умерен, хотя не отказывает себе ни в золотом рейнском, ни в красном венгерском.
В чертах его красивого крупного лица почти ничего не было от матери-половчанки, разве что слегка удлинённый разрез глаз. Старики помнили его мать, удивительной красоты женщину с янтарными кошачьими глазами и волосами цвета половы. Она родила Олегу трёх сыновей, оставаясь стройной, гибкой, и умерла молодой.
Василька, воспитанного в традиционном для севера Руси уважении к образованности, приятно удивило ещё и то, что великий князь владел пятью языками, обладал отменной библиотекой, за пополнением которой ревностно следил. Он привёз в Киев бывшего смотрителя своей черниговской библиотеки, монаха-книжника, который теперь занимался тем же на новом месте.
Время шло, а Всеволод всё молчал о главном. Что это главное на самом деле существовало, Василько с каждым днём убеждался всё более – уж слишком приветлив был великий князь и слишком ласково глядела на Полоцкого князя княгиня Агафья.
Приехал из далёкого Владимира-Волынского старший сын Всеволода – Святослав. Вечером на пиру отец представил Васильку сына. Святослав понравился ему. Высокий, в отца, широкоплечий, но по-юношески поджарый, с синими глазами, тёмной, едва намечающейся бородкой и русыми волосами, молодой князь был привлекателен, безукоризненно воспитан и улыбчив. Улыбка у него была материнская – тонкая и задумчивая. Портил князя крупный, хищный нос, унаследованный, видимо, от половецких предков. «Впрочем, нос мужчине не помеха, – подумал Василько, – было бы забрало впору».
Он разговорился с молодым князем и скоро убедился, что тот в образованности не уступает отцу, а может быть, в чём-то и превосходит его, умом быстр, в оценках твёрд, на вопросы отвечает не сразу, а подумав, словно оценивая ход беседы и сопоставляя свой ответ со всем её течением.
Беседуя со Святославом, Василько вдруг поймал на себе испытующий взгляд великого князя и заметил, как он быстро переглянулся с княгиней.
Его обожгла догадка: уж не сватать ли собирается Всеволод его старшую дочь Марию за своего сына? Сердце захолонуло – неужто и впрямь будут просить руки его любимицы, тихой, прелестной, ласковой лапушки? Расстаться с ней? Отдать её этому носатому?
Глухая неприязнь поднялась в нём.
Великий князь угадал состояние гостя и торопить разговор не стал. Пир вёл чинно, спокойно, чарки поднимал за гостя и его семью, выказав в который раз отличное знание Полоцкого княжеского дома.
Василько немного успокоился…
В конце концов со старшей дочерью так или иначе придётся расстаться – ей уже стукнуло шестнадцать, и она заступает дорогу младшей сестре, хохотушке Милуше. Не сидеть же той вековухой из-за того, что Мария отцова любимица.
Да и Святослав, сын великого князя, не худший жених, может быть, даже самый лучший сегодня на Руси. Волынское княжество граничит с Полоцким, по богатству почти не уступает ему. Всеволод ещё совсем не стар и, дай Бог, просидит на высоком Киевском столе долгие годы.
Василько стал внимательнее присматриваться к молодому князю.
Тот ловко управлялся с входившими в застольный обычай византийскими вильцами, ел опрятно и не жадно, умело пользуясь на польский манер рушником. Кости не обсасывал с громким чавканьем на весь пиршественный стол, вино пил умеренно и не мешал мёд с венгерским. Сидел прямо, не горбясь, старших слушал, не перебивая, смотрел в лицо, чуть склонив голову.
Нет, положительно молодой князь был хорош, и то первое, ревнивое, тёмное чувство надлежало разумом подавить и укротить...
– Я слышал, ты успел сходить за межу, князь? – спросил он Святослава.
Прежде чем ответить, Святослав вопрошающе поглядел на отца. Он ещё не говорил с ним о походе в Польшу и не знал, чего ему ждать – похвалы или взбучки.
Отец сидел с непроницаемым видом.
– Так уж получилось, – начал объяснять Святослав. – Лазутчики донесли, что ляхи готовят набег на нас. Мы и надумали упредить их.
– Польский поход, – начал великий князь, хитро глядя в напряжённое лицо сына, – весьма удачным оказался. Князь Краковский Болеслав уже прислал ко мне послов, предлагает породниться...
Святослав облегчённо вздохнул и сказал невпопад:
– И добычу большую взяли...
– Князь Холмский недавно гостил у нас, – сказал Василько, – рассказывал о походе. Говорил, что ты урядил главный бой так, словно уже не одну битву выиграл.
Святослав поднял руку, словно отстраняя от себя похвалу.
– Войско урядил боярин Вексич. Может, знаешь его, князь? Он внук старого Вексы, воеводы моего деда. А я только стоял в начале войска и выдержал удар польских рыцарей.
– Скромность столь же похвальна, как и мужество, – улыбнулся Василько. – Что ж ты после такого успеха в другой раз не пошёл за межу?
– На мой поход поляки ответили походом, правда, далеко не продвинулись, мы их успели перехватить. Но десяток сел пожгли, полон увели... Тогда я сел и расчёл доходы и потери. Получилось, что за межу ходить пусть и победоносно, но себе в убыток. Богатство князя торговлей прирастает. А для торговли мир и покой требуются.
Василько задумчиво кивнул. Он и сам пришёл к такому же выводу лет пять назад, сев на Полоцкий стол и совершив пару удачных походов в Польшу и Литву.
Молодой князь нравился ему всё больше. Уж если отдавать любимицу Марию, то за такого – и за себя постоит, на рожон не полезет. Не то что иные из молодых, готовые Доложить дружину ради счастья помахать мечом в битве...
И опять каким-то чудом великий князь уловил перемену мыслях и настроении гостя и сказал без всяких околичностей:
– А не породниться ли нам, Василько Роговолдович? У тебя старшая дочь на выданье, у нас – сын-жених.
– Батюшка князь! – всплеснула руками княгиня Агафья. – Нешто можно так сразу, вдруг? Не по обычаю!
– Можно, можно, – улыбнулся великий князь, положив руку на плечо жены, словно удерживая её от неразумных слов. – Главное, нам между собой столковаться, а по обычаю пусть бояре дело ведут...
Василько посмотрел на молодого князя. Тот сидел огорошенный.
«Не знал, – решил про себя Полоцкий князь. – Значит, даём отец ему ничего не сказал... И для него это такая же неожиданность, как и для меня. Интересно, как он себя доведёт?..»
Молчание затягивалось.
– Что задумался, Василько Роговолдович? – всё ещё с улыбкой, но настороженно спросил великий князь.
Княгиня вздохнула, показывая, что она была права: по обычаю оно всегда лучше и спокойнее. Сперва сваты, потом бояре, и только когда уже всё решено – князь. А то вдруг, как быка промеж рогов обухом...
– Не знаю, великий князь, наслышан ли ты, только я давно объявил, что против воли дочери не пойду.
– Вот и ладно! – воскликнул Всеволод. – Пусть познакомятся и решают! Молодой князь к тебе в гости нагрянет или ты дочь в Киев привезёшь?
– Господи! – вздохнула великая княгиня: опять Всеволод самовольно ломал обычай. – Кто же смотрины-то до сговора устраивает?
– Молчи, княгинюшка, молчи.
Василько подумал, что здесь, в Киеве, Мария будет дичиться, а в Полоцке Святослав сможет увидеть её в самом привлекательном свете. Он усмехнулся про себя: «Получается, что я уже согласился...», потом поднял чашу с вином и торжественно объявил:
– Приглашаю Святослава Всеволодовича в Полоцк.
Святослав проводил князя Василько до опочивальни, пожелал спокойной ночи, откланялся и поспешил в малую гридницу, надеясь застать отца.
Великий князь ещё сидел за столом. Святослав подошёл к нему и, склонившись, проговорил негромко:
– Отец, прошу тебя, отошли челядь и холопов.
– Что случилось? – нахмурился Всеволод.
– Прошу, отошли.
Отец пожал плечами и сделал знак челяди. Гридница опустела.
– Говори!
– За что ты меня унизил, отец?
– Когда я тебя унизил? – Удивление Всеволода было почти непритворным.
– Почему ты не предупредил, что собираешься сватать дочь Василько за меня?
– Ах, вот ты о чём... – протянул великий князь.
– Не притворяйся, ты всё продумал заранее! Только одно непонятно – в каком же я теперь виде предстану перед Полоцким князем? Об этом ты подумал? Или не удосужился?
– Не дерзи отцу!
– В конце концов, я не маленький, я князь...
– Моей волей князь! – чуть повысил голос отец. – А говорить сегодня с Василько о сватовстве я не собирался... Поверь, не собирался. Полагал сначала с тобой обсудить. – Всеволод теперь уже и сам верил, что так оно и было. – Но понимаешь, почувствовал благоприятный случай...
– По наитию, выходит?
– Вот именно, – обрадовался отец, – по наитию. Я многое делаю по наитию. И тебя на Волынский престол посадил по наитию. Или забыл?
– И когда я по твоему приглашению вчера в Киев прискакал, ты со мной не поговорил тоже по наитию? Только думается мне, что решил ты неприятный разговор обойти, ибо полагал, что при госте я возразить не посмею...
– Не забывайся, сын! – прикрикнул Всеволод. – Ты меня в двуличии обвиняешь!
– Так оно и случилось, – не слушая отца, закончил Святослав, – я не посмел, смолчал.
– Потому что сам понимаешь: пришло время тебе женой обзаводиться! Я не вижу лучшей для тебя, чем княжна из Полоцкого дома. Как говорят, красива, умна и приданое знатное. Всё! Такова моя воля! Иди!
Святослав вышел из гридницы и медленно побрёл к себе...
В Полоцк Святослав и князь Василько приехали поздно вечером. На следующий день Святослав по привычке проснулся чуть свет, помаялся в опочивальне на широком ложе, прислушиваясь к тишине в доме, подумал, что хозяева любят поспать, оделся и тихонько вышел на гульбище, опоясывающее дворец.
Из-за угла, со стороны крыльца, раздавались женские голоса. Святослав пошёл туда в надежде, что ему повезёт и он встретит княжну Марию, сможет поговорить с ней наедине, без недреманного ока родителей.
Всё время, пока они не слишком торопливо ехали из Киева в Полоцк, он пытался обиняками выведать у князя Василько о княжне Марии как можно больше, и теперь, когда, возможно, он через мгновение увидит её, Святослав почувствовал волнение.
У резных перил стояла в окружении дородных боярынь прелестная молоденькая девушка в камчатом хитоне[32]32
Камчатый хитон – свободное платье знатных женщин из китайского расписного шёлка.
[Закрыть] и белой вышитой сорочке. В руках она держала берестяной коробок и кормила голубей, заливисто смеясь тому, как нахальные воробьи воруют у сизарей зерна. Она услыхала его шаги. Оглянулась, испуганно охнула, но тут же, сверкая белозубой улыбкой, затараторила:
– Это ты князь Святослав, что вчера с батюшкой приехал? Доброе утро. Как спалось, князь?
– Это я князь Святослав, что вчера приехал, – с нарочитой серьёзностью ответил Святослав и залюбовался девушкой. На вид ей можно было дать лет пятнадцать, но уже угадывалась и высокая грудь, и полный стан. – Благодарствуй, хорошо спалось.
– А я княжна Милуша. Я всегда по утрам голубей кормлю.
«Младшая хороша. А какова старшая?» – подумал князь.
– Мы о тебе столько слышали... – не умолкала Милуша.
– Вот как? От кого же?
– Князь Холмский рассказывал.
– Когда же он успел?
– А он у нас частый гость.
– И что же он обо мне рассказывал?
– Как ты немецкий шлем примерял и нос забралом придавил!
– Княжна! – воскликнула с негодованием старшая из ближних боярынь. – Нешто можно так! Веди себя прилично!
Вторая боярыня, помоложе, только поджала губы и горестно покачала головой, осуждая.
– Выдумал всё князь Холмский, ничего я не примерял, – сказал Святослав, улыбаясь.
Он чувствовал себя с этой смешливой девушкой легко и свободно, словно был с нею знаком много лет. Боярыни раздражали его. Князь пошёл по гульбищу, уводя от них княжну.
– Вот, выходит, зачем Холмский к вам приезжает – небылицы обо мне рассказывать! Ну я ему задам! – И он шутливо нахмурился. – А может быть, он не только за этим приезжает?
– А за чем же ещё?
– Мало ли... – улыбнулся Святослав.
«Вот же скрытный какой князь Холмский, – подумал он. – В походе о чём только ни говорил, а о полоцких княжнах умолчал. Интересно, к кому он ездит?» И хотя он ещё не видел старшую княжну, в душе шевельнулось ревнивое чувство.
– Пойдём на качелях качаться? – неожиданно предложила Милуша.
В памяти, словно цветная картинка, возникли летящие качели, Неждана с растрепавшейся на ветру косой и сеточка для волос, упавшая наземь.
Святослав вздохнул и сказал:
– Старый я уже для качелей.
– Разве ты старый? – возразила Милуша. – Вот князь Холмский, тот старый, да и то качается.
Послышалось визгливое тявканье, навстречу им выбежал забавный щенок, переваливаясь на широко расставленных лапах и чуть не задевая животом пол. Увидев незнакомого, он препотешно зарычал и смело набросился на сапог князя.
– Ратай. Ратаюшка, ко мне! Где ты? – раздался певучий грудной голос, и на гульбище появилась высокая, тоненькая, по-северному белокожая голубоглазая девушка со светлой, в руку толщиной, кос ой. Увидев Святослава, она смутилась, вспыхнула до корней волос, опустила глаза и тихо сказала:
– Извините...
Щенок метнулся к ней и продолжал рычать на князя из-за её длинного цветастого сарафана.
– Моя сестра Маша, – сказала Милуша. – А это Святослав Всеволодович, князь Волынский, о котором нам Холмский рассказывал.
Маша на мгновение подняла на него глаза, и Святослав заметил в них любопытство, а в уголках сочных алых губ ему почудилась усмешка.
«Господи, и что этот болтун про меня им наговорил? – подумал он и тут же отметил: – А хороша!»
– Доброе утро, князь, – сказала девушка певучим голосом:
Щенок, почувствовав, что о нём забыли, ухватил Машу за подол сарафана и потянул.
– Нельзя, Ратай, не балуй, – сказала Маша строго и опять покраснела. – Совсем я его избаловала.
– Сука впервые ощенилась и отказалась кормить. Глупая такая! – вмешалась Милуша. – Два щенка сдохли, а Ратая Маша из рожка выкормила.
– Он уже из миски ест, – невпопад сказала Маша и опять смутилась.
«Нет, она действительно очень хороша и мила!» – ещё раз отметил про себя Святослав.
– А меня князь на качелях кататься пригласил! – неожиданно выпалила Милуша и, глядя на Святослава, добавила с вызовом: – Ведь пригласил, правда?
Святослав не стал разоблачать обман, сдержался и ответил с улыбкой:
– Княжна любит пошутить. Верно? – А сам подумал, что с этой девочкой нужно держать ухо востро.
– Ну тогда пойдём смотреть розы. Их Мария сама выращивает, она наш главный садовник.
– Милуша, перестань...
– Пойдём, пойдём, – настояла младшая сестра и повела их в сад.
Впереди шествовала Милуша, за ней Святослав рядом с Машей. Шествие замыкал повизгивающий щенок.
Они осмотрели прекрасно ухоженный сад. Розы и в самом деле были великолепны, и князь искренне восхищался их красотой.
Полдничали все вместе, тихо, по-домашнему. А после полудня дом затих. В Полоцке свято блюли обычай: все расходились кто куда, чтобы полежать, вздремнуть или просто посидеть в саду, в тенёчке.
Святослав вышел побродить вокруг дворца, спросил у случайно встреченного холопа, где располагается библиотека, и легко нашёл её...
Книжное собрание Полоцких князей превосходило даже собрание отца. Особенно много было здесь книг на латыни. Князь снял с полки одну, богато изукрашенную, в переплёте из телячьей кожи, раскрыл. Это был Вергилий. В фолианте лежала закладка – плотная холщовая полоска, вышитая гладью. Святослав раскрыл книгу в заложенном месте, прочитал: «Буколики». Ему стало интересно: если это закладка Марии, то читала ли она и «Энеиду»? Он раскрыл фолиант в другом месте. Между страницами, как раз в самом начале повествования о странствиях Энея, лежал высохший цветок.
Святослав положил книгу на место, перебрал греческие книги, выбрал Омира[33]33
Омир – Гомер.
[Закрыть] и пошёл к себе в ложницу.
«Нужно будет завести невзначай разговор с Марией о Вергилии, узнать, её ли заклали и. Красивая жена – мужу удача, умная – муж вдвойне богаче», – думал князь.
Вечером его пригласили в большую гридницу. Там уже сидели ближние бояре, старшие дружинники, воеводы.
Пришли князь и княгиня, Мария, Милуша и два младших княжича. Вслед вошёл высокий, темноглазый, стройный молодой мужчина. За ним холоп нёс гуды.
– Микита приехал! – сказал кто-то восторженно громким шёпотом.
Святослав вспомнил это имя. Слава молодого певца, ещё недавно никому не известного, стремительно разлеталась по всем русским землям. Князю ещё не доводилось самому слышать Микиту, но говорили, что голос его и певческое искусство не уступают знаменитому Митусе[34]34
Митуса – известный западнорусский певец.
[Закрыть] из Галича и, может быть, даже сравнимы с Бояновым пением. Впрочем, Бонна помнили лишь немногие старики, а Митусу князю удалось послушать раза два во Владимире, куда Галичанин приезжал в прошлом году.
Микита запел.
Для зачина он выбрал песнь о богатырях Владимира Красное Солнышко.
Святослав внимательно слушал знакомую песнь. Её часто исполняли в Киеве и в Чернигове и придворные княжеские, и дружинные певцы, и бродячие. Его интересовало, насколько справедлива слава Микиты. Голос у певца был глуховатый, не сравнить со звонким, полётным голосом Митусы Галичанина, хоть и был тот лет на двадцать старше Микиты.
Сначала князь никак не мог понять, на чём основана растущая слава молодого певца, но позже уловил: Микита больше заботился не о пении, а о том, чтобы донести до слушателя СЛОВО, заключённое в песни, а вместе со словом и мысль.
Певец закончил.
Слушатели бурно выражали восторг. Микита встал и поясно поклонился всем.
– Откуда он? – спросил Святослав князя Василько.
– Прежде он был дружинным певцом у твоего дяди Святослава Олеговича, да не ужился, ушёл, и вот уже лет пять, как бродит он от двора к двору.
– Почему не ужился?
– Он хоть и молод, а независим и славу князьям не часто поёт.
Микита запел снова.
Теперь Святослав слушал с особым вниманием. Что-то привлекало его во всём облике певца, в том, как он держался.
Он взглянул на Марию. Девушка слушала, закрыв глаза, на губах её чуть обозначилась улыбка. Князь залюбовался ею.
