Текст книги "Святослав. Великий князь киевский"
Автор книги: Юрий Лиманов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– Ты разрешаешь, ты и охранять меня будешь, только, чур, не подглядывать! – лукаво улыбнулась Неждана и побежала в дом. – Жди меня здесь!
Вскоре она вышла с большой корзиной, с какими ходят по грибы.
Они пошли к задним, обычно закрытым воротам. Княжич отвалил запорный брус, приоткрыл створку, и они выскользнули за ограду и пошли тропинкой, проложенной в кустах малины и смородины, вниз, к Днепру.
После отъезда княгини жизнь на усадьбе замерла, никого не было видно, только лаяли на псарне охотничьи собаки, которых, наверное, сегодня забыли выгулять, а княжич не проследил. И дворский куда-то запропастился. Но мысли эти были какими-то мимолётными, пронеслись вскользь, а всё внимание его было сосредоточено на девушке, шагающей следом. И она притихла и шла, искоса бросая на княжича вопрошающие взгляды.
Святослав вдруг с ужасом подумал, что в мыслях он уже понимает её, целует, а всего каких-нибудь три дня назад её ласкал и целовал его отец, но это обстоятельство его нисколько не смущает, не тревожит, только ещё больше разжигает желание и волнует... Она здесь, она рядом – только протяни руку, прикажи...
Нет, только не приказывать...
Показалась княгинина купальня.
– Оставайся здесь, – распорядилась Неждана, а сама юркнула в дверь купальни.
Святослав покорно остановился у бревенчатой стенки курильни.
Он не раз подглядывал, как купаются на отмели дворовые девки, и сейчас его разгорячённое воображение рисовало ему, как стягивает Неждана через голову рубашку, как аккуратно складывает её – девушки всегда тщательно складывали свою одежду, – как идёт к воде и чуть подрагивают её крепкие груди, как пробует ногой воду и потом осторожно по настилу спускается на глубину...
Внезапно его осенило – и как он сразу не сообразил? Он отбежал шагов на сто в сторону от купальни, увязая в мелком песке, и стал торопливо раздеваться. Сбросив порты, нырнул и поплыл, стремительно загребая ладонями воду и «буравя её ногами.
Вот и купальня. Он сильно ударил руками под водой, выпрыгнул по пояс, огляделся и обнаружил Неждану. Она плыла чуть в стороне от купальни, всё больше удаляясь от неё, и посматривала назад. Заметив его, рассмеялась. И он стремительно поплыл к ней. Неждана поплыла быстрее, но он нагонял её, приближался, взбивая ногами буруны. Она оглянулась, поняла, что ей не уйти, и закричала:
– Не подплывай! Ты обещал! – Но глаза её смеялись и в голосе не было строгости.
Святослав приблизился, и девушка, захватив воду сложенной в ковшик ладошкой, плеснула ему в лицо. Он засмеялся и в ответ стал хлестать её брызгами, всё приближаясь и приближаясь. Наконец он увидел её тело, смутно белеющее в пузырьках взвихренной воды, протянул руки и схватил за запястья. Неждана попыталась вырваться, но не смогла. Он обнял её. Холодное, упругое, скользкое тело на мгновение прижалось к нему. Он почувствовал, как её сильные ноги переплелись с его ногами. Они ушли под воду и вынырнули одновременно, отфыркиваясь. Святослав несмело погладил девушку по щеке – нежно и ласково. Ему показалось, что она неуловимым движением потёрлась о его руку. Он взял её за плечи и тихонько приблизил к себе.
Губы её были приоткрыты, глаза не смеялись, мокрые, потемневшие волосы оттеняли белизну лица, тяжёлая коса расплелась и полоскалась за спиной. Он медленно, словно боялся вспугнуть, притянул её к себе и поцеловал. И опять восхитительное ощущение тёплых, раскрытых навстречу ему губ пронзило его. Её язык призывно и нежно пробежал по его дёснам...
Девушка мягко отодвинулась от него, прошептала «не надо» и, не оглядываясь, поплыла к купальне. Он не посмел следовать за ней.
Они лежали одетые недалеко от купальни на остывавшем песке. Солнце уже спустилось и повисло огромным кровавым шаром у них за спиной, предвещая назавтра хорошую, но ветреную погоду.
Всё в природе затихло, словно в ожидании торжественного момента, когда солнце окончательно распрощается с землёй на краткие часы летней ночи. Только вечно голодные чайки нарушали тишину резкими, неприятными криками, пролетая вдоль берега.
Святослав повернулся на живот и протянул к девушке руку. Неждана отодвинулась, сказала капризным голосом женщины, сознающей свою власть:
– Не нужно... Из-за тебя волосы намочила. – Она села, перебросила косу на грудь и принялась неторопливо заплетать её, задумчиво глядя на реку.
– О чём ты думаешь? – спросил Святослав.
– Ни о чём.
– Так не бывает. Человек всегда о чём-нибудь да думает.
– Ты говоришь, как твой отец. Да ты и похож на него.
– Ты это уже говорила.
– Только он красивее...
– Не надо, – сказал сквозь зубы Святослав.
– Чего не надо-то?
– Не говори о нём.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя!
Неждана засмеялась.
– Когда же ты успел полюбить? Всего второй день, как увидел меня, – сказала она.
– Я люблю тебя! – повторил княжич, рывком приподнялся, обнял девушку, опрокинул на песок, стал жадно целовать глаза, губы, нежную шею.
Неждана обмякла и, отвечая на его поцелуи, прижалась к нему. Он опустил голову, нащупал губами крепкий сосок под влажной тканью и поцеловал. Девушка вздрогнула, обхватила его голову, крепко прижала к себе, а он навалился на неё всей своей тяжестью и, уже совершенно теряя себя от дикого желания, вдруг почувствовал, как что-то в нём словно взорвалось, боль пронзила чресла и что-то горячее заполнило порты. Сразу же прояснилась голова, и он с ужасом посмотрел на Неждану. Та тоже посмотрела на него, сосредоточенно, даже строго и, как ему показалось, зло. Потом она высвободилась из-под него и села.
Сел и Святослав, стараясь повернуться так, чтобы она, не приведи Господь, не заметила бы чего. Он чувствовал, что щёки его горят и что вид у него крайне глупый.
Неждана всё так же молча смотрела на него.
Он вскочил на ноги и бросился к воде. Зашёл по пояс, постоял, приходя в себя. Повернувшись к ней спиной, прополоскал порты.
Что-то нужно было сказать, но слова куда-то улетели, а щёки продолжали гореть. Он понимал, что случившееся позорно для него, для мужчины, но ведь это произошло впервые в его жизни, до сих пор он только слышал хвастливые разговоры в гриднице...
Он продолжал стоять по пояс в воде, спиной к берегу.
– Глупый, – услышал он её тихий голос, – иди сюда.
Святослав оглянулся.
Неждана сидела всё на том же месте и серьёзно смотрела на него. В наступивших сумерках глаза её казались огромными и чёрными.
– Иди сюда, – повторила она, и Святослав поразился её голосу, глубокому, низкому, зовущему.
А он всё стоял спиной к ней, повернув только голову и пытаясь понять выражение её лица.
Неждана встала, вытащила из корзины холстину, развернула, постелила на песок и, стоя на её краю, в третий раз позвала:
– Иди сюда!
Княжич покорно побрёл к берегу.
Выйдя из воды, он увидел, как девушка медленно снимает с себя влажное платье. Он опешил и на мгновение остановился. Она бросила платье на холстину и осталась стоять, белея в сумерках, и он отчётливо различил розовые соски и тёмный уголок внизу живота. Он подошёл к ней, но она не дала себя обнять, а стала снимать с него влажную рубашку, затем развязала тесьму на портах, и они скользнули вниз, тяжёлые от влаги. И пока она развязывала тесьму, он почувствовал, как снова всё в нём напряглось. Тогда он, сгорая от желания и стыдясь одновременно, сразу же прижался к ней всем телом. Она отодвинулась, посмотрела на его широкую грудь, выпуклые полукружья грудных мышц, впалый живот, тонкую, юношескую талию, потом прильнула к нему и шепнула – не вопросительно, а утвердительно:
– Я у тебя первая... – и мягко увлекла его на разложенную холстину...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Святослав открыл глаза. Кто-то целовал уголки его губ и шептал знакомым голосом: «Лада мой». «Неждана! – понял он. – А почему я спал?» – подумал и всё вспомнил.
Два дня и три ночи они не отходили друг от друга, закрывшись в его опочивальне. Временами он совершал набег на кухню, где хихикали за его спиной кухарки и кухонные девки, и натыкался на осуждающий взгляд дворского...
Только по вечерам бегали они купаться на Десну, словно боясь, что дневной яркий солнечный свет спугнёт их любовь, прогонит это удивительное наслаждение...
Княжич приподнялся на локте и взглянул на Неждану. Она, растормошив его, лажала теперь обнажённая, и её тело, ставшее за эти дни и ночи знакомым ему до самой крохотной веснушечки, до последнего волосочка, такое податливое, благодарное, зовущее, вновь потянуло его к себе, и он, склонившись, легонько поцеловал её в шею, в ту самую жилку, которая волновала его с первой их мимолётной встречи.
Неждана сразу же с готовностью прижалась к нему. И вдруг его пронзила мысль. Нет, не мысль – догадка! И не догадка даже. Ему представилось, что вот так же она тянется и прижимается к его отцу... Эта мысль возникла так отчётливо впервые за эти дни, но где-то в подсознании она присутствовала всё это время, волновала, беспокоила, злила и моментами заставляла делать Неждане больно. Но девушка только крепче обнимала его и радостней отдавалась.
– Ты всё ещё любишь отца? – спросил он неожиданно.
А она словно ждала этого вопроса, ответила сразу же:
– Нет.
– Но ведь любила! Ты говорила...
– Я его ненавижу.
– Ненавидишь? – переспросил поражённый Святослав. – Почему?
Неждана резко отодвинулась от княжича, села, охватила колени руками, ничего не отвечая.
– Почему ненавидишь? – повторил княжич вопрос.
– Потому... Ненавижу, и всё тут!
– Ты правду говоришь или это всё для меня?
– Я тебя люблю! – выпалила Неждана.
Святослав смущённо хмыкнул:
– Вот ещё...
– Ты мне сразу понравился. Такой неловкий и такой... – Неждана прижалась к нему. – Ты так откровенно желал меня... Глупый, милый, любимый... Маленький-маленький – и уже взрослый мужчина.
Она провела пальцем по носу княжича и чмокнула в щёку.
– А твоего отца я возненавидела в первый же день. Мне ещё пятнадцати не было... Привезли меня и сразу же в мыльню. Там какие-то злющие старухи меня вымыли, осмотрели, словно лошадь купали, натёрли благовониями и повели в опочивальню князя. Он уже лежал, а рядом, на полу, стояла сулея с вином. Губы красные, глаза зелёные... И уложили меня прямо к нему на ложе, и он сразу же навалился на меня. От него несло вином, было противно, страшно... – Она долго молчала, потом возбуждённо заговорила: – При нём всегда живут несколько девок, то одну ему на ложе подают, то другую, а то и двух сразу... Я возненавидела его...
Святослав с ужасом подумал, что, наверное, и мать всё это знала, наверняка донесли доброхоты, не могли не донести эти шныряющие по двору шутихи, бабы-гадалки, сенные, ближние – все с постными жёлтыми или серыми лицами. Сейчас он понял ещё одну вещь: все они жили без мужиков и потому были особенно злыми, ненавистницами всего светлого, весёлого... Как же матери, такой ясной, такой женственной, было жить со всем этим?
– А однажды он нас всех в мыльню погнал, – продолжала Неждана, – и боярина Ратшу туда же пригласил. Заставлял нас всякие гадости делать, а потом велел боярину выбрать одну. Он Дуняшу выбрал, и князь приказал им любиться, а нам всем в это время их вениками стегать легонько. Вот после этого я и убежала.
– Тебя поймали?
– Конечно, поймали, куда от него денешься... Сказал: ещё раз убегу – отдаст половецкому хану в десятые жены, и ещё не то увижу в ханских вежах.
– А другие его тоже ненавидят?
– Дуняша боярина Ратшу любит, всё ждёт, что он её к себе в наложницы возьмёт. А боярин жены молодой боится. Старая-то у него умерла. Говорят, руки на себя наложила от княжеских забав... Остальные, те на все согласны, только бы князь не прогнал... – Она взглянула на сжатые губы Святослава и замолкла.
– А дальше? – спросил он.
– Что дальше?
– Рассказывай. Должен же я знать всё про отца своего.
– Он ещё за всеми красивыми жёнами в Киеве бегает. Как его ещё никто из мужей в тёмном углу не убил? Люди его Чурилой прозвали, жеребцом стоялым...
– Ненавидят?
– Да нет, смеются. Их вроде даже гордость тешит, что князь у них такой лютый до баб мужик...
– А почему тебя сюда отправили?
– Нешто можно, когда княгиня во дворце?
– Я хотел сказать – одну. Где остальные?
– Дуняшу он отдал Ратше, вроде совсем. Двоих замуж выдал: дал по деревеньке и выдал за тиунов. Одну в Муром, другую – ещё дальше, в самую глушь, куда-то в Кучков, что на Москов-реке.
– А тебя почему сюда?
– Не знаю.
– Не боится, что ты сбежишь?
– Куда мне теперь бежать? Мы все порченые, Чурилины жёнки – так нас в Киеве кличут.
– Что же ты во мне нашла?
– Не знаю... Я же тебе сказала... Ты маленький, милый, чистый... Не знаю. – Неждана грустно улыбнулась. – Наверное, дурное бабье сердце и в пакости чего-то хорошего ищет...
Она потянулась к княжичу, глаза её затуманились, девушка принялась жадно, исступлённо целовать его и вдруг, когда он уже не мог сдерживать себя, отстранилась и разрыдалась.
– Что ты, чего вдруг заплакала? – растерялся Святослав.
– Страшно мне... Нельзя было мне тебя полюбить...
Святослав обнял её, но ласки не помогали, она продолжала рыдать так горько, безутешно, что желание отступило, и на его место пришла острая жалость. Он нежно целовал её покрасневшие глаза, распухший и оттого смешной нос, шептал какие-то слова, вглядываясь, не промелькнёт ли на её лице улыбка.
Весь день Неждана оставалась грустной и задумчивой.
Она словно предчувствовала надвигающуюся бурю, как предчувствуют землетрясение животные.
Вечером прискакал великий князь. С ним Ратша и два десятка дружинников.
Святослав вышел встречать отца, спустился с крыльца и, стараясь не смотреть князю в глаза, сразу же обнял его.
Но то, чего опасался Святослав, – что отец начнёт разглядывать его, расспрашивать, почему сбежал из Киева с торжеств, что делает здесь, в одиночестве, – не произошло. Отец только прижал его к себе и, сразу же отстранив, спросил:
– Где дворский? Спит, старый сурок?
Дворский уже спешил к князю.
– Я ещё за воротами, а ты уже здесь стоять должен! – раздражённо бросил он старику.
– Виноват, великий князь... Ты бы гонца прислал...
– Какой гонец скорее великого князя доскачет? – спросил небрежно Ратша.
– Накрой в малой гриднице стол. На четверых... – Вячеслав взглянул на сына, – нет, на пятерых. А сейчас баню с дороги.
Отец поднялся на самый верх крыльца, потянулся, оглядываясь, и сказал спокойно:
– Хорошо здесь. И чего это я всё в Киеве сижу? Завтра на охоту поедем. А может, на рыбалку? – И шутливо сказал сыну: – Небось всю рыбу в Днепре переловил!
Когда отец скрылся в доме, княжич тихонько спросил боярина:
– Кого-нибудь ждёте?
– Святослава Олеговича.
– Случилось что?
– Ты слышал, отец распорядился, чтобы стол на пять человек накрывали. Тебя позовёт – вот всё и узнаешь. Пойду прослежу.
Ратша ушёл.
Святослава Олеговича, своего стрыя[15]15
Стрый – дядя по отцу.
[Закрыть], младшего брата отца, княжич знал не очень хорошо. Тот сторонился старшего брата, не желал принимать участия ни в его забавах, ни в его походах, хотя и был его вассалом. Княжил в Муроме, потом в Новгороде-Северском, владениях, входивших в состав огромного Черниговского княжества.
Значит, отец что-то замышляет, не зря же сломя голову примчался он в загородный дворец.
За стол сели, когда уже смеркалось. Отроки зажгли факелы по стенам, внесли греческие светильники, раскрыли настежь все окна, чтобы чад от огней выветривался. Вокруг стола уставили пять стольцев – княжеских кресел с резными спинками.
Дядя Святослав приехал со своим свояком князем Глебом. Княжич видел его раньше только мельком на одном из съездов в Чернигове.
Оба гостя с дороги побывали в бане и теперь сидели, раскрасневшиеся, с влажными ещё волосами и бородами. Отец, улыбаясь своей великолепной, победительной улыбкой, самолично потчевал гостей.
Ратша ел молча, в разговор князей вольно не встревал. Речь шла – ни много ни мало – о перераспределении княжеских столов. Отец добивался, чтобы все Ольговичи выступили едино, без распрей и споров. Он уже договорился с братом Игорем, который по старшинству должен был вслед за Всеволодом сесть на великий Киевский стол, а пока, по его замыслу, должен был княжить в Переяславле. Теперь следовало ублажить младшего брата, Святослава Олеговича. Княжич вслушивался, поражаясь тому, как умело играет отец на струнах человеческой души – и на гордости, и на алчности, и на воспоминаниях детства, которое у братьев прошло в Чернигове, и на том даже, что охота под Черниговым куда как обильнее против киевской.
Ратша, взявший на себя обязанности виночерпия, в очередной раз наполнил серебряные, затейливой ромейской работы кубки.
Отец осушил кубок, повертел его в руках, любуясь выпуклыми фигурами зверей на стенках, и задумчиво сказал:
– Наша Русь – вся Русская земля от моря и до моря – напоминает мне раскидистое дерево. Корни тянутся вокруг Черемного моря, уходят и к горам Кавказским, и к Царьграду, и дальше на восток. По ним, как питательные соки по весне, поднимаются в комель дерева хиновские, индийские, византийские, италийские и прочие товары и идут через нас на север. С севера благодатным дождём проливаются на нас товары из варягов, норманнов, готов, англов. И всё это двигается на юг, кое-что затекает в Волгу, Клязьму, Оку. Но вcё же главным стволом остаётся Днепр. И чем ближе к Днепру, чем ближе к Киеву, тем пути гуще и соки обильнее. А чем обильнее соки-товары, тем больше и княжеская доля мытного, перевозного, перевесного. Даже без войны можно богатеть, если сидишь на путном месте. Всё серебро, жемчуг на запад, почитай, через нас идёт. Все аксамиты[16]16
Аксамит – бархат.
[Закрыть], паволоки[17]17
Паволоки – шелка.
[Закрыть], что из далёких хиновских стран везут иноплеменные купцы, – тоже через нас текут на север и на запад. И стоит Русь, как могучий раскидистый дуб, из дальних земель соки : впитывает, растёт и богатеет. А мы сами же, как жуки-короеды, её подтачиваем, никак договориться не можем; нет бы сесть на столах и сидеть, богатеть, время от времени в Дикое Поле ходить, чтобы в богатырские игры с погаными поиграть...
Князь протянул боярину кубок, тот опять наполнил его и обошёл стол, наливая всем.
– Всё, что я вам сказал, мы с братом Игорем обсудили. Хотел и он приехать, да не смог, замучило его плечо – в последнем походе угодила в него половецкая стрела... Ездил я к нему, нет промеж нас разногласья. За тобой, брат, слово.
Великий князь одним жадным глотком осушил кубок.
– Брату Игорю, выходит, Переяславль? – спросил дядя Святослав.
–Да.
– А мне Чернигов?
– Ты верно меня понял.
– И Игорь согласен?
– Согласен. Что тебя волнует?
– А то, что сегодня согласен, а завтра войной пойдёт на меня.
– Зачем ему?
– Переяславльское княжество меньше.
– Зато по старшинству Переяславль первым после Киева считается, – сказал отец.
– Так то по Ярославовым меркам, – протянул дядя Святослав. – Что-то не верится мне в Игорево согласие. А если согласен, почему не приехал?
– Говорил же тебе – у него рана разболелась.
– Мог бы и кого из близких бояр прислать – Алексу, к примеру. Боярину Алексе не в первый раз с нами за одним столом пировать, думу думать.
– Ты мне не веришь? – насупился Всеволод.
– Я верю, но ищу доказательств.
Княжич ждал, что отец вспылит, но Всеволод только улыбнулся и сказал:
– В детстве тоже, помнится, на слово не верил, всё доказательств искал и, хотя был тих, иной раз доводил дело до драки.
«Отец потому так сдержан, что все подручные князья в Черниговском княжестве – свойственники дядюшкины», – вдруг сообразил Святослав, похвалил себя за смётку и осушил чарку.
– Не много ли будет, княжич? – услышал он шёпот Ратши. – Четвертую пьёшь.
– А ты считаешь? – спросил княжич и почувствовал, что последнее слово запуталось в губах и никак не получается толком его выговорить. Он взглянул на боярина – тот откровенно смеялся.
– Наливай, боярин! – сказал княжич.
– Тебя отец пригласил учиться, как своего добиваться, а не мёдом напиваться.
У боярина получилось складно и оттого особенно обидным показалось княжичу.
– Я что сказал – наливай!
Ратша пожал плечами и наполнил кубок.
А у отца с дядей Святославом начался главный торг: раздел второстепенных столов среди многочисленной родни Ольговичей и их свойственников.
Княжич попытался прислушаться, вникнуть, но быстро утратил нить разговора, запутавшись в именах неизвестных ему подручных князей, сидевших в малых городках и волостях.
Мелькнула мысль: «Господи, сколько же ещё узнавать надо, учить, запоминать, чтобы вот так держать в голове всю Русскую землю?»
Ему захотелось сказать то же самое Ратше, но язык, в отличие от мыслей, повиновался плохо, и получилось только невразумительное:
– Знать надо сколько...
Он опять попытался вслушаться в диалог отца и дяди.
А они считали варианты распределения столов на тот случай, если княжеский съезд не поддержит отцовские предложения и начнётся свара. Прикидывали: что можно уступить, что уступать нельзя, дабы не уронить чести Ольговичей и не утратить отчины... В потоке «если они так, то мы так, а если мы так, то они так...» княжич быстро потерял всякую логику и попытался вспомнить греческую философскую книгу о суггестии, или умении предположить и настоять, но и эта книга, недавно читанная, провалилась в какую-то дыру, образовавшуюся в памяти.
Он потянулся за сулеёй и обнаружил, что она пуста. «Неужели это я всё выпил?» – была последняя отчётливая мысль.
Отец и дядя поцеловались, отец расстегнул ворот рубахи, достал нательный крест, поцеловал его. Вслед за ним то же самое сделали дядя и муромский князёк...
«Договорились», – сообразил княжич.
И тут все встали, и Ратша увёл дядю и муромчанина куда-то, а отец нетвёрдыми шагами проследовал к себе в ложницу.
Святослав следил за ним, пытаясь понять, почему ему так необходимо знать, лёг ли отец спать один. И вдруг вспомнил: Неждана! Он от волнения протрезвел. Притаился в переходе. Вот вернулся Ратша. Он шёл так, словно и не пил вина ни единого кубка. Открыл дверь в отцовскую ложницу, заглянул и сразу же притворил.
Видимо, отец уже спал.
Боярин вернулся. Его встретил со светильником дворский, и они вместе пошли по дому.
«Проверяют... и я проверю...» Княжич поплёлся на женскую половину, где в одной из светёлок должна была спать Неждана, но тут же в нерешительности остановился. Он не знал, где она спит, а переполошить весь дом, отыскивая её, не хотелось. Он ещё немного постоял в переходе и побрёл к себе. Уже открывая дверь, подумал: «А что, если вдруг Неждана уже тут?»
Но в опочивальне было темно, пусто, прохладно по сравнению с надымленной гридницей, и только месяц заглядывал в маленькое открытое оконце.
Княжич упал на ложе. Хотел было скинуть аксамитовый кафтан, но не мог – и заснул.
Проснулся Святослав от страшной головной боли. С трудом встал, выглянул в окошко. Синева раннего утреннего неба уже поблекла. Время, вероятно, близилось к полудню. На дворе стояла тишина.
«Неужто на охоту без меня уехали? Вот стыдно-то, – подумал княжич, и сразу же пришла в голову другая мысль: – Вот и ладно, Неждану повидаю».
Он сел, но тут же со стоном упал на ложе – смертельно болела голова.
«Не привык я к медам, – подумал он. – Да вчера ещё мёд с вином мешал... Зачем?»
Он медленно поднялся с ложа, держа голову так, словно нёс полную чашу с опивками, подумал, что следовало бы собраться с силами и дойти до Днепра, окунуться, но сама мысль о таком далёком путешествии показалась ему невероятной, и он тихонько, придерживаясь рукой за стену, двинулся к переходу, ведущему в банный двор.
На лестнице ноги вдруг ослабели, княжича метнуло в сторону. Он еле удержался и, проклиная всё на свете и себя в первую очередь, присел на ступеньки.
Снизу донеслись голоса дворовых девок. Один голос княжич узнал сразу – это была та самая, глазастая, что заигрывала с ним когда-то, а потом, как судачили в гриднице, приняла ухаживания дворского... Как же её звали? Забыл...
– А наша красавица-то, скромница-коровница, – говорил знакомый голос, – почитай, три дня с княжичем из опочивальни не вылезала, а как великий князь свистнул, так к нему на ложе сразу и прыгнула.
– Да ну! – удивился другой, незнакомый молодой голос.
– Вот те и ну... Меня среди ночи разбудили и за ней послали.
– Вот те на... – удивлённо и растерянно комментировал второй голос.
– Я её растолкала, всё, что велено, передала, она тихонько, без слов встала и пошла за мной.
– Все они такие, киевские...
– При чём тут киевские – гулевая, она и есть гулевая, хоть из Киева, хоть из Чернигова, хоть со скотного двора. Чего только наш великий князь в ней нашёл?
– А княжич чего?
– Княжич-то – оно дело понятное: ему впервой живой бабой пахнуло, вот он и голову потерял. Чего уж тут мудреного...
Девки ушли, продолжая перебрасываться короткими фразами, оценивая, недоумевая, порицая...
Княжич сидел, словно оглушённый. В голове не умещалось – как она могла?! Как смогла, ещё не остыв от его ласк, пойти к князю? Неужели не сказала ему ни слова? А если сказала? Где она?
Княжич встал, качаясь, спустился с лестницы, вышел в банный двор, окатился двумя бадейками холодной воды и пошёл, не вытираясь, в дом. Постепенно к нему возвращались силы и относительная ясность мысли.
Он прошёл на женскую половину, наткнулся на шарахнувшуюся от него девку, пошёл туда, где, как ему казалось, должна находиться светёлка Нежданы, на ходу открывая подряд все двери.
Наконец он увидел Неждану. Она сидела простоволосая, неприбранная и тупо смотрела в угол, медленно покачиваясь.
– Почему ты ему ничего не сказала? – внезапно осипшим голосом без предисловий спросил княжич.
– Сказала, – сразу поняла вопрос Неждана.
– А он?
– Только засмеялся и ответил, что так оно даже вкуснее.
– И ты...
Княжич не успел закончить вопрос, потому что Неждана внезапно зарыдала в голос, завывая на одной ноте, раскачиваясь, как маятник, всё сильнее и сильнее. Слёзы потекли из её глаз, словно копились в них давно и теперь пользовались возможностью излиться, волосы разметались, и была она в своём отчаянии так Хороша, так соблазнительна, что Святослав почувствовал острое желание овладеть ею. Это взбесило его, и, потеряв над собой власть, он бросился на неё и стал душить.
– Убью! – крикнул он в неистовстве.
– И убей... – просипела девушка.
Святослав отпустил её.
– Что я могла против него сделать? Он же мой князь... я в его воле...
Эти слова не только не успокоили его, но подхлестнули его гнев. Он схватил Неждану за волосы и принялся яростно таскать, пьянея от её безропотности. Потом так же внезапно отпустил и выбежал из светёлки.
Дворского он встретил около поварни.
– Где отец?
– Долго спишь, княжич, – улыбнулся тот.
– Где отец – на охоте?
– Утром гонец из Киева прискакал, и великий князь сразу же с боярином Ратшей уехал. А за ним и дядя твой Святослав с князем Глебом – те восвояси, откушав.
– Вели седлать моего каурого! – крикнул княжич и подбежал к себе.
Он быстро оделся, сбежал обратно в поварню, давясь, ,съел пару кусков холодного мяса, запил квасом и вышел на крыльцо.
Подвели коня.
– В Киев? – спросил дворский.
Княжич не ответил, прыгнул в седло и с места пустил коня намётом. Уже в воротах он услышал истошный крик Нежданы: «Не надо!», но не обернулся, а только хлестнул невинное животное плёткой.
В Киеве он проскакал прямо на великокняжеский двор. В сенях он увидел множество народу: отцовские дружинники, знакомые и незнакомые княжичу, сидели на лавках, стояли, слонялись без дела. В первой гриднице толпились старшие дружинники, седоусые ветераны и бояре. В дверях стоял копейщик.
– Не велено, – преградил он путь княжичу копьём.
– Ты знаешь, кто я? – взвился Святослав.
– Не велено.
Княжич яростно потянулся к мечу – такого позора на глазах у всех он не мог стерпеть, – но в это время на его плечо легла тяжёлая рука.
– Одумайся, княжич, – услышал он голос Ратши.
– Прочь! Кто смеет не пускать меня к отцу?
– Великий князь смеет, – спокойно ответил Ратша. – вишь, даже я тут.
– Мне сказали, он с киевскими боярами сидит, – снискан, сказал Святослав.
– Сидел до полудня. А теперь к нему Ростиславичи приехали.
– И что? – совсем уже тихо проговорил княжич.
– А ничего – даже меня выставили за дверь. Лаются. Опять княжества и волости делят.
Святослав вгляделся в лицо боярина. «Знает или не знает?» – мучительно думал он, чувствуя, что краснеет.
Скорее всего, боярин ничего не знал.
– Я заходил к тебе утром, но ты так храпел с похмелья, что я решил не будить...
«И напрасно, – подумал княжич. – Разбудил бы – и я бы ничего не узнал, и всё шло бы как шло...»
Он сам ужаснулся собственной мысли. Получалось, что если бы он не знал, то вроде как бы ничего не произошло. Тогда он продолжал бы любить Неждану, встречаться с ней, ласкать её тело, которое уже ласкал его пьяный отец. Такого постыдного предательства самого себя, хотя бы только в мыслях, он не ожидал. Святослав вконец запутался в своих чувствах и растерялся.
Ему вспомнилось, как осуждал он мать за желание не знать об отцовских изменах, как возмущался он этим, как убегал, не понимая её, не в состоянии выносит её по-собачьи преданные, обращённые на мужа взгляды, когда приходило отцу на ум приголубить её или когда нужно было сделать это во имя большой княжеской политики.
Дверь распахнулась, и из большой гридницы вышли двое. На них были малиновые корзна[18]18
Корзно – княжеский плаш обычно красного или алого цвета.
[Закрыть], синие шёлковые рубашки, подпоясанные витыми многоцветными поясами, на ногах высокие лёгкие красные сапоги, порты пестрядинные, шапки алого бархата с куньей оторочкой, мечи, изукрашенные лалами. Святослав узнал двух молодых князей, своих двоюродных братьев. Они не заметили его. Один из них сделал знак усыпанной перстнями рукой, и сразу же несколько ближних бояр и старших дружинников торопливо поднялись с лавок и пошли вслед за князьями.
Затем вышли несколько человек постарше, одетые немного скромнее, чем молодые князья. Среди них двое дядей Святослава по матери, из Мстиславичей. В центре этой группы шёл отец, улыбающийся, раскрасневшийся, свежий, словно не он вчера пил до полуночи, а потом утром скакал в Киев и провёл совет с боярами...
Святослав дёрнулся было, чтобы подойти к нему, но опять на плечо легла рука Ратши.
– Ваши дела семейные, их с глазу на глаз решают, – шепнул он и поспешил к великому князю.
«Значит, знает», – подумал княжич.
Отец довёл князей до двери, распрощался. Дальше с гостями пошёл Ратша.
Ожидавшие своих князей бояре и старшие дружинники потянулись вслед за ними, кланяясь степенно великому князю, стоявшему у двери. А у того для каждого находилось доброе слово, каждого знал по имени и помнил, где и в каком бою кто отличился.
