Текст книги "Святослав. Великий князь киевский"

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Конный разъезд поляков внезапно выскочил из-за поворота лесной дороги. Увидев русских воинов, ляхи оторопели осадили коней. Святослав, ехавший во главе своей дружины натянул поводья и вздыбил коня. Первые ряды дружинников сбились в кучу возле него. Растерянность продолжалась не сколько мгновений. Кто-то гикнул, ударил коня плёткой, вырываясь вперёд. Ляхи развернулись, поскакали прочь и скрылись за поворотом. Лишь Ягуба успел выхватить из притороченной к седлу налучи[26]26
  Налучь – жёсткий изукрашенный чехол для лука.


[Закрыть] лук и вогнал стрелу в шею последнему удиравшему поляку. Тот упал. Его причудливы! шлем с высокими перьями покатился по дороге.

   – Догнать! Схватить! Не упускать! – закричал Свято слав. От волнения команды получились какими-то заполошными, и он умолк. Хотел было помчаться в погоню, но рядом появился боярин Вексич, положил тяжёлую руку ему на плечо и сказал негромко:

   – Тебе невместно, князь.

Сколько раз за короткое время княжения приходилось ему слышать это слово «невместно»! И сколько ещё придётся услышать, пока он, умудрённый жизнью, не перестанет вот так, очертя голову, бросаться вперёд.

Святослав раздражённо дёрнул плечом, сбрасывая руку боярина и с завистью глядя, как Ягуба, подхватив с земли трофей – утыканный перьями чужеземный шлем, – помчался вслед за дружинниками перехватывать польский разъезд.

   – А если бы он в тебя, как Ягуба в него, стрелу пустил?

Святослав промолчал. Он понимал, что сейчас правда на стороне боярина, и предстоящий выговор готов был принять ? без слов протеста. Но боярин выговаривать не стал, а вздохнул и признался:

   – Наша с Холмским промашка: и сторожу малочисленную выслали, и тебя вперёд пустили.

   – Как же они прозевали, пропустили? – вскипел Святослав.

   – Может быть, и не прозевали, князь, а лежат порубанные...

Два дня назад объединённый полк Святослава и князя Холмского пересёк границу с Польшей и, не встречая сопротивления, продвинулся вглубь страны.

И вот – первое столкновение. Польский разъезд они не только прозевали, но и, скорее всего, упустили. А это означало – сандомирский воевода теперь будет осведомлен об их продвижении.

Подъехал Холмский. Видимо, он тоже был озадачен упущенным разъездом, потому что сразу же сказал:

   – Завтра пан Замойский будет всё знать о нас.

   – Это он возглавляет войско? – спросил Святослав.

   – Не всё войско, он один из воевод польских. Я видел на убитом ляхе знаки Замойского. Мы с этим воеводой уже не раз сталкивались – бахвал, но умудрён ратным опытом и рубака.

Вернулись дружинники, погнавшиеся за польским разъездом, понурые и тихие: разъезд как в воду канул. Наверное, свернул на одну из неприметных тропинок, ведущих вглубь леса.

Святослав участия в расспросах не принял. Что толку? И так всё ясно: мы ничего не знаем о противнике, а противник о нас знает всё. Или почти всё...

Впитавший в себя с детства рассказы взрослых о войнах, походах, военных хитростях, читавший Юлия Цезаря, князь хорошо понимал – положение незавидное и надо что-то срочно предпринять, распорядиться. Но что он может? В голову ничего не лезло. Мешало думать нарастающее чувство тревоги и растерянности.

Перед князем мелькнул Ягуба с польским шлемом в руках. Дружинник явно старался попасться ему на глаза, обратить на себя внимание. Конечно, он герой, единственный, кто не растерялся и успел выстрелить. Святослав сделал вид, что не замечает ухищрений Ягубы.

А может быть, и весь поход, весь замысел был порочным в своей основе? Может быть, он испортил игру отца? Ведь не случайно отец сказал, что не сейчас развязывать узелок с поляками.

Из задумчивости его вывел голос боярина Вексича:

   – Княже, тут князь Холмский кое-что любопытное придумал.

Холмский, уже бывавший в этих местах, предложил немедленно свернуть на юг, пересечь цепь невысоких лесистых гор и спуститься в долину реки Сан, которая выведет их прямо к Сандомиру, с той стороны, откуда их никак не могут ожидать поляки.

Привал они сделали, когда между ними и местом встречи с польским разъездом пролегло не меньше трёх часов пути. Утром, не зажигая костров, перекусили на половецкий манер холодным вяленым мясом и сухарями и спустились в долину реки. Сан оказался полноводной, быстрой рекой в обрамлении заливных лугов.

Тропинка, петлявшая в высокой, по конское брюхо, сочной траве, вывела отряд к просёлку. Вскоре показались крыши домов, утопающих в садах, и костёл.

Они вошли в селение.

Святослав с удивлением наблюдал, как умело и, главное, привычно действует князь Холмский.

Перво-наперво его дружинники, а вслед за ними по приказу боярина Вексича и Святославовы воины окружили крохотную площадь возле костёла. Воины привели ксёндза, войта и нескольких наиболее почтенных местчан. Холмский переговорил с ними по-польски. Святослав почти ничего не понял в быстрой пришепетывающей речи, кроме того, что прелагался простейший торг: или местечко будет отдано на разграбление, или же его жители уплатят выкуп.

Поляки выбрали второе.

К вечеру всё было закончено, и отряд вышел из местечка, погрузив добычу на заводных[27]27
  21 Заводной – то есть запасный верховой конь.


[Закрыть] коней.

До темноты успели побывать ещё в других местечках. Всюду дело шло привычно и споро. Видимо, жители приграничных земель привыкли к тому, что то и дело оказываются в роли овец, которых стригут чаще подожжённого.

Святослав не без внутреннего содрогания заметил, что дружинникам явно нравится такой поход. Алчное, жадное выражение их лиц не оставляло на сей счёт никаких сомнений. Он старался понять их – почти все вышли из простых отцовских кметей[28]28
  Кметь – ратник, простой воин.


[Закрыть], не прошли такой высокой шкоды, как его детские, не впитали идеалов добра и благородства, им не приходилось ждать от своих родителей ни деревеньки, ни какого другого имущества. А Пётр, тот сторонился поборов. И Васята тоже. Один Ягуба охулки она руки не кладёт[29]29
  То есть не упускает выгоды, возможности.


[Закрыть].

Война обернулась своим грабительским ликом...

Неужели его неясные юношеские мечтания о подвигах, о походах, о славе и неведомых землях, о смелых витязях и прекрасных девах-полонянках, о благородных княжнах, коих спасёт он из темницы, воплощались в жизнь таким чудовищным образом... О Боже!

Вернулась сторожа.

Десятник толково доложил, что впереди на треть поприща никого нет. Долина становится просторней, река успокаивается и по ширине уже не уступает родной Припяти. Нигде нет ни намёка на ляшское войско. В местечки, как было велено, сторожа не заходила, укрывалась, так что никто их не заметил.

   – Что за местечки? – оживился князь Холмский, и Святослав досадливо скривился – опять! Разохотился князь... Однако ни прикрикнуть, ни запретить Святослав не мог – хотя и считался Холмский вассалом, подручным князем Волынского престола, а всё же был он местным, природным волынцем, богатым, удачливым и влиятельным. Его полк почти не уступал Святославову. Нет, одёргивать князя нельзя.

И тогда тоном, не терпящим возражений, Святослав распорядился о ночном привале.

Подъехал боярин Вексич.

   – Княже, люди, почитай, второй день без горячей пищи. Может, выйдем к местечку, окружим, чтобы заяц не проскочил, и переночуем в хатах?

   – Нет! – отрезал князь. – Заяц, может, и не проскочит, а какой-нибудь хлоп, знающий тропки, как мы у себя дома, ускользнёт. Выставим две сторожи. С одной я думаю послать Петра, с другой Васяту – вверх по реке и вниз. Хочу сам с ними говорить. Пришли мне их.

Первым подошёл Пётр.

   – Я заметил, ты хмур, князь. Что беспокоит тебя? – спросил он после обмена первыми, незначительными словами.

   – Уж больно хорошо всё складывается.

   – Да, идём словно на ловы.

Подошёл Васята, кивнул согласно.

   – Сытый пардус не прыгнет, – вставил он, с полуслова улавливая суть разговора.

   – Вот и решил я, други, послать вас вверх и вниз по реке. Вам, как себе, доверяю. Дружинников возьмёте по своему выбору.

   – Чур, я вниз, – улыбнулся Васята.

   – Вниз следовало бы послать более осмотрительного Петра. И по тому, как нахмурился Пётр, Святослав понял, что сейчас может зародиться ссора. Он быстро сказал Васяте:

   – Я тебя прошу пойти вверх по течению. Самое страшное, если пропустим удар с тыла. Надеюсь на тебя!

Васята удовлетворённо улыбнулся, и Святослав обратился к Петру:

– А тебе идти со всей осторожностью, в местечки не заходить, путников перехватывать, сюда присылать. Возьмёшь два десятка воинов. Гонцов шли по каждому поводу.

   – Премонитус – премунитус, – пробормотал Пётр, вспомнив латынь.

– Вот именно «Предупреждён – значит, защищён», – рассмеялся Святослав. – С Богом!

Дружинники ушли. Отряд неторопливо потянулся к лесистым холмам.

Стемнело.

Перед рассветом на хрипящих от усталости конях примчался Пётр со своей сторожей.

В трёх часах езды они встретили разъезд ляхов. На этот раз внезапность была на стороне волынян и удалось захватить почти весь разъезд, только один воин вырвался и ушёл, пользуясь темнотой. Раненый пленник в обмен на жизнь показал, что главные силы стоят совсем недалеко, что пан Замойский осведомлен о движении русских и хорошо укрепился на холмах в том месте, где они спускаются к самой реке, пересекая долину.

   – Спасибо, Пётр. Это то, чего я опасался.

Как ни странно, Святослав почувствовал облегчение. Теперь, когда всё стало на свои места и выяснилось, что поляки, пользуясь знанием местности, обыграли их, пришло успокоение. Главное, всё прояснилось...

Боярин Вексич и князь Холмский спорили, как лучше вести бой. Святослав некоторое время слушал их, а в голове вновь звучали слова старого Вексы: «Со времён Цезаря вся военная наука состоит в том, чтобы заманить, окружить, отсечь, придержать засадный полк и выбрать время для решающего удара».

Заманить... Иными словами, не спорить, как сподручнее ~ лезть на укреплённый засеками холм, где ждут их ляхи, а отступить, вынудить их спуститься с высоты и броситься в погоню.

   – Боярин, прикажи отходить.

Князь Холмский и Вексич враз умолкли и обернулись к Святославу. На лице Холмского было такое неприкрытое недоумение, что Святослав не удержался и хмыкнул. Вексич же пытливо всматривался в лицо своего господина. Он уже достаточно изучил молодого князя, чтобы сразу понять: за его словами стоит нечто большее, чем просто внезапное решение.

   – Полагаешь, не одолеем прямым ударом? – спросил он.

   – Даже если и одолеем, половина воев поляжет на чужой земле. Думаю, не праздно стоят ляхи на вершинах, уж и засек наделали, и валы возвели... Мы отойдём и их из гнезда выманим.

Боярин расплылся в довольной улыбке и сказал:

   – Мудр не по годам, князь!

В похвале сквозила обидная снисходительность, но Святослав решил не обращать на это внимания. Более того, чутьё подсказало ему, что не след слишком уж величаться найденным решением, и он скромно сказал:

   – Твоего деда, старого Вексы, выученик.

С этой минуты что-то неуловимо изменилось в отношении Холмского к нему. Юноша почувствовал это сразу, хотя и не смог бы объяснить, в чём именно выразилась перемена. Пару раз поймал на себе взгляд Вексича, словно боярин пытался понять, что там происходит под черепом у этого головастого молодого князя, у которого совсем недавно пробились усы над верхней губой.

Ляхи нагнали медленно отступающий полк Святослава во второй половине дня. Видимо, они не сразу решились оставить удобное для боя место на холме, но азарт при мысли об отступающем противнике взял верх над благоразумием, и они бросились в погоню.

Русские успели развернуться в боевой порядок, левым флангом опираясь на низкий берег Сана, правым – на опушку леса в предгорье. В лесу Святослав разместил засадный отряд под командованием боярина Вексича. Всего семь десятков воинов, но это была его собственная дружина, и в каждом он был уверен, как в самом себе. По левую руку встал Холмский со своими воинами и дружиной, а сам Святослав, решительно отвергнув все возражения боярина, расположился в центре. Единственное, с чем он согласился, – боярин выделил ему двух телохранителей, самых могучих воинов, и поставил их по обе руки князя.

Первыми показались два польских разъезда. Один двигался над берегом, другой – севернее, по опушке леса. Заметив русских, они одновременно развернулись и помчались обратно.

Вскоре появилась польская конница. Она шла ровной рысью, неотвратимо накатываясь на своего противника.

«Неужели ударят с ходу, не перестраиваясь в боевой порядок?» – подумал с замиранием сердца князь, не смея верить в удачу.

Ляхи скакали, ускоряя движение.

От нетерпения и страстного желания, чтобы их движение не прекращалось, у Святослава по спине бежали струйки пота. Не очень большой запас его военных знаний подсказывал, что атака с ходу на подготовившегося, занявшего выгодные позиции противника чревата поражением. Неужели этого не понимают поляки?

Тем временем противник всё приближался и приближался, и уже было видно, как впереди в сверкающих немецких доспехах и в шлеме со страусовыми перьями скачет на огромном вороном жеребце могучий воевода.

«Наверное, это и есть пан Замойский», – подумал князь.

Воины Святослава положили стрелы на тетивы своих луков, чтобы встретить ляхов смертоносным градом: на таком расстоянии опытный боец обязан успеть выпустить не меньше десятка стрел.

Замойский – а это был действительно пан Замойский – вздыбил коня, вскинул обе руки, останавливая конницу.

Святослав долго и замысловато ругался про себя, не замечая, что на язык подвернулись те бранные слова, что он так не любил, потому что ими злоупотреблял отец...

Противник, повинуясь командам воеводы, производил перестройку: в голове становились самые сильные, тяжеловооружённые воины в немецких кованых доспехах, глухих шлемах, с тяжёлыми копьями, уставленными в стремена.

По приказу Холмского дюжина конников помчалась во весь опор в сторону поляков и, выпустив на всём скаку по десятку стрел, так же стремительно вернулась в строй.

У Святослава вспыхнули щёки – сам он не додумался выдвинуть лучших стрелков. К счастью, сотники, не дожидаясь его, распорядились, и не менее полусотни конников из числа его воинов помчались вперёд, остановились, отстрелялись, развернулись и тем же карьером прискакали обратно.

Несколько лошадей упали, внося в строй смятение. Раненые всадники стали выбираться из рядов, чтобы пробиться в тыл, и создавали ещё большую сумятицу.

Но вот воевода пан Замойский дал знак, и ляшская конница пошла вперёд, медленно набирая скорость.

Земля задрожала от топота копыт.

Замойский поправил забрало, вынул копьё из стремени, опустил его так, что хищное жало нацелилось прямо в грудь Святославу, прикрылся щитом и пригнулся к шее жеребца. Он скакал в самом острие клина, образованного закованными в латы рыцарями.

О таком построении Святославу не приходилось ещё слышать даже от бывалых воинов. Что противопоставить ему? Оставались секунды, за которые следовало решить: помчаться ли навстречу и сшибиться в рубке, опасной для легковооружённых русских, или же медленно отступать, отстреливаясь?

А поляки всё приближались.

Уже отчётливо виднелся пёстрый герб на щите Замойского.

Святослав метнул в него сулицу, не попал, выхватил меч, прикрылся щитом, дал шпоры коню, но в этот момент один из телохранителей оттеснил князя, бросил своего коня вперёд и поднял его на дыбы, преграждая путь Замойскому. Копьё рыцаря вспороло брюхо несчастному животному, конь рухнул, копьё вырвалось из рук поляка. Но он успел выхватить меч, ударить падающего вместе с конём телохранителя... Святослав послал коня влево, чтобы обогнуть упавшего и атаковать рыцаря, но не успел – накатила железной волной вся тяжеловооружённая польская рать.

Казалось, ничто не устоит перед ней, сомнёт своей массой кольчужных русичей, опрокинет, изрубит.

Но удар захлебнулся. На земле бился в агонии конь телохранителя с распоротым брюхом, и вороной жеребец Замойского танцевал на задних ногах перед ним, не решаясь переступить. Сам Замойский с трудом удерживался в седле, отбиваясь от наседавшего на него Святослава. Рыцари сгрудились, началась беспорядочная сеча.

Залитый кровью сражённый телохранитель поднялся с земли, схватил Замойского за ногу, сдёрнул с седла, и тот грохнулся на землю, беспомощный в своих тяжёлых доспехах. Тут же телохранитель рухнул сам под ударом вражеского меча.

Послышалось могучее: «Волынь!» Это боярин Вексич повёл в бой засадный отряд. Князь закричал что-то, что и сам потом не мог вспомнить, и по тому, как вдруг попятились ляхи, понял, что одержал победу.

Они взяли богатую добычу: полторы сотни боевых коней, три десятка тяжёлых доспехов, мечи, изукрашенные самоцветами, не говоря уже о выкупе, что заплатили за себя взятые в плен паны и рыцари. На совете решили не идти в Сандомир, не гневить удачу.

Владимир встретил победителей колокольным звоном, криками «Слава!» и женским плачем – необъяснимо, как успели узнать жены о погибших.

Два дня пировал Святослав со своей дружиной. Утром третьего дня, выбив в бане веничком остатки хмеля, он взял из своей доли, которая находилась под присмотром боярина Вексича, несколько колец, золотой медальон франкской работы, золотую цепь, сложил всё в платок, увязал узелком.

   – Кому это, князь? – спросил боярин.

   – Вдове убитого телохранителя.

   – А ты знаешь, сколько тут? – спросил неодобрительно Вексич. – Городок можно купить.

   – Вот пусть и купит да живёт безбедно и детей поднимает. Я узнавал, двое у неё...

   – Ежели каждую вдову так жаловать...

   – Не каждую. Убитый нам битву выиграл, – раздражённо перебил боярина Святослав.

Вексич промолчал, потом взглянул испытующе на молодого князя, словно прикидывая, стоит ли говорить с ним откровенно.

   – Я заметил, князь, в походе ты был недоволен, как мы с Холмским ретиво добычу собирали, – решился и заговорил он.

Святослав с вызовом сказал:

   – Да, недоволен.

   – Холмский твой вассал. И княжество у него – один городок Холм, чуп» поболе польского местечка, одно название что городок. У боярина Басаёнка вотчина и та обширнее. Но дружину князь держит не меньше нашей. Ко двору едет – три воза подарков везёт, полсотни челяди. Откуда?

   – Походы за межу?

   – Именно. И потому он, хоть и подручный князь Волынского престола, но сам себе господин. Никто его с Холмского престола не ссадит, а помыслит – так он и откупится, и отобьётся. У него в подвалах сундуки, полные золота.

Вексич замолчал.

Святослав ждал, что скажет он дальше.

Иное дело ты, князь. Взял ты Волынский престол не силой, не разумом, не правом, а, прости меня, только волею отца, великого князя. Не ровен час, случись что с Всеволодом Олеговичем, пошатнётся он, и придётся тебе на другой, пониже стол садиться – в Северск, Муром, Карачев... Или ещё куда. А сегодня мы в большом прибытке. Дай Бог, ещё несколько лет так, и можно не думать о столах: такую дружину наберёшь, что своей силой сможешь любой удержать – лествица или не лествица. Я с тобой пошёл, о твоём благе радею, не о своём. Моей корысти здесь нет. Мне дед столько оставил, что могу и волость купить. И будет вотчина. Но не престол! У вас столы, а у нас, бояр, только княжеская служба. Вот я и служу тебе – верой и правдой.

Боярин ушёл.

Святослав сидел, притихший. Впервые с ним говорили так откровенно и нелицеприятно. Господи, Вексич даже не поклонился, оставляя его! Зато обнажил перед ним в своей неприглядности будущее, целиком зависящее пока от воли и удачливости отца... Одному Богу ведомо, далёкое это будущее или близкое...

А что ждёт его, если, не дай Бог, не станет отца? Это зависит от того, кто сядет на великий стол: Игорь Олегович, брат отца? Изяслав Мстиславич, брат матери? Или Юрий Долгорукий, сын Мономаха?

Лествичное право за Юрием. Отец обошёл его, воспользовался тем, что Юрий далеко на севере, силой взял престол. Права же Изяслава и Игоря равны. Решать опять будет сила. А что ждёт его, племянника, ибо он племянник и тому, и другому – и стрыю, и ую?[30]30
  Уй – дядя по матери.


[Закрыть]

Надо честно признать – ничего хорошего. У обоих дядей своих близких родственников уйма, всех придётся ублаготворить, наделить, посадить на столы, а столов завидных на Руси мало...

Значит, прав Вексич, его стол – сундуки с золотом? Об этом ли мечталось в юности? И о чём мечтать ныне, переступив черту зрелости?

Святослав сжал кулаки.

Нет, не так просто им будет скинуть его с княжеской лествицы. Он ещё поднимется на самую верхнюю её ступеньку!